Вот кто действительно был подобен каменной глыбе, так это управляющий Саус-банком Хой.
– Поднимаю ставку, – объявил он с неотвратимостью дорожного катка.
– Ну нет, я – пас, – дёрнулась Мэй и резко бросила на стол карты.
Все взгляды устремились на оставшегося за столом Нестора. Тот стушевался, попросил у Радки бокал, чтобы глотнуть жидкости, а потом как-то жалобно спросил:
– А обязательства можно выставить? У меня есть на счету средства.
– Парень, не делай глупостей, – не выдержал Хименес. – Клади карты и иди домой.
Но Хардли и ухом не повёл, смотрел только на Штефана. Банкир опустил веки в качестве ответа – мол, да, можно. Крупье разрешил, оговорившись, что это в виде исключения.
– Тогда... принимаю.
В небольшом зале всё замерло. В середине стола высилась гора ставок, почти небывалых даже по меркам этого зала. За столом сидел и без того весьма богатый пожилой человек в дорогущем бежевом костюме, который через минуту собирался стать ещё богаче. Напротив хорохорился парнишка, который готовился вот-вот получить тяжёлый жизненный урок, и зрителям было его жалко. Хотя, нет, рядом с мальчишкой стояла красивая юная девушка в серебристом платье, излучающая непоколебимую уверенность в своём друге. Да что с неё, не знающей правил этой игры, взять?
Анатоль Хименес оглядел собравшихся и увидел, что ди Алмейда смотрит на оставшихся игроков с непонятным предвкушением. Да и Тойво Рэдклиф, узнавший откуда-то Хардли, тоже не сказать чтобы излучал жалость, скорее, напряжённое ожидание. Будто они двое знают о парне что-то такое, чего не знает он, начальник службы контроля за оборотом воды Крайней Южной секции.
– Вскрывайтесь уже, – не выдержала напряжения Мэй Полонски.
– Каре, – спокойно объявил Хой и показал карты.
Четыре семёрки всех мастей и пятёрка пик. После этого Штефан Хой с любопытством посмотрел на парня напротив – как он примет свой проигрыш, удастся ли скрыть отчаяние.
Нестор Хардли, опустив взгляд, выложил первую карту. Девятка червей. Потом постепенно выложил остальные. Десятка червей. Валет червей. Дама червей. Король червей. Пауза, во время которой все забыли, как дышать.
– Не может быть, – пробормотал Анатоль Хименес.
– Стрит-флеш, – опроверг его утверждение Нестор, выкладывая восьмёрку червей.
Банкир Штефан Хой пристально смотрел в лицо парня. Тот отвечал ему спокойным и твёрдым взглядом.
– Теперь я вспомнил тебя, – проговорил Хой. – И жалею, что не вспомнил в самом начале. Браво, парень! Твоя игра сегодня была чистым искусством.
Со всех сторон к Нестору понеслись поздравления.
– Это был даже не блеф, это контрблеф! – восхищённо смеялся ди Алмейда. – Ведь все были уверены, что у тебя на руках плохая карта и что ты пытаешься блефовать, притворяясь, что карта хорошая.
– Но ведь карта и вправду была хорошая, так что я никого не обманывал, – скромно улыбался Хардли, пока крупье сгребал его выигрыш на два подноса.
– Заходи в гости на досуге, – ласково промурлыкала Нестору Мэй Полонски. – По вечерам пятницы я устраиваю дома вечеринки, если в это время не выступаю.
Хименес увидел, как лицо его дочери выражает ревность. А потом лучится радостью, когда парень дарит ей выигранную брошь-орхидею. Анатоль понимал, что ничего больше не понимает. Пожалуй, ему требуется как следует отдохнуть от всего этого отдыха. Да, так он и сделает, придёт домой и выпьет бокал коньяка. Нет, лучше два.
Прикосновение длинной указки-кнута к плечу было всего лишь предупреждением от преподавательницы. Если при выполнении такого же движения в следующий раз не довернуть плечо, пожалеть свои связки, последует уже тычок кончиком этого кнута со слабым разрядом тока, и если после этого позволить телу запаниковать, смазать рисунок танца, после занятий тебя ждёт устройство, именуемое ученицами "дыбой". Нет, не ради наказания или пытки, конечно. Только для пользы, всё ради неё. Ведь потом твои связки легче будут тянуться, а суставы поворачиваться. Ну а боль первое время после дыбы можно будет и препаратами заглушить. Частично.
Сколько месяцев Делли уже тут? Она не помнила. Программа обучения и воспитания в школе танцев "Тропические птички" построена так, чтобы ученицы думали только о танце. Чтобы всё, что может возникнуть в их душах, сосредотачивалось и выражалось лишь в одном – в танце.
Тебе одиноко, ты в отчаянии, ты хочешь любви? Станцуй это. Ты желаешь общения, хочешь узнать, как живут другие вокруг тебя? Посмотри на их танец. Ведь ничего другого в мире не существует. Видишь, как та девушка искренне и красиво чувствует? Это потому, что она много работает над своим телом и движениями. А видишь, как другая фальшивит, её чувства примитивны и наиграны? Она не научилась хорошо танцевать, а значит, не стоит ничьего внимания. И, главное, ты ведь понимаешь, где чувствовать уместно, а где нет? Место для твоих чувств – сцена. А вне её, особенно во время занятий, ты не должна чувствовать ничего.
Поначалу директору школы-интерната Алиме Ковэнэй казалось, что Филадельфия Бенедин – классический случай того "материала", что попадает к ним, и под который разработана программа воспитания. Девочки, по сути проданные своими родителями, отказавшимися от родительских прав за деньги. Это без обиняков разъяснялось каждой поступившей к ним девочке сразу, и болезненный удар по их психике наносился вполне сознательно – так стирались в их душах прежние привязанности, образовывалось чистое поле для появления новых, нужных школе целей и смыслов.
Но Филадельфия при этом известии совсем не была шокирована, она лишь грустно опустила глаза, а потом подняла их на постеры, развешенные по стенам, и с любопытством стала разглядывать самые красивые изображения танцующих девушек.
– Хмм... – озадаченно прокашлялась Алима, не готовая к тому, что стадию ломки психики пришлось пропустить. – Как видишь, наши выпускницы могут танцевать чудесно. Но для этого нужно много трудиться.
– Я очень люблю танцевать, особенно в невесомости, – с радостью призналась новенькая. – И готова много тренироваться.
– Что ж, увидим. Наша школа даёт исключительные танцевальные шоу для публики. Каждая выпускница должна добиться того, что её будут характеризовать словами "прекрасная" и "восхитительная". Без этого она не покинет школу "Тропические птички", чтобы не наносить урон нашей репутации.
– Кто должен так её характеризовать? – с любопытством спросила девочка.
И снова директор Ковэнэй помедлила. Подробный ответ на этот вопрос получают девушки самых старших классов, когда пройдут процесс созревания.
– Наших выпускниц часто выбирают в жёны самые влиятельные и состоятельные мужчины секции. Чтобы познакомить девушек с ними, мы устраиваем частные выступления. Но тебе пока рано забивать этим голову, – поспешно добавила она, видя, что Филадельфия нахмурилась. – Твоя задача на ближайшие годы будет только одна – учиться танцевать.
Глядя вслед уводимой в общежитие новенькой, Алима Ковэнэй засомневалась – не упустила ли она что-то важное? Эта девочка не выглядела чистым листом, на котором преподаватели напишут то, что нужно школе, а выглядела так, словно она сама намерена писать то, что нужно ей. Или сохранять нечто, уже написанное в её душе и не стёртое этой беседой. Что ж, остаётся надеяться, что эти "тексты" совпадут, и у них не возникнет проблем с такой обнадёживающей ученицей.
Поначалу Делли забавляло, что в школе буквально царил культ птиц, даже в повседневных нарядах часто использовались перья. Более того, по периметру школу-интернат обрамляла забором узкая оранжерея с прозрачными стенами, в которой жило множество ярких и прекрасных птиц. Правда, посетителей в эту оранжерею не пускали, птицами доводилось любоваться сквозь стекло.
– Не жалей, – рассмеялась одна из одноклассниц Делли, по имени Лали, в их редкие минуты отдыха. – Ты не представляешь, какой там стоит отвратительный запах от птичьего помёта.
– Как от нас после занятия и до посещения душевой? – пошутила в ответ Делли.
– Гораздо хуже! Туда заходят только работницы, которые ухаживают за птицами и растениями, собирают перья. А знаешь, кто там работает? – понизила голос Лали, явно намеренная сообщить нечто страшное.
– Кто? – шёпотом спросила Делли.
– Неудачницы! Которые повредили тело или танцевали так плохо, что их никто не взял замуж.
– Неужели девушек выбирают в жёны в зависимости от того, как они танцуют? – усомнилась Делли. – А как же те женщины, которые вообще не умеют танцевать?
– Там, вне школы – другое! На нас мужчины женятся именно из-за красоты, и чаще всего берут второй или третьей женой. Мы ведь больше ничего не можем принести – у нас нет денег, влиятельной родни, хорошего образования... С нами и поговорить-то не о чем, кроме танцев. Зато красивее нас не бывает! Поэтому мужчины платят большие деньги владельцам школы за каждую выпускницу. И задача каждой из нас научиться танцевать так, чтобы понравиться сразу нескольким мужчинам. Тогда можно будет выбрать себе того жениха, который больше приглянулся.
– А не того, который больше заплатит?
– Нет, с этим строго, цена за каждую выпускницу одинаковая.
– Всё равно. Тебя что, не смущает, что нас продают, как вещи?
– Это не так, – удивлённо подняла глаза Лали. – Родители продают нас, школа платит им деньги. Потом кормит, одевает, обучает, пристраивает в обеспеченные семьи. Разве школа не должна компенсировать себе эти расходы?
– А если девушке не понравится жених? – прищурилась Делли. – Её всё равно продадут ему?
– Нет, конечно! Не хочешь – не выходи ни за кого. Только потом не удивляйся, когда в итоге тебя отправят отрабатывать понесённые расходы в вонючую оранжерею. Или, если повезёт, ты станешь преподавательницей нашей школы. Будешь тыкать в девочек кнутом и бить их разрядом.
– Наши преподаватели – неудачницы? – округлила глаза Делли.
– Так говорят, – нехотя пожала плечами Лали. – Если ты ещё не заметила, среди них нет ни одной доброй.
После того разговора, чувствуя касание к телу кнута-указки или даже разряд тока, Делли всякий раз напоминала себе, что этот кнут держит несчастная по-своему женщина с неудавшейся карьерой и личной жизнью. Эта мысль, состоящая в основном из жалости, странным образом утешала. Тогда её плечи расправлялась, тело поворачивалось, руки вспархивали, а нога вставала и поднималась как надо – не из-за страха перед новым наказанием, а от чувства самоуважения. Ведь ей, Делли, не грозит судьба неудачницы ни при каком раскладе, даже если она не научится танцевать так, чтобы получить характеристику "восхитительная" от какого-то местного толстосума. Она уже видела восхищение в свой адрес, отражённый в голубых глазах самого главного для неё человека.
Осталось только подождать ещё какое-то время, и он придёт за ней.
Время ожидания для Делли слилось в один бесконечный день, наполненный трудом, болью, потом, мозолями и коротким временем отдыха. Парадоксальным образом все эти трудности казались ученицам школы естественными, ведь наградой были острые мгновения счастья – когда они выпускались на сцену для участия в шоу.
Яркие наряды, специальные голографические эффекты от браслета как части наряда или фон, декорация для танца, тёмный зрительный зал, внимающий каждому движению танцовщиц – всё это было смыслом их жизни.
Преподаватели сочли, что органичнее всего Филадельфия танцует со светом или с огнём, и в её браслет была закачана специальная программа этих эффектов, призванная быть частым спутником девочки, чтобы та буквально сроднилась с ней. Никаких других функций у браслетов "Тропических птичек" практически не было, девочки не могли связаться с их помощью даже друг с другом.
Но, видимо, за танцевальные успехи Делли решили поощрить. Однажды после уроков браслет просигнализировал, что её вызывает на связь кто-то вне интерната, и этот разговор разрешён директором. "Нестор" – обрадовано ёкнуло сердце. Но это был не он.
– Привет, Фифи! Привет, сестрёнка! – одновременно сказали две очень похожие друг на друга девочки. – С днём рожденья!
– Мари? Роуз? – ошарашено спросила Делли, осознавая, что почти не вспоминала этих девочек, имени, котором её называли в семье Бенедин, а ещё, что ей, оказывается, сегодня исполнилось пятнадцать, – Спасибо...
– Ну как ты там? С Микки Миккелом уже познакомилась?
– С кем? А... нет, я знакома только с одноклассницами и учителями школы. Мы не выходим за её пределы.
– У-у, какая тоска! Слушай, Фифи, а ты всё ещё ждёшь своего Нестора Хардли?
Делли быстро огляделась, не слышит ли кто-то их разговор на крамольную здесь тему.
– Жду.
– В общем, мы решили. Когда он придёт за тобой, пусть и нас заберёт. Серьёзно, – объявила Роуз.
– Нам тут невыносимо, – добавила Мари.
– У вас что-то случилось?
– Ага. После твоего отъезда отец снова женился, и у нас дома почти не появляется. Заходит только раз в неделю, чтобы денег передать и с мамой поругаться. Скоро у него сын там родится, он тогда вообще про нас забудет.
– А что Люсинда?
– Мама всё время орёт, что это мы виноваты, родились девчонками и вдобавок двойняшками. Вот папаша и слинял.
– Роуз! – со смешком укорила Делли.
– Радуйся, Фифи, что тебя нет тут, а то ты была бы больше всех виноватой. А для нас тут такой кошмар, что мы решили взять пример с тебя и пережить всё это, ожидая встречи, которая всё переменит. Только нам самим ждать некого, и мы будем вместе с тобой ждать Нестора. Так что когда он придёт за тобой, не забудь про нас.
– Может, через три года вы уже передумаете, – улыбнулась Делли, – найдёте другой способ всё переменить.
– Может и так, – покладисто согласилась Мари, – Но ты пообещай, что в тот самый день убедишься в этом, свяжешься с нами.
– Ладно, обещаю, – тепло сказала Делли. – Свяжусь.
Алима Ковэнэй задумчиво смотрела на опустевший экран после трансляции в её кабинете разговора сестёр Бенедин. С большинством учениц родные обрывали все связи, и школа этому немало способствовала. Но сегодня директор разрешила Филадельфии этот разговор в основном из собственного любопытства. Ей хотелось понять, что в душе этой девочки осталось такого, чего она так и не распознала. И кажется, ей это удалось.
Одна из лучших учениц их школы ждёт какого-то человека. И совсем не в интересах школы, чтобы этот человек забрал у них ученицу. Нужно выяснить, кто это такой и какие права на Филадельфию Бенедин он имеет.
– ИскИн, свяжи меня с Нестором Хардли, – велела она.
– Связь с Нестором Хардли невозможна. Человек с таким именем не находится в Центральной секции Ядра, – ответил голосовой ассистент.
– Вот как? – удивилась Алима. – А где он находится?
– Это закрытая информация.
– Ну что ж... Значит, обратимся за помощью к тому, для кого эта информация доступна, – упрямо тряхнула перьями наряда Ковэнэй.
Для директора "Тропических птичек" не может существовать закрытых дверей.
– ИскИн, свяжи меня с генеральным продюсером кинокомпании "Сентро Ситта Филм"... Андреас? Здравствуй, дорогой. Хочу встретиться лично... Нет, в этот раз по делу.
– Поднимаю ставку, – объявил он с неотвратимостью дорожного катка.
– Ну нет, я – пас, – дёрнулась Мэй и резко бросила на стол карты.
Все взгляды устремились на оставшегося за столом Нестора. Тот стушевался, попросил у Радки бокал, чтобы глотнуть жидкости, а потом как-то жалобно спросил:
– А обязательства можно выставить? У меня есть на счету средства.
– Парень, не делай глупостей, – не выдержал Хименес. – Клади карты и иди домой.
Но Хардли и ухом не повёл, смотрел только на Штефана. Банкир опустил веки в качестве ответа – мол, да, можно. Крупье разрешил, оговорившись, что это в виде исключения.
– Тогда... принимаю.
В небольшом зале всё замерло. В середине стола высилась гора ставок, почти небывалых даже по меркам этого зала. За столом сидел и без того весьма богатый пожилой человек в дорогущем бежевом костюме, который через минуту собирался стать ещё богаче. Напротив хорохорился парнишка, который готовился вот-вот получить тяжёлый жизненный урок, и зрителям было его жалко. Хотя, нет, рядом с мальчишкой стояла красивая юная девушка в серебристом платье, излучающая непоколебимую уверенность в своём друге. Да что с неё, не знающей правил этой игры, взять?
Анатоль Хименес оглядел собравшихся и увидел, что ди Алмейда смотрит на оставшихся игроков с непонятным предвкушением. Да и Тойво Рэдклиф, узнавший откуда-то Хардли, тоже не сказать чтобы излучал жалость, скорее, напряжённое ожидание. Будто они двое знают о парне что-то такое, чего не знает он, начальник службы контроля за оборотом воды Крайней Южной секции.
– Вскрывайтесь уже, – не выдержала напряжения Мэй Полонски.
– Каре, – спокойно объявил Хой и показал карты.
Четыре семёрки всех мастей и пятёрка пик. После этого Штефан Хой с любопытством посмотрел на парня напротив – как он примет свой проигрыш, удастся ли скрыть отчаяние.
Нестор Хардли, опустив взгляд, выложил первую карту. Девятка червей. Потом постепенно выложил остальные. Десятка червей. Валет червей. Дама червей. Король червей. Пауза, во время которой все забыли, как дышать.
– Не может быть, – пробормотал Анатоль Хименес.
– Стрит-флеш, – опроверг его утверждение Нестор, выкладывая восьмёрку червей.
Банкир Штефан Хой пристально смотрел в лицо парня. Тот отвечал ему спокойным и твёрдым взглядом.
– Теперь я вспомнил тебя, – проговорил Хой. – И жалею, что не вспомнил в самом начале. Браво, парень! Твоя игра сегодня была чистым искусством.
Со всех сторон к Нестору понеслись поздравления.
– Это был даже не блеф, это контрблеф! – восхищённо смеялся ди Алмейда. – Ведь все были уверены, что у тебя на руках плохая карта и что ты пытаешься блефовать, притворяясь, что карта хорошая.
– Но ведь карта и вправду была хорошая, так что я никого не обманывал, – скромно улыбался Хардли, пока крупье сгребал его выигрыш на два подноса.
– Заходи в гости на досуге, – ласково промурлыкала Нестору Мэй Полонски. – По вечерам пятницы я устраиваю дома вечеринки, если в это время не выступаю.
Хименес увидел, как лицо его дочери выражает ревность. А потом лучится радостью, когда парень дарит ей выигранную брошь-орхидею. Анатоль понимал, что ничего больше не понимает. Пожалуй, ему требуется как следует отдохнуть от всего этого отдыха. Да, так он и сделает, придёт домой и выпьет бокал коньяка. Нет, лучше два.
ГЛАВА 9
Прикосновение длинной указки-кнута к плечу было всего лишь предупреждением от преподавательницы. Если при выполнении такого же движения в следующий раз не довернуть плечо, пожалеть свои связки, последует уже тычок кончиком этого кнута со слабым разрядом тока, и если после этого позволить телу запаниковать, смазать рисунок танца, после занятий тебя ждёт устройство, именуемое ученицами "дыбой". Нет, не ради наказания или пытки, конечно. Только для пользы, всё ради неё. Ведь потом твои связки легче будут тянуться, а суставы поворачиваться. Ну а боль первое время после дыбы можно будет и препаратами заглушить. Частично.
Сколько месяцев Делли уже тут? Она не помнила. Программа обучения и воспитания в школе танцев "Тропические птички" построена так, чтобы ученицы думали только о танце. Чтобы всё, что может возникнуть в их душах, сосредотачивалось и выражалось лишь в одном – в танце.
Тебе одиноко, ты в отчаянии, ты хочешь любви? Станцуй это. Ты желаешь общения, хочешь узнать, как живут другие вокруг тебя? Посмотри на их танец. Ведь ничего другого в мире не существует. Видишь, как та девушка искренне и красиво чувствует? Это потому, что она много работает над своим телом и движениями. А видишь, как другая фальшивит, её чувства примитивны и наиграны? Она не научилась хорошо танцевать, а значит, не стоит ничьего внимания. И, главное, ты ведь понимаешь, где чувствовать уместно, а где нет? Место для твоих чувств – сцена. А вне её, особенно во время занятий, ты не должна чувствовать ничего.
Поначалу директору школы-интерната Алиме Ковэнэй казалось, что Филадельфия Бенедин – классический случай того "материала", что попадает к ним, и под который разработана программа воспитания. Девочки, по сути проданные своими родителями, отказавшимися от родительских прав за деньги. Это без обиняков разъяснялось каждой поступившей к ним девочке сразу, и болезненный удар по их психике наносился вполне сознательно – так стирались в их душах прежние привязанности, образовывалось чистое поле для появления новых, нужных школе целей и смыслов.
Но Филадельфия при этом известии совсем не была шокирована, она лишь грустно опустила глаза, а потом подняла их на постеры, развешенные по стенам, и с любопытством стала разглядывать самые красивые изображения танцующих девушек.
– Хмм... – озадаченно прокашлялась Алима, не готовая к тому, что стадию ломки психики пришлось пропустить. – Как видишь, наши выпускницы могут танцевать чудесно. Но для этого нужно много трудиться.
– Я очень люблю танцевать, особенно в невесомости, – с радостью призналась новенькая. – И готова много тренироваться.
– Что ж, увидим. Наша школа даёт исключительные танцевальные шоу для публики. Каждая выпускница должна добиться того, что её будут характеризовать словами "прекрасная" и "восхитительная". Без этого она не покинет школу "Тропические птички", чтобы не наносить урон нашей репутации.
– Кто должен так её характеризовать? – с любопытством спросила девочка.
И снова директор Ковэнэй помедлила. Подробный ответ на этот вопрос получают девушки самых старших классов, когда пройдут процесс созревания.
– Наших выпускниц часто выбирают в жёны самые влиятельные и состоятельные мужчины секции. Чтобы познакомить девушек с ними, мы устраиваем частные выступления. Но тебе пока рано забивать этим голову, – поспешно добавила она, видя, что Филадельфия нахмурилась. – Твоя задача на ближайшие годы будет только одна – учиться танцевать.
Глядя вслед уводимой в общежитие новенькой, Алима Ковэнэй засомневалась – не упустила ли она что-то важное? Эта девочка не выглядела чистым листом, на котором преподаватели напишут то, что нужно школе, а выглядела так, словно она сама намерена писать то, что нужно ей. Или сохранять нечто, уже написанное в её душе и не стёртое этой беседой. Что ж, остаётся надеяться, что эти "тексты" совпадут, и у них не возникнет проблем с такой обнадёживающей ученицей.
Поначалу Делли забавляло, что в школе буквально царил культ птиц, даже в повседневных нарядах часто использовались перья. Более того, по периметру школу-интернат обрамляла забором узкая оранжерея с прозрачными стенами, в которой жило множество ярких и прекрасных птиц. Правда, посетителей в эту оранжерею не пускали, птицами доводилось любоваться сквозь стекло.
– Не жалей, – рассмеялась одна из одноклассниц Делли, по имени Лали, в их редкие минуты отдыха. – Ты не представляешь, какой там стоит отвратительный запах от птичьего помёта.
– Как от нас после занятия и до посещения душевой? – пошутила в ответ Делли.
– Гораздо хуже! Туда заходят только работницы, которые ухаживают за птицами и растениями, собирают перья. А знаешь, кто там работает? – понизила голос Лали, явно намеренная сообщить нечто страшное.
– Кто? – шёпотом спросила Делли.
– Неудачницы! Которые повредили тело или танцевали так плохо, что их никто не взял замуж.
– Неужели девушек выбирают в жёны в зависимости от того, как они танцуют? – усомнилась Делли. – А как же те женщины, которые вообще не умеют танцевать?
– Там, вне школы – другое! На нас мужчины женятся именно из-за красоты, и чаще всего берут второй или третьей женой. Мы ведь больше ничего не можем принести – у нас нет денег, влиятельной родни, хорошего образования... С нами и поговорить-то не о чем, кроме танцев. Зато красивее нас не бывает! Поэтому мужчины платят большие деньги владельцам школы за каждую выпускницу. И задача каждой из нас научиться танцевать так, чтобы понравиться сразу нескольким мужчинам. Тогда можно будет выбрать себе того жениха, который больше приглянулся.
– А не того, который больше заплатит?
– Нет, с этим строго, цена за каждую выпускницу одинаковая.
– Всё равно. Тебя что, не смущает, что нас продают, как вещи?
– Это не так, – удивлённо подняла глаза Лали. – Родители продают нас, школа платит им деньги. Потом кормит, одевает, обучает, пристраивает в обеспеченные семьи. Разве школа не должна компенсировать себе эти расходы?
– А если девушке не понравится жених? – прищурилась Делли. – Её всё равно продадут ему?
– Нет, конечно! Не хочешь – не выходи ни за кого. Только потом не удивляйся, когда в итоге тебя отправят отрабатывать понесённые расходы в вонючую оранжерею. Или, если повезёт, ты станешь преподавательницей нашей школы. Будешь тыкать в девочек кнутом и бить их разрядом.
– Наши преподаватели – неудачницы? – округлила глаза Делли.
– Так говорят, – нехотя пожала плечами Лали. – Если ты ещё не заметила, среди них нет ни одной доброй.
После того разговора, чувствуя касание к телу кнута-указки или даже разряд тока, Делли всякий раз напоминала себе, что этот кнут держит несчастная по-своему женщина с неудавшейся карьерой и личной жизнью. Эта мысль, состоящая в основном из жалости, странным образом утешала. Тогда её плечи расправлялась, тело поворачивалось, руки вспархивали, а нога вставала и поднималась как надо – не из-за страха перед новым наказанием, а от чувства самоуважения. Ведь ей, Делли, не грозит судьба неудачницы ни при каком раскладе, даже если она не научится танцевать так, чтобы получить характеристику "восхитительная" от какого-то местного толстосума. Она уже видела восхищение в свой адрес, отражённый в голубых глазах самого главного для неё человека.
Осталось только подождать ещё какое-то время, и он придёт за ней.
Время ожидания для Делли слилось в один бесконечный день, наполненный трудом, болью, потом, мозолями и коротким временем отдыха. Парадоксальным образом все эти трудности казались ученицам школы естественными, ведь наградой были острые мгновения счастья – когда они выпускались на сцену для участия в шоу.
Яркие наряды, специальные голографические эффекты от браслета как части наряда или фон, декорация для танца, тёмный зрительный зал, внимающий каждому движению танцовщиц – всё это было смыслом их жизни.
Преподаватели сочли, что органичнее всего Филадельфия танцует со светом или с огнём, и в её браслет была закачана специальная программа этих эффектов, призванная быть частым спутником девочки, чтобы та буквально сроднилась с ней. Никаких других функций у браслетов "Тропических птичек" практически не было, девочки не могли связаться с их помощью даже друг с другом.
Но, видимо, за танцевальные успехи Делли решили поощрить. Однажды после уроков браслет просигнализировал, что её вызывает на связь кто-то вне интерната, и этот разговор разрешён директором. "Нестор" – обрадовано ёкнуло сердце. Но это был не он.
– Привет, Фифи! Привет, сестрёнка! – одновременно сказали две очень похожие друг на друга девочки. – С днём рожденья!
– Мари? Роуз? – ошарашено спросила Делли, осознавая, что почти не вспоминала этих девочек, имени, котором её называли в семье Бенедин, а ещё, что ей, оказывается, сегодня исполнилось пятнадцать, – Спасибо...
– Ну как ты там? С Микки Миккелом уже познакомилась?
– С кем? А... нет, я знакома только с одноклассницами и учителями школы. Мы не выходим за её пределы.
– У-у, какая тоска! Слушай, Фифи, а ты всё ещё ждёшь своего Нестора Хардли?
Делли быстро огляделась, не слышит ли кто-то их разговор на крамольную здесь тему.
– Жду.
– В общем, мы решили. Когда он придёт за тобой, пусть и нас заберёт. Серьёзно, – объявила Роуз.
– Нам тут невыносимо, – добавила Мари.
– У вас что-то случилось?
– Ага. После твоего отъезда отец снова женился, и у нас дома почти не появляется. Заходит только раз в неделю, чтобы денег передать и с мамой поругаться. Скоро у него сын там родится, он тогда вообще про нас забудет.
– А что Люсинда?
– Мама всё время орёт, что это мы виноваты, родились девчонками и вдобавок двойняшками. Вот папаша и слинял.
– Роуз! – со смешком укорила Делли.
– Радуйся, Фифи, что тебя нет тут, а то ты была бы больше всех виноватой. А для нас тут такой кошмар, что мы решили взять пример с тебя и пережить всё это, ожидая встречи, которая всё переменит. Только нам самим ждать некого, и мы будем вместе с тобой ждать Нестора. Так что когда он придёт за тобой, не забудь про нас.
– Может, через три года вы уже передумаете, – улыбнулась Делли, – найдёте другой способ всё переменить.
– Может и так, – покладисто согласилась Мари, – Но ты пообещай, что в тот самый день убедишься в этом, свяжешься с нами.
– Ладно, обещаю, – тепло сказала Делли. – Свяжусь.
Алима Ковэнэй задумчиво смотрела на опустевший экран после трансляции в её кабинете разговора сестёр Бенедин. С большинством учениц родные обрывали все связи, и школа этому немало способствовала. Но сегодня директор разрешила Филадельфии этот разговор в основном из собственного любопытства. Ей хотелось понять, что в душе этой девочки осталось такого, чего она так и не распознала. И кажется, ей это удалось.
Одна из лучших учениц их школы ждёт какого-то человека. И совсем не в интересах школы, чтобы этот человек забрал у них ученицу. Нужно выяснить, кто это такой и какие права на Филадельфию Бенедин он имеет.
– ИскИн, свяжи меня с Нестором Хардли, – велела она.
– Связь с Нестором Хардли невозможна. Человек с таким именем не находится в Центральной секции Ядра, – ответил голосовой ассистент.
– Вот как? – удивилась Алима. – А где он находится?
– Это закрытая информация.
– Ну что ж... Значит, обратимся за помощью к тому, для кого эта информация доступна, – упрямо тряхнула перьями наряда Ковэнэй.
Для директора "Тропических птичек" не может существовать закрытых дверей.
– ИскИн, свяжи меня с генеральным продюсером кинокомпании "Сентро Ситта Филм"... Андреас? Здравствуй, дорогой. Хочу встретиться лично... Нет, в этот раз по делу.
