Что наиболее вероятный исход для такого способа лечения - это смерть обоих. Что во врачебной практике есть более тонкие методы, которые пусть не так быстро действуют, зато более безопасны для доктора и надежнее для здоровья пациента. Естественно, что Амелии эти более тонкие способы известны не были.
Лорд Палмсбери тяжело переживал потерю жены. Сели тоже скучала по маме. Еще долгие месяцы она ждала ее возвращения, готовила какие-то подарки, рисунки, старалась вести себя хорошо. Ей казалось, что если она будет послушной и доброй девочкой, то мама вернется. Она часами с тоской смотрела на дорогу, ведущую к усадьбе. Вздрагивала и замирала, широко распахнув свои глазищи и насторожив ушки, каждый раз, когда раздавался шум подъезжающего экипажа. А когда раз за разом, вопреки всем ее надеждам, это оказывался кто-то другой, а не та, возвращения которой она так ждала, ее взгляд тускнел, а плечики сутулились. Видеть все это было для отца невыносимо. В такие моменты ему казалось, что он вновь и вновь переживает расставание с Амелией. Единственное, что приносило ему хоть какое-то утешение, это то, что девочка практически ничего не помнила о самой трагедии. Она осталась такой же любопытной и бесстрашной, какой была до того. Собаки, как, впрочем, и другие животные, не внушали ей ужаса, пруд остался любимым местом для прогулок, не навевая никаких грустных воспоминаний. Все эти переживания достались на долю отца, сердце которого замирало всякий раз, когда Сели чесала за ухом пса, вот уже без малого десять лет живущего у них на конюшне, или со смехом бросала палочки и камешки в пруд, радуясь особо удачным броскам.
Когда пришло время покидать усадьбу, лорд Палмсбери расставался с этими местами, да, пожалуй, и с самой Ританией с чувством, близким к облегчению, слишком много боли пережил он здесь. Сели, наоборот, до последнего сопротивлялась отъезду. Она прятала вещи, которые должны были упаковать в дорогу, пряталась сама, пыталась притворяться больной, но в конце концов, несмотря ни на что, они отбыли в дорогу точно в назначенное время. Большую часть пути девочка просидела в карете, уставившись тяжелым, неподвижным, совсем не детским взглядом в окно на уныло проплывающий мимо пейзаж, не отличающийся разнообразием и красками. Она не поддерживала разговора, когда отец или новая, нанятая пару месяцев назад няня задавали ей вопросы, на которые не удавалось отмолчаться, отвечала на них односложно. Отец утешал себя надеждой, что все образуется, когда они приедут на новое место, но девочка находилась в таком состоянии еще не один месяц.
Жизнь в Кленции била ключом, до восхождения на престол Инсенса II оставалось три года. Значение слов террор, донос, арест в стране, конечно, знали, но использовались они по большей части только в исторических романах. Столичное общество было занято пусканием пыли в глаза друг другу, сплетнями, интригами и интрижками самого разного уровня.
Дел у лорда Палмсбери было немало, тем не менее он старался как можно больше свободного времени посвящать дочери. Сели никогда не упрекала его, когда он проводил вечера вне дома, однако она никогда и не высказывала радости, когда он оставался дома. Она оставалась такой же молчаливой и потухшей, какой была во время отъезда из Ритании.
Ей шел уже седьмой год, место няни заняла гувернантка. Малышка исправно учила уроки, но не проявляла интереса ни к одному предмету. Казалось, её вообще ничто не интересует. Отец пытался поговорить с ней, как-то расшевелить ее, но у него не хватало то ли опыта, то ли решимости. Каждый раз, начиная разговор и сталкиваясь с ее тяжелым равнодушным взглядом, он осекался и переводил разговор на такие пустяки, как погода, книги, игрушки, уроки.
Как это ни странно, вытащить девочку из раковины равнодушия помог один малоприятный инцидент.
Выдалось свободное солнечное утро, и лорд Палмсбери отправился с дочерью на прогулку в парк. Он управлял фаэтоном, коротко приветствовал раскланивающихся с ним знакомых и рассказывал о том, как провел вчерашний день и какие у него планы на день сегодняшний, а она сидела рядом, отрешенно уставившись прямо перед собой, и, возможно, даже что-то из его слов слышала. За последнее время отец уже успел привыкнуть к таким односторонним беседам.
- Дражайший кузен! – выкрикнула высокая сухопарая дама в шляпке, которая количеством цветочков, водруженных на нее, могла потягаться с центральной клумбой парка.
Дама помахала затянутой в перчатку рукой и, чтобы не оставалось дальнейших сомнений, к кому она обращает свой призыв, уточнила:
- Лорд Палмсбери!
Притормозив возле дамы, лорд Палмсбери приподнял цилиндр в знак приветствия и левую бровь в знак удивления.
- Лорд Палмсбери! Простите, что так по-свойски вас окликнула! Меня может извинить лишь внезапная радость нашей встречи! Так приятно столкнуться с родственником в этой толпе чужих людей! – фразы, выражающие радость, испытанную дамой, были произнесены резким громким голосом и абсолютно безразличным тоном.
- Да, неожиданные встречи зачастую приносят много радости, - усмехнувшись, согласился джентльмен, лихорадочно пытаясь вспомнить, где он мог видеть это лицо и слышать этот каркающий голос.
- Ваша милость, позвольте представить вам мою дочь! – тем временем продолжала дама. – Эжени, детка! Перед тобой лорд Палмсбери! Я позволила себе некоторую вольность, приписав нам родственные связи, на самом деле его покойная супруга доводилась мне кузиной.
При этих словах лорд Палмсбери с удивлением заметил молодую женщину, которая стояла всего в двух шагах от матери и изо всех сил пыталась слиться с окружающим пейзажем.
Если старшая дама внешним видом и манерами больше всего напоминала ворону, то младшая походила на воробышка. Невысокая, взъерошенная и настороженная, казалось, стоит топнуть ногой или громко кашлянуть, и она сорвется с места. Увидев обеих, он наконец-то вспомнил, где встречал эту птичью парочку. На собственной свадьбе. Дама с цветочной клумбой на голове в очередной раз несколько покривила душой, между ней и Амелией безусловно было какое-то родство, но кузинами они не считались. Дама приходилась жене то ли троюродной бабушкой, то ли четырехюродной теткой. Звали ее Карнеилла Бадауд, была она довольно неприятной особой и вдовой баронета. Близкого знакомства с ней не поддерживали, но, помня о родстве и из сочувствия к ее дочери, девушке невзрачной, но доброй и милой в общении, время от времени приглашали на особенно многолюдные приемы.
Дама была одержима идеей выгодно пристроить дочь, для чего вцеплялась в любого подходящего, на ее взгляд, кавалера, оказавшегося по глупости или по неосторожности на расстоянии вытянутой руки от неё, и пыталась всеми правдами и неправдами добиться от него приглашения на танец или другого знака внимания по отношению к своей дочери. По искреннему убеждению окружающих, у Эжени было бы гораздо больше шансов сделать приличную партию, не старайся ее матушка так ей в этом помочь. Быстро прикинув в уме, что с последней встречи прошло лет семь, а значит, девушка уже перешагнула двадцатипятилетний рубеж и теперь официально считается старой девой и синим чулком, лорд Палмсбери невольно ужаснулся, представив, насколько возросли усилия, прилагаемые мамашей к поиску достойного зятя, и от всей души посочувствовал Эжени. Он тепло улыбнулся девушке и сказал:
- Добрый день, мадемуазель. Ваша матушка решила представить нас повторно, видимо, зная мою забывчивость и не желая, чтобы я оконфузился, вынужденный переспрашивать ваше имя. Карнеилла, благодарю вас за вашу заботу и такт, но как это ни удивительно, я прекрасно помню и вас, мадам, и вашу дочь, и день, когда состоялось наше знакомство.
Произнося последнюю фразу, лорд Палмсбери имел в виду, что прекрасно помнит день своей свадьбы, когда Амелия наконец-то стала его женой. Однако, судя по мгновенно изменившемуся выражению лица мадам, она предпочла понять это злополучное высказывание иначе. Если до этого женщина напоминала ворону, то теперь стала походить на гончую, взявшую след.
- Ах! Каждой женщине приятно узнать, что встреча с ней оставила след в памяти и душе мужчины! – произнесла она голосом, который уместнее звучал бы на плацу. – Мне же это приятно вдвойне, поскольку я еще и любящая мать, и поэтому счастлива за дочь, которая сумела произвести на вас такое неизгладимое впечатление! Эжени, девочка моя, ты зря смущалась и уверяла меня, будто лорд Палмсбери не узнает нас и не будет рад продолжению знакомства с нами. Я всегда говорила тебе, что ты слишком застенчива. Да, ты не блистаешь красотой, но настоящий джентльмен оценит твою скромность, прекрасные манеры, покладистый нрав.
По мере того, как мадам произносила свою пламенную речь, лицо её дочери стремительно меняло расцветку со свекольной на белую с прозеленью и с белой на пепельно-серую. Лорд Палмсбери завороженно наблюдал за игрой красок и поэтому не сразу понял, о чем на весь парк вещает громкоголосая дама, а когда осознал, то ему резко стало не до открывшейся его взору феерии цвета.
- Лорд Палмсбери настоящий джентльмен! Возможно, он не сразу осознал, насколько ты лучше, чем все эти вертихвостки, которые только и думают, что о танцах да песенках. Однако я рада, что это все-таки произошло! Ты выделяешься на фоне этих пустышек, вечно щебечущих о тех вещах, в которых они ничего не понимают. Политика, финансы – разве это темы для обсуждения в дамском кругу? А это новомодное увлечение магией! Где это видано, чтобы леди занимались фокусами, как жалкий фигляр в цирке? Видит бог, Амелия была доброй девочкой, но воспитание у нее было сомнительное. Возможно, если бы родители не забивали её бедную головку всякими глупостями, а побольше времени уделяли развитию таких добродетелей, как скромность, уважение к мужу и покорность, то её судьба не закончилась бы столь печально. Нет, моя девочка совсем не такова. Она гораздо серьезнее, и я осмелюсь предположить, что она гораздо больше подойдет на роль супруги такого блестящего дипломата, как вы!
На этом ее речь оборвалась. То ли потому, что она осознала, что сказала лишнее, то ли потому, что высказала все, что собиралась, и хотела предоставить возможность собеседнику согласиться с ней. И глядя в ее победно сверкающие глазки, лорд Палмсбери понимал, что второй вариант выглядит правдоподобнее. Он никогда не поднимал руки на женщину, подобная мысль никогда даже мельком не посещала его голову, однако в залитом солнечным светом парке он впервые в жизни ощутил такую ярость, что лишь огромным напряжением воли ему удавалось заставить себя не двигаться с места. Желваки его вздулись, костяшки судорожно стиснутых пальцев побелели. Он разрывался между желанием от всей души макнуть миссис Бадауд лицом в фонтан или надавать оплеух этой идиотке, дабы привести ее в чувство. Оценить, как долго продолжалась возникшая в безумном монологе пауза, было затруднительно, казалось, время замерло.
Внезапно вязкую, давящую на уши тишину разорвал свист. Что-то ледяное пронеслось возле уха лорда Палмсбери и врезалось в его собеседницу. Здоровье ее не пострадало, а вот внешний вид и чувство собственного достоинства понесли значительные потери. Широкие поля ее шляпы безжизненно поникли, цветы, ранее горделиво красующиеся на тулье этого замечательного сооружения, скукожились и лежали неряшливыми кучками на земле у ног, макияж выглядел так, будто кто-то взял мокрую тряпку и повозюкал ею по лицу, причудливым образом смешивая белила, помаду и краску для ресниц и бровей.
Лорд Палмсбери обернулся и встретился взглядом с дочерью, которая выглядела такой же ошарашенной, как и он сам.
Именно в тот солнечный день, в парке, полном прогуливающихся дам и их кавалеров, маленьких детей с няньками и судачащих обо всех старушек, треснула корка равнодушия, которой окружила себя Сели, и проявился ее магический дар, унаследованный от матери. Лорд Палмсбери наскоро простился с Эжени и ее матерью, стараясь быть как можно менее вежливым с последней, и, судя по ее реакции на все последующие случайные встречи, ему это с блеском удалось.
Сказать, что именно в этот день разрешились все проблемы девочки и отношения между ней и отцом наладились, было бы безусловным преувеличением, но не подлежит сомнению тот факт, что именно это происшествие в парке стало началом их долгого пути друг к другу. В тот вечер они впервые поговорили по-настоящему, вспоминали Амелию, обсуждали утреннюю встречу, смеялись и плакали, не стыдясь и не пряча друг от друга своих чувств.
На следующий день лорд Палмсбери нанял для девочки одного из лучших преподавателей магии. И дни побежали с бешеной скоростью.
Работы внезапно стало на порядок больше, обстановка в Кленции неимоверно обострилась. Даже воздух в столице казался наэлектризованным, и чудилось, что любое резкое движение могло вызывать сноп искр. Вся знать королевства во главе с правящей верхушкой тщательно пыталась показать, что в стране нет никаких проблем, что все идет как обычно. Балы, званые вечера, светские рауты следовали непрерывной чередой, каждый последующий превосходил по размаху и блеску все предыдущие. Это было время, когда за игорным столом с легкостью терялись и приобретались целые состояния, время рискованного флирта, время, когда каждый старался прожить день как последний. Дуэли, романы, интриги – это натужное веселье продолжалось несколько лет.
Развязка была стремительной, внезапной и кровавой. На престол страны, славящейся своими поэтами, художниками, музыкантами, взошел Инсенс II, принеся с собой ненависть, террор, безумие и войну. Добившись короны путем убийств, предательства и подкупа, он всю жизнь боялся так же потерять ее, поэтому с первых же дней воцарения всеми правдами и неправдами избавлялся от претендентов на трон. За время его правления были убиты практически все, в ком была хоть капля королевской крови. Посол Ритании был отозван из Кленции до начала переворота, поэтому лорд Палмсбери успел вернуться с дочерью на родину до начала кровавых репрессий.
Воспоминания вихрем кружились в голове лорда Палмсбери. «Возможно, выбор невесты для принца Огэста обусловлен не тем, что кандидатка из Вабрии была предпочтительнее, а тем, что после почти десяти лет правления Инсенса II в Кленции просто-напросто не осталось ни одной мало-мальски подходящей по возрасту девицы королевских кровей», - грустно усмехнулся он.
После первого, но далеко не единственного, визита лорда Палмсбери прошло уже больше двух месяцев и ровно полтора месяца с тех пор, как леди Анна получила письмо, в котором сообщалось, что срочность его миссии не позволяет ему привезти дочь в дом тетки лично, однако девочка уже в пути и в ближайшее время прибудет в Динтон-хаус.
За это время по приказанию домоправительницы миссис Нитнэс прислуга успела двадцать раз вытереть пыль в комнате, которую отвели мисс Селии, двенадцать раз вымыть пол там же, восемь раз проветрить простыни и трижды полностью сменить постельное белье на кровати, стоящей все в той же комнатке. Лизи и Кити пять раз приносили собственноручно составленные букеты, чтобы установить их на туалетный столик в спальне, которая все никак не могла дождаться хозяйку. Когда очередная
Лорд Палмсбери тяжело переживал потерю жены. Сели тоже скучала по маме. Еще долгие месяцы она ждала ее возвращения, готовила какие-то подарки, рисунки, старалась вести себя хорошо. Ей казалось, что если она будет послушной и доброй девочкой, то мама вернется. Она часами с тоской смотрела на дорогу, ведущую к усадьбе. Вздрагивала и замирала, широко распахнув свои глазищи и насторожив ушки, каждый раз, когда раздавался шум подъезжающего экипажа. А когда раз за разом, вопреки всем ее надеждам, это оказывался кто-то другой, а не та, возвращения которой она так ждала, ее взгляд тускнел, а плечики сутулились. Видеть все это было для отца невыносимо. В такие моменты ему казалось, что он вновь и вновь переживает расставание с Амелией. Единственное, что приносило ему хоть какое-то утешение, это то, что девочка практически ничего не помнила о самой трагедии. Она осталась такой же любопытной и бесстрашной, какой была до того. Собаки, как, впрочем, и другие животные, не внушали ей ужаса, пруд остался любимым местом для прогулок, не навевая никаких грустных воспоминаний. Все эти переживания достались на долю отца, сердце которого замирало всякий раз, когда Сели чесала за ухом пса, вот уже без малого десять лет живущего у них на конюшне, или со смехом бросала палочки и камешки в пруд, радуясь особо удачным броскам.
Когда пришло время покидать усадьбу, лорд Палмсбери расставался с этими местами, да, пожалуй, и с самой Ританией с чувством, близким к облегчению, слишком много боли пережил он здесь. Сели, наоборот, до последнего сопротивлялась отъезду. Она прятала вещи, которые должны были упаковать в дорогу, пряталась сама, пыталась притворяться больной, но в конце концов, несмотря ни на что, они отбыли в дорогу точно в назначенное время. Большую часть пути девочка просидела в карете, уставившись тяжелым, неподвижным, совсем не детским взглядом в окно на уныло проплывающий мимо пейзаж, не отличающийся разнообразием и красками. Она не поддерживала разговора, когда отец или новая, нанятая пару месяцев назад няня задавали ей вопросы, на которые не удавалось отмолчаться, отвечала на них односложно. Отец утешал себя надеждой, что все образуется, когда они приедут на новое место, но девочка находилась в таком состоянии еще не один месяц.
Жизнь в Кленции била ключом, до восхождения на престол Инсенса II оставалось три года. Значение слов террор, донос, арест в стране, конечно, знали, но использовались они по большей части только в исторических романах. Столичное общество было занято пусканием пыли в глаза друг другу, сплетнями, интригами и интрижками самого разного уровня.
Дел у лорда Палмсбери было немало, тем не менее он старался как можно больше свободного времени посвящать дочери. Сели никогда не упрекала его, когда он проводил вечера вне дома, однако она никогда и не высказывала радости, когда он оставался дома. Она оставалась такой же молчаливой и потухшей, какой была во время отъезда из Ритании.
Ей шел уже седьмой год, место няни заняла гувернантка. Малышка исправно учила уроки, но не проявляла интереса ни к одному предмету. Казалось, её вообще ничто не интересует. Отец пытался поговорить с ней, как-то расшевелить ее, но у него не хватало то ли опыта, то ли решимости. Каждый раз, начиная разговор и сталкиваясь с ее тяжелым равнодушным взглядом, он осекался и переводил разговор на такие пустяки, как погода, книги, игрушки, уроки.
Как это ни странно, вытащить девочку из раковины равнодушия помог один малоприятный инцидент.
Выдалось свободное солнечное утро, и лорд Палмсбери отправился с дочерью на прогулку в парк. Он управлял фаэтоном, коротко приветствовал раскланивающихся с ним знакомых и рассказывал о том, как провел вчерашний день и какие у него планы на день сегодняшний, а она сидела рядом, отрешенно уставившись прямо перед собой, и, возможно, даже что-то из его слов слышала. За последнее время отец уже успел привыкнуть к таким односторонним беседам.
- Дражайший кузен! – выкрикнула высокая сухопарая дама в шляпке, которая количеством цветочков, водруженных на нее, могла потягаться с центральной клумбой парка.
Дама помахала затянутой в перчатку рукой и, чтобы не оставалось дальнейших сомнений, к кому она обращает свой призыв, уточнила:
- Лорд Палмсбери!
Притормозив возле дамы, лорд Палмсбери приподнял цилиндр в знак приветствия и левую бровь в знак удивления.
- Лорд Палмсбери! Простите, что так по-свойски вас окликнула! Меня может извинить лишь внезапная радость нашей встречи! Так приятно столкнуться с родственником в этой толпе чужих людей! – фразы, выражающие радость, испытанную дамой, были произнесены резким громким голосом и абсолютно безразличным тоном.
- Да, неожиданные встречи зачастую приносят много радости, - усмехнувшись, согласился джентльмен, лихорадочно пытаясь вспомнить, где он мог видеть это лицо и слышать этот каркающий голос.
- Ваша милость, позвольте представить вам мою дочь! – тем временем продолжала дама. – Эжени, детка! Перед тобой лорд Палмсбери! Я позволила себе некоторую вольность, приписав нам родственные связи, на самом деле его покойная супруга доводилась мне кузиной.
При этих словах лорд Палмсбери с удивлением заметил молодую женщину, которая стояла всего в двух шагах от матери и изо всех сил пыталась слиться с окружающим пейзажем.
Если старшая дама внешним видом и манерами больше всего напоминала ворону, то младшая походила на воробышка. Невысокая, взъерошенная и настороженная, казалось, стоит топнуть ногой или громко кашлянуть, и она сорвется с места. Увидев обеих, он наконец-то вспомнил, где встречал эту птичью парочку. На собственной свадьбе. Дама с цветочной клумбой на голове в очередной раз несколько покривила душой, между ней и Амелией безусловно было какое-то родство, но кузинами они не считались. Дама приходилась жене то ли троюродной бабушкой, то ли четырехюродной теткой. Звали ее Карнеилла Бадауд, была она довольно неприятной особой и вдовой баронета. Близкого знакомства с ней не поддерживали, но, помня о родстве и из сочувствия к ее дочери, девушке невзрачной, но доброй и милой в общении, время от времени приглашали на особенно многолюдные приемы.
Дама была одержима идеей выгодно пристроить дочь, для чего вцеплялась в любого подходящего, на ее взгляд, кавалера, оказавшегося по глупости или по неосторожности на расстоянии вытянутой руки от неё, и пыталась всеми правдами и неправдами добиться от него приглашения на танец или другого знака внимания по отношению к своей дочери. По искреннему убеждению окружающих, у Эжени было бы гораздо больше шансов сделать приличную партию, не старайся ее матушка так ей в этом помочь. Быстро прикинув в уме, что с последней встречи прошло лет семь, а значит, девушка уже перешагнула двадцатипятилетний рубеж и теперь официально считается старой девой и синим чулком, лорд Палмсбери невольно ужаснулся, представив, насколько возросли усилия, прилагаемые мамашей к поиску достойного зятя, и от всей души посочувствовал Эжени. Он тепло улыбнулся девушке и сказал:
- Добрый день, мадемуазель. Ваша матушка решила представить нас повторно, видимо, зная мою забывчивость и не желая, чтобы я оконфузился, вынужденный переспрашивать ваше имя. Карнеилла, благодарю вас за вашу заботу и такт, но как это ни удивительно, я прекрасно помню и вас, мадам, и вашу дочь, и день, когда состоялось наше знакомство.
Произнося последнюю фразу, лорд Палмсбери имел в виду, что прекрасно помнит день своей свадьбы, когда Амелия наконец-то стала его женой. Однако, судя по мгновенно изменившемуся выражению лица мадам, она предпочла понять это злополучное высказывание иначе. Если до этого женщина напоминала ворону, то теперь стала походить на гончую, взявшую след.
- Ах! Каждой женщине приятно узнать, что встреча с ней оставила след в памяти и душе мужчины! – произнесла она голосом, который уместнее звучал бы на плацу. – Мне же это приятно вдвойне, поскольку я еще и любящая мать, и поэтому счастлива за дочь, которая сумела произвести на вас такое неизгладимое впечатление! Эжени, девочка моя, ты зря смущалась и уверяла меня, будто лорд Палмсбери не узнает нас и не будет рад продолжению знакомства с нами. Я всегда говорила тебе, что ты слишком застенчива. Да, ты не блистаешь красотой, но настоящий джентльмен оценит твою скромность, прекрасные манеры, покладистый нрав.
По мере того, как мадам произносила свою пламенную речь, лицо её дочери стремительно меняло расцветку со свекольной на белую с прозеленью и с белой на пепельно-серую. Лорд Палмсбери завороженно наблюдал за игрой красок и поэтому не сразу понял, о чем на весь парк вещает громкоголосая дама, а когда осознал, то ему резко стало не до открывшейся его взору феерии цвета.
- Лорд Палмсбери настоящий джентльмен! Возможно, он не сразу осознал, насколько ты лучше, чем все эти вертихвостки, которые только и думают, что о танцах да песенках. Однако я рада, что это все-таки произошло! Ты выделяешься на фоне этих пустышек, вечно щебечущих о тех вещах, в которых они ничего не понимают. Политика, финансы – разве это темы для обсуждения в дамском кругу? А это новомодное увлечение магией! Где это видано, чтобы леди занимались фокусами, как жалкий фигляр в цирке? Видит бог, Амелия была доброй девочкой, но воспитание у нее было сомнительное. Возможно, если бы родители не забивали её бедную головку всякими глупостями, а побольше времени уделяли развитию таких добродетелей, как скромность, уважение к мужу и покорность, то её судьба не закончилась бы столь печально. Нет, моя девочка совсем не такова. Она гораздо серьезнее, и я осмелюсь предположить, что она гораздо больше подойдет на роль супруги такого блестящего дипломата, как вы!
На этом ее речь оборвалась. То ли потому, что она осознала, что сказала лишнее, то ли потому, что высказала все, что собиралась, и хотела предоставить возможность собеседнику согласиться с ней. И глядя в ее победно сверкающие глазки, лорд Палмсбери понимал, что второй вариант выглядит правдоподобнее. Он никогда не поднимал руки на женщину, подобная мысль никогда даже мельком не посещала его голову, однако в залитом солнечным светом парке он впервые в жизни ощутил такую ярость, что лишь огромным напряжением воли ему удавалось заставить себя не двигаться с места. Желваки его вздулись, костяшки судорожно стиснутых пальцев побелели. Он разрывался между желанием от всей души макнуть миссис Бадауд лицом в фонтан или надавать оплеух этой идиотке, дабы привести ее в чувство. Оценить, как долго продолжалась возникшая в безумном монологе пауза, было затруднительно, казалось, время замерло.
Внезапно вязкую, давящую на уши тишину разорвал свист. Что-то ледяное пронеслось возле уха лорда Палмсбери и врезалось в его собеседницу. Здоровье ее не пострадало, а вот внешний вид и чувство собственного достоинства понесли значительные потери. Широкие поля ее шляпы безжизненно поникли, цветы, ранее горделиво красующиеся на тулье этого замечательного сооружения, скукожились и лежали неряшливыми кучками на земле у ног, макияж выглядел так, будто кто-то взял мокрую тряпку и повозюкал ею по лицу, причудливым образом смешивая белила, помаду и краску для ресниц и бровей.
Лорд Палмсбери обернулся и встретился взглядом с дочерью, которая выглядела такой же ошарашенной, как и он сам.
Именно в тот солнечный день, в парке, полном прогуливающихся дам и их кавалеров, маленьких детей с няньками и судачащих обо всех старушек, треснула корка равнодушия, которой окружила себя Сели, и проявился ее магический дар, унаследованный от матери. Лорд Палмсбери наскоро простился с Эжени и ее матерью, стараясь быть как можно менее вежливым с последней, и, судя по ее реакции на все последующие случайные встречи, ему это с блеском удалось.
Сказать, что именно в этот день разрешились все проблемы девочки и отношения между ней и отцом наладились, было бы безусловным преувеличением, но не подлежит сомнению тот факт, что именно это происшествие в парке стало началом их долгого пути друг к другу. В тот вечер они впервые поговорили по-настоящему, вспоминали Амелию, обсуждали утреннюю встречу, смеялись и плакали, не стыдясь и не пряча друг от друга своих чувств.
На следующий день лорд Палмсбери нанял для девочки одного из лучших преподавателей магии. И дни побежали с бешеной скоростью.
Работы внезапно стало на порядок больше, обстановка в Кленции неимоверно обострилась. Даже воздух в столице казался наэлектризованным, и чудилось, что любое резкое движение могло вызывать сноп искр. Вся знать королевства во главе с правящей верхушкой тщательно пыталась показать, что в стране нет никаких проблем, что все идет как обычно. Балы, званые вечера, светские рауты следовали непрерывной чередой, каждый последующий превосходил по размаху и блеску все предыдущие. Это было время, когда за игорным столом с легкостью терялись и приобретались целые состояния, время рискованного флирта, время, когда каждый старался прожить день как последний. Дуэли, романы, интриги – это натужное веселье продолжалось несколько лет.
Развязка была стремительной, внезапной и кровавой. На престол страны, славящейся своими поэтами, художниками, музыкантами, взошел Инсенс II, принеся с собой ненависть, террор, безумие и войну. Добившись короны путем убийств, предательства и подкупа, он всю жизнь боялся так же потерять ее, поэтому с первых же дней воцарения всеми правдами и неправдами избавлялся от претендентов на трон. За время его правления были убиты практически все, в ком была хоть капля королевской крови. Посол Ритании был отозван из Кленции до начала переворота, поэтому лорд Палмсбери успел вернуться с дочерью на родину до начала кровавых репрессий.
Воспоминания вихрем кружились в голове лорда Палмсбери. «Возможно, выбор невесты для принца Огэста обусловлен не тем, что кандидатка из Вабрии была предпочтительнее, а тем, что после почти десяти лет правления Инсенса II в Кленции просто-напросто не осталось ни одной мало-мальски подходящей по возрасту девицы королевских кровей», - грустно усмехнулся он.
Глава 3
После первого, но далеко не единственного, визита лорда Палмсбери прошло уже больше двух месяцев и ровно полтора месяца с тех пор, как леди Анна получила письмо, в котором сообщалось, что срочность его миссии не позволяет ему привезти дочь в дом тетки лично, однако девочка уже в пути и в ближайшее время прибудет в Динтон-хаус.
За это время по приказанию домоправительницы миссис Нитнэс прислуга успела двадцать раз вытереть пыль в комнате, которую отвели мисс Селии, двенадцать раз вымыть пол там же, восемь раз проветрить простыни и трижды полностью сменить постельное белье на кровати, стоящей все в той же комнатке. Лизи и Кити пять раз приносили собственноручно составленные букеты, чтобы установить их на туалетный столик в спальне, которая все никак не могла дождаться хозяйку. Когда очередная
