Александр Григорьевич, обещал что так и будет, а дочку свою непременно разыщет, понимая что побег всего лишь детский каприз. Их прервала княгиня и пригласила идти к столу, где уже накрывали обед, радуясь что сосед более не держит зла и не станет требовать долг. Их дела и без того шли изрядно плохо, а в свете последних событий и потерь вовсе некуда не годилось. Она никак не могла убедить брата продать камень и на вырученные средства поднять дела и расплатиться с долгами. Он всё твердил, что его единственно оставшаяся дочь не должна нуждаться после его кончины, когда он не сможет помогать и будет иметь достаточно средств, дабы безбедно жить.
Князь отклонился после нескольких перемен блюд, сославшись на дела, а Марья Григорьевна и граф приглашали на следующую седмицу на ужин.
После столь насыщенного дня он решил удалиться в кабинет, дабы выкурить сигару и насладиться вкусом коньяка. Княгиня занялась рукоделием в небольшой гостиной, уединившись в своём уголке, чтобы скоротать время.
Прошёл час или около двух, Марья Григорьевна притомившись хотела идти к себе, но запыхавшись к ней прибежала перепуганная крепостная. Она твердила, что хозяину плохо и надобно звать лекаря и княгиня не помня себя бросилась к кабинету. Когда она прибежала, граф полулёжа лежал в кресле, а рядом на полу лежал стакан, что выпал из его рук. Причитая она метнулась к брату, пытаясь привести его в чувство, прикрикнув на служанку, чтобы та послала за лекарем, сама опустила перед ним на паркет.
Всё то время граф не приходил в себя, слуги отнесли его в комнату, в ожидании эскулапа весь дом молился за хозяина. Княгиня не отходила от брата не понимая в чём причина столь сильного недуга, ведь он был здоров и весел когда они разошлись после обеда. Но так и смогла найти тому объяснение и просто отчаявшись возносила руки к небесам.
Спустя час прибыл лекарь и долго осматривал графа, просил покинуть его и ничего не оставалось Марье Григорьевне как нехотя выйти за дверь. Там она не могла найти покой и ходила от угла к углу, мысленно перебирая молитвы, обещая Богу милостыни и покаяние. Когда створка отворилась, эскулап просил её пройти, на вид он был измучен и понур.
- Сожалею, - вздохнул он, снимая пенсне, - я ничего не мог поделать, сердце не выдержало.
- Как? – Пролепетала княгиня, бросив взгляд на кровать где по-прежнему лежал граф.
- Александр Григорьевич, был славным человеком, но всё мы смертны, - обречённо продолжал он. - Но это ещё полбеды, ваш брат был отравлен.
- Отравлен? – Обезумевшим взглядом она полоснула им лекаря. – Что же это? Как так?
- Я разбираюсь в этом, уж поверьте, в его организм попало вещество вызывающее немедленную сердечную недостаточность, а это бывает лишь при отравлении, - заключил тот. – Столь резкий недуг, как никто свидетельствует о сильнодействующем яде.
- Быть не может, - Марья Григорьевна положила ладонь на лицо и неистово зарыдала.
Она бросилась к телу графа и упала рядом на кровать и доктору стоило немалых усилий дабы уладить её в рядом стоящее кресло. Прибежали слуги и в попытке привести её в чувство подали воды, отмахивали веером, она была в отчаянье и полуобморочном состоянии. Плохо соображая, она не могла думать о злодее и том кто сотворил подобное, а лишь рыдала протяжно и горько.
Стоило больших трудов, дабы успокоить её и привести в чувство, Эмир Карлович решил остаться до выяснения неких подробностей. Он отвёл её в гостиную и сел напротив, долго собираясь с мыслями, успокаивая и приводя в состояние.
- Вспомните, что ел или пил в последние часы, Александр Григорьевич, - просил он, подав ей чистый носовой платок.
- Мы обедали вместе, я ела и пила, то что и он, - еле ответила она.
- А после? Где он находился? Где его нашли? – Настаивал Эмир Карлович.
- В кабинете, - пролепетала княгиня.
- Идём, Марья Григорьевна, надобно посмотреть, - он подал ей руку.
Вместе они прошли в кабинет, где всё было по-прежнему, даже бокал лежал на паркет, упавший из его рук. Эскулап поднял его и внимательно посмотрел, поднёс в подсвечнику, дабы лучше разглядеть. А затем обратил внимание на графин, что стояла на столике, в нём ещё оставалось немного коньяка.
- Позвольте мне забрать это, - он указал на бокал и графин, привлекшие его внимание.
- Вы думаете? – Она подняла заплывшие и красные глаза на него, понимая к чему он клонит.
- Совершенно верно, уважаемая княгиня, - заключил он. – Я заметил на стенках бокала и дне графина странный осадок и намерен исследовать их. Полагаю там то и содержится ядовитое вещество.
От услышанного Марье Григорьевне стало трудно дышать и она рухнула в рядом стоящее кресло.
Ранняя весна согревала солнышком да тёплым ветром, пробуждая всё живое из зимнего заточения. Таял снег, а на проталинах показалась первая травка, хотя ещё в глубине леса под елями лежали кучки снега. Щебетали птицы, приветствуя весну, расходился лёд на реке, на пригорках переливались ручьи, нежась в тёплых лучах. Только это никак не радовало Стефанию, она не выходила из избы и как бы не старалась Анисья её заставить или убедить всё в пустую. Девушка ничему не радовалась, подолгу сидела у наблюдая за неподвижным лесом или на сундуке, что служил кроватью.
Утром она почувствовала себя плохо, жалуюсь на боль в спине и животе, что совсем не нравилось Анисье, ведь роды по её представлению должны начаться в конце следующего месяца. Она посоветовала Стефании прилечь, токмо и это не помогло, девушка тяжело дышала стонала от боли и неудобства, молила ей помочь. Тогда травница нагрела воды, просила снять сарафан да рубаху и переодеться в чистую сорочку, уложила на сундук и приготовилась принять дитя.
Шло время, в избушке вскрикивала Стефания, она изнемогала, сил совсем не осталось, а Анисья не знала чем помочь. Открылось кровотечение, а значило что и ребёнок в опасности, знала она что нужен врачеватель, токмо его не найти, да и кто поедет сюда. Молилась травница, что хотя бы выжила девушка, о малыше она думала меньше, а протяжные крики только усугубляли положение. Намучавшись к рассвету, Анисья с силой надавила на живот Стефании и вскорости показалось дитя.
Ребёнок родился мёртвым, слабое и хилое тельце с синеватым оттенком как нельзя лучше говорило, что шансов выжить совсем не было. Да и неудивительно, ведь Стефания мало ела, не гуляла, повторяла что не хочет его и ничему уже не удивлялась Анисья. Стефания лежала без чувств, перепачканная до пояса кровью, она была бледной и еле дышала и травница принялась за неё.
Сутки Анисья боролась за жизнь нерадивой роженицы, как могла вливала отвары, да жидкости, прикладывала ко лбу тряпицы, дабы снять жар. А к вечеру она уже открыла глаза, издав протяжный стон, та сразу поспешила к страдалице и обтирая настройкой горячее тело. Смотрела она на неё и жалела, душа болела точно за родную дочь, хотела ей помочь, токмо не знала как.
Стефания отводила взгляд, ей хотелось сквозь землю провалиться, закрыть глаза и никогда не открывать их, уйти тихо и без суеты. Чувствовала она себя ненужной, несмотря на всю заботу Анисье, её старания и доброе отношение, но раз Никите она не нужна, раз он её не любит, то к чему жизнь, к чему теперича стремиться. В душе была одна пустота, точно её выжили и лишили жизнь, а ежели нет надежды – потеряно всё и возродить ничто не может, ни желания, ни стремления.
- Стеша, - произнесла Анисья, взяв её холодную руку в ладонь, - девочку, что ты родила не выжила.
Та бросила на травницу взгляд, пустой и безжизненный, точно на неё смотрела не молодая девица, а пожилая женщина. Столько в них было пережитого, страданий, казалось ещё одно событие и она сломается как измученное дерево под гнётом ветра.
- Я сделала всё возможное, токмо роды преждевременные оказались, ты потеряла много крови, ребёнок оказался слишком слабым, не способным к жизни, - заключила Анисья, тяжко вздохнув.
- Почему? – Еле прошептала она, - почему не умерла и я, скажи?
- Что ты девочка, - слёзно произнесла та, поглаживая по растрёпанной голове. – Ты так молода, вся жизнь впереди.
- Какая жизнь? – Вспыхнула та, пытаясь приподняться, - я ему не нужна, я никому не нужна, я не хочу так жить, без него, без семьи.
- Ох, горемычная, - всплеснув руками та пыталась успокоить Стешу, - я тебя не брошу, только забудь ты о нём.
Минуло чуть больше месяца, а затем почти и два – наступил май, Стефания шла на поправку, только по виду бледная и исхудавшая никак не походила на здоровую. Она ничуть не жалела о смерти новорождённого, полагая что так лучше, иначе любви к нему она испытывать бы не могла, это было живым напоминанием о несбыточной любви. Страдания и без того изводили, что каждый день она жила как последний, желая поскорее умереть. Невыносимо и тошно стало ей в избе, где каждый день добрая Анисья твердила, что она молода и красива, а уныние есть смертный грех. Без интереса слушала её Стеша и задумала уйти куда глаза глядят, не желая никого более видеть и слышать,
Вечером, когда Анисья по делам ушла, лечить деревенских, девушка поднялась с сундука, чувствуя как болит всё тело. Быстро накинула рубаху и сарафан, она осторожно вышла на улицу. Глаза заболели от света, а недавняя гроза только что утихшая наводила и без того дурные мысли. Стефания как могла быстро удалилась от избы, опасаясь встречи с кем-то из знакомых травницы. К ней не редко захаживали нуждающиеся и она то травы лечебной отдавала, то настойки наливала специальной, никого без лекарств своих не оставляла.
Лужи оставленные ливнем отражали небо и она порой наступая в них лапотком, чувствовала как холодная вода касается кожи. Она и забыла какой была в доме отца, весёлой и полной надежды, а ещё любви к Никите, веря и надеясь на него. Но он оказался не её героем, а всё лишь ложь и обман, как и сама её жизнь, никчёмная и пустая, бесцельная и неинтересная. Стефания часто думала о тёте, зная как она любила её и заменила мать, их разговоры, объятия и порой ей не хватала её. Но она бы при всём желании не могла спастись от отца, его жестокости и грубости, а что ей оставалось, кроме как найти своё счастье с любимым.
Стефания шла краем леса, сама не зная куда, только назад дороги уже не было и хотела идти до тех пор пока ноги не перестанут нести, а там и упасть без сил. Она оперлась на сосну, голова закружилась от быстрой ходьбы, да и слабость давала о себе знать, но это совсем не пугало. Ночь застала ее в лесу и она усевшись под деревья решила посидеть до утра. С денницей она поднялась и дрожа от утренней прохлады приближалась к соседней деревни на краю уезда.
Она хотела было идти в чащу, где найдёт свою смерть и никогда не вернётся назад, где уже становилось темно от нависших деревьев. Следуя по узкой тропе вдоль леса, девушка услышала настойчивый плач, доносившийся тихо и отчаянно, который заставил затаить дыхание и прислушаться. Понимая, что плачет ребёнок, она задрожала изнутри, представляя что её девочка так и не издала первого крика, родившись мёртвой.
Стефания решила идти дальше, предполагая что кто-то из деревенских находится там. Видимо мать где-то рядом, а дитя не может успокоиться и без конца плачет, точно зовёт на помощь. Но не успела она сделать и пары шагов как остановилась, вновь слушая как надрывно кричит ребёнок и это выворачивало ей душу. Она остановилась у дерева и с силой прошлась ногтями вниз по коре и обернулась в ту сторону, не понимая почему его не могут успокоить ведь это донельзя выворачивает измученную душу. Отчётливо Стефания представила свою дочь, на могиле которой она так и не была, неожиданно для себя ей стало жаль её и захотелось прижать к себе, защитить от любой опасности, как и того кто не переставая плачет.
Она решила посмотреть, хотя бы издали, что там происходит и направилась к дороге. Плач не смолкал, темнело в глазах, Стефания, пробиралась по раскисшей земле, промокшими насквозь ногами. Когда она вышла на поляну, то прямиком пошла к избам теряясь в пространстве, не понимая откуда доносился плач. Время шло небо светлело, но луна все ещё висела над головой создавая иллюзию ночи. Казалось ребёнок притих, точно чувствуя скорую помощь и как только она подошла к колодцу, то сердце её рухнуло наземь.
Завернутый в домотканое покрывало на траве лежал младенец. Свёрток был совсем маленький, что даже лица не было видно, только писк доносится оттуда, она понимала что он родился нынче. Дрожа не столько от холода, сколько от необъяснимых эмоций, Стефания опустилась перед ним и рукой потянулась к нему. Она взяла его в руки и заглянула внутрь, сердце заходило в груди от вида крошечного личика и еле открытых глазок. Он стал плакать, шевеля губками и Стефания предположила, что малыш голоден. Она не знала куда деваться с ним, казалось в ней что то щёлкнуло, перекрутилось и поменялось, ей казалось это её ребёнок, что не просто его кто-то здесь оставил.
В груди заболело, она подумала что ежели так, дитя не оставит здесь, возьмёт с собой и не отдаст никому, точно от одного взгляда на него она прикипела и накрепко связалась с ним. Ей пришла идея приложить ребёнка к груди, предполагая что молоко ещё осталось, хотя бы капля, дабы утолить его голод. Она отошла в сторону, замечая упавшего некогда дерево и осторожно присела на край. Губки ребёнка быстро прижалась к груди и Стефания почувствовала боль и айкнула, но поразительно было что он замолчал, видимо наслаждаясь едой.
Поражённая Стефания не знала что и думать, после свершённого дитя заснуло, оставляя её в недоумении. Впервые за долгие месяцы она чувствовала жажду жизни, хотелось видеть как ребёнок растёт, каким станет через пару, тройку месяцев, захотелось целовать его и не отпускать. Она улыбалась собственным мыслям, ругая себя за то, что отвергала своего умершего малыша. Но быть может это подарок небес, за что так произошло, что она противилась жизни, боялась ответственности. Казалось всё равно, только бы малыш был с ней, только бы ещё раз укачать его, поцеловать.
Она направилась по дороге, чувствуя как тепло беззащитного существа согревает её и позабыты обиды и боль, от предательства и нелюбви, от безразличия и потери уже не так ощутимы. Она несла свёрток гордая и счастливая, точно это её ребёнок и иного не дано. На небе появилась тучи, подул ветер, закрывая восходящее солнце непроницаемым покрывалом, но ей было тепло и хорошо, точно младенец озарял ей дорогу и точно солнце горело изнутри, а она чувствовала себя счастливой.
Княгиню пришлось отпаивать каплями, а после ухода эскулапа она так и сидела в кресле отрешённая ото всего земного. Главное она не знала как теперь жить, без брата, без племянницы, точно одинокий путник в пустыни, не понимала что делать. Опустив глаза она посмотрела на ковёр мокрый от коньяка, который пил граф, последнее что он сделал в своей жизни. Марья Григорьевна стала перебирать кому могла быть выгодна смерть брата, но тщетно, ведь видимых врагов способных на подобное зверство она не находила. Так, просидев несколько минут она сдалась, понимая что надобно думать о погребении.
Князь отклонился после нескольких перемен блюд, сославшись на дела, а Марья Григорьевна и граф приглашали на следующую седмицу на ужин.
После столь насыщенного дня он решил удалиться в кабинет, дабы выкурить сигару и насладиться вкусом коньяка. Княгиня занялась рукоделием в небольшой гостиной, уединившись в своём уголке, чтобы скоротать время.
Прошёл час или около двух, Марья Григорьевна притомившись хотела идти к себе, но запыхавшись к ней прибежала перепуганная крепостная. Она твердила, что хозяину плохо и надобно звать лекаря и княгиня не помня себя бросилась к кабинету. Когда она прибежала, граф полулёжа лежал в кресле, а рядом на полу лежал стакан, что выпал из его рук. Причитая она метнулась к брату, пытаясь привести его в чувство, прикрикнув на служанку, чтобы та послала за лекарем, сама опустила перед ним на паркет.
Всё то время граф не приходил в себя, слуги отнесли его в комнату, в ожидании эскулапа весь дом молился за хозяина. Княгиня не отходила от брата не понимая в чём причина столь сильного недуга, ведь он был здоров и весел когда они разошлись после обеда. Но так и смогла найти тому объяснение и просто отчаявшись возносила руки к небесам.
Спустя час прибыл лекарь и долго осматривал графа, просил покинуть его и ничего не оставалось Марье Григорьевне как нехотя выйти за дверь. Там она не могла найти покой и ходила от угла к углу, мысленно перебирая молитвы, обещая Богу милостыни и покаяние. Когда створка отворилась, эскулап просил её пройти, на вид он был измучен и понур.
- Сожалею, - вздохнул он, снимая пенсне, - я ничего не мог поделать, сердце не выдержало.
- Как? – Пролепетала княгиня, бросив взгляд на кровать где по-прежнему лежал граф.
- Александр Григорьевич, был славным человеком, но всё мы смертны, - обречённо продолжал он. - Но это ещё полбеды, ваш брат был отравлен.
- Отравлен? – Обезумевшим взглядом она полоснула им лекаря. – Что же это? Как так?
- Я разбираюсь в этом, уж поверьте, в его организм попало вещество вызывающее немедленную сердечную недостаточность, а это бывает лишь при отравлении, - заключил тот. – Столь резкий недуг, как никто свидетельствует о сильнодействующем яде.
- Быть не может, - Марья Григорьевна положила ладонь на лицо и неистово зарыдала.
Она бросилась к телу графа и упала рядом на кровать и доктору стоило немалых усилий дабы уладить её в рядом стоящее кресло. Прибежали слуги и в попытке привести её в чувство подали воды, отмахивали веером, она была в отчаянье и полуобморочном состоянии. Плохо соображая, она не могла думать о злодее и том кто сотворил подобное, а лишь рыдала протяжно и горько.
Стоило больших трудов, дабы успокоить её и привести в чувство, Эмир Карлович решил остаться до выяснения неких подробностей. Он отвёл её в гостиную и сел напротив, долго собираясь с мыслями, успокаивая и приводя в состояние.
- Вспомните, что ел или пил в последние часы, Александр Григорьевич, - просил он, подав ей чистый носовой платок.
- Мы обедали вместе, я ела и пила, то что и он, - еле ответила она.
- А после? Где он находился? Где его нашли? – Настаивал Эмир Карлович.
- В кабинете, - пролепетала княгиня.
- Идём, Марья Григорьевна, надобно посмотреть, - он подал ей руку.
Вместе они прошли в кабинет, где всё было по-прежнему, даже бокал лежал на паркет, упавший из его рук. Эскулап поднял его и внимательно посмотрел, поднёс в подсвечнику, дабы лучше разглядеть. А затем обратил внимание на графин, что стояла на столике, в нём ещё оставалось немного коньяка.
- Позвольте мне забрать это, - он указал на бокал и графин, привлекшие его внимание.
- Вы думаете? – Она подняла заплывшие и красные глаза на него, понимая к чему он клонит.
- Совершенно верно, уважаемая княгиня, - заключил он. – Я заметил на стенках бокала и дне графина странный осадок и намерен исследовать их. Полагаю там то и содержится ядовитое вещество.
От услышанного Марье Григорьевне стало трудно дышать и она рухнула в рядом стоящее кресло.
Прода от 19.01.2024, 11:03
Глава 37
Ранняя весна согревала солнышком да тёплым ветром, пробуждая всё живое из зимнего заточения. Таял снег, а на проталинах показалась первая травка, хотя ещё в глубине леса под елями лежали кучки снега. Щебетали птицы, приветствуя весну, расходился лёд на реке, на пригорках переливались ручьи, нежась в тёплых лучах. Только это никак не радовало Стефанию, она не выходила из избы и как бы не старалась Анисья её заставить или убедить всё в пустую. Девушка ничему не радовалась, подолгу сидела у наблюдая за неподвижным лесом или на сундуке, что служил кроватью.
Утром она почувствовала себя плохо, жалуюсь на боль в спине и животе, что совсем не нравилось Анисье, ведь роды по её представлению должны начаться в конце следующего месяца. Она посоветовала Стефании прилечь, токмо и это не помогло, девушка тяжело дышала стонала от боли и неудобства, молила ей помочь. Тогда травница нагрела воды, просила снять сарафан да рубаху и переодеться в чистую сорочку, уложила на сундук и приготовилась принять дитя.
Шло время, в избушке вскрикивала Стефания, она изнемогала, сил совсем не осталось, а Анисья не знала чем помочь. Открылось кровотечение, а значило что и ребёнок в опасности, знала она что нужен врачеватель, токмо его не найти, да и кто поедет сюда. Молилась травница, что хотя бы выжила девушка, о малыше она думала меньше, а протяжные крики только усугубляли положение. Намучавшись к рассвету, Анисья с силой надавила на живот Стефании и вскорости показалось дитя.
Ребёнок родился мёртвым, слабое и хилое тельце с синеватым оттенком как нельзя лучше говорило, что шансов выжить совсем не было. Да и неудивительно, ведь Стефания мало ела, не гуляла, повторяла что не хочет его и ничему уже не удивлялась Анисья. Стефания лежала без чувств, перепачканная до пояса кровью, она была бледной и еле дышала и травница принялась за неё.
Сутки Анисья боролась за жизнь нерадивой роженицы, как могла вливала отвары, да жидкости, прикладывала ко лбу тряпицы, дабы снять жар. А к вечеру она уже открыла глаза, издав протяжный стон, та сразу поспешила к страдалице и обтирая настройкой горячее тело. Смотрела она на неё и жалела, душа болела точно за родную дочь, хотела ей помочь, токмо не знала как.
Стефания отводила взгляд, ей хотелось сквозь землю провалиться, закрыть глаза и никогда не открывать их, уйти тихо и без суеты. Чувствовала она себя ненужной, несмотря на всю заботу Анисье, её старания и доброе отношение, но раз Никите она не нужна, раз он её не любит, то к чему жизнь, к чему теперича стремиться. В душе была одна пустота, точно её выжили и лишили жизнь, а ежели нет надежды – потеряно всё и возродить ничто не может, ни желания, ни стремления.
- Стеша, - произнесла Анисья, взяв её холодную руку в ладонь, - девочку, что ты родила не выжила.
Та бросила на травницу взгляд, пустой и безжизненный, точно на неё смотрела не молодая девица, а пожилая женщина. Столько в них было пережитого, страданий, казалось ещё одно событие и она сломается как измученное дерево под гнётом ветра.
- Я сделала всё возможное, токмо роды преждевременные оказались, ты потеряла много крови, ребёнок оказался слишком слабым, не способным к жизни, - заключила Анисья, тяжко вздохнув.
- Почему? – Еле прошептала она, - почему не умерла и я, скажи?
- Что ты девочка, - слёзно произнесла та, поглаживая по растрёпанной голове. – Ты так молода, вся жизнь впереди.
- Какая жизнь? – Вспыхнула та, пытаясь приподняться, - я ему не нужна, я никому не нужна, я не хочу так жить, без него, без семьи.
- Ох, горемычная, - всплеснув руками та пыталась успокоить Стешу, - я тебя не брошу, только забудь ты о нём.
****************
Минуло чуть больше месяца, а затем почти и два – наступил май, Стефания шла на поправку, только по виду бледная и исхудавшая никак не походила на здоровую. Она ничуть не жалела о смерти новорождённого, полагая что так лучше, иначе любви к нему она испытывать бы не могла, это было живым напоминанием о несбыточной любви. Страдания и без того изводили, что каждый день она жила как последний, желая поскорее умереть. Невыносимо и тошно стало ей в избе, где каждый день добрая Анисья твердила, что она молода и красива, а уныние есть смертный грех. Без интереса слушала её Стеша и задумала уйти куда глаза глядят, не желая никого более видеть и слышать,
Вечером, когда Анисья по делам ушла, лечить деревенских, девушка поднялась с сундука, чувствуя как болит всё тело. Быстро накинула рубаху и сарафан, она осторожно вышла на улицу. Глаза заболели от света, а недавняя гроза только что утихшая наводила и без того дурные мысли. Стефания как могла быстро удалилась от избы, опасаясь встречи с кем-то из знакомых травницы. К ней не редко захаживали нуждающиеся и она то травы лечебной отдавала, то настойки наливала специальной, никого без лекарств своих не оставляла.
Лужи оставленные ливнем отражали небо и она порой наступая в них лапотком, чувствовала как холодная вода касается кожи. Она и забыла какой была в доме отца, весёлой и полной надежды, а ещё любви к Никите, веря и надеясь на него. Но он оказался не её героем, а всё лишь ложь и обман, как и сама её жизнь, никчёмная и пустая, бесцельная и неинтересная. Стефания часто думала о тёте, зная как она любила её и заменила мать, их разговоры, объятия и порой ей не хватала её. Но она бы при всём желании не могла спастись от отца, его жестокости и грубости, а что ей оставалось, кроме как найти своё счастье с любимым.
Стефания шла краем леса, сама не зная куда, только назад дороги уже не было и хотела идти до тех пор пока ноги не перестанут нести, а там и упасть без сил. Она оперлась на сосну, голова закружилась от быстрой ходьбы, да и слабость давала о себе знать, но это совсем не пугало. Ночь застала ее в лесу и она усевшись под деревья решила посидеть до утра. С денницей она поднялась и дрожа от утренней прохлады приближалась к соседней деревни на краю уезда.
Она хотела было идти в чащу, где найдёт свою смерть и никогда не вернётся назад, где уже становилось темно от нависших деревьев. Следуя по узкой тропе вдоль леса, девушка услышала настойчивый плач, доносившийся тихо и отчаянно, который заставил затаить дыхание и прислушаться. Понимая, что плачет ребёнок, она задрожала изнутри, представляя что её девочка так и не издала первого крика, родившись мёртвой.
Стефания решила идти дальше, предполагая что кто-то из деревенских находится там. Видимо мать где-то рядом, а дитя не может успокоиться и без конца плачет, точно зовёт на помощь. Но не успела она сделать и пары шагов как остановилась, вновь слушая как надрывно кричит ребёнок и это выворачивало ей душу. Она остановилась у дерева и с силой прошлась ногтями вниз по коре и обернулась в ту сторону, не понимая почему его не могут успокоить ведь это донельзя выворачивает измученную душу. Отчётливо Стефания представила свою дочь, на могиле которой она так и не была, неожиданно для себя ей стало жаль её и захотелось прижать к себе, защитить от любой опасности, как и того кто не переставая плачет.
Она решила посмотреть, хотя бы издали, что там происходит и направилась к дороге. Плач не смолкал, темнело в глазах, Стефания, пробиралась по раскисшей земле, промокшими насквозь ногами. Когда она вышла на поляну, то прямиком пошла к избам теряясь в пространстве, не понимая откуда доносился плач. Время шло небо светлело, но луна все ещё висела над головой создавая иллюзию ночи. Казалось ребёнок притих, точно чувствуя скорую помощь и как только она подошла к колодцу, то сердце её рухнуло наземь.
Завернутый в домотканое покрывало на траве лежал младенец. Свёрток был совсем маленький, что даже лица не было видно, только писк доносится оттуда, она понимала что он родился нынче. Дрожа не столько от холода, сколько от необъяснимых эмоций, Стефания опустилась перед ним и рукой потянулась к нему. Она взяла его в руки и заглянула внутрь, сердце заходило в груди от вида крошечного личика и еле открытых глазок. Он стал плакать, шевеля губками и Стефания предположила, что малыш голоден. Она не знала куда деваться с ним, казалось в ней что то щёлкнуло, перекрутилось и поменялось, ей казалось это её ребёнок, что не просто его кто-то здесь оставил.
В груди заболело, она подумала что ежели так, дитя не оставит здесь, возьмёт с собой и не отдаст никому, точно от одного взгляда на него она прикипела и накрепко связалась с ним. Ей пришла идея приложить ребёнка к груди, предполагая что молоко ещё осталось, хотя бы капля, дабы утолить его голод. Она отошла в сторону, замечая упавшего некогда дерево и осторожно присела на край. Губки ребёнка быстро прижалась к груди и Стефания почувствовала боль и айкнула, но поразительно было что он замолчал, видимо наслаждаясь едой.
Поражённая Стефания не знала что и думать, после свершённого дитя заснуло, оставляя её в недоумении. Впервые за долгие месяцы она чувствовала жажду жизни, хотелось видеть как ребёнок растёт, каким станет через пару, тройку месяцев, захотелось целовать его и не отпускать. Она улыбалась собственным мыслям, ругая себя за то, что отвергала своего умершего малыша. Но быть может это подарок небес, за что так произошло, что она противилась жизни, боялась ответственности. Казалось всё равно, только бы малыш был с ней, только бы ещё раз укачать его, поцеловать.
Она направилась по дороге, чувствуя как тепло беззащитного существа согревает её и позабыты обиды и боль, от предательства и нелюбви, от безразличия и потери уже не так ощутимы. Она несла свёрток гордая и счастливая, точно это её ребёнок и иного не дано. На небе появилась тучи, подул ветер, закрывая восходящее солнце непроницаемым покрывалом, но ей было тепло и хорошо, точно младенец озарял ей дорогу и точно солнце горело изнутри, а она чувствовала себя счастливой.
Прода от 19.01.2024, 11:04
Глава 38
Княгиню пришлось отпаивать каплями, а после ухода эскулапа она так и сидела в кресле отрешённая ото всего земного. Главное она не знала как теперь жить, без брата, без племянницы, точно одинокий путник в пустыни, не понимала что делать. Опустив глаза она посмотрела на ковёр мокрый от коньяка, который пил граф, последнее что он сделал в своей жизни. Марья Григорьевна стала перебирать кому могла быть выгодна смерть брата, но тщетно, ведь видимых врагов способных на подобное зверство она не находила. Так, просидев несколько минут она сдалась, понимая что надобно думать о погребении.
