Фамилия, скорее псевдоним – Лютня – красовалась над входом в помещение в два бокса, что говорило о достаточно успешном хозяине. Я даже припомнил это имя из каких-то журналов. Но детали работ текстэро, как ни старался, на память не шли.
Стенд ещё оформлялся. Инет, стоя на стремянке, что-то ставил на стеллаж.
– Да левее же, левее. Вот бестолковый!
Женщина, стоя в общем проходе, руководила действиями антропоморфа.
Я видел её со спины: судя по фигуре, уже немолодая, но элегантно одетая; судя по движениям, деловая и энергичная; судя по причёске, это была текстэро Лютня. А судя по голосу...
Я стоял и думал: испариться, сбежать, исчезнуть ещё на четверть века или остаться, тем самым разорвать время и сердце.
А она пятилась назад, пока не наткнулась на меня.
– Ой, простите!
Женщина обернулась, и наши глаза встретились.
– Я давно тебя простил.
Пауза тянулась довольно долго.
– Давай, отойдём с дороги... Заходи... Вот стул, присаживайся.
Всё больше становилось ясно, что говорить не о чем. Мои опасения, что она будет оправдываться, не подтверждались, и у меня отлегло от сердца.
– Как ты? Где?
Это спрашивают меня.
– Да я ничего. Всё там же, – не уточняю я. – А ты... – жестом показываю окружающую обстановку, – текстэро Лютня? Почему Лютня?
– Это фамилия моего второго мужа.
– А-а... А первый значит...
– Ничего не значит.
– Понятно...
Надо заканчивать медленное отрезание хвоста, но чувствую, что делать этого нельзя. Моя... даже не знаю, как назвать... собеседница немного оживилась, первый шок начал проходить. Нашлась и тема продолжения разговора, правда, грустная. Она тихо сказала:
– Ты знаешь, Мален-Дален умер.
– Когда? Как?
Что-то часто я слышу об уходе моих знакомых.
– Уже два года. На Эвересте.
– На Эвересте? – с сомнением переспросил я. – Что он там делал? Он замёрз, сорвался на подъёме?
– Почему на подъёме? Нет, в базовом лагере у подножья... Задохнулся... Ты, наверное, не знаешь: у него были больные лёгкие. Врачи запрещали, но он уехал в Непал.
– Зачем?..
Она вспыхнула, стала нервно, сцепив руки под грудью, ходить по тесному помещению:
– А зачем люди идут за мечтой? У него были этюды. Меня зовёт красота... Я... Я многому у него научилась, многое поняла и о профессии, и о жизни... Ты должен помнить... его уроки, поездки... Учитель часто говорил о тебе как о самобытном таланте, не огранённом алмазе... Так и говорил: алмаз… А в себе видел искусного ювелира... Всей правды он так и не узнал... Что ты смотришь на меня застывшими глазами и молчишь? Вижу, осуждаешь... Да! Да! Знаю! Я виновата перед тобой. Ты поступил благородно, меня зачислили, но благородство признак сильных людей и камней, а ты сломался... И предал... Я не думала... Я – дура... И...и уходи! Мне тяжело тебя видеть.
Она не стала дожидаться ни моего ответа, ни моего бегства: скрылась за ширмой.
Я, конечно, ушёл, но кое-что оставил на стеллаже.
51
Прошлые проблемы никуда не делись, и пришедшая из полиции информация лишь усугубила их, отодвинув на задний план эмоции от недавней встречи.
Читаю официальный бланк шорт-отчёта:
Актуальная дата: заполнено.
Основание вызова: фиксация органом меднадзора прекращения работы головного мозга у объекта наблюдения (дата-время: заполнено), сигнал тревоги на пульте оперативного дежурного (дата-время: заполнено).
Состав оперативной группы (медэксперт, кримэксперт, дежурный следователь): заполнено.
Свидетели: находящийся в частной собственности у потерпевшего синтетический антропоморф (Положение о статусе свидетеля, пункт 6.2.13). Статус – доверительный.
Место происшествия: частная квартира, кухонное помещение. Обстановка в доме по словам свидетеля не нарушена, вещи на своих привычных местах, предметов неизвестного происхождения нет. На кухне обнаружен опрокинутый ферровиниловый табурет, рядом с ним в неестественной позе труп хозяина дома (медэксперт – чек). Голова пострадавшего лежит в луже крови (кримэксперт – чек), на левом виске глубокая рана от удара твёрдым тупым предметом (кримэксперт – чек). На столешнице кухонного гарнитура обнаружено пятно крови (кримэксперт – чек). К обстоятельствам, заслуживающим внимание, можно отнести осколки разбитой чашки из под кофе (кримэксперт – чек); пачку сигарет, коробок спичек, ножницы и неполный рулон скотча с ровным краем; полоску скотча на датчике пожарной сигнализации со следами отпечатков пальцев потерпевшего (кримэксперт – чек).; незажжённую сигарету во рту трупа.
Опрос свидетеля: свидетель показал, что хозяин дома пришёл поздно, в возбуждённом состоянии и в алкогольном опьянении (медэксперт – чек). Он приказал свидетелю сварить для него кофе, что свидетель и сделал, после чего, свидетель удалился по хозяйственным нуждам. Через некоторое время свидетель услышал из кухни нецензурную брань и грохот падающего тела. Свидетель поспешил на помощь, но застал своего господина лежащим на полу без признаков жизни. Согласно инструкции свидетель немедленно активировал сигнал тревоги, оставляя все вещи на своих местах.
Выводы: на основании экспертиз и показаний свидетеля происшествие признано несчастным случаем. Дальнейшее расследование не целесообразно.
Персональные макроидентификаторы: интегрированы.
Меня охватил настоящий ужас от цинизма... совершённого преступления.
– Преступление... Убийство... – шептал я. – Неужели это возможно... Мой последний вызов Мэтра на экран! Быстро!.. Так и есть!
Я лихорадочно сравнивал дату-время смерти, которую видел на погребальной табличке, дату-время смерти из полицейского отчёта и дату-время моего ночного звонка Мэтру. Первые две совпадали, а третья от них отличалась.
– Боже праведный! В то время, когда я звонил, Мэтр уже семь минут как был мёртв.
Голова шла кругом, но я пытался рассуждать здраво и не подгонять имеющиеся у меня факты под фигуру преступника. Вдруг Мэтр и впрямь захотел курить, полез по привычке заклеивать противопожарный датчик скотчем, но по причине опьянения приложился виском о столешницу?
Надо внимательно пересмотреть видеозапись.
На экране вновь сверкнул глазами инет.
– Вот сволочь! Знает, что труп Мэтра лежит у него в ногах, а мне втирает, что хозяина нет дома. Зачем ему врать? Да уж не затем, чтобы поберечь мои нервы. Скорее всего, я застал засранца, когда тот заметал следы.
Ведь, если Мэтр случайно не падал, значит, его стукнули в висок... Ну, вот хотя бы этой пепельницей. За что? Про своё отношение к инетам Мэтр тайны не делал: подай, принеси, тапки, спички... Может кофе в ту ночь не пришёлся по вкусу, да мало ли претензий у пьяного хозяина к безропотному слуге.
Значит, убийство заранее не планировалось. Версию о неосторожном убийстве тоже можно отбросить. Иначе инет признался: чего ему бояться, не эшафота же. Да страх он вообще испытывать не должен. А если испытывает? А если убил под давлением обстоятельств, спонтанно, в состоянии… аффекта. Инет в состоянии… аффекта. Инет боится последствий. Инет испытывает эмоции... Что за ерунда? Или совсем не ерунда, а конкретный случай того самого, что мы упускаем. Не об этом ли говорил Мэтр?
А ещё он говорил о необоснованном стремлении людей к созданию критической массы псевдо человеческих существ и о перманентной эволюции искусственного мозга. От себя же добавлю испытанное лично мною влияние трансформированной психики инетов на их поведенческие реакции, и нежелание общества признавать свою политико-экономическую формацию как неорабовладельческий строй. Кто-то может продолжить мой список причин совершённого преступления.
Итак, пепельница... Но вот когда был нанесён удар? До или после того, как Мэтр закурил? Думаю, после... Стоп, кадр!
В пепельнице дымилась сигарета – скорее всего, вынутая изо рта несчастного Мэтра.
Я протянул запись немного вперёд. Новая опция, говоришь? Что же, проверить нетрудно.
Я набрал горячую линию лаборатории психоматики.
– Вечер добрый! Да уж... Нет, ничего. Я хотел бы получить консультацию по квазихомотической опции для инетов. Совместное курение...
– Такой разработки пока нет. Совместное курение? Очень любопытно...
Я сделал отбой вызова и вернулся к копии видеозаписи.
– Гадёныш, сунул в рот Мэтру новую незажжённую сигарету. Ловко! Что ещё ты придумал? В отчёте написано... про полоску скотча на датчике. Она и должна была остаться, если бы пьянчуга упал, но успев заклеить датчик. По задумке логичного инета всё должно выглядеть именно так. Следовательно, последний кто что-то отрезал от мотка скотча был сам Мэтр.
В моём расследовании не хватало важного звена. Конечно, всё было интуитивно ясно, хотелось просто прижучить мерзавца по полной.
Итак, инет на стоп-кадре всё ещё держал в руках вещественные доказательства своей вины. Но ни пепельницы, ни сигареты эксперты не нашли, следовательно, преступник воспользовался мусоросжигателем – попробуй потом собрать из кучки атомов исходный предмет. Единственно для дематериализации отходов требуется особый пластиковый мешок... Вон я вижу его на картинке, уже открытый с помощью...
– Максимальный зум!.. Попался!
Я отчётливо увидел приклеенные к разным краям мусорного мешка два отрезка липкой ленты.
Да, они быстро учатся и делают любую работу аккуратно. Этот фактор и сыграл с нечеловеком злую шутку: в полицейском отчёте отмечено о ровном обрезе скотча. Именно две полоски для мусорного мешка, из них последнюю с идеально параллельные краями, отрезал инет, на что Мэтр – человек – никогда не заморачивался.
52
Я не оправдываю моего друга Мэтра и не поощряю подобного отношения к инетам, но такого конца он не заслужил. Насильственной смерти никто не заслуживает.
«Справедливость. Мне нужна справедливость» – с таким намерением я сообщил в полицию об открывшихся обстоятельствах в деле о гибели человека.
– А дело давно закрыто, – меня принял какой-то важный полицейский чин. – Там работали профессионалы высокого уровня, и у меня нет оснований...
– А запись моего разговора?
– Да, факт видеозвонка зафиксирован, но его содержание... – Чин, словно открещиваясь, помахал перед моим носом тонюсенькой книжицей Конституции. – Личная жизнь охраняется за-ко-ном... К тому же суд не рассматривает видеоконтент в качестве доказательств. К чему? Любой школяр слепит ваш спектакль на уроке труда. Стоит ли создавать прецедент?
– А что, правда уже никого не интересует?
Полицейский начальник побагровел, поднялся с кресла, грозно опираясь кулаками в массивный стол:
– А в чём ваша правда? Может, вы ждёте, чтобы я высунулся в окно и крикнул: «Люди, спасайтесь! Восстание машин началось!» Я не сумасшедший... Прецедента не будет! Всего хорошего, господин текстэро. Займитесь своим прямым делом. Свободны!
До меня дошло: им всё было известно до того, как я принёс свои «доказательства». Ну, конечно. Одна пропажа пепельницы и отсутствие следов пепла уже наводят на мысли о подлоге. Не трудно догадаться, с чьей стороны. А делать с ним что? Не судить же машину публично, а так, пустят по-тихому под пресс, и дело о несчастном случае закрыто. Уж если кто-то и посмеет открыть «ящик Пандоры», то это будет точно не полиция. А кто?
Я вышел из здания сурового департамента с тяжёлым камнем на душе. Да что там камень: мне стало просто страшно. Нет, не от скрытой угрозы в совете полицейского чина заняться своим делом, а от понимания, что случай с Мэтром не единственный.
Я застыл в потоке текущей толпы. Люди, инеты, люди, инеты, опять люди… Пока вместе, пока не враги, но и друзьями мы никогда не были. Кем их создавали? Помощниками. Рано или поздно они захотят стать главными, приобретя на это моральное право у деградирующих нас. Заложенное в основу отношений неравенство уже даёт свои всходы. Любой человек в любом месте — на улице, дома, на работе, на отдыхе — находится в потенциальной опасности. Риск для жизни кроется в обычном приказе вымыть унитаз, погладить рубашку, сварить борщ, забрать ребёнка из садика. Общество само усугубляет ситуацию. Оно не готово отказаться от комфорта патрициев, наоборот, упорно ищет новые возможности переложить свои обязанности на чужие плечи.
– Общество не готово, а я, похоже, созрел.
Под надуманным предлогом – собрать лекарственный гербарий – я отправил жену к тёще в деревню, где технический прогресс вяз в коровьем навозе по самую ступицу своего колеса. После её отъезда все инеты в доме были загнаны в кладовку и обесточены. «Так-то лучше. Эти ребята еловыми вениками напарят», – думал я, запирая помощничков на висячий замок. Правда, мне пришлось вернуть обратно из музея быта старый электроутюг и научиться им пользоваться. Всего-то пара ожогов.
Неожиданно, в разгар кипучей деятельности против электрофикации всей страны, от солидного S.terra «Эскимо» пришло предложение на коммерческий выпуск моего «Палладиума». Я понимал, откуда они узнали о моей работе, хотя руководство ни слова не проронило о персоне рекомендателя в личной беседе, где упоминались и другие мои проекты, обсуждалось будущее творческое содружество. Но прежде всего эстеры были заинтересованы в «Палладиуме».
Я согласился, и вскоре оригинальный флакон красовался на моей полке тщеславия, отделённый, однако, от остального содержимого чёрной закладкой. Дембелевский аккорд, одним словом.
Меня бросало в крайность: недоверие к технике возрастало, переход на ручной труд казался мне панацеей от всех бед. Кризис не мог не наступить, и он наступил.
Студия стояла заброшенной под слоем гаражной пыли... Страхи всеобщей автоматизации перенеслись на неповинную систему. Конечно, я не боялся, что Студия намеренно нанесёт мне физический вред: удар током, плевок ядовитым раствором катализатора и тому подобная чушь – это невозможно. Всё обстояло гораздо хуже. Я засомневался в целесообразности своего труда, вернее, в этической оправданности самой идеи генной модификации человеческой природы.
Populus nesciunt quid faciunt.
Это осознал великий генетик, это не осознаёт общество в целом.
Да, мы – люди, человеки – обезумели. Мы стремительно теряем своё естество, гонимся за призрачной необходимостью евгеники, перестаём ценить себя как совершенное создание природы. Инструменты наши технически безупречны, границы стёрты, но перед нами зияет бездна.
По-моему, с меня хватит.
53
Наступил вечер. Огни уличной рекламы стали ярче, резче, назойливее. Они бесцеремонно проникали в помещение маленькой парикмахерской, раскрашивая его в калейдоскоп цветов.
Старик подошёл к окну и стал вручную, дёргая за какие-то верёвочки, задвигать шторы. Одну из них заело, что для старика не явилось неожиданностью, и в образовавшуюся щель, пусть и не так докучливо, но пролезали блики рекламы, тени от проносящихся машин и ног многолюдной толпы.
– Кто бы и как бы ни пытался отгородиться от действительности, ничего не выйдет, – проговорил он, накручивая верёвку на гвоздь в стене, и продолжил:
– Значит, вы и есть автор «Палладиума». Не ожидал вас увидеть в моём кресле. Впрочем, всё услышанное… Теперь не удивлён.
– А для меня неожиданно, что моя работа столь известна и что вы…
Я кивнул на парикмахерские инструменты.
– Такой старый калош интересуется новинками эстеринга, – закончил за меня парикмахер. – Одно другому не мешает, даже, смею заверить, помогает.
Стенд ещё оформлялся. Инет, стоя на стремянке, что-то ставил на стеллаж.
– Да левее же, левее. Вот бестолковый!
Женщина, стоя в общем проходе, руководила действиями антропоморфа.
Я видел её со спины: судя по фигуре, уже немолодая, но элегантно одетая; судя по движениям, деловая и энергичная; судя по причёске, это была текстэро Лютня. А судя по голосу...
Я стоял и думал: испариться, сбежать, исчезнуть ещё на четверть века или остаться, тем самым разорвать время и сердце.
А она пятилась назад, пока не наткнулась на меня.
– Ой, простите!
Женщина обернулась, и наши глаза встретились.
– Я давно тебя простил.
Пауза тянулась довольно долго.
– Давай, отойдём с дороги... Заходи... Вот стул, присаживайся.
Всё больше становилось ясно, что говорить не о чем. Мои опасения, что она будет оправдываться, не подтверждались, и у меня отлегло от сердца.
– Как ты? Где?
Это спрашивают меня.
– Да я ничего. Всё там же, – не уточняю я. – А ты... – жестом показываю окружающую обстановку, – текстэро Лютня? Почему Лютня?
– Это фамилия моего второго мужа.
– А-а... А первый значит...
– Ничего не значит.
– Понятно...
Надо заканчивать медленное отрезание хвоста, но чувствую, что делать этого нельзя. Моя... даже не знаю, как назвать... собеседница немного оживилась, первый шок начал проходить. Нашлась и тема продолжения разговора, правда, грустная. Она тихо сказала:
– Ты знаешь, Мален-Дален умер.
– Когда? Как?
Что-то часто я слышу об уходе моих знакомых.
– Уже два года. На Эвересте.
– На Эвересте? – с сомнением переспросил я. – Что он там делал? Он замёрз, сорвался на подъёме?
– Почему на подъёме? Нет, в базовом лагере у подножья... Задохнулся... Ты, наверное, не знаешь: у него были больные лёгкие. Врачи запрещали, но он уехал в Непал.
– Зачем?..
Она вспыхнула, стала нервно, сцепив руки под грудью, ходить по тесному помещению:
– А зачем люди идут за мечтой? У него были этюды. Меня зовёт красота... Я... Я многому у него научилась, многое поняла и о профессии, и о жизни... Ты должен помнить... его уроки, поездки... Учитель часто говорил о тебе как о самобытном таланте, не огранённом алмазе... Так и говорил: алмаз… А в себе видел искусного ювелира... Всей правды он так и не узнал... Что ты смотришь на меня застывшими глазами и молчишь? Вижу, осуждаешь... Да! Да! Знаю! Я виновата перед тобой. Ты поступил благородно, меня зачислили, но благородство признак сильных людей и камней, а ты сломался... И предал... Я не думала... Я – дура... И...и уходи! Мне тяжело тебя видеть.
Она не стала дожидаться ни моего ответа, ни моего бегства: скрылась за ширмой.
Я, конечно, ушёл, но кое-что оставил на стеллаже.
51
Прошлые проблемы никуда не делись, и пришедшая из полиции информация лишь усугубила их, отодвинув на задний план эмоции от недавней встречи.
Читаю официальный бланк шорт-отчёта:
Актуальная дата: заполнено.
Основание вызова: фиксация органом меднадзора прекращения работы головного мозга у объекта наблюдения (дата-время: заполнено), сигнал тревоги на пульте оперативного дежурного (дата-время: заполнено).
Состав оперативной группы (медэксперт, кримэксперт, дежурный следователь): заполнено.
Свидетели: находящийся в частной собственности у потерпевшего синтетический антропоморф (Положение о статусе свидетеля, пункт 6.2.13). Статус – доверительный.
Место происшествия: частная квартира, кухонное помещение. Обстановка в доме по словам свидетеля не нарушена, вещи на своих привычных местах, предметов неизвестного происхождения нет. На кухне обнаружен опрокинутый ферровиниловый табурет, рядом с ним в неестественной позе труп хозяина дома (медэксперт – чек). Голова пострадавшего лежит в луже крови (кримэксперт – чек), на левом виске глубокая рана от удара твёрдым тупым предметом (кримэксперт – чек). На столешнице кухонного гарнитура обнаружено пятно крови (кримэксперт – чек). К обстоятельствам, заслуживающим внимание, можно отнести осколки разбитой чашки из под кофе (кримэксперт – чек); пачку сигарет, коробок спичек, ножницы и неполный рулон скотча с ровным краем; полоску скотча на датчике пожарной сигнализации со следами отпечатков пальцев потерпевшего (кримэксперт – чек).; незажжённую сигарету во рту трупа.
Опрос свидетеля: свидетель показал, что хозяин дома пришёл поздно, в возбуждённом состоянии и в алкогольном опьянении (медэксперт – чек). Он приказал свидетелю сварить для него кофе, что свидетель и сделал, после чего, свидетель удалился по хозяйственным нуждам. Через некоторое время свидетель услышал из кухни нецензурную брань и грохот падающего тела. Свидетель поспешил на помощь, но застал своего господина лежащим на полу без признаков жизни. Согласно инструкции свидетель немедленно активировал сигнал тревоги, оставляя все вещи на своих местах.
Выводы: на основании экспертиз и показаний свидетеля происшествие признано несчастным случаем. Дальнейшее расследование не целесообразно.
Персональные макроидентификаторы: интегрированы.
Меня охватил настоящий ужас от цинизма... совершённого преступления.
– Преступление... Убийство... – шептал я. – Неужели это возможно... Мой последний вызов Мэтра на экран! Быстро!.. Так и есть!
Я лихорадочно сравнивал дату-время смерти, которую видел на погребальной табличке, дату-время смерти из полицейского отчёта и дату-время моего ночного звонка Мэтру. Первые две совпадали, а третья от них отличалась.
– Боже праведный! В то время, когда я звонил, Мэтр уже семь минут как был мёртв.
Голова шла кругом, но я пытался рассуждать здраво и не подгонять имеющиеся у меня факты под фигуру преступника. Вдруг Мэтр и впрямь захотел курить, полез по привычке заклеивать противопожарный датчик скотчем, но по причине опьянения приложился виском о столешницу?
Надо внимательно пересмотреть видеозапись.
На экране вновь сверкнул глазами инет.
– Вот сволочь! Знает, что труп Мэтра лежит у него в ногах, а мне втирает, что хозяина нет дома. Зачем ему врать? Да уж не затем, чтобы поберечь мои нервы. Скорее всего, я застал засранца, когда тот заметал следы.
Ведь, если Мэтр случайно не падал, значит, его стукнули в висок... Ну, вот хотя бы этой пепельницей. За что? Про своё отношение к инетам Мэтр тайны не делал: подай, принеси, тапки, спички... Может кофе в ту ночь не пришёлся по вкусу, да мало ли претензий у пьяного хозяина к безропотному слуге.
Значит, убийство заранее не планировалось. Версию о неосторожном убийстве тоже можно отбросить. Иначе инет признался: чего ему бояться, не эшафота же. Да страх он вообще испытывать не должен. А если испытывает? А если убил под давлением обстоятельств, спонтанно, в состоянии… аффекта. Инет в состоянии… аффекта. Инет боится последствий. Инет испытывает эмоции... Что за ерунда? Или совсем не ерунда, а конкретный случай того самого, что мы упускаем. Не об этом ли говорил Мэтр?
А ещё он говорил о необоснованном стремлении людей к созданию критической массы псевдо человеческих существ и о перманентной эволюции искусственного мозга. От себя же добавлю испытанное лично мною влияние трансформированной психики инетов на их поведенческие реакции, и нежелание общества признавать свою политико-экономическую формацию как неорабовладельческий строй. Кто-то может продолжить мой список причин совершённого преступления.
Итак, пепельница... Но вот когда был нанесён удар? До или после того, как Мэтр закурил? Думаю, после... Стоп, кадр!
В пепельнице дымилась сигарета – скорее всего, вынутая изо рта несчастного Мэтра.
Я протянул запись немного вперёд. Новая опция, говоришь? Что же, проверить нетрудно.
Я набрал горячую линию лаборатории психоматики.
– Вечер добрый! Да уж... Нет, ничего. Я хотел бы получить консультацию по квазихомотической опции для инетов. Совместное курение...
– Такой разработки пока нет. Совместное курение? Очень любопытно...
Я сделал отбой вызова и вернулся к копии видеозаписи.
– Гадёныш, сунул в рот Мэтру новую незажжённую сигарету. Ловко! Что ещё ты придумал? В отчёте написано... про полоску скотча на датчике. Она и должна была остаться, если бы пьянчуга упал, но успев заклеить датчик. По задумке логичного инета всё должно выглядеть именно так. Следовательно, последний кто что-то отрезал от мотка скотча был сам Мэтр.
В моём расследовании не хватало важного звена. Конечно, всё было интуитивно ясно, хотелось просто прижучить мерзавца по полной.
Итак, инет на стоп-кадре всё ещё держал в руках вещественные доказательства своей вины. Но ни пепельницы, ни сигареты эксперты не нашли, следовательно, преступник воспользовался мусоросжигателем – попробуй потом собрать из кучки атомов исходный предмет. Единственно для дематериализации отходов требуется особый пластиковый мешок... Вон я вижу его на картинке, уже открытый с помощью...
– Максимальный зум!.. Попался!
Я отчётливо увидел приклеенные к разным краям мусорного мешка два отрезка липкой ленты.
Да, они быстро учатся и делают любую работу аккуратно. Этот фактор и сыграл с нечеловеком злую шутку: в полицейском отчёте отмечено о ровном обрезе скотча. Именно две полоски для мусорного мешка, из них последнюю с идеально параллельные краями, отрезал инет, на что Мэтр – человек – никогда не заморачивался.
52
Я не оправдываю моего друга Мэтра и не поощряю подобного отношения к инетам, но такого конца он не заслужил. Насильственной смерти никто не заслуживает.
«Справедливость. Мне нужна справедливость» – с таким намерением я сообщил в полицию об открывшихся обстоятельствах в деле о гибели человека.
– А дело давно закрыто, – меня принял какой-то важный полицейский чин. – Там работали профессионалы высокого уровня, и у меня нет оснований...
– А запись моего разговора?
– Да, факт видеозвонка зафиксирован, но его содержание... – Чин, словно открещиваясь, помахал перед моим носом тонюсенькой книжицей Конституции. – Личная жизнь охраняется за-ко-ном... К тому же суд не рассматривает видеоконтент в качестве доказательств. К чему? Любой школяр слепит ваш спектакль на уроке труда. Стоит ли создавать прецедент?
– А что, правда уже никого не интересует?
Полицейский начальник побагровел, поднялся с кресла, грозно опираясь кулаками в массивный стол:
– А в чём ваша правда? Может, вы ждёте, чтобы я высунулся в окно и крикнул: «Люди, спасайтесь! Восстание машин началось!» Я не сумасшедший... Прецедента не будет! Всего хорошего, господин текстэро. Займитесь своим прямым делом. Свободны!
До меня дошло: им всё было известно до того, как я принёс свои «доказательства». Ну, конечно. Одна пропажа пепельницы и отсутствие следов пепла уже наводят на мысли о подлоге. Не трудно догадаться, с чьей стороны. А делать с ним что? Не судить же машину публично, а так, пустят по-тихому под пресс, и дело о несчастном случае закрыто. Уж если кто-то и посмеет открыть «ящик Пандоры», то это будет точно не полиция. А кто?
Я вышел из здания сурового департамента с тяжёлым камнем на душе. Да что там камень: мне стало просто страшно. Нет, не от скрытой угрозы в совете полицейского чина заняться своим делом, а от понимания, что случай с Мэтром не единственный.
Я застыл в потоке текущей толпы. Люди, инеты, люди, инеты, опять люди… Пока вместе, пока не враги, но и друзьями мы никогда не были. Кем их создавали? Помощниками. Рано или поздно они захотят стать главными, приобретя на это моральное право у деградирующих нас. Заложенное в основу отношений неравенство уже даёт свои всходы. Любой человек в любом месте — на улице, дома, на работе, на отдыхе — находится в потенциальной опасности. Риск для жизни кроется в обычном приказе вымыть унитаз, погладить рубашку, сварить борщ, забрать ребёнка из садика. Общество само усугубляет ситуацию. Оно не готово отказаться от комфорта патрициев, наоборот, упорно ищет новые возможности переложить свои обязанности на чужие плечи.
– Общество не готово, а я, похоже, созрел.
Под надуманным предлогом – собрать лекарственный гербарий – я отправил жену к тёще в деревню, где технический прогресс вяз в коровьем навозе по самую ступицу своего колеса. После её отъезда все инеты в доме были загнаны в кладовку и обесточены. «Так-то лучше. Эти ребята еловыми вениками напарят», – думал я, запирая помощничков на висячий замок. Правда, мне пришлось вернуть обратно из музея быта старый электроутюг и научиться им пользоваться. Всего-то пара ожогов.
Неожиданно, в разгар кипучей деятельности против электрофикации всей страны, от солидного S.terra «Эскимо» пришло предложение на коммерческий выпуск моего «Палладиума». Я понимал, откуда они узнали о моей работе, хотя руководство ни слова не проронило о персоне рекомендателя в личной беседе, где упоминались и другие мои проекты, обсуждалось будущее творческое содружество. Но прежде всего эстеры были заинтересованы в «Палладиуме».
Я согласился, и вскоре оригинальный флакон красовался на моей полке тщеславия, отделённый, однако, от остального содержимого чёрной закладкой. Дембелевский аккорд, одним словом.
Меня бросало в крайность: недоверие к технике возрастало, переход на ручной труд казался мне панацеей от всех бед. Кризис не мог не наступить, и он наступил.
Студия стояла заброшенной под слоем гаражной пыли... Страхи всеобщей автоматизации перенеслись на неповинную систему. Конечно, я не боялся, что Студия намеренно нанесёт мне физический вред: удар током, плевок ядовитым раствором катализатора и тому подобная чушь – это невозможно. Всё обстояло гораздо хуже. Я засомневался в целесообразности своего труда, вернее, в этической оправданности самой идеи генной модификации человеческой природы.
Populus nesciunt quid faciunt.
Это осознал великий генетик, это не осознаёт общество в целом.
Да, мы – люди, человеки – обезумели. Мы стремительно теряем своё естество, гонимся за призрачной необходимостью евгеники, перестаём ценить себя как совершенное создание природы. Инструменты наши технически безупречны, границы стёрты, но перед нами зияет бездна.
По-моему, с меня хватит.
53
Наступил вечер. Огни уличной рекламы стали ярче, резче, назойливее. Они бесцеремонно проникали в помещение маленькой парикмахерской, раскрашивая его в калейдоскоп цветов.
Старик подошёл к окну и стал вручную, дёргая за какие-то верёвочки, задвигать шторы. Одну из них заело, что для старика не явилось неожиданностью, и в образовавшуюся щель, пусть и не так докучливо, но пролезали блики рекламы, тени от проносящихся машин и ног многолюдной толпы.
– Кто бы и как бы ни пытался отгородиться от действительности, ничего не выйдет, – проговорил он, накручивая верёвку на гвоздь в стене, и продолжил:
– Значит, вы и есть автор «Палладиума». Не ожидал вас увидеть в моём кресле. Впрочем, всё услышанное… Теперь не удивлён.
– А для меня неожиданно, что моя работа столь известна и что вы…
Я кивнул на парикмахерские инструменты.
– Такой старый калош интересуется новинками эстеринга, – закончил за меня парикмахер. – Одно другому не мешает, даже, смею заверить, помогает.
