Похоже, его наездником тоже должен быть Безликий. Сейчас скажет: «Отыщи меня, и я решу все проблемы!» Ладно, Николас же справился и с мечом, и даже с книгой. Харысай, к тому же, к нему благоволит и называет хозяином.
– Сесть поможешь? – спросил Охотник.
Бельгейн придержал коня, пока Николас переносил вес на спину Харысая. Тулпар послушно зашагал вокруг державшего его за верёвку туата.
– Я попробую рысь, – решил Охотник.
Неспешно перебирая ногами, конь перешёл на более быстрый аллюр. Движения лёгкие и гибкие – не трясло даже на скорости. Харысай набирал темп, пока не поскакал галопом. Бельгейн мелодично посвистывал, пытаясь успокоить, но вдруг упал. Верёвка обожгла ему руки.
– Держись! – запоздало предупредил туат, глядя на тулпара огромными от ужаса глазами.
Тряхнуло вперёд, Николас вывалился коню на шею. Харысай оттолкнулся от земли задними ногам и взмыл в небо, помогая себе невесть откуда взявшимися крыльями.
– Что ты творишь?! – закричал Николас.
– Тебя проверяю, – ехидно ответил жеребец, закладывая крутой вираж.
Едва не сорвавшись, Охотник сполз на конскую спину и обнял ногами его бока. Эх, казалось ведь, хуже Вестфольды уже не будет.
– Прежде, чем покориться, я должен проверить, достоин ли хозяин того, чтобы я носил его на своей спине, – сообщил Харысай.
Лучше бы он проверял Безликого!
– Ты что, прошёл пол Мунгарда, чтобы меня убить?
– Почему сразу убить? Ты же герой! Я это знаю, и ты это знаешь. Поэтому провала быть не может, – воодушевил его тулпар. – Держись крепче, я спускаюсь.
Харысай рухнул к земле так резко, что вышибло дух, в висках застучала кровь. Хорошо, что Николас не забыл надеть рубашку из перьев. Сейчас только она бы спасла его от падения.
Тулпар то поднимался так высоко, что от холода становилось больно дышать, то опускался так низко, что казалось, они разобьются, то поворачивал так круто, что Охотник едва не опрокидывался под лошадиное брюхо.
Прошёл час. Налетавшись вдоволь по безоблачному небу, Харысай опустился на пустынный берег и сложил крылья. Они словно приросли к его вороной шерсти, и теперь никто бы и не поверил в их существование. Николас спрыгнул на землю. Ноги гудели от напряжения.
Харысай широко раздувал тонкие ноздри. Охотник отвязал от узды верёвку и ослабил подпругу.
Прогулявшись по усеянному сосновыми иголками песку вдоль кромки прибоя, они взобрались на высокий утёс. Николас устроился на краю обрыва. Погода стояла тихая и безветренная. Заходящее солнце оставляло на воде жёлто-красную дорожку. Зыбким миражом на горизонте вырисовывался родной остров. Так близко и так недостижимо далеко.
Харысай сел по собачьи на задние ноги и уставился в пустоту.
– Скучаешь по дому? – поинтересовался Охотник.
– Иногда, – тихо ответил тулпар. – Но там не осталось никого, кто был мне дорог. Отец умер, хан Саргал тоже. Теперь ты мой хозяин, а значит мой дом рядом с тобой, хоть он и не похож на тот, где я родился и вырос. Но знаешь, снег – это тот же песок, только мягкий и холодный.
– А ты философ! – Николас усмехнулся и похлопал коня по шее.
1572 г. от заселения Мунгарда, Урсалия, Лапия
Зима пришла в Лапию поздно. Приближался Донайтайд, а снежные сугробы за Урсалией едва доходили до колена. Дни стояли тёплые, ясные и лишь ночью мороз крепчал. Табун ненниров переместился на восточное плато Полночьгорья, совсем рядом с городом. Рыба в поисках лучшей доли ушла далеко от берега на юг. В остальном всё было спокойно. Даже слишком. Как будто наступило затишье перед бурей.
Дни сделались совсем короткими, а темнело так быстро, что человеческий глаз едва успевал заметить, как закатывалось за горизонт холодное зимнее солнце. Тогда люди укладывали детей спать и рассказывали им чудесные в своей жуткой красоте сказки севера. Огоньки в окнах потухали один за другим, пока тьма не опускалась на город.
Было уже глубоко за полночь. Лишь в одном доме на отшибе горел свет. Дрова тихонько трещали в камине. Возле поленницы валялось несколько скомканных листов бумаги. Николас сидел за столом и сосредоточенно выводил пером один и тот же рисунок. Оценивая работу как неудачную, Охотник кидал её в сторону камина, не заботясь, попадёт ли в огонь. С помощью ветроплава получалась одна дрянь, даже пальцы не отказывались повиноваться и отображать на бумаге то, что хотелось увидеть.
Ладонь уже комкала очередной лист, как вдруг раздался громкий стук. На подоконнике сидел белый почтовый голубь и долбил клювом раму. Николас распахнул ставни, впуская морозный воздух с улицы. К ноге птицы крепился футляр. Охотник снял его и отпустил посланца.
В гостиной показался заспанный целитель. Приоткрыв один глаз, он недовольно покосился на Николаса.
– Снова бессонница? Может, настой красавки или маковое молоко?
Сорвав с футляра сургучную печать Компании «Норн», Охотник вынул и развернул бумагу. Глаза заскользили по строчкам, написанным настолько коряво, будто автор послания научился грамоте только вчера.
– Что с вами? – стоял над душой Эглаборг.
– Хандра. Может, нанять корабль до Леннокса, тайком пробраться домой и хоть одним глазком взглянуть на могилы родных?
– Вас же схватят! Мастер Пареда не одобрит!
После случая с Мраком Эглаборг стал шпионить за хозяином и докладывать обо всём Ноэлю. В ответ друг присылал письма со строгими внушениями. Мол, даже не вздумай рисковать, забудь, занимайся учениками, устраивай личную жизнь. Никаких опасных предприятий! Иногда целитель тоже опускался до угроз. Как будто Охотника связали по рукам и ногам. И кто? Лучшие друзья!
Эглаборг поднял со стола «неудачный» портрет. Казалось, изображённая на нём девочка вот-вот сойдёт с бумаги и устроится возле камина. Целитель перевёл взгляд на раскиданные на полу листы.
– Правда, съездите куда-нибудь, смените обстановку. Не на Авалор, конечно, а, например, в Белоземье.
Охотник успел изучить все его уловки, как свои пять пальцев. Он отложил письмо, забрал у Эглаборга рисунок и оставил его сохнуть на окне.
– Хоть обещание своё исполните. У вас же теперь и свой дом есть, и даже положение в обществе. Отговорок больше не осталось.
– Что я ей предложу? Стать моей вдовой через пару лет и похоронить себя под белыми одеждами? А знаешь, что страшнее? Я приеду и увижу, что она счастлива замужем и не вспоминает обо мне. И для неё это самое правильное.
Николас отвернулся, пряча лихорадочно блестевшие глаза.
Эглаборг по-отечески положил руку ему на плечо:
– Гораздо хуже, если она будет вас ждать, а вы так и не приедете.
Или что её забрали Лучезарные, а он не сделал ничего, чтобы это предотвратить.
Охотник вернулся к столу, на котором лежало письмо из Компании.
– Сейчас не получится. Через пару дней прибывает наставник с учениками из Веломовии. Звероуст Финист. Надо будет оценить успехи его подопечных.
– Опять будете злобствовать? – вздохнул целитель.
Этим летом Николаса повысили в звании. Теперь он испытывал чужих учеников. Тягостная обязанность. Что бы ни делали наставники, казалось, что можно устроить всё лучше, что новобранцы не полностью используют свои таланты, а учителя не до конца их понимают.
Он часто задерживал учеников на неделю-другую у себя, чтобы хоть что-то изменить. Потому многие считали его заносчивым щенком, стремившимся доказать свою исключительность.
Охотник тяжело вздохнул:
– Я бы и рад обойтись без этого, но Финист заработал себе настолько дурную репутацию, что мне придётся долго объяснять, почему я так высоко его оценил. К тому же, судя по его собственным отчётам, он то ли недалёкий простак, то ли врёт без зазрения совести.
– Вы с ним обязательно подружитесь, – засмеялся Эглаборг.
– В любом случае, путешествовать лучше ближе к лету. Тогда и демоны меньше лютуют. Разберусь с учениками и возьму отпуск в Компании. Вот прямо сейчас Ноэлю и напишу.
– Завтра. А сейчас вы выпьете настой красавки и пойдёте в кроватку.
– Эглаборг!
Целитель взял с камина накрытую тканью деревянную чашку и всучил её Николасу. Терпкий запах дурманил голову не хуже, чем само зелье. Пришлось выпить, чтобы не слушать всю ночь нотации и нытье.
Горевшие от усталости глаза начали слипаться. Охотник едва добрался до постели и, рухнув на неё животом, заснул в одежде.
Пробуждение вышло не из приятных: смердело тухлятиной, желудок болезненно скручивало. Подавив рвотные позывы, Николас встал, расправил помятую одежду и спустился в гостиную. Там пахло ещё хуже.
– Что стряслось? – всполошился он, открывая дверь на кухню.
В нос ударила такая вонь, что заслезились глаза. Охотник натянул на лицо платок.
– Ты перемудрил с очередным ядом и теперь крысы не просто сдыхают, а разлагаются мгновенно?
– Очень смешно! – прорычал Эглаборг. – Перекупщик из порта, скотина, продал нам тухлую рыбу.
– А зачем ты к нему обращался? Все знают, что он несвежим приторговывает.
Николас принялся открывать настежь все двери и окна, чтобы поскорее выветрить вонь. Хорошо, что зима. В летний зной они бы точно ноги протянули.
– А что вы предлагаете? Рыбаки уже три недели без улова сидят. Только у перекупщика товар остался.
– Чем с такой, лучше вообще без рыбы, – покачал головой Охотник и принялся скидывать разложенную на столе тухлятину в ведро.
– Конечно, учитывая, с каким предубеждением вы к ней относитесь. Между прочим, рыба очень полезна и входит в состав многих зелий.
– Терпимо я к рыбе отношусь, если не сырой, – отмахнулся Николас. – А вот морских гадов и прочих моллюсков ненавижу. До сих пор с содроганием вспоминаю блюда с Островов Алого Восхода.
– Нежный какой! Не принц даже – бог! Всё бы вам ладу матушки Умай лопать да небесной амброзией запивать.
– По крайней мере, они не воняют. Ладно, схожу на рынок и куплю тебе сушёной трески, раз свежей нет. А заодно потолкую с перекупщиком.
– Идите! А я тут всё вымою, – ворчал Эглаборг, суетясь с мокрой тряпкой.
Надев тёплый кафтан, Николас запахнулся в меховой плащ и выглянул во двор. Уже вовсю светило солнце. Чистое небо сливалось с безмятежным будто выутюженным прачкой морем. Морозный воздух приятно щекотал грудь. Выбросив тухлую рыбу в помойную яму, Охотник направился в город.
Первым делом он завернул в булочную на главной улице. Там уже собралась толпа. Похоже, отсутствие съедобной рыбы плохо сказалось не только на хозяйстве Николаса. Отстояв в длинной очереди, он всё же выцепил себе две свежие буханки ржаного хлеба и сметанную ватрушку на завтрак.
У выхода бургомистр выслушивал доклад помощника Фритьофа.
– Фермеры и охотники уже задирают цены на мясо. Если рыбный промысел не возобновится в ближайшее время, то люди примутся резать скот. А это большие убытки как для каждой семьи, так и для всего города.
– Придётся занимать денег в Гартленде, – хмуро заключил Гарольд.
– Их ростовщики сдерут с нас три шкуры, и голода мы всё равно не избежим, – возразил помощник.
Бургомистр тяжело вздохнул и повернулся к Охотнику. Тот жевал у него за спиной ватрушку.
– Морти, ты-то мне и нужен! – Гарольд хлопнул его по плечу.
Николас поперхнулся, и ватрушка выпала изо рта. Ветроплав подхватил её в футе от земли и вернул на место – то есть в рот.
– В Урсалийской бухте исчезла рыба. Рыбаки возвращаются с пустыми сетями, на удочку тоже не клюёт. Даже на мелководье мальков не осталось. Не по твоей ли части это происшествие?
– Может, рыба ушла на нерест? – ответил Охотник, дожевав скудный завтрак. – Там… время года перепутали?
– И холод не почувствовали? – усомнился бургомистр. – Рыба нерестится каждый год, но никогда вся не пропадала. Наверняка это козни демонов!
– Хорошо, я проверю, – уклончиво ответил Николас.
Давненько хотелось потолковать с морскими колдунами-фоморами, но повода не находилось. Сомнительно, что они причастны к исчезновению рыбы, но почему бы не сделать вид, что он настолько же суеверен, как неодарённые?
Мимо шумной стайкой пробегали мальчишки.
– Лейв! – выловил бургомистр младшего сына. – Отнеси матери хлеб, а то дома есть нечего.
Он обернулся к своему темноволосому товарищу и что-то кротко шепнул.
– Эйс! – подозвал туата Николас. Тот разочаровано развёл руками перед другом. – Держи, один занесёшь ко мне, второй отдашь матери.
Охотник вручил сыну Эйтайни обе буханки хлеба. Мальчишки покривились, водрузили снедь на салазки и потащили их к вересковым холмам.
Гарольд вместе с помощником вернулись в ратушу, а Николас направился на рыночную площадь. Перекупщик быстро отыскался по запаху. Другие лавочники держались от него подальше, чтобы их товар не вонял тухлятиной. Но отчаявшиеся горожане не брезговали даже этой разложенной на снегу мойвой.
– У кого вы закупаете свой негодный товар? – без обиняков спросил Охотник, когда подошла его очередь.
– Не нравится – не берите! Но не смейте наговаривать на мою рыбу! – взвился перекупщик.
– Я здесь по поручению бургомистра. Так что хотите или нет, вам придётся ответить, – осадил его Николас.
– Известно у кого, у капитана «Мейдоголды», – сообщила женщина из очереди. – Он со своими моряками последний видел рыбу в водах Урсалии.
– Проваливайте, если не собираетесь ничего брать! – забранился перекупщик.
С боков у мойвы уже начали отходить чешуйки, местами проглядывала бледно-зелёная плесень. Желудок жалобно заурчал.
Порт обезлюдел. Рыбаки не выходили в море, отчаявшись добыть хоть какой-то улов. Даже торговые суда без дела стояли у причала.
«Мейдоголда» оказалась солидным барком с тремя мачтами. Белые паруса были свёрнуты. На носу красовалась выкрашенная в белый цвет фигура дельфина. Не успел Охотник преодолеть последнюю сотню шагов до судна, как его окликнул мелодичный женский голос.
– Ваше величество, – Николас почтительно склонил голову. – Где это видано, чтобы королева сама ходила в порт за рыбой?
– Для снадобий мне срочно понадобилась северная мерваля. Достать и правильно выбрать ингредиенты, к сожалению, может только ворожея, то есть я.
Эйтайни показала ему садок, в котором извивалась парочка мелких рыбёшек. Их спины переливались красно-голубой чешуёй, а глаза были ясными.
– А говорили, рыба в водах Урсалии перевелась. Не подскажете, у кого её можно купить? Моему целителю тоже позарез нужны ингредиенты для снадобий.
– Боюсь, там ничего не осталось. Рыбы гораздо более чувствительны к капризам природы, чем мы, жители земли, потому и уплыли, – задумчиво ответила туата. – Придётся подождать, пока ненастье не минует нашу бухту.
– Это открыли вам фоморы?
– Морти, не начинай! Фоморы не жаждут общения ни с кем, даже с тобой. Я храню их секрет так же, как твой. Не заставляй меня идти на предательство.
– Я просто хочу поговорить. Беда грозит всем, даже вам!
– Но разбираться с ней тебе придётся самому. Я не желаю становиться между морем и небом, – отрезала Эйтайни и бодро зашагала прочь.
Пожав плечами, Николас направился к «Мейдоголде». Возле неё на табурете сидел высокий мужчина лет двадцати пяти. Он латал рыболовную сеть настолько сосредоточенно, что не замечал даже холода. В зубах был зажат росток водоросли. Когда моряк завязывал на верёвке узел, то перекатывал тёмно-зелёную нить из одного уголка рта в другой. Такой знакомый, будто они виделись раньше.
– Я бы хотел поговорить с капитаном этого судна, – наконец, заговорил Охотник.
– Сесть поможешь? – спросил Охотник.
Бельгейн придержал коня, пока Николас переносил вес на спину Харысая. Тулпар послушно зашагал вокруг державшего его за верёвку туата.
– Я попробую рысь, – решил Охотник.
Неспешно перебирая ногами, конь перешёл на более быстрый аллюр. Движения лёгкие и гибкие – не трясло даже на скорости. Харысай набирал темп, пока не поскакал галопом. Бельгейн мелодично посвистывал, пытаясь успокоить, но вдруг упал. Верёвка обожгла ему руки.
– Держись! – запоздало предупредил туат, глядя на тулпара огромными от ужаса глазами.
Тряхнуло вперёд, Николас вывалился коню на шею. Харысай оттолкнулся от земли задними ногам и взмыл в небо, помогая себе невесть откуда взявшимися крыльями.
– Что ты творишь?! – закричал Николас.
– Тебя проверяю, – ехидно ответил жеребец, закладывая крутой вираж.
Едва не сорвавшись, Охотник сполз на конскую спину и обнял ногами его бока. Эх, казалось ведь, хуже Вестфольды уже не будет.
– Прежде, чем покориться, я должен проверить, достоин ли хозяин того, чтобы я носил его на своей спине, – сообщил Харысай.
Лучше бы он проверял Безликого!
– Ты что, прошёл пол Мунгарда, чтобы меня убить?
– Почему сразу убить? Ты же герой! Я это знаю, и ты это знаешь. Поэтому провала быть не может, – воодушевил его тулпар. – Держись крепче, я спускаюсь.
Харысай рухнул к земле так резко, что вышибло дух, в висках застучала кровь. Хорошо, что Николас не забыл надеть рубашку из перьев. Сейчас только она бы спасла его от падения.
Тулпар то поднимался так высоко, что от холода становилось больно дышать, то опускался так низко, что казалось, они разобьются, то поворачивал так круто, что Охотник едва не опрокидывался под лошадиное брюхо.
Прошёл час. Налетавшись вдоволь по безоблачному небу, Харысай опустился на пустынный берег и сложил крылья. Они словно приросли к его вороной шерсти, и теперь никто бы и не поверил в их существование. Николас спрыгнул на землю. Ноги гудели от напряжения.
Харысай широко раздувал тонкие ноздри. Охотник отвязал от узды верёвку и ослабил подпругу.
Прогулявшись по усеянному сосновыми иголками песку вдоль кромки прибоя, они взобрались на высокий утёс. Николас устроился на краю обрыва. Погода стояла тихая и безветренная. Заходящее солнце оставляло на воде жёлто-красную дорожку. Зыбким миражом на горизонте вырисовывался родной остров. Так близко и так недостижимо далеко.
Харысай сел по собачьи на задние ноги и уставился в пустоту.
– Скучаешь по дому? – поинтересовался Охотник.
– Иногда, – тихо ответил тулпар. – Но там не осталось никого, кто был мне дорог. Отец умер, хан Саргал тоже. Теперь ты мой хозяин, а значит мой дом рядом с тобой, хоть он и не похож на тот, где я родился и вырос. Но знаешь, снег – это тот же песок, только мягкий и холодный.
– А ты философ! – Николас усмехнулся и похлопал коня по шее.
Глава 44. Око бури
1572 г. от заселения Мунгарда, Урсалия, Лапия
Зима пришла в Лапию поздно. Приближался Донайтайд, а снежные сугробы за Урсалией едва доходили до колена. Дни стояли тёплые, ясные и лишь ночью мороз крепчал. Табун ненниров переместился на восточное плато Полночьгорья, совсем рядом с городом. Рыба в поисках лучшей доли ушла далеко от берега на юг. В остальном всё было спокойно. Даже слишком. Как будто наступило затишье перед бурей.
Дни сделались совсем короткими, а темнело так быстро, что человеческий глаз едва успевал заметить, как закатывалось за горизонт холодное зимнее солнце. Тогда люди укладывали детей спать и рассказывали им чудесные в своей жуткой красоте сказки севера. Огоньки в окнах потухали один за другим, пока тьма не опускалась на город.
Было уже глубоко за полночь. Лишь в одном доме на отшибе горел свет. Дрова тихонько трещали в камине. Возле поленницы валялось несколько скомканных листов бумаги. Николас сидел за столом и сосредоточенно выводил пером один и тот же рисунок. Оценивая работу как неудачную, Охотник кидал её в сторону камина, не заботясь, попадёт ли в огонь. С помощью ветроплава получалась одна дрянь, даже пальцы не отказывались повиноваться и отображать на бумаге то, что хотелось увидеть.
Ладонь уже комкала очередной лист, как вдруг раздался громкий стук. На подоконнике сидел белый почтовый голубь и долбил клювом раму. Николас распахнул ставни, впуская морозный воздух с улицы. К ноге птицы крепился футляр. Охотник снял его и отпустил посланца.
В гостиной показался заспанный целитель. Приоткрыв один глаз, он недовольно покосился на Николаса.
– Снова бессонница? Может, настой красавки или маковое молоко?
Сорвав с футляра сургучную печать Компании «Норн», Охотник вынул и развернул бумагу. Глаза заскользили по строчкам, написанным настолько коряво, будто автор послания научился грамоте только вчера.
– Что с вами? – стоял над душой Эглаборг.
– Хандра. Может, нанять корабль до Леннокса, тайком пробраться домой и хоть одним глазком взглянуть на могилы родных?
– Вас же схватят! Мастер Пареда не одобрит!
После случая с Мраком Эглаборг стал шпионить за хозяином и докладывать обо всём Ноэлю. В ответ друг присылал письма со строгими внушениями. Мол, даже не вздумай рисковать, забудь, занимайся учениками, устраивай личную жизнь. Никаких опасных предприятий! Иногда целитель тоже опускался до угроз. Как будто Охотника связали по рукам и ногам. И кто? Лучшие друзья!
Эглаборг поднял со стола «неудачный» портрет. Казалось, изображённая на нём девочка вот-вот сойдёт с бумаги и устроится возле камина. Целитель перевёл взгляд на раскиданные на полу листы.
– Правда, съездите куда-нибудь, смените обстановку. Не на Авалор, конечно, а, например, в Белоземье.
Охотник успел изучить все его уловки, как свои пять пальцев. Он отложил письмо, забрал у Эглаборга рисунок и оставил его сохнуть на окне.
– Хоть обещание своё исполните. У вас же теперь и свой дом есть, и даже положение в обществе. Отговорок больше не осталось.
– Что я ей предложу? Стать моей вдовой через пару лет и похоронить себя под белыми одеждами? А знаешь, что страшнее? Я приеду и увижу, что она счастлива замужем и не вспоминает обо мне. И для неё это самое правильное.
Николас отвернулся, пряча лихорадочно блестевшие глаза.
Эглаборг по-отечески положил руку ему на плечо:
– Гораздо хуже, если она будет вас ждать, а вы так и не приедете.
Или что её забрали Лучезарные, а он не сделал ничего, чтобы это предотвратить.
Охотник вернулся к столу, на котором лежало письмо из Компании.
– Сейчас не получится. Через пару дней прибывает наставник с учениками из Веломовии. Звероуст Финист. Надо будет оценить успехи его подопечных.
– Опять будете злобствовать? – вздохнул целитель.
Этим летом Николаса повысили в звании. Теперь он испытывал чужих учеников. Тягостная обязанность. Что бы ни делали наставники, казалось, что можно устроить всё лучше, что новобранцы не полностью используют свои таланты, а учителя не до конца их понимают.
Он часто задерживал учеников на неделю-другую у себя, чтобы хоть что-то изменить. Потому многие считали его заносчивым щенком, стремившимся доказать свою исключительность.
Охотник тяжело вздохнул:
– Я бы и рад обойтись без этого, но Финист заработал себе настолько дурную репутацию, что мне придётся долго объяснять, почему я так высоко его оценил. К тому же, судя по его собственным отчётам, он то ли недалёкий простак, то ли врёт без зазрения совести.
– Вы с ним обязательно подружитесь, – засмеялся Эглаборг.
– В любом случае, путешествовать лучше ближе к лету. Тогда и демоны меньше лютуют. Разберусь с учениками и возьму отпуск в Компании. Вот прямо сейчас Ноэлю и напишу.
– Завтра. А сейчас вы выпьете настой красавки и пойдёте в кроватку.
– Эглаборг!
Целитель взял с камина накрытую тканью деревянную чашку и всучил её Николасу. Терпкий запах дурманил голову не хуже, чем само зелье. Пришлось выпить, чтобы не слушать всю ночь нотации и нытье.
Горевшие от усталости глаза начали слипаться. Охотник едва добрался до постели и, рухнув на неё животом, заснул в одежде.
***
Пробуждение вышло не из приятных: смердело тухлятиной, желудок болезненно скручивало. Подавив рвотные позывы, Николас встал, расправил помятую одежду и спустился в гостиную. Там пахло ещё хуже.
– Что стряслось? – всполошился он, открывая дверь на кухню.
В нос ударила такая вонь, что заслезились глаза. Охотник натянул на лицо платок.
– Ты перемудрил с очередным ядом и теперь крысы не просто сдыхают, а разлагаются мгновенно?
– Очень смешно! – прорычал Эглаборг. – Перекупщик из порта, скотина, продал нам тухлую рыбу.
– А зачем ты к нему обращался? Все знают, что он несвежим приторговывает.
Николас принялся открывать настежь все двери и окна, чтобы поскорее выветрить вонь. Хорошо, что зима. В летний зной они бы точно ноги протянули.
– А что вы предлагаете? Рыбаки уже три недели без улова сидят. Только у перекупщика товар остался.
– Чем с такой, лучше вообще без рыбы, – покачал головой Охотник и принялся скидывать разложенную на столе тухлятину в ведро.
– Конечно, учитывая, с каким предубеждением вы к ней относитесь. Между прочим, рыба очень полезна и входит в состав многих зелий.
– Терпимо я к рыбе отношусь, если не сырой, – отмахнулся Николас. – А вот морских гадов и прочих моллюсков ненавижу. До сих пор с содроганием вспоминаю блюда с Островов Алого Восхода.
– Нежный какой! Не принц даже – бог! Всё бы вам ладу матушки Умай лопать да небесной амброзией запивать.
– По крайней мере, они не воняют. Ладно, схожу на рынок и куплю тебе сушёной трески, раз свежей нет. А заодно потолкую с перекупщиком.
– Идите! А я тут всё вымою, – ворчал Эглаборг, суетясь с мокрой тряпкой.
Надев тёплый кафтан, Николас запахнулся в меховой плащ и выглянул во двор. Уже вовсю светило солнце. Чистое небо сливалось с безмятежным будто выутюженным прачкой морем. Морозный воздух приятно щекотал грудь. Выбросив тухлую рыбу в помойную яму, Охотник направился в город.
Первым делом он завернул в булочную на главной улице. Там уже собралась толпа. Похоже, отсутствие съедобной рыбы плохо сказалось не только на хозяйстве Николаса. Отстояв в длинной очереди, он всё же выцепил себе две свежие буханки ржаного хлеба и сметанную ватрушку на завтрак.
У выхода бургомистр выслушивал доклад помощника Фритьофа.
– Фермеры и охотники уже задирают цены на мясо. Если рыбный промысел не возобновится в ближайшее время, то люди примутся резать скот. А это большие убытки как для каждой семьи, так и для всего города.
– Придётся занимать денег в Гартленде, – хмуро заключил Гарольд.
– Их ростовщики сдерут с нас три шкуры, и голода мы всё равно не избежим, – возразил помощник.
Бургомистр тяжело вздохнул и повернулся к Охотнику. Тот жевал у него за спиной ватрушку.
– Морти, ты-то мне и нужен! – Гарольд хлопнул его по плечу.
Николас поперхнулся, и ватрушка выпала изо рта. Ветроплав подхватил её в футе от земли и вернул на место – то есть в рот.
– В Урсалийской бухте исчезла рыба. Рыбаки возвращаются с пустыми сетями, на удочку тоже не клюёт. Даже на мелководье мальков не осталось. Не по твоей ли части это происшествие?
– Может, рыба ушла на нерест? – ответил Охотник, дожевав скудный завтрак. – Там… время года перепутали?
– И холод не почувствовали? – усомнился бургомистр. – Рыба нерестится каждый год, но никогда вся не пропадала. Наверняка это козни демонов!
– Хорошо, я проверю, – уклончиво ответил Николас.
Давненько хотелось потолковать с морскими колдунами-фоморами, но повода не находилось. Сомнительно, что они причастны к исчезновению рыбы, но почему бы не сделать вид, что он настолько же суеверен, как неодарённые?
Мимо шумной стайкой пробегали мальчишки.
– Лейв! – выловил бургомистр младшего сына. – Отнеси матери хлеб, а то дома есть нечего.
Он обернулся к своему темноволосому товарищу и что-то кротко шепнул.
– Эйс! – подозвал туата Николас. Тот разочаровано развёл руками перед другом. – Держи, один занесёшь ко мне, второй отдашь матери.
Охотник вручил сыну Эйтайни обе буханки хлеба. Мальчишки покривились, водрузили снедь на салазки и потащили их к вересковым холмам.
Гарольд вместе с помощником вернулись в ратушу, а Николас направился на рыночную площадь. Перекупщик быстро отыскался по запаху. Другие лавочники держались от него подальше, чтобы их товар не вонял тухлятиной. Но отчаявшиеся горожане не брезговали даже этой разложенной на снегу мойвой.
– У кого вы закупаете свой негодный товар? – без обиняков спросил Охотник, когда подошла его очередь.
– Не нравится – не берите! Но не смейте наговаривать на мою рыбу! – взвился перекупщик.
– Я здесь по поручению бургомистра. Так что хотите или нет, вам придётся ответить, – осадил его Николас.
– Известно у кого, у капитана «Мейдоголды», – сообщила женщина из очереди. – Он со своими моряками последний видел рыбу в водах Урсалии.
– Проваливайте, если не собираетесь ничего брать! – забранился перекупщик.
С боков у мойвы уже начали отходить чешуйки, местами проглядывала бледно-зелёная плесень. Желудок жалобно заурчал.
***
Порт обезлюдел. Рыбаки не выходили в море, отчаявшись добыть хоть какой-то улов. Даже торговые суда без дела стояли у причала.
«Мейдоголда» оказалась солидным барком с тремя мачтами. Белые паруса были свёрнуты. На носу красовалась выкрашенная в белый цвет фигура дельфина. Не успел Охотник преодолеть последнюю сотню шагов до судна, как его окликнул мелодичный женский голос.
– Ваше величество, – Николас почтительно склонил голову. – Где это видано, чтобы королева сама ходила в порт за рыбой?
– Для снадобий мне срочно понадобилась северная мерваля. Достать и правильно выбрать ингредиенты, к сожалению, может только ворожея, то есть я.
Эйтайни показала ему садок, в котором извивалась парочка мелких рыбёшек. Их спины переливались красно-голубой чешуёй, а глаза были ясными.
– А говорили, рыба в водах Урсалии перевелась. Не подскажете, у кого её можно купить? Моему целителю тоже позарез нужны ингредиенты для снадобий.
– Боюсь, там ничего не осталось. Рыбы гораздо более чувствительны к капризам природы, чем мы, жители земли, потому и уплыли, – задумчиво ответила туата. – Придётся подождать, пока ненастье не минует нашу бухту.
– Это открыли вам фоморы?
– Морти, не начинай! Фоморы не жаждут общения ни с кем, даже с тобой. Я храню их секрет так же, как твой. Не заставляй меня идти на предательство.
– Я просто хочу поговорить. Беда грозит всем, даже вам!
– Но разбираться с ней тебе придётся самому. Я не желаю становиться между морем и небом, – отрезала Эйтайни и бодро зашагала прочь.
Пожав плечами, Николас направился к «Мейдоголде». Возле неё на табурете сидел высокий мужчина лет двадцати пяти. Он латал рыболовную сеть настолько сосредоточенно, что не замечал даже холода. В зубах был зажат росток водоросли. Когда моряк завязывал на верёвке узел, то перекатывал тёмно-зелёную нить из одного уголка рта в другой. Такой знакомый, будто они виделись раньше.
– Я бы хотел поговорить с капитаном этого судна, – наконец, заговорил Охотник.
