На экране монитора всё выглядело красиво, и Сергей, подолгу разглядывая эти картинки и соотнося их с видом за дверью кунга, понимал, что до воплощения хотя бы части задуманного было ещё очень далеко.
Его наезды выходного дня, начатые в начале марта месяца, были до сего времени достаточно уединёнными. Лишь несколько человек, по одиночке, по двое, прошли, рассеяно здороваясь, мимо него, да одна машина неторопливо проехала к самому дальнему на линии участку. Но то ли заблудился водила, то ли никого из хозяев на застал, только не прошло и десяти минут, как она вернулась и уехала вниз по холму. В доме напротив никто не появлялся, во всяком случае, он никого не видел, окна оставались тёмными и снег лежал нетронутым, а сосульки угрожающе нависали над крыльцом. И только... когда же это было?..а, да, на следующий день, как кунг был поставлен краном, Сергей подивился чей-то первоапрельской цепочке следов на знакомых ступеньках и дальше, в глубине участка.
С Наталией отношения не налаживались. Их просто не было. Сергей пытался донести до молчащего в телефонную трубку человека оправдательный монолог, но успевал сказать всего несколько слов, как связь прерывалась. Была ли это Наталия или ещё кто-либо, Сергей не знал, но слушать его не хотели. А когда он встретил Наташу, очевидно проводившую Алёшку в школу, она демонстративно перешла на другую сторону улицы. Значит, и видеть его тоже не хотели.
Кира также ни как не проявлялась, и Сергей был только рад этому. Зла на неё он не держал, хотя её глупая выходка серьёзно проверяла на зрелость отношения с Наташей, так неожиданно и, чего-там греха таить, приятно прояснившимися. Сергей жалел Киру, но молчание в телефонной трубке его беспокоило больше.
Так продолжалось два зимних месяца, когда на пороге марта вместо ожидаемого пробуждения природы вдруг ожила телефонная трубка, голосом Наташи произнеся одно слово «Да». Через несколько дней, озадаченный невероятным предложением, Сергей стал регулярно ездить на дачу.
2
Собственно говоря, ни о чём не подозревающий Сергей, в конце февраля месяца был озабочен предстоящим мартом не более, чем мартом прошлого года или, скажем, десятилетней давности. На работе всё виделось Сергею ровным и достаточно интересным – каких-либо серьёзных провалов или особенных взлётов он давно не опасался и не ждал. Что до развлечений выходного дня, так они заранее известны: 8 марта, когда он поздравлял только свою мать, на дух не переносящую этот праздник; в середине месяца день рождения старого друга, Николая, но не Стольника, а Дядьки, обозванного так ещё в техникуме; в конце марта уже самого Стольника все будут тянуть за уши.
Правда, начинался март ещё одним событием, которое, в давно прошедшие времена техникумовской вольницы, он с друзьями, будучи юными и влюблёнными, не пропускали: день рождения сестёр-двойняшек из их группы. На неформальной, как сказали бы сейчас, площадке решались животрепещущие вопросы: приводить ли свои взаимоотношения с... (тут варианты) в соответствие с указанием последнего сорванного лепестка (листика) с растения на подоконнике коммунальной кухни; какой же я дурак (дура), если верю в эту чушь; исключительно мужские сомнения – хватит или сбегать, а если сбегать, то на какие шиши. Коллектив был сплочённый, не прижимистый, скидывался охотно, но и интрижек иного толка хватало: Фикус и Дядька неровно дышали в сторону сестёр, Сергей не отходил от Наталии, Шура и Ольга, Света, Стольник, Маня... Как причудливо переплетались временные союзы с распавшимися связями, кажущееся вечным с мимолётным, реальная юность со взрослой бравадой!
Потом эта самая юность кончилось, и в итоге всё свелось к ежегодному вежливому звонку Сергея.
В этот раз сёстры позвонили сами.
– Серёжа, привет. Узнал?
Сергей уже давно научился их различать как по голосам, так и внешне, хотя в группе их все путали, настолько Ира и Таня были похожи. Это наверное потому, что в те времена мама с папой их любили одинаково, а сейчас мамы и папы давно нет, зато у каждой из них есть муж и дети, но любят их домочадцы по-разному и требуют от них разного. Это меняет кого угодно, хотя и не быстро.
– Конечно узнал. Здравствуй, Таня.
В трубке послышался приглушённый диалог: «Дай я скажу!.. Ну, говори, говори...»
– Это Ира. Здравствуй!
– О! Привет-привет! Вы вместе.
– Да, собрались в кои веки...
– Отлично, вот и поздравлю Ваш дуэт. Правда, рановато...
– Ещё успеешь. Мы вот и сидим, обзваниваем всех, кого хотели бы видеть на юбилее. Придёшь, Серёжа?..
– Неожиданно как-то.
– Приходи... юбилей же...
Сергей задумался. Да, совсем как в 84-м: и юбилей, и неожиданное приглашение. Адрес другой, но обстоятельства схожи, как сами двойняшки. А вдруг итог будет ещё хуже?
– Так, как?
– Скажи, Ира, а будет...
– Да, хотим пригласить Наташу со всем семейством.
«Со всем семейством... Либо Ира с Таней ничего не знают, либо мужа вернули в семью и у них будет прекрасная возможность продемонстрировать взаимное прощение и симпатии».
– Прямо сейчас и позвоним. А ты?
– Спасибо. Нет, правда, спасибо... Я подумаю...
– Понимаю... Мы надеемся.
Сергей сам себе назначил двадцать минут и едва они истекли набрал городской номер Наташи. Трубку подняли.
– Наташа, мне бы с Александром поговорить.
Он не поздоровался намеренно, так как обычно после этих слов разговор прекращался. Сейчас Сергея встретила заинтересованная тишина. Позовут или не позовут? Кажется, не могут.
– Наташа, на юбилей...
– Да.
Короткое «Да» могло иметь на выбор Сергея любой эмоциональный оттенок, и он выбрал благосклонность.
3
– Женщина, нельзя ли побыстрее!
Покупатели с полными корзинками и тележками, очень нервничали от того, что соседняя очередь движется, а они вынуждены стоять из-за какой-то клуши у кассы. И Наталии было неловко от общего недружелюбного внимания. Оказалось, ей надо доплатить пятьдесят четыре рубля и она лихорадочно искала в кошельке мелочь, потому что все имеющиеся купюры уже лежали на пластмассовой тарелочке.
– Нет, не наберу.
Ей не хватило двенадцати рублей.
– Тогда, что на возврат? – скучно спросила кассирша.
«Что, что оставить? Вроде всё как обычно, всё нужное».
– А вот, баночку сгущённого молока... Ошиблась, зачем-то две взяла.
Кассирше было всё равно.
Наталия небрежно побросала покупки в сумку и вышла из супер-маркета.
Пустяковый случай заставил её задуматься. Привычный, устоявшийся порядок жизни её семьи, был нарушен, а она продолжала двигаться по инерции. Стирка, уборка, готовка, ходьба в магазины, сотня других домашних забот – этот круг обязанностей, да и не обязанностей вовсе, а жизненной потребности, – смысл, найденный когда-то и неизменный до ныне – хранить огонь в очаге – всё больше оказывался невостребованным. Для кого теперь горел этот огонь и... на какие средства его поддерживать?
Наталия была домохозяйкой – это её единственная профессия, может быть, самая главная из всех придуманных людьми, но... неоценённая. А всё, что не ценится, то не оплачивается. Вот и в её семейном бюджете строчка доходов всегда состояла из одной записи – Александр, муж и никаких государственных преференций. В отношении роли мужа так предполагалось изначально, так было все последующие годы, и это не тирания или несправедливость какая, а практичное решение – каждый должен делать на благо семьи то, что умеет лучше всего. На средства Киры, ставшей в последние годы достаточно материально обеспеченной женщиной, Наталия не претендовала, довольствуясь посильными добровольными вливаниями в общий бюджет. Алёша был вне каких-либо рамок.
А что сейчас? Безусловно, у них (Наталии не удавалось произнести «у меня») имелись накопления, пусть и небольшие. Шкатулочка за два месяца не опустела, но всё же, только на её содержимое надеяться глупо. Сегодняшний случай – первый звоночек, и чтобы не оглохнуть от звона, нужно что-то решать.
Так размышляя, Наталия подошла к дому, поблагодарила соседа за придержанную для неё металлическую дверь парадной, стала подниматься по ступенькам к себе на этаж.
Первый лестничный пролёт.
Перспектива устроиться на работу Наталию не пугала, только времена для такой, как она... проблемные.
Второй лестничный пролёт.
Александр.
– Здравствуй, Наташенька! Извини, я тут один хозяйничаю.
– Здравствуй, Саша. А что Алёша, где он?
Наталия разделась, понесла сумку с покупками на кухню. Александр, не решаясь войти, прислонился к косяку двери и смотрел, как жена складывает в холодильник продукты.
– А его нет. Заходила Кира и она повела Алёшку на занятия, на теннис.
– Да?
Наталия повернулась к мужу и подумала: «Странно, рано ещё, и обычно, я его отвожу».
– Да. Быстренько так собралась и повела. Я даже не успел передать ей это.
Александр протягивал Наталии запечатанный конверт.
– Так, для внука. Возьми.
Конверт висел в воздухе и только, когда Александр положил его на стол, Наталия молча взяла его и отнесла в шкатулочку, присоединив к такому же, полученному месяц назад, не вскрытому. Потом вернулась к холодильнику, невозмутимо продолжая его загружать.
– У Алёши всё есть. Спасибо.
Александр счёл момент удачным для продолжения покаяния:
– Наташенька, прости. Оступился. Осознал. Ты правильно меня наказала. Но достаточно уже. Давай как прежде, вместе. Все вместе. Я и ты, помнишь... Алёша... Кира... не такая стала... Ты не слушаешь меня?
Наташа действительно не вникала в смысл его слов, она не могла понять, что происходит: кладёт пачку масла, а в холодильнике уже есть такое; упаковку сыра – тоже есть; злосчастная сгущёнка, бананы, огурцы – практически тот же набор их ежедневного рациона был продублирован. Поглядела на кухонных полках, та же история с крупой, макаронами... Кира подсуетилась, это понятно. Не понятно, зачем. Раньше у ней не была замечена тяга к хозяйственной деятельности. И почему всё сложено как-то обособленно, чуть в сторонке, за незримой чертой. Да, отношения между ними внешне не изменились, но появившееся напряжение усиливалось, неминуемо подводя их к кризису. Что делит её дочь? Или кого?
– Алёшу?! – с ужасом произнесла Наташа. «Это слишком жестоко. Её страсть, напор, словно напалм, выжигает дорогу к цели, не различая лиц близких людей. Так рано или поздно можно остаться в одиночестве со своим чувством, самонадеянно претендующим на любовь».
– Почему Алёшу? Меня... Наташа, не дури. Мы же приросли друг к другу, и уже не пресловутый договор и даже не любовь, а...
– А дальше любви спад и пустота... Договор ты вспомнил... Добровольная тюрьма... Безумие... Ты счастливый человек, тебе любимая женщина родила дочь. А я родила от нелюбимого...
Наталия подошла к Александру, снизу вверх посмотрела на него:
– Прости... Я устала слушать про чужую любовь, я хочу открыто говорить о своей, а мне... затыкают рот показной самостоятельностью. И ты будь милосерднее. Не допусти, чтобы я возненавидела тебя, отпусти... освободи...
От этого взгляда, от этого голоса он таял. Не было сил сопротивляться и желания сопротивляться тоже. С годами ничего не менялось, вот и сейчас он был готов исполнить, сделать что-то, бежать куда-то, чтобы загладить, чтобы простила, чтобы снова вместе...
Не сразу, но смысл сказанного постепенно вернул Александра в действительность и вытеснил из него чувство вины. И не нелюбовь жены его потрясла, он знал это, а открытое признание в том Наташи и ещё...
– Сергей... Вот я дурак! Слушай, жена, а может было по-другому: сначала ты, а уж потом я...
Наталия резко отстранилась. Александр, накачивая себя, продолжал:
– Или, вообще, договор это фикция, и ты всю жизнь с ним... А дочь? Кира? Не смотри на меня так... Откуда мне знать, что вы там не поделили, и почему ты пришла осчастливить меня... Освободить просишь, освобожу... от него всех нас.
Он замолчал, не добро посмотрел на Наталию и вышел в прихожую. Уже закрывая входную дверь, Александр Павлович обернулся и сказал:
– Развода я не дам.
4
Безразлично-вежливый голос охранника бизнес-центра, повторяя заученную фразу из инструкции, дискуссии не допускал:
– Пожалуйста, воспользуйтесь телефоном местной связи и закажите пропуск.
Посетитель, среднего роста крепыш, с копной черных вьющихся волос, энергичным лицом, но неподвижным прямым взглядом чуть прищуренных глаз, не унимался:
– Братан, ты пойми, не знаю я номера. Баба моя тут работает, на седьмом этаже... Войди в положение.
Охранник смотрел поверх его головы на стеклянную вертушку входных дверей, мысленно давая посетителю ещё две попытки.
– Пожалуйста...– рука, облепленная эмблемами со щитами и мечами, показала на мраморный столб, где объёмными буквами цвета античной бронзы была набрана дислокация многочисленных организаций с телефонами местной микросотовой связи, – воспользуйтесь...
Посетитель в сердцах оттолкнулся от преграждающего путь рожка турникета, повернулся, но не ушёл, а сел на кожаный диван, стоящий неподалёку, между пальмой в кадке и гигантским тропическим фруктом оранжевого цвета, плодом фантазии дизайнера-шизофреника.
«Вот, сучонок. Ладно, подожду, сейчас народ с работы повалит, не пропущу».
Время действительно приближалось к шести вечера, и лифты за спинами охранников всё чаще привозили небольшие группки мелкого офисного люда, инкубаторного вида менеджеров, охреневших за целый день от компьютеров, телефонов, бумаги А4, кофе... Никто не задерживался в холле, все стремительно убегали на волю, стуча каблуками ботинок и женских сапог по гулким плитам гладкого пола, оставляя до следующего утра непроведённые сделки, недоделанные отчёты, липовые рейтинги, скачущие курсы...
– Кроссовки здесь не носят, – тихо сказал чернявый, рассматривая носки своих китайских вездеходов.
– Кира! – Вдруг громко позвал он, не вставая с места, но никто, из уже довольно плотной толпы людей, не остановился, не обернулся. Ему пришлось встать и в несколько кошачьих прыжков нагнать невысокую женщину в белом полушубке.
– Кира, погоди! – Остановил, держа за мех рукава. Шедшие сзади стали недовольно обтекать препятствие с обеих сторон.
– Что тебе, Фёдор? – Кира повернулась к нему лицом. Она выглядела утомлённой.
– Поговорить бы...
– Говорили уже... Я устала.
– Тогда подвези немного.
Кира вздохнула: «Не отвяжется», – и молча пошла к своей микролитражке. Фёдор увязался за ней.
Кира медленно вела машину в тесном вечернем потоке по плохо убранным улицам. Маленькую японку то водило по снежной каше, то несло при торможении, то держало на старте. Кира нервничала.
– Плавней тормози, бери вправо, письни омывайкой... – доставал её своими советами Фёдор.
– Письни... Слушай, инструктор, ты хотел поговорить, а ещё лучше бы помолчать. Ведь всё сказано и ничего другого ты от меня не услышишь. Мы расстаёмся.
– Я не понимаю...
– Что тут понимать? Два года были ошибкой. Моей. Не срослось, не слюбилось. Лучше сейчас исправить, чем ждать... тридцать лет. Это так... тезисно.
– Ты мне голову не морочь. Не срослось... Сросталось. Мы как семья жили. Планы строили, помнишь? Участок хотели прикупить, тот, напротив вашего, чтобы рядом с родителями, с тестем, с тёщей. Правда, я слышал его какой-то хмырь уже оттяпал. Ничего, придумал бы я что-нибудь... А ещё ребёнка хотели...
Его наезды выходного дня, начатые в начале марта месяца, были до сего времени достаточно уединёнными. Лишь несколько человек, по одиночке, по двое, прошли, рассеяно здороваясь, мимо него, да одна машина неторопливо проехала к самому дальнему на линии участку. Но то ли заблудился водила, то ли никого из хозяев на застал, только не прошло и десяти минут, как она вернулась и уехала вниз по холму. В доме напротив никто не появлялся, во всяком случае, он никого не видел, окна оставались тёмными и снег лежал нетронутым, а сосульки угрожающе нависали над крыльцом. И только... когда же это было?..а, да, на следующий день, как кунг был поставлен краном, Сергей подивился чей-то первоапрельской цепочке следов на знакомых ступеньках и дальше, в глубине участка.
С Наталией отношения не налаживались. Их просто не было. Сергей пытался донести до молчащего в телефонную трубку человека оправдательный монолог, но успевал сказать всего несколько слов, как связь прерывалась. Была ли это Наталия или ещё кто-либо, Сергей не знал, но слушать его не хотели. А когда он встретил Наташу, очевидно проводившую Алёшку в школу, она демонстративно перешла на другую сторону улицы. Значит, и видеть его тоже не хотели.
Кира также ни как не проявлялась, и Сергей был только рад этому. Зла на неё он не держал, хотя её глупая выходка серьёзно проверяла на зрелость отношения с Наташей, так неожиданно и, чего-там греха таить, приятно прояснившимися. Сергей жалел Киру, но молчание в телефонной трубке его беспокоило больше.
Так продолжалось два зимних месяца, когда на пороге марта вместо ожидаемого пробуждения природы вдруг ожила телефонная трубка, голосом Наташи произнеся одно слово «Да». Через несколько дней, озадаченный невероятным предложением, Сергей стал регулярно ездить на дачу.
2
Собственно говоря, ни о чём не подозревающий Сергей, в конце февраля месяца был озабочен предстоящим мартом не более, чем мартом прошлого года или, скажем, десятилетней давности. На работе всё виделось Сергею ровным и достаточно интересным – каких-либо серьёзных провалов или особенных взлётов он давно не опасался и не ждал. Что до развлечений выходного дня, так они заранее известны: 8 марта, когда он поздравлял только свою мать, на дух не переносящую этот праздник; в середине месяца день рождения старого друга, Николая, но не Стольника, а Дядьки, обозванного так ещё в техникуме; в конце марта уже самого Стольника все будут тянуть за уши.
Правда, начинался март ещё одним событием, которое, в давно прошедшие времена техникумовской вольницы, он с друзьями, будучи юными и влюблёнными, не пропускали: день рождения сестёр-двойняшек из их группы. На неформальной, как сказали бы сейчас, площадке решались животрепещущие вопросы: приводить ли свои взаимоотношения с... (тут варианты) в соответствие с указанием последнего сорванного лепестка (листика) с растения на подоконнике коммунальной кухни; какой же я дурак (дура), если верю в эту чушь; исключительно мужские сомнения – хватит или сбегать, а если сбегать, то на какие шиши. Коллектив был сплочённый, не прижимистый, скидывался охотно, но и интрижек иного толка хватало: Фикус и Дядька неровно дышали в сторону сестёр, Сергей не отходил от Наталии, Шура и Ольга, Света, Стольник, Маня... Как причудливо переплетались временные союзы с распавшимися связями, кажущееся вечным с мимолётным, реальная юность со взрослой бравадой!
Потом эта самая юность кончилось, и в итоге всё свелось к ежегодному вежливому звонку Сергея.
В этот раз сёстры позвонили сами.
– Серёжа, привет. Узнал?
Сергей уже давно научился их различать как по голосам, так и внешне, хотя в группе их все путали, настолько Ира и Таня были похожи. Это наверное потому, что в те времена мама с папой их любили одинаково, а сейчас мамы и папы давно нет, зато у каждой из них есть муж и дети, но любят их домочадцы по-разному и требуют от них разного. Это меняет кого угодно, хотя и не быстро.
– Конечно узнал. Здравствуй, Таня.
В трубке послышался приглушённый диалог: «Дай я скажу!.. Ну, говори, говори...»
– Это Ира. Здравствуй!
– О! Привет-привет! Вы вместе.
– Да, собрались в кои веки...
– Отлично, вот и поздравлю Ваш дуэт. Правда, рановато...
– Ещё успеешь. Мы вот и сидим, обзваниваем всех, кого хотели бы видеть на юбилее. Придёшь, Серёжа?..
– Неожиданно как-то.
– Приходи... юбилей же...
Сергей задумался. Да, совсем как в 84-м: и юбилей, и неожиданное приглашение. Адрес другой, но обстоятельства схожи, как сами двойняшки. А вдруг итог будет ещё хуже?
– Так, как?
– Скажи, Ира, а будет...
– Да, хотим пригласить Наташу со всем семейством.
«Со всем семейством... Либо Ира с Таней ничего не знают, либо мужа вернули в семью и у них будет прекрасная возможность продемонстрировать взаимное прощение и симпатии».
– Прямо сейчас и позвоним. А ты?
– Спасибо. Нет, правда, спасибо... Я подумаю...
– Понимаю... Мы надеемся.
Сергей сам себе назначил двадцать минут и едва они истекли набрал городской номер Наташи. Трубку подняли.
– Наташа, мне бы с Александром поговорить.
Он не поздоровался намеренно, так как обычно после этих слов разговор прекращался. Сейчас Сергея встретила заинтересованная тишина. Позовут или не позовут? Кажется, не могут.
– Наташа, на юбилей...
– Да.
Короткое «Да» могло иметь на выбор Сергея любой эмоциональный оттенок, и он выбрал благосклонность.
3
– Женщина, нельзя ли побыстрее!
Покупатели с полными корзинками и тележками, очень нервничали от того, что соседняя очередь движется, а они вынуждены стоять из-за какой-то клуши у кассы. И Наталии было неловко от общего недружелюбного внимания. Оказалось, ей надо доплатить пятьдесят четыре рубля и она лихорадочно искала в кошельке мелочь, потому что все имеющиеся купюры уже лежали на пластмассовой тарелочке.
– Нет, не наберу.
Ей не хватило двенадцати рублей.
– Тогда, что на возврат? – скучно спросила кассирша.
«Что, что оставить? Вроде всё как обычно, всё нужное».
– А вот, баночку сгущённого молока... Ошиблась, зачем-то две взяла.
Кассирше было всё равно.
Наталия небрежно побросала покупки в сумку и вышла из супер-маркета.
Пустяковый случай заставил её задуматься. Привычный, устоявшийся порядок жизни её семьи, был нарушен, а она продолжала двигаться по инерции. Стирка, уборка, готовка, ходьба в магазины, сотня других домашних забот – этот круг обязанностей, да и не обязанностей вовсе, а жизненной потребности, – смысл, найденный когда-то и неизменный до ныне – хранить огонь в очаге – всё больше оказывался невостребованным. Для кого теперь горел этот огонь и... на какие средства его поддерживать?
Наталия была домохозяйкой – это её единственная профессия, может быть, самая главная из всех придуманных людьми, но... неоценённая. А всё, что не ценится, то не оплачивается. Вот и в её семейном бюджете строчка доходов всегда состояла из одной записи – Александр, муж и никаких государственных преференций. В отношении роли мужа так предполагалось изначально, так было все последующие годы, и это не тирания или несправедливость какая, а практичное решение – каждый должен делать на благо семьи то, что умеет лучше всего. На средства Киры, ставшей в последние годы достаточно материально обеспеченной женщиной, Наталия не претендовала, довольствуясь посильными добровольными вливаниями в общий бюджет. Алёша был вне каких-либо рамок.
А что сейчас? Безусловно, у них (Наталии не удавалось произнести «у меня») имелись накопления, пусть и небольшие. Шкатулочка за два месяца не опустела, но всё же, только на её содержимое надеяться глупо. Сегодняшний случай – первый звоночек, и чтобы не оглохнуть от звона, нужно что-то решать.
Так размышляя, Наталия подошла к дому, поблагодарила соседа за придержанную для неё металлическую дверь парадной, стала подниматься по ступенькам к себе на этаж.
Первый лестничный пролёт.
Перспектива устроиться на работу Наталию не пугала, только времена для такой, как она... проблемные.
Второй лестничный пролёт.
Александр.
– Здравствуй, Наташенька! Извини, я тут один хозяйничаю.
– Здравствуй, Саша. А что Алёша, где он?
Наталия разделась, понесла сумку с покупками на кухню. Александр, не решаясь войти, прислонился к косяку двери и смотрел, как жена складывает в холодильник продукты.
– А его нет. Заходила Кира и она повела Алёшку на занятия, на теннис.
– Да?
Наталия повернулась к мужу и подумала: «Странно, рано ещё, и обычно, я его отвожу».
– Да. Быстренько так собралась и повела. Я даже не успел передать ей это.
Александр протягивал Наталии запечатанный конверт.
– Так, для внука. Возьми.
Конверт висел в воздухе и только, когда Александр положил его на стол, Наталия молча взяла его и отнесла в шкатулочку, присоединив к такому же, полученному месяц назад, не вскрытому. Потом вернулась к холодильнику, невозмутимо продолжая его загружать.
– У Алёши всё есть. Спасибо.
Александр счёл момент удачным для продолжения покаяния:
– Наташенька, прости. Оступился. Осознал. Ты правильно меня наказала. Но достаточно уже. Давай как прежде, вместе. Все вместе. Я и ты, помнишь... Алёша... Кира... не такая стала... Ты не слушаешь меня?
Наташа действительно не вникала в смысл его слов, она не могла понять, что происходит: кладёт пачку масла, а в холодильнике уже есть такое; упаковку сыра – тоже есть; злосчастная сгущёнка, бананы, огурцы – практически тот же набор их ежедневного рациона был продублирован. Поглядела на кухонных полках, та же история с крупой, макаронами... Кира подсуетилась, это понятно. Не понятно, зачем. Раньше у ней не была замечена тяга к хозяйственной деятельности. И почему всё сложено как-то обособленно, чуть в сторонке, за незримой чертой. Да, отношения между ними внешне не изменились, но появившееся напряжение усиливалось, неминуемо подводя их к кризису. Что делит её дочь? Или кого?
– Алёшу?! – с ужасом произнесла Наташа. «Это слишком жестоко. Её страсть, напор, словно напалм, выжигает дорогу к цели, не различая лиц близких людей. Так рано или поздно можно остаться в одиночестве со своим чувством, самонадеянно претендующим на любовь».
– Почему Алёшу? Меня... Наташа, не дури. Мы же приросли друг к другу, и уже не пресловутый договор и даже не любовь, а...
– А дальше любви спад и пустота... Договор ты вспомнил... Добровольная тюрьма... Безумие... Ты счастливый человек, тебе любимая женщина родила дочь. А я родила от нелюбимого...
Наталия подошла к Александру, снизу вверх посмотрела на него:
– Прости... Я устала слушать про чужую любовь, я хочу открыто говорить о своей, а мне... затыкают рот показной самостоятельностью. И ты будь милосерднее. Не допусти, чтобы я возненавидела тебя, отпусти... освободи...
От этого взгляда, от этого голоса он таял. Не было сил сопротивляться и желания сопротивляться тоже. С годами ничего не менялось, вот и сейчас он был готов исполнить, сделать что-то, бежать куда-то, чтобы загладить, чтобы простила, чтобы снова вместе...
Не сразу, но смысл сказанного постепенно вернул Александра в действительность и вытеснил из него чувство вины. И не нелюбовь жены его потрясла, он знал это, а открытое признание в том Наташи и ещё...
– Сергей... Вот я дурак! Слушай, жена, а может было по-другому: сначала ты, а уж потом я...
Наталия резко отстранилась. Александр, накачивая себя, продолжал:
– Или, вообще, договор это фикция, и ты всю жизнь с ним... А дочь? Кира? Не смотри на меня так... Откуда мне знать, что вы там не поделили, и почему ты пришла осчастливить меня... Освободить просишь, освобожу... от него всех нас.
Он замолчал, не добро посмотрел на Наталию и вышел в прихожую. Уже закрывая входную дверь, Александр Павлович обернулся и сказал:
– Развода я не дам.
4
Безразлично-вежливый голос охранника бизнес-центра, повторяя заученную фразу из инструкции, дискуссии не допускал:
– Пожалуйста, воспользуйтесь телефоном местной связи и закажите пропуск.
Посетитель, среднего роста крепыш, с копной черных вьющихся волос, энергичным лицом, но неподвижным прямым взглядом чуть прищуренных глаз, не унимался:
– Братан, ты пойми, не знаю я номера. Баба моя тут работает, на седьмом этаже... Войди в положение.
Охранник смотрел поверх его головы на стеклянную вертушку входных дверей, мысленно давая посетителю ещё две попытки.
– Пожалуйста...– рука, облепленная эмблемами со щитами и мечами, показала на мраморный столб, где объёмными буквами цвета античной бронзы была набрана дислокация многочисленных организаций с телефонами местной микросотовой связи, – воспользуйтесь...
Посетитель в сердцах оттолкнулся от преграждающего путь рожка турникета, повернулся, но не ушёл, а сел на кожаный диван, стоящий неподалёку, между пальмой в кадке и гигантским тропическим фруктом оранжевого цвета, плодом фантазии дизайнера-шизофреника.
«Вот, сучонок. Ладно, подожду, сейчас народ с работы повалит, не пропущу».
Время действительно приближалось к шести вечера, и лифты за спинами охранников всё чаще привозили небольшие группки мелкого офисного люда, инкубаторного вида менеджеров, охреневших за целый день от компьютеров, телефонов, бумаги А4, кофе... Никто не задерживался в холле, все стремительно убегали на волю, стуча каблуками ботинок и женских сапог по гулким плитам гладкого пола, оставляя до следующего утра непроведённые сделки, недоделанные отчёты, липовые рейтинги, скачущие курсы...
– Кроссовки здесь не носят, – тихо сказал чернявый, рассматривая носки своих китайских вездеходов.
– Кира! – Вдруг громко позвал он, не вставая с места, но никто, из уже довольно плотной толпы людей, не остановился, не обернулся. Ему пришлось встать и в несколько кошачьих прыжков нагнать невысокую женщину в белом полушубке.
– Кира, погоди! – Остановил, держа за мех рукава. Шедшие сзади стали недовольно обтекать препятствие с обеих сторон.
– Что тебе, Фёдор? – Кира повернулась к нему лицом. Она выглядела утомлённой.
– Поговорить бы...
– Говорили уже... Я устала.
– Тогда подвези немного.
Кира вздохнула: «Не отвяжется», – и молча пошла к своей микролитражке. Фёдор увязался за ней.
Кира медленно вела машину в тесном вечернем потоке по плохо убранным улицам. Маленькую японку то водило по снежной каше, то несло при торможении, то держало на старте. Кира нервничала.
– Плавней тормози, бери вправо, письни омывайкой... – доставал её своими советами Фёдор.
– Письни... Слушай, инструктор, ты хотел поговорить, а ещё лучше бы помолчать. Ведь всё сказано и ничего другого ты от меня не услышишь. Мы расстаёмся.
– Я не понимаю...
– Что тут понимать? Два года были ошибкой. Моей. Не срослось, не слюбилось. Лучше сейчас исправить, чем ждать... тридцать лет. Это так... тезисно.
– Ты мне голову не морочь. Не срослось... Сросталось. Мы как семья жили. Планы строили, помнишь? Участок хотели прикупить, тот, напротив вашего, чтобы рядом с родителями, с тестем, с тёщей. Правда, я слышал его какой-то хмырь уже оттяпал. Ничего, придумал бы я что-нибудь... А ещё ребёнка хотели...
