– Что ты сказал?... От бани?.. Так они эта, кажется, во времянке... У-фф... Да, точно, на стене, справа... А тебе зачем?
Александр направился к двери.
– Затопить хочу. Кости погреть. Помыться, переодеться...
–Хорошо, но пока там всё нагреется...Час-полтора?... Успеем вместе поужинать.
Кире очень хотелось, чтобы Алёша пообщался с дедом.
– Конечно... посидим ещё.
Александр вышел, а у Наталии от сковороды повалил дым: блин подгорел.
…Круглый стол, застеленный узорной скатертью по всем правилам: заглаженная складка строго по его середине, края не свисают по бокам ниже сидений стульев, – всегда был культовым местом сбора всей семьи. Будь то в городской квартире или здесь, на даче. Места также закрепились за каждым из домочадцев своим неизменным образом, меняясь только от наплыва родственников или гостей хлебосольного дома. Наталия всегда сидела так, что бы было удобно в любой момент выйти на кухню. Однозначно от неё слева – муж, справа – дочь. Но когда Алеша начал сидеть за общим столом, он занял место рядом с бабушкой, оставив место Киры возле отца. Правда, было в её жизни два периода, когда сюда вклинивались некие мужчины, которым близость с тестем, или будущим тестем, позволяла сподручно чокнуться с ним запотевшими рюмочками.
Наталия свято верила в центростремительную силу притяжения круглого семейного стола и строго требовала соблюдения негласных правил.
Однако, в этот раз было иначе. Александр сел между дочерью и внуком, нарочито обращая внимание жены на своё общение с ними, особенно с Алёшкой. Они громко балагурили, почём зря толкались, вспоминали весёлые случаи. Александр то и дело спрашивал мальчишку: «А помнишь?..», и искоса поглядывал на Наташу. Короче... Наизмывался над ней в волю, без слов, но наглядно, обвиняя её в нежелании вернуть всё на круги своя. Не выдержав, она ушла... мыть посуду. А Кира, хоть и считала, что воссоединение родителей было бы лучшем решением в сложившихся для неё обстоятельствах, но чисто по-женски, поддержала мать и стала молчаливо собирать тарелки и чашки, завершая этим общий ужин.
– Дед, расскажи ещё...
Алёша дёргал за рукав примолкшего Александра, но тот решительно поднялся:
– Всё. Я в баню.
Сказал и ушёл.
17
Сергей разблокировал мобильник, и появились яркие цифры – 22: 53.
«Вот времена настали. Чтобы узнать, который час, надо смотреть в телефон...Заполонили эти гаджеты, плюнуть не куда, чтобы в какой- нибудь экран не угодить. Заигралось человечество... Однако, если я хочу казаться точным и вежливым, нужно идти».
Идти никуда не хотелось, тем более, париться в баню – Сергей не был ярым фанатом этой традиционной дачной развлекухи, но мог поддержать компанию своих друзей, того же Стольника или Фикуса, находивших необъяснимое удовольствие, а главное, здоровье, в обливании потом и хлестании веником по мослам. Так то с друзьями. А Наташин муж пока у него в друзьях не числился и, на отказ от своего невнятного предложения, и на совет не разбазаривать семейные деньги, мог отреагировать адекватно (или как раз неадекватно), например, облить Сергея кипятком. А что: раззява в бане – заметка в местной газете, листок полицейского протокола, несколько страничек в медицинской карте...
«Но не пойти... нет, это невозможно. Как это там: мир должен быть заключён, нужна мирная передышка. (ПСС, т. 35)... Александру ещё столько предстоит узнать нового...»
Сергей побросал в пакет собранное заранее бельишко, шлёпки в полиэтилене и полотенце с мыльницей. Пора.
...Речи, чтобы забраться на верхнюю полку, и быть не могло: Сергей примостился в самом низу, где температура была градусов на двадцать меньше, да и то, он хватал влажный воздух полуоткрытым ртом, не мог проморгаться от заливающего глаза пота и, что называется, всей... первой чакрой чувствовал даже через полотенце в виде набедренной повязки обжигающие доски. А привычный к сто градусному жару, Александр легко спрыгивал откуда-то из под потолка и невозмутимо брызгал на камни воду. Вода, не успевающая испарится, превращалась в тяжёлый пар, который быстро обволакивал и оседал на любой поверхности, прежде всего, на теле Сергея, гарантируя ему спазм сосудов. Ну очень оздоровляющая процедура...
– Как самочувствие?
– Исцеляюсь...
– Может пивко брызнем?
– Что ж... брызни.
Донёсся запах кислых дрожжей. Фанатеющий Александр довольно крякнул, как дверь в парную открылась, из соседней душевой пахнуло свежим воздухом и вошёл Алёша, в одной войлочной будёновке на голове.
– Дверь, дверь... – Александр подскочил к внуку, быстро заглянул в душевую и с силой захлопнул массивную дверь. Потом взял мальчика за плечи, развернул к себе лицом и спросил немного раздражённым тоном:
– Ты чего пришёл?
– Мама велела, но я сам хотел... с тобой.
Александр закашлялся:
– Ну ладно... садись... подальше от печки.
Сергей встал со скамьи и позвал Алёшу:
– Иди садись на моё место, – он похлопал по доскам. – Здесь терпимо... Привет!
Мальчик пожал протянутую ему руку:
– Здравствуйте. Спасибо... Я знаю – Вы наш сосед.
– Типа того... Жарко, да? Как в жерле Ородруина...
Мальчик понимающе покивал головой, ответил... и паузы между вопросами стали делаться короче, ответы длиннее, а духота легче переноситься.
«Некстати, некстати Алёша пришёл... А впрочем, его присутствие, беседа снимает лишнее подозрение... Блин, баню жалко, но оно того стоит. Скоро уже... Минут через десять выгляну – Фёдор должен быть на месте. Предупрежу, чтобы спрятался, пока я внука не выпровожу».
Александр забрался на самый верх, растянулся на спине во весь рост, положив руки под голову. Сергею из-за висящего в воздухе пара и отсутствия очков он был почти не виден, но хорошо слышен.
– Так как моё предложение? – перебил Александр внука на полуслове.
– Как говорит мой друг Фикус, не катит.
– Я так и думал... – безразлично закончил разговор Александр.
Но вот он поднялся.
– За веничком схожу...– открыл дверь и быстро скрылся за ней в клубах пара.
Прошло минут пятнадцать, но Александр не возвращался. Алёша ёрзал, ёрзал на скамейке, не выдержал и сказал:
– Я в туалет хочу. Он у нас там... где душ.
– Иди, конечно... Хватит уж париться,– ответил Сергей.
Ему самому давно надоело, хотелось ополоснуться, одеться в чистое, холодного сока...
Мальчик подбежал к двери, толкнул её, но дверь не открылась. Ещё раз – безрезультатно. Он недоуменно посмотрел на Сергея.
– Давай, я...
Но и у него ничего не получилось. Тогда Сергей навалился на неё плечом, ноги скользили, дверь поддалась, чуть приоткрылась, но стоило уменьшить напор, как она вернулась на место.
– Странно, если она вдруг от паров пива неожиданно разбухла, то её просто было бы не сдвинуть. А так, словно мягкий, упругий демпфер позволяет открыть на пару сантиметров, а дальше – стоп... Совсем не хорошо.
Алёша пробовал звать деда, стучать кулаками, ответа не было.
Сергею положение казалось по началу забавным, но время шло и ничего не менялось. Впрочем, нет: ситуация резко ухудшилась и стала по-настоящему опасной, когда, пытаясь в очередной раз отодвинуть что-то держащее дверь, Сергей почувствовал едкий дым. А вскоре стал ясно слышен характерный звук горящего дерева и усиливающийся вой пламени. Угроза исходила из душевой и с потолка.
«Крыша бани горит, стена... Блин, шел в баню на ногах, а из бани на дровнях .. Сгорим ведь...Что делать-то?»
Дым стал проникать в парилку со всех щелей, видимость упала почти до нуля, дышать совсем стало трудно.
– Алёша, ложись на пол. Давай я тебе шапку намочу, через неё дыши..
Парень был испуган, да и кто бы не испугался, находясь взаперти охваченной огнём бане?
В голове Сергея мелькали бредовые идеи спасения: он их опровергал и лихорадочно хватался за новые. Выхода не было. Или был?
«Пол проливной... доска не шпунтованная... А если камни? »
Алёша с удивлением и надеждой смотрел, как Сергей разорвал полотенце на две части, намотал их на свои ладони, подошёл к печи с горячими валунами. Неожиданно схватил один, крича от боли и тяжести, с силой ударил им в пол у одной из стен парилки. Пол зазвенел, но не поддался. Тогда снова: крик, удар... И снова: крик, удар... И снова...
Послышался грохот сложившейся крыши, и открытое пламя ворвалось через потолок, проломленный горящей балкой.
18
...– За веничком схожу...
Александр переступил порог парилки. Окутанный паром, он закрыл дверь и хотел сделать шаг, когда увидел направленный на себя чернённый набалдашник глушителя пистолета, слегка подрагивающий в руке человека в камуфляже, стоящего слева в двух метрах, возле душевой кабины и унитаза.
– Ты?.. – ошеломлённо только и успел сказать Александр Павлович, как вдруг поскользнулся и, падая, ударился затылком об металлическую ручку им же закрытой двери, сполз вниз и остался полулежать, упираясь ногами в противоположную стену узкого помещения. Сверху на запрокинутый лоб упала первая капля его крови, но он уже не чувствовал ни её бега мимо открытых глаз, ни холодного бензина на своём теле.
– Я... Но ты сам... Обидно.
Человек чиркнул спичкой, бросил её в лужу разлитой им горючки. Всё вспыхнуло, а он суетливо выбежал в темный предбанник, дальше наружу, крадучись вдоль стены бани, через канаву, на дорогу и в лес.
19
– Мама, признайся – это ты?
Кира подошла, встала за спиной, положив ладони на плечи матери, сидевшей за прибранным столом с книгой в руках.
Книга читалась плохо, и вовсе не потому, что сюжет был скучен, совсем нет, или автору-графоману представилась возможность утомить читателя глубиной прорисовки характеров и эмоций своих персонажей, нет, вполне убедительно, или не было в ней оригинальных мыслей, метких замечаний, юмора (в конце концов, каждый пишет как может и воля читателя – не читать и захлопнуть книгу) – нет, не поэтому. Наталия к вечеру просто устала и сопереживать книжным героям сил не осталось. Сейчас она держала книгу словно щит, надеясь укрыться за ним от неудобных вопросов дочери. За последние сутки Кира несколько раз пыталась завести откровенный разговор, но Наталии пока удавалось увильнуть, отмолчаться.
– Не понимаю, что я должна тебе,– она, не отрываясь от чтения, пожала плечами.
Кира убрала руки, но была настроена решительно.
–Я Алёшку специально отослала к деду в баню, чтобы поговорить с тобой. За что ты меня ненавидишь?
Наташа отложила книгу.
– Я? Тебя? Доченька, я ради тебя...
– Вот-вот, ради меня, а ты меня спросила? Всё всегда сама... Только напрасно это, будет только хуже. Не сразу, но обязательно будет хуже.
– Не понимаю, почему...
– Любви нет...
– Сергей так сказал? Вы говорили?
Молодая женщина сделала несколько шагов к окну. Что-либо различить в нём уже было нельзя, только у самого стекла ветер качал хвойную ветку. Обращаясь к ней, Кира произнесла:
– Говорить необязательно, это же видно. Видно, что любит, но... не так. Он хочет по головке меня гладить, сопли платком вытирать, слушать и рассказывать, воспитывать и опекать. Сергей видит во мне женщину ровно на столько, на сколько отец видит женщину в повзрослевшей дочери. Это и много и очень мало...
Кира обернулась, замялась, не решаясь спросить:
– Может...
– Не может! – Наталия, срывая голос, выкрикнула эти слова, но продолжила более ровно. – Твой отец... очень хороший человек и сделал всё возможное, чтобы поднять на ноги и тебя, и твоего сына. Сама это знаешь. Тебе не в чем упрекнуть отца, а мне – и его, и... себя.
– Да, но...
– То, что произошло?...–Наташа опустила глаза, откинулась на спинку стула и, как бы сама себе, ответила:
– Это закономерно и могло бы стать трагедией, случись гораздо раньше. А сейчас... Сейчас страха нет и мне всё равно, что дальше мы будем без него, я просто говорю ему «спасибо» и прощаю.
Щемящее чувство расставания с главной частью прожитой жизни, с пролетевшими, будто стая стрижей, тремя – нет, больше! – десятками лет, охватило Наталию. Воспоминания, непоследовательной вереницей, то важные, то совсем незначительные всплывали, сопровождаемые отголосками прошлых эмоций, и одинаково исчезали, оставляя лишь короткое сожаление, что ни повторить, ни догнать... невозможно.
Но разве завтра не наступит, и всё, что могло случиться с ней, уже случилось? Или её любовь уже никому не нужна? Даже Сергею? Нужна, конечно нужна. Но как поделить её?
Стоп, стоп, стоп! Что-то привычное, неправильное, сопровождавшее её по жизни, но с облегчением оставленное, вдруг бумерангом вернулось. Дочь абсолютно права – это будет ужасно: встречи, с негласного согласия... Киры, словно отступные за иллюзию благополучия; запреты, возложенные на себя, как дань от собственного одиночества; неминуемая расплата за подмену искренних чувств на их суррогаты. Недопустимо, немыслимо.
Наталия в задумчивости водила пальцем по узорам скатерти.
Да, все они, движимые самыми честными намерениями в отношении родных людей: и Наташа в беспокойстве своём о Кире с Алёшей; и Кира в нежелании мешать соединению Наталии и Сергея; и Сергей, наоборот, в желании плюнуть на себя и спасти Наташу – оказались в патовой ситуации. Где же выход из неё?
– Мама! Очнись же! Пожар!
20
В окружающей темноте горящая баня выглядела сюрреалистическим реквизитом какого-то сумасшедшего спектакля. Огнём был охвачен предбанник, стёкла единственного окна которого большей частью лопнули и вывалились из сгоревшей фрамуги, а жалкие остатки входной двери едва держались на петлях, открывая в проёме сплошную огненную стену. Она рвалась вверх, на крышу, выжигая кровлю, выжигая обнажённые балки и стропила, готовых обрушиться в любой момент. Жутким фейерверком пожар выстреливал в ночное небо снопы искр, головешки падали на размягчённую жаром землю. А ветер, дополняя общее безумство, с глухим свистом носил по участку дым и черные хлопья пепла, клонил пламя к соседним постройкам.
Лишь небольшая часть бани оставалась относительно целой, но что происходило там, внутри, было неизвестно.
Наталия и Кира, выбежав на крыльцо, не могли поверить в реальность происходящего. Они искали глазами Алёшу, будучи абсолютно уверенными, что он вне опасности, что Александр успел вывести мальчика. Но ни того, ни другого не было видно, и на истошные крики женщин никто не отзывался.
Вдруг Кира вся замерла, кровь отхлынула от её лица, даже в сполохах огня, оно сделалось белым, глаза остановились на горящей двери.
– Алёша! – прошептали губы, и Кира рванулась к проёму.
Она бежала, бежала, пока не наткнулась на стену жара, остановилась, не замечая, как огонь запалил на ней одежду, на секунду, чтобы в следующее мгновение войти в ад, и найти и спасти из него своего ребёнка.
Этого последнего мгновения хватило Наталии, чтобы обхватить дочь руками, слиться с ней, задержать.
– Стой! Стой! Дура! – и тут же. – Доченька, родная, не надо!
Она стала оттаскивать, отчаянно пытающуюся вырваться, Киру подальше от пекла, но споткнулась и они повалились на землю. Наталия выбралась из под внезапно переставшей сопротивляться дочери и, стоя на коленях, лихорадочно рвала и срывала с неё горящую безрукавку. Молодая женщина неожиданно дернулась всем телом, напряглась, гримаса страха и муки исказила её лицо. Она завозила руками, сначала по прошлогодней траве, потом по своему телу, стараясь что-то нащупать внизу живота, подогнула ноги, выше, и, зажав ими свои ладони, перевернулась на бок.
Александр направился к двери.
– Затопить хочу. Кости погреть. Помыться, переодеться...
–Хорошо, но пока там всё нагреется...Час-полтора?... Успеем вместе поужинать.
Кире очень хотелось, чтобы Алёша пообщался с дедом.
– Конечно... посидим ещё.
Александр вышел, а у Наталии от сковороды повалил дым: блин подгорел.
…Круглый стол, застеленный узорной скатертью по всем правилам: заглаженная складка строго по его середине, края не свисают по бокам ниже сидений стульев, – всегда был культовым местом сбора всей семьи. Будь то в городской квартире или здесь, на даче. Места также закрепились за каждым из домочадцев своим неизменным образом, меняясь только от наплыва родственников или гостей хлебосольного дома. Наталия всегда сидела так, что бы было удобно в любой момент выйти на кухню. Однозначно от неё слева – муж, справа – дочь. Но когда Алеша начал сидеть за общим столом, он занял место рядом с бабушкой, оставив место Киры возле отца. Правда, было в её жизни два периода, когда сюда вклинивались некие мужчины, которым близость с тестем, или будущим тестем, позволяла сподручно чокнуться с ним запотевшими рюмочками.
Наталия свято верила в центростремительную силу притяжения круглого семейного стола и строго требовала соблюдения негласных правил.
Однако, в этот раз было иначе. Александр сел между дочерью и внуком, нарочито обращая внимание жены на своё общение с ними, особенно с Алёшкой. Они громко балагурили, почём зря толкались, вспоминали весёлые случаи. Александр то и дело спрашивал мальчишку: «А помнишь?..», и искоса поглядывал на Наташу. Короче... Наизмывался над ней в волю, без слов, но наглядно, обвиняя её в нежелании вернуть всё на круги своя. Не выдержав, она ушла... мыть посуду. А Кира, хоть и считала, что воссоединение родителей было бы лучшем решением в сложившихся для неё обстоятельствах, но чисто по-женски, поддержала мать и стала молчаливо собирать тарелки и чашки, завершая этим общий ужин.
– Дед, расскажи ещё...
Алёша дёргал за рукав примолкшего Александра, но тот решительно поднялся:
– Всё. Я в баню.
Сказал и ушёл.
17
Сергей разблокировал мобильник, и появились яркие цифры – 22: 53.
«Вот времена настали. Чтобы узнать, который час, надо смотреть в телефон...Заполонили эти гаджеты, плюнуть не куда, чтобы в какой- нибудь экран не угодить. Заигралось человечество... Однако, если я хочу казаться точным и вежливым, нужно идти».
Идти никуда не хотелось, тем более, париться в баню – Сергей не был ярым фанатом этой традиционной дачной развлекухи, но мог поддержать компанию своих друзей, того же Стольника или Фикуса, находивших необъяснимое удовольствие, а главное, здоровье, в обливании потом и хлестании веником по мослам. Так то с друзьями. А Наташин муж пока у него в друзьях не числился и, на отказ от своего невнятного предложения, и на совет не разбазаривать семейные деньги, мог отреагировать адекватно (или как раз неадекватно), например, облить Сергея кипятком. А что: раззява в бане – заметка в местной газете, листок полицейского протокола, несколько страничек в медицинской карте...
«Но не пойти... нет, это невозможно. Как это там: мир должен быть заключён, нужна мирная передышка. (ПСС, т. 35)... Александру ещё столько предстоит узнать нового...»
Сергей побросал в пакет собранное заранее бельишко, шлёпки в полиэтилене и полотенце с мыльницей. Пора.
...Речи, чтобы забраться на верхнюю полку, и быть не могло: Сергей примостился в самом низу, где температура была градусов на двадцать меньше, да и то, он хватал влажный воздух полуоткрытым ртом, не мог проморгаться от заливающего глаза пота и, что называется, всей... первой чакрой чувствовал даже через полотенце в виде набедренной повязки обжигающие доски. А привычный к сто градусному жару, Александр легко спрыгивал откуда-то из под потолка и невозмутимо брызгал на камни воду. Вода, не успевающая испарится, превращалась в тяжёлый пар, который быстро обволакивал и оседал на любой поверхности, прежде всего, на теле Сергея, гарантируя ему спазм сосудов. Ну очень оздоровляющая процедура...
– Как самочувствие?
– Исцеляюсь...
– Может пивко брызнем?
– Что ж... брызни.
Донёсся запах кислых дрожжей. Фанатеющий Александр довольно крякнул, как дверь в парную открылась, из соседней душевой пахнуло свежим воздухом и вошёл Алёша, в одной войлочной будёновке на голове.
– Дверь, дверь... – Александр подскочил к внуку, быстро заглянул в душевую и с силой захлопнул массивную дверь. Потом взял мальчика за плечи, развернул к себе лицом и спросил немного раздражённым тоном:
– Ты чего пришёл?
– Мама велела, но я сам хотел... с тобой.
Александр закашлялся:
– Ну ладно... садись... подальше от печки.
Сергей встал со скамьи и позвал Алёшу:
– Иди садись на моё место, – он похлопал по доскам. – Здесь терпимо... Привет!
Мальчик пожал протянутую ему руку:
– Здравствуйте. Спасибо... Я знаю – Вы наш сосед.
– Типа того... Жарко, да? Как в жерле Ородруина...
Мальчик понимающе покивал головой, ответил... и паузы между вопросами стали делаться короче, ответы длиннее, а духота легче переноситься.
«Некстати, некстати Алёша пришёл... А впрочем, его присутствие, беседа снимает лишнее подозрение... Блин, баню жалко, но оно того стоит. Скоро уже... Минут через десять выгляну – Фёдор должен быть на месте. Предупрежу, чтобы спрятался, пока я внука не выпровожу».
Александр забрался на самый верх, растянулся на спине во весь рост, положив руки под голову. Сергею из-за висящего в воздухе пара и отсутствия очков он был почти не виден, но хорошо слышен.
– Так как моё предложение? – перебил Александр внука на полуслове.
– Как говорит мой друг Фикус, не катит.
– Я так и думал... – безразлично закончил разговор Александр.
Но вот он поднялся.
– За веничком схожу...– открыл дверь и быстро скрылся за ней в клубах пара.
Прошло минут пятнадцать, но Александр не возвращался. Алёша ёрзал, ёрзал на скамейке, не выдержал и сказал:
– Я в туалет хочу. Он у нас там... где душ.
– Иди, конечно... Хватит уж париться,– ответил Сергей.
Ему самому давно надоело, хотелось ополоснуться, одеться в чистое, холодного сока...
Мальчик подбежал к двери, толкнул её, но дверь не открылась. Ещё раз – безрезультатно. Он недоуменно посмотрел на Сергея.
– Давай, я...
Но и у него ничего не получилось. Тогда Сергей навалился на неё плечом, ноги скользили, дверь поддалась, чуть приоткрылась, но стоило уменьшить напор, как она вернулась на место.
– Странно, если она вдруг от паров пива неожиданно разбухла, то её просто было бы не сдвинуть. А так, словно мягкий, упругий демпфер позволяет открыть на пару сантиметров, а дальше – стоп... Совсем не хорошо.
Алёша пробовал звать деда, стучать кулаками, ответа не было.
Сергею положение казалось по началу забавным, но время шло и ничего не менялось. Впрочем, нет: ситуация резко ухудшилась и стала по-настоящему опасной, когда, пытаясь в очередной раз отодвинуть что-то держащее дверь, Сергей почувствовал едкий дым. А вскоре стал ясно слышен характерный звук горящего дерева и усиливающийся вой пламени. Угроза исходила из душевой и с потолка.
«Крыша бани горит, стена... Блин, шел в баню на ногах, а из бани на дровнях .. Сгорим ведь...Что делать-то?»
Дым стал проникать в парилку со всех щелей, видимость упала почти до нуля, дышать совсем стало трудно.
– Алёша, ложись на пол. Давай я тебе шапку намочу, через неё дыши..
Парень был испуган, да и кто бы не испугался, находясь взаперти охваченной огнём бане?
В голове Сергея мелькали бредовые идеи спасения: он их опровергал и лихорадочно хватался за новые. Выхода не было. Или был?
«Пол проливной... доска не шпунтованная... А если камни? »
Алёша с удивлением и надеждой смотрел, как Сергей разорвал полотенце на две части, намотал их на свои ладони, подошёл к печи с горячими валунами. Неожиданно схватил один, крича от боли и тяжести, с силой ударил им в пол у одной из стен парилки. Пол зазвенел, но не поддался. Тогда снова: крик, удар... И снова: крик, удар... И снова...
Послышался грохот сложившейся крыши, и открытое пламя ворвалось через потолок, проломленный горящей балкой.
18
...– За веничком схожу...
Александр переступил порог парилки. Окутанный паром, он закрыл дверь и хотел сделать шаг, когда увидел направленный на себя чернённый набалдашник глушителя пистолета, слегка подрагивающий в руке человека в камуфляже, стоящего слева в двух метрах, возле душевой кабины и унитаза.
– Ты?.. – ошеломлённо только и успел сказать Александр Павлович, как вдруг поскользнулся и, падая, ударился затылком об металлическую ручку им же закрытой двери, сполз вниз и остался полулежать, упираясь ногами в противоположную стену узкого помещения. Сверху на запрокинутый лоб упала первая капля его крови, но он уже не чувствовал ни её бега мимо открытых глаз, ни холодного бензина на своём теле.
– Я... Но ты сам... Обидно.
Человек чиркнул спичкой, бросил её в лужу разлитой им горючки. Всё вспыхнуло, а он суетливо выбежал в темный предбанник, дальше наружу, крадучись вдоль стены бани, через канаву, на дорогу и в лес.
19
– Мама, признайся – это ты?
Кира подошла, встала за спиной, положив ладони на плечи матери, сидевшей за прибранным столом с книгой в руках.
Книга читалась плохо, и вовсе не потому, что сюжет был скучен, совсем нет, или автору-графоману представилась возможность утомить читателя глубиной прорисовки характеров и эмоций своих персонажей, нет, вполне убедительно, или не было в ней оригинальных мыслей, метких замечаний, юмора (в конце концов, каждый пишет как может и воля читателя – не читать и захлопнуть книгу) – нет, не поэтому. Наталия к вечеру просто устала и сопереживать книжным героям сил не осталось. Сейчас она держала книгу словно щит, надеясь укрыться за ним от неудобных вопросов дочери. За последние сутки Кира несколько раз пыталась завести откровенный разговор, но Наталии пока удавалось увильнуть, отмолчаться.
– Не понимаю, что я должна тебе,– она, не отрываясь от чтения, пожала плечами.
Кира убрала руки, но была настроена решительно.
–Я Алёшку специально отослала к деду в баню, чтобы поговорить с тобой. За что ты меня ненавидишь?
Наташа отложила книгу.
– Я? Тебя? Доченька, я ради тебя...
– Вот-вот, ради меня, а ты меня спросила? Всё всегда сама... Только напрасно это, будет только хуже. Не сразу, но обязательно будет хуже.
– Не понимаю, почему...
– Любви нет...
– Сергей так сказал? Вы говорили?
Молодая женщина сделала несколько шагов к окну. Что-либо различить в нём уже было нельзя, только у самого стекла ветер качал хвойную ветку. Обращаясь к ней, Кира произнесла:
– Говорить необязательно, это же видно. Видно, что любит, но... не так. Он хочет по головке меня гладить, сопли платком вытирать, слушать и рассказывать, воспитывать и опекать. Сергей видит во мне женщину ровно на столько, на сколько отец видит женщину в повзрослевшей дочери. Это и много и очень мало...
Кира обернулась, замялась, не решаясь спросить:
– Может...
– Не может! – Наталия, срывая голос, выкрикнула эти слова, но продолжила более ровно. – Твой отец... очень хороший человек и сделал всё возможное, чтобы поднять на ноги и тебя, и твоего сына. Сама это знаешь. Тебе не в чем упрекнуть отца, а мне – и его, и... себя.
– Да, но...
– То, что произошло?...–Наташа опустила глаза, откинулась на спинку стула и, как бы сама себе, ответила:
– Это закономерно и могло бы стать трагедией, случись гораздо раньше. А сейчас... Сейчас страха нет и мне всё равно, что дальше мы будем без него, я просто говорю ему «спасибо» и прощаю.
Щемящее чувство расставания с главной частью прожитой жизни, с пролетевшими, будто стая стрижей, тремя – нет, больше! – десятками лет, охватило Наталию. Воспоминания, непоследовательной вереницей, то важные, то совсем незначительные всплывали, сопровождаемые отголосками прошлых эмоций, и одинаково исчезали, оставляя лишь короткое сожаление, что ни повторить, ни догнать... невозможно.
Но разве завтра не наступит, и всё, что могло случиться с ней, уже случилось? Или её любовь уже никому не нужна? Даже Сергею? Нужна, конечно нужна. Но как поделить её?
Стоп, стоп, стоп! Что-то привычное, неправильное, сопровождавшее её по жизни, но с облегчением оставленное, вдруг бумерангом вернулось. Дочь абсолютно права – это будет ужасно: встречи, с негласного согласия... Киры, словно отступные за иллюзию благополучия; запреты, возложенные на себя, как дань от собственного одиночества; неминуемая расплата за подмену искренних чувств на их суррогаты. Недопустимо, немыслимо.
Наталия в задумчивости водила пальцем по узорам скатерти.
Да, все они, движимые самыми честными намерениями в отношении родных людей: и Наташа в беспокойстве своём о Кире с Алёшей; и Кира в нежелании мешать соединению Наталии и Сергея; и Сергей, наоборот, в желании плюнуть на себя и спасти Наташу – оказались в патовой ситуации. Где же выход из неё?
– Мама! Очнись же! Пожар!
20
В окружающей темноте горящая баня выглядела сюрреалистическим реквизитом какого-то сумасшедшего спектакля. Огнём был охвачен предбанник, стёкла единственного окна которого большей частью лопнули и вывалились из сгоревшей фрамуги, а жалкие остатки входной двери едва держались на петлях, открывая в проёме сплошную огненную стену. Она рвалась вверх, на крышу, выжигая кровлю, выжигая обнажённые балки и стропила, готовых обрушиться в любой момент. Жутким фейерверком пожар выстреливал в ночное небо снопы искр, головешки падали на размягчённую жаром землю. А ветер, дополняя общее безумство, с глухим свистом носил по участку дым и черные хлопья пепла, клонил пламя к соседним постройкам.
Лишь небольшая часть бани оставалась относительно целой, но что происходило там, внутри, было неизвестно.
Наталия и Кира, выбежав на крыльцо, не могли поверить в реальность происходящего. Они искали глазами Алёшу, будучи абсолютно уверенными, что он вне опасности, что Александр успел вывести мальчика. Но ни того, ни другого не было видно, и на истошные крики женщин никто не отзывался.
Вдруг Кира вся замерла, кровь отхлынула от её лица, даже в сполохах огня, оно сделалось белым, глаза остановились на горящей двери.
– Алёша! – прошептали губы, и Кира рванулась к проёму.
Она бежала, бежала, пока не наткнулась на стену жара, остановилась, не замечая, как огонь запалил на ней одежду, на секунду, чтобы в следующее мгновение войти в ад, и найти и спасти из него своего ребёнка.
Этого последнего мгновения хватило Наталии, чтобы обхватить дочь руками, слиться с ней, задержать.
– Стой! Стой! Дура! – и тут же. – Доченька, родная, не надо!
Она стала оттаскивать, отчаянно пытающуюся вырваться, Киру подальше от пекла, но споткнулась и они повалились на землю. Наталия выбралась из под внезапно переставшей сопротивляться дочери и, стоя на коленях, лихорадочно рвала и срывала с неё горящую безрукавку. Молодая женщина неожиданно дернулась всем телом, напряглась, гримаса страха и муки исказила её лицо. Она завозила руками, сначала по прошлогодней траве, потом по своему телу, стараясь что-то нащупать внизу живота, подогнула ноги, выше, и, зажав ими свои ладони, перевернулась на бок.
