Он указал на кресло неподалеку от стола, за которым сидел. Лео принял приглашение, сел, окинул взглядом комнатку с полукруглым сводом и единственным окном, сейчас закрытым ставнями. Книжные полки возле одной из стен, шпалера с изображением какого-то сражения и гербом рода фон Зюдов – на другой. Поодаль, возле окна, стоял еще один стол с расставленными и разложенными на нем письменными принадлежностями.
Барон фон Зюдов тем временем выпрямился и заговорил, сцепив перед собой руки.
– Послушай, Лео, что тебе нужно от моей дочери?..
– Отчего вы думаете, будто мне что-то нужно от нее? – Лео особо выделил голосом слово «нужно».
– Говорят, у менестреля кошель всегда пуст, а кубок полон… Если дело в этом, то я легко могу наполнить твою мошну. Забирай золото и катись подобру-поздорову на все четыре стороны.
– Моя служба щедро оплачивается, – ответил Лео с подчеркнутой холодностью. – Я не стеснен в средствах. Позвольте напомнить, что я сопровождаю вальденбургскую королеву по велению короля Вольфа…
– Оставь это притворство. Я прекрасно понимаю, что связывает тебя с ней. Во времена моей молодости за один нескромный взгляд на благородную даму человек вроде тебя мог поплатиться жизнью.
– Мне это известно – как и то, что благородный человек никогда не запятнает свою совесть вероломным убийством гостя.
– Что ж… Важно другое, – тихим, но твердым голосом продолжал Эрих фон Зюдов, сворачивая карту и отодвигая ее от себя. – Вы покинули Вальденбург весьма поспешно – значит, пути назад у Анастази нет. Так вот, изволь все же сказать мне, что ты затеял?!
Лео не сразу нашелся, что ответить; полагая в его молчании подтверждение своих мыслей, барон с презрительной настороженностью наблюдал за менестрелем.
Наверняка кто-нибудь из слуг видел меня выходящим на рассвете из опочивальни королевы, подумалось Лео. Так обычно и расползаются слухи. Может быть, чистенький, молчаливый, осторожный Флориан. Или чересчур сметливая Венке…
Жаль. Анастази будет этим недовольна.
– Вы напрасно подозреваете умысел, барон. Однако нам необходимо объясниться. Позвольте мне это сделать, – Эрих фон Зюдов кивнул, и Лео продолжал. – В Вальденбурге королеве угрожала гибель. Побег был единственным средством спастись. Неужто вы сожалеете, что ваша дочь прибегла к нему?.. По милости судьбы мы добрались сюда невредимыми, но это не значит, что королева теперь в безопасности. Не верьте никому, пока все не прояснится, – Лео помолчал. – Я никогда не осмелился бы своевольничать. Обо всем известно нашему королю, который, прошу вас помнить, из любви к вам заботится о благе королевы Анастази.
Эрих фон Зюдов усмехнулся.
– Твое участие в ее судьбе не столь бескорыстно, как ты тщишься представить, менестрель… и, несомненно, ты скорее погубишь, чем спасешь мою дочь.
– Я не желаю зла вашей дочери.
– Ты причинил ей немало зла – и прежде, и теперь. Она добра, и оттого, должно быть, позабыла об этом, но я-то помню и прощать не намерен. Лишь любовь к моему сюзерену, королю Вольфу, и долг гостеприимства, на соблюдении которого ты так настаиваешь, не позволяют мне выдворить тебя отсюда сей же час. Поэтому будет лучше, если ты поступишь разумно и сам поскорее уберешься восвояси.
– Я сердечно благодарю вас за гостеприимство, барон, – медленно произнес Лео, чувствуя, как в груди начинает тлеть злой, мстительный огонек. – И ценю его, а равно и вашу преданность королю. Будьте уверены, я с превеликим удовольствием уберусь отсюда и навеки забуду дорогу в ваш замок – но лишь тогда, когда его величество прикажет мне это сделать!..
Эрих фон Зюдов ничего не ответил и даже не смотрел на менестреля, полагая разговор оконченным; снова развернул карту. Лео поднялся, с раздражением дернул к себе плащ, зацепившийся за подлокотник кресла.
Нынешней ночью Анастази долго не отпускала от себя Альму. Они сидели рядом у полуоткрытого окна, склонялись, почти соприкасаясь головами, над маленьким столом, где разложены были тесьма и нитки, ленты и круглые пуговицы; шептались о чем-то. Лео играл, томясь тревогой и желанием, а в лесу заливался соловей, стараясь переспорить лютню, и теплая ночь манила к любви.
Стоило подумать об этом, и услужливая память восстановила в воображении недавнее: шепот, поцелуи слаще меда, зеленые чулки на стройных ногах…
Что с нами будет, если подсыл из Вальденбурга окажется быстрее тевольтского гонца?
– Я видел черного волка по дороге сюда, – уже у самого порога обернувшись к барону, негромко сказал менестрель. – Ему известно, куда направилась королева. Будьте настороже. Мало ли что у него на уме…
– Она знает?
– Нет. К чему ей еще и это?
…Солнце уже клонилось к лесу, и тени вытягивались, укрывая землю, когда Рихард Кленце въехал во двор замка Золотой Рассвет. С бароном был только слуга; к прибывшим тут же выбежала стайка мальчишек во главе с Куртом Лантерсом; они что-то кричали барону, который не обращал на них никакого внимания.
Эриха фон Зюдова в эту пору не было в замке; но по тому, что Альдо Хилькен не колеблясь приказал открывать ворота, несмотря на вечернее время, Лео понял, что барон ждал этой встречи и распорядитель действовал по указанию, а не своевольно.
Альдо Хилькен приветствовал гостя поклоном и приглашением к трапезе. Рихард Кленце кивнул, небрежно махнул рукой в алой перчатке:
– Распорядись.
Люди, бывшие в то время во дворе, также кланялись; воины, приветствуя его, старались коснуться рукой его стремени. Первого супруга госпожи здесь боялись и уважали.
Барон не торопился спешиваться, подъехал к самому крыльцу, потом повернул коня.
– Позови сюда госпожу Анастази, – бросил он Лео, глядя сквозь него, как будто менестрель был дворовым слугой. – А лучше проводи меня к ней, да поживее.
Лео окинул его быстрым, оценивающим взглядом; потом коротко размахнулся и метнул нож в самую середину сколоченной из толстых досок мишени.
– Я не могу исполнить твою просьбу, барон, ибо я не слуга здесь, а гость.
Барон Кленце внимательно оглядывал его черную, без вышивки рубашку. Плащ менестреля лежал здесь же, на деревянной скамье, и Лео перехватил взгляд барона.
Заметив это, Рихард Кленце усмехнулся – у Лео по-прежнему не было ни девиза на гербе, ни самого герба. С той же усмешкой потянул из-за пояса плетку.
Все в нем было ненавистно менестрелю – и презрительная заносчивость, звучащая в каждом слове, и богатая одежда, и даже этот шрам, который барон носил, как награду; и особенно то, что на все это он имел несомненное право лишь потому, что его колыбель стояла в покоях замка, а не в хижине бедняка. Он явился сюда, считая, что вожделенная женщина предпочтет его потому лишь, что он ей ровня…
Лео смотрел на барона в упор, поигрывая коротким ножом. На перевязи оставались еще два.
– С такого расстояния ты вряд ли меня убьешь, менестрель.
– Зачем мне убивать человека, храбрость которого столь высоко ценит наш государь?.. Да ты бы опустил плетку, барон. Разве ты пришел не с миром?
– Не суй нос в мои дела, певчая птичка. Проводи меня к Анастази, и я не трону тебя.
– Я не слуга тебе, Рихард Кленце. Я исполняю волю короля Вольфа, и он ни слова не говорил мне насчет тебя.
На крыльцо вышла Альма с подносом и кувшином для умывания в руках. Через руку у нее было перекинуто длинное полотенце и рубашка, должно быть, требующая починки. Увидев барона, она поспешно сунула вещи в руки стоявшей тут же служанке и бросилась обратно в покои.
– Не стоит прикрываться именем короля, это не рубище для нищего, – процедил Рихард Кленце; спешился, швырнул поводья слуге. Лео презрительно фыркнул и отвернулся; злоба соперника веселила и раззадоривала его. Стоило барону сделать несколько шагов, как менестрель бросился за ним.
– Она не будет рада тебе.
– Не становись у меня на пути – пожалеешь.
– Откуда в тебе такая непонятливость, барон…
Подбежавший Курт Лантерс остановился, как вкопанный, увидев, как лезвие метательного ножа ткнулось в горло барону. Тот резко вскинул локоть, отбрасывая руку менестреля, ударил его в лицо рукоятью плетки и отшвырнул от себя. На шее у барона Кленце осталась тонкая, короткая алая полоса – след от острия. Он дотронулся до нее кончиками пальцев.
– Много шума и мало толку. Тебе не справиться со мной, Вагнер. Я воин от рождения, а не ремесленник.
В это время на крыльцо вышла – почти выбежала – Анастази, остановилась у самых дверей. Следом за ней показались служанки, обе бледные и взволнованные.
Лео сидел на широких ступенях, прижимая к лицу руку. Между пальцами проступила кровь, густо сочась по тыльной стороне ладони; несколько тяжелых, вишневого цвета капель упали на теплый, нагретый дневным солнцем камень. Рихард Кленце стоял возле менестреля, стискивая рукоять кинжала, будто примерялся одним ударом прикончить противника; заметив Анастази, он шагнул вперед.
– Я к тебе приехал... Анастази, выслушай меня…
Но, не обращая на него внимания, Анастази бросилась к менестрелю. Ловко подобрав подол великолепного голубого платья, присела рядом, попыталась отнять ладонь от лица.
– Не трогай, Ази, потом! – раздраженно сказал Лео, и нетерпеливо дернул плечом, сбрасывая ее руку.
Тогда Анастази выпрямилась и отвела взгляд. Ей было неловко за то, что менестрель так обращается с ней при человеке, которого она когда-то называла супругом. Она слегка наклонила голову, придерживая край белой накидки.
– Добро пожаловать в Золотой Рассвет, барон, – она жестом пригласила его пройти в зал. – Идем со мной; я велю подать лучшего рейнского. Мой отец скоро вернется – и не менее, чем я, будет рад тебя видеть…
– Хоть малейший повод, – задержавшись возле менестреля, чуть слышно произнес барон Кленце. – Самый ничтожный – и я убью тебя, Лео. Даже если ей будет горько тебя потерять.
– Пошел ты, – сквозь зубы сказал Лео, отнял руку от лица, посмотрел на перемазанную ладонь. – Засунь себе в задницу свои угрозы. Как бы тебе самому кровью не захлебнуться…
– Мое дело – сказать, твое – слушать, певчая птичка. Поверь, твоя гибель никак не отяготит мою совесть.
– Что же ты, барон? – с неестественным оживлением воскликнула Анастази от дверей. – Неужто мне и теперь придется тебя ждать?..
Рихард Кленце последовал за ней. Когда они скрылись из виду, Лео окликнул пробегавшую мимо служанку и велел принести воды, чтобы умыться.
Супруги выбрали местом для разговора зал на втором этаже, пустой и гулкий, но очень светлый в это время суток. В западной его стене были устроены четыре окна, и заходящее солнце теплыми, неяркими лучами цеплялось за стол и скамью, за развешанные на стенах, потрескавшиеся от времени деревянные щиты с потускневшими эмблемами.
Вальденбургская королева сидела на скамье подле камина, стиснув руки на коленях, и не сводила взгляда с бывшего мужа. Она указала ему на место рядом с собой, но он отказался. Теперь стоял, опершись локтем на полукруглую каминную консоль, опустив голову и глядя в сторону.
Тогда, в Вальденбурге, слишком многое отвлекало ее, но сейчас, когда они остались наедине, у Анастази перехватило дыхание.
Небу угодно было явить чудо, и вот – ее супруг, которого считали погибшим, стоит перед ней, живой и невредимый, будто и не было девяти лет разлуки. И разве под силу бедному человеческому разуму объять все величие произошедшего?
На мгновение она вновь усомнилась – полно, он ли это? Изменился – исхудал, подобрался, как гончий пес. Но тот же рост, те же широкие плечи и – точь-в-точь как у Эриха, – коротко остриженные, непослушные темные волосы. И глаза прежние – синие, как небо и море, то и дело вспыхивающие серебристыми насмешливыми искорками.
Страшный шрам разделил его лицо на две части; и если правая сторона осталась узнаваемой, то левая представляла какого-то другого, незнакомого прежде человека. Его Анастази не знала и не могла понять.
– Мне сказали, что рана твоя была безнадежна, и ты... – понадобилось откашляться, чтобы исчез комок в горле и она смогла закончить фразу. – Поведай, как удалось…
– Жажда жизни и ярость, Ази. Они делают многое, – он усмехнулся, взглянул не на нее, а в сторону окон. – В ту ночь был гром и ливень – казалось, небеса разверзлись и грядет новый потоп. Пришли люди, разбойники, которых жадность толкает на самое низкое святотатство… Я очнулся, но не мог двинуться, а небо извергало на землю новые и новые потоки воды. Холод объял меня. А потом я полз, как змея… Не знаю, куда. На рассвете меня нашли…
Анастази слушала и видела на его лице отблески молний, восемь лет назад отгремевшей грозы.
– Почему же ты не вернулся сразу? Не подал весть?..
– Я был немощен и обеспамятел, а те, которые спасли меня, не смыслят ни в военных союзах, ни в титулах. К тому же им неведом наш язык, и лишь спустя несколько месяцев мы научились кое-как понимать друг друга…
Анастази казалось, что она понимает даже больше, чем он говорил. Эти простые люди не знали его языка, но им ведом был язык милосердия; и ему, истекающему кровью, промывали и зашивали раны, поили отваром – тошнотворно-мерзким на вкус, однако избавляющим от лихорадки и дурнотного забытья...
А потом был новый набег и плен. И барон Рихард Кленце, рыцарь с диамантовым сердцем, рыдал от бессильной злобы над телом человека, спасшего ему жизнь, и телами его юных дочерей. И не было целебного питья, чтобы помочь им, и доброго меча, чтобы отомстить за них…
– Я знаю, когда это случилось, – вспыхнув, сказала Анастази. – В год, когда я родила Юргена и Катарину. Нет, раньше… До Вальденбурга доходили слухи о новых набегах на западные земли, но Тор… король решил не вмешиваться, ибо на южных границах было неспокойно. Ты пробыл у своих спасителей больше года, барон…
И вновь путь на Восток, но на сей раз Рихард Кленце – не гордый воин во главе победоносной армии, а жалкий и бесправный пленник, удел которого – голод и плеть. Весь мир видел его унижение, и города, которые сдавались ему как победителю, теперь были жестоки к нему, как к рабу.
Он говорил, и шрам на его лице наливался кровью, а синие глаза смотрели исподлобья, зло. А она помнила то, каким он был, когда она впервые увидела его. Сколько дерзости было в этом взгляде, сколько горделивого самолюбия!..
Здесь, в Золотом Рассвете, они встретились пятнадцать лет назад, когда барон Кленце возвращался из-за моря в свои владения, в замок Вигентау. Он ехал через земли рода фон Зюдов, и хозяева замка Золотой Рассвет предложили путникам ужин и кров, защиту от ночи и холода.
Сидя за столом друг против друга, Рихард Кленце и Анастази фон Зюдов переглядывались, украдкой улыбались... Рассказывая о чудесах далеких земель, он то и дело осекался, встречая ее взгляд.
Тем вечером в первом, незамеченном другими, пожатии соединились руки, и клятвы любви были столь же пылкими, сколь и безрассудными.
Вновь переживая острое чувство потери, Анастази взглянула на бывшего мужа. Прежний – и новый, другой. Но все же – тот Рихард, которого она любила; пусть резче обозначились скулы и у глаз залегла тонкая сеточка морщин...
– Ты должен простить меня, барон, – тихо сказала она. – Я поверила уговорам малодушных трусов, и отказалась от поездки на Готтармскую равнину, ибо меня убеждали не рисковать жизнью и беречь себя ради нашего маленького сына и твоего единственного наследника. О, почему я устрашилась и покорно внимала недостойным словам?.. Возможно, там я встретила бы твоих спасителей, и они рассказали бы мне о тебе…
Барон фон Зюдов тем временем выпрямился и заговорил, сцепив перед собой руки.
– Послушай, Лео, что тебе нужно от моей дочери?..
– Отчего вы думаете, будто мне что-то нужно от нее? – Лео особо выделил голосом слово «нужно».
– Говорят, у менестреля кошель всегда пуст, а кубок полон… Если дело в этом, то я легко могу наполнить твою мошну. Забирай золото и катись подобру-поздорову на все четыре стороны.
– Моя служба щедро оплачивается, – ответил Лео с подчеркнутой холодностью. – Я не стеснен в средствах. Позвольте напомнить, что я сопровождаю вальденбургскую королеву по велению короля Вольфа…
– Оставь это притворство. Я прекрасно понимаю, что связывает тебя с ней. Во времена моей молодости за один нескромный взгляд на благородную даму человек вроде тебя мог поплатиться жизнью.
– Мне это известно – как и то, что благородный человек никогда не запятнает свою совесть вероломным убийством гостя.
– Что ж… Важно другое, – тихим, но твердым голосом продолжал Эрих фон Зюдов, сворачивая карту и отодвигая ее от себя. – Вы покинули Вальденбург весьма поспешно – значит, пути назад у Анастази нет. Так вот, изволь все же сказать мне, что ты затеял?!
Лео не сразу нашелся, что ответить; полагая в его молчании подтверждение своих мыслей, барон с презрительной настороженностью наблюдал за менестрелем.
Наверняка кто-нибудь из слуг видел меня выходящим на рассвете из опочивальни королевы, подумалось Лео. Так обычно и расползаются слухи. Может быть, чистенький, молчаливый, осторожный Флориан. Или чересчур сметливая Венке…
Жаль. Анастази будет этим недовольна.
– Вы напрасно подозреваете умысел, барон. Однако нам необходимо объясниться. Позвольте мне это сделать, – Эрих фон Зюдов кивнул, и Лео продолжал. – В Вальденбурге королеве угрожала гибель. Побег был единственным средством спастись. Неужто вы сожалеете, что ваша дочь прибегла к нему?.. По милости судьбы мы добрались сюда невредимыми, но это не значит, что королева теперь в безопасности. Не верьте никому, пока все не прояснится, – Лео помолчал. – Я никогда не осмелился бы своевольничать. Обо всем известно нашему королю, который, прошу вас помнить, из любви к вам заботится о благе королевы Анастази.
Эрих фон Зюдов усмехнулся.
– Твое участие в ее судьбе не столь бескорыстно, как ты тщишься представить, менестрель… и, несомненно, ты скорее погубишь, чем спасешь мою дочь.
– Я не желаю зла вашей дочери.
– Ты причинил ей немало зла – и прежде, и теперь. Она добра, и оттого, должно быть, позабыла об этом, но я-то помню и прощать не намерен. Лишь любовь к моему сюзерену, королю Вольфу, и долг гостеприимства, на соблюдении которого ты так настаиваешь, не позволяют мне выдворить тебя отсюда сей же час. Поэтому будет лучше, если ты поступишь разумно и сам поскорее уберешься восвояси.
– Я сердечно благодарю вас за гостеприимство, барон, – медленно произнес Лео, чувствуя, как в груди начинает тлеть злой, мстительный огонек. – И ценю его, а равно и вашу преданность королю. Будьте уверены, я с превеликим удовольствием уберусь отсюда и навеки забуду дорогу в ваш замок – но лишь тогда, когда его величество прикажет мне это сделать!..
Эрих фон Зюдов ничего не ответил и даже не смотрел на менестреля, полагая разговор оконченным; снова развернул карту. Лео поднялся, с раздражением дернул к себе плащ, зацепившийся за подлокотник кресла.
Нынешней ночью Анастази долго не отпускала от себя Альму. Они сидели рядом у полуоткрытого окна, склонялись, почти соприкасаясь головами, над маленьким столом, где разложены были тесьма и нитки, ленты и круглые пуговицы; шептались о чем-то. Лео играл, томясь тревогой и желанием, а в лесу заливался соловей, стараясь переспорить лютню, и теплая ночь манила к любви.
Стоило подумать об этом, и услужливая память восстановила в воображении недавнее: шепот, поцелуи слаще меда, зеленые чулки на стройных ногах…
Что с нами будет, если подсыл из Вальденбурга окажется быстрее тевольтского гонца?
– Я видел черного волка по дороге сюда, – уже у самого порога обернувшись к барону, негромко сказал менестрель. – Ему известно, куда направилась королева. Будьте настороже. Мало ли что у него на уме…
– Она знает?
– Нет. К чему ей еще и это?
…Солнце уже клонилось к лесу, и тени вытягивались, укрывая землю, когда Рихард Кленце въехал во двор замка Золотой Рассвет. С бароном был только слуга; к прибывшим тут же выбежала стайка мальчишек во главе с Куртом Лантерсом; они что-то кричали барону, который не обращал на них никакого внимания.
Эриха фон Зюдова в эту пору не было в замке; но по тому, что Альдо Хилькен не колеблясь приказал открывать ворота, несмотря на вечернее время, Лео понял, что барон ждал этой встречи и распорядитель действовал по указанию, а не своевольно.
Альдо Хилькен приветствовал гостя поклоном и приглашением к трапезе. Рихард Кленце кивнул, небрежно махнул рукой в алой перчатке:
– Распорядись.
Люди, бывшие в то время во дворе, также кланялись; воины, приветствуя его, старались коснуться рукой его стремени. Первого супруга госпожи здесь боялись и уважали.
Барон не торопился спешиваться, подъехал к самому крыльцу, потом повернул коня.
– Позови сюда госпожу Анастази, – бросил он Лео, глядя сквозь него, как будто менестрель был дворовым слугой. – А лучше проводи меня к ней, да поживее.
Лео окинул его быстрым, оценивающим взглядом; потом коротко размахнулся и метнул нож в самую середину сколоченной из толстых досок мишени.
– Я не могу исполнить твою просьбу, барон, ибо я не слуга здесь, а гость.
Барон Кленце внимательно оглядывал его черную, без вышивки рубашку. Плащ менестреля лежал здесь же, на деревянной скамье, и Лео перехватил взгляд барона.
Заметив это, Рихард Кленце усмехнулся – у Лео по-прежнему не было ни девиза на гербе, ни самого герба. С той же усмешкой потянул из-за пояса плетку.
Все в нем было ненавистно менестрелю – и презрительная заносчивость, звучащая в каждом слове, и богатая одежда, и даже этот шрам, который барон носил, как награду; и особенно то, что на все это он имел несомненное право лишь потому, что его колыбель стояла в покоях замка, а не в хижине бедняка. Он явился сюда, считая, что вожделенная женщина предпочтет его потому лишь, что он ей ровня…
Лео смотрел на барона в упор, поигрывая коротким ножом. На перевязи оставались еще два.
– С такого расстояния ты вряд ли меня убьешь, менестрель.
– Зачем мне убивать человека, храбрость которого столь высоко ценит наш государь?.. Да ты бы опустил плетку, барон. Разве ты пришел не с миром?
– Не суй нос в мои дела, певчая птичка. Проводи меня к Анастази, и я не трону тебя.
– Я не слуга тебе, Рихард Кленце. Я исполняю волю короля Вольфа, и он ни слова не говорил мне насчет тебя.
На крыльцо вышла Альма с подносом и кувшином для умывания в руках. Через руку у нее было перекинуто длинное полотенце и рубашка, должно быть, требующая починки. Увидев барона, она поспешно сунула вещи в руки стоявшей тут же служанке и бросилась обратно в покои.
– Не стоит прикрываться именем короля, это не рубище для нищего, – процедил Рихард Кленце; спешился, швырнул поводья слуге. Лео презрительно фыркнул и отвернулся; злоба соперника веселила и раззадоривала его. Стоило барону сделать несколько шагов, как менестрель бросился за ним.
– Она не будет рада тебе.
– Не становись у меня на пути – пожалеешь.
– Откуда в тебе такая непонятливость, барон…
Подбежавший Курт Лантерс остановился, как вкопанный, увидев, как лезвие метательного ножа ткнулось в горло барону. Тот резко вскинул локоть, отбрасывая руку менестреля, ударил его в лицо рукоятью плетки и отшвырнул от себя. На шее у барона Кленце осталась тонкая, короткая алая полоса – след от острия. Он дотронулся до нее кончиками пальцев.
– Много шума и мало толку. Тебе не справиться со мной, Вагнер. Я воин от рождения, а не ремесленник.
В это время на крыльцо вышла – почти выбежала – Анастази, остановилась у самых дверей. Следом за ней показались служанки, обе бледные и взволнованные.
Лео сидел на широких ступенях, прижимая к лицу руку. Между пальцами проступила кровь, густо сочась по тыльной стороне ладони; несколько тяжелых, вишневого цвета капель упали на теплый, нагретый дневным солнцем камень. Рихард Кленце стоял возле менестреля, стискивая рукоять кинжала, будто примерялся одним ударом прикончить противника; заметив Анастази, он шагнул вперед.
– Я к тебе приехал... Анастази, выслушай меня…
Но, не обращая на него внимания, Анастази бросилась к менестрелю. Ловко подобрав подол великолепного голубого платья, присела рядом, попыталась отнять ладонь от лица.
– Не трогай, Ази, потом! – раздраженно сказал Лео, и нетерпеливо дернул плечом, сбрасывая ее руку.
Тогда Анастази выпрямилась и отвела взгляд. Ей было неловко за то, что менестрель так обращается с ней при человеке, которого она когда-то называла супругом. Она слегка наклонила голову, придерживая край белой накидки.
– Добро пожаловать в Золотой Рассвет, барон, – она жестом пригласила его пройти в зал. – Идем со мной; я велю подать лучшего рейнского. Мой отец скоро вернется – и не менее, чем я, будет рад тебя видеть…
– Хоть малейший повод, – задержавшись возле менестреля, чуть слышно произнес барон Кленце. – Самый ничтожный – и я убью тебя, Лео. Даже если ей будет горько тебя потерять.
– Пошел ты, – сквозь зубы сказал Лео, отнял руку от лица, посмотрел на перемазанную ладонь. – Засунь себе в задницу свои угрозы. Как бы тебе самому кровью не захлебнуться…
– Мое дело – сказать, твое – слушать, певчая птичка. Поверь, твоя гибель никак не отяготит мою совесть.
– Что же ты, барон? – с неестественным оживлением воскликнула Анастази от дверей. – Неужто мне и теперь придется тебя ждать?..
Рихард Кленце последовал за ней. Когда они скрылись из виду, Лео окликнул пробегавшую мимо служанку и велел принести воды, чтобы умыться.
Супруги выбрали местом для разговора зал на втором этаже, пустой и гулкий, но очень светлый в это время суток. В западной его стене были устроены четыре окна, и заходящее солнце теплыми, неяркими лучами цеплялось за стол и скамью, за развешанные на стенах, потрескавшиеся от времени деревянные щиты с потускневшими эмблемами.
Вальденбургская королева сидела на скамье подле камина, стиснув руки на коленях, и не сводила взгляда с бывшего мужа. Она указала ему на место рядом с собой, но он отказался. Теперь стоял, опершись локтем на полукруглую каминную консоль, опустив голову и глядя в сторону.
Тогда, в Вальденбурге, слишком многое отвлекало ее, но сейчас, когда они остались наедине, у Анастази перехватило дыхание.
Небу угодно было явить чудо, и вот – ее супруг, которого считали погибшим, стоит перед ней, живой и невредимый, будто и не было девяти лет разлуки. И разве под силу бедному человеческому разуму объять все величие произошедшего?
На мгновение она вновь усомнилась – полно, он ли это? Изменился – исхудал, подобрался, как гончий пес. Но тот же рост, те же широкие плечи и – точь-в-точь как у Эриха, – коротко остриженные, непослушные темные волосы. И глаза прежние – синие, как небо и море, то и дело вспыхивающие серебристыми насмешливыми искорками.
Страшный шрам разделил его лицо на две части; и если правая сторона осталась узнаваемой, то левая представляла какого-то другого, незнакомого прежде человека. Его Анастази не знала и не могла понять.
– Мне сказали, что рана твоя была безнадежна, и ты... – понадобилось откашляться, чтобы исчез комок в горле и она смогла закончить фразу. – Поведай, как удалось…
– Жажда жизни и ярость, Ази. Они делают многое, – он усмехнулся, взглянул не на нее, а в сторону окон. – В ту ночь был гром и ливень – казалось, небеса разверзлись и грядет новый потоп. Пришли люди, разбойники, которых жадность толкает на самое низкое святотатство… Я очнулся, но не мог двинуться, а небо извергало на землю новые и новые потоки воды. Холод объял меня. А потом я полз, как змея… Не знаю, куда. На рассвете меня нашли…
Анастази слушала и видела на его лице отблески молний, восемь лет назад отгремевшей грозы.
– Почему же ты не вернулся сразу? Не подал весть?..
– Я был немощен и обеспамятел, а те, которые спасли меня, не смыслят ни в военных союзах, ни в титулах. К тому же им неведом наш язык, и лишь спустя несколько месяцев мы научились кое-как понимать друг друга…
Анастази казалось, что она понимает даже больше, чем он говорил. Эти простые люди не знали его языка, но им ведом был язык милосердия; и ему, истекающему кровью, промывали и зашивали раны, поили отваром – тошнотворно-мерзким на вкус, однако избавляющим от лихорадки и дурнотного забытья...
А потом был новый набег и плен. И барон Рихард Кленце, рыцарь с диамантовым сердцем, рыдал от бессильной злобы над телом человека, спасшего ему жизнь, и телами его юных дочерей. И не было целебного питья, чтобы помочь им, и доброго меча, чтобы отомстить за них…
– Я знаю, когда это случилось, – вспыхнув, сказала Анастази. – В год, когда я родила Юргена и Катарину. Нет, раньше… До Вальденбурга доходили слухи о новых набегах на западные земли, но Тор… король решил не вмешиваться, ибо на южных границах было неспокойно. Ты пробыл у своих спасителей больше года, барон…
И вновь путь на Восток, но на сей раз Рихард Кленце – не гордый воин во главе победоносной армии, а жалкий и бесправный пленник, удел которого – голод и плеть. Весь мир видел его унижение, и города, которые сдавались ему как победителю, теперь были жестоки к нему, как к рабу.
Он говорил, и шрам на его лице наливался кровью, а синие глаза смотрели исподлобья, зло. А она помнила то, каким он был, когда она впервые увидела его. Сколько дерзости было в этом взгляде, сколько горделивого самолюбия!..
Здесь, в Золотом Рассвете, они встретились пятнадцать лет назад, когда барон Кленце возвращался из-за моря в свои владения, в замок Вигентау. Он ехал через земли рода фон Зюдов, и хозяева замка Золотой Рассвет предложили путникам ужин и кров, защиту от ночи и холода.
Сидя за столом друг против друга, Рихард Кленце и Анастази фон Зюдов переглядывались, украдкой улыбались... Рассказывая о чудесах далеких земель, он то и дело осекался, встречая ее взгляд.
Тем вечером в первом, незамеченном другими, пожатии соединились руки, и клятвы любви были столь же пылкими, сколь и безрассудными.
Вновь переживая острое чувство потери, Анастази взглянула на бывшего мужа. Прежний – и новый, другой. Но все же – тот Рихард, которого она любила; пусть резче обозначились скулы и у глаз залегла тонкая сеточка морщин...
– Ты должен простить меня, барон, – тихо сказала она. – Я поверила уговорам малодушных трусов, и отказалась от поездки на Готтармскую равнину, ибо меня убеждали не рисковать жизнью и беречь себя ради нашего маленького сына и твоего единственного наследника. О, почему я устрашилась и покорно внимала недостойным словам?.. Возможно, там я встретила бы твоих спасителей, и они рассказали бы мне о тебе…
