Удивительно, что меня больше колотило от злости, нежели чем от страха. Это надо было додуматься променять безопасность местного госпиталя на этот пиздец!
Теперь понятно, почему мою кандидатуру приняли так быстро – больше добровольцев не отыскалось, и местные врачи и медсестры с облегчением вздохнули, что никого из них силой не потянут на линию фронта.
Ладно, соберись, ты знала, на что подписывалась, так что не смей сомневаться в себе, и уж тем более бездействовать. Передо мной все возможности для спасения жизней, и никакой какофонии криков и воплей, только взрывы и выстрелы. Здесь не нужно ломать голову над дилеммой: отправить человека на операцию или отнести к четвертой категории умирающих. Существует единственная задача – спасать.
– Ну что, друг, готов? – Я потрепала овчарку за ухом, пока та прижималась ко мне и тряслась в такт вибрации взрывам. – Вот и я нет. Но надо.
Минута, вторая. Обстрел ослабился, и, выхватив момент, шумно втянув воздух через рот, я потянула пса наверх за ошейник. Он без промедлений выпрыгнул из окопа, пока я взбиралась на поляну с грацией черепахи. Посреди зеленого поля, окутанного дымом, меня было легко подстрелись, особенно из-за белого костюма медицинского сотрудника. Конвенция запрещает открывать огонь по врачам на поле боя, но меня это нисколько не успокаивало, как и моего четвероного друга, помчавшегося на поиски выживших.
Я бежала на полусогнутых ногах, радостно встречая широкие стволы деревьев близ опушки леса и прячась за ними, как за мраморной стеной. Сердце стучало в бешенном темпе, глаза щипало от грязи, тяжелая сумка с бинтами и медицинским барахлом оттягивала плечо. Пес бегал по полю, не отходя далеко, обнюхивал солдат – или то, что от них осталось, – не обращая внимания на хлопки выстрелов. Никогда не умела общаться с животными, а краткий недельный курс «теперь Файс – твой лучший друг и помощник» принес не много пользы.
Овчарка была либо тупая, либо отчаянная, либо ее дрессировали в столь суровых условиях, что бывшее пшеничное поле под минометным обстрелом напоминало городской парк. Основная часть солдат ушла вперед, преодолев натиск врага с катастрофическими потерями – одни трупы и воронки.
Надрывистый лай Файс оторвал меня от размышлений – кто-то живой! Признаться, от этой мысли я струхнула, коленки затряслись и вспотели ладони, ведь от моих действий теперь зависела жизнь человека. Здесь уже не будет возможности обратиться за помощью к старшей медсестре или врачу, отыскать необходимый антибиотик. Придется работать с содержимым сумки и имеющимися познаниями, а главное – с минимальным количеством времени.
Осмотревшись, я бросилась к Файс, ориентируясь больше на звук, чем на зрение, отчего спотыкалась о комья земли и путалась в траве, едва не упав лицом в грязь перед раненным солдатом.
– Эй! – Я подползла к солдату, уже с расстояния видя, что он пребывал в контуженном состоянии, цепляясь за ускользающую нить сознания.
Дыхательные пути в порядке, реакция на раздражители удовлетворительная. То, что он не отхаркивает кровь и не кривится в агонии с облегчением давало понять, что взрывная волна не разорвала легкие, однако кровоподтек на левом ухе наводил на неприятные мысли. Я пощелкала пальцем сначала у раненного слухового органа, не отметив никакой реакции, а затем у противоположного – парень отстранился.
– Держись, солдат, – легонько похлопав его по щеке, чтобы привести в чувство, я продолжила осматривать его на наличие ран. – Я тебя вытащу. Только не сдавайся.
Пес не переставал обнюхивать парня, пока я отчаянно пыталась отвести его в сторону. На левой штанине виднелась дыра, пропитанная кровью – разорвав ткань, я обнаружила глубокий разрез от осколка снаряда, который, к счастью, прошел по касательной. Но рана от этого не выглядела привлекательнее, туда попала грязь и, возможно, мелкие частички металла. Кровь не хлестала ручьем, поэтому хватило быстрой очистки раствором антисептика и наложения давящей повязки.
– Идти сможешь? – Глупый вопрос, конечно, парень с трудом слышал, что я говорила, поэтому пришлось помочь ему. – Ладно, будь готов.
Травмы позвоночника и шеи отсутствовали, поэтому я не побоялась взять его подмышки и потащить по земле к окопам. Минометный обстрел прекратился, но поблизости во всю мощь пели автоматы. Остатки дымовой завесы служили отличным прикрытием для отступления.
– Эй! Там, в окопах, помогите мне!
Сначала показались каски, солдаты нерешительно выглядывали из укрытий, а затем, убедившись, что прямой опасности нет, бросились на помощь. Мужчины подхватили парня на руки и помогли занести его в выкопанную траншею.
Позволив себе присесть и облокотиться на холодную земляную стену, я не сдержала облегченного вздоха. Невероятно, я только что вытащила человека с того света, во всяком случае, как минимум помогла ему отойти от края гибели. Я посмотрела на свои руки, испачканные грязью и каплями крови. Они не дрожали, впервые за долгое время я не испытывала отвращения, глядя на них.
– Смотрите, чтобы он не терял сознание, – обратилась я к связистам, помогающим парню разместиться у высокой стены окопа. – Дайте ему попить, и смотрите за его дыханием.
Выглянув из укрытия и увидев просторное поле, изрытое взрывами, я попыталась заметить хоть небольшое движение, искру жизни, которую удастся раздуть в пламя. Первая линия фронта сильно отличалась от госпиталя во время сортировки – здесь кричали в основном автоматы, а не люди. И этот звук не оглушал меня, а вводил в состояние адреналиновой лихорадке, под действием которой я не цепенела, а, наоборот, ощущала бодрящий огонь.
– Я пойду туда. Будьте готовы принимать новых раненых. Сообщите командирам, что нам понадобится транспорт, и как можно скорее.
Семь солдат, семь жизней. Именно столько мне удалось спасти людей за минувшие несколько часов, пока к нам не подъехала машина для экстренной эвакуации раненных. Семь солдат удалось спасти, это ведь хорошо, верно? Контузия с разрывом барабанной перепонки, три пулевых ранения, ампутация голени, еще одна контузия. Я помнила, как тащила каждого из них к окопу, помогала добраться, подставив плечо, как затягивала жгут поверх культи агонизирующего мужчины. С последним пришлось долго сидеть, чтобы стабилизировать его состояние, не дать шоковой лихорадке полностью поглотить сознание. Сейчас он пребывал без сознания, трясясь в такт прыгающему по ямам грузовику вместе с другими солдатами, но не умер. Держался за волосок, как, похоже, и я.
Семь солдат удалось спасти. А двадцать четыре – нет.
Закатные лучи пробивались сквозь лысые макушки деревьев, освещая размытую дорогу, по которой к городу мчался грузовик. Забившись в угол, я уставилась в одну точку, бездумно перебирая шерсть на холке Файс. Руки полностью покрыты кровью и грязью, кожа на лице слиплась от пота и копоти, но мне даже не хотелось ее счищать.
Двадцать четыре человека остались позади, втоптанные в грязь, разорванные на куски, но куда сильнее меня угнетало то, что пять из них я убила собственными руками. Вот что бывает, когда неопытный энтузиаст сталкивается с суровой реальностью. У двух мужчин, пытаясь восстановить им дыхание, я не заметила повреждение позвоночника и черепно-мозговую травму. У третьего солдата осколок рассек глубокую артерию и, пытаясь остановить кровь, я только растеребила рану и усилила ток. Четвертый скончался то ли от боли, то ли от обильного кровотечения, когда я попыталась закрепить перелом бедренной кости, и в итоге, похоже, повредила артерию. А парня с обширными ожогами тела в действительности пришлось избавить от страданий – взрывная огненная волна не убила его, а превратила в обугленный кусок плоти.
Я ощущала себя некомфортно, виновато перед бойцами, чьи жизни не смогла спасти. Однако я не боялась, и это уже облегчало задачу, я не чувствовала себя бесполезной и ошеломленной. В полевом госпитале я бы тоже многому научилась, возможно, даже стала бы медсестрой, но уклад мыслей, заложенный в Белой Академии, не позволял принять такую судьбу. Необходимость быть в центре событий манила, затягивала в опасный водоворот. Я бы сказала – будоражила.
Чей-то стон отвлек меня от размышлений. Солдат с контузией приходил в себя, и пробуждение с головой, напоминающей раскаленный шар с болтами, ему не пришлось по вкусу. Поврежденная барабанная перепонка только добавляла прелести.
Опасаясь вывалиться из открытого кузова, я ползком добралась до парня – солдаты без лишних просьб подтягивали ноги, освобождая дорогу. С нами отправили четырех здоровых – относительно, если не замечать легких пулевых ранений и ссадин – ребят, одним из которых был Отис:
– Кажется, очухался.
– Да что ты говоришь? – С мягким сарказмом подметила я, стараясь несильно улыбаться – лицо жгло от мелких царапин и грязи. – Эй, солдат, ты меня слышишь?
Парню, должно быть, лет двадцать пять, под этим слоем копоти и крови наверняка скрывалось симпатичное лицо. Но сейчас он чем-то напоминал запуганного енота, в недоумении оглядывающегося по сторонам.
– Солдат, – я пощелкала пальцами перед его носом, вынудив сосредоточить на себе внимание. Реакция есть, дыхание стабильное, пульс на шее удалось измерить не с первой попытки, так как пациент уж слишком разошелся.
– Йона, сиди, мать твою, на месте. – Отису, за что огромное спасибо, удалось усмирить парня, придавив ему плечо своей огромной ладонью. – Как в жопу заведенный, вечно за ним не уследить.
– Вы знакомы?
– Да уже как месяц в одном отряде служим под командованием Рашвела.
– Наимилейший человек.
На мою остроту силач только ухмыльнулся, новости в городке разлетались со скоростью пожара в штормовой день. Мне не хватило ума держать язык за зубами и не жаловаться Альриху, – до сих пор помню, как он держал чашку чая, словно герцог, во время нашего разговора, – а тот поделился любопытной историей с Отисом. Бог его знает, какая теперь обо мне слава ходит, но когда я привезу с фронта семь вырванных из лап смерти бойцов, то все сплетники заткнутся.
Я поправила повязку, парень не сопротивлялся, и, похоже, не пребывал в ясном сознании. Довольно узнаваемая картина.
Из-под распахнутой куртки проблескивала цепочка с армейским жетоном, и я чему-то улыбнулась, потянувшись за кусочком нагретого металла.
– Йона, значит…
– Эм, не надо, Хлой.
Реакция Отиса меня удивила, я даже не постеснялась скрыть этого. Любопытство усилилось, а вместе с ним и тревожное чувство, которое уже слабо позвякивало на дальних уголках сознания при упоминании имени парня.
Естественно, бывший кадет не стал меня останавливать, только напряженно сжал губы, пока я изучала штампованные буквы на медальоне. Я переводила взгляд с жетона на Йону, успевшего провалиться в сон, и обратно на кусок металла. Волнение Отиса не оказалось напрасным, и я долгие несколько секунд пребывала в молчаливой задумчивости, как и солдаты позади. Я буквально ощущала, как они буравят меня испытывающим взглядом, сгорают от волнения. Честно говоря, даже не удивительно.
– Меллиге, значит, – с неким разочарованием подметила я, пряча медальон обратно под рубашку парня.
– Я понимаю, что ты можешь злиться или… быть в шоке.
– На кого злиться? На него? – Закатив в раздражении глаза, я одарила собеседника колючим взглядом, ощущая пробуждающееся раздражение. – Он сражается за нашу страну, зачем на него злиться? Хм… злиться. Тоже мне, придумал.
От попыток извиниться я просто отмахнулась и вернулась к радостному Файсу, сделавшись мрачнее тучи, но вовсе не из-за парня, которого спасла, а темы, поднятой Отисом. Теперь все солдаты смотрели на меня не то с опаской, не то с сочувствием, и это невероятно выводило из себя. Слезливая история о Волчатах, чей отец погиб от рук предателя, воспламеняла меня по щелчку пальцев. Я заламывала пальцы, ритмично постукивала ногой, делала все, чтобы отвлечься, но даже холодному ветру не удалось выбить из головы мысли о прошлом. Только о семье мне сейчас думать и не хватало. Йона Меллиге, кто бы мог подумать – мой отец, наверное, в гробу перевернулся. Не поэтому ли Зольф Рашвел отказался принимать меня в свой отряд? Не потому, что я женщина, а из-за этого парня, опасаясь, что я устрою истерику?
Да пропади оно пропадом, мне абсолютно наплевать. Наплевать на Йону Меллиге, но не то, какой шум подняли вокруг наших семей, во что превратили, с чем стали олицетворять. Окажись на моем месте брат, то да, стоило бы опасаться за сохранность бедняги-солдата. Хотя, он куда сильнее злился на меня, чем на все семейство Меллиге взятых. Я далека от семьи Форан, и уж тем более старалась не замечать клейма фанХольтон. Проклятая фамилия, как и все наше семейство в целом.
Слишком много дерьма за один день.
До города мы ехали в молчании, водитель давил на газ, прорываясь по ухабистой дороге. Его рвение похвально, но порой от тряски даже у меня начинала ныть спина. В город мы приехали, когда солнце скатилось за горизонт, очерчивая высокие силуэты гор. Так непривычно оказалось подъезжать к госпиталю, находиться «по ту сторону», а не мчаться вместе с медперсоналом на помощь пострадавшим. Становилось все холоднее, стоило поспешить и перенести солдат в тепло палаток.
– Сколько еще ожидать раненных?
– Пока что это все, – сообщила я знакомой медсестре. – Возможно, приедет и другая машина, но я смогла вытащить только этих ребят.
– Ладно, тогда несите их в карантинный блок.
– Карантинный блок? – Я оглянулась на раненных солдат, которым санитары помогали спуститься на землю.
– Поступило сообщение о возможном использовании биологического оружия в том районе, поэтому всех вас необходимо осмотреть.
– Чушь собачья, не было там ничего…
– Хлой, я понимаю, – сжав мое плечо, дабы воззвать к здравомыслию, медсестра с волнением добавила: – Это мера предосторожности.
Предосторожности ли? После поля боя мне хотелось махнуть на все рукой и зарыться под одеяло, отдохнуть, но проигнорировать тревожный взгляд девушки не удалось. Она не столько волновалась, сколько боялась чего-то, и я невольно огляделась: охрана у ворот госпиталя незамедлительно направляла всех прибывших солдат на территорию госпиталя, даже здоровых парней. Дурное предчувствие только увеличилось, когда я заметила припаркованные неподалеку черные, отмытые до блеска, автомобили – здесь на таких не ездят.
– Чей приказ?
Во мне что-то колыхнулось, некое раздражение вкупе с самоотверженностью. Я вытащила солдат с поля боя не для того, чтобы их заперли в карантинной зоне и усыпили, как неизлечимых больных. Файс, ощутив мое волнение, утробно зарычал. Нерешительность медсестры подлила масла в огонь, укрепив мою уверенность в том, что что-то здесь нечисто.
Так и оставив меня без ответа, девушка побежала помогать раненным. Я мгновение понаблюдала за парнями, остановив взгляд на Йоне, которого укладывали на носилки.
– Сидеть, – бросила я собаке, а сама побежала к карантинной зоне, обгоняя медперсонал и раненных.
Нет, так не пойдет. Командир нашего отряда находился бог знает где, а позаботиться о солдатах оставалось лишь мне, и будь я проклята, если позволю кому-то навредить им. Никакому заражению мы не подвергались, уверенность в этом не оставляла меня до последнего, я попросту отказывалась верить. От одного взгляда на новые автомобили у подъезда к госпиталю бросало в дрожь, я догадывалась, кто мог приехать к нам в гости. Догадывалась, но надеялась ошибиться.
Теперь понятно, почему мою кандидатуру приняли так быстро – больше добровольцев не отыскалось, и местные врачи и медсестры с облегчением вздохнули, что никого из них силой не потянут на линию фронта.
Ладно, соберись, ты знала, на что подписывалась, так что не смей сомневаться в себе, и уж тем более бездействовать. Передо мной все возможности для спасения жизней, и никакой какофонии криков и воплей, только взрывы и выстрелы. Здесь не нужно ломать голову над дилеммой: отправить человека на операцию или отнести к четвертой категории умирающих. Существует единственная задача – спасать.
– Ну что, друг, готов? – Я потрепала овчарку за ухом, пока та прижималась ко мне и тряслась в такт вибрации взрывам. – Вот и я нет. Но надо.
Минута, вторая. Обстрел ослабился, и, выхватив момент, шумно втянув воздух через рот, я потянула пса наверх за ошейник. Он без промедлений выпрыгнул из окопа, пока я взбиралась на поляну с грацией черепахи. Посреди зеленого поля, окутанного дымом, меня было легко подстрелись, особенно из-за белого костюма медицинского сотрудника. Конвенция запрещает открывать огонь по врачам на поле боя, но меня это нисколько не успокаивало, как и моего четвероного друга, помчавшегося на поиски выживших.
Я бежала на полусогнутых ногах, радостно встречая широкие стволы деревьев близ опушки леса и прячась за ними, как за мраморной стеной. Сердце стучало в бешенном темпе, глаза щипало от грязи, тяжелая сумка с бинтами и медицинским барахлом оттягивала плечо. Пес бегал по полю, не отходя далеко, обнюхивал солдат – или то, что от них осталось, – не обращая внимания на хлопки выстрелов. Никогда не умела общаться с животными, а краткий недельный курс «теперь Файс – твой лучший друг и помощник» принес не много пользы.
Овчарка была либо тупая, либо отчаянная, либо ее дрессировали в столь суровых условиях, что бывшее пшеничное поле под минометным обстрелом напоминало городской парк. Основная часть солдат ушла вперед, преодолев натиск врага с катастрофическими потерями – одни трупы и воронки.
Надрывистый лай Файс оторвал меня от размышлений – кто-то живой! Признаться, от этой мысли я струхнула, коленки затряслись и вспотели ладони, ведь от моих действий теперь зависела жизнь человека. Здесь уже не будет возможности обратиться за помощью к старшей медсестре или врачу, отыскать необходимый антибиотик. Придется работать с содержимым сумки и имеющимися познаниями, а главное – с минимальным количеством времени.
Осмотревшись, я бросилась к Файс, ориентируясь больше на звук, чем на зрение, отчего спотыкалась о комья земли и путалась в траве, едва не упав лицом в грязь перед раненным солдатом.
– Эй! – Я подползла к солдату, уже с расстояния видя, что он пребывал в контуженном состоянии, цепляясь за ускользающую нить сознания.
Дыхательные пути в порядке, реакция на раздражители удовлетворительная. То, что он не отхаркивает кровь и не кривится в агонии с облегчением давало понять, что взрывная волна не разорвала легкие, однако кровоподтек на левом ухе наводил на неприятные мысли. Я пощелкала пальцем сначала у раненного слухового органа, не отметив никакой реакции, а затем у противоположного – парень отстранился.
– Держись, солдат, – легонько похлопав его по щеке, чтобы привести в чувство, я продолжила осматривать его на наличие ран. – Я тебя вытащу. Только не сдавайся.
Пес не переставал обнюхивать парня, пока я отчаянно пыталась отвести его в сторону. На левой штанине виднелась дыра, пропитанная кровью – разорвав ткань, я обнаружила глубокий разрез от осколка снаряда, который, к счастью, прошел по касательной. Но рана от этого не выглядела привлекательнее, туда попала грязь и, возможно, мелкие частички металла. Кровь не хлестала ручьем, поэтому хватило быстрой очистки раствором антисептика и наложения давящей повязки.
– Идти сможешь? – Глупый вопрос, конечно, парень с трудом слышал, что я говорила, поэтому пришлось помочь ему. – Ладно, будь готов.
Травмы позвоночника и шеи отсутствовали, поэтому я не побоялась взять его подмышки и потащить по земле к окопам. Минометный обстрел прекратился, но поблизости во всю мощь пели автоматы. Остатки дымовой завесы служили отличным прикрытием для отступления.
– Эй! Там, в окопах, помогите мне!
Сначала показались каски, солдаты нерешительно выглядывали из укрытий, а затем, убедившись, что прямой опасности нет, бросились на помощь. Мужчины подхватили парня на руки и помогли занести его в выкопанную траншею.
Позволив себе присесть и облокотиться на холодную земляную стену, я не сдержала облегченного вздоха. Невероятно, я только что вытащила человека с того света, во всяком случае, как минимум помогла ему отойти от края гибели. Я посмотрела на свои руки, испачканные грязью и каплями крови. Они не дрожали, впервые за долгое время я не испытывала отвращения, глядя на них.
– Смотрите, чтобы он не терял сознание, – обратилась я к связистам, помогающим парню разместиться у высокой стены окопа. – Дайте ему попить, и смотрите за его дыханием.
Выглянув из укрытия и увидев просторное поле, изрытое взрывами, я попыталась заметить хоть небольшое движение, искру жизни, которую удастся раздуть в пламя. Первая линия фронта сильно отличалась от госпиталя во время сортировки – здесь кричали в основном автоматы, а не люди. И этот звук не оглушал меня, а вводил в состояние адреналиновой лихорадке, под действием которой я не цепенела, а, наоборот, ощущала бодрящий огонь.
– Я пойду туда. Будьте готовы принимать новых раненых. Сообщите командирам, что нам понадобится транспорт, и как можно скорее.
***
Семь солдат, семь жизней. Именно столько мне удалось спасти людей за минувшие несколько часов, пока к нам не подъехала машина для экстренной эвакуации раненных. Семь солдат удалось спасти, это ведь хорошо, верно? Контузия с разрывом барабанной перепонки, три пулевых ранения, ампутация голени, еще одна контузия. Я помнила, как тащила каждого из них к окопу, помогала добраться, подставив плечо, как затягивала жгут поверх культи агонизирующего мужчины. С последним пришлось долго сидеть, чтобы стабилизировать его состояние, не дать шоковой лихорадке полностью поглотить сознание. Сейчас он пребывал без сознания, трясясь в такт прыгающему по ямам грузовику вместе с другими солдатами, но не умер. Держался за волосок, как, похоже, и я.
Семь солдат удалось спасти. А двадцать четыре – нет.
Закатные лучи пробивались сквозь лысые макушки деревьев, освещая размытую дорогу, по которой к городу мчался грузовик. Забившись в угол, я уставилась в одну точку, бездумно перебирая шерсть на холке Файс. Руки полностью покрыты кровью и грязью, кожа на лице слиплась от пота и копоти, но мне даже не хотелось ее счищать.
Двадцать четыре человека остались позади, втоптанные в грязь, разорванные на куски, но куда сильнее меня угнетало то, что пять из них я убила собственными руками. Вот что бывает, когда неопытный энтузиаст сталкивается с суровой реальностью. У двух мужчин, пытаясь восстановить им дыхание, я не заметила повреждение позвоночника и черепно-мозговую травму. У третьего солдата осколок рассек глубокую артерию и, пытаясь остановить кровь, я только растеребила рану и усилила ток. Четвертый скончался то ли от боли, то ли от обильного кровотечения, когда я попыталась закрепить перелом бедренной кости, и в итоге, похоже, повредила артерию. А парня с обширными ожогами тела в действительности пришлось избавить от страданий – взрывная огненная волна не убила его, а превратила в обугленный кусок плоти.
Я ощущала себя некомфортно, виновато перед бойцами, чьи жизни не смогла спасти. Однако я не боялась, и это уже облегчало задачу, я не чувствовала себя бесполезной и ошеломленной. В полевом госпитале я бы тоже многому научилась, возможно, даже стала бы медсестрой, но уклад мыслей, заложенный в Белой Академии, не позволял принять такую судьбу. Необходимость быть в центре событий манила, затягивала в опасный водоворот. Я бы сказала – будоражила.
Чей-то стон отвлек меня от размышлений. Солдат с контузией приходил в себя, и пробуждение с головой, напоминающей раскаленный шар с болтами, ему не пришлось по вкусу. Поврежденная барабанная перепонка только добавляла прелести.
Опасаясь вывалиться из открытого кузова, я ползком добралась до парня – солдаты без лишних просьб подтягивали ноги, освобождая дорогу. С нами отправили четырех здоровых – относительно, если не замечать легких пулевых ранений и ссадин – ребят, одним из которых был Отис:
– Кажется, очухался.
– Да что ты говоришь? – С мягким сарказмом подметила я, стараясь несильно улыбаться – лицо жгло от мелких царапин и грязи. – Эй, солдат, ты меня слышишь?
Парню, должно быть, лет двадцать пять, под этим слоем копоти и крови наверняка скрывалось симпатичное лицо. Но сейчас он чем-то напоминал запуганного енота, в недоумении оглядывающегося по сторонам.
– Солдат, – я пощелкала пальцами перед его носом, вынудив сосредоточить на себе внимание. Реакция есть, дыхание стабильное, пульс на шее удалось измерить не с первой попытки, так как пациент уж слишком разошелся.
– Йона, сиди, мать твою, на месте. – Отису, за что огромное спасибо, удалось усмирить парня, придавив ему плечо своей огромной ладонью. – Как в жопу заведенный, вечно за ним не уследить.
– Вы знакомы?
– Да уже как месяц в одном отряде служим под командованием Рашвела.
– Наимилейший человек.
На мою остроту силач только ухмыльнулся, новости в городке разлетались со скоростью пожара в штормовой день. Мне не хватило ума держать язык за зубами и не жаловаться Альриху, – до сих пор помню, как он держал чашку чая, словно герцог, во время нашего разговора, – а тот поделился любопытной историей с Отисом. Бог его знает, какая теперь обо мне слава ходит, но когда я привезу с фронта семь вырванных из лап смерти бойцов, то все сплетники заткнутся.
Я поправила повязку, парень не сопротивлялся, и, похоже, не пребывал в ясном сознании. Довольно узнаваемая картина.
Из-под распахнутой куртки проблескивала цепочка с армейским жетоном, и я чему-то улыбнулась, потянувшись за кусочком нагретого металла.
– Йона, значит…
– Эм, не надо, Хлой.
Реакция Отиса меня удивила, я даже не постеснялась скрыть этого. Любопытство усилилось, а вместе с ним и тревожное чувство, которое уже слабо позвякивало на дальних уголках сознания при упоминании имени парня.
Естественно, бывший кадет не стал меня останавливать, только напряженно сжал губы, пока я изучала штампованные буквы на медальоне. Я переводила взгляд с жетона на Йону, успевшего провалиться в сон, и обратно на кусок металла. Волнение Отиса не оказалось напрасным, и я долгие несколько секунд пребывала в молчаливой задумчивости, как и солдаты позади. Я буквально ощущала, как они буравят меня испытывающим взглядом, сгорают от волнения. Честно говоря, даже не удивительно.
– Меллиге, значит, – с неким разочарованием подметила я, пряча медальон обратно под рубашку парня.
– Я понимаю, что ты можешь злиться или… быть в шоке.
– На кого злиться? На него? – Закатив в раздражении глаза, я одарила собеседника колючим взглядом, ощущая пробуждающееся раздражение. – Он сражается за нашу страну, зачем на него злиться? Хм… злиться. Тоже мне, придумал.
От попыток извиниться я просто отмахнулась и вернулась к радостному Файсу, сделавшись мрачнее тучи, но вовсе не из-за парня, которого спасла, а темы, поднятой Отисом. Теперь все солдаты смотрели на меня не то с опаской, не то с сочувствием, и это невероятно выводило из себя. Слезливая история о Волчатах, чей отец погиб от рук предателя, воспламеняла меня по щелчку пальцев. Я заламывала пальцы, ритмично постукивала ногой, делала все, чтобы отвлечься, но даже холодному ветру не удалось выбить из головы мысли о прошлом. Только о семье мне сейчас думать и не хватало. Йона Меллиге, кто бы мог подумать – мой отец, наверное, в гробу перевернулся. Не поэтому ли Зольф Рашвел отказался принимать меня в свой отряд? Не потому, что я женщина, а из-за этого парня, опасаясь, что я устрою истерику?
Да пропади оно пропадом, мне абсолютно наплевать. Наплевать на Йону Меллиге, но не то, какой шум подняли вокруг наших семей, во что превратили, с чем стали олицетворять. Окажись на моем месте брат, то да, стоило бы опасаться за сохранность бедняги-солдата. Хотя, он куда сильнее злился на меня, чем на все семейство Меллиге взятых. Я далека от семьи Форан, и уж тем более старалась не замечать клейма фанХольтон. Проклятая фамилия, как и все наше семейство в целом.
Слишком много дерьма за один день.
До города мы ехали в молчании, водитель давил на газ, прорываясь по ухабистой дороге. Его рвение похвально, но порой от тряски даже у меня начинала ныть спина. В город мы приехали, когда солнце скатилось за горизонт, очерчивая высокие силуэты гор. Так непривычно оказалось подъезжать к госпиталю, находиться «по ту сторону», а не мчаться вместе с медперсоналом на помощь пострадавшим. Становилось все холоднее, стоило поспешить и перенести солдат в тепло палаток.
– Сколько еще ожидать раненных?
– Пока что это все, – сообщила я знакомой медсестре. – Возможно, приедет и другая машина, но я смогла вытащить только этих ребят.
– Ладно, тогда несите их в карантинный блок.
– Карантинный блок? – Я оглянулась на раненных солдат, которым санитары помогали спуститься на землю.
– Поступило сообщение о возможном использовании биологического оружия в том районе, поэтому всех вас необходимо осмотреть.
– Чушь собачья, не было там ничего…
– Хлой, я понимаю, – сжав мое плечо, дабы воззвать к здравомыслию, медсестра с волнением добавила: – Это мера предосторожности.
Предосторожности ли? После поля боя мне хотелось махнуть на все рукой и зарыться под одеяло, отдохнуть, но проигнорировать тревожный взгляд девушки не удалось. Она не столько волновалась, сколько боялась чего-то, и я невольно огляделась: охрана у ворот госпиталя незамедлительно направляла всех прибывших солдат на территорию госпиталя, даже здоровых парней. Дурное предчувствие только увеличилось, когда я заметила припаркованные неподалеку черные, отмытые до блеска, автомобили – здесь на таких не ездят.
– Чей приказ?
Во мне что-то колыхнулось, некое раздражение вкупе с самоотверженностью. Я вытащила солдат с поля боя не для того, чтобы их заперли в карантинной зоне и усыпили, как неизлечимых больных. Файс, ощутив мое волнение, утробно зарычал. Нерешительность медсестры подлила масла в огонь, укрепив мою уверенность в том, что что-то здесь нечисто.
Так и оставив меня без ответа, девушка побежала помогать раненным. Я мгновение понаблюдала за парнями, остановив взгляд на Йоне, которого укладывали на носилки.
– Сидеть, – бросила я собаке, а сама побежала к карантинной зоне, обгоняя медперсонал и раненных.
Нет, так не пойдет. Командир нашего отряда находился бог знает где, а позаботиться о солдатах оставалось лишь мне, и будь я проклята, если позволю кому-то навредить им. Никакому заражению мы не подвергались, уверенность в этом не оставляла меня до последнего, я попросту отказывалась верить. От одного взгляда на новые автомобили у подъезда к госпиталю бросало в дрожь, я догадывалась, кто мог приехать к нам в гости. Догадывалась, но надеялась ошибиться.
