– То ли мелодия неправильная, то ли Пастух слишком силён, – прошептал оборотень.
– Я попробую внушение, – предложила Герда.
– Нет, оставим это на крайний случай.
Он играл и играл, перебирая ловкими длинными пальцами по отверстиям во флейте. Танец берегинь, песня о любви, о своей родине – Герда узнавала мелодии. Оборотень перепробовал все созвучия, но ничего не вышло. Дети смотрели, но не двигались с места.
Сиротка рванулась вперёд, но Финист удержал.
– Нет! Мне кажется, я нашёл нужную мелодию. Просто сил не хватает. Нам нужно… – по его лбу тёк пот, а глаза лихорадочно блестели. – Взаимодействие! Ты должна усилить волшебство моей музыки.
– Как? Я же только на дар Сумеречников могу воздействовать.
– Танец? Нет! Лучше всего с музыкой взаимодействует голос. Ты должна спеть, вложить в свою песню внушение, – предложил Финист.
– Я не могу, нет.
– Ты должна. Ради детей. Ради Вожыка. Ради него! – оборотень указал на Охотника.
Тот сражался отчаянно, но это не был отточенный и выверенный до последнего движения бой. Морти проигрывал, усталость брала своё. Он лупил и отмахивался, не выдерживая темпа и напора. Движения становились ленивей и слабее.
Охотник оступился, его клинок поразил пустоту. Меч Пастуха распорол плечо Морти и едва не пронзил сердце. По рукаву камзола растекалось тёмное пятно. Несколько мгновений потребовалось, чтобы Охотник пришёл в себя.
Пускай продержится хоть немного! Они обязательно справятся.
Герда поспешила к детям, Финист не отставал. Прочь сомнения. Всё получится!
Они замерли возле неподвижных, будто омертвелых Вожыка и Лейва. Те смотрели без тени эмоции. Финист снова приложил флейту к губам и заиграл. Герда набрала в грудь побольше воздуха, открыла рот. Перед глазами поплыли тени, по горлу будто резануло лезвием, и она начала задыхаться. Вместо пения выходил сухой кашель.
Она словила на себе взгляд Морти, испуганный и уставший.
– Попробуй хоть мысленно, в мечтах. Поверь в сказку! – позвал оборотень.
Охотнику не нужно складывать голову в этой битве. Всё будет хорошо! Духи поверили, что они семья. Теперь осталось убедить их, что она может петь. А для этого надо представить и поверить. Всем сердцем, всем душой.
Её голос звенел чистотой, вторя волшебной флейте. В словах не просьба – приказ вернуться к тем, кто любит и ждёт. Исходящие от горла волны становились мыслесвязями. Они серебристыми клубками ложились в руки детей и уводили прочь с вершины по безопасной тропе. Одного-второго-третьего. Ещё с десяток.
Подступала тошнота, суставы ныли, в голове стоял раздражающий гул. Предел близок. Надо держаться. Остались только Вожык и Лейв.
Из носа потекла кровь, но Герда не сдалась, пока оба мальчишки не зашагали следом за остальными детьми.
Музыка оборвалась. Дышать стало тяжело, словно на грудь лёг камень. Колени грозили подогнуться. Сиротка упрямо мотнула головой. Неужели, получилось?
– Герда! – закричали Морти с Финистом одновременно.
«Маленькая Поющая?» – послышался в голове таинственный голос.
Сгущённый воздух, похожий на ветроплав, но жёсткий и холодный, обвился вокруг неё. Отражать не получалось – похоже, Герда опустошила резерв досуха. Ноги оторвались от земли. Финист бросился к ней и вцепился за талию. Дёрнуло так сильно, что он отлетел в сторону, а сиротку понесло к Пастуху.
Злой бог обхватил её руками.
«Не одолжишь мне свой волшебный голос, золотце? Я давно утратил собственный, – каркнул он притворно ласково, провёл костлявым пальцем по её щеке и принюхался к волосам. Ухмылка на его устах стала шире: – Ох, неужели твой защитник за ним не уследил, и теперь даже ты поёшь только в мыслях, как и все эти новоявленные Сумеречники?!»
Морти смотрел на него ошалело. Ладони до побелевших костяшек стискивали эфес меча, щёки горели лихорадочным румянцем.
Герда всхлипнула и прошептала:
– Мастер Стигс, пожалуйста, бегите.
«Не побежит он никуда. Гора должна была пропустить сюда того, кто дорог ему более прочих. С детьми я ошибся, но ты пришла сама, – расхохотался Пастух. – Ты его слабость и его сила. Гляди, как его трясёт!»
Сухой ком чиркнул внутри горла. Сердце больно затрепыхалось. Грядёт буря, жуткая буря. Выстоят ли они?
«На собственную кровь тебе плевать. Но быть может, к своей драгоценной Поющей ты отнесёшься менее безразлично?»
Пастух провёл лезвием по горлу Герды. Воротник и жилетка быстро промокли.
Охотник словно чувствовал её боль и страх. Его лицо перекосило, на скулах вздувались желваки, глаза становились непроглядными чёрными омутами и утягивали в пучину.
– М-м-мастер Стигс…
Им незачем погибать вместе!
Охотник выхватил из-за пазухи маску и надел её на лицо. От макушки до кончиков пальцев на ногах прошла волна мелкой дрожи. Ещё одна и ещё. Крупнее. Неистовей. Сила хлестала через край. Герда ощущала её кожей. Морозная аура ветроплава разрасталась, сверкала голубыми сполохами, набухла, будто небо затягивало тучами. Ударил гром, вспыхнули молнии. Запахло дождём.
Раздался пронзительный соколиный клич. Когда Финист успел обернуться? Он бросился на Пастуха, целясь клювом в единственный глаз. Бог лихо увернулся.
«Ого! Ещё один! А говорил ведь, что близких у тебя нет. Экий ты, оказывается, лжец!»
– Убью! – заревел Морти так, что содрогнулась земля.
В пропасть полетели камни. Ветер стенал, нагоняя грозовых туч. Стало темно, как ночью.
– Наконец-то! – возликовал Пастух и, оттолкнув Герду в сторону, вскинул меч.
Оборотень зашёл на второй круг, но теперь увёртываться пришлось ему, чтобы не попасть под вражеский клинок.
Очухавшись, Герда сделала несколько шагов к Охотнику и протянула руку.
– Давайте сбежим вместе!
Снова закричал сокол и рухнул ей на плечи. Запахло дымом. Птица обернулась человеком и придавила сиротку к земле.
– Ему плохо! Я должна быть с ним, – рванулась Герда.
– Нет! Он в боевом трансе. Разорвёт и не заметит! – не пускал Финист.
Пастух ринулся в схватку. Охотник отбил его выпад играючи, словно истощение прошло.
Рубашка давно стала алой от крови. От меча исходил фиолетовый жар. Хохот Пастуха леденил душу. Герда затихла и едва слышно всхлипывала. Она будто сплеталась с ним разумом, чувствовала то же, смотрела на него и его глазами одновременно.
На вершине горы сошлись два стальных шквала, сметающих всё на своём пути. Морти погрузился в пляску смерти, отрешившись от суетного мира. Если бы Финист сейчас заиграл, Охотник бы двигался под его музыку, а сталкивающиеся клинки заменили бы песню, которую так и не спела Герда. Возможности человеческого тела больше не сдерживали его, ярость владела им без остатка. Каждый новый удар становился раскованней и яростней, будто Охотник только разогревался и вспоминал былые навыки.
Теперь он сражался не как люди и даже не как демоны, а как этот сумасшедший бог. Нет, лучше, словно Пастух – лишь бледная тень истинного небесного могущества.
– Ненавижу! Ненавижу! Я сотру тебя с лица Мунгарда, вымараю твоё имя из памяти смертных, развею память о тебе в безднах небытия! Этого ты хотел?! – с шипением приговаривал Морти.
– О да! – иступлено отвечал Пастух. – Я ждал этого тысячу лет!
Охотник вихрем метался вокруг него. Вжух! Удары запредельной мощи, движения настолько стремительны, что их едва можно разглядеть. Свиш! Рваный ритм, выпады совершенно непредсказуемы. Меч противника жалостно звенел. Безумца сейчас разорвёт! И каждого, кто посмеет к ним приблизиться.
Несколько взмахов меча, и Охотник смял защиту противника. Клинок с хрустом вонзился в грудь Пастуха, пробил насквозь и припечатал к земле. Морти воздел руку, суча пальцами, будто кукловод нитками марионетки. Бог выгнулся, словно надламываясь пополам, и закричал.
Герда пнула Финиста коленом поддых и вырвалась из его хватки:
– Мастер Стигс!
Он должен спастись из этого безумия.
Не опуская рук, Охотник медленно обернулся. Нет, это уже не добрый Морти. Жуткий Хозяин масок занял его место, его ледяные глаза смотрели из прорезей маски.
– Л-хас-с-сей, – пророкотал он и сделал шаг навстречу, забыв о Пастухе.
На этот раз она действительно испугалась!
– Берегитесь! – закричал Финист.
Полыхнула молния. Гром раскатился прямо над головой. Морти рухнул как подкошенный посреди выжженной проплешины лишайника. Маска раскололась пополам и слетела с его лица. Вместе с ней пропал и страшный облик Хозяина.
Герда опустилась рядом на колени и принялась колотить Охотника по щекам.
Финист проверил пульс и покачал головой:
– Он не дышит.
– Это летаргия. У него такое было. Он проснётся! – убежала она себя и никак не могла отпустить.
Мир подёрнулся красной пеленой. Сквозь неё звуки, движения и запахи ощущались особенно остро.
«Отступи, позволь мне забрать её, и освободишься, – шептал в голове Безликий. – От неё, от меня и даже от себя самого!»
– Мастер Стигс... – молила Герда.
В ушах всё ещё звенела пронзительная песня маленькой вилии. Он впервые понимал смысл её слова. Вилия не внушала детям уйти с горы, она обращалась к нему, молила преодолеть слабости и сомнения, исполнить долг – защитить. Любой ценой.
Следом приходило и понимание связанных с вилией видений. Ребёнком в хижине она звала его на помощь, звала так отчаянно, что потеряла волшебный голос. Морти не смог его вернуть, как ни старался, и мучился от вины, а она продолжала любить его несмотря ни на что.
Вот и сейчас вилия защищала его до последнего. По её лицу текли слёзы, а в глазах плескался ужас.
Нет, он не позволит её мучить!
Раскалённая ярость затапливала разум, погребая под сокрушительным валом ненависти, желания разорвать, уничтожить.
Никогда Морти ещё не сражался так неистово, забывая себя в боевом трансе. Но вот противник пал, а ярость не проходила, ненависть бушевала в крови. Только голос маленькой вилии возвращал в реальность.
Такая тоска сковала грудь, словно они не виделись много лет. Почему же Морти так долго не мог обнять её и поцеловать, сказать те самые важные слова?
Свет померк. Чутьё подсказало, что противник нацелил оружие в спину. Охотник прыжком развернулся и вскинул собственный меч для защиты. Клинок Пастуха отлетел в сторону. Морти снова забылся в схватке.
Сперва показалось, что Безликий воспользовался его телом. С таким противником справиться могла только мистическая сила: бог, небесный клинок или другой волшебный помощник. Но ничего подобного и в помине не происходило. Его собственная рука наносила сокрушительные удары, его мастерство помогало предсказывать движения противника и находить бреши в защите, его дар наполнял тело лёгкостью и быстротой, а удары силой.
Морти наслаждался схваткой. Он как будто вздохнул полной грудью, лишь когда кружил вокруг Пастуха. Был глух и только сейчас научился слышать, был слеп и только сейчас увидел мир во всём многообразии, соединился с ним и нашёл своё место. Здесь, с оружием в руках, пока отражал удары и изматывал врага, посягнувшего на его паству, его семью, его любовь и жизнь.
Впрочем, то, за что они сражались, уже не имело значения. Важен был лишь сам танец с клинками, в котором жизнь и смерть слились в одно, поддерживая естественный порядок.
Азарт распалялся всё больше. Морти не замечал, как вымотался Пастух, как из последних сил увёртывался от ударов, как вяло поднимал меч. Единственный глаз выцвел и смотрел с трепетным ожиданием конца.
Очередной резкий выпад, и оружие выскочило из рук противника, покатилось по земле. Жаркая, светящаяся фиолетовым сталь застыла у горла Пастуха. Тот закрыл глаза в ожидании приговора.
Охотник прищурился: заканчивать игру не хотелось. Он подтолкнул меч противнику, словно кот выпустил на волю пойманную мышь, чтобы снова упиваться охотой.
Пастух открыл глаза и устало глянул исподлобья:
«Имей уважение к старости. У меня больше нет сил тебя развлекать. Положи конец моим мукам, молю!»
Морти удивлённо моргнул. Зрение вновь стало обычным: алая пелена ярости спала. Духова гора снова изменилась. Яркий белый свет, отражаясь от воды, слепил. Под ногами оказался вовсе не занесённый облаками пик, а остров-могила Пастуха.
– Вы натравили на город крыс, похитили детей и мучили моих близких только для того, чтобы я разорвал вас в пылу схватки, как вашего предшественника Аруина? Нет ли более лёгкого способа свести счёты с жизнью?
«Я же бессмертный, – грустно улыбнулся Пастух. – Лёгкий способ не всегда правильный. Ты вымотал меня до предела. Теперь нужно изрубить моё тело на ошмётки, сжечь и развеять прах над моей могилой. Тогда я уйду за космическую грань за твоим отцом, чтобы уже не вернуться. Не хотел показывать свой позор, но вижу, что иначе ты не поможешь».
Пастух снял перчатку и закатал рукав до локтя. Его рука была антрацитово-чёрной, словно обугленной. Внутри неё что-то шевелилось и пульсировало.
Слышался шёпот потусторонних голосов:
«Сдайся. Не подставляй голову под Небесный клинок. Стань одним из нас. Мы возродим тебя во всемогуществе!»
Морти поражённо выдохнул, словно кошмарный сон стал явью.
– Вы настолько поддались ненависти, что вас поразил Мрак?
Пастух печально повёл плечами:
«Пятая стихия. Та, что пришла в мир последней. Мрак так и не нашёл своей паствы и воплощения. Теперь он хочет отобрать всё это у остальных Повелителей. Заточённый в Нордхейме Легион – его армия. Он питается всем: животными, растениями, демонами, людьми. Разума Легиону хватает лишь на то, чтобы обращать жизнь в нежизнь и заполонять всё собой. Особенно сильных противников Мрак поражает своими осколками и делает Предвестниками. Они служат его воле и, как жрецы, склоняют к нему паству».
– Лучезарные, я знаю, – нетерпеливо перебил его Морти. – Они – люди, пускай и с божественным даром. Не думал, что осколки могут поражать и бессметных. Но Герда рассказывала, что Хозяйка Леса Ягиня, заразившись Мраком, переродилась в Мать Лихорадок Жупелу. Так же было и с вами? Из Пастуха облаков вы превратились в Крысолова-детоубийцу?
«Без паствы мы слабеем, предаёмся отчаянию и ненависти. Тогда в нашей защите появляются бреши, и Мрак антрацитовым спрутом пробираемся нам под кожу. Подпитываясь от горечи и обиды, он ломает нас изнутри. Мы становимся самыми страшными из Предвестников», – Пастух пристально посмотрел на Охотника.
– А когда Лучезарные возведут одного из вас, павших богов, на Небесный престол, в нём воплотится Повелитель Мрака? – задумчиво хмыкнул тот.
«Не из нас, а из вас, – Вотанас ткнул пальцем в грудь Морти. – Сил у нас мало, кровь не та».
Морти позвал Безликого. Вот у кого должны быть ответы на все вопросы.
«Я говорю лишь то, что ты позволяешь» – напомнил бог.
«Боль и скорбь, что я чувствую – они ведь не мои? А видения о вилии и кошмары о гибнущем Небесном городе? Твоего отца ведь тоже поразил осколок?»
«Последние бои Войны богов были ужасны. Мрак пробрался в наш дом и соблазнил одного из моих братьев. Тот убил остальных. Меня тогда не было с ними, я создавал своё королевство на Авалоре, надеялся стать человеком и прожить жизнь среди смертных. Горе напомнило мне о долге перед семьёй и всем миром. Я победил брата и заточил его вместе с Легионом в лабиринте Нордхейма, но сам был ранен.
Как и Пастух, я устал и надеялся уйти за грань, но тут появился отец. Осколок поразил его через скорбь по погибшим детям, но его воля оказалась настолько крепка, что он смог передать свою силу мне и погрузить меня тысячелетний сон, чтобы мои раны исцелились. А после он ушёл за грань, так и не став Предвестником.
– Я попробую внушение, – предложила Герда.
– Нет, оставим это на крайний случай.
Он играл и играл, перебирая ловкими длинными пальцами по отверстиям во флейте. Танец берегинь, песня о любви, о своей родине – Герда узнавала мелодии. Оборотень перепробовал все созвучия, но ничего не вышло. Дети смотрели, но не двигались с места.
Сиротка рванулась вперёд, но Финист удержал.
– Нет! Мне кажется, я нашёл нужную мелодию. Просто сил не хватает. Нам нужно… – по его лбу тёк пот, а глаза лихорадочно блестели. – Взаимодействие! Ты должна усилить волшебство моей музыки.
– Как? Я же только на дар Сумеречников могу воздействовать.
– Танец? Нет! Лучше всего с музыкой взаимодействует голос. Ты должна спеть, вложить в свою песню внушение, – предложил Финист.
– Я не могу, нет.
– Ты должна. Ради детей. Ради Вожыка. Ради него! – оборотень указал на Охотника.
Тот сражался отчаянно, но это не был отточенный и выверенный до последнего движения бой. Морти проигрывал, усталость брала своё. Он лупил и отмахивался, не выдерживая темпа и напора. Движения становились ленивей и слабее.
Охотник оступился, его клинок поразил пустоту. Меч Пастуха распорол плечо Морти и едва не пронзил сердце. По рукаву камзола растекалось тёмное пятно. Несколько мгновений потребовалось, чтобы Охотник пришёл в себя.
Пускай продержится хоть немного! Они обязательно справятся.
Герда поспешила к детям, Финист не отставал. Прочь сомнения. Всё получится!
Они замерли возле неподвижных, будто омертвелых Вожыка и Лейва. Те смотрели без тени эмоции. Финист снова приложил флейту к губам и заиграл. Герда набрала в грудь побольше воздуха, открыла рот. Перед глазами поплыли тени, по горлу будто резануло лезвием, и она начала задыхаться. Вместо пения выходил сухой кашель.
Она словила на себе взгляд Морти, испуганный и уставший.
– Попробуй хоть мысленно, в мечтах. Поверь в сказку! – позвал оборотень.
Охотнику не нужно складывать голову в этой битве. Всё будет хорошо! Духи поверили, что они семья. Теперь осталось убедить их, что она может петь. А для этого надо представить и поверить. Всем сердцем, всем душой.
Её голос звенел чистотой, вторя волшебной флейте. В словах не просьба – приказ вернуться к тем, кто любит и ждёт. Исходящие от горла волны становились мыслесвязями. Они серебристыми клубками ложились в руки детей и уводили прочь с вершины по безопасной тропе. Одного-второго-третьего. Ещё с десяток.
Подступала тошнота, суставы ныли, в голове стоял раздражающий гул. Предел близок. Надо держаться. Остались только Вожык и Лейв.
Из носа потекла кровь, но Герда не сдалась, пока оба мальчишки не зашагали следом за остальными детьми.
Музыка оборвалась. Дышать стало тяжело, словно на грудь лёг камень. Колени грозили подогнуться. Сиротка упрямо мотнула головой. Неужели, получилось?
– Герда! – закричали Морти с Финистом одновременно.
«Маленькая Поющая?» – послышался в голове таинственный голос.
Сгущённый воздух, похожий на ветроплав, но жёсткий и холодный, обвился вокруг неё. Отражать не получалось – похоже, Герда опустошила резерв досуха. Ноги оторвались от земли. Финист бросился к ней и вцепился за талию. Дёрнуло так сильно, что он отлетел в сторону, а сиротку понесло к Пастуху.
Злой бог обхватил её руками.
«Не одолжишь мне свой волшебный голос, золотце? Я давно утратил собственный, – каркнул он притворно ласково, провёл костлявым пальцем по её щеке и принюхался к волосам. Ухмылка на его устах стала шире: – Ох, неужели твой защитник за ним не уследил, и теперь даже ты поёшь только в мыслях, как и все эти новоявленные Сумеречники?!»
Морти смотрел на него ошалело. Ладони до побелевших костяшек стискивали эфес меча, щёки горели лихорадочным румянцем.
Герда всхлипнула и прошептала:
– Мастер Стигс, пожалуйста, бегите.
«Не побежит он никуда. Гора должна была пропустить сюда того, кто дорог ему более прочих. С детьми я ошибся, но ты пришла сама, – расхохотался Пастух. – Ты его слабость и его сила. Гляди, как его трясёт!»
Сухой ком чиркнул внутри горла. Сердце больно затрепыхалось. Грядёт буря, жуткая буря. Выстоят ли они?
«На собственную кровь тебе плевать. Но быть может, к своей драгоценной Поющей ты отнесёшься менее безразлично?»
Пастух провёл лезвием по горлу Герды. Воротник и жилетка быстро промокли.
Охотник словно чувствовал её боль и страх. Его лицо перекосило, на скулах вздувались желваки, глаза становились непроглядными чёрными омутами и утягивали в пучину.
– М-м-мастер Стигс…
Им незачем погибать вместе!
Охотник выхватил из-за пазухи маску и надел её на лицо. От макушки до кончиков пальцев на ногах прошла волна мелкой дрожи. Ещё одна и ещё. Крупнее. Неистовей. Сила хлестала через край. Герда ощущала её кожей. Морозная аура ветроплава разрасталась, сверкала голубыми сполохами, набухла, будто небо затягивало тучами. Ударил гром, вспыхнули молнии. Запахло дождём.
Раздался пронзительный соколиный клич. Когда Финист успел обернуться? Он бросился на Пастуха, целясь клювом в единственный глаз. Бог лихо увернулся.
«Ого! Ещё один! А говорил ведь, что близких у тебя нет. Экий ты, оказывается, лжец!»
– Убью! – заревел Морти так, что содрогнулась земля.
В пропасть полетели камни. Ветер стенал, нагоняя грозовых туч. Стало темно, как ночью.
– Наконец-то! – возликовал Пастух и, оттолкнув Герду в сторону, вскинул меч.
Оборотень зашёл на второй круг, но теперь увёртываться пришлось ему, чтобы не попасть под вражеский клинок.
Очухавшись, Герда сделала несколько шагов к Охотнику и протянула руку.
– Давайте сбежим вместе!
Снова закричал сокол и рухнул ей на плечи. Запахло дымом. Птица обернулась человеком и придавила сиротку к земле.
– Ему плохо! Я должна быть с ним, – рванулась Герда.
– Нет! Он в боевом трансе. Разорвёт и не заметит! – не пускал Финист.
Пастух ринулся в схватку. Охотник отбил его выпад играючи, словно истощение прошло.
Рубашка давно стала алой от крови. От меча исходил фиолетовый жар. Хохот Пастуха леденил душу. Герда затихла и едва слышно всхлипывала. Она будто сплеталась с ним разумом, чувствовала то же, смотрела на него и его глазами одновременно.
На вершине горы сошлись два стальных шквала, сметающих всё на своём пути. Морти погрузился в пляску смерти, отрешившись от суетного мира. Если бы Финист сейчас заиграл, Охотник бы двигался под его музыку, а сталкивающиеся клинки заменили бы песню, которую так и не спела Герда. Возможности человеческого тела больше не сдерживали его, ярость владела им без остатка. Каждый новый удар становился раскованней и яростней, будто Охотник только разогревался и вспоминал былые навыки.
Теперь он сражался не как люди и даже не как демоны, а как этот сумасшедший бог. Нет, лучше, словно Пастух – лишь бледная тень истинного небесного могущества.
– Ненавижу! Ненавижу! Я сотру тебя с лица Мунгарда, вымараю твоё имя из памяти смертных, развею память о тебе в безднах небытия! Этого ты хотел?! – с шипением приговаривал Морти.
– О да! – иступлено отвечал Пастух. – Я ждал этого тысячу лет!
Охотник вихрем метался вокруг него. Вжух! Удары запредельной мощи, движения настолько стремительны, что их едва можно разглядеть. Свиш! Рваный ритм, выпады совершенно непредсказуемы. Меч противника жалостно звенел. Безумца сейчас разорвёт! И каждого, кто посмеет к ним приблизиться.
Несколько взмахов меча, и Охотник смял защиту противника. Клинок с хрустом вонзился в грудь Пастуха, пробил насквозь и припечатал к земле. Морти воздел руку, суча пальцами, будто кукловод нитками марионетки. Бог выгнулся, словно надламываясь пополам, и закричал.
Герда пнула Финиста коленом поддых и вырвалась из его хватки:
– Мастер Стигс!
Он должен спастись из этого безумия.
Не опуская рук, Охотник медленно обернулся. Нет, это уже не добрый Морти. Жуткий Хозяин масок занял его место, его ледяные глаза смотрели из прорезей маски.
– Л-хас-с-сей, – пророкотал он и сделал шаг навстречу, забыв о Пастухе.
На этот раз она действительно испугалась!
– Берегитесь! – закричал Финист.
Полыхнула молния. Гром раскатился прямо над головой. Морти рухнул как подкошенный посреди выжженной проплешины лишайника. Маска раскололась пополам и слетела с его лица. Вместе с ней пропал и страшный облик Хозяина.
Герда опустилась рядом на колени и принялась колотить Охотника по щекам.
Финист проверил пульс и покачал головой:
– Он не дышит.
– Это летаргия. У него такое было. Он проснётся! – убежала она себя и никак не могла отпустить.
***
Мир подёрнулся красной пеленой. Сквозь неё звуки, движения и запахи ощущались особенно остро.
«Отступи, позволь мне забрать её, и освободишься, – шептал в голове Безликий. – От неё, от меня и даже от себя самого!»
– Мастер Стигс... – молила Герда.
В ушах всё ещё звенела пронзительная песня маленькой вилии. Он впервые понимал смысл её слова. Вилия не внушала детям уйти с горы, она обращалась к нему, молила преодолеть слабости и сомнения, исполнить долг – защитить. Любой ценой.
Следом приходило и понимание связанных с вилией видений. Ребёнком в хижине она звала его на помощь, звала так отчаянно, что потеряла волшебный голос. Морти не смог его вернуть, как ни старался, и мучился от вины, а она продолжала любить его несмотря ни на что.
Вот и сейчас вилия защищала его до последнего. По её лицу текли слёзы, а в глазах плескался ужас.
Нет, он не позволит её мучить!
Раскалённая ярость затапливала разум, погребая под сокрушительным валом ненависти, желания разорвать, уничтожить.
Никогда Морти ещё не сражался так неистово, забывая себя в боевом трансе. Но вот противник пал, а ярость не проходила, ненависть бушевала в крови. Только голос маленькой вилии возвращал в реальность.
Такая тоска сковала грудь, словно они не виделись много лет. Почему же Морти так долго не мог обнять её и поцеловать, сказать те самые важные слова?
Свет померк. Чутьё подсказало, что противник нацелил оружие в спину. Охотник прыжком развернулся и вскинул собственный меч для защиты. Клинок Пастуха отлетел в сторону. Морти снова забылся в схватке.
Сперва показалось, что Безликий воспользовался его телом. С таким противником справиться могла только мистическая сила: бог, небесный клинок или другой волшебный помощник. Но ничего подобного и в помине не происходило. Его собственная рука наносила сокрушительные удары, его мастерство помогало предсказывать движения противника и находить бреши в защите, его дар наполнял тело лёгкостью и быстротой, а удары силой.
Морти наслаждался схваткой. Он как будто вздохнул полной грудью, лишь когда кружил вокруг Пастуха. Был глух и только сейчас научился слышать, был слеп и только сейчас увидел мир во всём многообразии, соединился с ним и нашёл своё место. Здесь, с оружием в руках, пока отражал удары и изматывал врага, посягнувшего на его паству, его семью, его любовь и жизнь.
Впрочем, то, за что они сражались, уже не имело значения. Важен был лишь сам танец с клинками, в котором жизнь и смерть слились в одно, поддерживая естественный порядок.
Азарт распалялся всё больше. Морти не замечал, как вымотался Пастух, как из последних сил увёртывался от ударов, как вяло поднимал меч. Единственный глаз выцвел и смотрел с трепетным ожиданием конца.
Очередной резкий выпад, и оружие выскочило из рук противника, покатилось по земле. Жаркая, светящаяся фиолетовым сталь застыла у горла Пастуха. Тот закрыл глаза в ожидании приговора.
Охотник прищурился: заканчивать игру не хотелось. Он подтолкнул меч противнику, словно кот выпустил на волю пойманную мышь, чтобы снова упиваться охотой.
Пастух открыл глаза и устало глянул исподлобья:
«Имей уважение к старости. У меня больше нет сил тебя развлекать. Положи конец моим мукам, молю!»
Морти удивлённо моргнул. Зрение вновь стало обычным: алая пелена ярости спала. Духова гора снова изменилась. Яркий белый свет, отражаясь от воды, слепил. Под ногами оказался вовсе не занесённый облаками пик, а остров-могила Пастуха.
– Вы натравили на город крыс, похитили детей и мучили моих близких только для того, чтобы я разорвал вас в пылу схватки, как вашего предшественника Аруина? Нет ли более лёгкого способа свести счёты с жизнью?
«Я же бессмертный, – грустно улыбнулся Пастух. – Лёгкий способ не всегда правильный. Ты вымотал меня до предела. Теперь нужно изрубить моё тело на ошмётки, сжечь и развеять прах над моей могилой. Тогда я уйду за космическую грань за твоим отцом, чтобы уже не вернуться. Не хотел показывать свой позор, но вижу, что иначе ты не поможешь».
Пастух снял перчатку и закатал рукав до локтя. Его рука была антрацитово-чёрной, словно обугленной. Внутри неё что-то шевелилось и пульсировало.
Слышался шёпот потусторонних голосов:
«Сдайся. Не подставляй голову под Небесный клинок. Стань одним из нас. Мы возродим тебя во всемогуществе!»
Морти поражённо выдохнул, словно кошмарный сон стал явью.
– Вы настолько поддались ненависти, что вас поразил Мрак?
Пастух печально повёл плечами:
«Пятая стихия. Та, что пришла в мир последней. Мрак так и не нашёл своей паствы и воплощения. Теперь он хочет отобрать всё это у остальных Повелителей. Заточённый в Нордхейме Легион – его армия. Он питается всем: животными, растениями, демонами, людьми. Разума Легиону хватает лишь на то, чтобы обращать жизнь в нежизнь и заполонять всё собой. Особенно сильных противников Мрак поражает своими осколками и делает Предвестниками. Они служат его воле и, как жрецы, склоняют к нему паству».
– Лучезарные, я знаю, – нетерпеливо перебил его Морти. – Они – люди, пускай и с божественным даром. Не думал, что осколки могут поражать и бессметных. Но Герда рассказывала, что Хозяйка Леса Ягиня, заразившись Мраком, переродилась в Мать Лихорадок Жупелу. Так же было и с вами? Из Пастуха облаков вы превратились в Крысолова-детоубийцу?
«Без паствы мы слабеем, предаёмся отчаянию и ненависти. Тогда в нашей защите появляются бреши, и Мрак антрацитовым спрутом пробираемся нам под кожу. Подпитываясь от горечи и обиды, он ломает нас изнутри. Мы становимся самыми страшными из Предвестников», – Пастух пристально посмотрел на Охотника.
– А когда Лучезарные возведут одного из вас, павших богов, на Небесный престол, в нём воплотится Повелитель Мрака? – задумчиво хмыкнул тот.
«Не из нас, а из вас, – Вотанас ткнул пальцем в грудь Морти. – Сил у нас мало, кровь не та».
Морти позвал Безликого. Вот у кого должны быть ответы на все вопросы.
«Я говорю лишь то, что ты позволяешь» – напомнил бог.
«Боль и скорбь, что я чувствую – они ведь не мои? А видения о вилии и кошмары о гибнущем Небесном городе? Твоего отца ведь тоже поразил осколок?»
«Последние бои Войны богов были ужасны. Мрак пробрался в наш дом и соблазнил одного из моих братьев. Тот убил остальных. Меня тогда не было с ними, я создавал своё королевство на Авалоре, надеялся стать человеком и прожить жизнь среди смертных. Горе напомнило мне о долге перед семьёй и всем миром. Я победил брата и заточил его вместе с Легионом в лабиринте Нордхейма, но сам был ранен.
Как и Пастух, я устал и надеялся уйти за грань, но тут появился отец. Осколок поразил его через скорбь по погибшим детям, но его воля оказалась настолько крепка, что он смог передать свою силу мне и погрузить меня тысячелетний сон, чтобы мои раны исцелились. А после он ушёл за грань, так и не став Предвестником.
