– Ненавижу холод, – сказал он, когда щёки порозовели, а зубы перестали клацать. – Надеюсь, к водяным больше лезть не понадобится.
Морти снова устроился на корме и погнал лодку к берегу.
Как только причалили, Охотник помог Майли выбраться на мостки и принялся вытягивать из воды огрузневшее тело. Пришлось волочь его на крутой берег к телеге. Пыхтя, Морти взвалил труп на солому лицом вверх и начал осматривать.
Майли не сдержала любопытства. Мертвец разбух до неузнаваемости, а восковая кожа сморщилась, как сухая слива. Уродство!
– Уф! Сомневаюсь, что он захлебнулся, – мрачно заключил Охотник.
Внизу живота расплылось большое бурое пятно, а между ног осталось месиво из стёртой плоти. Майли вскрикнула и зажмурилась.
– Это рыбы сделали?
– Нет там никаких рыб. Поэтому озеро и называется заповедным, – вздохнул Охотник и чем-то зашелестел. – Можешь открыть глаза. Будем вызывать дух. Он ещё не упокоился и витает поблизости. К тому же явно жаждет мести – должен сотрудничать.
Майли недоверчиво приоткрыла один глаз. Охотник положил поверх тела холстину, оставив видной лишь голову, и начертил на земле сигил призыва. Невероятно сложный знак помогал с временным возвращением духа в тело.
Морти заставил ученицу раз сто его скопировать, чтобы запомнить каждый штрих. Большой круг, в нём человек в полный рост с вытянутыми в стороны руками и ногами. В пустых секторах обозначения четырёх стихий. Между ногами знак смерти – перевёрнутый анк. Птица над головой – символ души.
Мертвошёпты прошлого придумали множество ритуалов, чтобы облегчить общение с призраками. Именно с этого Охотник и начал обучать Майли. Приходилось зазубривать сотни сложных формул, причудливых схем и рецептов тошнотворных зелий, а также прочитать гору книг. Дар всё ещё пугал и отталкивал, но хотя бы что-то приобрело ясность.
Морти закончил сигил и уложил обёрнутое в холст тело в центр.
– В следующий раз рисовать будешь сама, – предупредил он, стряхивая с рук пыль. – А потом, надеюсь, научишься обходиться без вспомогательных средств.
Охотник подал Майли длинный ольховый посох, который сделал для этого ритуала. Она повязала наверх кулон, зажгла свечу и поставила возле головы мертвеца.
Морти протянул свой нож, но она отшатнулась, не в силах сделать то, чего он хотел. Охотник тяжело вздохнул и, опустившись на колени, вырезал на лбу у покойника пентаграмму.
– Действуй. Больше я ничем помочь не смогу, – в голосе Морти сквозили разочарование и упрёк.
Неприятно.
Майли воздела посох… и от волнения забыла слова. Она полезла в карман за скомканным листом с формулой вызова, долго разворачивала и перечитывала. Охотник нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
– Светом и тьмой заклинаю, духа с той стороны призываю, в тело вселись, к нам воротись!
Майли ударила посохом в пентаграмму на лбу мертвеца. По руке словно искра прошла, оставляя в жилах огненную дорожку, янтарь озарился зелёным светом. Вспышка пронзила посох и зажгла звезду на коже покойника.
Ничего не происходило. Майли разочарованно выдохнула и перевела взгляд на Охотника. Тот подбадривающе подмигнул и пихнул мертвеца носком сапога.
Покойник дёрнулся и со сдавленным всхлипом забормотал:
– Не надо! Остановись! Мне больно! Я больше не хочу!
– Предсмертные слова, – пояснил Морти.
Покойник замолчал и разлепил веки. Мертвецкие глаза уставились на живых.
– Вы пришли отомстить за меня? – прохрипел он.
В безжизненном голосе мелькнула надежда.
– Да, – задумчиво кивнул Морти. – Расскажи, что произошло.
– Оно пришло в полночь. Притворилось прекрасной девушкой. Сказало, что заблудилось в лесу и попросилось на ночлег. На меня словно морок навели. Знал же, что ночью в Полночьгорье только демоны рыщут. Знал, что оно обещало вернуться за мной. И всё равно пустил. Оно рубашку прямо на пороге сбросило и принялось соблазнять. О, как же оно было красиво! Что оно только ни вытворяло! Никого я так не желал. Оно ездило на мне до самого рассвета. Иссушило досуха. Я опомнился, только когда остался совсем без сил. Взмолился о пощаде, но оно продолжало терзать мою плоть, пока моё сердце не лопнуло от натуги.
Майли слушала его вполуха, сжимаясь от ужаса. Да, парень был подлецом, но такая смерть – слишком жестоко.
– Чувство юмора у этого демона своеобразное, – Морти, наоборот, рассказ даже не разжалобил.
– Так вы отомстите?
– Если ты расскажешь нам всё, – Охотник выделил последнее слово. – Что это за «чудище из лужи» и почему оно обещало за тобой вернуться?
– Не знаю я, ничего не знаю, – заскулил покойник.
– А мне сдаётся, что знаешь. Это в твоих же интересах. Нет убийцы – нет и мести.
Мертвец сдался:
– Оно явилось, когда я на мельницу к потаскушке ходил. Сколько раз просил её от ублюдка избавиться, а она ни в какую. Как только ни принуждал, даже угрожал, а она заладила, моё дитя – никто погубить его не заставит. Такая же глупая, как её отец. Рожать ей, видите ли, захотелось. А что обо мне в городе скажут, она подумала?! Вот я и решил сюда её привезти, а когда родит, утопить приплод в озере, как котят топлю каждые полгода. Так она ж, дура, кричать стала, сопротивляться. На сносях-то. Видно, что-то себе повредила. Вначале вода по ногам полилась, мутная такая, слизкая, а следом кровь рекой. Потаскушка упала без чувств. Мне так страшно сделалось. Если умрёт девка, так на меня ж всех собак навешают. А мельник вообще выкуп потребует за дочку-то за свою.
Я рванул оттуда со всех ног, только на луже перед домом поскользнулся. Странная такая лужа. Не было её до этого, точно помню. Поднимаюсь, гляжу, а из воды чудище вылезает. Сверху на бабищу грудастую похоже, а снизу зелёные осьминожьи щупальца торчат. Я от страха обомлел, а оно как схватит меня и давай трясти. «Это ты, – кричит, – моё дитя обидел? Не будет тебе за это прощенья. Ночью приду, тогда и посмотрим, долго ли ты любиться сумеешь». Затянуло потаскушку в лужу и исчезло.
Я так и остался на земле сидеть. В себя прийти не мог. Потом мельник прибежал. Чуть душу не вытряс. Насилу от него вырвался. Потом ещё эта дура Палантина привязалась со своей помощью. Из-за них только к вечеру домой попал. По темноте ведь не сбежишь – чего доброго в ущелье свалиться можно или к демону на зуб угодить. Вот я и угодил. Так вы отомстите? Убьёте эту гадину из лужи?
Морти встряхнул головой, с трудом сохраняя беспристрастный вид. Наверное, сам убил бы подлеца ещё раз двадцать.
– Я всем воздам по справедливости. Но ты не всё сказал. Как тебе удалось принудить Мелюзину к близости?
– Ни к чему я её не принуждал. По своей воле пришла! – отнекивался покойник.
– Говори, иначе я не стану искать убийцу.
– Хорошо, – сдался Орм. – Прошлым летом я с Атли поспорил, что соблазню эту недотрогу. И так, и эдак пробовал подобраться, а ей и дела ни до чего не было, кроме бабьих сказок о принцах. Уже и сам в принца нарядился, даже песни под окном пел, а она всё равно прогнала. Я уже отчаялся. Денег скопил, чтобы Атли проспоренное отдать. Но тут подглядел, как она сидела у моря, где жена мельника утопилась, и волосы белой раковиной расчёсывала. Потом её будто бы из воды позвали. Она скинула унылое платье, да такой красавицей оказалось, что взгляд не отвести. Какие прелести под убогой одеждой скрывала! Когда она нырнула в воду, я раковину умыкнул. Мелюзина на берег выскочила, взмолилась, чтобы я находку вернул. Обещала любое желание выполнить. Я и пожелал. Она каждую ночь приходила. Всё, что я ни загадывал, делала. Такое, на что ни одна другая женщина не согласилась бы. Даже к ребятам из артели водил её – они верить отказывались, пока своими глазами не увидели, как она меня ублажает.
Морти закашлялся, ослабляя ворот рубахи:
– И она не сопротивлялась?
– Ни разу. Должно быть, ей нравилось.
– Ну да, а раковину ты так ей и не вернул? – хмыкнул Морти, но покойник иронии не заметил.
– Всё случая не было. А потом родители за меня Палантину посватали. Уж и свадьбу назначили. Надо было с разгульной жизнью кончать. Вот я и сказал потаскушке, чтобы больше не приходила.
– Но раковину не отдал?
– Заладили вы с этой раковиной! Нет, не отдал, иначе кто бы поручился, что потаскуха не ославила бы меня на всю округу? Знаю я этих баб! Представила бы всё, будто я насильничал. А так молчала. Делала, что говорю. Пока про ребёнка не узнала. А там её будто подменили. Сразу из послушной мышки в ведьму превратилась. Ещё и отца своего натравила. Предательское бабье племя!
– Мастер Стигс, я больше не могу! – взмолилась Майли.
Во рту уже жгла дурнота. Малейшее шевеление могло разорвать жёлтую нить, связывающую янтарь с покойником. Она вытягивала из Майли все силы.
– Потерпи, последний вопрос, – попросил Морти и снова обратился к утопленнику: – Скажи, ты не думал, что делаешь что-то предосудительное?
– А что такого-то? Она ведь сама пришла. Сама! – оправдывался покойник. – Вы отомстите? Вы должны! Я ведь человек!
Морти махнул рукой, и Майли поспешно разорвала нить. Покойник обмяк, потеряв связь с душой. Наследница приложила руку к груди, пытаясь унять бешено колотившееся сердце.
– Хорошо. Разрушь сигил и упокой душу, – устало распорядился Охотник.
– Нет. Я без сил! – едва не плакала Майли.
– Прости, но это я за тебя не сделаю, – настаивал Морти, не восприняв её истерику. – Если не упокоишь его сейчас, он привяжется, и избавиться от него будет намного сложнее.
Наследница подняла посох и принялась вытирать символы внутри сигила: вначале стихийные, потом смерть, и, наконец, душу. Надо было произнести ещё одну формулу, но Майли снова забыла слова и полезла в карман за подсказкой.
Охотник безнадёжно покачал головой:
– Ты должна относиться к учёбе серьёзней и посвящать ей больше времени. Кто знает, как жизнь повернётся? Когда-нибудь ни Финиста, ни меня рядом не окажется. Только твой дар будет с тобой всегда. Он защитит тебя, но ты должна полностью им овладеть. Иначе из друга он превратится во врага.
Обидно. Он что, её за дурочку держит? Наверное, так и есть. Даже Герда не стала бы так ныть и жаловаться.
Майли развернула лист с формулой и зачитала, чётко проговаривая каждой слово:
– Дух неупокоенный, странник стороны, вернись к себе, отчаянный, оковы разорви, – она во второй раз ударила посохом в звезду на лбу покойника и стёрла остальную часть сигила, не переставая читать формулу: – Пройди путями тайными, обряды соверши, от скверны отмщения свой Атман отдели. Ступай в чертоги времени и круг свой заверши…
Морти вскинул руку, приказывая остановиться. Тело покойника содрогнулось и издало утробный звук. Изо рта вырвался столб зелёного света и ударил в потемневшее небо.
– И в образе младенца обратно поспеши, – выдохнула Майли последнюю фразу.
– Не следовало открывать ему путь обратно, но… – Охотник тяжело вздохнул. – В конце концов кто мы такие, чтобы судить мёртвых? Тут бы с живыми разобраться.
Майли без сил распласталась на земле. Морти поднял покойника и отнёс обратно в телегу, а потом вернулся.
– Выносливости у тебя ещё меньше, чем у Герды, – заметил он, помогая ей подняться. – Сними обувь и пройдись босыми ногами по земле. Так быстрее восстановишься.
Наследница нехотя стянула сапоги и несмело поставила ступни на землю. Она была холодной и жёсткой настолько, что каждый шаг причинял боль, особенно если под ноги подворачивались мелкие камни. Через несколько минут мучений Майли потянулась за обувью.
– Потерпи, – остановил её Морти. – Привыкнешь, и станет легче.
Он снял собственные сапоги и, размяв пальцы на ногах, бодро зашагал вдоль берега. Майли заторопилась следом. Страшно здесь одной, особенно после рассказа покойника.
– Не пора ли возвращаться? – спросила она, с трудом нагнав Охотника. – Скоро стемнеет.
– Поэтому мы и не спешим, – усмехнулся Морти. – Не хочу, чтобы бюргеры видели тело в таком состоянии. Иначе они потребуют поспешных действий, на которые я пойти не могу.
– Не уверены, что «чудище из лужи» заслужило наказание? – Майли его в этом поддерживала.
– У Сумеречников преступление против будущей матери и собственного ребёнка считалось самым тяжким. За это человека голым привязывали к столбу и оставляли умирать от зноя или ветра. С падением ордена люди забыли, что хорошо, а что плохо.
– У пресветловерцев материнство тоже священно. Человеку, взявшему на душу такой грех, уже не заслужить прощение перед лицом Пресветлого, – задумалась Майли.
Она всё время искала и не находила, что в её вере такого ужасного, из-за чего новые друзья недолюбливали всех её приверженцев.
– Это от того, что пресветловерцы переняли Кодекс ордена, поменяв лишь названия некоторых вещей, чтобы людям их учение казалось более истинным.
– Вы хотите сказать, что они – воры? – возмутилась Майли.
– Чтобы управлять людьми, нужно создать ядро, которое не позволило бы обществу потонуть в анархии. Вера со своими строгими догматами и есть это ядро. Сумеречники утратили её и потеряли власть, став в глазах людей тем самым злом, с которым они сражались. Возможно, однажды Лучезарные совершат ту же ошибку, и тогда сжигать будут их. Это извечные законы бытия, суть которых должна оставаться неизменной, чтобы не наступил конец света. Имя – пустой звук, даже эхом не отдающийся в вечности.
– Вы говорите как настоятель из нашего монастыря, – тепло улыбнулась Майли.
– Это ещё раз доказывает, что между нами и пресветловерцами не такая большая разница, – усмехнулся Морти с горьковатым привкусом.
Впервые за долгое время Майли почувствовала себя легко и непринуждённо, как будто вернулась домой, где всё просто и понятно. Она даже перестала замечать впивающиеся в ноги камни и холод земли. Мучительное ощущение пустоты внутри приглушалось и пропадало.
– Ничего не слышишь? – насторожился Охотник.
Майли покачала головой.
Они поспешили к речке. Её русло петляло среди каменных круч, пока не упёрлась в водопад. Он спускался со скалы узким каскадом. Печально пела одинокая скрипка, изысканная мелодия, мешаясь с шумом воды, очаровывала. Для кого искусный музыкант играет посреди глуши, где бродят лишь демоны?
Замерев возле зарослей можжевельника, Морти приложил палец к губам. Майли выглянула в просвет и приглушённо ахнула. Наверху на камнях у водопада сидел невысокий стройный юноша со струящимися тёмными волосами и самозабвенно играл на скрипке. Одет он был лишь в венок из белых водяных лилий.
Вроде, опасности нет.
Охотник выступил вперёд. Распахнув чёрные без белков и радужки глаза, скрипач недобро покосился на пришельцев. На шее из-под волос выглядывали жабры, а уши заканчивались тонкими раздвоенными рожками. Демон!
Майли вскрикнула. Смычок сорвался. Скрипка неприятно заскрежетала.
– Ну вот, теперь придётся начинать сначала, – недовольно сощурился скрипач и убрал инструмент на колени. – Зачем пожаловал, Охотник? Неужто музыке поучиться решил? Знаю я одну мелодию против крыс…
– У меня дома живёт музыкант не хуже. К тому же, ты ответную услугу потребуешь, так ведь, нёкк?
– Всего-то обещание оставить меня и моих близких в покое, – хмуро ответил тот.
– Близких? Я думал, нёкки – отшельники. Ты ведь колыбельную играл? – напрягся Морти.
– Да что ты знаешь, кроме того, что нашёптывает ведьма из-под холмов и морской трус? – пренебрежительно скривился демон.
Морти снова устроился на корме и погнал лодку к берегу.
Как только причалили, Охотник помог Майли выбраться на мостки и принялся вытягивать из воды огрузневшее тело. Пришлось волочь его на крутой берег к телеге. Пыхтя, Морти взвалил труп на солому лицом вверх и начал осматривать.
Майли не сдержала любопытства. Мертвец разбух до неузнаваемости, а восковая кожа сморщилась, как сухая слива. Уродство!
– Уф! Сомневаюсь, что он захлебнулся, – мрачно заключил Охотник.
Внизу живота расплылось большое бурое пятно, а между ног осталось месиво из стёртой плоти. Майли вскрикнула и зажмурилась.
– Это рыбы сделали?
– Нет там никаких рыб. Поэтому озеро и называется заповедным, – вздохнул Охотник и чем-то зашелестел. – Можешь открыть глаза. Будем вызывать дух. Он ещё не упокоился и витает поблизости. К тому же явно жаждет мести – должен сотрудничать.
Майли недоверчиво приоткрыла один глаз. Охотник положил поверх тела холстину, оставив видной лишь голову, и начертил на земле сигил призыва. Невероятно сложный знак помогал с временным возвращением духа в тело.
Морти заставил ученицу раз сто его скопировать, чтобы запомнить каждый штрих. Большой круг, в нём человек в полный рост с вытянутыми в стороны руками и ногами. В пустых секторах обозначения четырёх стихий. Между ногами знак смерти – перевёрнутый анк. Птица над головой – символ души.
Мертвошёпты прошлого придумали множество ритуалов, чтобы облегчить общение с призраками. Именно с этого Охотник и начал обучать Майли. Приходилось зазубривать сотни сложных формул, причудливых схем и рецептов тошнотворных зелий, а также прочитать гору книг. Дар всё ещё пугал и отталкивал, но хотя бы что-то приобрело ясность.
Морти закончил сигил и уложил обёрнутое в холст тело в центр.
– В следующий раз рисовать будешь сама, – предупредил он, стряхивая с рук пыль. – А потом, надеюсь, научишься обходиться без вспомогательных средств.
Охотник подал Майли длинный ольховый посох, который сделал для этого ритуала. Она повязала наверх кулон, зажгла свечу и поставила возле головы мертвеца.
Морти протянул свой нож, но она отшатнулась, не в силах сделать то, чего он хотел. Охотник тяжело вздохнул и, опустившись на колени, вырезал на лбу у покойника пентаграмму.
– Действуй. Больше я ничем помочь не смогу, – в голосе Морти сквозили разочарование и упрёк.
Неприятно.
Майли воздела посох… и от волнения забыла слова. Она полезла в карман за скомканным листом с формулой вызова, долго разворачивала и перечитывала. Охотник нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
– Светом и тьмой заклинаю, духа с той стороны призываю, в тело вселись, к нам воротись!
Майли ударила посохом в пентаграмму на лбу мертвеца. По руке словно искра прошла, оставляя в жилах огненную дорожку, янтарь озарился зелёным светом. Вспышка пронзила посох и зажгла звезду на коже покойника.
Ничего не происходило. Майли разочарованно выдохнула и перевела взгляд на Охотника. Тот подбадривающе подмигнул и пихнул мертвеца носком сапога.
Покойник дёрнулся и со сдавленным всхлипом забормотал:
– Не надо! Остановись! Мне больно! Я больше не хочу!
– Предсмертные слова, – пояснил Морти.
Покойник замолчал и разлепил веки. Мертвецкие глаза уставились на живых.
– Вы пришли отомстить за меня? – прохрипел он.
В безжизненном голосе мелькнула надежда.
– Да, – задумчиво кивнул Морти. – Расскажи, что произошло.
– Оно пришло в полночь. Притворилось прекрасной девушкой. Сказало, что заблудилось в лесу и попросилось на ночлег. На меня словно морок навели. Знал же, что ночью в Полночьгорье только демоны рыщут. Знал, что оно обещало вернуться за мной. И всё равно пустил. Оно рубашку прямо на пороге сбросило и принялось соблазнять. О, как же оно было красиво! Что оно только ни вытворяло! Никого я так не желал. Оно ездило на мне до самого рассвета. Иссушило досуха. Я опомнился, только когда остался совсем без сил. Взмолился о пощаде, но оно продолжало терзать мою плоть, пока моё сердце не лопнуло от натуги.
Майли слушала его вполуха, сжимаясь от ужаса. Да, парень был подлецом, но такая смерть – слишком жестоко.
– Чувство юмора у этого демона своеобразное, – Морти, наоборот, рассказ даже не разжалобил.
– Так вы отомстите?
– Если ты расскажешь нам всё, – Охотник выделил последнее слово. – Что это за «чудище из лужи» и почему оно обещало за тобой вернуться?
– Не знаю я, ничего не знаю, – заскулил покойник.
– А мне сдаётся, что знаешь. Это в твоих же интересах. Нет убийцы – нет и мести.
Мертвец сдался:
– Оно явилось, когда я на мельницу к потаскушке ходил. Сколько раз просил её от ублюдка избавиться, а она ни в какую. Как только ни принуждал, даже угрожал, а она заладила, моё дитя – никто погубить его не заставит. Такая же глупая, как её отец. Рожать ей, видите ли, захотелось. А что обо мне в городе скажут, она подумала?! Вот я и решил сюда её привезти, а когда родит, утопить приплод в озере, как котят топлю каждые полгода. Так она ж, дура, кричать стала, сопротивляться. На сносях-то. Видно, что-то себе повредила. Вначале вода по ногам полилась, мутная такая, слизкая, а следом кровь рекой. Потаскушка упала без чувств. Мне так страшно сделалось. Если умрёт девка, так на меня ж всех собак навешают. А мельник вообще выкуп потребует за дочку-то за свою.
Я рванул оттуда со всех ног, только на луже перед домом поскользнулся. Странная такая лужа. Не было её до этого, точно помню. Поднимаюсь, гляжу, а из воды чудище вылезает. Сверху на бабищу грудастую похоже, а снизу зелёные осьминожьи щупальца торчат. Я от страха обомлел, а оно как схватит меня и давай трясти. «Это ты, – кричит, – моё дитя обидел? Не будет тебе за это прощенья. Ночью приду, тогда и посмотрим, долго ли ты любиться сумеешь». Затянуло потаскушку в лужу и исчезло.
Я так и остался на земле сидеть. В себя прийти не мог. Потом мельник прибежал. Чуть душу не вытряс. Насилу от него вырвался. Потом ещё эта дура Палантина привязалась со своей помощью. Из-за них только к вечеру домой попал. По темноте ведь не сбежишь – чего доброго в ущелье свалиться можно или к демону на зуб угодить. Вот я и угодил. Так вы отомстите? Убьёте эту гадину из лужи?
Морти встряхнул головой, с трудом сохраняя беспристрастный вид. Наверное, сам убил бы подлеца ещё раз двадцать.
– Я всем воздам по справедливости. Но ты не всё сказал. Как тебе удалось принудить Мелюзину к близости?
– Ни к чему я её не принуждал. По своей воле пришла! – отнекивался покойник.
– Говори, иначе я не стану искать убийцу.
– Хорошо, – сдался Орм. – Прошлым летом я с Атли поспорил, что соблазню эту недотрогу. И так, и эдак пробовал подобраться, а ей и дела ни до чего не было, кроме бабьих сказок о принцах. Уже и сам в принца нарядился, даже песни под окном пел, а она всё равно прогнала. Я уже отчаялся. Денег скопил, чтобы Атли проспоренное отдать. Но тут подглядел, как она сидела у моря, где жена мельника утопилась, и волосы белой раковиной расчёсывала. Потом её будто бы из воды позвали. Она скинула унылое платье, да такой красавицей оказалось, что взгляд не отвести. Какие прелести под убогой одеждой скрывала! Когда она нырнула в воду, я раковину умыкнул. Мелюзина на берег выскочила, взмолилась, чтобы я находку вернул. Обещала любое желание выполнить. Я и пожелал. Она каждую ночь приходила. Всё, что я ни загадывал, делала. Такое, на что ни одна другая женщина не согласилась бы. Даже к ребятам из артели водил её – они верить отказывались, пока своими глазами не увидели, как она меня ублажает.
Морти закашлялся, ослабляя ворот рубахи:
– И она не сопротивлялась?
– Ни разу. Должно быть, ей нравилось.
– Ну да, а раковину ты так ей и не вернул? – хмыкнул Морти, но покойник иронии не заметил.
– Всё случая не было. А потом родители за меня Палантину посватали. Уж и свадьбу назначили. Надо было с разгульной жизнью кончать. Вот я и сказал потаскушке, чтобы больше не приходила.
– Но раковину не отдал?
– Заладили вы с этой раковиной! Нет, не отдал, иначе кто бы поручился, что потаскуха не ославила бы меня на всю округу? Знаю я этих баб! Представила бы всё, будто я насильничал. А так молчала. Делала, что говорю. Пока про ребёнка не узнала. А там её будто подменили. Сразу из послушной мышки в ведьму превратилась. Ещё и отца своего натравила. Предательское бабье племя!
– Мастер Стигс, я больше не могу! – взмолилась Майли.
Во рту уже жгла дурнота. Малейшее шевеление могло разорвать жёлтую нить, связывающую янтарь с покойником. Она вытягивала из Майли все силы.
– Потерпи, последний вопрос, – попросил Морти и снова обратился к утопленнику: – Скажи, ты не думал, что делаешь что-то предосудительное?
– А что такого-то? Она ведь сама пришла. Сама! – оправдывался покойник. – Вы отомстите? Вы должны! Я ведь человек!
Морти махнул рукой, и Майли поспешно разорвала нить. Покойник обмяк, потеряв связь с душой. Наследница приложила руку к груди, пытаясь унять бешено колотившееся сердце.
– Хорошо. Разрушь сигил и упокой душу, – устало распорядился Охотник.
– Нет. Я без сил! – едва не плакала Майли.
– Прости, но это я за тебя не сделаю, – настаивал Морти, не восприняв её истерику. – Если не упокоишь его сейчас, он привяжется, и избавиться от него будет намного сложнее.
Наследница подняла посох и принялась вытирать символы внутри сигила: вначале стихийные, потом смерть, и, наконец, душу. Надо было произнести ещё одну формулу, но Майли снова забыла слова и полезла в карман за подсказкой.
Охотник безнадёжно покачал головой:
– Ты должна относиться к учёбе серьёзней и посвящать ей больше времени. Кто знает, как жизнь повернётся? Когда-нибудь ни Финиста, ни меня рядом не окажется. Только твой дар будет с тобой всегда. Он защитит тебя, но ты должна полностью им овладеть. Иначе из друга он превратится во врага.
Обидно. Он что, её за дурочку держит? Наверное, так и есть. Даже Герда не стала бы так ныть и жаловаться.
Майли развернула лист с формулой и зачитала, чётко проговаривая каждой слово:
– Дух неупокоенный, странник стороны, вернись к себе, отчаянный, оковы разорви, – она во второй раз ударила посохом в звезду на лбу покойника и стёрла остальную часть сигила, не переставая читать формулу: – Пройди путями тайными, обряды соверши, от скверны отмщения свой Атман отдели. Ступай в чертоги времени и круг свой заверши…
Морти вскинул руку, приказывая остановиться. Тело покойника содрогнулось и издало утробный звук. Изо рта вырвался столб зелёного света и ударил в потемневшее небо.
– И в образе младенца обратно поспеши, – выдохнула Майли последнюю фразу.
– Не следовало открывать ему путь обратно, но… – Охотник тяжело вздохнул. – В конце концов кто мы такие, чтобы судить мёртвых? Тут бы с живыми разобраться.
Майли без сил распласталась на земле. Морти поднял покойника и отнёс обратно в телегу, а потом вернулся.
– Выносливости у тебя ещё меньше, чем у Герды, – заметил он, помогая ей подняться. – Сними обувь и пройдись босыми ногами по земле. Так быстрее восстановишься.
Наследница нехотя стянула сапоги и несмело поставила ступни на землю. Она была холодной и жёсткой настолько, что каждый шаг причинял боль, особенно если под ноги подворачивались мелкие камни. Через несколько минут мучений Майли потянулась за обувью.
– Потерпи, – остановил её Морти. – Привыкнешь, и станет легче.
Он снял собственные сапоги и, размяв пальцы на ногах, бодро зашагал вдоль берега. Майли заторопилась следом. Страшно здесь одной, особенно после рассказа покойника.
– Не пора ли возвращаться? – спросила она, с трудом нагнав Охотника. – Скоро стемнеет.
– Поэтому мы и не спешим, – усмехнулся Морти. – Не хочу, чтобы бюргеры видели тело в таком состоянии. Иначе они потребуют поспешных действий, на которые я пойти не могу.
– Не уверены, что «чудище из лужи» заслужило наказание? – Майли его в этом поддерживала.
– У Сумеречников преступление против будущей матери и собственного ребёнка считалось самым тяжким. За это человека голым привязывали к столбу и оставляли умирать от зноя или ветра. С падением ордена люди забыли, что хорошо, а что плохо.
– У пресветловерцев материнство тоже священно. Человеку, взявшему на душу такой грех, уже не заслужить прощение перед лицом Пресветлого, – задумалась Майли.
Она всё время искала и не находила, что в её вере такого ужасного, из-за чего новые друзья недолюбливали всех её приверженцев.
– Это от того, что пресветловерцы переняли Кодекс ордена, поменяв лишь названия некоторых вещей, чтобы людям их учение казалось более истинным.
– Вы хотите сказать, что они – воры? – возмутилась Майли.
– Чтобы управлять людьми, нужно создать ядро, которое не позволило бы обществу потонуть в анархии. Вера со своими строгими догматами и есть это ядро. Сумеречники утратили её и потеряли власть, став в глазах людей тем самым злом, с которым они сражались. Возможно, однажды Лучезарные совершат ту же ошибку, и тогда сжигать будут их. Это извечные законы бытия, суть которых должна оставаться неизменной, чтобы не наступил конец света. Имя – пустой звук, даже эхом не отдающийся в вечности.
– Вы говорите как настоятель из нашего монастыря, – тепло улыбнулась Майли.
– Это ещё раз доказывает, что между нами и пресветловерцами не такая большая разница, – усмехнулся Морти с горьковатым привкусом.
Глава 41. Сварливый скрипач
Впервые за долгое время Майли почувствовала себя легко и непринуждённо, как будто вернулась домой, где всё просто и понятно. Она даже перестала замечать впивающиеся в ноги камни и холод земли. Мучительное ощущение пустоты внутри приглушалось и пропадало.
– Ничего не слышишь? – насторожился Охотник.
Майли покачала головой.
Они поспешили к речке. Её русло петляло среди каменных круч, пока не упёрлась в водопад. Он спускался со скалы узким каскадом. Печально пела одинокая скрипка, изысканная мелодия, мешаясь с шумом воды, очаровывала. Для кого искусный музыкант играет посреди глуши, где бродят лишь демоны?
Замерев возле зарослей можжевельника, Морти приложил палец к губам. Майли выглянула в просвет и приглушённо ахнула. Наверху на камнях у водопада сидел невысокий стройный юноша со струящимися тёмными волосами и самозабвенно играл на скрипке. Одет он был лишь в венок из белых водяных лилий.
Вроде, опасности нет.
Охотник выступил вперёд. Распахнув чёрные без белков и радужки глаза, скрипач недобро покосился на пришельцев. На шее из-под волос выглядывали жабры, а уши заканчивались тонкими раздвоенными рожками. Демон!
Майли вскрикнула. Смычок сорвался. Скрипка неприятно заскрежетала.
– Ну вот, теперь придётся начинать сначала, – недовольно сощурился скрипач и убрал инструмент на колени. – Зачем пожаловал, Охотник? Неужто музыке поучиться решил? Знаю я одну мелодию против крыс…
– У меня дома живёт музыкант не хуже. К тому же, ты ответную услугу потребуешь, так ведь, нёкк?
– Всего-то обещание оставить меня и моих близких в покое, – хмуро ответил тот.
– Близких? Я думал, нёкки – отшельники. Ты ведь колыбельную играл? – напрягся Морти.
– Да что ты знаешь, кроме того, что нашёптывает ведьма из-под холмов и морской трус? – пренебрежительно скривился демон.
