Вероятно, торговался нещадно. Ювелир совершенно недвусмысленно выразился: «Эстетического удовольствия от процесса создания украшения получил неизмеримо больше, чем в финансовом смысле».
- Семён Яковлевич превосходно умеет камешки обрабатывать, украшать, сочетать между собой сияние золота и красоту бриллианта. Недбайло же цену совершенно немыслимую заломил, а ювелир он, между нами говоря, ничем не лучше Ливкина, - наконец с превеликой неохотой выдавил из себя господин Микулин. - О других же и вовсе речи не шло: уровень не тот.
- Свиридский, например, - подсказал Северианов. - Знаете такого?
Господин Микулин презрительно скривился. Экономия, конечно, вещь замечательная, но уж и совсем опускаться ниже определённого уровня негоже.
- Что Вы, господин штабс-капитан, это для пролетариев мастер, вещь, им изготовленную, супруге дарить просто неприлично, себя не уважать.
- То есть плохой ювелир? - уточнил Северианов.
- Несолидный, - поправил бывший «почтеннейший и состоятельный житель Новоелизаветинска».
- Поясните.
Господин Микулин недовольно пошевелил губами, ему очень не хотелось вдаваться в подробности, штабс-капитан сам понимать должен, если не совсем «сапог». Спесь, гонор, снобизм не позволяют прибегать к услугам всяческой мелкой шушеры, вроде Свиридского. Даже если перстень будет такого же качества, а стоить неизмеримо дешевле - одно дело выторговать копеечку у Ливкина и совсем другое - десять рублей у Свиридского.
- Драгоценность, изготовленная Семёном Яковлевичем, будет цениться неизмеримо больше, чем замухрышкой Свиридским.
- А Вы хорошо его знали? Свиридского?
- Ещё чего! - сквозь нынешнее состояние господина Микулина прорвался прежний апломб.
- То есть, совершенно не знали?
- Слышал краем уха, что такой существует.
- И всё?
- Всё!
- Понятно, - вздохнул Северианов. - И про то, что его убили Вам не известно?
Господин Микулин к этой новости отнёсся совершенно равнодушно.
- Что Вы говорите? Убили? Не знал... Впрочем, ничего удивительного: революция, война, большевики...
Он не врал, не притворялся, не ломал комедию, действительно ничего не слышал об убийстве ювелира. Северианов понял это и не стал настаивать.
- Кстати о большевиках. Насколько основательно красные «пошуровали» в городе? Изъяли, конфисковали, реквизировали? Опишите тех, кто производил у Вас обыск и конфискацию. Вы же понимаете, хоть Советская власть в Новоелизаветинске и уничтожена, однако рецидивы остались: многие её представители избежали ареста и продолжают подрывную работу против наших войск. Подпольщики...
Лицо господина Микулина изрядно покраснело, приобрело цвет спелого помидора, видно было, что почтенный новоелизаветинец изрядно возмущён.
- Да уж, пограбили товарищи большевички похлеще разбойников с большой дороги. Стенька Разин по сравнению с ними - дитё малое!
Нечто подобное штабс-капитан уже слышал, хоть и в разных вариациях, однако смысл сказанного не менялся. Северианов приготовился с изрядной скукой вытерпеть очередную порцию пустого злословия в адрес большевичков, однако внешне это никаким образом не проявилось, лицо выражало искреннюю заинтересованность и неравнодушное участие.
- Всё подряд гребли, что цену имело: и заводы, и магазины, и драгоценности какие-никакие. Поусердствовали во благо мировой революции. Дорвались до власти, голоштанные!
- Понимаю, Иван Михайлович, сочувствую весьма.
Господин Микулин изрядной рысью пронёсся по кабинету, едва не натолкнувшись на стену, резко повернулся, засеменил в обратном направлении. Жалобно скрипнули половые доски, едва не перевернулся задетый стул. Господин Микулин готов был разразиться весьма прочувствованным, выстраданным монологом.
- Это до какой же степени бессовестности нужно дойти, чтобы грабёж легализировать, на совершенно законных основаниях отнимать то, что заработано в поте лица, тяжкими трудами, горбом своим, что смыслом существования являлось. Да, мы все немножко заражены социализмом, это как эпидемия, она поражает всех, от неё не скроешься, не сбежишь. Грипп, инфлюэнца, господин штабс-капитан, только у одних это проявляется в виде лёгкого недомогания, другие же страдают весьма тяжело. Скажите пожалуйста, пролетарий ходит на работу каждый день и трудится по 12 часов! Какой ужас! Можно подумать, я в это время марципаны глотаю да разъезжаю по театрам! Я тоже работаю, аки пчела тружусь, только делаю я это без выходных и праздников, все двадцать четыре часа в сутки и все семь дней в неделю. Ни больше, ни меньше! Всё на свете, согласитесь, соткано из контрастов, частичка правды может быть заключена даже в явной неправде. Человечество по большей мере состоит из людей ленивых, лодырей и бездельников, органически неспособных накапливать богатство. Людей предприимчивых, деловых - значительно меньше, мы, извиняюсь за выражение, штучный товар. Если б нас не было бы вовсе, как желают большевики, все бы стали нищими. А возможно, не побоюсь подобного сравнения, до сих пор существовали бы в пещерах и добывали себе пропитание с помощью дубины. Никакой цивилизации не было бы! Вы несогласны?
Северианов лишь пожал плечами, его ответ не требовался, господин Микулин выступал соло, выплёскивал на собеседника наболевшее, передуманное множество раз за время недавнего жалкого бездействия.
- Простой пример: некий господин, владеющий двуствольным ружьём, на охоте имеет в два раза больше шансов, чем обладатель одноствольного. А человек, имеющий сотню зарядов в патронташе – соответственно, в сто раз больше шансов, чем человек, не озаботившийся запасом патронов. Но чтобы заготовить этот самый запас - нужно родиться с удвоенной или даже удесятерённой потребностью приобретения. Вот эти редкие люди с повышенною волей к захвату и есть истинные основатели цивилизации. Они прирожденные богачи, богатыри! Боги! В то время как остальные люди более или менее равнодушны к вещам и проводят жизнь в цинической бедности, не замечая ее, богачи приобретают безотчётно всё, что плохо лежит - и насилием, и трудом, и хитростью, и торговым обменом, и торговым обманом. Монотонность и наплевательское отношение к своему труду смерти подобны. Творчество, не побоюсь этого слова, - вот главный двигатель прогресса. Когда в капиталисте исчезает жажда приобретения, он в тот же момент перестаёт быть капиталистом и становится пролетарием. А пролетарий просто по невежеству своему не понимает природы здорового, накапливающего капитала, потому желает всеобщего равенства и братства!
Произнося два последних слова, почтенный новоелизаветинец запнулся, словно наскочил на неодолимую преграду, голос его сделался безжалостно-лютым, булькающим и свистяще-клокочущим. От ненависти лицо приобрело багровый свекольный оттенок, а желваки на скулах свирепо заиграли.
- Равенство и братство! – с отвращением повторил господин Микулин. – Чушь, белиберда, околесица! На самом деле повсюду правит корысть, сребролюбие, алчность, стяжательство. Своя рубашка всегда была, есть и будет ближе к телу, что бы ни говорили. Отдать благо товарищу, то есть совершенно постороннему человеку – это то же самое, что выбросить вот этот перстень в реку Ворю. Кому от этого будет лучше? Явно не тому, у кого этого перстня больше нет.
- Вы подарили его своей невесте.
- Вот именно, своей невесте! Говоря более доступным языком, я вложил капитал в надёжное дело, ожидая определённой отдачи, определённых для себя благ. Вот и вся разница.
- Допустим. Но большевики, собираясь накормить всех голодных, тоже надеются на некую благодарность со стороны этих голодных.
- А были ли они, эти голодные? – вопросительно воздел вверх перст господин Микулин. – Вам не кажется, Николай Васильевич, что попервоначалу большевики сделали мужиков голодными, а потом насильно принялись их кормить, облагодетельствовать. А им этого совершенно не нужно было. Жили себе и жили, ни о чём не тужили, всегда сыт-пьян, нос в табаке. Свободу-равенство-братство в стакан не нальёшь и на хлебушек не намажешь, это всё пустые слова для оболванивания недалёких масс. Эти пресловутые свобода-равенство-братство потребно лишь тем, кто постоянно бунтует против начальства и порядка, против законной власти. Я не прав?
Ожидал ли господин Микулин, что Северианов немедленно кинется возражать? Был ли штабс-капитан в чём-то вполне согласен с Иваном Михайловичем или, напротив, возражал, разобрать по бесстрастному лицу контрразведчика совершенно не представлялось возможным. Почтенный новоелизаветинец заметно воспрял, глоткой окреп, к нему постепенно возвращалось былое высокомерие и снисходительное величие. Он даже не посчитал нужным задуматься, что вежливое, но барское обхождение вполне может вызвать раздражение и у человека более невозмутимого, чем штабс-капитан Северианов. Так и не дождавшись ответа, господин Микулин продолжил свой весьма прочувствованный монолог. По-видимому, в последнее время ему редко везло на слушателей столь благодарных.
- Революций без денег не бывает. Без денег может быть стихийный бунт или мятеж, но только не революция. А если где-то происходит революция или, по крайней мере, события, похожие на революцию, то главный вопрос должен звучать примерно так: «Чьи деньги?» Где голодранцам денег взять на революцию? Понятное дело - где - грабануть, виноват, экспроприировать, точнее, конфисковать на нужды трудящихся. Время нынче такое: работать никто не желает, а желает вкусно кушать, потому как в руках – винтовка. Дающая силу, власть, уверенность. Коли взялся за винтовку – долой стыд, долой смущение и всяческий закон. Хватай, что приглянется, что больше по сердцу. Раньше чекисты грабили, теперь… - господин Микулин резко оборвал монолог, поняв вдруг, что в запальчивости начинает говорить совершенно лишнее.
- Продолжайте, прошу Вас, - Северианов внимательно посмотрел в глаза примолкнувшему оратору, но почтенный новоелизаветинец словно воды в рот набрал.
- Не смущайтесь, - подбодрил Северианов. – Говорите как есть. Или Вы боитесь? Если меня – то совершенно напрасно, я Вам не враг, совершенно даже наоборот. Если кого другого – расскажите, в конце концов, задача контрразведки – защищать подобных Вам от всяческих опасностей.
Господин Микулин почувствовал в интонациях штабс-капитана изрядные мёд и патоку, иронию не услышал совсем, решился, демонстративно махнул правой рукой сверху вниз и произнёс трагическим шёпотом:
- Так и быть! Теперь этим занимается контрразведка. Приходит к людям с обыском и выгребает всё боле-менее ценное.
Господин Микулин вдруг замолчал, лицо цвета перезрелого помидора стремительно начало каменеть и наливаться бледностью скульптурного мрамора. Он испугался, живо представив возможные последствия. Чего ожидать от штабс-капитана, какой реакции?
Северианов весело растянул губы в улыбке.
- Эх, Иван Михайлович! Вы весьма степенный и серьёзный человек, промышленник, коммерсант. Уважаемый и респектабельный, достигший изрядных высот и слов на ветер не бросающий. Во всяком случае, я так полагаю. А говорите совершенно несерьёзные вещи, словно баба базарная товарке на ушко нашёптывает, сплетни передаёт. Признайтесь честно, сами-то в подобное верите?
Испуг прошёл, и господин Микулин, казалось, даже обиделся: он тут распинается, соловьём разливается, а штабс-капитан имеет дерзость выражать сомнения и скептицизм.
- Скажу Вам больше! Обысками и конфискациями занимаются те же люди, что и раньше, только ныне они представляются не чекистами, а Вашими коллегами.
Северианов продолжал не верить.
- Сомневаюсь, Иван Михайлович, весьма сильно сомневаюсь. Откуда слышали подобное, источник серьёзный, или «одна баба сказала»?
Господин Микулин смутился, стушевался и даже совершенно сник. Северианов кивнул:
- Понятно.
- Я совершенно не то имел в виду, господин штабс-капитан, - начал оправдываться почтенный новоелизаветинец. - Просто слушок был: раньше с обысками наведывались чекисты, а после освобождения города приходят те же самые люди, только представляются сотрудниками контрразведки и изымают ценности на борьбу с красными.
- Те же самые?
- Так говорят.
- Кто говорит?
Господин Микулин замялся.
- Вы точно не знаете, слышали краем уха, новость показалась Вам весьма важной, и Вы решили любезно поделиться ей со мной. Так, Иван Михайлович? - поскольку господин Микулин хранил молчание, Северианов продолжил. - Или Вам это сказал конкретный человек, с конкретными упоминаниями адресов и фамилий, где проводились подобные обыски? Какие документы предъявляли обыскивающие или просто сунули в лицо револьвер? В таком случае подобный обыск называется грабёж, Вы не находите?
- Обыск, конфискация, реквизиция, грабёж, какая разница!
- Разница есть, Иван Михайлович. Не стоит путать мазурку с мазуриком. Если подобные случаи действительно имеют место, то прикрываясь именем контрразведки, преступники не просто занимаются грабежом, но и компрометируют нашу организацию. Что весьма и весьма скверно.
- Я слышал это от одного из своих знакомых...
- Можете назвать?
- Да, разумеется.
Он помедлил и с некоторым неуклюжим замешательством и принуждённостью произнёс:
- Могу я просить, чтобы моё имя не упоминалось?
- Безусловно.
- Анатолий Васильевич Мирославский. За достоверность не ручаюсь, однако Анатолий Васильевич человек весьма серьёзный и попусту языком колотить не станет.
- Что он говорил?
- К его знакомым явились с обыском. Двое в военной форме, представились сотрудниками контрразведки, выгребли всё более-менее ценное. Суть не в этом. Перед самым освобождением города этот знакомый Анатолия Васильевича видел одного из них в кожаной куртке. Видел возле дома Кунцевича Виталия Касьяновича, у которого в то же время произошёл обыск. Только тогда орудовали чекисты.
- А этот знакомый Вашего знакомого не мог ошибиться? Спутать, принять одного человека за другого? Нет?
Господин Микулин лишь с растерянной миной развёл руками.
- Утверждать ничего не могу, господин штабс-капитан.
- И даже имело ли место само событие, или это просто фантазии и домыслы...
Господин Микулин не ответил ничего, лишь скорбно посмотрел куда-то вниз, стараясь не встречаться взглядом с контрразведчиком.
Северианов задумался. Даже если подобные события и имели место в действительности, то больше всего это походило на самочинный обыск, грабёж, совершаемый преступниками, в действительности совершенно не имеющими никакого отношения ни к Новоелизаветинской ЧК, ни к контрразведке. Кожаная комиссарская куртка, либо китель с погонами - всё это лишь внешние атрибуты, антураж, вывеска. Мошенники представились следователями, провели обыск, «изъяли» ценности. Стоит ли за этим что-либо серьёзное, или не следует понапрасну время тратить, пусть бандитов ловят те, кому положено?
- Я подумаю, Иван Михайлович, поразмыслю над Вашими словами. В свою очередь попрошу Вас подробнее поинтересоваться этими «обысками». Это возможно?
- Разумеется!
- Превосходно!
При этих словах лицо почтенного новоелизаветинца посвежело и приобрело цвет нежного прозрачно-розового портвейна, глаза жуликовато заблестели, а из-под усов показалась плутовато-белозубая улыбка. Северианов задумчиво наблюдал происходившие с физиономией господина Микулина метаморфозы и трансформации и продолжал размышлять.
- Семён Яковлевич превосходно умеет камешки обрабатывать, украшать, сочетать между собой сияние золота и красоту бриллианта. Недбайло же цену совершенно немыслимую заломил, а ювелир он, между нами говоря, ничем не лучше Ливкина, - наконец с превеликой неохотой выдавил из себя господин Микулин. - О других же и вовсе речи не шло: уровень не тот.
- Свиридский, например, - подсказал Северианов. - Знаете такого?
Господин Микулин презрительно скривился. Экономия, конечно, вещь замечательная, но уж и совсем опускаться ниже определённого уровня негоже.
- Что Вы, господин штабс-капитан, это для пролетариев мастер, вещь, им изготовленную, супруге дарить просто неприлично, себя не уважать.
- То есть плохой ювелир? - уточнил Северианов.
- Несолидный, - поправил бывший «почтеннейший и состоятельный житель Новоелизаветинска».
- Поясните.
Господин Микулин недовольно пошевелил губами, ему очень не хотелось вдаваться в подробности, штабс-капитан сам понимать должен, если не совсем «сапог». Спесь, гонор, снобизм не позволяют прибегать к услугам всяческой мелкой шушеры, вроде Свиридского. Даже если перстень будет такого же качества, а стоить неизмеримо дешевле - одно дело выторговать копеечку у Ливкина и совсем другое - десять рублей у Свиридского.
- Драгоценность, изготовленная Семёном Яковлевичем, будет цениться неизмеримо больше, чем замухрышкой Свиридским.
- А Вы хорошо его знали? Свиридского?
- Ещё чего! - сквозь нынешнее состояние господина Микулина прорвался прежний апломб.
- То есть, совершенно не знали?
- Слышал краем уха, что такой существует.
- И всё?
- Всё!
- Понятно, - вздохнул Северианов. - И про то, что его убили Вам не известно?
Господин Микулин к этой новости отнёсся совершенно равнодушно.
- Что Вы говорите? Убили? Не знал... Впрочем, ничего удивительного: революция, война, большевики...
Он не врал, не притворялся, не ломал комедию, действительно ничего не слышал об убийстве ювелира. Северианов понял это и не стал настаивать.
- Кстати о большевиках. Насколько основательно красные «пошуровали» в городе? Изъяли, конфисковали, реквизировали? Опишите тех, кто производил у Вас обыск и конфискацию. Вы же понимаете, хоть Советская власть в Новоелизаветинске и уничтожена, однако рецидивы остались: многие её представители избежали ареста и продолжают подрывную работу против наших войск. Подпольщики...
Лицо господина Микулина изрядно покраснело, приобрело цвет спелого помидора, видно было, что почтенный новоелизаветинец изрядно возмущён.
- Да уж, пограбили товарищи большевички похлеще разбойников с большой дороги. Стенька Разин по сравнению с ними - дитё малое!
Нечто подобное штабс-капитан уже слышал, хоть и в разных вариациях, однако смысл сказанного не менялся. Северианов приготовился с изрядной скукой вытерпеть очередную порцию пустого злословия в адрес большевичков, однако внешне это никаким образом не проявилось, лицо выражало искреннюю заинтересованность и неравнодушное участие.
- Всё подряд гребли, что цену имело: и заводы, и магазины, и драгоценности какие-никакие. Поусердствовали во благо мировой революции. Дорвались до власти, голоштанные!
- Понимаю, Иван Михайлович, сочувствую весьма.
Господин Микулин изрядной рысью пронёсся по кабинету, едва не натолкнувшись на стену, резко повернулся, засеменил в обратном направлении. Жалобно скрипнули половые доски, едва не перевернулся задетый стул. Господин Микулин готов был разразиться весьма прочувствованным, выстраданным монологом.
- Это до какой же степени бессовестности нужно дойти, чтобы грабёж легализировать, на совершенно законных основаниях отнимать то, что заработано в поте лица, тяжкими трудами, горбом своим, что смыслом существования являлось. Да, мы все немножко заражены социализмом, это как эпидемия, она поражает всех, от неё не скроешься, не сбежишь. Грипп, инфлюэнца, господин штабс-капитан, только у одних это проявляется в виде лёгкого недомогания, другие же страдают весьма тяжело. Скажите пожалуйста, пролетарий ходит на работу каждый день и трудится по 12 часов! Какой ужас! Можно подумать, я в это время марципаны глотаю да разъезжаю по театрам! Я тоже работаю, аки пчела тружусь, только делаю я это без выходных и праздников, все двадцать четыре часа в сутки и все семь дней в неделю. Ни больше, ни меньше! Всё на свете, согласитесь, соткано из контрастов, частичка правды может быть заключена даже в явной неправде. Человечество по большей мере состоит из людей ленивых, лодырей и бездельников, органически неспособных накапливать богатство. Людей предприимчивых, деловых - значительно меньше, мы, извиняюсь за выражение, штучный товар. Если б нас не было бы вовсе, как желают большевики, все бы стали нищими. А возможно, не побоюсь подобного сравнения, до сих пор существовали бы в пещерах и добывали себе пропитание с помощью дубины. Никакой цивилизации не было бы! Вы несогласны?
Северианов лишь пожал плечами, его ответ не требовался, господин Микулин выступал соло, выплёскивал на собеседника наболевшее, передуманное множество раз за время недавнего жалкого бездействия.
- Простой пример: некий господин, владеющий двуствольным ружьём, на охоте имеет в два раза больше шансов, чем обладатель одноствольного. А человек, имеющий сотню зарядов в патронташе – соответственно, в сто раз больше шансов, чем человек, не озаботившийся запасом патронов. Но чтобы заготовить этот самый запас - нужно родиться с удвоенной или даже удесятерённой потребностью приобретения. Вот эти редкие люди с повышенною волей к захвату и есть истинные основатели цивилизации. Они прирожденные богачи, богатыри! Боги! В то время как остальные люди более или менее равнодушны к вещам и проводят жизнь в цинической бедности, не замечая ее, богачи приобретают безотчётно всё, что плохо лежит - и насилием, и трудом, и хитростью, и торговым обменом, и торговым обманом. Монотонность и наплевательское отношение к своему труду смерти подобны. Творчество, не побоюсь этого слова, - вот главный двигатель прогресса. Когда в капиталисте исчезает жажда приобретения, он в тот же момент перестаёт быть капиталистом и становится пролетарием. А пролетарий просто по невежеству своему не понимает природы здорового, накапливающего капитала, потому желает всеобщего равенства и братства!
Произнося два последних слова, почтенный новоелизаветинец запнулся, словно наскочил на неодолимую преграду, голос его сделался безжалостно-лютым, булькающим и свистяще-клокочущим. От ненависти лицо приобрело багровый свекольный оттенок, а желваки на скулах свирепо заиграли.
- Равенство и братство! – с отвращением повторил господин Микулин. – Чушь, белиберда, околесица! На самом деле повсюду правит корысть, сребролюбие, алчность, стяжательство. Своя рубашка всегда была, есть и будет ближе к телу, что бы ни говорили. Отдать благо товарищу, то есть совершенно постороннему человеку – это то же самое, что выбросить вот этот перстень в реку Ворю. Кому от этого будет лучше? Явно не тому, у кого этого перстня больше нет.
- Вы подарили его своей невесте.
- Вот именно, своей невесте! Говоря более доступным языком, я вложил капитал в надёжное дело, ожидая определённой отдачи, определённых для себя благ. Вот и вся разница.
- Допустим. Но большевики, собираясь накормить всех голодных, тоже надеются на некую благодарность со стороны этих голодных.
- А были ли они, эти голодные? – вопросительно воздел вверх перст господин Микулин. – Вам не кажется, Николай Васильевич, что попервоначалу большевики сделали мужиков голодными, а потом насильно принялись их кормить, облагодетельствовать. А им этого совершенно не нужно было. Жили себе и жили, ни о чём не тужили, всегда сыт-пьян, нос в табаке. Свободу-равенство-братство в стакан не нальёшь и на хлебушек не намажешь, это всё пустые слова для оболванивания недалёких масс. Эти пресловутые свобода-равенство-братство потребно лишь тем, кто постоянно бунтует против начальства и порядка, против законной власти. Я не прав?
Ожидал ли господин Микулин, что Северианов немедленно кинется возражать? Был ли штабс-капитан в чём-то вполне согласен с Иваном Михайловичем или, напротив, возражал, разобрать по бесстрастному лицу контрразведчика совершенно не представлялось возможным. Почтенный новоелизаветинец заметно воспрял, глоткой окреп, к нему постепенно возвращалось былое высокомерие и снисходительное величие. Он даже не посчитал нужным задуматься, что вежливое, но барское обхождение вполне может вызвать раздражение и у человека более невозмутимого, чем штабс-капитан Северианов. Так и не дождавшись ответа, господин Микулин продолжил свой весьма прочувствованный монолог. По-видимому, в последнее время ему редко везло на слушателей столь благодарных.
- Революций без денег не бывает. Без денег может быть стихийный бунт или мятеж, но только не революция. А если где-то происходит революция или, по крайней мере, события, похожие на революцию, то главный вопрос должен звучать примерно так: «Чьи деньги?» Где голодранцам денег взять на революцию? Понятное дело - где - грабануть, виноват, экспроприировать, точнее, конфисковать на нужды трудящихся. Время нынче такое: работать никто не желает, а желает вкусно кушать, потому как в руках – винтовка. Дающая силу, власть, уверенность. Коли взялся за винтовку – долой стыд, долой смущение и всяческий закон. Хватай, что приглянется, что больше по сердцу. Раньше чекисты грабили, теперь… - господин Микулин резко оборвал монолог, поняв вдруг, что в запальчивости начинает говорить совершенно лишнее.
- Продолжайте, прошу Вас, - Северианов внимательно посмотрел в глаза примолкнувшему оратору, но почтенный новоелизаветинец словно воды в рот набрал.
- Не смущайтесь, - подбодрил Северианов. – Говорите как есть. Или Вы боитесь? Если меня – то совершенно напрасно, я Вам не враг, совершенно даже наоборот. Если кого другого – расскажите, в конце концов, задача контрразведки – защищать подобных Вам от всяческих опасностей.
Господин Микулин почувствовал в интонациях штабс-капитана изрядные мёд и патоку, иронию не услышал совсем, решился, демонстративно махнул правой рукой сверху вниз и произнёс трагическим шёпотом:
- Так и быть! Теперь этим занимается контрразведка. Приходит к людям с обыском и выгребает всё боле-менее ценное.
Господин Микулин вдруг замолчал, лицо цвета перезрелого помидора стремительно начало каменеть и наливаться бледностью скульптурного мрамора. Он испугался, живо представив возможные последствия. Чего ожидать от штабс-капитана, какой реакции?
Северианов весело растянул губы в улыбке.
- Эх, Иван Михайлович! Вы весьма степенный и серьёзный человек, промышленник, коммерсант. Уважаемый и респектабельный, достигший изрядных высот и слов на ветер не бросающий. Во всяком случае, я так полагаю. А говорите совершенно несерьёзные вещи, словно баба базарная товарке на ушко нашёптывает, сплетни передаёт. Признайтесь честно, сами-то в подобное верите?
Испуг прошёл, и господин Микулин, казалось, даже обиделся: он тут распинается, соловьём разливается, а штабс-капитан имеет дерзость выражать сомнения и скептицизм.
- Скажу Вам больше! Обысками и конфискациями занимаются те же люди, что и раньше, только ныне они представляются не чекистами, а Вашими коллегами.
Северианов продолжал не верить.
- Сомневаюсь, Иван Михайлович, весьма сильно сомневаюсь. Откуда слышали подобное, источник серьёзный, или «одна баба сказала»?
Господин Микулин смутился, стушевался и даже совершенно сник. Северианов кивнул:
- Понятно.
- Я совершенно не то имел в виду, господин штабс-капитан, - начал оправдываться почтенный новоелизаветинец. - Просто слушок был: раньше с обысками наведывались чекисты, а после освобождения города приходят те же самые люди, только представляются сотрудниками контрразведки и изымают ценности на борьбу с красными.
- Те же самые?
- Так говорят.
- Кто говорит?
Господин Микулин замялся.
- Вы точно не знаете, слышали краем уха, новость показалась Вам весьма важной, и Вы решили любезно поделиться ей со мной. Так, Иван Михайлович? - поскольку господин Микулин хранил молчание, Северианов продолжил. - Или Вам это сказал конкретный человек, с конкретными упоминаниями адресов и фамилий, где проводились подобные обыски? Какие документы предъявляли обыскивающие или просто сунули в лицо револьвер? В таком случае подобный обыск называется грабёж, Вы не находите?
- Обыск, конфискация, реквизиция, грабёж, какая разница!
- Разница есть, Иван Михайлович. Не стоит путать мазурку с мазуриком. Если подобные случаи действительно имеют место, то прикрываясь именем контрразведки, преступники не просто занимаются грабежом, но и компрометируют нашу организацию. Что весьма и весьма скверно.
- Я слышал это от одного из своих знакомых...
- Можете назвать?
- Да, разумеется.
Он помедлил и с некоторым неуклюжим замешательством и принуждённостью произнёс:
- Могу я просить, чтобы моё имя не упоминалось?
- Безусловно.
- Анатолий Васильевич Мирославский. За достоверность не ручаюсь, однако Анатолий Васильевич человек весьма серьёзный и попусту языком колотить не станет.
- Что он говорил?
- К его знакомым явились с обыском. Двое в военной форме, представились сотрудниками контрразведки, выгребли всё более-менее ценное. Суть не в этом. Перед самым освобождением города этот знакомый Анатолия Васильевича видел одного из них в кожаной куртке. Видел возле дома Кунцевича Виталия Касьяновича, у которого в то же время произошёл обыск. Только тогда орудовали чекисты.
- А этот знакомый Вашего знакомого не мог ошибиться? Спутать, принять одного человека за другого? Нет?
Господин Микулин лишь с растерянной миной развёл руками.
- Утверждать ничего не могу, господин штабс-капитан.
- И даже имело ли место само событие, или это просто фантазии и домыслы...
Господин Микулин не ответил ничего, лишь скорбно посмотрел куда-то вниз, стараясь не встречаться взглядом с контрразведчиком.
Северианов задумался. Даже если подобные события и имели место в действительности, то больше всего это походило на самочинный обыск, грабёж, совершаемый преступниками, в действительности совершенно не имеющими никакого отношения ни к Новоелизаветинской ЧК, ни к контрразведке. Кожаная комиссарская куртка, либо китель с погонами - всё это лишь внешние атрибуты, антураж, вывеска. Мошенники представились следователями, провели обыск, «изъяли» ценности. Стоит ли за этим что-либо серьёзное, или не следует понапрасну время тратить, пусть бандитов ловят те, кому положено?
- Я подумаю, Иван Михайлович, поразмыслю над Вашими словами. В свою очередь попрошу Вас подробнее поинтересоваться этими «обысками». Это возможно?
- Разумеется!
- Превосходно!
При этих словах лицо почтенного новоелизаветинца посвежело и приобрело цвет нежного прозрачно-розового портвейна, глаза жуликовато заблестели, а из-под усов показалась плутовато-белозубая улыбка. Северианов задумчиво наблюдал происходившие с физиономией господина Микулина метаморфозы и трансформации и продолжал размышлять.
