- Я знаю, мэтр сказал, что у графа сломана нога, ведь верно? - с улыбкой снова вмешалась Беата, уже слышавшая этот приговор врача из его беседы с хозяйкой. - Но ведь он совсем без памяти и холодный! Не зря же госпожа Катаржина послала за знахаркой.
- Да что она может, эта знахарка, против учености мэтра Брюля, - мечтательно вздохнула Грася, от чего ее пышные холмы приподнялись и опустились, взбив белоснежные оборки фартука.
- Может, еще как может, - заспорила Беата, - она такое может! Даже водяницу отогнать...
Все так и замерли при этих словах, а Лука поднял руку для крестного знамения, позабыв, что держит большущую деревянную ложку с дырками для снятия пены.
Служанки прервали штопку и тут же сблизили головы, чтобы шептаться. Поваренок уронил полуощипанную курицу, а старшая кухарка возмущенно стукнула по столу скалкой. Это было так неожиданно, что мэтр Брюль поперхнулся.
Жестом показывая, что ему необходимо запить, он многозначительно смотрел на бутыль. Грася кинулась наливать спасительную чарку, а Беата принялась молотить Брюля по спине.
Кухарка же, грозно сдвинув брови, басовито изрекла:
- И как только язык у тебя повернулся эту нечисть на кухне поминать!
- Однако, было бы интересно услышать об этом суеверии,- прокашлявшись, заявил медикус.
- Да разве дело о такой мерзости речи вести? - Кухарка покачала осуждающе головой, и служанки притихли под ее взглядом.
- Темные суеверия представляют интерес для науки, и порою, в искаженном виде передают некие явления, каким простые люди не могут дать объяснения по причине отсутствия образования и философического взгляда на вещи, - миролюбиво отвечал ей мэтр Брюль. - Отчего же и не поговорить об этом, любезная пани Сташина? Ведь вреда в том нет, ежели смотреть на это лишь как на легенды да сказания?
- Не любительница я зазря языком чесать...
Но тут неожиданно любопытство проявил и повар:
- Пани Сташина, не отказывайте пану лекарю, да и мы вас с удовольствием послушаем!
- Кому легенды, а кому на всю жизнь проклятие...- пробормотала она, но было видно, что настойчивые уговоры слушателей приятны и почти уже подвигли пани Сташину к тому, чтобы заговорить. - Ну, стало быть так...
Она отошла от плиты, присела на скамью у разделочного стола, облокотилась, подперла щеку рукой и задумалась. Все ждали, казалось и самый огонь в печи притих, хотел послушать дивную историю, о чем в замке графа строго-настрого было запрещено не то что говорить, но даже думать. Болезнь хозяина ослабила осторожность и подстегнула любопытство челяди.
- Конечно, это все темнота как есть, правильно пан лекарь сказал, - начала осторожно Сташина, - однако же в Вышнемясте, да и повсюду в Фолмброке про то наслышаны. Еще со старины глубокой пришли всякие поверья да присказки, про то, что, дескать, живут то в рощах, то в полях, а то в ручьях такие девы, что видом как наши простые девки могут показаться, только красивые очень да и не люди они, конечно, совсем. Что они такое - бог святой знает, я женщина простая, и в том не понимаю. Только в стародавние времена, еще бабка моя сказывала, люди к ним с уважением были, а те могли милостями одарить, ежели им понравишься. Бабы молодые ходили в лес, венки плели да хороводы вокруг березок водили, Лесную Деву задабривали, чтоб роды были легкие, чтоб муж любил. чтоб детки не болели. А парни и мужчины водили летом коней купать, поить и непременно для водяницы веночек сплетут и по воде пустят - чтоб приплод у скота был хороший, чтоб не гневалась на них хозяйка воды...
- ..И чтоб мужская сила была, - засмеялась Беата, нахально подмигнула мэтру Брюлю.
Поварята захихикали, пани Сташина бросила на камеристку гневный взгляд, но продолжила:
- Сьер Томас молодой тогда был совсем, прежние графья, его родители, померли от поветрия, Фолмброком управлял опекун, сьер Николас, плохой был человек, злой, жадный.
- А все тогда молились, чтобы и молодого графа Бог не прибрал, остались бы мы с извергом- опекуном, он и подати утроил, и девок из деревни всех в замок позабирал, мучил их, бесчестил и никакой управы на него не было, - горестно вздохнул Лука, - пробовали в Виндабону добраться, к наместнику, так жалобщиков обратно прислали. Тут и засекли насмерть, троих прилюдно, чтобы другим неповадно было. Тяжелые времена...да еще тогда Орден воевал с маврами... Все один к одному. Тяжелые времена, - повторил он и кивнул Грасе на бутыль со сливовицей.
Стряпуха подхватилась наливать.
- Да, странное поветрие такое было, в замке все позаболели, а в Вышнемясте и в деревнях окрестных - хоть бы кто, - задумчиво сказала пани Сташина. - Томаша кормилица из Купина была, забрала его сразу к себе, он и выжил. Сьер Николас ведь его дядька по отцу, приехал как господарь, думал уж в наследство вступать. А тут кормилица и приносит наследника-то настоящего. Вот уж сьер Николас злобствовал, а ничего поделать не смог. Отправил тогда нашего Томаша в монастырь к храмовникам, вроде как учиться. А тот ведь совсем несмышленыш был, уж кормилица его так слезами и умывалась, дитя от себя отрывала.
Сташина вздохнула, промокнула передником глаза, и отпила из чарки, поднесенной Грасей.
Метр Брюль от третьей чарки отказался, он свою меру знал. К тому же его заинтересовали подмигивания вертлявой Беаты. Служанка пани Катаржины явно не прочь была продолжить беседу в другом, более уединенном месте. Однако, медикус не хотел, чтобы разговор уходил в сторону от водяницы, что-то нашёптывало ему - неспроста это всё, есть связь меж темным суеверием и недугом графа. Сам Брюль прекрасно знал, что сломанная нога не может так сказаться на здоровье, будь это даже и открытый перелом.
- И что же те девы? Видел ли их кто? - медикус хотел побыстрее добраться до того, что занимало его более всего.
Однако Сташина уже вошла во вкус и не позволила сбить себя с размеренного повествования:
- Молодой граф Томаш, а я же его дитём помню, на руках держала, славный был, добрый. Вот как наш нынешний паныч. Горяч - да, но отходчив, неправых наказывал жестоко, но обиды напрасной никому не чинил. Зажили мы под его рукой, как у Христа за пазухой. Опекуна он не просто согнал, судили его, в городе у наместника за все то, что натворил, уж граф как в совершеннолетие вошел, так ездил в Виндобону и добился-таки! И стал сьер Томаш нашим графом в шестнадцать лет. Сам со всем управлялся, грамотен был, видно многому его храмовники обучили.
Мэтр беспокойно заерзал, но Сташина и не думала ускорять свое повествование:
- На Троицын день это было, как сейчас помню. Пышный праздник устроили в замке, на лужайке столы накрыли, ну как вот на именины паныча, только еще пышнее. Второе или третье лето тогда мы жили без ненавистного опекуна, и рады были без памяти! Вот тогда она и появилась...
- Кто? Кто - она? - тут же сунулся вперед лекарь.
- Да она же...Крина, - хмурясь, ответила кухарка. - Красавица, нечего сказать, немудрено было Томашу голову потерять. Народу-то много пришло - и вышнемястовские, и яблонковские, и купинские, и из дальней Любавки даже! Да и панства всякого понаехало, куда там! Все в перьях, оксамитах да золотом шитье... Только Крина была краше всех. Белая, нежная - настоящая панна, а одета богато, в жемчугах невиданной красы, в шелках зеленых. На голове венок из лилий, кому в лицо глянет - тот и замрет разинувши рот, и стоит дурак дураком, да вслед смотрит. А она веселая - смеется, танцует, да так, что глаз не отвесть. Конечно, простые парни к такой панночке боялись подступиться, а паны давай один перед одним - танцевать ее зовут, на колено станут и красу ее превозносят. А она одно - смеется, до драки уж чуть не дошло между гостями. Тогда наш граф ее за руку взял, на помост возвел, рядом с собой посадил и шарф ее на руку себе навязал, вроде знака, что она его выбрала.
- Да как же это, неизвестную особу так высоко вознести? - изумился медикус.
- Слух пошел, будто она внучка или племянница старого пана Завадского, а уж тот богат был несметно, и родню имел чуть не по всему свету. И приехала будто бы погостить, а сама вроде как из Мёзии. Да и не допытывался никто, все глазели на ее красоту. Опомниться не успели - а она уж невеста графская, сьер Томаш откладывать свадьбу не стал, вскорости и сыграли. И нарадоваться на молодых не могли - уж так они все вместе да вдвоем. И веселые, все шутки у них, да смех, да догонялки по саду. А хозяйство стало такое справное у графа - и пшеница рясно родила, и коровы доились так, что любо-дорого, а коней каких завел! Чудо, а не кони, теперь уж нет таких. И сыночка Томашу Крина родила, здорового и красивого...
Сташина вздохнула и замолчала, и теперь никто не решился ее торопить, так заслушались все этой повести, более похожей на старую сказку.
- Сына уж конечно, господин на свой норманский манер Робером назвал, и души не чаял в нем. А они возьми однажды и исчезни!
- Как же это они исчезли? - всплеснула руками Грася.
- А вот так! Утром кинулись - а нет ни молодой графини, ни ребенка. Сьер Томаш разгневался так, что сказать невозможно, стражу собрал и всю челядь, и велел искать, награду пообещал большую, кто найдет или укажет, где его жена и сын. Кинулись по замку, да по всей округе шарить. И нашли...
- Где, где нашли? - заволновались слушатели.
- На озере, сам сьер Томаш и нашел, и в замок привез, и что там видел - никому не ведомо, только с тех пор затосковал. Сам не свой сделался, с лица спал. А графиня время от времени так и пропадала, только больше уж он не бросался ее искать, она сама возвращалась. Ей он не препятствовал, только сына запрещал с собой брать. А она не слушала, своевольная была, глазами как сверкнет - что твоя молния! Нянькам приказывал сьер Томаш стеречь ребенка, да только она им глаза отводила и забирала его все одно.
- Глаза отводила? - переспросил мэтр Брюль. - Как же можно не увидать, что колыбель пуста?
Сташина усмехнулась:
- Да так отводила ловко, что няньки и качают, и пеленают, и песни поют, а потом в себя придут - а у них на руках не младенец, а полено березовое!
Поварята засмеялись, один тут же сунул другому березовый чурбак для растопки печи и тот принялся его укачивать. Служанки захихикали.
- А где сия персона пропадала, установили? - спросил медикус, про себя жалея, что Грася прибрала от него колбасу.
- Известно где - водяница без воды не может. То в озере, то в ручье, то в реке, - отвечала кухарка. - Уйдет под воду и лежит на дне, или на бережку сядет, косы чешет, песни поет, красивые, нелюдские, кто услышит - вовек не забыть. Стали уж по округе поговаривать, люди-то видали ее. Тогда сьер Томаш и поехал к храмовникам. Поначалу в тот монастырь, где обучался, привез оттуда рыцарей. Ох, суровые они... Всю челядь сразу на молитву собрали, потом за Крину принялись. Что уж они ей сделали - не знаю, но страшно было!
- Отчего же страшно, пани Сташина? - светловолосый чумазый поваренок отложил полено и пристроился возле кухарки.
- Да оттого, Яцек, что среди ясного дня вдруг гроза собралась, и в аккурат над замком, - Сташина даже поёжилась, вспоминая. - Молнии в башни бьют, грохот стоит, ливень полил такой, будто потоп начинается! А потом - вой звериный. жуткий! И хохот... такой, что волосы дыбом. С того дня никто больше графиню не видал, заперли ее в башне, и сторожили сами рыцари, никого к ней не допускали. А сьер Томаш уехал надолго, в Святую Землю, и сыночка с собой увез.
Сташина замолчала, а рассказ ее подхватил Лука:
- Да, долго мы не видали господаря, все это время имением управляли братья храмовники, он им под опеку отдал земли. Ничего плохого будто и не случилось, только радость ушла от людей. Вроде и в довольстве, и без войны, никаких притеснений не было. Поборов лишних никогда братья не допускали, только то, что положено. И церковь перестроили на свой манер, красивая стала церковь, с башней, что твоя крепость. Прятаться там, что ли, от кого? Зачем Богу такие стены? Это они видно по привычке, еще с тех пор, как с нечистью воевали, да с папой ромским.
- А может так заведено у них, простым людям то неведомо, - Сташина покачала головой. - Много у Ордена тайн...
- А главная - какому Богу они поклоняются? - повар понизил голос, оглянулся на дверь. - Не просто так папа с ними воевал, дыма без огня не бывает.
Сташина замахала на него руками:
- Да Бог с тобой, Лука, что ты говоришь... Что строги они, рыцари, то правда, жили строго под ними, ни веселья, ни праздников, даже в ночь Купальскую запретили костры разводить. Рощу нашу оцепили и всю ночь на страже простояли. Более всего на рощу эту ополчились, но вырубать даже и они не подумали. А мы стерпели, что нам делать? Все же не так строги они, как были папские монахи, знахарок в клетки не сажали. Вон Люция эта - живет себе вольно.
- И часто упомянутую Люцию в замок зовут? - тут же заинтересовался лекарь. - А куда все же девалась прежняя жена лорда Элдфорда? Ежели его светлость изволил жениться вторично рro ut de lege, законным, так сказать, способом, он должен был стать вдовцом, либо добиться, чтоб брак dе jure признали недействительным!
Тут Сташина будто опомнилась, что наболтала лишнего, размякла. Она собрала всю свою строгость, поднялась от стола, оправила рукава, чепец, передник.
- Знахарку прежде в замок не звали, надобности не было, слава Богу. Граф наш вернулся, и нам объявили, что госпожа наша померла, отпели ее в новом храме, и все пошло по-прежнему. Сыночка своего он в Левантийских землях оставил храмовникам на воспитание, как навроде его самого с малолетства рыцари растили.
- Как же это можно, родную кровиночку отдать? - вздохнула одна из служанок.
Беата кокетливо поправила на груди кружевную косынку, все поглядывая на Брюля, сказала с улыбочкой:
- Правду молвят, и не совсем человек он, сьер Робер, ведьмино отродье. И красив необычайно, а все не женится.
- Как он может жениться, ежели в Ордене? - возразил Лука. - Там у них свои законы, и женщина по ним не человек. Кроме Небесной Царицы, ей и поклоняются.
- А сказывают, не ей, мне конюх наш, что в Комурии лошадь лечил, рассказывал, будто у них другое божество, о трех ликах! - зашептал поваренок.
- Свят, свят... - закрестились стряпухи и служанки.
- Да будет вам, растрещались! - осадила их Сташина, а поваренку отвесила подзатыльник. - Храмовники строгие христиане, а высшим рыцарям жениться запрещено у них. Может, и у старшего сына графа так, Орден ему что дом родной, а Великий Магистр ему за крестного отца.
Лука поддакнул:
- Известное дело, целибат называется... Хорошо, граф Томаш сразу второй раз женился, жену взял из местных, в округе лучше и быть не могло. Уж пани Катаржина всем хороша! Лучшей хозяйки и не надобно!
Согласно закивали все - и стряпухи, и служанки, громко загомонили - нынешнюю графиню любили все.
Мэтр Брюль решил, что стоит попросить у Граси еще кусочек пирога, и даже открыл уже рот, чтобы озвучить эту просьбу. Однако высказать ее не смог.
Откуда-то сверху донесся вопль, исполненный ужаса и муки. Все замерли, невольно на ум пришло рассказанное кухаркой о том, что сталось с прежней женой графа.
- Матерь Божья, Царица Небесная, - закрестились стряпухи.
Грася выронила бутыль со сливовицей, поварята в страхе полезли под стол, служанки бросились, толкаясь, в двери вон из поварни. Тут еще потянуло горелым - заслушавшись историй, забыли про кашу.
- Да что она может, эта знахарка, против учености мэтра Брюля, - мечтательно вздохнула Грася, от чего ее пышные холмы приподнялись и опустились, взбив белоснежные оборки фартука.
- Может, еще как может, - заспорила Беата, - она такое может! Даже водяницу отогнать...
Все так и замерли при этих словах, а Лука поднял руку для крестного знамения, позабыв, что держит большущую деревянную ложку с дырками для снятия пены.
Служанки прервали штопку и тут же сблизили головы, чтобы шептаться. Поваренок уронил полуощипанную курицу, а старшая кухарка возмущенно стукнула по столу скалкой. Это было так неожиданно, что мэтр Брюль поперхнулся.
Жестом показывая, что ему необходимо запить, он многозначительно смотрел на бутыль. Грася кинулась наливать спасительную чарку, а Беата принялась молотить Брюля по спине.
Кухарка же, грозно сдвинув брови, басовито изрекла:
- И как только язык у тебя повернулся эту нечисть на кухне поминать!
- Однако, было бы интересно услышать об этом суеверии,- прокашлявшись, заявил медикус.
- Да разве дело о такой мерзости речи вести? - Кухарка покачала осуждающе головой, и служанки притихли под ее взглядом.
- Темные суеверия представляют интерес для науки, и порою, в искаженном виде передают некие явления, каким простые люди не могут дать объяснения по причине отсутствия образования и философического взгляда на вещи, - миролюбиво отвечал ей мэтр Брюль. - Отчего же и не поговорить об этом, любезная пани Сташина? Ведь вреда в том нет, ежели смотреть на это лишь как на легенды да сказания?
- Не любительница я зазря языком чесать...
Но тут неожиданно любопытство проявил и повар:
- Пани Сташина, не отказывайте пану лекарю, да и мы вас с удовольствием послушаем!
- Кому легенды, а кому на всю жизнь проклятие...- пробормотала она, но было видно, что настойчивые уговоры слушателей приятны и почти уже подвигли пани Сташину к тому, чтобы заговорить. - Ну, стало быть так...
Она отошла от плиты, присела на скамью у разделочного стола, облокотилась, подперла щеку рукой и задумалась. Все ждали, казалось и самый огонь в печи притих, хотел послушать дивную историю, о чем в замке графа строго-настрого было запрещено не то что говорить, но даже думать. Болезнь хозяина ослабила осторожность и подстегнула любопытство челяди.
- Конечно, это все темнота как есть, правильно пан лекарь сказал, - начала осторожно Сташина, - однако же в Вышнемясте, да и повсюду в Фолмброке про то наслышаны. Еще со старины глубокой пришли всякие поверья да присказки, про то, что, дескать, живут то в рощах, то в полях, а то в ручьях такие девы, что видом как наши простые девки могут показаться, только красивые очень да и не люди они, конечно, совсем. Что они такое - бог святой знает, я женщина простая, и в том не понимаю. Только в стародавние времена, еще бабка моя сказывала, люди к ним с уважением были, а те могли милостями одарить, ежели им понравишься. Бабы молодые ходили в лес, венки плели да хороводы вокруг березок водили, Лесную Деву задабривали, чтоб роды были легкие, чтоб муж любил. чтоб детки не болели. А парни и мужчины водили летом коней купать, поить и непременно для водяницы веночек сплетут и по воде пустят - чтоб приплод у скота был хороший, чтоб не гневалась на них хозяйка воды...
- ..И чтоб мужская сила была, - засмеялась Беата, нахально подмигнула мэтру Брюлю.
Поварята захихикали, пани Сташина бросила на камеристку гневный взгляд, но продолжила:
- Сьер Томас молодой тогда был совсем, прежние графья, его родители, померли от поветрия, Фолмброком управлял опекун, сьер Николас, плохой был человек, злой, жадный.
- А все тогда молились, чтобы и молодого графа Бог не прибрал, остались бы мы с извергом- опекуном, он и подати утроил, и девок из деревни всех в замок позабирал, мучил их, бесчестил и никакой управы на него не было, - горестно вздохнул Лука, - пробовали в Виндабону добраться, к наместнику, так жалобщиков обратно прислали. Тут и засекли насмерть, троих прилюдно, чтобы другим неповадно было. Тяжелые времена...да еще тогда Орден воевал с маврами... Все один к одному. Тяжелые времена, - повторил он и кивнул Грасе на бутыль со сливовицей.
Стряпуха подхватилась наливать.
- Да, странное поветрие такое было, в замке все позаболели, а в Вышнемясте и в деревнях окрестных - хоть бы кто, - задумчиво сказала пани Сташина. - Томаша кормилица из Купина была, забрала его сразу к себе, он и выжил. Сьер Николас ведь его дядька по отцу, приехал как господарь, думал уж в наследство вступать. А тут кормилица и приносит наследника-то настоящего. Вот уж сьер Николас злобствовал, а ничего поделать не смог. Отправил тогда нашего Томаша в монастырь к храмовникам, вроде как учиться. А тот ведь совсем несмышленыш был, уж кормилица его так слезами и умывалась, дитя от себя отрывала.
Сташина вздохнула, промокнула передником глаза, и отпила из чарки, поднесенной Грасей.
Метр Брюль от третьей чарки отказался, он свою меру знал. К тому же его заинтересовали подмигивания вертлявой Беаты. Служанка пани Катаржины явно не прочь была продолжить беседу в другом, более уединенном месте. Однако, медикус не хотел, чтобы разговор уходил в сторону от водяницы, что-то нашёптывало ему - неспроста это всё, есть связь меж темным суеверием и недугом графа. Сам Брюль прекрасно знал, что сломанная нога не может так сказаться на здоровье, будь это даже и открытый перелом.
- И что же те девы? Видел ли их кто? - медикус хотел побыстрее добраться до того, что занимало его более всего.
Однако Сташина уже вошла во вкус и не позволила сбить себя с размеренного повествования:
- Молодой граф Томаш, а я же его дитём помню, на руках держала, славный был, добрый. Вот как наш нынешний паныч. Горяч - да, но отходчив, неправых наказывал жестоко, но обиды напрасной никому не чинил. Зажили мы под его рукой, как у Христа за пазухой. Опекуна он не просто согнал, судили его, в городе у наместника за все то, что натворил, уж граф как в совершеннолетие вошел, так ездил в Виндобону и добился-таки! И стал сьер Томаш нашим графом в шестнадцать лет. Сам со всем управлялся, грамотен был, видно многому его храмовники обучили.
Мэтр беспокойно заерзал, но Сташина и не думала ускорять свое повествование:
- На Троицын день это было, как сейчас помню. Пышный праздник устроили в замке, на лужайке столы накрыли, ну как вот на именины паныча, только еще пышнее. Второе или третье лето тогда мы жили без ненавистного опекуна, и рады были без памяти! Вот тогда она и появилась...
- Кто? Кто - она? - тут же сунулся вперед лекарь.
- Да она же...Крина, - хмурясь, ответила кухарка. - Красавица, нечего сказать, немудрено было Томашу голову потерять. Народу-то много пришло - и вышнемястовские, и яблонковские, и купинские, и из дальней Любавки даже! Да и панства всякого понаехало, куда там! Все в перьях, оксамитах да золотом шитье... Только Крина была краше всех. Белая, нежная - настоящая панна, а одета богато, в жемчугах невиданной красы, в шелках зеленых. На голове венок из лилий, кому в лицо глянет - тот и замрет разинувши рот, и стоит дурак дураком, да вслед смотрит. А она веселая - смеется, танцует, да так, что глаз не отвесть. Конечно, простые парни к такой панночке боялись подступиться, а паны давай один перед одним - танцевать ее зовут, на колено станут и красу ее превозносят. А она одно - смеется, до драки уж чуть не дошло между гостями. Тогда наш граф ее за руку взял, на помост возвел, рядом с собой посадил и шарф ее на руку себе навязал, вроде знака, что она его выбрала.
- Да как же это, неизвестную особу так высоко вознести? - изумился медикус.
- Слух пошел, будто она внучка или племянница старого пана Завадского, а уж тот богат был несметно, и родню имел чуть не по всему свету. И приехала будто бы погостить, а сама вроде как из Мёзии. Да и не допытывался никто, все глазели на ее красоту. Опомниться не успели - а она уж невеста графская, сьер Томаш откладывать свадьбу не стал, вскорости и сыграли. И нарадоваться на молодых не могли - уж так они все вместе да вдвоем. И веселые, все шутки у них, да смех, да догонялки по саду. А хозяйство стало такое справное у графа - и пшеница рясно родила, и коровы доились так, что любо-дорого, а коней каких завел! Чудо, а не кони, теперь уж нет таких. И сыночка Томашу Крина родила, здорового и красивого...
Сташина вздохнула и замолчала, и теперь никто не решился ее торопить, так заслушались все этой повести, более похожей на старую сказку.
- Сына уж конечно, господин на свой норманский манер Робером назвал, и души не чаял в нем. А они возьми однажды и исчезни!
- Как же это они исчезли? - всплеснула руками Грася.
- А вот так! Утром кинулись - а нет ни молодой графини, ни ребенка. Сьер Томаш разгневался так, что сказать невозможно, стражу собрал и всю челядь, и велел искать, награду пообещал большую, кто найдет или укажет, где его жена и сын. Кинулись по замку, да по всей округе шарить. И нашли...
- Где, где нашли? - заволновались слушатели.
- На озере, сам сьер Томаш и нашел, и в замок привез, и что там видел - никому не ведомо, только с тех пор затосковал. Сам не свой сделался, с лица спал. А графиня время от времени так и пропадала, только больше уж он не бросался ее искать, она сама возвращалась. Ей он не препятствовал, только сына запрещал с собой брать. А она не слушала, своевольная была, глазами как сверкнет - что твоя молния! Нянькам приказывал сьер Томаш стеречь ребенка, да только она им глаза отводила и забирала его все одно.
- Глаза отводила? - переспросил мэтр Брюль. - Как же можно не увидать, что колыбель пуста?
Сташина усмехнулась:
- Да так отводила ловко, что няньки и качают, и пеленают, и песни поют, а потом в себя придут - а у них на руках не младенец, а полено березовое!
Поварята засмеялись, один тут же сунул другому березовый чурбак для растопки печи и тот принялся его укачивать. Служанки захихикали.
- А где сия персона пропадала, установили? - спросил медикус, про себя жалея, что Грася прибрала от него колбасу.
- Известно где - водяница без воды не может. То в озере, то в ручье, то в реке, - отвечала кухарка. - Уйдет под воду и лежит на дне, или на бережку сядет, косы чешет, песни поет, красивые, нелюдские, кто услышит - вовек не забыть. Стали уж по округе поговаривать, люди-то видали ее. Тогда сьер Томаш и поехал к храмовникам. Поначалу в тот монастырь, где обучался, привез оттуда рыцарей. Ох, суровые они... Всю челядь сразу на молитву собрали, потом за Крину принялись. Что уж они ей сделали - не знаю, но страшно было!
- Отчего же страшно, пани Сташина? - светловолосый чумазый поваренок отложил полено и пристроился возле кухарки.
- Да оттого, Яцек, что среди ясного дня вдруг гроза собралась, и в аккурат над замком, - Сташина даже поёжилась, вспоминая. - Молнии в башни бьют, грохот стоит, ливень полил такой, будто потоп начинается! А потом - вой звериный. жуткий! И хохот... такой, что волосы дыбом. С того дня никто больше графиню не видал, заперли ее в башне, и сторожили сами рыцари, никого к ней не допускали. А сьер Томаш уехал надолго, в Святую Землю, и сыночка с собой увез.
Сташина замолчала, а рассказ ее подхватил Лука:
- Да, долго мы не видали господаря, все это время имением управляли братья храмовники, он им под опеку отдал земли. Ничего плохого будто и не случилось, только радость ушла от людей. Вроде и в довольстве, и без войны, никаких притеснений не было. Поборов лишних никогда братья не допускали, только то, что положено. И церковь перестроили на свой манер, красивая стала церковь, с башней, что твоя крепость. Прятаться там, что ли, от кого? Зачем Богу такие стены? Это они видно по привычке, еще с тех пор, как с нечистью воевали, да с папой ромским.
- А может так заведено у них, простым людям то неведомо, - Сташина покачала головой. - Много у Ордена тайн...
- А главная - какому Богу они поклоняются? - повар понизил голос, оглянулся на дверь. - Не просто так папа с ними воевал, дыма без огня не бывает.
Сташина замахала на него руками:
- Да Бог с тобой, Лука, что ты говоришь... Что строги они, рыцари, то правда, жили строго под ними, ни веселья, ни праздников, даже в ночь Купальскую запретили костры разводить. Рощу нашу оцепили и всю ночь на страже простояли. Более всего на рощу эту ополчились, но вырубать даже и они не подумали. А мы стерпели, что нам делать? Все же не так строги они, как были папские монахи, знахарок в клетки не сажали. Вон Люция эта - живет себе вольно.
- И часто упомянутую Люцию в замок зовут? - тут же заинтересовался лекарь. - А куда все же девалась прежняя жена лорда Элдфорда? Ежели его светлость изволил жениться вторично рro ut de lege, законным, так сказать, способом, он должен был стать вдовцом, либо добиться, чтоб брак dе jure признали недействительным!
Тут Сташина будто опомнилась, что наболтала лишнего, размякла. Она собрала всю свою строгость, поднялась от стола, оправила рукава, чепец, передник.
- Знахарку прежде в замок не звали, надобности не было, слава Богу. Граф наш вернулся, и нам объявили, что госпожа наша померла, отпели ее в новом храме, и все пошло по-прежнему. Сыночка своего он в Левантийских землях оставил храмовникам на воспитание, как навроде его самого с малолетства рыцари растили.
- Как же это можно, родную кровиночку отдать? - вздохнула одна из служанок.
Беата кокетливо поправила на груди кружевную косынку, все поглядывая на Брюля, сказала с улыбочкой:
- Правду молвят, и не совсем человек он, сьер Робер, ведьмино отродье. И красив необычайно, а все не женится.
- Как он может жениться, ежели в Ордене? - возразил Лука. - Там у них свои законы, и женщина по ним не человек. Кроме Небесной Царицы, ей и поклоняются.
- А сказывают, не ей, мне конюх наш, что в Комурии лошадь лечил, рассказывал, будто у них другое божество, о трех ликах! - зашептал поваренок.
- Свят, свят... - закрестились стряпухи и служанки.
- Да будет вам, растрещались! - осадила их Сташина, а поваренку отвесила подзатыльник. - Храмовники строгие христиане, а высшим рыцарям жениться запрещено у них. Может, и у старшего сына графа так, Орден ему что дом родной, а Великий Магистр ему за крестного отца.
Лука поддакнул:
- Известное дело, целибат называется... Хорошо, граф Томаш сразу второй раз женился, жену взял из местных, в округе лучше и быть не могло. Уж пани Катаржина всем хороша! Лучшей хозяйки и не надобно!
Согласно закивали все - и стряпухи, и служанки, громко загомонили - нынешнюю графиню любили все.
Мэтр Брюль решил, что стоит попросить у Граси еще кусочек пирога, и даже открыл уже рот, чтобы озвучить эту просьбу. Однако высказать ее не смог.
Откуда-то сверху донесся вопль, исполненный ужаса и муки. Все замерли, невольно на ум пришло рассказанное кухаркой о том, что сталось с прежней женой графа.
- Матерь Божья, Царица Небесная, - закрестились стряпухи.
Грася выронила бутыль со сливовицей, поварята в страхе полезли под стол, служанки бросились, толкаясь, в двери вон из поварни. Тут еще потянуло горелым - заслушавшись историй, забыли про кашу.
