Он никак не мог добраться домой: сначала пришлось по известным причинам отказаться от такси; затем автобус еле тянулся в пробке из-за аварии на шоссе; потом в метро он перепутал ветки. Наконец, осталось пройти пару трамвайных остановок.
Зажглись фонари, и городские магистрали превратились в оранжевые реки, с ползущими в противоположных направлениях, былым и красным, потоками автомобилей. Напряжение перегруженных транспортом и людьми улиц не стихало – сегодня православное рождество и все верующие и не очень, атеисты и ищущие лишь повод, были ещё в пути к праздничным семейным столам, к столам друзей с традиционными пирогами. Главная объединяющая сила в России – правильно и обильно накрытый стол.
Александр шёл размашистым шагом: его гнал голод. Кушать хотелось, наверно от нервов, как никогда – у Александра живот буквально прирос к позвоночнику, в голове рисовались заманчивые картины кулинарных шедевров хозяйственной жены, приготовленных к рождеству и его приезду. Как славно они вдвоём проведут сегодняшний вечер – Кира и Алёшка в санатории. Надо только умело изобразить уставшего командировочного, чего-чего, а жалости у его жены, хоть отбавляй, с нежными чувствами дело обстояло сложнее.
На звонок домофона никто не отозвался, пришлось воспользоваться ключами. Квартира встретила Александра пустотой комнат и пустотой холодильника, на который первым делом он прилепил свою индульгенцию. Решив, что жена вышла в магазин, и что для него будет полезнее, если она застанет его, несчастного оголодавшего, за несвойственным делом приготовления яичницы, Александр состряпал нехитрое блюдо холостяка. Но жена не появлялась, а раздражение усиливалось. Поев в одиночестве, он побросал в раковину грязную посуду и, пнув по ходу не разобранную сумку, пошёл смотреть телевизор.
К чёрту этот ящик! Где Наташа?
Их отношения за долгий срок супружества были разными. Несколько непростых лет, после неожиданно предложенной ему свадьбы, они, что называется, «притирались» друг к другу, стёсывая острые края характеров, изменяя старые личные привычки и обзаводясь новыми, общими. Александру изначально было легко согласиться с правилами новой жизни– он любил, любил Наташу с того времени, когда его, хулиганистого парнишку, в воспитательных целях посадили за одной партой с тихой маленькой девочкой. Труднее было в дальнейшем соответствовать представлениям требовательной жены о семейном укладе и ещё труднее остаться верным своему чувству, даже видя, как штамп в паспорте многое меняет в любимом человеке. Впрочем, в повседневной жизни жаловаться Александру было не на что: Наталия рассудительно и твёрдо повела домашнее хозяйство, муж сыт-обут, а родившаяся дочь в центре её забот и ласки. Но слово «любовь», со всеми своими производными, как-то быстро исчезло из ежедневных прощаний, приветствий, вопросов о здоровье или делах на работе. Исчезло оно из всего того, что касалось их двоих, из общения наедине, без посторонних глаз. Да и не в слове дело.
Этого ли ждал Александр от семейной жизни? Не совсем.
Но речка жизни бежит быстро, крутит и петляет, задаёт новые вопросы и ждёт правильные ответы. Самое удивительное, им удавалось их найти. Браки друзей и подруг рушились один за одним, чехарда нестойких связей окружала... ну, прямо, цитадель семейного благополучия. Быт, о который, как известно, чаще всего и разбиваются семейные лодки, для них же был главным связующим элементом, замком для убегающего счастья. Если бы ещё Наталия не была такой непримиримо-щепитильной к посторонним оценкам её семейства, невозмутимо-холодной к соблазнам внешнего мира, и при том, не бегала бы на встречи к друзьям из техникума...
Ох, уж эти встречи! Не сразу, только на четвертом году супружества у Наталии вошло в привычку открыто объявлять по семейству, что завтра у неё встреча, что она придёт поздно, что обед в холодильнике, что... В общем, уходила ни у кого не отпрашиваясь и никому ничего не объясняя. А после рассказывала небольшие подробности, но чаще молчала и всегда вела себя так, будто никуда и не отлучалась.
Это началось, Александр прекрасно помнил с чего. Вернее, не с чего, а после чего – после дня рождения её подруг.
Идти на юбилей Наташа не хотела, но Александр видел, что она устала, замоталась в однообразных домашних делах, что ей нужен отдых, живое общение. Настоял и они, оставив дочку под присмотром тёщи, пошли.
Неприятным обстоятельством для Александра оказалось присутствие среди гостей этого Сергея – человека, которого по его мнению вообще на земле быть не должно. Во всяком случае, чем дальше тот будет от Наташи, тем лучше. И от него тоже– Александр Павлович признавал ревность своим достоинством и отличным предлогом решить всё по-мужски.
Но продемонстрировать свои лучшие качества Александру не пришлось: Наташа напрочь игнорировала Сергея, да так, что даже мужу стало неловко смотреть на поверженного соперника. Плевать, важно, что главный приз достался Александру: Наташка сидит у него на коленях, обнимает за талию, щекочет губами его щёку. Всем видно?
Вечером, уже дома, Александр сорвался – он понял на сколько очевидно демонстративным, фальшивым было поведение жены, а значит и своё незавидное положение как мужа. Из трёх вариантов, кому предназначалась эта ложь – Сергею, самой себе или ему – он выбрал себя и устроил на глазах у дочери отвратительную сцену. Наталья была невозмутима и, казалось, с интересом слушала претензии Александра. Решив, что сказано достаточно, легко справилась с эмоциями мужа, имея в арсенале универсальное женское средство. А уже после, так мимоходом, объяснила ему КАК они будут жить дальше, а о преимуществах для него, Саши, этого нового порядка пусть он догадается сам.
Так и появились эти редкие встречи с друзьями. Подозревать жену Александр себе строго запретил, просто вычёркивал эти дни из их совместной жизни. Он поверил и с годами принял правоту Наталии, что второй пудовый замок стабильных отношений – это её не подотчётная самостоятельность, что должно бы противоречить посторонней житейской логике, ан-нет, не для их семьи. Александр перестал доискиваться до правды, выяснять, ворошить. Зачем? Внук уже пятиклассник, что мы вечные что ли? Да и спасительная соломка уже достаточна мягка...
...За раздражением пришло беспокойство, за беспокойством тревога. Может эта сучка Лиза успела позвонить жене, и та... Нет, вещи на месте, да и Наталия не такая, чтобы уйти самой, скорее его попросят... Наташа, что у тебя на уме?
Невольно Александр посмотрел на фотографию Наталии. В доме накопилось много фотоальбомов, в которые старательно вклеивались снимки, но которые редко просматривались. Несколько фото в рамочках висели на стенах квартиры, стояли на прикроватных тумбочках. Они с друзьями, с кошкой, на даче...
Но эта фотография была особенной.
24
Да, эта фотография была особенной. Перед письменным столом Сергея, на стене была небольшая уступочка, на которой стояли три фотки. На общем снимке техникумовской встречи, на которую Сергею удалось выбраться будучи в армии, он и Наташа стояли вместе, светило солнце и жизнь была прекрасна. Позже, с помощью компьютерных технологий, Сергей оставил их одних, так и получилось это фото: он, в вышедших из моды, клешах, стройотрядовской куртке и она, в лёгком развивающемся платье в горошек, стоит в пол оборота к нему, улыбаясь в вечность.
Второе фото – это классика из техникумовской жизни: все шесть парней их группы, не познавшие ещё порезов бритвенного станка и одетых в соответствии с брутальной модой середины семидесятых. Трава по пояс и выше.
В немного увеличенной по формату рамке стояла третья фотография. Крупным планом, немного отвернувшись от снимавшего, сидела совсем юная девушка, со свободно лежащей вдоль изящного изгиба спины косою тёмно русого оттенка, кулачком подпирая щёку. Чуть опущенные глаза очевидно смотрели на доску с шашками, краешек которой был виден. Фотограф поймал тот момент, когда девушке после долгих размышлений удалось найти правильный ход и эмоции готовы были вырваться наружу. Но это будет в следующее мгновение, а пока она знает что-то такое, о чём никто даже не догадывается и готова сделать то, чего от неё совсем не ждут.
Ах, Наташа, что же ты придумала? Я словно самолётик на верёвочке, которую ты крутишь: мне и не улететь от тебя, и к тебе не приблизится. А что делать теперь?
Мысли Сергея невольно вернулись в неординарный вчерашний день.
– У меня, товарищ водитель, хорошие новости.
Кира сидела, полуобернувшись к Сергею, и, как-то так получалось, что, при вполне просторной передней пассажирской сидушке, он, переключая скорости, каждый раз касался рукой её джинсов. Замечала она это или нет, неизвестно, но не отодвигалась. А вот Сергей заметил, что Кира сразу сняла куртку и ремень безопасности очень рельефно подчёркивал её фигуру.
– Во-первых, маму ещё вчера, после моего ухода, перевели в отдельную палату. Не зря я ругалась с заведующим отделением. Представляете, Сергей Анатольевич, её, как привезли, вообще в коридоре на каком-то диванчике положили. Я в крик, пугала прессой, несуществующими высокими покровителями. Подействовало – поместили в общей палате. Видать, нагнала я страху, что и в отдельной палате место нашлось.
Машина остановилась на красном сигнале светофора.
– А во-вторых? – Сергей повернулся к Кире и открыто посмотрел на неё, решая для себя и ставя перед ней, задачу ближайшего вечера.
– Маму, скорее всего, завтра к вечеру выпишут, – механическим голосом произнесла Кира, не отрывая взгляда от оценивающих глаз.
– Хорошо, пора нам всем познакомиться.
Машина поехала дальше. Молодая женщина повернула голову к боковому окну, стала безучастно смотреть на мелькающие дома, перекрёстки, деревья, деревья и опять деревья – они выехали на шоссе.
«Может быть, я совсем неправа,
На себя примеряя любовь,
У другой, без пощады, не зная тебя,
Отбираю...»
Машину подбросило на колдобине федеральной трассы.
Молчание продлилось довольно долго, в нерешительности рождая вопрос:
– Как Ваша знакомая себя чувствует? – Кира всё ещё смотрела в окно.
– Я думаю, что у неё, – отозвался Сергей, а Кира чуть прикусила нижнюю губу, – всё будет хорошо. Во всяком случае, она в моей заботе больше не нуждается и я передал её в надёжные руки.
– Мужа?
Сергей поцокал языком.
– Кира, Кира... Разве этот вопрос для разговора в машине?
– Хорошо, – она повернула к Сергею лицо, – я... позднее спрошу.
… Снегопад сделал своё белое дело: дороги в садоводстве были основательно занесены, практически до состояния целины. Складывалось впечатление, что в «Монте-Роза» никого нет. Нет следов машин, не видно ни одного дымка из печных труб, не слышно присутствия ни людей, ни животных. Лес, и тот стоял не шелохнувшись.
«И хорошо, и славно, я ни с кем не желаю его делить, это мой день».
Кира смотрела, как Сергей спускался с холма к машине.
– Похоже, на всю округу только Вы, я , да снежная баб... женщина.
Он подошёл совсем близко, встал боком, тяжело дыша, опёрся двумя руками на капот машины. Кира подняла было руку, чтобы стряхнуть с Сергея налипший снег, но не решилась.
– Если завязнем, то вытаскивать будет некому, только сами... Впрочем, рискнём. Садитесь, Кира, не мёрзнете, немного осталось.
Натужно рыча, расталкивая по обе стороны сугробы снега, пусть медленно, но машина вывезла-таки их к ровной площадке у дома, напротив Сергеева пустыря. Очень довольный, Сергей благодарно заглушил мотор и, склонив голову к рулю, повернулся к Кире:
– С прибытием, Кира Александровна! – и подмигнул ей. – Выгружаемся!
Кира взяла сумку и, по едва обозначающимся под снегом ступенькам, стала подниматься на участок.
– Сергей Анатольевич, я сейчас открою, посмотрю что там и как, а Вы минут через пять-семь заходите.
Она скрылась. Ну и Сергей, делая вид, что ему любопытны снежные сугробы, прогулялся поблизости. А потом достал из багажника лопату и стал расширять площадку, с азартом поддевая целые айсберги. За этим занятием его и застала Кира.
– Я жду, жду...
– Собственно, за этим я и хотел съездить. Сейчас заканчиваю...
Сергей перегнал машину на новое место и ещё несколько минут чистил соседскую площадку, пока они не стали смотреться, как одно целое. Кира одобрительно кивала головой.
– Прошу, входите.
Как и ожидал Сергей, дом, с присущей русской деревенской архитектуре простотой и практичностью формы, был добротный снаружи, таким оказался и изнутри. Хоть «вагонка» и была главным декором интерьера, скучным он не казался. Тут просматривались, правильно растущие, умелые хозяйственные руки, труды немереные, деньги немалые, с пользой потраченные: всё было сделано с душой, с выдумкой, явно для удобства конкретных людей, близких людей.
– Строил отец?
– В основном.
– Неожиданный вопрос: какого он роста?
– Папа высок. Когда-то увлекался игрой в баскетбол. Я в маму, обе коротышки. А что?
– Он для вас старался. Это видно.
Основная комната – гостиная – была совмещена с кухней, деля с ней великолепную печь, имелись два смежных помещения, очевидно, – спальни и лестница на антресольный этаж – с перилами, холлом и небольшой комнаткой. Мебель стояла на своих законных местах, было уютно, но... холодно. Кира включила электрический обогреватель, явно слабоватый для большого открытого помещения. Наверное, он был взят в одной из спален.
Сергей с сомнением похлопал по радиатору.
– Электричества съест много, а толку мало.
– Что Вы говорите, Сергей Анатольевич? – Кира вышла из кухни, где уже что-то стряпала.
– Я говорю, может вашу красавицу растопим?
– Хорошо бы, да я не умею. Может Вы?
– Сейчас я принесу дрова, затоплю и расскажу небольшую поучительную историю.
Некоторое время спустя, когда огонь в топке весело побежал по поленьям и Кира уютно расположилась в кресле-качалке с чашкой крепкого чая, а Сергей устроился на маленькой скамеечке возле жаркого стекла, держа на коленях такую же чашку, он начал рассказ:
– В то время, скажем прямо, далёкое время, я учился в техникуме. После окончания второго курса комсомольское начальство пригласило всех желающих на два летних месяца в стройотряд. Сюда, в область, на мелиорацию. А что? Молодость, самостоятельность, без мамы-папы – здорово! Из шестерых парней нашей группы поехали четверо и оказались самыми младшими по возрасту, да ещё в перший раз. Потом никто не жалел и вспоминал с удовольствием. Но это потом. А на деле был тяжёлый ручной труд, грязь мелиоративных канав, жара и вонь воды их коллекторных труб. И постоянное чувство голода, хотя кормили прилично. Наверное, вся энергия тратилась на вечерние танцы, футбол...
– Девочек, – вставила внимательно слушающая Кира.
– У кого-то да, не у меня. Были причины, но оставим их за скобками этого рассказа. Так вот я лучше о кухне, тем более, что вся поучительность связана именно с ней. Все по очереди назначались, это официальное название, дежурными по пищеблоку. Пришлось и мне. Ха, думал я, в поле не надо, целый день при продуктах. Курорт. Только придётся встать пол пятого, чтобы растопить печь и разбудить повара, чтобы он мог сварить котёл каши для сорока архаровцев. Я проснулся, дождь хлещет.
Зажглись фонари, и городские магистрали превратились в оранжевые реки, с ползущими в противоположных направлениях, былым и красным, потоками автомобилей. Напряжение перегруженных транспортом и людьми улиц не стихало – сегодня православное рождество и все верующие и не очень, атеисты и ищущие лишь повод, были ещё в пути к праздничным семейным столам, к столам друзей с традиционными пирогами. Главная объединяющая сила в России – правильно и обильно накрытый стол.
Александр шёл размашистым шагом: его гнал голод. Кушать хотелось, наверно от нервов, как никогда – у Александра живот буквально прирос к позвоночнику, в голове рисовались заманчивые картины кулинарных шедевров хозяйственной жены, приготовленных к рождеству и его приезду. Как славно они вдвоём проведут сегодняшний вечер – Кира и Алёшка в санатории. Надо только умело изобразить уставшего командировочного, чего-чего, а жалости у его жены, хоть отбавляй, с нежными чувствами дело обстояло сложнее.
На звонок домофона никто не отозвался, пришлось воспользоваться ключами. Квартира встретила Александра пустотой комнат и пустотой холодильника, на который первым делом он прилепил свою индульгенцию. Решив, что жена вышла в магазин, и что для него будет полезнее, если она застанет его, несчастного оголодавшего, за несвойственным делом приготовления яичницы, Александр состряпал нехитрое блюдо холостяка. Но жена не появлялась, а раздражение усиливалось. Поев в одиночестве, он побросал в раковину грязную посуду и, пнув по ходу не разобранную сумку, пошёл смотреть телевизор.
К чёрту этот ящик! Где Наташа?
Их отношения за долгий срок супружества были разными. Несколько непростых лет, после неожиданно предложенной ему свадьбы, они, что называется, «притирались» друг к другу, стёсывая острые края характеров, изменяя старые личные привычки и обзаводясь новыми, общими. Александру изначально было легко согласиться с правилами новой жизни– он любил, любил Наташу с того времени, когда его, хулиганистого парнишку, в воспитательных целях посадили за одной партой с тихой маленькой девочкой. Труднее было в дальнейшем соответствовать представлениям требовательной жены о семейном укладе и ещё труднее остаться верным своему чувству, даже видя, как штамп в паспорте многое меняет в любимом человеке. Впрочем, в повседневной жизни жаловаться Александру было не на что: Наталия рассудительно и твёрдо повела домашнее хозяйство, муж сыт-обут, а родившаяся дочь в центре её забот и ласки. Но слово «любовь», со всеми своими производными, как-то быстро исчезло из ежедневных прощаний, приветствий, вопросов о здоровье или делах на работе. Исчезло оно из всего того, что касалось их двоих, из общения наедине, без посторонних глаз. Да и не в слове дело.
Этого ли ждал Александр от семейной жизни? Не совсем.
Но речка жизни бежит быстро, крутит и петляет, задаёт новые вопросы и ждёт правильные ответы. Самое удивительное, им удавалось их найти. Браки друзей и подруг рушились один за одним, чехарда нестойких связей окружала... ну, прямо, цитадель семейного благополучия. Быт, о который, как известно, чаще всего и разбиваются семейные лодки, для них же был главным связующим элементом, замком для убегающего счастья. Если бы ещё Наталия не была такой непримиримо-щепитильной к посторонним оценкам её семейства, невозмутимо-холодной к соблазнам внешнего мира, и при том, не бегала бы на встречи к друзьям из техникума...
Ох, уж эти встречи! Не сразу, только на четвертом году супружества у Наталии вошло в привычку открыто объявлять по семейству, что завтра у неё встреча, что она придёт поздно, что обед в холодильнике, что... В общем, уходила ни у кого не отпрашиваясь и никому ничего не объясняя. А после рассказывала небольшие подробности, но чаще молчала и всегда вела себя так, будто никуда и не отлучалась.
Это началось, Александр прекрасно помнил с чего. Вернее, не с чего, а после чего – после дня рождения её подруг.
Идти на юбилей Наташа не хотела, но Александр видел, что она устала, замоталась в однообразных домашних делах, что ей нужен отдых, живое общение. Настоял и они, оставив дочку под присмотром тёщи, пошли.
Неприятным обстоятельством для Александра оказалось присутствие среди гостей этого Сергея – человека, которого по его мнению вообще на земле быть не должно. Во всяком случае, чем дальше тот будет от Наташи, тем лучше. И от него тоже– Александр Павлович признавал ревность своим достоинством и отличным предлогом решить всё по-мужски.
Но продемонстрировать свои лучшие качества Александру не пришлось: Наташа напрочь игнорировала Сергея, да так, что даже мужу стало неловко смотреть на поверженного соперника. Плевать, важно, что главный приз достался Александру: Наташка сидит у него на коленях, обнимает за талию, щекочет губами его щёку. Всем видно?
Вечером, уже дома, Александр сорвался – он понял на сколько очевидно демонстративным, фальшивым было поведение жены, а значит и своё незавидное положение как мужа. Из трёх вариантов, кому предназначалась эта ложь – Сергею, самой себе или ему – он выбрал себя и устроил на глазах у дочери отвратительную сцену. Наталья была невозмутима и, казалось, с интересом слушала претензии Александра. Решив, что сказано достаточно, легко справилась с эмоциями мужа, имея в арсенале универсальное женское средство. А уже после, так мимоходом, объяснила ему КАК они будут жить дальше, а о преимуществах для него, Саши, этого нового порядка пусть он догадается сам.
Так и появились эти редкие встречи с друзьями. Подозревать жену Александр себе строго запретил, просто вычёркивал эти дни из их совместной жизни. Он поверил и с годами принял правоту Наталии, что второй пудовый замок стабильных отношений – это её не подотчётная самостоятельность, что должно бы противоречить посторонней житейской логике, ан-нет, не для их семьи. Александр перестал доискиваться до правды, выяснять, ворошить. Зачем? Внук уже пятиклассник, что мы вечные что ли? Да и спасительная соломка уже достаточна мягка...
...За раздражением пришло беспокойство, за беспокойством тревога. Может эта сучка Лиза успела позвонить жене, и та... Нет, вещи на месте, да и Наталия не такая, чтобы уйти самой, скорее его попросят... Наташа, что у тебя на уме?
Невольно Александр посмотрел на фотографию Наталии. В доме накопилось много фотоальбомов, в которые старательно вклеивались снимки, но которые редко просматривались. Несколько фото в рамочках висели на стенах квартиры, стояли на прикроватных тумбочках. Они с друзьями, с кошкой, на даче...
Но эта фотография была особенной.
24
Да, эта фотография была особенной. Перед письменным столом Сергея, на стене была небольшая уступочка, на которой стояли три фотки. На общем снимке техникумовской встречи, на которую Сергею удалось выбраться будучи в армии, он и Наташа стояли вместе, светило солнце и жизнь была прекрасна. Позже, с помощью компьютерных технологий, Сергей оставил их одних, так и получилось это фото: он, в вышедших из моды, клешах, стройотрядовской куртке и она, в лёгком развивающемся платье в горошек, стоит в пол оборота к нему, улыбаясь в вечность.
Второе фото – это классика из техникумовской жизни: все шесть парней их группы, не познавшие ещё порезов бритвенного станка и одетых в соответствии с брутальной модой середины семидесятых. Трава по пояс и выше.
В немного увеличенной по формату рамке стояла третья фотография. Крупным планом, немного отвернувшись от снимавшего, сидела совсем юная девушка, со свободно лежащей вдоль изящного изгиба спины косою тёмно русого оттенка, кулачком подпирая щёку. Чуть опущенные глаза очевидно смотрели на доску с шашками, краешек которой был виден. Фотограф поймал тот момент, когда девушке после долгих размышлений удалось найти правильный ход и эмоции готовы были вырваться наружу. Но это будет в следующее мгновение, а пока она знает что-то такое, о чём никто даже не догадывается и готова сделать то, чего от неё совсем не ждут.
Ах, Наташа, что же ты придумала? Я словно самолётик на верёвочке, которую ты крутишь: мне и не улететь от тебя, и к тебе не приблизится. А что делать теперь?
Мысли Сергея невольно вернулись в неординарный вчерашний день.
– У меня, товарищ водитель, хорошие новости.
Кира сидела, полуобернувшись к Сергею, и, как-то так получалось, что, при вполне просторной передней пассажирской сидушке, он, переключая скорости, каждый раз касался рукой её джинсов. Замечала она это или нет, неизвестно, но не отодвигалась. А вот Сергей заметил, что Кира сразу сняла куртку и ремень безопасности очень рельефно подчёркивал её фигуру.
– Во-первых, маму ещё вчера, после моего ухода, перевели в отдельную палату. Не зря я ругалась с заведующим отделением. Представляете, Сергей Анатольевич, её, как привезли, вообще в коридоре на каком-то диванчике положили. Я в крик, пугала прессой, несуществующими высокими покровителями. Подействовало – поместили в общей палате. Видать, нагнала я страху, что и в отдельной палате место нашлось.
Машина остановилась на красном сигнале светофора.
– А во-вторых? – Сергей повернулся к Кире и открыто посмотрел на неё, решая для себя и ставя перед ней, задачу ближайшего вечера.
– Маму, скорее всего, завтра к вечеру выпишут, – механическим голосом произнесла Кира, не отрывая взгляда от оценивающих глаз.
– Хорошо, пора нам всем познакомиться.
Машина поехала дальше. Молодая женщина повернула голову к боковому окну, стала безучастно смотреть на мелькающие дома, перекрёстки, деревья, деревья и опять деревья – они выехали на шоссе.
«Может быть, я совсем неправа,
На себя примеряя любовь,
У другой, без пощады, не зная тебя,
Отбираю...»
Машину подбросило на колдобине федеральной трассы.
Молчание продлилось довольно долго, в нерешительности рождая вопрос:
– Как Ваша знакомая себя чувствует? – Кира всё ещё смотрела в окно.
– Я думаю, что у неё, – отозвался Сергей, а Кира чуть прикусила нижнюю губу, – всё будет хорошо. Во всяком случае, она в моей заботе больше не нуждается и я передал её в надёжные руки.
– Мужа?
Сергей поцокал языком.
– Кира, Кира... Разве этот вопрос для разговора в машине?
– Хорошо, – она повернула к Сергею лицо, – я... позднее спрошу.
… Снегопад сделал своё белое дело: дороги в садоводстве были основательно занесены, практически до состояния целины. Складывалось впечатление, что в «Монте-Роза» никого нет. Нет следов машин, не видно ни одного дымка из печных труб, не слышно присутствия ни людей, ни животных. Лес, и тот стоял не шелохнувшись.
«И хорошо, и славно, я ни с кем не желаю его делить, это мой день».
Кира смотрела, как Сергей спускался с холма к машине.
– Похоже, на всю округу только Вы, я , да снежная баб... женщина.
Он подошёл совсем близко, встал боком, тяжело дыша, опёрся двумя руками на капот машины. Кира подняла было руку, чтобы стряхнуть с Сергея налипший снег, но не решилась.
– Если завязнем, то вытаскивать будет некому, только сами... Впрочем, рискнём. Садитесь, Кира, не мёрзнете, немного осталось.
Натужно рыча, расталкивая по обе стороны сугробы снега, пусть медленно, но машина вывезла-таки их к ровной площадке у дома, напротив Сергеева пустыря. Очень довольный, Сергей благодарно заглушил мотор и, склонив голову к рулю, повернулся к Кире:
– С прибытием, Кира Александровна! – и подмигнул ей. – Выгружаемся!
Кира взяла сумку и, по едва обозначающимся под снегом ступенькам, стала подниматься на участок.
– Сергей Анатольевич, я сейчас открою, посмотрю что там и как, а Вы минут через пять-семь заходите.
Она скрылась. Ну и Сергей, делая вид, что ему любопытны снежные сугробы, прогулялся поблизости. А потом достал из багажника лопату и стал расширять площадку, с азартом поддевая целые айсберги. За этим занятием его и застала Кира.
– Я жду, жду...
– Собственно, за этим я и хотел съездить. Сейчас заканчиваю...
Сергей перегнал машину на новое место и ещё несколько минут чистил соседскую площадку, пока они не стали смотреться, как одно целое. Кира одобрительно кивала головой.
– Прошу, входите.
Как и ожидал Сергей, дом, с присущей русской деревенской архитектуре простотой и практичностью формы, был добротный снаружи, таким оказался и изнутри. Хоть «вагонка» и была главным декором интерьера, скучным он не казался. Тут просматривались, правильно растущие, умелые хозяйственные руки, труды немереные, деньги немалые, с пользой потраченные: всё было сделано с душой, с выдумкой, явно для удобства конкретных людей, близких людей.
– Строил отец?
– В основном.
– Неожиданный вопрос: какого он роста?
– Папа высок. Когда-то увлекался игрой в баскетбол. Я в маму, обе коротышки. А что?
– Он для вас старался. Это видно.
Основная комната – гостиная – была совмещена с кухней, деля с ней великолепную печь, имелись два смежных помещения, очевидно, – спальни и лестница на антресольный этаж – с перилами, холлом и небольшой комнаткой. Мебель стояла на своих законных местах, было уютно, но... холодно. Кира включила электрический обогреватель, явно слабоватый для большого открытого помещения. Наверное, он был взят в одной из спален.
Сергей с сомнением похлопал по радиатору.
– Электричества съест много, а толку мало.
– Что Вы говорите, Сергей Анатольевич? – Кира вышла из кухни, где уже что-то стряпала.
– Я говорю, может вашу красавицу растопим?
– Хорошо бы, да я не умею. Может Вы?
– Сейчас я принесу дрова, затоплю и расскажу небольшую поучительную историю.
Некоторое время спустя, когда огонь в топке весело побежал по поленьям и Кира уютно расположилась в кресле-качалке с чашкой крепкого чая, а Сергей устроился на маленькой скамеечке возле жаркого стекла, держа на коленях такую же чашку, он начал рассказ:
– В то время, скажем прямо, далёкое время, я учился в техникуме. После окончания второго курса комсомольское начальство пригласило всех желающих на два летних месяца в стройотряд. Сюда, в область, на мелиорацию. А что? Молодость, самостоятельность, без мамы-папы – здорово! Из шестерых парней нашей группы поехали четверо и оказались самыми младшими по возрасту, да ещё в перший раз. Потом никто не жалел и вспоминал с удовольствием. Но это потом. А на деле был тяжёлый ручной труд, грязь мелиоративных канав, жара и вонь воды их коллекторных труб. И постоянное чувство голода, хотя кормили прилично. Наверное, вся энергия тратилась на вечерние танцы, футбол...
– Девочек, – вставила внимательно слушающая Кира.
– У кого-то да, не у меня. Были причины, но оставим их за скобками этого рассказа. Так вот я лучше о кухне, тем более, что вся поучительность связана именно с ней. Все по очереди назначались, это официальное название, дежурными по пищеблоку. Пришлось и мне. Ха, думал я, в поле не надо, целый день при продуктах. Курорт. Только придётся встать пол пятого, чтобы растопить печь и разбудить повара, чтобы он мог сварить котёл каши для сорока архаровцев. Я проснулся, дождь хлещет.
