— Я в курсе, — усмешка Иоллара наводила на неожиданные выводы.
— Так это были не гитаэлле?!
— Да нет, они. Только наняли их не имперцы. Все еще хочешь знать, чем я занимаюсь?
Возможно, на кого-нибудь другого услышанное произвело бы иное впечатления, но не на Сэллера. Война – дело по-любому грязное. К тому же он был уверен, что Лар намеренно привел именно эти примеры, наверняка в остальном его «консультации» были более тривиальны.
— Когда закончится война? – спросил Буревестник вместо того, чтобы отвечать на поставленный вопрос.
— Если все пойдет по плану, в течение этого года.
— А если бы ты был на месте Дистена и сам принимал решения?
— Два года назад. Но с большими потерями.
— Ясно. А, чисто гипотетически, в какой срок ты бы мог стать королем Кармола?
— Гипотетически? – задумался Иоллар. – За восемь лет. Восемь лет на Кармол. Еще двадцать пять – на захват империи. После — около тридцати на Лар’эллан. А имея в подчинении империю и Лес, можно было бы к концу столетия стать владыкой мира.
— Ты серьезно? – ошалел от точности приведенных цифр Сэллер.
— Нет, — улыбнулся Сумрак. — А ты серьезно спрашивал? Если серьезно, — улыбка померкла, — мне это и даром не нужно.
Мальчик на кушетке заворочался, и Иоллар обернулся к нему.
— Придется отложить эту затею. Пригрозить папаше кровавой расправой и пообещать заглянуть через месяц. А Галле что-нибудь другое подарю.
Стоявший за дверью как будто дожидался этих слов – послышался робкий стук.
— Войдите! – резко, но негромко, чтобы не разбудить брата, бросил Лар.
Окованная серебром створка бесшумно распахнулась, пропуская княгиню Триллин.
У эльфийки были красные глаза, а лицо покрывал толстый слой небрежно нанесенных белил. Неизвестно, что она хотела сказать, но, увидев лежащего на софе сына, вскрикнула и бросилась к нему. Сумрак успел поймать ее за руку.
— Он спит, — прошептал он ей. – Поел, поиграл, а теперь отдыхает.
Женщина, не поверив, замотала головой, а по щекам потекли слезы.
— Он спит, — повторил Лар, не сводя глаз с ее лица.
Не отпуская тонкого запястья, достал из кармана платок и стер со щек мачехи слезы вместе с гримом – на правой щеке княгини краснел кровоподтек. Эльфийка опустила глаза.
— Я не нашла ожерелья.
А Окнир нашел виноватого.
Сумрак отпустил женщину. Она подбежала к ребенку, порывисто обняла и, конечно же, разбудила. А когда мальчик спросонья радостно затараторил о том, какой чудесный у него был день, и как он здорово играл со своим взрослым братом, не выдержала и разрыдалась.
— В коридоре есть кто-нибудь? – спросил Лар, когда она немного успокоилась.
— Двое стражников.
— Попросите их позвать вашего мужа.
Сэл помнил, что Иоллар не собирался причинять вреда отцу, но, глядя сейчас в его глаза, начал в этом сомневаться.
Не так он себе это представлял. Без ненужных убийств, без женских слез. Но в какой-то момент злость и жажда мести оказались сильнее разума. Пришло время остановиться.
Сидящая в обнимку с сыном женщина, прячущая от мальчика заплаканные глаза и нежно перебирающая его спутавшиеся во сне кудряшки, при приближении Сумрака вздрогнула и прижала к себе малыша.
— Леди Триллин, прошу простить меня за беспокойство, которое я вам причинил. И хочу заверить, что ни вам, ни вашему сыну ничего не угрожает.
Эти слова дались нелегко и прозвучали сухо. Но он сказал. Уже отойдя от нее, развернулся и добавил то, о чем действительно думал:
— Я не рассчитываю на ваше понимание. Тот, кто посмел бы отнять у меня моего ребенка, был бы уже мертв, какие бы цели им не двигали.
— А у вас есть ребенок? — тихо спросила эльфийка.
— Даже два! — радостно сообщил ей сын, прежде чем Лар успел ответить. — Мальчик и девочка! У них большой дом и много всего интересного. Только лошадей почти нет, и они катаются на больших ящерицах. Смотри!
Он спрыгнул на пол, добежал до стола и, подхватив кипу рисунков, вернулся к матери.
— Вот такие ящерицы!
Ленир еще что-то рассказывал, шелестела бумага, а Иоллар присел за стол и уткнулся лбом в сцепленные замком пальцы. Сейчас войдет отец. И что он ему скажет? Ярость туманила мысли. Ярость, обида и что-то еще. Возможно, память...
— Это правда? — поинтересовалась Триллин, отрывая взгляд от рисунков.
— Ящерицы? Да, удобный транспорт.
— Я о ваших детях.
Она осмелела, поверив, что он не причинит им зла, а любопытство помогло побороть страх. Простота этого вопроса, звучание ее певучего голоса отвлекали от темных помыслов. Так же как и шуршание неизвестно как очутившегося в руке грифеля по шероховатому листу. Быстрые короткие штрихи, плавные линии — родные, с нежностью хранимые в сердце черты. Ясные глаза под темной челкой, открытая улыбка и острые кончики ушек. И другие — лукавый прищур, носик-кнопочка, копна вьющихся волос и ямочки на пухлых щечках. Он нарисовал бы их с закрытыми глазами. Но сейчас хотелось смотреть, видеть их лица, помнить, что то, что сейчас его окружает, не на самом деле, не навсегда — он не вернулся в прошлое, лишь заглянул ненадолго и скоро уйдет... Только прежде отдаст долги. Карандаш хрустнул, надломившись в ставших каменными пальцах, Лар без слов пододвинул лист подошедшей к столу эльфийке.
Триллин долго всматривалась то в рисунок, то в его лицо, а после вздохнула:
— Вы счастливы, принц Иоллар.
Это было утверждением и вопросом одновременно. Ты счастлив, — говорила она, — ты вырвался отсюда, у тебя чудесные дети и наверняка любимая и любящая жена. Так зачем же ты явился сюда и нарушил зыбкое спокойствие этого дома?
— Вы знали мою мать, леди Триллин?
— Я... — Голос дрогнул — он вновь напугал ее. — Не очень хорошо. Я редко бывала тогда при дворе.
— Она была чем-то похожа на вас, — Лар взял из стопки чистых листов еще один, потянулся за новым карандашом. — Тоже старалась быть хорошей женой. Тоже делала вид, что ничего не замечает. Так же прощала. Так же радовалась, когда о ее существовании вдруг вспоминали... Но однажды не выдержала и заявила мужу, что уезжает из Долины. Навсегда. Она сделала бы это раньше, но, так же как и вы, переживала за своего ребенка. А к тому времени он уже вырос, ему было семнадцать, и она решила, что теперь он сможет понять. Он понял. И даже хотел уехать с ней и никогда не возвращаться. Но она не позволила, говорила о долге, об ответственности, о том, что такой поступок приведет к расколу, а может, и к войне... Она была мудрой женщиной. Но разрешила сыну проводить ее...
Сумрак умолк, поглядел на бумагу и перевернул лист рисунком вниз.
— Если бы я тогда остался во дворце, она до сих пор была бы жива. Кто-то счел нашу поездку удобным случаем избавиться от наследника, и... Но дальше вы знаете, да?
Он не ожидал, что Триллин усмотрит какую-то подоплеку в его рассказе, но она отшатнулась, бросила беглый взгляд на сына, что-то рассказывающего подсевшему к нему проводнику (Иоллар не сомневался, что Сэл прислушивается и к их разговору) и взволнованно зашептала:
— Я понимаю, что вы подумали. Вы считаете, что род Каэл, как соискатели короны, могли организовать это нападение. Но мой отец и брат никогда бы...
— Не стоит, княгиня. Возможно, вы правы. А возможно, не знаете всего. Но это уже не важно. Да, будь у меня имя виновного... Впрочем, одно имя у меня есть. Этого не произошло бы, не решись она уехать. А кто вынудил ее к этому, вам известно. Но сейчас я говорил не об этом. Она умирала у меня на руках, и я поклялся ей и себе, что сделаю все, о чем бы она ни попросила. А она сняла ожерелье, которое досталось ей от матери, дала мне и сказала, что я должен буду подарить его женщине, с которой решу соединить судьбу. Это единственное, о чем она просила меня: не о мести, не о прощении — лишь об этом.
— Значит, вы и правда пришли только из-за ожерелья?
— Сначала — да.
Иоллар поднялся из-за стола и протянул ей перевернутый лист. Грустно усмехнулся, когда она удивленно расширила глаза, взглянув на рисунок, и, смотрясь в него, как в зеркало, коснулась щеки в том месте, где краснело неровное пятно.
Дверь отворилась без стука — Окнир все еще чувствовал себя полноправным хозяином дворца. Остановился у входа, застав вполне мирную картину: верно, воображение рисовало ему совсем другое. Но Сумрак не стал его разочаровывать.
— Вы заставили себя ждать, князь, — процедил он сквозь зубы. — А я говорил, что тороплюсь.
— Твою просьбу оказалось нелегко выполнить, сын. Мы обыскали весь дворец...
— Я вас предупреждал.
Лар заметил, как насторожился Сэллер при этих словах.
— Леди Триллин, попросите кого-нибудь из слуг увести ребенка.
Нет, он почти не играл, все было по настоящему — и зловещие нотки в голосе, и появившийся в руке меч.
— Иоллар...
Но Лар отвернулся, не дав Окниру договорить.
— Выведите ребенка, княгиня. И возвращайтесь к нам.
Улучив момент, наклонился к мальчику и шепнул на ухо:
— Тебе спать пора, но я еще загляну.
И уже громко к их общему отцу:
— Не хотите попрощаться с сыном, князь?
Эльф спал с лица.
— Я имел в виду: пожелать ему спокойной ночи, — с жесткой насмешкой уточнил Сумрак. — Или за вами до сих пор не водится таких привычек?
Окнир отмер, шагнул к ребенку и опустился перед ним на колени. Нерешительно, словно впервые — а может, так оно и было — положил на худенькие плечики дрожащие руки.
— Доброй ночи... сынок.
Так же неловко притянул его к себе, чтобы коснулся губами лба, и оторопело застыл, когда детские ручонки обхватили шею.
— Доброй ночи, отец.
Триллин, казалось, готова была расплакаться от умиления. Догадка оказалась верна — переизбытком родительских чувств Окнир не страдал ни в прошлом, ни сейчас.
— Удивительно, не правда, ли? — с неприкрытой издевкой произнес Лар, когда княгиня, повинуясь его взгляду, вывела Ленира за дверь. – Оказывается, сын — это не только пропуск в тронный зал. У детей есть чувства. Как правило, добрые и светлые. И они способны дарить этот свет другим... Но одного раза недостаточно, чтобы это понять. А второго у вас уже не будет.
— Иоллар, я...
— Вы больше никогда не обнимите сына, — резко и громко оборвал его Сумрак, и вернувшаяся в комнату эльфийка отшатнулась, прижавшись к стене. — Никогда не отсчитаете денег наемному убийце. Никогда, — взгляд снова вернулся к Триллин, — не ударите женщину.
— Ты сможешь убить своего отца? — дрогнувшим голосом спросил Окнир.
— Нет, князь, — Лар увидел, как эльф побледнел от одной его улыбки. — Я не убью вас. Но и отцом вас не считаю. Назовем наши отношения равноценным обменом: когда-то вы подарили мне жизнь, сегодня я сохраню вам вашу. Но только жизнь. А до этого я говорил о ваших руках...
Окнир еще недоуменно хмурился, когда Иоллар схватил его плечо и подтащил к столу. Сил эльфа не хватало на сопротивление, и уже через секунду рука его оказалась вытянута вдоль столешницы, а сам он едва стоял, изогнувшись в несуразной позе.
— Руки, князь, — взмахнул мечом Сумрак. — Без них не обнимешь, не ударишь. Но жить можно.
— Нет!
Крик Триллин совпал с ударом, женщина бросилась вперед, но ее перехватил Сэллер, и она обмякла в его объятьях. Окнир тоже был близок к тому, чтобы лишиться сознания.
— Странно это, — задумчиво повторил Сумрак, отпуская отца, позволяя ему сползти на пол. — Вы можете пойти против своей крови, подсылая убийцу к сыну, а моя кровь не позволяет причинить вам вреда. Вы можете издеваться над женой, а она не в силах смотреть на ваши страданья. С чего бы так?
Сэл тем временем уложил эльфийку на софу и склонился над ней, приложив ладонь ко лбу. Лар одобрительно кивнул, заметив, как тает темное пятно на ее щеке, а после снова перевел взгляд на отца.
— Так что вы думаете, князь?
— Я... я не знаю...
— Я дам вам время. До утра. Утром вы соберете Совет Долины, и там решится ваша судьба.
— Хорошо...
— А до этого у вас есть шанс попросить прощения у жены.
Не поднимаясь с ковра, Окнир пополз к еще не пришедшей в себя женщине. Лар схватил его за шиворот, резко поднял, отчего одежда затрещала по швам, и развернул лицом к себе.
— Попросить прощения, а не запугать и заставить притвориться, что все хорошо. Притворяться теперь будете вы — нежным мужем, любящим отцом. Возможно, со временем это войдет у вас в привычку. А в противном случае, я всегда смогу найти другой меч.
— Всегда? — выдавил князь.
— Да. Теперь я стану следить за каждым вашим шагом.
Иоллар выпустил его, отступил, но вдруг размахнулся и ударил кулаком в осунувшееся лицо. Окнир упал, а на душе стало чуть легче. Мудрецы говорят, что забвение — лучшая месть, но, видимо, Лар еще не достиг мудрости.
— Надеюсь, все во дворце предупреждены обо мне и не повторят ошибок тех несчастных, что встретились мне на пути сюда? — спросил он у сплевывающего кровь эльфа.
Тот кивнул.
— Прекрасно. Совет Долины, князь, не забудьте. Сэл, пойдем.
Тихий окрик догнал их уже на выходе.
— Иоллар! Скажи им... скажи, что я распорядился приготовить вам комнаты.
Сумрак удивленно приподнял бровь.
— Очень любезно с вашей стороны, князь, но вы немного ошиблись. Вы приказали приготовить нам лошадей. Ночевать мы будем в другом месте.
— За подарком пришли, да? — зашипел на ухо Сэллр, когда они вышли, и Лар распорядился насчет коней.
— Да. Но я решил немного прибраться в родном доме. Ты чем-то недоволен?
— Твоей страстью к чистоте. Теперь, как я понимаю, нам предстоит наводить порядок в соседней комнате?
— Правильно понимаешь. Но ты можешь остаться, если хочешь.
— Ни за что. Во-первых, я неуютно чувствую себя в окружении защищенных амулетами эльфов, а во-вторых, не прощу себе, если пропущу явление божества народу. Если тебе начнут приносить в жертву девственниц, будет, что рассказать потом твоей жене.
Шутки Сэла не улучшали настроения, но Лар твердо решил не отступать от планов. Он заглянул к брату, который не спал, дожидаясь его прихода, пожелал спокойной ночи и обещал, что увидятся утром. Под хмурыми взглядами стражников, скорбевших о погибших товарищах, спустился вниз и остановился у вазы с лилиями.
— Неизменность, — пробормотал он себе под нос. — Все здесь неизменно уже несколько тысячелетий. Начнем с малого...
Ваза со звоном разбилась о каменные плиты. Сумрак собрал цветы и вышел за дверь, оставляя растерянным слугам убирать осколки. Лилии он отнес в семейную усыпальницу, положил их на крышку мраморного саркофага, мысленно прося прощения за то, что не может задержаться. Ночь коротка, а «уборка» требовала времени.
Сэл едва выдерживал эту безумную скачку: Иоллар гнал своего гнедого так, словно за ними мчались все демоны Бездны, а у проводника недоставало опыта верховой езды на лошадях.
— За теми холмами уже Море, не отставай!
Никакого моря Буревестник не увидел. Лишь белый песок под ясными звездами — безжизненная пустошь, посреди которой высилась остроконечная стела.
— А где же море?
— Это и есть море, — ответил Сумрак. – Море Высохших Слез. Ты совсем не знаешь моего Мира.
Сэл был бы рад не знать его еще дольше, но промолчал.
— Это кладбище, если так тебе понятней. Орк может умереть за тысячи лиг отсюда, но его родственник, друг или даже враг принесет его прах сюда. Таков закон.
Лар спешился и загреб горсть песка.
— Тут все мои предки, — тонкая струйка просочилась сквозь пальцы, — тут начинается наша земля.
— Так это были не гитаэлле?!
— Да нет, они. Только наняли их не имперцы. Все еще хочешь знать, чем я занимаюсь?
Возможно, на кого-нибудь другого услышанное произвело бы иное впечатления, но не на Сэллера. Война – дело по-любому грязное. К тому же он был уверен, что Лар намеренно привел именно эти примеры, наверняка в остальном его «консультации» были более тривиальны.
— Когда закончится война? – спросил Буревестник вместо того, чтобы отвечать на поставленный вопрос.
— Если все пойдет по плану, в течение этого года.
— А если бы ты был на месте Дистена и сам принимал решения?
— Два года назад. Но с большими потерями.
— Ясно. А, чисто гипотетически, в какой срок ты бы мог стать королем Кармола?
— Гипотетически? – задумался Иоллар. – За восемь лет. Восемь лет на Кармол. Еще двадцать пять – на захват империи. После — около тридцати на Лар’эллан. А имея в подчинении империю и Лес, можно было бы к концу столетия стать владыкой мира.
— Ты серьезно? – ошалел от точности приведенных цифр Сэллер.
— Нет, — улыбнулся Сумрак. — А ты серьезно спрашивал? Если серьезно, — улыбка померкла, — мне это и даром не нужно.
Мальчик на кушетке заворочался, и Иоллар обернулся к нему.
— Придется отложить эту затею. Пригрозить папаше кровавой расправой и пообещать заглянуть через месяц. А Галле что-нибудь другое подарю.
Стоявший за дверью как будто дожидался этих слов – послышался робкий стук.
— Войдите! – резко, но негромко, чтобы не разбудить брата, бросил Лар.
Окованная серебром створка бесшумно распахнулась, пропуская княгиню Триллин.
У эльфийки были красные глаза, а лицо покрывал толстый слой небрежно нанесенных белил. Неизвестно, что она хотела сказать, но, увидев лежащего на софе сына, вскрикнула и бросилась к нему. Сумрак успел поймать ее за руку.
— Он спит, — прошептал он ей. – Поел, поиграл, а теперь отдыхает.
Женщина, не поверив, замотала головой, а по щекам потекли слезы.
— Он спит, — повторил Лар, не сводя глаз с ее лица.
Не отпуская тонкого запястья, достал из кармана платок и стер со щек мачехи слезы вместе с гримом – на правой щеке княгини краснел кровоподтек. Эльфийка опустила глаза.
— Я не нашла ожерелья.
А Окнир нашел виноватого.
Сумрак отпустил женщину. Она подбежала к ребенку, порывисто обняла и, конечно же, разбудила. А когда мальчик спросонья радостно затараторил о том, какой чудесный у него был день, и как он здорово играл со своим взрослым братом, не выдержала и разрыдалась.
— В коридоре есть кто-нибудь? – спросил Лар, когда она немного успокоилась.
— Двое стражников.
— Попросите их позвать вашего мужа.
Сэл помнил, что Иоллар не собирался причинять вреда отцу, но, глядя сейчас в его глаза, начал в этом сомневаться.
Не так он себе это представлял. Без ненужных убийств, без женских слез. Но в какой-то момент злость и жажда мести оказались сильнее разума. Пришло время остановиться.
Сидящая в обнимку с сыном женщина, прячущая от мальчика заплаканные глаза и нежно перебирающая его спутавшиеся во сне кудряшки, при приближении Сумрака вздрогнула и прижала к себе малыша.
— Леди Триллин, прошу простить меня за беспокойство, которое я вам причинил. И хочу заверить, что ни вам, ни вашему сыну ничего не угрожает.
Эти слова дались нелегко и прозвучали сухо. Но он сказал. Уже отойдя от нее, развернулся и добавил то, о чем действительно думал:
— Я не рассчитываю на ваше понимание. Тот, кто посмел бы отнять у меня моего ребенка, был бы уже мертв, какие бы цели им не двигали.
— А у вас есть ребенок? — тихо спросила эльфийка.
— Даже два! — радостно сообщил ей сын, прежде чем Лар успел ответить. — Мальчик и девочка! У них большой дом и много всего интересного. Только лошадей почти нет, и они катаются на больших ящерицах. Смотри!
Он спрыгнул на пол, добежал до стола и, подхватив кипу рисунков, вернулся к матери.
— Вот такие ящерицы!
Ленир еще что-то рассказывал, шелестела бумага, а Иоллар присел за стол и уткнулся лбом в сцепленные замком пальцы. Сейчас войдет отец. И что он ему скажет? Ярость туманила мысли. Ярость, обида и что-то еще. Возможно, память...
— Это правда? — поинтересовалась Триллин, отрывая взгляд от рисунков.
— Ящерицы? Да, удобный транспорт.
— Я о ваших детях.
Она осмелела, поверив, что он не причинит им зла, а любопытство помогло побороть страх. Простота этого вопроса, звучание ее певучего голоса отвлекали от темных помыслов. Так же как и шуршание неизвестно как очутившегося в руке грифеля по шероховатому листу. Быстрые короткие штрихи, плавные линии — родные, с нежностью хранимые в сердце черты. Ясные глаза под темной челкой, открытая улыбка и острые кончики ушек. И другие — лукавый прищур, носик-кнопочка, копна вьющихся волос и ямочки на пухлых щечках. Он нарисовал бы их с закрытыми глазами. Но сейчас хотелось смотреть, видеть их лица, помнить, что то, что сейчас его окружает, не на самом деле, не навсегда — он не вернулся в прошлое, лишь заглянул ненадолго и скоро уйдет... Только прежде отдаст долги. Карандаш хрустнул, надломившись в ставших каменными пальцах, Лар без слов пододвинул лист подошедшей к столу эльфийке.
Триллин долго всматривалась то в рисунок, то в его лицо, а после вздохнула:
— Вы счастливы, принц Иоллар.
Это было утверждением и вопросом одновременно. Ты счастлив, — говорила она, — ты вырвался отсюда, у тебя чудесные дети и наверняка любимая и любящая жена. Так зачем же ты явился сюда и нарушил зыбкое спокойствие этого дома?
— Вы знали мою мать, леди Триллин?
— Я... — Голос дрогнул — он вновь напугал ее. — Не очень хорошо. Я редко бывала тогда при дворе.
— Она была чем-то похожа на вас, — Лар взял из стопки чистых листов еще один, потянулся за новым карандашом. — Тоже старалась быть хорошей женой. Тоже делала вид, что ничего не замечает. Так же прощала. Так же радовалась, когда о ее существовании вдруг вспоминали... Но однажды не выдержала и заявила мужу, что уезжает из Долины. Навсегда. Она сделала бы это раньше, но, так же как и вы, переживала за своего ребенка. А к тому времени он уже вырос, ему было семнадцать, и она решила, что теперь он сможет понять. Он понял. И даже хотел уехать с ней и никогда не возвращаться. Но она не позволила, говорила о долге, об ответственности, о том, что такой поступок приведет к расколу, а может, и к войне... Она была мудрой женщиной. Но разрешила сыну проводить ее...
Сумрак умолк, поглядел на бумагу и перевернул лист рисунком вниз.
— Если бы я тогда остался во дворце, она до сих пор была бы жива. Кто-то счел нашу поездку удобным случаем избавиться от наследника, и... Но дальше вы знаете, да?
Он не ожидал, что Триллин усмотрит какую-то подоплеку в его рассказе, но она отшатнулась, бросила беглый взгляд на сына, что-то рассказывающего подсевшему к нему проводнику (Иоллар не сомневался, что Сэл прислушивается и к их разговору) и взволнованно зашептала:
— Я понимаю, что вы подумали. Вы считаете, что род Каэл, как соискатели короны, могли организовать это нападение. Но мой отец и брат никогда бы...
— Не стоит, княгиня. Возможно, вы правы. А возможно, не знаете всего. Но это уже не важно. Да, будь у меня имя виновного... Впрочем, одно имя у меня есть. Этого не произошло бы, не решись она уехать. А кто вынудил ее к этому, вам известно. Но сейчас я говорил не об этом. Она умирала у меня на руках, и я поклялся ей и себе, что сделаю все, о чем бы она ни попросила. А она сняла ожерелье, которое досталось ей от матери, дала мне и сказала, что я должен буду подарить его женщине, с которой решу соединить судьбу. Это единственное, о чем она просила меня: не о мести, не о прощении — лишь об этом.
— Значит, вы и правда пришли только из-за ожерелья?
— Сначала — да.
Иоллар поднялся из-за стола и протянул ей перевернутый лист. Грустно усмехнулся, когда она удивленно расширила глаза, взглянув на рисунок, и, смотрясь в него, как в зеркало, коснулась щеки в том месте, где краснело неровное пятно.
Дверь отворилась без стука — Окнир все еще чувствовал себя полноправным хозяином дворца. Остановился у входа, застав вполне мирную картину: верно, воображение рисовало ему совсем другое. Но Сумрак не стал его разочаровывать.
— Вы заставили себя ждать, князь, — процедил он сквозь зубы. — А я говорил, что тороплюсь.
— Твою просьбу оказалось нелегко выполнить, сын. Мы обыскали весь дворец...
— Я вас предупреждал.
Лар заметил, как насторожился Сэллер при этих словах.
— Леди Триллин, попросите кого-нибудь из слуг увести ребенка.
Нет, он почти не играл, все было по настоящему — и зловещие нотки в голосе, и появившийся в руке меч.
— Иоллар...
Но Лар отвернулся, не дав Окниру договорить.
— Выведите ребенка, княгиня. И возвращайтесь к нам.
Улучив момент, наклонился к мальчику и шепнул на ухо:
— Тебе спать пора, но я еще загляну.
И уже громко к их общему отцу:
— Не хотите попрощаться с сыном, князь?
Эльф спал с лица.
— Я имел в виду: пожелать ему спокойной ночи, — с жесткой насмешкой уточнил Сумрак. — Или за вами до сих пор не водится таких привычек?
Окнир отмер, шагнул к ребенку и опустился перед ним на колени. Нерешительно, словно впервые — а может, так оно и было — положил на худенькие плечики дрожащие руки.
— Доброй ночи... сынок.
Так же неловко притянул его к себе, чтобы коснулся губами лба, и оторопело застыл, когда детские ручонки обхватили шею.
— Доброй ночи, отец.
Триллин, казалось, готова была расплакаться от умиления. Догадка оказалась верна — переизбытком родительских чувств Окнир не страдал ни в прошлом, ни сейчас.
— Удивительно, не правда, ли? — с неприкрытой издевкой произнес Лар, когда княгиня, повинуясь его взгляду, вывела Ленира за дверь. – Оказывается, сын — это не только пропуск в тронный зал. У детей есть чувства. Как правило, добрые и светлые. И они способны дарить этот свет другим... Но одного раза недостаточно, чтобы это понять. А второго у вас уже не будет.
— Иоллар, я...
— Вы больше никогда не обнимите сына, — резко и громко оборвал его Сумрак, и вернувшаяся в комнату эльфийка отшатнулась, прижавшись к стене. — Никогда не отсчитаете денег наемному убийце. Никогда, — взгляд снова вернулся к Триллин, — не ударите женщину.
— Ты сможешь убить своего отца? — дрогнувшим голосом спросил Окнир.
— Нет, князь, — Лар увидел, как эльф побледнел от одной его улыбки. — Я не убью вас. Но и отцом вас не считаю. Назовем наши отношения равноценным обменом: когда-то вы подарили мне жизнь, сегодня я сохраню вам вашу. Но только жизнь. А до этого я говорил о ваших руках...
Окнир еще недоуменно хмурился, когда Иоллар схватил его плечо и подтащил к столу. Сил эльфа не хватало на сопротивление, и уже через секунду рука его оказалась вытянута вдоль столешницы, а сам он едва стоял, изогнувшись в несуразной позе.
— Руки, князь, — взмахнул мечом Сумрак. — Без них не обнимешь, не ударишь. Но жить можно.
— Нет!
Крик Триллин совпал с ударом, женщина бросилась вперед, но ее перехватил Сэллер, и она обмякла в его объятьях. Окнир тоже был близок к тому, чтобы лишиться сознания.
— Странно это, — задумчиво повторил Сумрак, отпуская отца, позволяя ему сползти на пол. — Вы можете пойти против своей крови, подсылая убийцу к сыну, а моя кровь не позволяет причинить вам вреда. Вы можете издеваться над женой, а она не в силах смотреть на ваши страданья. С чего бы так?
Сэл тем временем уложил эльфийку на софу и склонился над ней, приложив ладонь ко лбу. Лар одобрительно кивнул, заметив, как тает темное пятно на ее щеке, а после снова перевел взгляд на отца.
— Так что вы думаете, князь?
— Я... я не знаю...
— Я дам вам время. До утра. Утром вы соберете Совет Долины, и там решится ваша судьба.
— Хорошо...
— А до этого у вас есть шанс попросить прощения у жены.
Не поднимаясь с ковра, Окнир пополз к еще не пришедшей в себя женщине. Лар схватил его за шиворот, резко поднял, отчего одежда затрещала по швам, и развернул лицом к себе.
— Попросить прощения, а не запугать и заставить притвориться, что все хорошо. Притворяться теперь будете вы — нежным мужем, любящим отцом. Возможно, со временем это войдет у вас в привычку. А в противном случае, я всегда смогу найти другой меч.
— Всегда? — выдавил князь.
— Да. Теперь я стану следить за каждым вашим шагом.
Иоллар выпустил его, отступил, но вдруг размахнулся и ударил кулаком в осунувшееся лицо. Окнир упал, а на душе стало чуть легче. Мудрецы говорят, что забвение — лучшая месть, но, видимо, Лар еще не достиг мудрости.
— Надеюсь, все во дворце предупреждены обо мне и не повторят ошибок тех несчастных, что встретились мне на пути сюда? — спросил он у сплевывающего кровь эльфа.
Тот кивнул.
— Прекрасно. Совет Долины, князь, не забудьте. Сэл, пойдем.
Тихий окрик догнал их уже на выходе.
— Иоллар! Скажи им... скажи, что я распорядился приготовить вам комнаты.
Сумрак удивленно приподнял бровь.
— Очень любезно с вашей стороны, князь, но вы немного ошиблись. Вы приказали приготовить нам лошадей. Ночевать мы будем в другом месте.
— За подарком пришли, да? — зашипел на ухо Сэллр, когда они вышли, и Лар распорядился насчет коней.
— Да. Но я решил немного прибраться в родном доме. Ты чем-то недоволен?
— Твоей страстью к чистоте. Теперь, как я понимаю, нам предстоит наводить порядок в соседней комнате?
— Правильно понимаешь. Но ты можешь остаться, если хочешь.
— Ни за что. Во-первых, я неуютно чувствую себя в окружении защищенных амулетами эльфов, а во-вторых, не прощу себе, если пропущу явление божества народу. Если тебе начнут приносить в жертву девственниц, будет, что рассказать потом твоей жене.
Шутки Сэла не улучшали настроения, но Лар твердо решил не отступать от планов. Он заглянул к брату, который не спал, дожидаясь его прихода, пожелал спокойной ночи и обещал, что увидятся утром. Под хмурыми взглядами стражников, скорбевших о погибших товарищах, спустился вниз и остановился у вазы с лилиями.
— Неизменность, — пробормотал он себе под нос. — Все здесь неизменно уже несколько тысячелетий. Начнем с малого...
Ваза со звоном разбилась о каменные плиты. Сумрак собрал цветы и вышел за дверь, оставляя растерянным слугам убирать осколки. Лилии он отнес в семейную усыпальницу, положил их на крышку мраморного саркофага, мысленно прося прощения за то, что не может задержаться. Ночь коротка, а «уборка» требовала времени.
Глава 3
Сэл едва выдерживал эту безумную скачку: Иоллар гнал своего гнедого так, словно за ними мчались все демоны Бездны, а у проводника недоставало опыта верховой езды на лошадях.
— За теми холмами уже Море, не отставай!
Никакого моря Буревестник не увидел. Лишь белый песок под ясными звездами — безжизненная пустошь, посреди которой высилась остроконечная стела.
— А где же море?
— Это и есть море, — ответил Сумрак. – Море Высохших Слез. Ты совсем не знаешь моего Мира.
Сэл был бы рад не знать его еще дольше, но промолчал.
— Это кладбище, если так тебе понятней. Орк может умереть за тысячи лиг отсюда, но его родственник, друг или даже враг принесет его прах сюда. Таков закон.
Лар спешился и загреб горсть песка.
— Тут все мои предки, — тонкая струйка просочилась сквозь пальцы, — тут начинается наша земля.
