- Вы ждёте ещё известий?
- Да, одно, очень важное лично для меня... Что ж, наслаждайтесь сейчас отдыхом.
- Спасибо, ваша милость, я тут наметил поговорить ещё с парой артистов, один пожилой и уже готовится оставить оперную сцену, а второй ... вторая, - поправился мистер Конгрив, - Молодая актриса пришла в немилость у здешней примы, и томится без ролей.
- Не буду мешать вашей работе, - коротко кивнул Майкл.
- Кузен, вы что, открываете свою оперу? - удивилась Вирдж.
- Нет, это будет театр драмы и комедии.
- Вы же пригласите нас на открытие? - спросила Стаси.
- Всенепременно!
Дома его ждало приглашение на завтрашний приём во дворце, подписанное лично Его Высочеством. "Да что ему от меня надо?", с досадой думал Майкл, "Я, кажется, никакого пересечения интересов с принцем не имею, а общества, жаждущего общения с ним, во дворце и так полно". Судя по коротком минутам, когда Майкл мог видеть принца, он составил о нём для себя не лучшее мнение, и вообще, давно решил держаться от королевской семьи по возможности подальше. Да и граф Оддбэй, судя по его намёкам, придерживался той же точки зрения.
Ответа из дома Крэйбонг всё ещё не было, и Майкла это начинало нервировать, хотя разумные сроки для ответа далеко ещё не вышли. Сгорая от стыда и коря себя за нетерпеливость, он написал записку Брайану Крэйбонгу с вопросом, будет ли семья герцога на завтрашнем приёме во дворце. Ответ пришёл с посыльным довольно быстро:
"Я и Дора не будем, у неё ведь церковное наказание. Отец будет. Он как раз собирается говорить о вас с королём во время приёма".
Столичные газеты продолжали бурно обсуждать результаты прошедшего церковного трибунала по делу с прочно укрепившимся названием, под которым ему теперь, похоже, было суждено войти в анналы истории - "Казус Фосбери". Основное внимание, конечно, привлекало грядущее смягчение церковного закона о крещении незаконнорожденных детей. Ведь это крещение теперь обещало стать практически поголовным, ибо даже если один пастырь откажется крестить такого ребёнка, можно будет обратиться к другому священнослужителю, с более мягким сердцем. В обществе на все лады обсуждалась эта новость, люди примеряли её к себе и к своим знакомым, которых она непосредственно могла коснуться. Нарастали также покаянные настроения в жестокости по отношению к незаконнорожденным, вплоть до призывов просить короля разрешить официальное признание бастардов с наделением их права наследования дворянского тиутла по воле родителя.
Много внимания газеты уделяли и частным вопросам по "Казусу Фосбери". Осторожно обозначивался факт аннулирования брака графа Фосбери и маркизы Крэйбонг, не касаясь при этом причин такого решения суда - королевская цензура и влияние герцога тут явно делали своё дело.
Зато в отношении леди Элинор Фосбери журналистов ничего не сдерживало. Проявив таланты сыска в лучших традициях детективного агентства Алана Гумбертона, а то и с его помощью, журналисты разыскали в маленькой деревне графства Фосбери простолюдина Бенджамина Хьюза с его дочерью. Всюду публиковались история и интервью плотника, бесхитростно, а может и корыстно, даваемые им любым обратившимся к нему изданиям. Газеты пестрели громкими заголовками и зарисовками бывшего замкового плотника и его искалеченной дочери. Поведение леди Элинор с возмущением обсуждалось во всех слоях общества Бригантии - от светских салонов высокой знати до самых низкопробных трактиров. В результате это возмущение достигло сильнейшего и уже опасного накала.
Возможно поэтому Его Величество Седрик Второй без промедления рассмотрел доклад церковного трибунала по обвинению леди Элинор в клевете. Король постановил лишить её дворянского звания и фамилии, полученной в браке. Все газеты приводили заключительные слова короля Бригантии при рассмотрении этого дела: "И советую вам, миссис Элинор Уокман, если через три года надумаете каяться в церкви, предварительно попытайтесь искупить вину перед собственной дочерью".
На приём в королевский дворец Майкл поехал один, без сопровождения какой-либо дамы, которую мог бы взять с собой в силу традиции. Ему совсем не хотелось развлекаться, и этот выход в высший свет был обусловлен лишь настойчивым приглашением принца и желанием, если получится, узнать о решении короля по поводу его, Майкла, матримониальных планов.
Однако появление виконта на этом приёме было принято придворным обществом с большим интересом. Он был холостым, знатным аристократом, весьма недурён собой, вдобавок слухи о его предприимчивости и богатстве успели широко разойтись в свете. Теперь если кто-то и вспоминал, что его в своё время прозвали оддболом, то относились к этому как к незначительному пустяку или даже интересной особенности его личности. Вследствие всего этого Майкл то и дело натыкался в большой зале приёмов на ищущих его внимания людей, желающих завязать либо укрепить полезное знакомство, или представить ему своих незамужних дочерей.
В результате поначалу Майкл воспринял приглашение принца Адриана уединиться для разговора как спасение от этого чрезмерного внимания к своей персоне. Принц и виконт вышли на балкон, выход к которому для остальных гостей перегородила выдрессированная свита Его Высочества.
- Виконт, я знаю о тех слухах, которые перед церковным судом распространяла о вас в свете бывшая леди Элинор Фосбери, касаемо вашей якобы интимной связи со второй женой графа, и даже вашего предполагаемого отцовства её ребёнку, - начал принц Адриан, - Вы можете мне не поверить, но я был едва ли не единственным из не являющихся близким к вам людей, кто ни на миг не усомнился, что эти слухи абсолютно лживы.
- Очень вам признателен, Ваше Высочество, - ответил Майкл, недоумевая от избранной принцем темы разговора.
- А хотите знать, почему я не усомнился?
- И почему же, Ваше Высочество? - задал Майкл вопрос, на который явно напрашивался принц.
- Да потому что я знаю, что леди Долорес-София является монахиней по своей сути. Соблазнить её до брака было вообще невозможно, она даже в свет не выходила. А во время брака она была непрошибаемо верна собственному мужу.
Майкл понял, что ему как-то не нравится этот разговор. "Вечер перестаёт быть томным", подумал он.
- Прошу простить меня, Ваше Высочество, но я не чувствую себя вправе обсуждать эту леди в таком ключе.
- Бросьте, виконт, мы сейчас одни, а между мужчинами и примерно ровесниками подобные темы являются самыми что ни на есть распространёнными.
- Но, как вы справедливо заметили, те обвинения леди Элинор были не более чем клеветой, о чём я и свидетельствовал в церковном суде, и больше мне нечего к этому добавить.
- Зато мне есть что вам сказать - с нажимом заявил принц, - Как я знаю, вы едва ли не первым в своё время просили руки дочери герцога Крэйбонга.
Майкл кивнул, всё ещё не понимая, к чему клонит принц.
- Так вот, хочу вас предостеречь - не спешите с этим вновь, - заявил Адриан, - Я желаю, чтобы леди Долорес-София ещё некоторое время блистала на наших балах и приёмах, притом без обременяющего её статуса замужней дамы. Ведь более ничто не мешает ей обзавестись любовником, связь с которым не будет в глазах общества так уж порочить её.
- Вы имеете в виду себя, Ваше Высочество? - спросил Майкл, чувствуя, как у него нестерпимо зачесались кулаки.
- Ну разумеется. Я давно хотел примерить на неё эту роль. Соблазнить монахиню - это так завлекательно.
Масляное выражение глаз, завитые волосы, а главное, слова принца вызвали бешеное желание съездить по так близко сейчас находящейся от Майкла морде. И он уже реально стал примериваться для удара, когда ему вспомнились оханье его пожилой матери и схватившегося за сердце отца, едва он несколько дней назад произнёс при них свою угрозу сделать нечто подобное. А ещё ему вспомнился ужин в доме герцога - Дора с лёгкой улыбкой на лице и герцог, обещавший содействие в их помолвке. И тогда Майкл совершил главный подвиг своей жизни в обоих мирах: сделав над собой титаническое усилие, он отступил на шаг, и произнёс:
- Боюсь, не могу выполнить этой просьбы, Ваше Высочество. Я уже имел честь просить руки этой леди у её отца.
Майкл резко поклонился, развернулся и быстро вышел с балкона в зал. Сердце его клокотало где-то высоко в груди, ноздри раздувались от бешенства. Почти не видя ничего перед собой, не реагируя на обращения к нему, он шёл прямо, и уже почти дошёл до противоположной стены, когда понял, что впереди стоят Его Величество и герцог Крэйбонг.
- А вот и сам жених, тут как тут, - усмехнулся Седрик Второй.
Майкл почти не понял сказанных слов. Он посмотрел на короля и перевёл непонимающий взгляд на герцога.
- По окончании предписанного церковным судом паломничества Долорес-Софии будет объявлено о вашей помолвке, - улыбнулся герцог Крэйбонг.
И вот тогда виконт Майкл Оддбэй низко поклонился королю Бригантии.
В дни после вынесения приговора церковного суда Дора чувствовала себя словно в невесомости. Куда-то вдруг исчезли, как оказалось, давившие на неё обязанности, связанные со статусом жены графа Фосбери и матери чужого ребёнка. "Ласточки" и Капризная были сейчас далеко и в пространстве и даже во времени - до совершения паломничества все другие дела Доры откладывались. Не было обязанности выходить в свет и посещать чьи-то дома по приглашениям, управлять хозяйством дома и прислугой, словом - полная свобода действий или бездействия.
В тот же день, когда был зачитан приговор, виконт Оддбэй пришёл к ним на ужин по приглашению Брайана. Дора впервые позволила своему сердцу сладко таять от присутствия Майкла и понимания, что он пришёл говорить с её отцом о браке с ней. Конечно, в предыдущие дни Дора не забывала о том, что заявил Майкл о ней во всеуслышание в трибунале, но она как бы запретила себе в то время думать об этом, сосредоточив все свои душевные силы на том главном, что считала своим долгом донести до высокого суда. И вот теперь, когда гнетущая её мысль о несправедливости в отношении несчастных детей сменилась ощущением победы, Дора словно открыла в своей душе шлюзы для дум и чувств о сокровенном для неё самой. Она позволила себе мечтать, и даже не просто мечтать - надеяться на личное счастье с любимым человеком.
После ухода Майкла отец вызвал Дору к себе. Он сообщил ей о том, что виконт Оддбэй просил её руки и с улыбкой спросил, желает ли она сама дать согласие на этот брак. На что Дора сразу просто ответила:
- Я стану женой Майкла Оддбэя, или я больше не стану ничьей женой, отец.
- А если Его Величество решит иначе? - спросил герцог.
- Даже король не сможет заставить меня сказать "да" при венчании в храме с другим человеком.
- Смотрю на вас с виконтом и думаю, - покачал головой Витаус Крэйбонг, - Может, это и хорошо, что у вас был этот год в разлуке друг с другом? И он, и ты теперь стали гораздо более убедительными в своём желании вступить в брак.
- Я приучена к смирению перед судьбой, и только поэтому не стану сейчас возражать вам, отец.
- Можно подумать, для тебя брак с графом Фосбери оказался адом, - обиделся герцог.
- Нет, конечно нет. Но... я ни дня не была счастлива с ним рядом.
Герцог вздохнул.
- Тогда может и хорошо, что у вас ним не было детей... Кстати, о детях, - оживился герцог, - Скоро приезжает Питер. Хватит с него заграничной жизни, совсем там от рук отобьётся, без пригляда.
- Это замечательно, - просияла Дора.
- После моего обсуждения твоей помолвки с Его Величеством готовься к своему паломничеству. Пока не исполнишь наложенную на тебя епитимью, никакие праздники тебе не полагаются.
- Вы ведь передадите Его Величеству мои слова? - осторожно спросила Дора.
- О том, что ты не желаешь никого другого в мужья кроме виконта Оддбэя? Передам, - усмехнулся герцог, - и добавлю от себя, что поддерживаю твой выбор.
Дора шагнула к отцу, обняла его и поцеловала в щёку.
- Спасибо.
После этого разговора Дора летала по дому как пушинка. Она улыбалась слугам, конюхам, которые выделили ей новую лошадь для катания верхом, а в разговоре с братом часто звонко смеялась. Все в доме герцога ощущали словно бы поселившуюся у них солнечную погоду - настолько её настроение было заразительным. Весть о том, что Его Величество согласился выдать Дору за любимого ею человека очень обрадовала всех - ей искренне желали счастья.
Через три дня после ужина у них в гостях к ним снова пришёл Майкл, который накануне узнал эту новость из первых рук, от самого короля. Только на этот раз он пришёл уже как почти официальный жених Долорес-Софии, и им предоставили возможность побеседовать наедине.
Едва Дора вошла в гостиную, где её ждал Майкл, они оба сразу кинулись друг другу навстречу. Объятия и поцелуи, перевод дыхания, счастливый смех, попытки что-то сказать и вновь поцелуи...
- Мы же официально ещё не помолвлены, - сказала раскрасневшаяся Дора.
- Я никому не позволю помешать нашей помолвке, - ответил Майкл.
- Мне нужно собираться в паломничество.
- Я поеду с тобой.
- Куда, в женский монастырь? - засмеялась Дора.
- Боюсь, туда меня не пустят, а так я бы не против, - улыбнулся Майкл, - Сначала сходим в Гластонбери, а потом я провожу тебя до монастыря святой Агнесс и сдам на руки монахиням. А через два месяца так же заберу.
- Ты говоришь так, словно я какой-то сундук с добром, - хихикнула Дора.
- Не сундук, но тоже, как оказалось, привлекательная ценность для кое-кого из дворца, - вздохнул Майкл.
- О чём ты говоришь?
- Его высочество вчера поделился со мной планами стать твоим любовником.
Дора фыркнула.
- Он и раньше делал мне намёки, вернее, даже почти прямо говорил об этом. Но я была замужем и отговорилась этим от такой "чести".
- Вот и он тоже отметил, что теперь ты не замужем, значит, мол, ему ничто не помешает...
- Он просто не понимает - ему всё помешает. И то, что я вообще ни за что не согласилась бы стать чьей-то любовницей, и то, что сам он мне очень не нравится, и моя любовь к тебе, и обещание, которое я даю сейчас - быть только твоей.
В Гластонбери они выехали верхом, в сопровождении капитана Дюгона, когда-то впервые привёзшего Дору из монастыря, и ещё пары воинов. Карету брать не стали. Как-то так показалось правильным сразу по нескольким соображениям - и чтобы не иметь возможности уединяться и создавать новую почву для слухов, и сам дух их поездки - покаянное паломничество - как бы предполагал преодоление тягот пути к святому месту.
Они устраивали отдых для людей и лошадей прямо в поле или на опушке леса по дороге, ночевали на земле, завернувшись в плащи. Виконт удивил всех, вызвавшись готовить еду во время всего похода.
- Я и не знала, что ты увлекаешься кухней, - сказала ему Дора, когда он профессионально, быстро покачивая предварительно наточенным ножом, нарезал тонкие ровные ломтики сыра.
- Я полон сюрпризов. И это только один из них, - шепнул ей на ушко Майкл, чем вызвал покраснение щёк у своей будущей невесты.
На другой день, умываясь холодной водой из ручья, она сказала:
- Наказана только я, а ты вынудил себя преодолевать все тяготы пути со мной.
- Вынудил? Тяготы? Да для меня этот поход - счастье.
- Да, одно, очень важное лично для меня... Что ж, наслаждайтесь сейчас отдыхом.
- Спасибо, ваша милость, я тут наметил поговорить ещё с парой артистов, один пожилой и уже готовится оставить оперную сцену, а второй ... вторая, - поправился мистер Конгрив, - Молодая актриса пришла в немилость у здешней примы, и томится без ролей.
- Не буду мешать вашей работе, - коротко кивнул Майкл.
- Кузен, вы что, открываете свою оперу? - удивилась Вирдж.
- Нет, это будет театр драмы и комедии.
- Вы же пригласите нас на открытие? - спросила Стаси.
- Всенепременно!
Дома его ждало приглашение на завтрашний приём во дворце, подписанное лично Его Высочеством. "Да что ему от меня надо?", с досадой думал Майкл, "Я, кажется, никакого пересечения интересов с принцем не имею, а общества, жаждущего общения с ним, во дворце и так полно". Судя по коротком минутам, когда Майкл мог видеть принца, он составил о нём для себя не лучшее мнение, и вообще, давно решил держаться от королевской семьи по возможности подальше. Да и граф Оддбэй, судя по его намёкам, придерживался той же точки зрения.
Ответа из дома Крэйбонг всё ещё не было, и Майкла это начинало нервировать, хотя разумные сроки для ответа далеко ещё не вышли. Сгорая от стыда и коря себя за нетерпеливость, он написал записку Брайану Крэйбонгу с вопросом, будет ли семья герцога на завтрашнем приёме во дворце. Ответ пришёл с посыльным довольно быстро:
"Я и Дора не будем, у неё ведь церковное наказание. Отец будет. Он как раз собирается говорить о вас с королём во время приёма".
Глава 4
Столичные газеты продолжали бурно обсуждать результаты прошедшего церковного трибунала по делу с прочно укрепившимся названием, под которым ему теперь, похоже, было суждено войти в анналы истории - "Казус Фосбери". Основное внимание, конечно, привлекало грядущее смягчение церковного закона о крещении незаконнорожденных детей. Ведь это крещение теперь обещало стать практически поголовным, ибо даже если один пастырь откажется крестить такого ребёнка, можно будет обратиться к другому священнослужителю, с более мягким сердцем. В обществе на все лады обсуждалась эта новость, люди примеряли её к себе и к своим знакомым, которых она непосредственно могла коснуться. Нарастали также покаянные настроения в жестокости по отношению к незаконнорожденным, вплоть до призывов просить короля разрешить официальное признание бастардов с наделением их права наследования дворянского тиутла по воле родителя.
Много внимания газеты уделяли и частным вопросам по "Казусу Фосбери". Осторожно обозначивался факт аннулирования брака графа Фосбери и маркизы Крэйбонг, не касаясь при этом причин такого решения суда - королевская цензура и влияние герцога тут явно делали своё дело.
Зато в отношении леди Элинор Фосбери журналистов ничего не сдерживало. Проявив таланты сыска в лучших традициях детективного агентства Алана Гумбертона, а то и с его помощью, журналисты разыскали в маленькой деревне графства Фосбери простолюдина Бенджамина Хьюза с его дочерью. Всюду публиковались история и интервью плотника, бесхитростно, а может и корыстно, даваемые им любым обратившимся к нему изданиям. Газеты пестрели громкими заголовками и зарисовками бывшего замкового плотника и его искалеченной дочери. Поведение леди Элинор с возмущением обсуждалось во всех слоях общества Бригантии - от светских салонов высокой знати до самых низкопробных трактиров. В результате это возмущение достигло сильнейшего и уже опасного накала.
Возможно поэтому Его Величество Седрик Второй без промедления рассмотрел доклад церковного трибунала по обвинению леди Элинор в клевете. Король постановил лишить её дворянского звания и фамилии, полученной в браке. Все газеты приводили заключительные слова короля Бригантии при рассмотрении этого дела: "И советую вам, миссис Элинор Уокман, если через три года надумаете каяться в церкви, предварительно попытайтесь искупить вину перед собственной дочерью".
На приём в королевский дворец Майкл поехал один, без сопровождения какой-либо дамы, которую мог бы взять с собой в силу традиции. Ему совсем не хотелось развлекаться, и этот выход в высший свет был обусловлен лишь настойчивым приглашением принца и желанием, если получится, узнать о решении короля по поводу его, Майкла, матримониальных планов.
Однако появление виконта на этом приёме было принято придворным обществом с большим интересом. Он был холостым, знатным аристократом, весьма недурён собой, вдобавок слухи о его предприимчивости и богатстве успели широко разойтись в свете. Теперь если кто-то и вспоминал, что его в своё время прозвали оддболом, то относились к этому как к незначительному пустяку или даже интересной особенности его личности. Вследствие всего этого Майкл то и дело натыкался в большой зале приёмов на ищущих его внимания людей, желающих завязать либо укрепить полезное знакомство, или представить ему своих незамужних дочерей.
В результате поначалу Майкл воспринял приглашение принца Адриана уединиться для разговора как спасение от этого чрезмерного внимания к своей персоне. Принц и виконт вышли на балкон, выход к которому для остальных гостей перегородила выдрессированная свита Его Высочества.
- Виконт, я знаю о тех слухах, которые перед церковным судом распространяла о вас в свете бывшая леди Элинор Фосбери, касаемо вашей якобы интимной связи со второй женой графа, и даже вашего предполагаемого отцовства её ребёнку, - начал принц Адриан, - Вы можете мне не поверить, но я был едва ли не единственным из не являющихся близким к вам людей, кто ни на миг не усомнился, что эти слухи абсолютно лживы.
- Очень вам признателен, Ваше Высочество, - ответил Майкл, недоумевая от избранной принцем темы разговора.
- А хотите знать, почему я не усомнился?
- И почему же, Ваше Высочество? - задал Майкл вопрос, на который явно напрашивался принц.
- Да потому что я знаю, что леди Долорес-София является монахиней по своей сути. Соблазнить её до брака было вообще невозможно, она даже в свет не выходила. А во время брака она была непрошибаемо верна собственному мужу.
Майкл понял, что ему как-то не нравится этот разговор. "Вечер перестаёт быть томным", подумал он.
- Прошу простить меня, Ваше Высочество, но я не чувствую себя вправе обсуждать эту леди в таком ключе.
- Бросьте, виконт, мы сейчас одни, а между мужчинами и примерно ровесниками подобные темы являются самыми что ни на есть распространёнными.
- Но, как вы справедливо заметили, те обвинения леди Элинор были не более чем клеветой, о чём я и свидетельствовал в церковном суде, и больше мне нечего к этому добавить.
- Зато мне есть что вам сказать - с нажимом заявил принц, - Как я знаю, вы едва ли не первым в своё время просили руки дочери герцога Крэйбонга.
Майкл кивнул, всё ещё не понимая, к чему клонит принц.
- Так вот, хочу вас предостеречь - не спешите с этим вновь, - заявил Адриан, - Я желаю, чтобы леди Долорес-София ещё некоторое время блистала на наших балах и приёмах, притом без обременяющего её статуса замужней дамы. Ведь более ничто не мешает ей обзавестись любовником, связь с которым не будет в глазах общества так уж порочить её.
- Вы имеете в виду себя, Ваше Высочество? - спросил Майкл, чувствуя, как у него нестерпимо зачесались кулаки.
- Ну разумеется. Я давно хотел примерить на неё эту роль. Соблазнить монахиню - это так завлекательно.
Масляное выражение глаз, завитые волосы, а главное, слова принца вызвали бешеное желание съездить по так близко сейчас находящейся от Майкла морде. И он уже реально стал примериваться для удара, когда ему вспомнились оханье его пожилой матери и схватившегося за сердце отца, едва он несколько дней назад произнёс при них свою угрозу сделать нечто подобное. А ещё ему вспомнился ужин в доме герцога - Дора с лёгкой улыбкой на лице и герцог, обещавший содействие в их помолвке. И тогда Майкл совершил главный подвиг своей жизни в обоих мирах: сделав над собой титаническое усилие, он отступил на шаг, и произнёс:
- Боюсь, не могу выполнить этой просьбы, Ваше Высочество. Я уже имел честь просить руки этой леди у её отца.
Майкл резко поклонился, развернулся и быстро вышел с балкона в зал. Сердце его клокотало где-то высоко в груди, ноздри раздувались от бешенства. Почти не видя ничего перед собой, не реагируя на обращения к нему, он шёл прямо, и уже почти дошёл до противоположной стены, когда понял, что впереди стоят Его Величество и герцог Крэйбонг.
- А вот и сам жених, тут как тут, - усмехнулся Седрик Второй.
Майкл почти не понял сказанных слов. Он посмотрел на короля и перевёл непонимающий взгляд на герцога.
- По окончании предписанного церковным судом паломничества Долорес-Софии будет объявлено о вашей помолвке, - улыбнулся герцог Крэйбонг.
И вот тогда виконт Майкл Оддбэй низко поклонился королю Бригантии.
ЧАСТЬ 15
Глава 1
В дни после вынесения приговора церковного суда Дора чувствовала себя словно в невесомости. Куда-то вдруг исчезли, как оказалось, давившие на неё обязанности, связанные со статусом жены графа Фосбери и матери чужого ребёнка. "Ласточки" и Капризная были сейчас далеко и в пространстве и даже во времени - до совершения паломничества все другие дела Доры откладывались. Не было обязанности выходить в свет и посещать чьи-то дома по приглашениям, управлять хозяйством дома и прислугой, словом - полная свобода действий или бездействия.
В тот же день, когда был зачитан приговор, виконт Оддбэй пришёл к ним на ужин по приглашению Брайана. Дора впервые позволила своему сердцу сладко таять от присутствия Майкла и понимания, что он пришёл говорить с её отцом о браке с ней. Конечно, в предыдущие дни Дора не забывала о том, что заявил Майкл о ней во всеуслышание в трибунале, но она как бы запретила себе в то время думать об этом, сосредоточив все свои душевные силы на том главном, что считала своим долгом донести до высокого суда. И вот теперь, когда гнетущая её мысль о несправедливости в отношении несчастных детей сменилась ощущением победы, Дора словно открыла в своей душе шлюзы для дум и чувств о сокровенном для неё самой. Она позволила себе мечтать, и даже не просто мечтать - надеяться на личное счастье с любимым человеком.
После ухода Майкла отец вызвал Дору к себе. Он сообщил ей о том, что виконт Оддбэй просил её руки и с улыбкой спросил, желает ли она сама дать согласие на этот брак. На что Дора сразу просто ответила:
- Я стану женой Майкла Оддбэя, или я больше не стану ничьей женой, отец.
- А если Его Величество решит иначе? - спросил герцог.
- Даже король не сможет заставить меня сказать "да" при венчании в храме с другим человеком.
- Смотрю на вас с виконтом и думаю, - покачал головой Витаус Крэйбонг, - Может, это и хорошо, что у вас был этот год в разлуке друг с другом? И он, и ты теперь стали гораздо более убедительными в своём желании вступить в брак.
- Я приучена к смирению перед судьбой, и только поэтому не стану сейчас возражать вам, отец.
- Можно подумать, для тебя брак с графом Фосбери оказался адом, - обиделся герцог.
- Нет, конечно нет. Но... я ни дня не была счастлива с ним рядом.
Герцог вздохнул.
- Тогда может и хорошо, что у вас ним не было детей... Кстати, о детях, - оживился герцог, - Скоро приезжает Питер. Хватит с него заграничной жизни, совсем там от рук отобьётся, без пригляда.
- Это замечательно, - просияла Дора.
- После моего обсуждения твоей помолвки с Его Величеством готовься к своему паломничеству. Пока не исполнишь наложенную на тебя епитимью, никакие праздники тебе не полагаются.
- Вы ведь передадите Его Величеству мои слова? - осторожно спросила Дора.
- О том, что ты не желаешь никого другого в мужья кроме виконта Оддбэя? Передам, - усмехнулся герцог, - и добавлю от себя, что поддерживаю твой выбор.
Дора шагнула к отцу, обняла его и поцеловала в щёку.
- Спасибо.
После этого разговора Дора летала по дому как пушинка. Она улыбалась слугам, конюхам, которые выделили ей новую лошадь для катания верхом, а в разговоре с братом часто звонко смеялась. Все в доме герцога ощущали словно бы поселившуюся у них солнечную погоду - настолько её настроение было заразительным. Весть о том, что Его Величество согласился выдать Дору за любимого ею человека очень обрадовала всех - ей искренне желали счастья.
Через три дня после ужина у них в гостях к ним снова пришёл Майкл, который накануне узнал эту новость из первых рук, от самого короля. Только на этот раз он пришёл уже как почти официальный жених Долорес-Софии, и им предоставили возможность побеседовать наедине.
Едва Дора вошла в гостиную, где её ждал Майкл, они оба сразу кинулись друг другу навстречу. Объятия и поцелуи, перевод дыхания, счастливый смех, попытки что-то сказать и вновь поцелуи...
- Мы же официально ещё не помолвлены, - сказала раскрасневшаяся Дора.
- Я никому не позволю помешать нашей помолвке, - ответил Майкл.
- Мне нужно собираться в паломничество.
- Я поеду с тобой.
- Куда, в женский монастырь? - засмеялась Дора.
- Боюсь, туда меня не пустят, а так я бы не против, - улыбнулся Майкл, - Сначала сходим в Гластонбери, а потом я провожу тебя до монастыря святой Агнесс и сдам на руки монахиням. А через два месяца так же заберу.
- Ты говоришь так, словно я какой-то сундук с добром, - хихикнула Дора.
- Не сундук, но тоже, как оказалось, привлекательная ценность для кое-кого из дворца, - вздохнул Майкл.
- О чём ты говоришь?
- Его высочество вчера поделился со мной планами стать твоим любовником.
Дора фыркнула.
- Он и раньше делал мне намёки, вернее, даже почти прямо говорил об этом. Но я была замужем и отговорилась этим от такой "чести".
- Вот и он тоже отметил, что теперь ты не замужем, значит, мол, ему ничто не помешает...
- Он просто не понимает - ему всё помешает. И то, что я вообще ни за что не согласилась бы стать чьей-то любовницей, и то, что сам он мне очень не нравится, и моя любовь к тебе, и обещание, которое я даю сейчас - быть только твоей.
В Гластонбери они выехали верхом, в сопровождении капитана Дюгона, когда-то впервые привёзшего Дору из монастыря, и ещё пары воинов. Карету брать не стали. Как-то так показалось правильным сразу по нескольким соображениям - и чтобы не иметь возможности уединяться и создавать новую почву для слухов, и сам дух их поездки - покаянное паломничество - как бы предполагал преодоление тягот пути к святому месту.
Они устраивали отдых для людей и лошадей прямо в поле или на опушке леса по дороге, ночевали на земле, завернувшись в плащи. Виконт удивил всех, вызвавшись готовить еду во время всего похода.
- Я и не знала, что ты увлекаешься кухней, - сказала ему Дора, когда он профессионально, быстро покачивая предварительно наточенным ножом, нарезал тонкие ровные ломтики сыра.
- Я полон сюрпризов. И это только один из них, - шепнул ей на ушко Майкл, чем вызвал покраснение щёк у своей будущей невесты.
На другой день, умываясь холодной водой из ручья, она сказала:
- Наказана только я, а ты вынудил себя преодолевать все тяготы пути со мной.
- Вынудил? Тяготы? Да для меня этот поход - счастье.
