– Хватит! Кончено! Попридержи язык! – Кира резко нажала на тормоз. Сзади недовольно засигналили, в ответ она включила аварийку.
– А что так не вежливо? Вежливо меня в санаторий грёбанный отправляла, нянькой... А сама... Мужичка что ли нашла? А-га! В театр вместе ходить будете, книжки вслух читать, руки с мылом мыть... А про прицеп твой он знает? А про меня?
– Сволочь ты...
– Не сволочись, детка...Я ж его, как клопа, без сожаления... А ты, прибежишь... Я вашу семейную породу давно раскусил... Поехали, я тороплюсь...
Почему Кира поехала к общежитию этого подонка, она сама не знала. Ей нездоровилось, мутило. «А, поняла... Вещи свои заберу, чтобы девкам не раздаривал».
Кира вслед за Фёдором поднялась по выщербленным бетонным ступеням. Он не придержал дверь и не пропустил Киру вперёд себя, отчего створка с битыми стёклами больно ударила её деревянной перемычкой в выставленный локоть. Сразу же из полутёмного вестибюля пахнуло жареной рыбой и мочой. Кира стала дышать через раз и в шарфик, пока Фёдор тыкал пальцем в пластмассовую кнопку вызова лифта. Кнопка была деформирована огнём зажигалки подрастающего поколения и плохо нажималась. Наконец, двери лифта открылись, и, к сожалению, надо было войти внутрь кабины. Кира забилась в самый угол, с отвращением прижимаясь к заплёванным надписям на стенах, но это было всё-таки лучше, чем касаться Фёдора. Лифт полз и грохотал, Кира, прикрыв глаза, неслышно читала стихи.
…Он навалился на неё сразу, как только они вошли в перегороженную двумя шкафами комнату. И раньше такое бывало, но тогда ей казалось это донельзя романтичным. Сейчас отвратительным. У Киры помутнело в глазах, её затрясло и стошнило.
5
Припарковать автомобиль вечером возле дома – проблема. Зима уменьшает шансы найти свободное место в обратной зависимости от количества выпавшего снега. Величиной усилий дворников, в основном, теплолюбивых иностранных граждан, можно пренебречь, как ничтожно малой.
Но Кире повезло: она увидела отъезжающий от соседней парадной седан и без колебаний поставила свою машинку на его просторное место.
«Замечательно. А то у меня нет ни настроения, ни здоровья крутиться вокруг дома. Скорее бы в ванну, сбросить с себя всё, смыть, смыть мерзкий запах этой скотины, его кровь и кожу с расцарапанной морды, а за одно, и память двух лет... Необходимо собраться. Незачем матери видеть меня в таком состоянии. Я сильная, я смогу... Уже могу».
… Наталии показалось, что раздался звук входной двери, потом какое-то шуршание, потом всё стихло.
– Кира, это ты?
Молчание.
Наталия оторвалась от плиты, уменьшила под кипящими кастрюлями язычки синего пламени и, вытирая руки об фартук, вышла в прихожую. Там на полу лежала брошенная, с вывернутыми рукавами, шуба дочери, её сумочка висела на ручке двери. Шапки было не видно, зато тапочки остались не тронутыми. Наталия всё прибрала и подошла к дверям ванной комнаты, за которыми слышался шум душа и какой-то сдавленно-рыгающий стон.
–Кира, открой. Я помогу.
Щёлкнула задвижка. Наталия вошла.
Некоторое время спустя, Кира, в запахнутом махровом халате, с накрученным на голове полотенцем, сидела на кухне, двумя руками поднося к губам большую кружку с горячем чаем, и, прикрывая глаза, с наслаждением прихлёбывала.
– Может, съешь чего-нибудь? Обед почти готов.
– Нет, мама, спасибо. Не лезет ничего. Чаю попью.
Наталия сидела около дочери, смотрела на бледное, измученное токсикозом, лицо. Ей всё было понятно. Не понятно было только одно – радоваться ей этой беременности или повеситься. Кто будущий отец ребёнка у Наталии сомнений не было.
– Сколько недель?
– Около девяти.
«Она родит, переедет к нему. Пусть так, но Алёша... мой».
– Всё вышло по-твоему. Ты счастлива?
– Разве я выгляжу счастливой?
– Это пройдёт.
– Да, пройдёт. А боль останется. Мама! Как мне тяжело! Почему я нелюбима? Ты слышишь – Сергей не любит меня. Мы не общаемся, но я знаю. Он тебе звонит, но иногда к телефону подхожу я. Он начинает говорить с тобой, он хочет говорить только с тобой... Что во мне не так? Почему я... это не ты? Ведь я плоть от плоти твоей, я почти что ты! Я не хуже... я... я...
Чай стал проливаться на халат.
– Ты лучше. Он не стоит тебя.
– Не говори так. Он не виноват. Я всё исправлю и не буду помехой. Всё решено: мы переезжаем и Алёша согласился. Пока нас двое, потом будет больше...
Слова дочери согнули Наташу, словно ветку яблони тяжестью снега. Она, никогда не знавшая одиночества, почувствовала вдруг его безжалостный холод. Почувствовала, но не испугалась, до конца не понимая ужаса старческой одинокой жизни, зная лишь, что это несправедливо и очень досадно. За что? Не она ли ради них... Нет, этого нельзя объяснять, если её не понимают, то нельзя, значит поздно и не смогла она.
Наташа опустила голову, а рукой дотянулась до Киры. Едва слышно произнесла:
– Я не отпущу ни тебя, ни внука. Я без вас... умру.
Кира, отрицая слова матери, также тихо, но твёрдо ответила:
– Пуповина, в конце концов, всегда должна быть разорвана. Нет вариантов.
– Нет, есть! – Наталия взорвалась, вскинула голову. – Я заставлю Сергея признать ребёнка и...и...
– Боже, мама, ты до сих пор не поняла: я обманула тебя и Сергей совсем тут не причём. Это Фёдор.
– Как Фёдор?
– Как все...
– Кира, не шути. Я сейчас спрошу, а ты ответь: ты спала с Сергеем?
– Да, мы спали в одной постели. Сядь, да садись же, мама! И спокойно выслушай меня.
Кира, тщательно подбирая слова, начала рассказывать о той поездке.
– Да, Сергей сам предложил мне поехать с ним на дачу. Разве я могла отказаться? Да мне было всё равно куда ехать, плыть, бежать, идти... И не важно, что надо при этом делать: переходить ли улицу, стоять в очередях, ждать трамвая, заправлять машину... Молча или разговаривая... И сколько бы это не длилось: минута, день, вся жизнь... Всё имеет смысл, будь мы вместе... Но вместе была только я, со своими наивными ожиданиями необыкновенных часов близости. А достались мне лишь крохи... И другого быть не могло... Теперь понимаю, что первопричиной приглашения явилось сочувствие, даже жалость – это самое последние, что ждёт женщина от любимого мужчины.
Подробности, мелочи бытовые я рассказывать не буду – оставь их мне, тебе они не интересны будут... Только к вечеру мы разговорились, разоткровенничались о жизни, я о своей больше, он о своей меньше. Но уже тогда я почувствовала, что у него есть очень сильная привязанность, преодолеть которую мне будет сложно. Сергей говорил о тебе. Я была рядом, вечер, мы одни, а он говорил... о тебе... Я постелила ему в Алёшкиной комнате, сама легла у себя... Перед сном Сергей сказал мне что-то банальное, что-то про друзей. Я обиделась, закрылась... Не скрою, я хотела, чтобы он вошёл... И, когда он... в общем, когда он вернулся с улицы, я уже открыла дверь спальни... Напрасно всё: Сергей просто грелся у печки... Я расплакалась.
А вот и финал. Он подошёл ко мне, сел рядом на постель. Молчал, я рыдала, лёжа у него на коленях. Я ждала успокоения и дождалась, но совсем другого. Он гладил мои плечи... не как любовник что-ли, не со страстью, а с заботой, защитой... умиротворяюще. Так детей ласкают и качают перед сном, поют колыбельную, а он говорил... И как ребёнка уложил рядом с собой. Я быстро уснула... Утром я проснулась одна.
Наталия подошла к дочери, сняла с её головы полотенце и поцеловала в ещё мокрые волосы:
– Надеюсь, ты сегодня никуда не переедешь?
Раздался телефонный звонок. Мать и дочь посмотрели друг на друга.
6
Телефон не умолкал, с каждым последующим звонком всё настойчивее требовал ответа. Подошла Наташа. Её ладонь легла на телефонную трубку и, ощущая вибрацию пластмассы, ждала, пока Кира не прошла мимо, в комнату.
– Слушаю... Да, я... Ой, Таня, здравствуй!... Давно, давно... Конечно, помню. И позвонить я собиралась... Ну, да – это цифра... А когда?.. А где?... Ну, я не знаю, сейчас такие дела... А кто ещё?.. М-да... Я тебе перезвоню. Спасибо большое! Пока, пока...
Наталия присоединилась к Кире, сидевшей на диване в запахнутом халате, нога на ногу, руки глубоко в карманах. Она очень интересовалась вопросом, сколько продержится её тапочек, если его вертеть на одном большом пальце ноги.
– Нас на день рождения приглашают...
– Я поняла. Я не пойду.
– А я хотела бы...
– Конечно, иди. Кого они ещё пригласили?
– Многих...
Телефон не дал ей договорить. Кира театральным жестом указала на него.
– Опять тебя...
Наталия слушала, а затем, прикрыв рукой микрофон, сказала только одно слово: «Да».
И тапочек соскользнул.
7
– Ты знаешь, я очень удивился приглашению. Нет, безусловно, мы периодически созваниваемся: как здоровье, работа, то, сё... И с Ириной, и с Татьяной, с мужьями их у меня сохранились дружеские отношения, и в гостях у них я иногда бываю. Но только... только в том случае, если гарантированно мы не пересечёмся: ты с Александром и я. По-моему, сёстры возвели это условие в принцип. Не хотят они повторения прошлой неловкой ситуации. А самому навязываться, ты же понимаешь... Но вы-то часто встречаетесь?
– Последние два-три года, нет... Как-то разладилась наша былая дружба. И не то, чтобы мы поссорились, нет, просто жизнь развела, отдалила. У них своё, у меня своё. Делиться радостью, а уж, тем более проблемами... стало незачем. Ничего нас больше не связывает... Даже не грустно уже... Но что-то я не помню... как ты сказал? неловкой ситуации.
– Немудрено... Было же когда...
Наташа и Сергей стояли, пережидая внезапно начавшейся снег с дождём, под пластиковым колпаком, редкого в сегодняшние времена сотовой связи, уличного телефона-автомата. Укрытие было ненадёжным – и ноги, и потрёпанная книга Жёлтых страниц, на стальном тросике висевшая где-то внизу, быстро намокали – надо было бы искать что-то другое, но... Но Наташе не хотелось перестать обнимать Сергея под распахнутой курткой, а ему не хотелось не согревать её.
– Тогда был такой же, как и сейчас, неприветливый, с колючими ветрами март месяц. Начало восьмидесятых... Со дня твоей свадьбы прошло три с половиной года, собственно, столько же, сколько с моего дембеля. Вспоминаешь? Ни звонков, ни встреч... Жили, скорее, на разных планетах, чем в одном городе. Может это и к лучшему, я почти смирился... И вдруг приглашение от двойнят на день рождения. Словно трогательный привет из наивной, беспечной юности... Коммуналка на Васильевском, купленная на шестерых бутылка красного вина, самый тёмный угол для танцев... Но главное, наивная убеждённость, что впереди лишь бесконечная любовь помноженная на бесконечность жизни... Мне захотелось вновь испытать это чувство, хотя бы тень его... Я поехал по знакомому адресу. Сталинский дом, подъезд с широкими лестницами и следами сожжённых спичек на побелке стен. Всё та же шахта лифта из металлической сетки и эхо на все этажи от грохота массивной двери и двух узких створочек кабины. Этаж я забыл, поднялся выше и пришлось спускаться мимо трубы мусоропровода. Точно, помню, что курить к нему бегали. Дальше квартира, длинный коридор с стёртым паркетом «в ёлочку», комната в тупичке. Осталось войти и увидеть тебя... Самообман кончился, ничего нельзя вернуть: ты пришла, но пришла с мужем.
– Да, да... Тогда ничего...
– Вот оно главное слово: ничего. Конечно, увидев вас двоих, я не рассчитывал, что ты кинешься мне на шею, уж тем более, что это сделает Александр. Но несколько приветливых слов, вежливый интерес... Ничего. Всё было очень жёстко. Твоё безразличие, оно не было притворным, оно полностью владело тобой и было... показным, жестоко нарочитым. Я ненавидел свою слабость, что поддался памяти и пришёл сюда. Всё было поперёк: обстановка, музыка, люди... Тебе не приятно слушать, я не буду...
– Продолжай... А хочешь, я продолжу?
– Любопытно.
Наталия упёрлась согнутыми руками в живот Сергея, хотела отстраниться, но он не позволил, сцепив руки у неё за спиной, и она сдалась, гораздо мягче, чем намеревалась, начала говорить:
– Ты меня перебил, а я хотела сказать, что тогда ничего другого и быть не могло. Сейчас объясню... Ты прав, три с половиной года о тебе ни слуху, ни духу... Я понимала – у тебя обида. А у меня Кира совсем ещё кроха, весь женский набор забот и тревог, пустеющие магазины, проблемы с жильём, работать где-то я пыталась. Муж, наконец... Но Александр оказался именно таким, каким и должен быть настоящий мужик: работал, как каторжный, каждую копейку нёс в дом, самостоятельно решал проблемы, в дочке души не чаял и любил... меня. Да, любил меня такой какой я была, и я к нему... привыкла. Всё только-только налаживаться стало, как тут этот чёртов день рождения. Помню ли я?.. Ведь не хотела идти, да Саша уговорил: отдохнёшь, развеешься... Уговорил, а сам... Ну, это оставим... Пошли, а там, ты... Накатило, к горлу подступило... Испугалась я очень, что не выдержу, сорвусь... Зачем мне это? Поэтому решила отвернуть тебя от себя, возненавидел чтобы... и сам оставил. Вот тебе и безразличие показное. Я старалась, всё вышло почти естественно... А что больно тебе было, знаю... Музыка заиграла... Как увидела, что подойти хочешь... пригласить... значит, обнимешь... к мужу на коленки запрыгнула, вцепилась в шею, чтобы оторвать было нельзя и... И у меня в жизни всё прекрасно и лучше быть не может. Так-то.. Твои глаза... не искала, а виделись они мне повсюду и за то, что я в них читала, прости.
Наталия взялась обеими руками за свитер Сергея, потянула к себе:
– Не могла я тогда по-другому... и потом... и всегда...
В ответ он сильнее запахнул полы куртки:
– Эгоист я конченный. Дальше собственной царапины ничего не хотел видеть, самого очевидного. Умнею я медленно и... не могу объяснить твоего внезапного появления на общей встрече тем же летом.
Наташа усмехнулась:
– Иногда после сцены ревности, устроенной мужем, женщине удаётся сохранить и семью, и любовь. Теперь понимаешь?
– Понимаю: такси давно надо было взять. Постой, я быстро...
Сергей выскочил было из под колпака, но Наташа поймала его за руку:
– Ну какое такси? Метро рядом...
До станции метро действительно было недалеко, но Сергея это не радовало, потому что выбор в пользу подземки однозначно говорил, что к нему домой Наталия не собирается. А чуть надавить?
– Метро? Намного удобнее, если...
– Серёжа, – Наташа застёгивала ему куртку, – если я говорю «метро», значит, «метро». Пошли... И лужи, пожалуйста, обходи с моей стороны... примета такая.
...Станция метро, располагающаяся в здании торгового центра, открылась совсем недавно и была конечной на ветке цвета 130,0,255 в наборе стандартной палитры. Желающих выехать из спального района в этот вечерний час нашлось немного, и Наталия с Сергеем стояли на длинной ленте ползущего вниз эскалатора практически одни. А навстречу, занимая всю оставшуюся ширину наклонного тоннеля, двигалась уставшая, молчаливая толпа, встречающая и провожающая неоднозначными взглядами целующихся мужчину и женщину.
– Граждане пассажиры, будьте внимательны на ступенях эскалатора!
Голос диктора был совсем не назидательным, а скорее, поощряющим.
– Спасибо! – сказал Сергей, проходя мимо улыбающейся женщины-контролёра.
Внизу пусто и тихо – поезда ходили с большими интервалами – и только гулкие неторопливые шаги двух людей раздавались по мраморному полу.
– А что так не вежливо? Вежливо меня в санаторий грёбанный отправляла, нянькой... А сама... Мужичка что ли нашла? А-га! В театр вместе ходить будете, книжки вслух читать, руки с мылом мыть... А про прицеп твой он знает? А про меня?
– Сволочь ты...
– Не сволочись, детка...Я ж его, как клопа, без сожаления... А ты, прибежишь... Я вашу семейную породу давно раскусил... Поехали, я тороплюсь...
Почему Кира поехала к общежитию этого подонка, она сама не знала. Ей нездоровилось, мутило. «А, поняла... Вещи свои заберу, чтобы девкам не раздаривал».
Кира вслед за Фёдором поднялась по выщербленным бетонным ступеням. Он не придержал дверь и не пропустил Киру вперёд себя, отчего створка с битыми стёклами больно ударила её деревянной перемычкой в выставленный локоть. Сразу же из полутёмного вестибюля пахнуло жареной рыбой и мочой. Кира стала дышать через раз и в шарфик, пока Фёдор тыкал пальцем в пластмассовую кнопку вызова лифта. Кнопка была деформирована огнём зажигалки подрастающего поколения и плохо нажималась. Наконец, двери лифта открылись, и, к сожалению, надо было войти внутрь кабины. Кира забилась в самый угол, с отвращением прижимаясь к заплёванным надписям на стенах, но это было всё-таки лучше, чем касаться Фёдора. Лифт полз и грохотал, Кира, прикрыв глаза, неслышно читала стихи.
…Он навалился на неё сразу, как только они вошли в перегороженную двумя шкафами комнату. И раньше такое бывало, но тогда ей казалось это донельзя романтичным. Сейчас отвратительным. У Киры помутнело в глазах, её затрясло и стошнило.
5
Припарковать автомобиль вечером возле дома – проблема. Зима уменьшает шансы найти свободное место в обратной зависимости от количества выпавшего снега. Величиной усилий дворников, в основном, теплолюбивых иностранных граждан, можно пренебречь, как ничтожно малой.
Но Кире повезло: она увидела отъезжающий от соседней парадной седан и без колебаний поставила свою машинку на его просторное место.
«Замечательно. А то у меня нет ни настроения, ни здоровья крутиться вокруг дома. Скорее бы в ванну, сбросить с себя всё, смыть, смыть мерзкий запах этой скотины, его кровь и кожу с расцарапанной морды, а за одно, и память двух лет... Необходимо собраться. Незачем матери видеть меня в таком состоянии. Я сильная, я смогу... Уже могу».
… Наталии показалось, что раздался звук входной двери, потом какое-то шуршание, потом всё стихло.
– Кира, это ты?
Молчание.
Наталия оторвалась от плиты, уменьшила под кипящими кастрюлями язычки синего пламени и, вытирая руки об фартук, вышла в прихожую. Там на полу лежала брошенная, с вывернутыми рукавами, шуба дочери, её сумочка висела на ручке двери. Шапки было не видно, зато тапочки остались не тронутыми. Наталия всё прибрала и подошла к дверям ванной комнаты, за которыми слышался шум душа и какой-то сдавленно-рыгающий стон.
–Кира, открой. Я помогу.
Щёлкнула задвижка. Наталия вошла.
Некоторое время спустя, Кира, в запахнутом махровом халате, с накрученным на голове полотенцем, сидела на кухне, двумя руками поднося к губам большую кружку с горячем чаем, и, прикрывая глаза, с наслаждением прихлёбывала.
– Может, съешь чего-нибудь? Обед почти готов.
– Нет, мама, спасибо. Не лезет ничего. Чаю попью.
Наталия сидела около дочери, смотрела на бледное, измученное токсикозом, лицо. Ей всё было понятно. Не понятно было только одно – радоваться ей этой беременности или повеситься. Кто будущий отец ребёнка у Наталии сомнений не было.
– Сколько недель?
– Около девяти.
«Она родит, переедет к нему. Пусть так, но Алёша... мой».
– Всё вышло по-твоему. Ты счастлива?
– Разве я выгляжу счастливой?
– Это пройдёт.
– Да, пройдёт. А боль останется. Мама! Как мне тяжело! Почему я нелюбима? Ты слышишь – Сергей не любит меня. Мы не общаемся, но я знаю. Он тебе звонит, но иногда к телефону подхожу я. Он начинает говорить с тобой, он хочет говорить только с тобой... Что во мне не так? Почему я... это не ты? Ведь я плоть от плоти твоей, я почти что ты! Я не хуже... я... я...
Чай стал проливаться на халат.
– Ты лучше. Он не стоит тебя.
– Не говори так. Он не виноват. Я всё исправлю и не буду помехой. Всё решено: мы переезжаем и Алёша согласился. Пока нас двое, потом будет больше...
Слова дочери согнули Наташу, словно ветку яблони тяжестью снега. Она, никогда не знавшая одиночества, почувствовала вдруг его безжалостный холод. Почувствовала, но не испугалась, до конца не понимая ужаса старческой одинокой жизни, зная лишь, что это несправедливо и очень досадно. За что? Не она ли ради них... Нет, этого нельзя объяснять, если её не понимают, то нельзя, значит поздно и не смогла она.
Наташа опустила голову, а рукой дотянулась до Киры. Едва слышно произнесла:
– Я не отпущу ни тебя, ни внука. Я без вас... умру.
Кира, отрицая слова матери, также тихо, но твёрдо ответила:
– Пуповина, в конце концов, всегда должна быть разорвана. Нет вариантов.
– Нет, есть! – Наталия взорвалась, вскинула голову. – Я заставлю Сергея признать ребёнка и...и...
– Боже, мама, ты до сих пор не поняла: я обманула тебя и Сергей совсем тут не причём. Это Фёдор.
– Как Фёдор?
– Как все...
– Кира, не шути. Я сейчас спрошу, а ты ответь: ты спала с Сергеем?
– Да, мы спали в одной постели. Сядь, да садись же, мама! И спокойно выслушай меня.
Кира, тщательно подбирая слова, начала рассказывать о той поездке.
– Да, Сергей сам предложил мне поехать с ним на дачу. Разве я могла отказаться? Да мне было всё равно куда ехать, плыть, бежать, идти... И не важно, что надо при этом делать: переходить ли улицу, стоять в очередях, ждать трамвая, заправлять машину... Молча или разговаривая... И сколько бы это не длилось: минута, день, вся жизнь... Всё имеет смысл, будь мы вместе... Но вместе была только я, со своими наивными ожиданиями необыкновенных часов близости. А достались мне лишь крохи... И другого быть не могло... Теперь понимаю, что первопричиной приглашения явилось сочувствие, даже жалость – это самое последние, что ждёт женщина от любимого мужчины.
Подробности, мелочи бытовые я рассказывать не буду – оставь их мне, тебе они не интересны будут... Только к вечеру мы разговорились, разоткровенничались о жизни, я о своей больше, он о своей меньше. Но уже тогда я почувствовала, что у него есть очень сильная привязанность, преодолеть которую мне будет сложно. Сергей говорил о тебе. Я была рядом, вечер, мы одни, а он говорил... о тебе... Я постелила ему в Алёшкиной комнате, сама легла у себя... Перед сном Сергей сказал мне что-то банальное, что-то про друзей. Я обиделась, закрылась... Не скрою, я хотела, чтобы он вошёл... И, когда он... в общем, когда он вернулся с улицы, я уже открыла дверь спальни... Напрасно всё: Сергей просто грелся у печки... Я расплакалась.
А вот и финал. Он подошёл ко мне, сел рядом на постель. Молчал, я рыдала, лёжа у него на коленях. Я ждала успокоения и дождалась, но совсем другого. Он гладил мои плечи... не как любовник что-ли, не со страстью, а с заботой, защитой... умиротворяюще. Так детей ласкают и качают перед сном, поют колыбельную, а он говорил... И как ребёнка уложил рядом с собой. Я быстро уснула... Утром я проснулась одна.
Наталия подошла к дочери, сняла с её головы полотенце и поцеловала в ещё мокрые волосы:
– Надеюсь, ты сегодня никуда не переедешь?
Раздался телефонный звонок. Мать и дочь посмотрели друг на друга.
6
Телефон не умолкал, с каждым последующим звонком всё настойчивее требовал ответа. Подошла Наташа. Её ладонь легла на телефонную трубку и, ощущая вибрацию пластмассы, ждала, пока Кира не прошла мимо, в комнату.
– Слушаю... Да, я... Ой, Таня, здравствуй!... Давно, давно... Конечно, помню. И позвонить я собиралась... Ну, да – это цифра... А когда?.. А где?... Ну, я не знаю, сейчас такие дела... А кто ещё?.. М-да... Я тебе перезвоню. Спасибо большое! Пока, пока...
Наталия присоединилась к Кире, сидевшей на диване в запахнутом халате, нога на ногу, руки глубоко в карманах. Она очень интересовалась вопросом, сколько продержится её тапочек, если его вертеть на одном большом пальце ноги.
– Нас на день рождения приглашают...
– Я поняла. Я не пойду.
– А я хотела бы...
– Конечно, иди. Кого они ещё пригласили?
– Многих...
Телефон не дал ей договорить. Кира театральным жестом указала на него.
– Опять тебя...
Наталия слушала, а затем, прикрыв рукой микрофон, сказала только одно слово: «Да».
И тапочек соскользнул.
7
– Ты знаешь, я очень удивился приглашению. Нет, безусловно, мы периодически созваниваемся: как здоровье, работа, то, сё... И с Ириной, и с Татьяной, с мужьями их у меня сохранились дружеские отношения, и в гостях у них я иногда бываю. Но только... только в том случае, если гарантированно мы не пересечёмся: ты с Александром и я. По-моему, сёстры возвели это условие в принцип. Не хотят они повторения прошлой неловкой ситуации. А самому навязываться, ты же понимаешь... Но вы-то часто встречаетесь?
– Последние два-три года, нет... Как-то разладилась наша былая дружба. И не то, чтобы мы поссорились, нет, просто жизнь развела, отдалила. У них своё, у меня своё. Делиться радостью, а уж, тем более проблемами... стало незачем. Ничего нас больше не связывает... Даже не грустно уже... Но что-то я не помню... как ты сказал? неловкой ситуации.
– Немудрено... Было же когда...
Наташа и Сергей стояли, пережидая внезапно начавшейся снег с дождём, под пластиковым колпаком, редкого в сегодняшние времена сотовой связи, уличного телефона-автомата. Укрытие было ненадёжным – и ноги, и потрёпанная книга Жёлтых страниц, на стальном тросике висевшая где-то внизу, быстро намокали – надо было бы искать что-то другое, но... Но Наташе не хотелось перестать обнимать Сергея под распахнутой курткой, а ему не хотелось не согревать её.
– Тогда был такой же, как и сейчас, неприветливый, с колючими ветрами март месяц. Начало восьмидесятых... Со дня твоей свадьбы прошло три с половиной года, собственно, столько же, сколько с моего дембеля. Вспоминаешь? Ни звонков, ни встреч... Жили, скорее, на разных планетах, чем в одном городе. Может это и к лучшему, я почти смирился... И вдруг приглашение от двойнят на день рождения. Словно трогательный привет из наивной, беспечной юности... Коммуналка на Васильевском, купленная на шестерых бутылка красного вина, самый тёмный угол для танцев... Но главное, наивная убеждённость, что впереди лишь бесконечная любовь помноженная на бесконечность жизни... Мне захотелось вновь испытать это чувство, хотя бы тень его... Я поехал по знакомому адресу. Сталинский дом, подъезд с широкими лестницами и следами сожжённых спичек на побелке стен. Всё та же шахта лифта из металлической сетки и эхо на все этажи от грохота массивной двери и двух узких створочек кабины. Этаж я забыл, поднялся выше и пришлось спускаться мимо трубы мусоропровода. Точно, помню, что курить к нему бегали. Дальше квартира, длинный коридор с стёртым паркетом «в ёлочку», комната в тупичке. Осталось войти и увидеть тебя... Самообман кончился, ничего нельзя вернуть: ты пришла, но пришла с мужем.
– Да, да... Тогда ничего...
– Вот оно главное слово: ничего. Конечно, увидев вас двоих, я не рассчитывал, что ты кинешься мне на шею, уж тем более, что это сделает Александр. Но несколько приветливых слов, вежливый интерес... Ничего. Всё было очень жёстко. Твоё безразличие, оно не было притворным, оно полностью владело тобой и было... показным, жестоко нарочитым. Я ненавидел свою слабость, что поддался памяти и пришёл сюда. Всё было поперёк: обстановка, музыка, люди... Тебе не приятно слушать, я не буду...
– Продолжай... А хочешь, я продолжу?
– Любопытно.
Наталия упёрлась согнутыми руками в живот Сергея, хотела отстраниться, но он не позволил, сцепив руки у неё за спиной, и она сдалась, гораздо мягче, чем намеревалась, начала говорить:
– Ты меня перебил, а я хотела сказать, что тогда ничего другого и быть не могло. Сейчас объясню... Ты прав, три с половиной года о тебе ни слуху, ни духу... Я понимала – у тебя обида. А у меня Кира совсем ещё кроха, весь женский набор забот и тревог, пустеющие магазины, проблемы с жильём, работать где-то я пыталась. Муж, наконец... Но Александр оказался именно таким, каким и должен быть настоящий мужик: работал, как каторжный, каждую копейку нёс в дом, самостоятельно решал проблемы, в дочке души не чаял и любил... меня. Да, любил меня такой какой я была, и я к нему... привыкла. Всё только-только налаживаться стало, как тут этот чёртов день рождения. Помню ли я?.. Ведь не хотела идти, да Саша уговорил: отдохнёшь, развеешься... Уговорил, а сам... Ну, это оставим... Пошли, а там, ты... Накатило, к горлу подступило... Испугалась я очень, что не выдержу, сорвусь... Зачем мне это? Поэтому решила отвернуть тебя от себя, возненавидел чтобы... и сам оставил. Вот тебе и безразличие показное. Я старалась, всё вышло почти естественно... А что больно тебе было, знаю... Музыка заиграла... Как увидела, что подойти хочешь... пригласить... значит, обнимешь... к мужу на коленки запрыгнула, вцепилась в шею, чтобы оторвать было нельзя и... И у меня в жизни всё прекрасно и лучше быть не может. Так-то.. Твои глаза... не искала, а виделись они мне повсюду и за то, что я в них читала, прости.
Наталия взялась обеими руками за свитер Сергея, потянула к себе:
– Не могла я тогда по-другому... и потом... и всегда...
В ответ он сильнее запахнул полы куртки:
– Эгоист я конченный. Дальше собственной царапины ничего не хотел видеть, самого очевидного. Умнею я медленно и... не могу объяснить твоего внезапного появления на общей встрече тем же летом.
Наташа усмехнулась:
– Иногда после сцены ревности, устроенной мужем, женщине удаётся сохранить и семью, и любовь. Теперь понимаешь?
– Понимаю: такси давно надо было взять. Постой, я быстро...
Сергей выскочил было из под колпака, но Наташа поймала его за руку:
– Ну какое такси? Метро рядом...
До станции метро действительно было недалеко, но Сергея это не радовало, потому что выбор в пользу подземки однозначно говорил, что к нему домой Наталия не собирается. А чуть надавить?
– Метро? Намного удобнее, если...
– Серёжа, – Наташа застёгивала ему куртку, – если я говорю «метро», значит, «метро». Пошли... И лужи, пожалуйста, обходи с моей стороны... примета такая.
...Станция метро, располагающаяся в здании торгового центра, открылась совсем недавно и была конечной на ветке цвета 130,0,255 в наборе стандартной палитры. Желающих выехать из спального района в этот вечерний час нашлось немного, и Наталия с Сергеем стояли на длинной ленте ползущего вниз эскалатора практически одни. А навстречу, занимая всю оставшуюся ширину наклонного тоннеля, двигалась уставшая, молчаливая толпа, встречающая и провожающая неоднозначными взглядами целующихся мужчину и женщину.
– Граждане пассажиры, будьте внимательны на ступенях эскалатора!
Голос диктора был совсем не назидательным, а скорее, поощряющим.
– Спасибо! – сказал Сергей, проходя мимо улыбающейся женщины-контролёра.
Внизу пусто и тихо – поезда ходили с большими интервалами – и только гулкие неторопливые шаги двух людей раздавались по мраморному полу.
