В учинившейся суматохе медикус сохранил полное присутствие духа.
Он поймал под локоток Беату и, склонившись к самому ее уху, проговорил:
- Твоя госпожа просила меня приготовить для нее ароматные пастилки и средство от мигрени. Придешь ко мне в комнату, я передам их для нее.
- От мигрени... Конечно, мэтр Брюль, - понятливо кивнула Беата и выскользнула из кухни.
Сам же лекарь быстро направился вверх по лестнице - что-то подсказывало ему, тот крик был неспроста. И в самом деле, в графских покоях толпилась челядь, но войти в опочивальню никто не решался. Ни графини, ни Ричарда, ни иных вельможных лиц здесь не оказалось, слуги же растерялись, перешептывались, крестились и нерешительно топтались.
Мэтр решительно протиснулся вперед, потянул бронзовую ручку - заперто. Тогда он забарабанил в низкую двустворчатую дверь, громко требуя немедленно допустить его к осмотру пациента.
Некоторое время ничего не происходило, дверь оставалась неприступной, и ни звука не доносилось с той стороны - мэтр приложил ухо к резному дубу и старательно прислушивался.
- Ad acta! - провозгласил он. - Ломайте двери, возможно, мы уже не застанем его светлость живым...Periculum in mora, промедление смерти подобно!
Слуги в страхе отступили, мэтр стал оглядываться в поисках подходящих для взлома предметов, но двери вдруг распахнулись сами.
Единый вздох изумления раздался в толпе челяди, вытянувшей шеи, чтобы увидеть внутренность комнаты, открывшуюся им. На ложе, обложенный подушками, восседал бледный, но вполне живой сьер Томас, лорд Элдфорд, и смотрел на них, сурово сдвинув брови.
- Живой!
- Как есть, живехонек! - пронеслось среди слуг, они попадали на колени, кланяясь господину и крестясь еще более истово, чем раньше.
Мэтр Брюль в изумлении смотрел на графа, всего пару часов назад походившего на умирающего больше, чем на выздоравливающего, и не верил своим глазам. Как, как этой выскочке знахарке удалось это сделать? А она стоит тут же, у двери, скромно так сложила руки и улыбается. Это она над ним, над Брюлем смеется, он не сомневался!
- Господин граф, могу ли я осмотреть твою ногу? - осторожно протиснулся мимо Люции медикус.
- Убирайся, - ответил граф нетерпеливо. - Я хочу спать. Осмотришь после... утром. Убирайтесь все! И не тревожить меня до утра! Слыхали?
Мэтр торопливо попятился назад.
Что ж, его изгнали вторично. Улыбка с лица знахарки исчезла, но лекарю казалось, она насмехается над ним как и прежде, и даже сильнее. Ведь, невзирая на приказание графа, она и не думала покидать опочивальню, в то время как дверь снова захлопнулась у него перед носом.
Но, как и в первый раз, мэтр Брюль не спешил признать себя побежденным.
Он окинул надменным взглядом прислугу и направился к лестнице. Придется быть обаятельным, Беата избалована вниманием, но и он мужчина не промах. Проходя мимо узкого зеркала в раме из мореного дуба, Брюль приосанился и поправил прямые светлые волосы, спадающие на плечи.
Что ж, если в первый раз он спустился вниз, то теперь пришло время подняться наверх.
Комната мэтра Брюля была невелика, но его вполне устраивала - прямо над покоями леди Элдфорд, чтобы в случае чего незамедлительно явиться на зов. Не то чтобы госпожа графиня часто хворала, но как все женщины время от времени ощущала необходимость полежать в постели, похандрить. Тогда общество медикуса было как нельзя кстати. Мэтр отлично справлялся - щупал пульс на тонком запястье, говорил комплименты, прописывал горячее вино с пряностями, умело развлекал историями из своей университетской юности, слегка сплетничал про иные достопочтенные семейства провинции, которые ему доводилось лечить.
Сквозь частые переплеты небольшого узкого окна был хорошо виден парк, разбитый за замком. Уже смерклось, но факелы освещали дорожки между клумб и широкую подъездную аллею. Не слишком склонного к праздному созерцанию окрестностей медикуса обычно не влекло изучение пейзажа, куда больше его занимали манускрипты, разложенные на простом столе и микстуры, составлением которых он занимался тут же.
Хотя мэтр и согрелся в поварне (ах, Грасина сливовица! божественный нектар!), однако же после посещения графской опочивальни ощущал некий внутренний холод.
Выложенная простыми темно-синими плитками высокая печь отлично прогревала его комнатку, и лекарь с удовольствием прислонился к ее теплому боку, стараясь изгнать и из тела, и из мыслей неприятный озноб.
За всю жизнь не приходилось еще Брюлю сталкиваться с таким огромным количеством нелепостей, странностей, а главное - несправедливостей! Разве только в университете Виндобоны, когда он проходил первый курс, его отчего-то невзлюбили сотоварищи, и вечно норовили устроить ему каверзы, посмеяться за спиной. Однако это искупалось похвалами, которые он получал от преподавателей, особенную же славу ему принесли успехи в латыни.
Ах, Lingua Latina! Язык благородных мужей, ясных мыслей и высоких устремлений...
Романский, на котором говорила вся Империя, сохранил многие из древних сокровищ языка, но все же претерпел изменения, вобрал в себя наречия народов, ставших частью огромного пространства, над которым развевался теперь Босеан - черно-белое знамя тамплиеров.
Здесь, в Фолмброке, диалект простолюдинов забавлял медикуса, но был вполне вразумителен. А вот в Мёзии, говорят, местных крестьян и понять сразу невозможно... Что там наплели про первую жену графа? Водяница! Нет, мэтр не поверил в этакую чушь.
Скорей уж первая супруга лорда Элдфорда оказалась самозванкой, выдававшей себя за знатную особу, и к тому же, возможно, отягощенной душевной болезнью. Такое заключение было вполне логичным и правильным, однако же никак не объясняло той болезни, что приключилась с графом, а еще более - того странного быстрого исцеления, которого добилась знахарка!
Неужели и в самом деле тут замешано колдовство? Простолюдины в здешних местах верят во всякую чушь, и возможно, втайне даже поклоняются своим старым богам. Конечно, он, мэтр Брюль, эти суеверия презирал. Но следовало признать, даже церковь в свое время боролась с ними, а раз боролась - значит, было с чем?
Стук в дверь прервал размышления медикуса. С сожалением оторвавшись от теплой печки, он поспешил открыть и расцвел в приятной улыбке :
- Милая Беата...
Камеристка графини кокетливо повела плечиком и спросила, бросая выразительный взгляд в сторону длинного коридора:
- Готовы ли пастилки и настой для госпожи Катаржины?
О, она, несомненно была опытным игроком. Если кто и увидит как она приходила к лекарю, предлог у нее самый что ни на есть благовидный.
- Одну минутку, я сейчас только перелью тинктуру в подходящий сосуд, - медикус отступил, пропуская Беату в комнату.
Быстрый взгляд перед тем как закрыть дверь убедил мэтра в том, что, кажется, предосторожности были излишни, и появление у него камеристки может остаться незамеченным. Это было кстати, он рассчитывал на разговор sub rosa, тайный и вполне доверительный.
Беата тем временем с любопытством осматривалась. Внимание ее привлекло изображение в «Анатомии» Мондинуса, она хихикнула и бросила на мэтра быстрый взгляд.
- Что же, пан лекарь, я слышала, господин граф пришел в себя? А ты не верил, будто это проклятие!
- А ты в самом деле, Беата, думаешь, будто его первая супруга была из водяной нечисти?
- Что ж тут думать, это всякий знает, что такое была графиня Крина, - уверенно отвечала Беата. - А убить такую нечисть и храмовникам было не под силу, заточить-то ее смогли, а удержать... Бедная моя госпожа, что ей приходится терпеть! Не любит ее сьер Томас, не почитает, после той проклятой водяницы не в себе он. Уж такое со своей леди вытворять! Да и разве с ней только... Он так груб, будто и не граф вовсе, а разбойник! Ах, знал бы батюшка нашей госпожи, за какого зверя дочь отдает! Она ведь нежная была, а красой первая на всю округу! Какие женихи к ней сватались... Да вот хоть пан Соколинский, уж чем не красавец! Князь, и знатен, и смел, и собой хорош...вот нынче как приехал, всё глаз с госпожи не сводит.
В речи Беаты, скоро перескакивавшей с одной мысли на другую, наконец уловил медикус то, что так живо его занимало.
- Князь Соколинский? Уж не тот ли это вельможа, что был давеча с твоей госпожой?
- Ах, конечно он! Все гости разбежались, он один остался, и уж не отходит от госпожи графини, так заботлив и ласков с нею, - тарахтела камеристка.- Такого бы мужа ей было надобно! Видно любит ее до сих пор, и не женился ведь...
- А богат ли он? Не зря ведь госпожу Катарину не за него отдали, значит, были резоны у родни, - осторожно заметил Брюль.
- В те времена и вправду, не слишком пан Соколинский был богат, - нехотя согласилась Беата. - Только теперь разбогател.
-Ты наверное это знаешь?
- Да уж вернее некуда. Сама слыхала, как он госпоже рассказывал, да и слуга его, - многозначительная улыбка снова мелькнула на узком личике Беаты, - очень разговорчив...
- Так ты думаешь...
- Ах нет, думать - не наше дело, - изобразила наивность Беата, - мы люди простые, пусть господа думают...А мне вот сон давеча снился. Умеешь ли ты толковать сны, пан медикус?
- Сны слишком тонкая материя, любезная Беата, однако же еще Артемидор Далдианский брался научно толковать их, - подходя ближе и улыбаясь, отвечал мэтр Брюль. - Царь Иудейский Соломон видел пророческие сны, и к Иосифу во сне являлся ангел Господень... Хотя я и не имею обширного опыта в этом деле, все же могу попробовать истолковать твое сновидение, ежели ты мне его расскажешь.
Теперь медикус оказался совсем близко , и Беата, умело изображая смущение, опустила глазки.
- Снилось мне будто госпожа моя в трауре, но не печалится. И будто падает ей на колени соколиное перо. Радуется она, велит ей нарядное платье подавать. А после тебя видала, пан лекарь, как на тебя соколиные перья падали да в золото обращались.
Как ни смел был Брюль в мечтаниях, но едва не отшатнулся. Как?! На жизнь графа посягнуть? Что за ум изощренный у этой Беаты! Однако...если бы граф... наследник его юн весьма, и конечно, доверит управление матушке. Ах, хитра девка! Ежели при нынешнем господине она всего лишь камеристка хозяйки, то, изменись все, может и в домоправительницы выбиться. А что ему с этого, какой прок? В самом ли деле князь осыплет золотом того, кто поможет овдоветь графине?
- Чуден твой сон, но сбудется ли? - проговорил медикус, прищурясь.
- Ах, тому кто вечно в сомнениях да в опаске и кошель с золотом протяни - убежит в испуге. А смелым все само в руки плывет, - камеристка взглянула теперь на Брюля призывно, облизнула розовые губки.
Что ж, Беата предлагала ему и способ возвыситься, и себя. И ни от одного из предложений медикус отказываться не собирался...
А хороша Беата, тощевата, но хороша (правду сказать, мэтру больше по вкусу были женщины в теле). Нет ли там у нее под юбками подкладок из конского волоса, чтобы исправлять формы? Нынешние красавицы столь изощренны!
Брюль сделал шаг навстречу, встал настолько близко, что опустив глаза смог заглянуть за корсаж Беаты. Белоснежные оборки неплотно прилегали с соблазнительным округлостям, не таким обширным, как у Граси, но все же... Ловкие руки медикуса привычным точным движением задрали юбки смазливой служанки.
Сопротивления он не встретил. Беата охнула и подалась к нему , ее рука скользнула вниз , моментально нашла то, что искала, и девица издала еще один восхищенный "ох".
Бойкая, однако! А что мала, так в некоторых отношениях малые размеры предпочтительней больших...Ad delectandum, для удовольствия, так сказать...
Брюль решительно подхватил постанывающую в нетерпении Беату и прижал ее к стене, подальше от драгоценных мензурок и реторт. После чего со всей старательностью доказал ей, что отнюдь не чужд удовольствиям плоти, а напротив, взявшись за какое-либо дело, готов довести его до конца.
Когда медикус снова остался один, выпроводив разрумянившуюся довольную Беату, то приведя прежде всего одежду в порядок, стал размышлять.
Рассуждая разумно, следовало взвесить все pro et contra, а лишь затем действовать. Случайный взгляд в окно рассеял его сомнения.
От устроенной в парке оранжереи к замку неторопливо направлялись двое - и это были графиня Элдфорд и князь Соколинский. Они шли очень близко друг к другу, графиня склонила голову, а князь что-то говорил ей.
Из замка навстречу им выбежала служанка, отчаянно размахивая руками, заговорила - видно, о том, что граф воскрес, докладывала. Леди прижала ладони к груди, и, растерянно оглянувшись на спутника, поспешила вслед за служанкой в замок.
Князь остался стоять на месте, глядя вслед Катаржине.
-Так, так, так...Quod erat demonstrandum — что и требовалось доказать, - пробормотал мэтр Брюль, потирая руки. - Однако же действовать надо скоро, ибо проклятая знахарка уже привела его светлость в чувство.
План действий, необходимых к совершению в эту ночь, составился окончательно.
Среди множества сосудов на столе мэтр отыскал маленький пузырек темного стекла. Настойка аконита... Если повести игру правильно, то в случившемся обвинят знахарку, наверняка она заваривала какие-то травы, могла по глупости и ядовитую подмешать в питье для графа. Главное - получить одобрение князя, чтобы совершённое не совершилось впустую.
Сердце предательски дрогнуло. Никогда еще мэтру не доводилось действовать противно принципу "non nocere". Не навредить...
Но, если разобраться, он действует во благо многих! Врачу часто приходится выбирать, чью жизнь спасти - матери или ребенка при трудных родах, какому из раненых на поле боя оказать помощь прежде, а на кого не тратить времени, так как ранение его смертельно.
Бедняжка леди Элдфорд столько лет терпит мужа-тирана. Для наблюдательного и искушенного медикуса не были секретом ни синяки, в которых ходила после нечастых визитов сьера Томаса графиня, ни то, как она панически боялась супружеской спальни. А граф ведь, если верить рассказам с кухни, связался с нечистью, погубил свою душу колдовством! И эта премерзкая знахарка - она ведь наверняка творила над ним свои темные ритуалы, окончательно лишив несчастного шанса на спасение. Подумать, так именно она повинна в окончательной погибели графа, мэтр же, напротив, спасает его бессмертную душу, ибо мученическая смерть - прямой путь в рай, минуя страшное чрево чистилища!
Несомненно, теперь граф стал просто марионеткой в руках этой нечистоплотной простолюдинки. Стоит только вспомнить, как он прогнал его, мэтра Брюля.
- Fiat iustitia - да свершится правосудие!
Лекарь решительно опустил пузырек в карман и направился к двери, ощущая себя Мечом Господним.
Оранжерея при замке Элдфордов была гордостью и предметом забот пани Катаржины.
Затея не новая, но с таким размахом ни в одном окрестном замке не осуществленная. Основой зимнего сада стали розы, великолепное душистое царство. Каких только сортов здесь не собралось! И теплолюбивые левантийские, и более выносливые северные. Высокие, низкие, плетистые, чайные, алые и почти черные.
Был в оранжерее уголок и с диковинными цветами, так не похожими ни на какие в здешних землях. Пахли они нежно, любили влагу, а вид имели непристойный.
Росли тут и пальмы в огромных кадках, и лианы. Зелень буйно цвела, и в сравнении с поредевшим осенним садом выглядела победно.
Он поймал под локоток Беату и, склонившись к самому ее уху, проговорил:
- Твоя госпожа просила меня приготовить для нее ароматные пастилки и средство от мигрени. Придешь ко мне в комнату, я передам их для нее.
- От мигрени... Конечно, мэтр Брюль, - понятливо кивнула Беата и выскользнула из кухни.
Сам же лекарь быстро направился вверх по лестнице - что-то подсказывало ему, тот крик был неспроста. И в самом деле, в графских покоях толпилась челядь, но войти в опочивальню никто не решался. Ни графини, ни Ричарда, ни иных вельможных лиц здесь не оказалось, слуги же растерялись, перешептывались, крестились и нерешительно топтались.
Мэтр решительно протиснулся вперед, потянул бронзовую ручку - заперто. Тогда он забарабанил в низкую двустворчатую дверь, громко требуя немедленно допустить его к осмотру пациента.
Некоторое время ничего не происходило, дверь оставалась неприступной, и ни звука не доносилось с той стороны - мэтр приложил ухо к резному дубу и старательно прислушивался.
- Ad acta! - провозгласил он. - Ломайте двери, возможно, мы уже не застанем его светлость живым...Periculum in mora, промедление смерти подобно!
Слуги в страхе отступили, мэтр стал оглядываться в поисках подходящих для взлома предметов, но двери вдруг распахнулись сами.
Единый вздох изумления раздался в толпе челяди, вытянувшей шеи, чтобы увидеть внутренность комнаты, открывшуюся им. На ложе, обложенный подушками, восседал бледный, но вполне живой сьер Томас, лорд Элдфорд, и смотрел на них, сурово сдвинув брови.
- Живой!
- Как есть, живехонек! - пронеслось среди слуг, они попадали на колени, кланяясь господину и крестясь еще более истово, чем раньше.
Мэтр Брюль в изумлении смотрел на графа, всего пару часов назад походившего на умирающего больше, чем на выздоравливающего, и не верил своим глазам. Как, как этой выскочке знахарке удалось это сделать? А она стоит тут же, у двери, скромно так сложила руки и улыбается. Это она над ним, над Брюлем смеется, он не сомневался!
- Господин граф, могу ли я осмотреть твою ногу? - осторожно протиснулся мимо Люции медикус.
- Убирайся, - ответил граф нетерпеливо. - Я хочу спать. Осмотришь после... утром. Убирайтесь все! И не тревожить меня до утра! Слыхали?
Мэтр торопливо попятился назад.
Что ж, его изгнали вторично. Улыбка с лица знахарки исчезла, но лекарю казалось, она насмехается над ним как и прежде, и даже сильнее. Ведь, невзирая на приказание графа, она и не думала покидать опочивальню, в то время как дверь снова захлопнулась у него перед носом.
Но, как и в первый раз, мэтр Брюль не спешил признать себя побежденным.
Он окинул надменным взглядом прислугу и направился к лестнице. Придется быть обаятельным, Беата избалована вниманием, но и он мужчина не промах. Проходя мимо узкого зеркала в раме из мореного дуба, Брюль приосанился и поправил прямые светлые волосы, спадающие на плечи.
Что ж, если в первый раз он спустился вниз, то теперь пришло время подняться наверх.
ГЛАВА 6. Cuique suum. Каждому своё.
Комната мэтра Брюля была невелика, но его вполне устраивала - прямо над покоями леди Элдфорд, чтобы в случае чего незамедлительно явиться на зов. Не то чтобы госпожа графиня часто хворала, но как все женщины время от времени ощущала необходимость полежать в постели, похандрить. Тогда общество медикуса было как нельзя кстати. Мэтр отлично справлялся - щупал пульс на тонком запястье, говорил комплименты, прописывал горячее вино с пряностями, умело развлекал историями из своей университетской юности, слегка сплетничал про иные достопочтенные семейства провинции, которые ему доводилось лечить.
Сквозь частые переплеты небольшого узкого окна был хорошо виден парк, разбитый за замком. Уже смерклось, но факелы освещали дорожки между клумб и широкую подъездную аллею. Не слишком склонного к праздному созерцанию окрестностей медикуса обычно не влекло изучение пейзажа, куда больше его занимали манускрипты, разложенные на простом столе и микстуры, составлением которых он занимался тут же.
Хотя мэтр и согрелся в поварне (ах, Грасина сливовица! божественный нектар!), однако же после посещения графской опочивальни ощущал некий внутренний холод.
Выложенная простыми темно-синими плитками высокая печь отлично прогревала его комнатку, и лекарь с удовольствием прислонился к ее теплому боку, стараясь изгнать и из тела, и из мыслей неприятный озноб.
За всю жизнь не приходилось еще Брюлю сталкиваться с таким огромным количеством нелепостей, странностей, а главное - несправедливостей! Разве только в университете Виндобоны, когда он проходил первый курс, его отчего-то невзлюбили сотоварищи, и вечно норовили устроить ему каверзы, посмеяться за спиной. Однако это искупалось похвалами, которые он получал от преподавателей, особенную же славу ему принесли успехи в латыни.
Ах, Lingua Latina! Язык благородных мужей, ясных мыслей и высоких устремлений...
Романский, на котором говорила вся Империя, сохранил многие из древних сокровищ языка, но все же претерпел изменения, вобрал в себя наречия народов, ставших частью огромного пространства, над которым развевался теперь Босеан - черно-белое знамя тамплиеров.
Здесь, в Фолмброке, диалект простолюдинов забавлял медикуса, но был вполне вразумителен. А вот в Мёзии, говорят, местных крестьян и понять сразу невозможно... Что там наплели про первую жену графа? Водяница! Нет, мэтр не поверил в этакую чушь.
Скорей уж первая супруга лорда Элдфорда оказалась самозванкой, выдававшей себя за знатную особу, и к тому же, возможно, отягощенной душевной болезнью. Такое заключение было вполне логичным и правильным, однако же никак не объясняло той болезни, что приключилась с графом, а еще более - того странного быстрого исцеления, которого добилась знахарка!
Неужели и в самом деле тут замешано колдовство? Простолюдины в здешних местах верят во всякую чушь, и возможно, втайне даже поклоняются своим старым богам. Конечно, он, мэтр Брюль, эти суеверия презирал. Но следовало признать, даже церковь в свое время боролась с ними, а раз боролась - значит, было с чем?
Стук в дверь прервал размышления медикуса. С сожалением оторвавшись от теплой печки, он поспешил открыть и расцвел в приятной улыбке :
- Милая Беата...
Камеристка графини кокетливо повела плечиком и спросила, бросая выразительный взгляд в сторону длинного коридора:
- Готовы ли пастилки и настой для госпожи Катаржины?
О, она, несомненно была опытным игроком. Если кто и увидит как она приходила к лекарю, предлог у нее самый что ни на есть благовидный.
- Одну минутку, я сейчас только перелью тинктуру в подходящий сосуд, - медикус отступил, пропуская Беату в комнату.
Быстрый взгляд перед тем как закрыть дверь убедил мэтра в том, что, кажется, предосторожности были излишни, и появление у него камеристки может остаться незамеченным. Это было кстати, он рассчитывал на разговор sub rosa, тайный и вполне доверительный.
Беата тем временем с любопытством осматривалась. Внимание ее привлекло изображение в «Анатомии» Мондинуса, она хихикнула и бросила на мэтра быстрый взгляд.
- Что же, пан лекарь, я слышала, господин граф пришел в себя? А ты не верил, будто это проклятие!
- А ты в самом деле, Беата, думаешь, будто его первая супруга была из водяной нечисти?
- Что ж тут думать, это всякий знает, что такое была графиня Крина, - уверенно отвечала Беата. - А убить такую нечисть и храмовникам было не под силу, заточить-то ее смогли, а удержать... Бедная моя госпожа, что ей приходится терпеть! Не любит ее сьер Томас, не почитает, после той проклятой водяницы не в себе он. Уж такое со своей леди вытворять! Да и разве с ней только... Он так груб, будто и не граф вовсе, а разбойник! Ах, знал бы батюшка нашей госпожи, за какого зверя дочь отдает! Она ведь нежная была, а красой первая на всю округу! Какие женихи к ней сватались... Да вот хоть пан Соколинский, уж чем не красавец! Князь, и знатен, и смел, и собой хорош...вот нынче как приехал, всё глаз с госпожи не сводит.
В речи Беаты, скоро перескакивавшей с одной мысли на другую, наконец уловил медикус то, что так живо его занимало.
- Князь Соколинский? Уж не тот ли это вельможа, что был давеча с твоей госпожой?
- Ах, конечно он! Все гости разбежались, он один остался, и уж не отходит от госпожи графини, так заботлив и ласков с нею, - тарахтела камеристка.- Такого бы мужа ей было надобно! Видно любит ее до сих пор, и не женился ведь...
- А богат ли он? Не зря ведь госпожу Катарину не за него отдали, значит, были резоны у родни, - осторожно заметил Брюль.
- В те времена и вправду, не слишком пан Соколинский был богат, - нехотя согласилась Беата. - Только теперь разбогател.
-Ты наверное это знаешь?
- Да уж вернее некуда. Сама слыхала, как он госпоже рассказывал, да и слуга его, - многозначительная улыбка снова мелькнула на узком личике Беаты, - очень разговорчив...
- Так ты думаешь...
- Ах нет, думать - не наше дело, - изобразила наивность Беата, - мы люди простые, пусть господа думают...А мне вот сон давеча снился. Умеешь ли ты толковать сны, пан медикус?
- Сны слишком тонкая материя, любезная Беата, однако же еще Артемидор Далдианский брался научно толковать их, - подходя ближе и улыбаясь, отвечал мэтр Брюль. - Царь Иудейский Соломон видел пророческие сны, и к Иосифу во сне являлся ангел Господень... Хотя я и не имею обширного опыта в этом деле, все же могу попробовать истолковать твое сновидение, ежели ты мне его расскажешь.
Теперь медикус оказался совсем близко , и Беата, умело изображая смущение, опустила глазки.
- Снилось мне будто госпожа моя в трауре, но не печалится. И будто падает ей на колени соколиное перо. Радуется она, велит ей нарядное платье подавать. А после тебя видала, пан лекарь, как на тебя соколиные перья падали да в золото обращались.
Как ни смел был Брюль в мечтаниях, но едва не отшатнулся. Как?! На жизнь графа посягнуть? Что за ум изощренный у этой Беаты! Однако...если бы граф... наследник его юн весьма, и конечно, доверит управление матушке. Ах, хитра девка! Ежели при нынешнем господине она всего лишь камеристка хозяйки, то, изменись все, может и в домоправительницы выбиться. А что ему с этого, какой прок? В самом ли деле князь осыплет золотом того, кто поможет овдоветь графине?
- Чуден твой сон, но сбудется ли? - проговорил медикус, прищурясь.
- Ах, тому кто вечно в сомнениях да в опаске и кошель с золотом протяни - убежит в испуге. А смелым все само в руки плывет, - камеристка взглянула теперь на Брюля призывно, облизнула розовые губки.
Что ж, Беата предлагала ему и способ возвыситься, и себя. И ни от одного из предложений медикус отказываться не собирался...
А хороша Беата, тощевата, но хороша (правду сказать, мэтру больше по вкусу были женщины в теле). Нет ли там у нее под юбками подкладок из конского волоса, чтобы исправлять формы? Нынешние красавицы столь изощренны!
Брюль сделал шаг навстречу, встал настолько близко, что опустив глаза смог заглянуть за корсаж Беаты. Белоснежные оборки неплотно прилегали с соблазнительным округлостям, не таким обширным, как у Граси, но все же... Ловкие руки медикуса привычным точным движением задрали юбки смазливой служанки.
Сопротивления он не встретил. Беата охнула и подалась к нему , ее рука скользнула вниз , моментально нашла то, что искала, и девица издала еще один восхищенный "ох".
Бойкая, однако! А что мала, так в некоторых отношениях малые размеры предпочтительней больших...Ad delectandum, для удовольствия, так сказать...
Брюль решительно подхватил постанывающую в нетерпении Беату и прижал ее к стене, подальше от драгоценных мензурок и реторт. После чего со всей старательностью доказал ей, что отнюдь не чужд удовольствиям плоти, а напротив, взявшись за какое-либо дело, готов довести его до конца.
Когда медикус снова остался один, выпроводив разрумянившуюся довольную Беату, то приведя прежде всего одежду в порядок, стал размышлять.
Рассуждая разумно, следовало взвесить все pro et contra, а лишь затем действовать. Случайный взгляд в окно рассеял его сомнения.
От устроенной в парке оранжереи к замку неторопливо направлялись двое - и это были графиня Элдфорд и князь Соколинский. Они шли очень близко друг к другу, графиня склонила голову, а князь что-то говорил ей.
Из замка навстречу им выбежала служанка, отчаянно размахивая руками, заговорила - видно, о том, что граф воскрес, докладывала. Леди прижала ладони к груди, и, растерянно оглянувшись на спутника, поспешила вслед за служанкой в замок.
Князь остался стоять на месте, глядя вслед Катаржине.
-Так, так, так...Quod erat demonstrandum — что и требовалось доказать, - пробормотал мэтр Брюль, потирая руки. - Однако же действовать надо скоро, ибо проклятая знахарка уже привела его светлость в чувство.
План действий, необходимых к совершению в эту ночь, составился окончательно.
Среди множества сосудов на столе мэтр отыскал маленький пузырек темного стекла. Настойка аконита... Если повести игру правильно, то в случившемся обвинят знахарку, наверняка она заваривала какие-то травы, могла по глупости и ядовитую подмешать в питье для графа. Главное - получить одобрение князя, чтобы совершённое не совершилось впустую.
Сердце предательски дрогнуло. Никогда еще мэтру не доводилось действовать противно принципу "non nocere". Не навредить...
Но, если разобраться, он действует во благо многих! Врачу часто приходится выбирать, чью жизнь спасти - матери или ребенка при трудных родах, какому из раненых на поле боя оказать помощь прежде, а на кого не тратить времени, так как ранение его смертельно.
Бедняжка леди Элдфорд столько лет терпит мужа-тирана. Для наблюдательного и искушенного медикуса не были секретом ни синяки, в которых ходила после нечастых визитов сьера Томаса графиня, ни то, как она панически боялась супружеской спальни. А граф ведь, если верить рассказам с кухни, связался с нечистью, погубил свою душу колдовством! И эта премерзкая знахарка - она ведь наверняка творила над ним свои темные ритуалы, окончательно лишив несчастного шанса на спасение. Подумать, так именно она повинна в окончательной погибели графа, мэтр же, напротив, спасает его бессмертную душу, ибо мученическая смерть - прямой путь в рай, минуя страшное чрево чистилища!
Несомненно, теперь граф стал просто марионеткой в руках этой нечистоплотной простолюдинки. Стоит только вспомнить, как он прогнал его, мэтра Брюля.
- Fiat iustitia - да свершится правосудие!
Лекарь решительно опустил пузырек в карман и направился к двери, ощущая себя Мечом Господним.
***
Оранжерея при замке Элдфордов была гордостью и предметом забот пани Катаржины.
Затея не новая, но с таким размахом ни в одном окрестном замке не осуществленная. Основой зимнего сада стали розы, великолепное душистое царство. Каких только сортов здесь не собралось! И теплолюбивые левантийские, и более выносливые северные. Высокие, низкие, плетистые, чайные, алые и почти черные.
Был в оранжерее уголок и с диковинными цветами, так не похожими ни на какие в здешних землях. Пахли они нежно, любили влагу, а вид имели непристойный.
Росли тут и пальмы в огромных кадках, и лианы. Зелень буйно цвела, и в сравнении с поредевшим осенним садом выглядела победно.
