Пусть это будет слишком эгоистично с его стороны, пусть покажется слабостью, но он хотел чувствовать ее рядом с собой, когда придет к отцу. В ее присутствии он черпал некую энергию, дававшую уверенность в своих действиях. Попросил несмело, а она согласилась. Молча провела с ним долгие часы пустого ожидания, удерживая его руку, словно понимала, насколько тяжело и все-таки важно для него было находиться здесь. Не задавала никаких вопросов ни в больнице, ни в машине по пути домой. Маша вела себя предельно тактично, даже как-то слишком тихо, хотя, возможно, это он сам слишком ушел в свои тяжелые раздумья, а она из вежливости не решалась потревожить его. Но что-то происходило и с ней самой – ну не могло же ему показаться. И ее дрожащие пальцы под его губами самое верное тому подтверждение.
- Без нее я бы вообще ушел, мам.
Ночь выдалась бессонной. Все какие-то мысли, воспоминания тревожили. Ярослав до самого утра глотал горький кофе, хотя душа требовала чего-то намного крепче. Нет, так дело не пойдет, решил он, нужно было заканчивать с самобичеванием. Холодный бодрящий душ привел мысли в порядок, после чего очередная доза крепкого кофе показалась даже приятней, не такой горькой. Оставался лишь один способ занять себя и не дать воспоминаниям и совести свести себя с ума. Упорные тренировки целый день, спортзал, массаж, потом снова тренировка на льду. Работа помогала забыться. Но снова возвращался вечер, а за ним и отчаяние. Бессмысленно промотавшись по городу, Яр позвонил матери, чтобы услышать, что пока все стабильно, но отец уже пришел в себя, хотя по большей части времени все еще спал из-за действия обезболивающих препаратов. Ужасно хотелось позвонить Льдинке и хоть ненадолго услышать ее голос, забыться в их шуточных перепалках, а может и просто поделиться тем, что беспокоило. Но на часах было уже начало одиннадцатого – не самое лучшее время для излияния своих тревог. Что ж, тогда снова физический труд, чтобы дома свалиться от усталости и забыться крепким сном.
Один единственный работавший прожектор неярко освещал только лишь пустую арену, оставляя трибуны в темноте. Ярослав не стал переодеваться, просто сел на свободное место в первом ряду, положив рядом с собой вещи и не спеша сменить ботинки на коньки. В столь позднее время никто его не потревожит, да и он никому не помешает. На лед он не торопился, просто сидел и предавался пустым мыслям, словно уходя в пустоту небытия. Самое ужасное состояние, когда невозможно ничего сделать и приходилось только ждать. Смеляков огляделся по сторонам. Может, зря он сюда приехал, зря позволял унынию взять над собой верх? Зря терял время, вместо того, чтобы постараться отдохнуть и готовиться к важным официальным мероприятиям, которые должны были последовать после возвращения сборной домой? Вопросы, снова одни вопросы, на которые он не мог дать сам себе ответов.
Негромко хлопнула дверь, и Яр невольно напрягся. Он сидел далеко от освещенного прохода, и разглядеть его в этой темноте вряд ли можно было. Зато ему было очень хорошо видно и проход, и позднего гостя. Эхо разносило по залу неспешные шаги. И лишь только у самого бортика все затихло. Ярослав, затаив дыхание, наблюдал. Маленькая хрупкая фигурка робко стояла у самой кромки льда, но никак не решалась на последующий шаг: то ли отступить, то ли взойти. Казалось, она боролась сама с собой, не решаясь принять важное для себя решение. Черная грациозная пантера с белыми коньками в безвольно опущенных руках. Только вот медлительность ее была совсем не от предвкушения танца, а, наоборот, от нерешительности.
Оставаться и дальше на своем месте стало просто невозможно. Ярослав осторожно поднялся. Несколько тихих шагов – и он уже стоял вплотную, имея возможность дотянуться и окунуться в аромат легкого цветочного аромата.
- Ах, - Маша от неожиданности отпрыгнула в сторону, напрягшись, но едва разглядела нарушителя своего спокойствия, выдохнула. – Боже, как ты меня напугал. Никогда больше так не делай.
Прежний Смеляков бы обязательно взял это на вооружение, но теперь… теперь ему хотелось крепко прижать к себе эту девочку и успокоить, дать понять, что с ним ей ничего не должно быть страшно.
- Извини, - только и смог произнести он виновато. – Я думал, ты меня слышала. Уже так поздно, что ты здесь делаешь? Тебе же нельзя еще на лед, слишком рано.
- Сама не знаю, - с печальной улыбкой ответила она, рассеянно указывая на свои коньки. – Думала, немного потренируюсь… Хотя бы просто встану на коньки. Но…
- Но? – спросил Яр, видя, как колеблется Маша.
- Боюсь, - прошептала она. – Представляешь, боюсь. После этой травмы… Смотрела на выступления девочек на Олимпиаде, и понимала, что больше не смогу так.
- Глупости какие, - Ярослав даже нахмурился, сердясь за эти речи. – Бережная вон после какой травмы вернулась.
- У Бережной вон какой партнер был рядом. А я даже на лед боюсь встать.
- Я рядом. – Яр протянул ей руку, и пока Маша решалась, он терпеливо держал протянутую ладонь и смотрел ей прямо в глаза. Возьмет или нет, согласится ли на его поддержку? И не сдержал улыбку, когда холодные от волнения пальцы коснулись его ладони.
- Ну же, давай. Не бойся.
Маша вновь ощутила себя маленькой девочкой, которую впервые в жизни привели на каток и поставили на лед. Ей было и страшно, и волнительно. Казалось бы, чемпионка – но после сложной операции и пропущенного сезона наверстать упущенное будет очень трудно. Ярослав ждал ее на льду, протягивая руку.
- Трусишка! – смеялся он с вызовом, и в этот раз она не могла оставить этот выпад без ответа. И ничего не трусишка! Вот еще! Смело ступив на лед, оттолкнулась и выпорхнула на середину арены, прислушиваясь к своим ощущениям.
- Ну как? – Ярослав тут же оказался рядом, даже немного пригнулся, чтобы видеть ее лицо.
- Нормально.
- Ну смотри. Если будет болеть, не терпи, сразу же уходи со льда. Не хватало только осложнений. Хотя я бы тебе вообще запретил некоторое время выходить кататься. Рановато еще после снятия гипса.
- Ярик, я не маленькая, травмы для меня не впервые.
- Не сломай себя, - серьезно проговорил он, хмурясь, и Маша невольно улыбнулась. Ей даже захотелось приблизиться к нему и разгладить пальцами эти складки, залегшие меж бровями и вновь увидеть прежнего задиру, ставшего за недолгое время ей очень близким.
- Не дождешься! – дерзко улыбнулась Маша и бросилась прочь.
Она любила скорость, любила ощущение встречного ветра, мелькание ярких огней. Любила лед в конце концов. Лед был ее жизнью. Без него она уже и не мыслила себя. Как же она соскучилась по этим ощущениям! Страх отступил, стоило только сделать первый круг. А со вторым появился азарт, скорость.
- Помедленней, - услышала она рядом с собой голос Ярослава. Он сопровождал ее все это время, и Маше была приятна такая его поддержка и забота. Мог ведь просто остаться в стороне и наблюдать. – Ты так себя загоняешь только.
Но разве она рисковала? Вся ее жизнь была риском, чередой бесконечных тренировок и травм ради дня триумфа, а потом снова риск, работа до изнурения. Маша с упоением раскатывалась на льду, избегая прыжков и сложных элементов. Она словно заново знакомилась со льдом, но при этом завоевывала его, приручала. И все это время Ярик был с ней. Не пытался задеть ее, самоутвердиться, подтрунить – нет, все это куда-то пропало вместе с прежним Смеляковым. Нынешний был иной. Он раскрылся пред ней с той неожиданной стороны, когда прежние беспечность и наглость уступали место силе характера и прятавшемуся до этих пор благородству и щедрости души. Маша еще не достаточно хорошо знала этого парня, но с каждым днем ее тянуло к нему все сильнее, с каждым днем она открывала для себя в нем что-то новое, притягательное. Ей нравилась эта его забота о ней, нравилось его присутствие рядом. Она, словно кошка, нежилась в его внимании, и ужасно хотелось его прикосновений.
Первое падение подействовало на нее отрезвляюще. Задумалась, засмотрелась, отвлеклась, за что и поплатилась. Но Маша не торопилась подниматься.
- Ты как? – Ярослав тут же оказался рядом, сел прямо перед ней на колени, и Маша просто задохнулась, едва только посмотрела на него и окунулась в полное тревоги и заботы взгляд. – Говорил же, поосторожней.
- Ярик! – только и смогла выдавить она из себя, зажмурившись от внезапно охватившей ее радости. И от того, что снова могла твердо стоять на льду, и от присутствия Ярослава рядом. А потом просто легла на лед, распластав руки в стороны. – Я вернулась. Ты даже не представляешь, какой же это кайф.
- Ну отчего же, - фыркнул он тут же, устраиваясь на льду рядом с ней. Оба в молчании смотрели куда-то вверх, каждый думал о своем, вот только не подозревали, что мысли эти все время были рядом друг с другом, друг о друге. Странное дело, им даже молчать было комфортно друг с другом.
Маша и не заметила сама, как ее ладонь оказалась в руке Ярослава. Непринужденный жест, значивший слишком многое, слишком личное. Ей было хорошо с ним. Подумать только, она и он! Вместе, на льду, почти что ночью, когда никто не мог их потревожить. Наверно и Ярослав не верил во все происходящее, так как в его взгляде, обращенном сейчас к ней, читалось изумление.
- Вечером завтра, на этом же месте. Придешь?
Маша улыбнулась. Какой знакомый вопрос. Только сейчас она, не раздумывая, ответила:
- Приду.
Ярослав снова подвез ее до дома, и в этот раз Маша могла поклясться, что видела в его глазах борьбу с желанием поцеловать на прощание, но даже если б он проиграл своему «я», она сама не была к этому готова. В последнее время в их отношениях все слишком стремительно менялось, и это ее пугало. Ей нужно было время, чтобы разобраться в самой себе, понять, нужно ли все это ей.
На другой и последующие два дня они неизменно виделись. Ярослав приезжал к ней на лед, уставший после своих тренировок, но с поразительно позитивным настроением. И в эти минуты больше не было никого. Только он и она, даже музыка им не мешала. И уж тут Яр не смог отказать себе в удовольствии поддразнить ее, вызывая на шуточную дуэль. Смеляков нарочно провоцировал, и, надо отдать должное самой Маше, она соглашалась на его правила игры, хитро сощурив глаза и предостерегающе улыбаясь, мол, не стоило списывать ее со счетов. Они разгонялись и неслись наперегонки, потом делали робкие попытки подрезать друг друга. Маша оказывалась ловчее. Ее миниатюрность и профессиональные навыки позволяли совершать немыслимые кульбиты прямо на ходу, а сам Ярослав при этом казался неповоротливым тюленем на суше. Зато в вопросе скорости перевес был на его стороне.
- Слушай, а кто такая лабэндка? - поинтересовалась Маша, когда они сидели на лавке, вытянув уставшие ноги вперед и не имея сил даже переобуться.
- Что? – брови Ярослава взметнулись вверх от столь неожиданного вопроса.
- Лабэндка. Ты меня так назвал при нашей первой встрече.
Ярослав откинулся назад и рассмеялся, звонко и заразительно, так, что даже Маша поддалась этому веселью.
- Мой дед по материнской линии был наполовину поляком, поэтому в их семье часто присутствовали всякие такие словечки… Ну производные и обрусевшие. Уж я не знаю, что это обозначает на самом деле, но моя бабушка всегда так называла танцовщиц и балерин.
- О! – вновь рассмеялась Маша. – Значит, я должна воспринимать это как комплимент! Хотя в твоем исполнении звучало как ругательство.
- Ну ты недалека от истины. Для дедов моих лабэндка – это вертихвостка и прожигательница жизни.
- Ну, спасибо! – шутливо насупилась Маша.
- Не злись, Льдинка. – Яр взял ее руку в свою и поднес к губам. – Я беру свои слова обратно. Теперь-то я знаю, какой титанический труд это ваше фигурное катание.
- Льдинка, - мечтательно улыбнулась Маша, вновь услышав знакомое обращение. – Вроде бы и холодное слово… А у тебя так тепло получается. Почему?
Ярослав только лишь пожал плечами, опустив их руки, но не разжимая ладоней, и их пальцы были все еще переплетены.
- Как ты пришла в спорт? – сменил он щекотливую тему.
- Да совершенно неожиданно для себя. И для всех, - Маша не могла не рассмеяться, вспомнив, как заявила семье о своем решении стать фигуристкой. – Увидела выступление на каком-то ледовом шоу-спектакле, и дома заявила, что стану такой же чемпионкой. Взрослые головами покивали, подумали, что вскоре ребенок передумает. А ребенок не передумал. А потом была школа фигурного катания. Знаешь, я как сейчас помню, как мы с мамой шли на первое занятие. Было тепло. И впервые каток показался мне местом, где создается волшебство. Это потом были первые неумелые попытки прыжков, вращений, преодоление себя. Забавно вспомнить, смотришь свои видеозаписи и видишь на первых кадрах черепаху на льду. А тогда по ощущениям это было полетом, вихрем. А если повезло поймать момент, когда на катке почти никого не было, можно было разогнаться до скорости света. Ну, так тогда казалось. А выступления! По телевизору каждое выступление фигуристов мне казалось просто фантастикой в плане мастерства и зрелищности. То, что они делали… Это же волшебство какое-то. Хотя я и сейчас думаю так же. И я старалась, мне нужно было встать с ними на одну ступень, а то и на одну выше. У меня всегда была цель, и я к ней долго и упорно шла.
- А почему одиночное катание?
- Потому что ужасно боюсь поддержек, - призналась она. – Так как я с детства была очень миниатюрной, меня попробовали поставить в пару, но при первой же отработке вертикальной поддержки мой партнер меня не удержал. Падать было не высоко, но очень больно. С тех самых пор я подсознательно боюсь. Не доверяю. Тренер пробовала поменять партнера, но и с новым я не смогла преодолеть свой страх. Так что одиночное катание. Хотя я до сих пор смотрю на парное катание как на прекрасную сказку. В этом есть что-то нереальное. Не просто танец, а взаимопонимание, синхронность, доверие.
- Удивительно. Моя история банальна: папа был детским тренером, поэтому даже и вопросов не было, куда же девать меня, чтобы укротить всю мою неуемную энергию. – Ярослав натянуто улыбнулся, затронув больные воспоминания. Он чуть наклонился вперед, чтобы лучше видеть собеседницу. - Теперь, немного зная о твоей семье, мне еще удивительнее слушать тебя. Тебе повезло. Не каждому детдомовцу в жизни дается такой шанс.
- Знаешь, я с детства все время стараюсь, куда-то стремлюсь, ищу себе какие-то высокие цели, чтобы доказать… Мне всего-то восемнадцать… А я так устала. Устала доказывать… Устала задавать планку, чтобы мною гордились… И ведь знаю, что меня и без этого любят. Мама – она мой самый лучший друг, вместе с Аней, конечно же, а папа… Он задал такую планку в стандарте мужчин, что, боюсь, не каждому под силу будет ее взять. Они моя семья. Они взяли меня к себе, когда я была никем, простой сиротой. Уже тогда любили. А я все им что-то доказываю…
Маша всхлипнула, не стесняясь своих эмоций. Впервые в жизни она была так откровенна в своих переживаниях, и впервые делилась ими с кем-то посторонним. Она подняла голову вверх и задумчиво смотрела в потолок, а мысли ее при этом уже были далеко отсюда. Перед глазами стали мелькать события жизни, семья… Какая-то теплая грусть охватила ее, вводя в ностальгические воспоминания.
- Без нее я бы вообще ушел, мам.
Ночь выдалась бессонной. Все какие-то мысли, воспоминания тревожили. Ярослав до самого утра глотал горький кофе, хотя душа требовала чего-то намного крепче. Нет, так дело не пойдет, решил он, нужно было заканчивать с самобичеванием. Холодный бодрящий душ привел мысли в порядок, после чего очередная доза крепкого кофе показалась даже приятней, не такой горькой. Оставался лишь один способ занять себя и не дать воспоминаниям и совести свести себя с ума. Упорные тренировки целый день, спортзал, массаж, потом снова тренировка на льду. Работа помогала забыться. Но снова возвращался вечер, а за ним и отчаяние. Бессмысленно промотавшись по городу, Яр позвонил матери, чтобы услышать, что пока все стабильно, но отец уже пришел в себя, хотя по большей части времени все еще спал из-за действия обезболивающих препаратов. Ужасно хотелось позвонить Льдинке и хоть ненадолго услышать ее голос, забыться в их шуточных перепалках, а может и просто поделиться тем, что беспокоило. Но на часах было уже начало одиннадцатого – не самое лучшее время для излияния своих тревог. Что ж, тогда снова физический труд, чтобы дома свалиться от усталости и забыться крепким сном.
Один единственный работавший прожектор неярко освещал только лишь пустую арену, оставляя трибуны в темноте. Ярослав не стал переодеваться, просто сел на свободное место в первом ряду, положив рядом с собой вещи и не спеша сменить ботинки на коньки. В столь позднее время никто его не потревожит, да и он никому не помешает. На лед он не торопился, просто сидел и предавался пустым мыслям, словно уходя в пустоту небытия. Самое ужасное состояние, когда невозможно ничего сделать и приходилось только ждать. Смеляков огляделся по сторонам. Может, зря он сюда приехал, зря позволял унынию взять над собой верх? Зря терял время, вместо того, чтобы постараться отдохнуть и готовиться к важным официальным мероприятиям, которые должны были последовать после возвращения сборной домой? Вопросы, снова одни вопросы, на которые он не мог дать сам себе ответов.
Негромко хлопнула дверь, и Яр невольно напрягся. Он сидел далеко от освещенного прохода, и разглядеть его в этой темноте вряд ли можно было. Зато ему было очень хорошо видно и проход, и позднего гостя. Эхо разносило по залу неспешные шаги. И лишь только у самого бортика все затихло. Ярослав, затаив дыхание, наблюдал. Маленькая хрупкая фигурка робко стояла у самой кромки льда, но никак не решалась на последующий шаг: то ли отступить, то ли взойти. Казалось, она боролась сама с собой, не решаясь принять важное для себя решение. Черная грациозная пантера с белыми коньками в безвольно опущенных руках. Только вот медлительность ее была совсем не от предвкушения танца, а, наоборот, от нерешительности.
Оставаться и дальше на своем месте стало просто невозможно. Ярослав осторожно поднялся. Несколько тихих шагов – и он уже стоял вплотную, имея возможность дотянуться и окунуться в аромат легкого цветочного аромата.
- Ах, - Маша от неожиданности отпрыгнула в сторону, напрягшись, но едва разглядела нарушителя своего спокойствия, выдохнула. – Боже, как ты меня напугал. Никогда больше так не делай.
Прежний Смеляков бы обязательно взял это на вооружение, но теперь… теперь ему хотелось крепко прижать к себе эту девочку и успокоить, дать понять, что с ним ей ничего не должно быть страшно.
- Извини, - только и смог произнести он виновато. – Я думал, ты меня слышала. Уже так поздно, что ты здесь делаешь? Тебе же нельзя еще на лед, слишком рано.
- Сама не знаю, - с печальной улыбкой ответила она, рассеянно указывая на свои коньки. – Думала, немного потренируюсь… Хотя бы просто встану на коньки. Но…
- Но? – спросил Яр, видя, как колеблется Маша.
- Боюсь, - прошептала она. – Представляешь, боюсь. После этой травмы… Смотрела на выступления девочек на Олимпиаде, и понимала, что больше не смогу так.
- Глупости какие, - Ярослав даже нахмурился, сердясь за эти речи. – Бережная вон после какой травмы вернулась.
- У Бережной вон какой партнер был рядом. А я даже на лед боюсь встать.
- Я рядом. – Яр протянул ей руку, и пока Маша решалась, он терпеливо держал протянутую ладонь и смотрел ей прямо в глаза. Возьмет или нет, согласится ли на его поддержку? И не сдержал улыбку, когда холодные от волнения пальцы коснулись его ладони.
Глава 19. Кто такая лабэндка?
- Ну же, давай. Не бойся.
Маша вновь ощутила себя маленькой девочкой, которую впервые в жизни привели на каток и поставили на лед. Ей было и страшно, и волнительно. Казалось бы, чемпионка – но после сложной операции и пропущенного сезона наверстать упущенное будет очень трудно. Ярослав ждал ее на льду, протягивая руку.
- Трусишка! – смеялся он с вызовом, и в этот раз она не могла оставить этот выпад без ответа. И ничего не трусишка! Вот еще! Смело ступив на лед, оттолкнулась и выпорхнула на середину арены, прислушиваясь к своим ощущениям.
- Ну как? – Ярослав тут же оказался рядом, даже немного пригнулся, чтобы видеть ее лицо.
- Нормально.
- Ну смотри. Если будет болеть, не терпи, сразу же уходи со льда. Не хватало только осложнений. Хотя я бы тебе вообще запретил некоторое время выходить кататься. Рановато еще после снятия гипса.
- Ярик, я не маленькая, травмы для меня не впервые.
- Не сломай себя, - серьезно проговорил он, хмурясь, и Маша невольно улыбнулась. Ей даже захотелось приблизиться к нему и разгладить пальцами эти складки, залегшие меж бровями и вновь увидеть прежнего задиру, ставшего за недолгое время ей очень близким.
- Не дождешься! – дерзко улыбнулась Маша и бросилась прочь.
Она любила скорость, любила ощущение встречного ветра, мелькание ярких огней. Любила лед в конце концов. Лед был ее жизнью. Без него она уже и не мыслила себя. Как же она соскучилась по этим ощущениям! Страх отступил, стоило только сделать первый круг. А со вторым появился азарт, скорость.
- Помедленней, - услышала она рядом с собой голос Ярослава. Он сопровождал ее все это время, и Маше была приятна такая его поддержка и забота. Мог ведь просто остаться в стороне и наблюдать. – Ты так себя загоняешь только.
Но разве она рисковала? Вся ее жизнь была риском, чередой бесконечных тренировок и травм ради дня триумфа, а потом снова риск, работа до изнурения. Маша с упоением раскатывалась на льду, избегая прыжков и сложных элементов. Она словно заново знакомилась со льдом, но при этом завоевывала его, приручала. И все это время Ярик был с ней. Не пытался задеть ее, самоутвердиться, подтрунить – нет, все это куда-то пропало вместе с прежним Смеляковым. Нынешний был иной. Он раскрылся пред ней с той неожиданной стороны, когда прежние беспечность и наглость уступали место силе характера и прятавшемуся до этих пор благородству и щедрости души. Маша еще не достаточно хорошо знала этого парня, но с каждым днем ее тянуло к нему все сильнее, с каждым днем она открывала для себя в нем что-то новое, притягательное. Ей нравилась эта его забота о ней, нравилось его присутствие рядом. Она, словно кошка, нежилась в его внимании, и ужасно хотелось его прикосновений.
Первое падение подействовало на нее отрезвляюще. Задумалась, засмотрелась, отвлеклась, за что и поплатилась. Но Маша не торопилась подниматься.
- Ты как? – Ярослав тут же оказался рядом, сел прямо перед ней на колени, и Маша просто задохнулась, едва только посмотрела на него и окунулась в полное тревоги и заботы взгляд. – Говорил же, поосторожней.
- Ярик! – только и смогла выдавить она из себя, зажмурившись от внезапно охватившей ее радости. И от того, что снова могла твердо стоять на льду, и от присутствия Ярослава рядом. А потом просто легла на лед, распластав руки в стороны. – Я вернулась. Ты даже не представляешь, какой же это кайф.
- Ну отчего же, - фыркнул он тут же, устраиваясь на льду рядом с ней. Оба в молчании смотрели куда-то вверх, каждый думал о своем, вот только не подозревали, что мысли эти все время были рядом друг с другом, друг о друге. Странное дело, им даже молчать было комфортно друг с другом.
Маша и не заметила сама, как ее ладонь оказалась в руке Ярослава. Непринужденный жест, значивший слишком многое, слишком личное. Ей было хорошо с ним. Подумать только, она и он! Вместе, на льду, почти что ночью, когда никто не мог их потревожить. Наверно и Ярослав не верил во все происходящее, так как в его взгляде, обращенном сейчас к ней, читалось изумление.
- Вечером завтра, на этом же месте. Придешь?
Маша улыбнулась. Какой знакомый вопрос. Только сейчас она, не раздумывая, ответила:
- Приду.
Ярослав снова подвез ее до дома, и в этот раз Маша могла поклясться, что видела в его глазах борьбу с желанием поцеловать на прощание, но даже если б он проиграл своему «я», она сама не была к этому готова. В последнее время в их отношениях все слишком стремительно менялось, и это ее пугало. Ей нужно было время, чтобы разобраться в самой себе, понять, нужно ли все это ей.
На другой и последующие два дня они неизменно виделись. Ярослав приезжал к ней на лед, уставший после своих тренировок, но с поразительно позитивным настроением. И в эти минуты больше не было никого. Только он и она, даже музыка им не мешала. И уж тут Яр не смог отказать себе в удовольствии поддразнить ее, вызывая на шуточную дуэль. Смеляков нарочно провоцировал, и, надо отдать должное самой Маше, она соглашалась на его правила игры, хитро сощурив глаза и предостерегающе улыбаясь, мол, не стоило списывать ее со счетов. Они разгонялись и неслись наперегонки, потом делали робкие попытки подрезать друг друга. Маша оказывалась ловчее. Ее миниатюрность и профессиональные навыки позволяли совершать немыслимые кульбиты прямо на ходу, а сам Ярослав при этом казался неповоротливым тюленем на суше. Зато в вопросе скорости перевес был на его стороне.
- Слушай, а кто такая лабэндка? - поинтересовалась Маша, когда они сидели на лавке, вытянув уставшие ноги вперед и не имея сил даже переобуться.
- Что? – брови Ярослава взметнулись вверх от столь неожиданного вопроса.
- Лабэндка. Ты меня так назвал при нашей первой встрече.
Ярослав откинулся назад и рассмеялся, звонко и заразительно, так, что даже Маша поддалась этому веселью.
- Мой дед по материнской линии был наполовину поляком, поэтому в их семье часто присутствовали всякие такие словечки… Ну производные и обрусевшие. Уж я не знаю, что это обозначает на самом деле, но моя бабушка всегда так называла танцовщиц и балерин.
- О! – вновь рассмеялась Маша. – Значит, я должна воспринимать это как комплимент! Хотя в твоем исполнении звучало как ругательство.
- Ну ты недалека от истины. Для дедов моих лабэндка – это вертихвостка и прожигательница жизни.
- Ну, спасибо! – шутливо насупилась Маша.
- Не злись, Льдинка. – Яр взял ее руку в свою и поднес к губам. – Я беру свои слова обратно. Теперь-то я знаю, какой титанический труд это ваше фигурное катание.
- Льдинка, - мечтательно улыбнулась Маша, вновь услышав знакомое обращение. – Вроде бы и холодное слово… А у тебя так тепло получается. Почему?
Ярослав только лишь пожал плечами, опустив их руки, но не разжимая ладоней, и их пальцы были все еще переплетены.
- Как ты пришла в спорт? – сменил он щекотливую тему.
- Да совершенно неожиданно для себя. И для всех, - Маша не могла не рассмеяться, вспомнив, как заявила семье о своем решении стать фигуристкой. – Увидела выступление на каком-то ледовом шоу-спектакле, и дома заявила, что стану такой же чемпионкой. Взрослые головами покивали, подумали, что вскоре ребенок передумает. А ребенок не передумал. А потом была школа фигурного катания. Знаешь, я как сейчас помню, как мы с мамой шли на первое занятие. Было тепло. И впервые каток показался мне местом, где создается волшебство. Это потом были первые неумелые попытки прыжков, вращений, преодоление себя. Забавно вспомнить, смотришь свои видеозаписи и видишь на первых кадрах черепаху на льду. А тогда по ощущениям это было полетом, вихрем. А если повезло поймать момент, когда на катке почти никого не было, можно было разогнаться до скорости света. Ну, так тогда казалось. А выступления! По телевизору каждое выступление фигуристов мне казалось просто фантастикой в плане мастерства и зрелищности. То, что они делали… Это же волшебство какое-то. Хотя я и сейчас думаю так же. И я старалась, мне нужно было встать с ними на одну ступень, а то и на одну выше. У меня всегда была цель, и я к ней долго и упорно шла.
- А почему одиночное катание?
- Потому что ужасно боюсь поддержек, - призналась она. – Так как я с детства была очень миниатюрной, меня попробовали поставить в пару, но при первой же отработке вертикальной поддержки мой партнер меня не удержал. Падать было не высоко, но очень больно. С тех самых пор я подсознательно боюсь. Не доверяю. Тренер пробовала поменять партнера, но и с новым я не смогла преодолеть свой страх. Так что одиночное катание. Хотя я до сих пор смотрю на парное катание как на прекрасную сказку. В этом есть что-то нереальное. Не просто танец, а взаимопонимание, синхронность, доверие.
- Удивительно. Моя история банальна: папа был детским тренером, поэтому даже и вопросов не было, куда же девать меня, чтобы укротить всю мою неуемную энергию. – Ярослав натянуто улыбнулся, затронув больные воспоминания. Он чуть наклонился вперед, чтобы лучше видеть собеседницу. - Теперь, немного зная о твоей семье, мне еще удивительнее слушать тебя. Тебе повезло. Не каждому детдомовцу в жизни дается такой шанс.
- Знаешь, я с детства все время стараюсь, куда-то стремлюсь, ищу себе какие-то высокие цели, чтобы доказать… Мне всего-то восемнадцать… А я так устала. Устала доказывать… Устала задавать планку, чтобы мною гордились… И ведь знаю, что меня и без этого любят. Мама – она мой самый лучший друг, вместе с Аней, конечно же, а папа… Он задал такую планку в стандарте мужчин, что, боюсь, не каждому под силу будет ее взять. Они моя семья. Они взяли меня к себе, когда я была никем, простой сиротой. Уже тогда любили. А я все им что-то доказываю…
Маша всхлипнула, не стесняясь своих эмоций. Впервые в жизни она была так откровенна в своих переживаниях, и впервые делилась ими с кем-то посторонним. Она подняла голову вверх и задумчиво смотрела в потолок, а мысли ее при этом уже были далеко отсюда. Перед глазами стали мелькать события жизни, семья… Какая-то теплая грусть охватила ее, вводя в ностальгические воспоминания.
