И видимо, так как «неведьма» выказав вопиющую дерзость, в себя прийти не пожелала, господин сей дал страже отмашку тащить дальше.
Прода 2.3
Бравые ребята доволокли её «бессознательноую» тушку до угла здания.
За их спинами стеной выстроилось оцепление. И торжественный эскорт в виде благоговейно гудящей толпы остался позади.
А стражники пошлепали дальше.
Путешественница скривилась-таки. Надо же, сколько ради завалящей ведьмы служивых запрягли.
И внутренне сжалась, не зная, чего ожидать от суровых стражей. Какой приказ они получили? Уж не избавиться ли по дороге по-тихому от так не вовремя помилованной неведьмы? Хотя в таком случае разумней было бы дождаться, пока волнение поуляжется, и организовать несчастный случай. Открытое убийство суеверный люд может и не понять. Вряд ли власть имущим нужны лишние волнения.
Эти мысли несколько успокоили.
Но пункт назначения по-прежнему оставался неизвестен.
Скрывшись с глаз сиятельных особ и простого люда, один из молодцев, не мудрствуя лукаво и, видимо, не боясь испачкаться, закинул неудавшуюся жертву костра на плечо, как мешок картошки.
Подпаленные, грязные волосы частью прилипли к спине, другая же часть тяжёлых, мокрых, спутанных прядей спадала и нещадно тянула голову. Волосы, кстати, красивые: светлее, чем были у Марисоль в родном мире, с чуть заметным рыжеватым оттенком. Ведьма с трудом сдержала едкий смешок. И здесь рыжих недолюбливают?
Наглая мужская лапа легла пониже спины. Бесстыже сжала ягодицу.
Хозяин конечности, невозмутимо шагая сквозь текущую по мостовой воду, хохотнул:
— А она ничего, есть за что подержаться! Не успела отощать, кажись, недолго с ней Стражи Веры развлекались. Вот бы нам…
— Сдурел? — не дослушав, оборвал его другой, хриплый, будто простуженный голос. — Она ж полудохлая. И небом милованная.
— Она милованная, а мы мокнем, — не сдавался тот, что нес ведьму.
Третий буркнул что-то вопросительно-недоверчивое.
Дальше шла вполне понятная в любом мире нецензурщина с явным уклоном в определённую сторону. Та самая, после которой у Марисоль неизменно возникало брезгливое желание поскорее смыть с себя сальные взгляды и пошлые намеки. А также укоротить господам языки и другие органы, которыми они, судя по всему, предпочитали думать.
Благо, предприимчивые товарищи поддержки не встретили.
— Смотри, кабы тебя самого потом инквизиторы на дыбе не натянули… — отозвался ещё один голос, хозяин которого оставался вне поля зрения женщины.
А ведьма поняла, что инквизиции здесь боятся как того самого огня.
И запоздало задалась логичным вопросом: почему она понимает местных? Язык явно был другой, но воспринимался как давно знакомый и понятный. Магия? Дар Берта, которым он поделился тогда вместе с кровью? Влияние перехода? Ответа у неё не было.
— У тебя, Аш, вечно язык вперёд головы. Не научишься думать, чего-нить как пить дать лишишься. Хорошо, если языка только.
Женщине стало любопытно, как бы они вели себя, будь она в сознании. Было ли дело в страхе перед Стражами Веры? Сомневалась она, что в этом мире с уважением относятся к женщинам. Хотя выводы делать было рано: экземпляры, подобные Ашу, водятся во всех мирах. Даже самых цивилизованных.
Дальше шли молча. Под аккомпанемент дождя.
Мужчины шли, а Соль безвольно висела, стараясь не думать о том, как саднят и мёрзнут босые ноги, как холодно в тонкой, насквозь промокшей, облепившей тело рубахе и как болезненной пульсацией отдаются ссадины на её несчастном теле при каждом соприкосновении с доспехом стражника.
Волосы значительно перекрывали обзор. Правда, позволяли кое-как осмотреться, не рискуя быть замеченной. Хотя и смотреть-то пока было не на что. Разве что на широкую спину воина, утекающую от площади широкую мостовую, посреди которой шествовал их маленький отряд, да узкие проулки, убегающие в серую дождевую мглу между каменными да бревенчатыми домами.
В один из таких проулков, не встретив по дороге ни души, ее и приволокли.
В полной мере оправдывая сравнение с мешком картошки, всё так же неучтиво сбросили на груженную соломой телегу.
Марисоль, не открывая глаз, болезненно застонала.
— Кажись, очухивается… — заметил Аш.
Его более разумный спутник промолчал.
— Велено домой свезти, — приказал третий кому-то.
Дождь медленно, нехотя переставал.
— Дык куда везти-то? — недоуменно уточнил скрипучий старческий голос.
— К Южным воротам. Там сам найдешь.
— А…
— Приказ его светлости, — припечатал тот же голос.
После чего, судя по топоту, воины удалились.
Марисоль чутко прислушивалась, гадая, стоит ли подавать признаки жизни.
Несколько мгновений царила тишина. Потом старец, пробормотав что-то себе под нос, прошлепал к телеге.
Взглянул поверх низкого деревянного борта на неожиданный груз. Вздохнул.
— Его светлости? — задумчиво повторил, поглаживая короткую седую бородку. — Так это тебя, девонька, нынче Небеса помиловали? — обернулся, крикнул: — Вардо, вертаемся. К Южному проезду идём.
Из-под навеса, приткнутого к каменной стене дома, показалась коротко стриженная огненно-рыжая голова. Поморщившись, когда на конопатый нос упала последняя крупная капля, подросток прищурил яркие голубые глаза, рассматривая лежащее на телеге тело. Выдал звонко:
— Это же она! — и, прихватив из-под навеса свёрток, вприпрыжку прошлепал по лужам. — Сольге Белошвейка! Красивая… — присвистнул, как показалось ведьме, с завистью. И едва слышно, с неприкрытой ненавистью: — Даже после застенков. Неужто у этих рука не поднялась?
Подросток был нескладный. Длинный, тощий. В коротких сапожках, штанах и накинутом на плотную холщовую рубаху кожухе. Довершала образ молодцеватого парнишки этакая средневековая помесь кепки с беретом.
Вардо лихо запрыгнул на телегу. И, встряхнув свёрток, оказавшийся длинным плащом, неожиданно бережно накрыл им замерзшую самозванку.
— Так-то оно так, — старик взял поводья, глянул сочувственно через плечо, — токмо выкарабкается ли…
— Тш… — предостерегающе прошипел рыжий, украдкой кивая за спину старика. — Сандр. Принесла ж нелёгкая.
Прода 2.4
В переулок, постукивая по мокрым камням мостовой резным коротким посохом, завернул статный молодой господин.
Марисоль, которую до самой макушки закрывал плащ, наблюдать за происходящим могла лишь в щели между досками телеги. Опасаясь выдать себя неловким движением, она даже дышать старалась совсем тихонько. Интуиция тревожно шептала об опасности. Даже магия испуганно затаилась.
Что, как это часто бывало, никак не вязалось с внешностью явившегося господина.
Господин выглядел молодо. Манили собранные в хвост белой лентой густые каштановые волосы. Изящные черты благородного лица так и просили, чтобы их запечатлела на холсте кисть великого художника. Шёл он гордо, размеренно вышагивал, отстукивая чёткий ритм своим подобием трости светлого дерева.
Словом, был недурен собой. По-видимому, наделён властью. И хорошо это понимал.
Удивительного — сиреневого! — оттенка глаза смотрели цепко. Хищно.
Вардо так же легко спрыгнул наземь.
— Господин инквизитор, — согнулись в поклонах возничий и его молоденький товарищ.
Значит, инквизитор.
Ведьма его на площади не видела.
Да и одеяние его отличалось от тех тёмных ряс, которые Соль успела разглядеть, пока её к помосту тащили.
Его костюм казался вполне светским. Рыцарским.
Белое сюрко, этакая туника без рукавов, прикрывало ноги почти до колен. Предплечья и ноги защищали жёсткие кожаные пластины. А за спиной развевался пурпурный плащ, по низу которого вились жемчужно-белые языки вышитого пламени.
— В себя не приходила? — вместо приветствия подошедший небрежно кивнул на телегу, вернее на лежащую в ней ведьму.
— Нет, — проскрипел старик, качая головой.
Инквизитор прищурился, вглядываясь в скрытое плащом тело. Кивнул каким-то своим мыслям.
— Довезти тихо. Лишнего не болтать, — приказал и, достав из бархатного мешочка серебряную монету, бросил её колоритной парочке. Пока молодой ловко ловил неожиданное вознаграждение, шатен веско припечатал: — После мне доложите, — и, не дожидаясь ответа и новых реверансов, ушёл.
Мальчишка повертел монету, передал её старшему. Молча залез в телегу.
Старик снова взялся за поводья.
Некоторое время слышен был лишь цокот копыт по мостовой. Телега скрипела и равномерно покачивалась. Опасность, по крайней мере пока, отступила. Плащ сохранял хоть какие-то крохи тепла. И на ведьму неумолимо наваливался тяжёлый вязкий сон.
Уже проваливаясь в его густую темноту, Соль едва разбирала разговор возничих.
— И чего ему надо было? — буркнул парнишка, когда телега, старчески кряхтя, поворачивала на тряскую дорогу, ведущую, видимо, к окраине города.
— Небеса его знают… — вздохнул старик.
Прода 2.5
Выныривая время от времени из тревожного забытья, Соль чувствовала, как остановилось ее средневековое такси. Обрывками слышала окрики, охи, разговоры…
Кто-то, бережно завернув ее во всё тот же плащ, легко поднял ведьму на руки. Куда-то понес. Сквозь сон чудились ей серые глаза, поблескивающие из тени капюшона, сильные мужские руки, крепко державшие ее под спину и колени.
Дар окутывал исцеляющим коконом. В него вплеталось что-то еще, незнакомое, ласковое…
Вокруг кто-то суетился, бегал, охал. Кажется, кто-то помог ей переодеться…
Но происходящее безжалостно смазывалось болезненной дремотой. Потом все и вовсе стихло.
Соль провалилась в небытие, темный сон без сновидений.
Когда ведьма открыла глаза, за окном сгущались сумерки. Окно было небольшое, заполненное тонкими полупрозрачными пластинами, которые скреплялись между собой темными полосками. Металл и слюда? Женщина прищурилась, пытаясь со своего ложа разглядеть материал.
Она лежала на жесткой лавке в какой-то убогонькой деревянной избенке.
А может, и не такой уж убогонькой, если судить по слюдяным окнам. Кроме того, ложе располагалось возле большой, сложенной из какого-то камня, печи, топившейся явно не по-черному.
Хотя комнатка и казалась ей, гостье из развитого другого мира, крошечной — этакий отгороженный чуланчик, — но в ней было небольшое окошко. И окошко это было забрано светлыми шторками, серыми от скопившейся пыли, этот же седой налет покрывал искусную вышивку. Под окном — сундук, скрытый ворохом ткани, лент и ниток. Венчала эту кучу круглая подушечка, из которой торчали иголки и булавки, грубоватые, без ушка, но вполне узнаваемые. В противоположном углу, едва ли в паре шагов от лежанки, на подобии столика — шайка, глиняный кувшин и ковш. Грубые доски пола частично скрывал половик, как и положено, полосатый, явно сотканный из остатков разной пряжи.
Ведьма же в чистой сухой рубахе лежала под шерстяным одеялом. Она еще немного повалялась, бездумно уставившись в темный потолок. Потом рискнула пошевелиться. Тихонько застонала. Стон не то что натуральный вышел, а даже настоящий вполне: шкурку попортила-таки. Саднила обожженная кожа. Соль чувствовала каждый сустав, особенно, по ощущениям, досталось спине: набитый соломой тюфяк, на котором путешественница лежала, ситуацию не спасал. Попытавшись опереться на руку, она обнаружила, что локоть, по меньшей мере, ушиблен.
Зажмурившись и замерев, ведьма со свистом выдохнула сквозь сжатые зубы. С трудом сдержала ругательства.
Магия, конечно, восстановиться поможет, но когда Соль сможет к ней обратиться?
— Ах, ты ж, до чего девчонку довели! — раздалось сбоку характерное старушечье причитание.
Гадать ведьма не стала — осторожно открыла глаза: в дверной проем заглянула щупленькая махонькая старушка в беленьком платочке. Еще мгновение назад она суетилась в соседней комнате.
— Потерпи, золотко, — мягко улыбнулась незнакомка и вновь исчезла из поля зрения неудавшейся жертвы правосудия. — Где-то тут у тебя травки были… Вот… Сейчас заварим, остудим… — бормотала бабулька, высыпая из матерчатого мешочка какую-то сушеную траву в глиняную чашку, от которой густо поднимался пар. — Сейчас… Столетушка быстро тебя на ноги поставит… Как ты?
Соль честно призналась, не сдержав ухмылки:
— Паршиво.
— Знобит? — снова появилась в дверях старушка.
Улыбка из добродушной трансформировалась в обеспокоенную.
— Знобит, — согласилась ведьма, снова заваливаясь на спину.
Бабулька прошаркала в комнату, положила сухонькую ладонь на лоб женщины.
— Да у тебя жар, милая! — всплеснула руками. — Не сожгли, так заморозили. Совсем, окаянные, Небес не боятся! Ох, солнышко, досталось тебе…
— А вы..? — ведьма смущенно умолкла, не зная, как вопрос задать.
Но старушка поняла. Улыбнулась:
— Баба Веда я, — нахмурилась. — Не помнишь?
Соль покачала головой:
— Ничего не помню, бабушка. А дом этот чей?
— Твоя это избушка, солнышко, — баба Веда ласково погладила ее по голове, вздохнула: — Может, и к лучшему, — и, поднявшись, заторопилась в соседнюю комнату.
Вернулась быстро — с глубокой глиняной чашкой, в которой плескался золотисто-зеленый отвар и плавали темные кусочки листиков. Запах, впрочем, был приятный, пряно-травный с медовыми нотками.
А вот на вкус оказался таким терпким и горьким, что ведьма закашлялась.
— Пей. Разом, — строго велела старушка. — Тебя эти изверги притащили да на телегу бросили. Благо, сегодня Мар возле площади дежурил, довез да в избу занес. Ну, а я как услышала — к тебе… Вот умница, все выпила. Теперь лежи, не шевелись. Не бередь раны. Побегаешь еще, успеешь. Эти-то…
Соль скривилась. Слышала она шуточки «этих-то». Ничего нового. Мир другой, а мерзость та же. Темное мужичье. Бабье — то обычно просто злющее. А эти еще и пошлые. Даром, что служивые.
Впрочем, её другое интересовало:
— Баба Веда, а меня домой тоже Мар занес?
Старушка, хмурясь, покачала головой. Досадливо махнула рукой.
— Я пока доплелась, они с Вардо уж печь растопили да воды согрели. Старик Мар, говорит, и не признал тебя поначалу.
Ведьма кивнула. Улыбнувшись, молча коснулась лежащей на одеяле узловатой старческой руки.
Не за чем старушку расстраивать. Надо будет, сама узнает.
Баба Веда пробыла у постели ведьмы до глубокой ночи. Еще раз напоила тем же вяжущим отваром. Смазала чем-то ожоги. Размяла одеревеневшие мышцы. И лишь когда жар спал, а ноющая боль во всем теле утихла, и Соль смогла уснуть, сердобольная старушка тихонько вышла из дома.
Прода 2.6
А Марисоль вновь окунулась в Межмирье. Там по-прежнему было тихо и пусто. Даже пустынно.
Звезды мягко мерцали в вышине. Густыми сверкающими мазками сгустились на горных пиках. Светящимися вихрями клубились внизу, отмечая тропинку.
Соль медленно брела по дорожке из звезд, ткавшейся прямо под ногами и так же легко таявшей искорками позади одинокой путницы. Всё кругом окутывали звездные сумерки. И безмолвие.
Сколько прошло времени в той, новой, чуждой реальности? Соль не знала. Если бы кто-то спросил ее в тот момент, куда она держит путь, ведьма не смогла бы ответить. Она просто доверилась внутреннему чутью.
Наконец, остановилась. Присела на корточки и, прикрыв глаза, вытянула руки.
Тотчас слуха путешественницы коснулся тихий, неожиданно мелодичный треск костра. Их звездного костерка.
