ГЛАВА 1
Праздник удался!
Псти… Пятсти… Пя-ти-де-ся-ти-ле-тие – о, как! – любимого шефа. Ивана Влад… ик… славича…
Вообще-то я не пью. Совсем. Только воду, чай, кофе, кефир... В новогоднюю ночь – бокал шампанского. В течение года из спиртного только настойку пустырника, случается, употребляю. А сегодня…
Это все девчонки из бухгалтерии: попробуй, какое вино, оно же натуральное - чистый сок… Не помню, чтобы у меня от сока язык заплетался. И ноги. Но вино вкусное, шефу постоянный клиент из Италии пять бутылок привез. Целых пять! Не мог одной обойтись, мне бы тогда не досталось. А теперь вот иду, иду…
Мне от ресторана до дома минут десять пешком. Не такси же было вызывать? А провожать меня после корпоративов давно никто не ходит. Первое время пытались. Олег из отдела продаж. Игорь, админ наш. Антон еще, не помню, из какого отдела, рыжий такой. Доведут до квартиры и мнутся на пороге: мол, кофейку бы, а то так пить хочется, что переночевать негде. А оно мне надо? В свое время обпилась уже этого кофею… Вот и хожу одна. И что? Почему бы не прогуляться тихой летней ночью?
На первом перекрестке я долго держала светофор. Качался, зараза! Еще чуть-чуть, и совсем упал бы. Хорошо, что я рядом оказалась. Закралась, правда, в голову мысль, что не в светофоре дело… И я ее долго думала. Потом думала о жизни, о смерти, об устройстве мира… Пока дошла до следующего перекрестка успела осознать ошибочность утверждения, будто бы земля круглая, и полностью уверовала в правоту древних: она плоская и стоит на трех слонах. А те – на плывущей черепахе.
Черепаха плыла зигзагами и норовила сделать кульбит…
- Не поможешь мне, девонька? – прошамкал кто-то совсем близко.
Испуганно икнув, я огляделась, но никого не увидела. Сок, значит? Хороший сок – уже и слуховые галлюцинации начались.
- Дорогу, говорю, перейтить мне надобно…
«Галлюцинация» требовательно дернула меня за рукав. Я взвизгнула, отскочила и только тогда заметила сгорбленную старушку, которую не разглядела с высоты шпилек.
- На ту, на ту сторону! - Бабуля яростно тыкала пальцем в неоновую вывеску на противоположной стороне дороги. - А машины, будь они неладны, туды-сюды, туды-сюды…
- Где? – я осторожно вытянула шею и оглядела темную улицу в оба конца: даже света фар не заметила.
- Туды-сюды, окаянные! – Божий одуванчик, не слушая ни меня, ни голоса разума, уже повис на моей руке.
Черепаха напомнила о себе плавным покачиванием, и я сама радостно вцепилась в удачно подвернувшуюся бабку.
- И с корзиночкой помоги, молодая, чай, сильная. - Во вторую руку мне сунули тяжеленную корзину. Противовес получился шикарный, и я наконец-то смогла идти ровно.
А идти пришлось долго: старушка едва переставляла ноги, и пока мы дотопали до середины дороги, к перекрестку таки подъехала одна машина.
- И ездют, и ездют, - брюзжала бабуля. – Ночь на дворе, а они разъездились!
Ступив на тротуар, она отпустила мою руку, и корзина тут же потянула меня в противоположную сторону.
- Спасибо, милая, - старушка отобрала у меня груз. – На вот тебе за это…
Почему-то я ожидала увидеть яблоки. Ну, как в сказке: помогла старушке, и на тебе счастье - яблочки наливные, молодильные, живильные, деньги приваживающие, мужей привораживающие. Но под цветастой тряпкой лежали кабачки. Бабка всучила мне две штуки, в обе руки.
- Пожаришь. Или еще чего сделаешь.
Остаток пути я преодолела в обнимку с кабачками, покачиваясь и думая о том, что в жизни нет места сказкам…
- Девочка, а, девочка, ты куда идешь?
- К бабушке. Во второй подъезд.
- А в корзинке у тебя что?
- Пирожки.
- Пирожки-и? Ха! Ты прямо как Красная Шапочка! А я – Серый.
- Волк?
- Не, просто Серый. Сережа. В первом подъезде живу.
- А я – Настя…
- Настя! Настенька, просыпайся.
Я открыла глаза.
На подушке рядом со мной сидел большой пупырчатый жаб.
- Сейчас я тебя поцелую, и ты превратишься в прекрасного принца, - пообещала я ему.
Жаб выпучил глаза, но проявлениям моей любвеобильности не противился. Правда, в принца превращаться отказался наотрез.
- Вот где он! – Мама сгребла зацелованного Жорика с постели и положила обратно в аквариум. – Сколько можно издеваться над животным?
- Не виноватая я, он сам пришел, - промычала я, зарываясь в простыни.
- Еще бы не пришел! Ты когда его в последний раз кормила?
Ну вот, сейчас начнут меня воспитывать: мама же…
- Мама? – Я окончательно проснулась и села. Голова отозвалась на резкий подъем болью. – А что ты тут?..
- Зашла вот, - развела руками она. – Почуяло сердце, что страдает кровинушка моя… и в холодильнике мышь повесилась.
- Мышь – это на бульон. А еще у меня кабачки есть. Я их вчера где-то тут на полочку положила…
- На книжную? – Мама кивнула на прислоненные к томику Бальмонта цукини. – Тогда не удивительно, что у тебя юбка в морозильнике.
- Я на жвачку села. Ее теперь по-другому не отодрать.
Держась за раскалывающуюся черепушку, я потопала в ванную.
- Давай сниму, - предложила мама.
- Голову?
- Боль, горюшко ты мое!
- Сама.
Или я не ведьма в седьмом поколении? Таблетка анальгина и мятное масло на виски – сейчас отпустит.
- Нельзя нам пить, Настенька, - к тому времени, как я возвратилась в комнату, родительница успела застелить постель и теперь раскладывала по полкам разбросанные на стульях вещи. – Совсем нельзя. Прабабка моя, тезка твоя, Настасья, перебрала как-то на сельской свадьбе: так потом еще месяц коты гавкали, а куры вареными яйцами неслись. Вот она-то и закляла весь свой род, во избежание, значит. Опасно нам, с такой-то силой, контроль над собой терять.
- Лучше бы так закляла, чтобы пили и не пьянели, - пробурчала я, ногой запихивая под кровать грязные джинсы.
- И так неплохо вышло. - Мама двумя пальцами извлекла только-только припрятанные брюки на свет божий и швырнула к двери, где уже набралась солидная кучка претендентов на стирку. – Голова поболит, помутит чуток. Зато потом неповадно будет. Я вот тоже как-то попробовала: ликером импортным соблазнилась. Как он шоколадом пах! А после ночь в уборной просидела, и отец твой, покойник, примерещился. Мертвые нам всегда в таком состоянии видятся. Бабушке твоей, царствие ей небесное, поп наш, отец Алексий, после стакана сливовицы приснился: уговаривал от силы отречься, постриг принять, а все имущество отписать детской поликлинике.
- Бред какой!
- Конечно, бред. Батюшка наш при жизни только мамиными травами и спасался. Фронтовик он был, Федор Иванович – так в миру звался, учителем до войны работал. А там с осколком у сердца домой вернулся, уверовал после этого…
- А к ведьме ходил, верующий.
- Ведьма, Анастасия, от слова «ведать»! – назидательно изрекла матушка. – Или знахаркой зови. Так лучше? Мама отца Алексия сколько лет выхаживала. Да и сама на все службы ходила, еще когда гоняли за это и премии могли на фабрике лишить. Так что не стал бы он ее о таких глупостях просить. Но что покойники нам после хмельного снятся – это факт.
- А как же, факт, - усмехнулась я. – Мне вот Сережка приснился, Линкевич. Жил тут в соседнем подъезде.
После бабушкиной смерти ее «двушка» досталась мне, но семья Серого к тому времени переехала в другой район.
- Я и говорю, покойники, - кивнула мама, а потом встревожено всмотрелась в мое стремительно бледнеющее лицо: - Настенька, ты что? Не знала?
Я медленно опустилась на стул. Как же это? Серый? Мой Серый?
- Тетка Марья со второго еще весной рассказывала, весь дом в курсе, - виновато пробормотала мать. – Я тут не живу, и то знаю. Ездил он куда-то на заработки, на буровую какую-то. Вахты по полгода. Крайний раз поехал и не вернулся. Авария, говорят, большая была.
- Весной еще? – до сих пор не верилось.
- Зимой. В феврале, кажется.
Я Сережку последний раз года два назад видела. Действительно, рассказывал, что на севере где-то работает. А еще говорил, что бросит это дело – не нравилось так надолго уезжать.
И почему не бросил?
- Ладно, пойду я, - засобиралась резко мама. – У меня прием через два часа. Женщина одна должна прийти на первичную диагностику. Сергей Семенович – ногу подлечить. И Светка звонила: говорит, сглазил ее опять кто-то.
- Мам, ты же понимаешь, что у теть Светы дистония? Вегето-сосудистая. Лучше бы она к невропатологу сходила.
- Невропатологу-то, конечно, лучше. А мне – минус клиент. Что я, какую-то дистонию не вылечу? И ты бы пришла, посмотрела. Помогла бы мне, может быть. Ты же тоже…
- Ма, я экономист-технолог. Сглаз не лечу, а порчу только бумагу посредством принтера.
На эту тему уже не раз говорено, к чему повторяться? Да и дела у меня сегодня: стирку, вон, в машинку загрузить, кабачки пожарить, Жорика покормить.
- Воля твоя, Настюша.
Красивая она у меня, любоваться не устаю. Даже в свои пятьдесят три любой молодухе фору даст: высокая, статная, русая коса, как положено, до пояса и в руку толщиной. А глаза голубые-голубые, чистые, как небо после дождя. И так не нравится, когда это небо смурнеет и между бровей пролегает глубокая складочка.
- Не сердись, - я поцеловала ее в лоб, разглаживая набежавшие морщинки, - когда-нибудь обязательно зайду.
После маминого визита в холодильнике обнаружились продукты, а из раковины исчезла грязная посуда – это ли не чудеса? Жаль только, последствия пьянства и пра-прабабкиного заклятья никуда не девались: голова раскалывалась, и вторая таблетка ничего не изменила. Еще и новость, которая для всех давно не новость, о Сережкиной смерти. В последние годы мы совсем потерялись, встречались лишь случайно, обменивались телефонами, но так и не созванивались. А ведь Серый – мой лучший друг детства. Да что уж теперь – первая любовь. И надо же, как все вышло.
Загрузив стиралку, я вооружилась лопатой и отправилась за гаражи, копать червей для Жорика. Сосед, заядлый рыбак, глядел с уважением, но заговорить не решился.
Вернувшись, взялась за последнее намеченное на сегодня дело – пожарила кабачки. Майонеза мама, конечно же, не купила (вредный потому что), и пришлось делать заправку по бабушкиному рецепту: уксус, подсолнечное масло и чеснок. Обмакивая золотистые кружочки в соус и укладывая их на тарелку, продолжала думать о Сером…
Думала, думала и придумала. Отправила в рот не поместившийся на тарелке кусочек, вымыла руки и набрала номер Игоря, нашего сисадмина, того самого, что пару раз пытался провожать меня домой. Любопытно, как быстро мужчины, убедившись, что им отказывают отнюдь не из кокетства, переквалифицируются в просто друзей.
- Чего тебе, Вербицкая? – недовольно отозвался «просто друг». – Суббота, шесть утра, а ты уже названиваешь.
- Какие шесть? Полпервого уже.
- Ой-ё! У меня часы стоят! А мне на три на автобус! – в трубке послышалась какая-то возня, потом зажурчала вода… Надеюсь, вода. – Что бы я без тебя делал, Вербицкая!
- Проспал бы свою дачу, шашлыки, водку и очередную девицу.
- Все-все, я и так понял, насколько тебе обязан. Чем могу служить? Ты ж не только разбудить меня звонила?
- Игорек, мне нужно адрес узнать.
- Ай Пи или и-мейл?
- Домашний адрес. Человека одного ищу… Точнее, его родню.
Проще было бы спуститься на этаж ниже и поговорить с тетей Машей: она дружила с матерью Серого и весть о его смерти тоже она разнесла, наверняка и адрес знала. Но пришлось бы объяснять, зачем мне да к чему…
- Домашний? – озадачился Игорь.
- Ты же говорил, у тебя в паспортном столе связи, в РОВД и в самой небесной канцелярии.
- Ладно, попробую. Выкладывай все, что знаешь о своем человеке. Завтра-послезавтра будет.
- А сегодня?
- Сегодня у меня дача, шашлыки и девица… если повезет. Но если очень повезет, то и адрес узнаю.
Повезло. Игорь перезвонил через час и продиктовал улицу, номер дома и даже телефон. Но звонить я не стала.
На кладбище я гость нередкий. Отец, дед, бабуля. За могилами присмотр нужен: сорняки выполоть, оградку подкрасить. Ходила, как на работу, к своему стыду давно уже не испытывая должного пиетета. Живыми они были мне самыми родными, близкими и любимыми, но странно было бы испытывать такие же чувства к трем гранитным памятникам. Кто-то счел бы это циничным. Потому ни с кем и не делюсь подобными мыслями. А настоящие памятники им – у меня в сердце. Навсегда. Этим тоже не делюсь.
Но Серый… Страшно было представлять его фотографию, прикрученную к каменной плите. Молодой, красивый парень: темные волосы вечным ежиком, ямочка на подбородке, глаза-угольки. Но до кладбища – и это еще страшнее – увидеться с его семьей.
Надела голубое платье. К глазам идет, но главное, скромненькое: и вырез не глубокий, и длина приличная. Расчесалась, отстраненно и уже не впервые подумав, не отрастить ли косу, как у мамы – была бы не хуже, волосы у меня тоже густые, только с рыжинкой… были бы, если бы не подкрашивала. А так аристократический пепельный оттенок, как у бабушки, но у нее тоже коса была, а у меня – короткая стрижка «быстрый старт», как я ее называю: щеткой пригладила, и готова к свершениям.
- Веди себя хорошо, - наказала я Жорику, покидая квартиру.
Вернусь, и будем с тобой вместе грустить.
- Здравствуйте, Вероника Алексеевна. Вы меня, наверное, не помните. Я – Настя, внучка Аллы Викторовны, мы дружили с Сережей…
Остановив лифт между этажами, я репетировала то, что собиралась сказать матери Серого.
- Здравствуйте, Вероника Алексеевна…
А если все-таки Александровна? Я не была уверена, что правильно помнила отчество – в детстве она была для меня просто тетей Верой.
- Здравствуйте, Вероника Ал… кхе-кхе… вна. Вы меня, наверное, не помните…
Поняв, что от повторений становится только хуже, решительно нажала кнопку седьмого этажа.
Щелкнул замок, дверь приоткрылась, и я бегло начала, уткнувшись в пол:
- Здравствуйте, я Настя…
Подняла глаза и онемела на несколько секунд.
- Ну, здравствуй, Настя.
- Серый! – очнувшись, я кинулась на шею открывшему мне парню. – Живой!
- Живой-живой… И буду живой, если не задушишь.
Квартира у Линкевичей была трехкомнатная, но все равно тесная. Светка, младшая сестра Серого, успела выйти замуж, родить ребенка и развестись. Жила теперь тут вместе с сынишкой. Человек трех лет от роду умудрялся занимать все три комнаты одновременно, и потому мы устроились на кухне. Разговаривали и пили чай, который заварила тетя Вера, к моему удивлению и стыду оказавшаяся Вероникой Николаевной.
- Муторная история, - поморщился Сергей. – Да, была авария, двое ребят погибло из моей бригады. Меня контузило. Больница, реанимация. Когда в себя пришел, не сразу и узнал, что умник какой-то документы перепутал. И маме передали уже. Даже думать не хочу, чего она натерпелась.
- Ой, Серый, какой же ты… серый…
В мальчишеском ежике осталось не так уж много темных волос, и ранняя седина превратила детское прозвище в очевидную правду.
- Давно вернулся?
- Второй месяц уже.
- А я только сегодня узнала… - Хотелось провалиться под землю со стыда. Но провалиться можно было только в квартиру на шестом этаже, и вряд ли ее жильцы были бы рады мне и дыре в потолке.
- Да никто не в курсе, наверное, - успокоил меня Сережка. – Мама мало кому рассказать успела: когда я приехал, ей опять с сердцем плохо стало, почти на месяц слегла, хоть я и звонил заранее, и бумага официальная пришла. Надо ей сказать, чтоб тете Маше позвонила – та по всему городу разнесет… Зато с тобой увиделись.
