Лярва! — пронеслось в голове Алёны со странным облегчением. Гадина, знакомая. Высасывает жизненную силу через страх и слабость, делая человека безвольной куклой.
Недолго думая, почти на инстинкте, она схватила бабушкин нож.
— Отцепись, тварь поганая, силой железа и воли! — крикнула она, проводя лезвием по неосязаемому телу сущности.
Лярва, вцепившаяся в парня туманными когтями, на миг повернула свою безглазую пасть. И закричала. Без звука, но таким пронзительным визгом, что у Алёны заложило уши и потемнело в глазах. На секунду. А когда зрение вернулось — твари уже не было.
Квартиру наполнил тяжёлый, сладковатый запах гнили.
Алёна опустилась на колени рядом с бесчувственным телом парня, тяжело дыша.
— Ну вот и всё… — прошептала она, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба.
Но… вдруг пришло осознание, ледяной волной по спине. Лярва… лярва ТАКОЕ сотворить не могла! Она — паразит, падальщик. Она питается тем, что есть. А то, что она увидела… это была не просто истощённая душа. Это была душа, которую методично, целенаправленно уничтожали. Лярва лишь пришла на готовенькое!
Тревожно ей стало. Очень.
Она наклонилась, похлопала Кирилла по щекам.
— Кирилл. Эй, очнись.
Он не приходил в себя. Пришлось пустить в ход более решительные меры. Пара несильных, но звонких пощёчин, и он застонал, заморгал.
— Что… что было? — он смотрел на неё мутными глазами.
— Ничего страшного. Маленькая гадина прицепилась. Я её прогнала. — Алёна помогла ему подняться и сесть в кресло. — Теперь слушай внимательно. Ты говорил, тебя водили за руку. Во сне. Куда? Почему ты просыпался, не дойдя?
— Страшно было… — он прошептал, опустив голову, краснея от стыда. — Вот и просыпался…
— Понятно… — задумалась Алёна, вставая и начиная нервно расхаживать по комнате. — Ладно. Значит, так. Готовься. Скоро поспишь.
— Что?! — его глаза снова округлились от испуга.
Алёна остановилась, посмотрела на него прямо. Глаза её были серьёзными, а в уголках губ пряталась усталая улыбка.
— Самой страшно! — честно призналась она.
В голове тут же возникла мысль — собрать вещи и уйти. Сказать «не моё это дело». Но тут же вспомнился тихий, твёрдый голос бабушки: «Внучка, запомни: раз тёмным силам сдашься — тебя твоя же сила и поглотит. Не будет она слушаться того, кто слаб духом.»
Нет. Отступать нельзя.
— Приведи себя в порядок, — сказала она уже твёрже. — Умойся, поешь, что-нибудь сладкое выпей. Силы тебе понадобятся. И не мешай, пожалуйста, мне нужно приготовиться.
Она пододвинула рюкзак на полу и принялась выкладывать на стол ингредиенты для нового, куда более опасного ритуала. Теперь нужно было не просто увидеть, а войти в его сон. И встретиться с тем, что его зовёт, лицом к лицу.
Кирилл, всё ещё бледный и пошатываясь, покорно поплёлся на кухню. Слышно было, как он включает воду, роет посуду. Алёна же стояла посреди гостиной, глядя на разложенные на столе пакетики и свёртки. Сердце колотилось где-то в горле.
Войти в чужой сон. Стать его частью. Бабушка говорила о таком лишь однажды, и в её голосе звучала не гордость, а предостережение. «Это грубое вторжение, Огнея. Разум спящего — не игрушка. Один неверный шаг — и ты или он можете не вернуться, запутавшись в паутине чужих страхов.»
Она глубоко вздохнула, запах гнили всё ещё висел в воздухе, смешиваясь с ароматами трав из её рюкзака. Нет, просто направлять его сон было бы мало. Нужно было видеть его глазами, слышать то, что слышит он, чувствовать тот леденящий ужас, что гнал его по лестницам. Нужно было стать поводырем в его личном аду.
Она снова опустила руку в рюкзак и достала Книгу Теней. На этот раз она искала не заклинание, а целый ритуал. И нашла его, на самой границе раздела, где бабушкин почерк становился особенно острым и строгим.
«Велесова Ночь. Искус Слияния».
Она медленно прочла описание, и с каждой строчкой по спине бежали мурашки. «…и дабы не быть слепым поводырём, можно обратиться к искусу Слияния. Воля ведущего станет зрением сновидца, его устами и слухом. Но предостерегаю: сие есть грубое вторжение. Разум спящего может сломаться, приняв волю чужую за свою, а ведун — забыть, где кончается его душа и начинается чужая…»
Алёна закрыла глаза. Грубое вторжение. Именно так. Она собиралась насильно войти в самое святое, что есть у человека — в его сокровенные страхи. Ради его же спасения? Да. Но от этого не легче.
Она отогнала сомнения. Выбора не было. Лярва была лишь симптомом. Настоящий враг прятался там, в кошмаре.
— Ну, бабушка, — тихо прошептала она, — прости, если что не так. И подскажи.
Она принялась собирать ингредиенты для «Отвара Велеса», сверяясь с рецептом. Руки сами тянулись к нужным мешочкам, пальцы помнили вес и текстуру.
Полынь горькая — горсть сухих серебристых листьев. «Для ясности духа и обострения восприятия потустороннего». Кора вяза — несколько тёмных, шершавых щепок. «Для крепости духа, дабы парус сознания не порвало бурей чужих эмоций». Пепел воробьиного пера — щепотка серого пепла. «Для скорости и проникновения в чужие сны, ибо воробей — птица быстрая и вездесущая». Лепестки цветка, сорванного на рассвете на перекрёстке — она использовала засушенные оранжевые бархатцы. «Чтобы дорога в мире снов была прямой и вела к цели». Сон-трава — несколько мелких, пушистых семян. «Чтобы врата сна открылись и были стабильны».
Она сложила всё в небольшую походную кружку, залила кипятком из термоса. Терпкий, горьковатый запах поднялся паром, странным образом очищая воздух от сладковатой гнили. Алёна помешала отвар ножом, нашептывая слова связи и единения.
Заваривая его, она чувствовала не волшебный трепет, а тяжёлую, свинцовую ответственность. Она готовилась не просто к ритуалу, а к путешествию на чужую, враждебную территорию. Она должна была стать тенью в сознании другого человека.
Закончив, она перелила тёмный, почти чёрный отвар в маленькую фляжку и убрала её в рюкзак. Всё было готово. Оставалось только дождаться ночи и найти в себе смелость сделать следующий шаг. Шаг в неизвестность, из которой могло не быть возврата.
В квартире Кирилла пахло страхом и остывшей едой. Он сидел в кресле, белый как мел, и смотрел на Алёну, которая расстилала на полу старое шерстяное одеяло.
— Выпей, — коротко сказала она, протягивая ему фляжку с «Отваром Велеса». — До дна. Не бойся, горько, но не смертельно.
Его пальцы дрожали, когда он взял фляжку. Он зажмурился и залпом осушил её. Лицо сразу скривилось от горечи. — Теперь садись поудобнее. И постарайся расслабиться.
Она усадила его в кресло, а сама села на одеяло напротив, скрестив ноги по-турецки. Комнату освещала только одна лампа под абажуром, отбрасывая длинные тени. Алёна взяла его леденящие руки в свои. Контакт. Физическая связь была важна.
— Кирилл, — её голос стал низким, ровным, гипнотическим. Она смотрела не на него, а сквозь него, в точку между его бровей. — Мой голос — это ты. Моя воля — твоя воля. Ты будешь слушать только меня. Ты засыпаешь. Твоё тело тяжёлое, как камень. Но твой разум будет со мной. Мы будем одним целым. Я буду твоими глазами. Ты будешь моими ногами. Когда ты уснёшь, ты почувствуешь мою руку. Ты возьмёшь её. И мы пойдём. Мы найдём то, что мучает тебя. Мы посмотрим ему в лицо. Спи.
Его дыхание стало глубоким и ровным. Алёна закрыла глаза, позволив сознанию уплыть вслед за ним — словно погружалась в мутную, тёплую воду реки. В ушах зазвенело.
И вот она очутилась внутри.
Она не просто наблюдала со стороны — она была им. Текстура ткани его рубашки отпечаталась на её коже, учащённое сердцебиение отдавалось в её собственной груди, а слабость в ногах от бессонных ночей была её слабостью.
Перед её (его) мысленным взором проплывали размытые образы большого помещения, с множеством дверей, которые тут же тонули в темноте. И тогда она подала команду — не голосом, а чистым намерением:
ВСТАНЬ. ИДИ.
Его тело в кресле дёрнулось. В мире снов Кирилл поднялся. И перед ним стояла она. Не призрак, а чёткий, ясный образ Алёны, но состоящий из лунного света и уверенности. Он инстинктивно потянулся к ней.
ДАЙ РУКУ.
Его пальцы сомкнулись вокруг её прохладных пальцев — доверчиво, как у ребёнка. Теперь она вела его.
Их путешествие началось. Они шли по коридору его сна, но теперь Алёна могла диктовать путь. Она чувствовала, как его сознание пытается дёрнуться в сторону от знакомого кошмара — к лестнице, вверх, в панику.
НЕТ. СМОТРИ СЮДА.
Она силой воли развернула его (их) и повела. Пространство поплыло, и они оказались в гигантском, безвоздушном зале библиотеки, каким его видел Кирилл в кошмарах — искажённом, бесконечном.
И тут она услышала. Сначала — шёпот. Едва различимый, будто шелест страниц. Потом громче. Десятки, сотни голосов. Шёпот нарастал, превращаясь в оглушительный гул. Они звали его. «Кирилл… иди… мы ждём… здесь покой…» Они обещали конец страданиям. И они угрожали. «Иди, или мы найдём тебя сами…»
Алёна еле сдерживалась, чтобы самой не поддаться панике. Этот всеобъемлющий шёпот давил на сознание, заставляя забыть, кто ты и зачем пришёл. Кирилл шёл, послушный её воле, но его шаги замедлялись. Он тянулся на эти голоса.
ИДИ ЗА МНОЙ. НЕ СЛУШАЙ ИХ, — приказала она, вкладывая в мысль всю свою силу.
Подойдя к лестнице, ведущей на второй этаж, Кирилл остановился. Алёна замолчала, стараясь оградиться от нарастающего шёпота, и резко вздрогнула — она почувствовала, как руку Кирилла схватила крепкая, сильная, холодная костяная рука.
И она увидела Его.
Низший демон. Худая, сгорбленная, костлявая фигура, обтянутая бледной, пергаментной кожей. Короткие, острые рога торчали из лысого черепа. Он был молчаливым проводником, тащившим их за собой.
Сознание Кирилла всколыхнулось новой волной ужаса. Пока он поворачивал голову, Алёна набросила на его разум новый морок — для него это была она сама, улыбающаяся и успокаивающая, которая уверенно вела его вперёд.
Так они и шли. Алёна — за демоном. Кирилл — за Алёной.
Демон вёл их по бесконечным коридорам и лестницам. Голоса усиливались, звали всё более нестерпимо. Алёна пыталась запоминать каждый поворот, каждую арку. А потом перед ними возникла дверь. Она открылась сама, и демон потянул их дальше — через бесконечные столы и десятки стеллажей с книгами. Пока не остановился, указав когтистым пальцем на одну-единственную книгу.
И казалось… это она звала их всё это время.
Демон, указывая на книгу, повернулся. Его лицо исказила широкая, неестественная улыбка, обнажая ряды острых, игольчатых зубов. И вдруг улыбка начала спадать, сменяясь на удивление, а затем на ярость. Его пустые глазницы уставились прямо на Алёну, скрытую внутри сознания Кирилла.
— Ты… не он! — просипел демон, и его голос был скрипом ржавых петель.
Он бросился на них.
Алёна зажмурила глаза и из последних сил, разрывая связь, крикнула в реальности:
— ПРОСЫПАЙСЯ!
Она резко дёрнула своими руками, разрывая физический контакт. Её глаза открылись. Она отшатнулась назад, ударившись спиной о ножку кресла. Голова раскалывалась от боли, в висках стучало. Она чувствовала тошноту — последствие грубого вторжения и такого же грубого выхода.
Кирилл в кресле вздрогнул и проснулся. Его глаза были широко раскрыты, но в них не было паники. Был шок, но и странная, кристальная ясность.
— Я… я знаю, где она, — прошептал он, голос был хриплым, но твёрдым. — Я видел… нет, мы видели. Ты водила меня за руку!
Алёна, с трудом поднимаясь, опираясь на кресло, кивнула.
— Да… Водила. Теперь ты свободен от её зова. — Она сделала глубокий вдох, стараясь унять дрожь в коленях. — Осталось только найти дверь наяву. Надеюсь успеем. С последним поездом.
Они спешили. Спешили молча. Ветер на Воробьёвых горах гулял как хозяин, срывая с деревьев последние листья и забираясь под куртку ледяными пальцами. Алёна прижала к груди свой армейский рюкзак, внутри которого лежала железная шкатулка. От неё веяло таким холодом, что казалось, будто она несёт с собой кусок полярной ночи.
Они стояли у бокового входа в главное здание МГУ. Огни в его бесчисленных окнах погасли, лишь несколько одиноких точек желтели в ночи, как забытые звёзды.
Кирилл нервно похлопывал себя по карманам, его дыхание застывало в воздухе белыми клубами. — Пропуск есть… — проговорил он, и голос его подрагивал. — Сказать, что срочная работа с архивом… Должно сработать…
Дверь открыл пожилой охранник в толстой телогрейке, с лицом, поросшим седой щетиной. Увидев Кирилла, он хрипло крякнул. — Опять по ночам, Орлов? — охранник лениво махнул рукой, пропуская их в тёмный провал подъезда. — Записывайся.
— Диссертация не ждёт, Иван Петрович, — Кирилл попытался улыбнуться, но получилась жалкая гримаса. — Коллега помогает.
Охранник бросил на Алёну короткий, ничего не выражающий взгляд и захлопнул дверь.
Внутри царила гробовая тишина, нарушаемая лишь гудением вентиляции где-то в глубине. Длинные коридоры тонули в полумраке, освещённые лишь тусклым светом аварийных светильников, отбрасывающих длинные, искажённые тени. Воздух пах пылью, старым деревом и чем-то ещё — остывшим знанием, мёртвой мудростью.
Они поднялись по лестнице на четвёртый этаж. С каждым шагом Кирилл замедлял шаг. Его плечи напряглись, дыхание стало сбивчивым.
— Алёна… — прошептал он, и его шёпот сорвался на фальцет, отдаваясь эхом в пустоте. — Я снова их слышу… тот самый шёпот… Он идёт оттуда…
Он показал дрожащим пальцем в конец коридора, где пряталась в тени массивная дубовая дверь с бронзовой табличкой: «Зал редких книг и рукописей».
Алёна сжала его локоть, чувствуя, как её собственное сердце заколотилось где-то в горле, отдаваясь глухими ударами в висках. Холодный пот стекал по её спине. — Соберись, — выдохнула она, вкладывая в слова всю твёрдость, на какую была способна. — Ты не один. Идём. Это всего лишь книга.
Всего лишь книга, всего лишь книга, — затвердила она про себя, но внутренний голос, голос шептал, что всё куда, куда сложнее.
Она буквально втолкнула его в зал. Воздух здесь был другим — спёртым, морозным и неподвижным, словно его не тревожили десятилетиями. Стеллажи с древними фолиантами подпирали высокий потолок, стоя как немые стражи в этом царстве забытых слов. Пахло кожей, старым пергаментом и временем.
— Останься тут. У входа, — приказала Алёна.
Кирилл прислонился к косяку, его лицо стало землисто-серым. Он был похож на человека, приговорённого к казни.
Алёна, стараясь дышать ровно, пошла вглубь. Её шаги гулко отдавались по каменному полу. Она чётко помнила из сна — книга лежала на средней полке у торцевой стены. Она шла, ощущая на себе тяжёлый взгляд тысяч корешков. Подошла к нужному месту… и замерла. Полка была пуста.
Не может быть… Я же видела! Она была здесь!
Паника, холодная и липкая, подступила к горлу. Она обошла стеллаж несколько раз, вглядываясь в тени, на ощупь проверяя соседние полки. Ничего. Только пыль. Только безмолвие.
Она вернулась к Кириллу. Его глаза были полыми от ужаса. — Она не там, — прошипела Алёна сквозь зубы. — Ты должен подойти. Она связана с тобой. Без тебя она не проявится.
