Все торжества обставлялись с достаточным размахом, но чрезвычайно просто. Никаких ритуальных танцев, показательного подпиливания зубов или вспарывания запястий. Все чинно, строго, благородно, местами привычно.
Утро началось с подписания пачки бумаг, в числе которых было и отречение принцессы от престола Вабрии. Да, она не входила в первую десятку претендентов, но тем не менее кое-какие права у неё имелись. Теперь же Гердта могла забыть о престоле родного государства окончательно, даже если по каким-то причинам брак с Огэстом так и не состоится или расторгнется. На родину она могла вернуться только в качестве гостьи.
Далее по плану было венчание. Для проведения церемонии прибыл один из двенадцати кардиналов, сухонький старичок, вместо волос на его гладкой коричневой голове красовались два клочка белого пуха возле ушей. Небесно-голубые глаза его взирали на мир с воистину детским любопытством и непосредственностью. Тем неожиданней было для собеседников обнаружить, что он обладает густым, сочным басом.
- В богоугодном деле участвуешь, чадо! - гудел он. - Способствуешь укреплению мира и благоденствия…
Лорд Палмсбери кивал с самой благочестивой миной, которую смог изобразить на своём породистом лице. А сам любовался убранством храма изнутри. Хотя убранство - это не вполне то слово, но иное просто отказывалось приходить на ум.
Здание было старым, насчитывало более шести веков, но от него не веяло древностью, а уж тем более дряхлостью. Сферический купол накрывал центральное и самое просторное сооружение, выполненное в виде многогранника. Именно сюда приходили прихожане для молитв, именно здесь проводились службы и церемонии. К граням центральной части примыкали башенки, которые соединялись меду собой крытыми галереями. В башнях и галереях располагались служебные помещения. Но уникальность храма заключалась не в количестве башенок и даже не в его почтенном возрасте. Витражи в куполе и сложнейшая система линз и зеркал - вот что делало его местом паломничества.
Внутреннее убранство храмов в большей степени зависело от исторически сложившихся в конкретной области представлений о красоте и от архитектурных и финансовых возможностей тех, на чьи сбережения это храм возводился.
Ни в одном из тех храмов, где до этих дней довелось побывать лорду Палмсбери, у него не возникало такого сильного ощущения, что он любим. Ни в Ритании где, устремляющие свои остроконечные шпили высоко в небеса мрачноватые каменные здания украшались барельефами и статуями, на ликах которых читалось холодноватое снисхождение к грехам входящих. Ни в Лоссии, которая в буквальном смысле пестрела расписными луковками церквей, сияя позолотой и радуя глаз яркими красками. С её иконами со всепрощающими ликами, которые бывало что писались и на холстах, но чаще всего на деревянных шпалерах в обрамлении всё того же золота и самоцветов. Ни в Кленции с её арками, колоннами и фресками. Ни в других городах Вабрии, где преобладали приземистые строения с мозаичными стенами и потолками, основательные и надежные, как и жители этой достойной страны.
Нигде любовь всевышнего не ощущалась так остро, как в этом храме Триединого с ровными абсолютно белыми стенами, на которых вот уже которую сотню лет солнечный свет, проходя сквозь витражи и линзы, отражаясь от зеркал, ежедневно рисовал движущиеся фигуры Господа и святых. Собор был воистину уникальным не только в пределах страны, но и на всём континенте, и далеко за его пределами. Фигуры проявлялись на стенах с первыми лучами солнца и плавно скрывались в облаках в течение нескольких мгновений после его захода. Нельзя сказать, что днем изображения совершали какие-то сложные действия, перемещались по стенам, менялись местами или что-то подобное. Но время от времени лик кого-либо из святых или даже самого Триединого озарялся улыбкой или рука вскидывалась в благословляющем жесте.
"Даже если посещение этого храма останется единственным хорошим событием за всю поездку, то эти месяцы прошли не зря,"- подумалось лорду, завороженно наблюдающему, как Триединый склонил голову, выражая внимание и участие.
- Сколько лет прошло после первого посещения сего храма Божия, а до сих пор впечатляет! - доверительно понизив голос, признался его высокопреосвященство. - Ты, чадо, загляни сюда, когда не будет тут толпы, светского зрелища страждущей…
Храм был небольшой, а желающих полюбоваться на свадьбу принцессы - много. Поэтому внутрь смогли попасть только счастливые обладатели приглашений, остальные занимали места на улице, располагаясь согласно рангам и собственной смекалке.
Но и так храм был забит настолько плотно, что путь невесты от дверей к алтарю получился раза в два уже, чем это было принято. В двух местах людской коридор пересекали гирлянды из живых цветов - пороги, деля его на три равные части.
Традиция делить "дорогу в жены" была местная, достаточно древняя. Кто попроще или те, кто торопится с церемонией, обходились веревочными порогами, остальные действовали сообразно своему достатку и фантазии. Первый порог оформлялся за счёт родни невесты, второй брал на себя жених. Чаще всего всё ложилось на плечи распорядителя, если брачующиеся могли себе его позволить, он договаривался с мастером, тот оформлял пороги в едином стиле, а семьи с одной и с другой стороны просто оплачивали, не слишком вдаваясь в подробности. Поговаривали, что один купец в Глине, беря в жены аристократку из обнищавшей семьи, заказал свой порог в виде золотой цепи толщиной в руку.
Что чувствовала невеста, перешагивая вначале скромную атласную ленту, а затем этот зловещий символ, умалчивалось, но вот что расточительство это было неимоверное, обсуждалось на каждом шагу.
Забирать пороги не принято. После церемонии их делили на куски и раздавали, а если называть вещи своими именами, то продавали в качестве оберегов. Деятельность эта приносила немалый доход церкви и была поставлена на широкую ногу. Ценность каждого кусочка была связана со множеством примет, начиная с возраста брачующихся, с тем, как прошла церемония, сколько детей родилось в браке, был ли брак счастливым, и заканчивая возрастом смерти каждого из супругов. Потому на каждой церемонии присутствовал специальный служка, который точно стенографировал всё происходящее, затем записи расшифровывались, заносились в специальную карточку вместе с данными о женихе и невесте и пополнялись в течение жизни последних.
Пороги раздавались прихожанам кусками длиною не менее ладони и не более локтя, после соответствующего пожертвования в церковную казну. Чем щедрее пожертвование, тем длиннее кусок и тем точнее он подходил под описание нуждающегося. За особо щедрое пожертвование требуемое могли искать, не только в том храме, куда обратился человек, но и по всей стране, обмен оберегами был давно налажен. Конечно, немало было простых веревочных порогов, карты на которые пестрели прочерками, такие раздавались практически бесплатно, каждый, кто бросал в корзину для пожертвований мелкую монетку, да и то строго за этим никто не следил, мог взять себе локоть.
В связи с этим было удивительно наблюдать косы из живых цветов на свадьбе у принцессы. Жених по доверенности не представлял, да и не слишком старался, как их потом будут делить и хранить, а вот каким образом невеста столь малого роста в свадебном платье будет дважды перешагивать цветочные валы, когда высота каждого доходила до колена ему, обладателю достаточно длинных ног, хотелось бы представить. Попытки вообразить эти моменты добавляли нервозности и без того взвинченному лорду.
Гердта вряд ли убьётся, преодолевая эти препятствия, а вот оконфузиться могла практически со стопроцентной гарантией. А этого не хотелось страшно. В конце концов, она вступала сегодня в члены королевской семьи Ритании.
Когда в дверях церкви показалась невеста, опирающаяся на руку отца, вопросом о преодолении порогов задались даже те, кто до этого ни о чем подобном не задумывался. Притихли даже куры на насесте, то есть фрейлины на скамеечке.
Наряд невесты состоял из нижнего белого платья с узкими золотыми полосами национального орнамента по подолу и по краю широких манжет, плотно охватывающих руки от локтя до запястья. Поверх легкого шелка сверкало платье-чехол сплошного золотого шитья, больше похожее на кольчугу. Даже на столь большом расстоянии верхнее платье смотрелось жестким и тяжелым, но принцесса шла с расправленными плечами, глядя четко перед собой. Волосы Гердты, заплетенные в косу и уложенные высокой короной вокруг головы, добавляли ей пару дюймов росту и визуально вытягивали круглое лицо. Менее всего она в эти минуты напоминала нежное воздушное создание из сказки, но и на расплывшегося жизнерадостного поросенка также не походила. На ум приходили смутные ассоциации по поводу военного парада.
Вошедшие замерли на несколько мгновений, отец шевельнул губами, видимо, о чём-то предупреждая дочь, та в ответ мотнула головой и продолжила свой "путь в жены". По мере приближения Гердты к первому цветочному валу тишина, окутывающая храм, становилась всё плотнее.
Гердта подошла вплотную к порогу, оказалось, что верхушки цветов доходят ей до середины бедра, примерно там же заканчивается и кольчуга, вернее верхнее платье. Приглашенные буквально забыли, как дышать. Шипение, раздавшееся из уст старенького кардинала, менее всего напоминало благодарственное обращение к богу. Принцесса, не останавливаясь, достаточно быстро подняла согнутую в колене ногу, затем резко выпрямила ее, юбки взметнулись, но как-то очень организованно и целеустремленно, ни стоящие живым коридором гости, ни лорд Палмсбери, ни кардинал не увидели ничего недозволенного. Нога опустилась так же стремительно. Перед тысячей заинтересованных взглядов не мелькнул даже носок свадебной туфельки. Принцесса оттолкнулась от руки поддерживающего её отца, перенесла вес, взбрыкнула и каким-то невообразимым пируэтом, через сторону подтянула к себе остававшуюся за порогом ногу. Всё было проделано далеко не изящно, но так быстро и четко, что ассоциации с военным парадом стали ещё более яркими.
Первая треть пути до алтаря была пройдена. Появившаяся в первом пороге брешь и россыпь нежно-розовых лепестков и ярко-зеленых листьев на дорожке отмечали то место, по которому прошла принцесса.
В Вабрии во время венчания не задавалось вопросов о том, добровольно ли принято решение о браке, знает ли кто-то из присутствующих что-то, что может помешать заключению союза. Для этого существовал этот центральный отрезок пути до алтаря. Если невеста останавливалась за родительским порогом, не пересекая порога жениха, это означало, что её принуждают к нежеланному браку. Если кто-то из присутствующих на свадьбе знал о причинах, по которым она не может состояться, он мог сообщить об этом именно в те минуты, когда невеста преодолевала путь между порогами. И наконец, жених подтверждал, что вступает в союз добровольно, идя от алтаря навстречу будущей супруге, чтобы подать той руку у второго порога. Лорд Палмсбери, завороженный гимнастическим этюдом, чуть не пропустил тот момент, когда должен был выступить навстречу принцессе, но легкое покашливание кардинала привело его в чувство.
К препятствию они подошли одновременно. Всё было бы гораздо проще, если бы здесь и сейчас он был женихом не по доверенности, а на самом деле. Жених вправе подать руку ладонью вверх, он может даже крепко сжать руку невесты и, предел мечтаний, легко придержать ее за талию в то время, когда она переступает порог. Мечты! Всё, что было дозволено лорду Палмсбери, это предоставить свой локоть. И он стоял, несколько нелепо оттопырив согнутую руку, чтобы опора находилась на комфортной для невесты высоте, и всем сердцем надеялся, что та сможет дважды повторить подвиг по взятию ароматной бело-розовой высоты.
Гердта не подвела! Вздох, шаг, и лорд Палмсбери ощущает на своей руке далеко не малый вес её высочества. Второй барьер был пройден даже чище первого! Чашечки цветков качнулись, и на дорожку упала лишь горсточка лепестков. Румянец на лице, слегка сбившееся дыхание и мелкие бисеринки над верхней губой выдавали, что путь дался принцессе нелегко, но спина её, как и прежде, осталась прямой, как струна. Хотя, возможно, последнее являлось заслугой кольчуги, а не характера принцессы. Верхнее платье свадебного наряда было так густо расшито золотом, что по жесткости мало чем уступало кирасе, и не будь у него по бокам двух разрезов до талии, принцесса вряд ли смогла бы так высоко вскинуть ногу.
Далее церемония пошла своим чередом, никаких волнующих или неловких ситуаций более не возникало. Невеста держалась стойко, говорила мало, пила умеренно, ела аккуратно. Согласно обычаю своей родины она дважды меняла туалет. Первый раз перед праздничным пиром. Второй наряд был точной копией первого, за тем исключением, что на смену золотому цвету пришёл серебряный.
То, с каким достоинством принцесса носила весь день всю эту негнущуюся тяжесть, вызывало уважение. Присмирели даже фрейлины, и пусть и без особого энтузиазма, зато старательно выполняли свои обязанности.
Этот крайне утомительный день подходил к концу, впереди оставался последний акт фарса под названием свадьба по доверенности - первая брачная ночь. Вернее, групповое ночное бдение в замкнутом пространстве. Ещё одна дань традициям. Бессмысленная и беспощадная.
Сюрпризом для доверенного жениха предстоящее действо не стало, всё согласно протоколу, с которым он был ознакомлен ещё до отъезда.
Гердту переодели в третий раз. Фасон и у последнего свадебного наряда остался прежним. Цвета на этот раз - белый и красный. В целом наряд выглядел более мягким и комфортным, поскольку материал верхнего платья был расшит не столь густо, хотя кое-где в шитье и мелькали рубины. Точно такие же камни сверкали и в серьгах её высочества. Прическа оставалась неизменной с утра. Ни одного украшения в волосах, только толстенная черная коса, уложенная на голове короной.
Как только все участвующие в последнем акте собрались в выбранном для этих целей зале, её высочество милостиво разрешила чувствовать себя свободно и размещаться кому как удобно, выбирая места сообразно своему вкусу и представлению о комфорте. Кардинал и статс-дама тут же заняли два кресла у камина, где и задремали, две фразы и три минуты спустя.
Фрейлины упорхнули в небольшой уютный альков, где вольготно расположились на трех кушетках, стоящих полукругом. Какое-то время оттуда доносилось неразборчивое щебетание и смешки, затем всё стихло. Леди Стилнес с самого начала отбилась от своих товарок, поинтересовавшись у принцессы, не нужна ли той компания, и, получив отрицательный ответ, нашла приют в оконной нише, прислонив висок к стеклу. Сколько бы раз в дальнейшем взгляд лорда Палмсбери ни останавливался на стройной фигурке у окна, поза её оставалась неизменной, а широко распахнутые глаза устремлены в ночь.
Сама Гердта устроилась на небольшом диванчике практически в центре зала. У её ног примостился маленький паж, приписанный к штабу принцессы ещё в Ритании. Лорд Палмсбери грустно усмехнулся, вспоминая, как два дня назад Гердта буквально вырвала мальчонку из рук леди Корке.
Щупленький, взъерошенный, с огромными вечно испуганными глазами, ярко выделяющимися на маленьком смуглом личике, мальчик несколько раз попадался навстречу послу.
Утро началось с подписания пачки бумаг, в числе которых было и отречение принцессы от престола Вабрии. Да, она не входила в первую десятку претендентов, но тем не менее кое-какие права у неё имелись. Теперь же Гердта могла забыть о престоле родного государства окончательно, даже если по каким-то причинам брак с Огэстом так и не состоится или расторгнется. На родину она могла вернуться только в качестве гостьи.
Далее по плану было венчание. Для проведения церемонии прибыл один из двенадцати кардиналов, сухонький старичок, вместо волос на его гладкой коричневой голове красовались два клочка белого пуха возле ушей. Небесно-голубые глаза его взирали на мир с воистину детским любопытством и непосредственностью. Тем неожиданней было для собеседников обнаружить, что он обладает густым, сочным басом.
- В богоугодном деле участвуешь, чадо! - гудел он. - Способствуешь укреплению мира и благоденствия…
Лорд Палмсбери кивал с самой благочестивой миной, которую смог изобразить на своём породистом лице. А сам любовался убранством храма изнутри. Хотя убранство - это не вполне то слово, но иное просто отказывалось приходить на ум.
Здание было старым, насчитывало более шести веков, но от него не веяло древностью, а уж тем более дряхлостью. Сферический купол накрывал центральное и самое просторное сооружение, выполненное в виде многогранника. Именно сюда приходили прихожане для молитв, именно здесь проводились службы и церемонии. К граням центральной части примыкали башенки, которые соединялись меду собой крытыми галереями. В башнях и галереях располагались служебные помещения. Но уникальность храма заключалась не в количестве башенок и даже не в его почтенном возрасте. Витражи в куполе и сложнейшая система линз и зеркал - вот что делало его местом паломничества.
Внутреннее убранство храмов в большей степени зависело от исторически сложившихся в конкретной области представлений о красоте и от архитектурных и финансовых возможностей тех, на чьи сбережения это храм возводился.
Ни в одном из тех храмов, где до этих дней довелось побывать лорду Палмсбери, у него не возникало такого сильного ощущения, что он любим. Ни в Ритании где, устремляющие свои остроконечные шпили высоко в небеса мрачноватые каменные здания украшались барельефами и статуями, на ликах которых читалось холодноватое снисхождение к грехам входящих. Ни в Лоссии, которая в буквальном смысле пестрела расписными луковками церквей, сияя позолотой и радуя глаз яркими красками. С её иконами со всепрощающими ликами, которые бывало что писались и на холстах, но чаще всего на деревянных шпалерах в обрамлении всё того же золота и самоцветов. Ни в Кленции с её арками, колоннами и фресками. Ни в других городах Вабрии, где преобладали приземистые строения с мозаичными стенами и потолками, основательные и надежные, как и жители этой достойной страны.
Нигде любовь всевышнего не ощущалась так остро, как в этом храме Триединого с ровными абсолютно белыми стенами, на которых вот уже которую сотню лет солнечный свет, проходя сквозь витражи и линзы, отражаясь от зеркал, ежедневно рисовал движущиеся фигуры Господа и святых. Собор был воистину уникальным не только в пределах страны, но и на всём континенте, и далеко за его пределами. Фигуры проявлялись на стенах с первыми лучами солнца и плавно скрывались в облаках в течение нескольких мгновений после его захода. Нельзя сказать, что днем изображения совершали какие-то сложные действия, перемещались по стенам, менялись местами или что-то подобное. Но время от времени лик кого-либо из святых или даже самого Триединого озарялся улыбкой или рука вскидывалась в благословляющем жесте.
"Даже если посещение этого храма останется единственным хорошим событием за всю поездку, то эти месяцы прошли не зря,"- подумалось лорду, завороженно наблюдающему, как Триединый склонил голову, выражая внимание и участие.
- Сколько лет прошло после первого посещения сего храма Божия, а до сих пор впечатляет! - доверительно понизив голос, признался его высокопреосвященство. - Ты, чадо, загляни сюда, когда не будет тут толпы, светского зрелища страждущей…
Храм был небольшой, а желающих полюбоваться на свадьбу принцессы - много. Поэтому внутрь смогли попасть только счастливые обладатели приглашений, остальные занимали места на улице, располагаясь согласно рангам и собственной смекалке.
Но и так храм был забит настолько плотно, что путь невесты от дверей к алтарю получился раза в два уже, чем это было принято. В двух местах людской коридор пересекали гирлянды из живых цветов - пороги, деля его на три равные части.
Традиция делить "дорогу в жены" была местная, достаточно древняя. Кто попроще или те, кто торопится с церемонией, обходились веревочными порогами, остальные действовали сообразно своему достатку и фантазии. Первый порог оформлялся за счёт родни невесты, второй брал на себя жених. Чаще всего всё ложилось на плечи распорядителя, если брачующиеся могли себе его позволить, он договаривался с мастером, тот оформлял пороги в едином стиле, а семьи с одной и с другой стороны просто оплачивали, не слишком вдаваясь в подробности. Поговаривали, что один купец в Глине, беря в жены аристократку из обнищавшей семьи, заказал свой порог в виде золотой цепи толщиной в руку.
Что чувствовала невеста, перешагивая вначале скромную атласную ленту, а затем этот зловещий символ, умалчивалось, но вот что расточительство это было неимоверное, обсуждалось на каждом шагу.
Забирать пороги не принято. После церемонии их делили на куски и раздавали, а если называть вещи своими именами, то продавали в качестве оберегов. Деятельность эта приносила немалый доход церкви и была поставлена на широкую ногу. Ценность каждого кусочка была связана со множеством примет, начиная с возраста брачующихся, с тем, как прошла церемония, сколько детей родилось в браке, был ли брак счастливым, и заканчивая возрастом смерти каждого из супругов. Потому на каждой церемонии присутствовал специальный служка, который точно стенографировал всё происходящее, затем записи расшифровывались, заносились в специальную карточку вместе с данными о женихе и невесте и пополнялись в течение жизни последних.
Пороги раздавались прихожанам кусками длиною не менее ладони и не более локтя, после соответствующего пожертвования в церковную казну. Чем щедрее пожертвование, тем длиннее кусок и тем точнее он подходил под описание нуждающегося. За особо щедрое пожертвование требуемое могли искать, не только в том храме, куда обратился человек, но и по всей стране, обмен оберегами был давно налажен. Конечно, немало было простых веревочных порогов, карты на которые пестрели прочерками, такие раздавались практически бесплатно, каждый, кто бросал в корзину для пожертвований мелкую монетку, да и то строго за этим никто не следил, мог взять себе локоть.
В связи с этим было удивительно наблюдать косы из живых цветов на свадьбе у принцессы. Жених по доверенности не представлял, да и не слишком старался, как их потом будут делить и хранить, а вот каким образом невеста столь малого роста в свадебном платье будет дважды перешагивать цветочные валы, когда высота каждого доходила до колена ему, обладателю достаточно длинных ног, хотелось бы представить. Попытки вообразить эти моменты добавляли нервозности и без того взвинченному лорду.
Гердта вряд ли убьётся, преодолевая эти препятствия, а вот оконфузиться могла практически со стопроцентной гарантией. А этого не хотелось страшно. В конце концов, она вступала сегодня в члены королевской семьи Ритании.
Когда в дверях церкви показалась невеста, опирающаяся на руку отца, вопросом о преодолении порогов задались даже те, кто до этого ни о чем подобном не задумывался. Притихли даже куры на насесте, то есть фрейлины на скамеечке.
Наряд невесты состоял из нижнего белого платья с узкими золотыми полосами национального орнамента по подолу и по краю широких манжет, плотно охватывающих руки от локтя до запястья. Поверх легкого шелка сверкало платье-чехол сплошного золотого шитья, больше похожее на кольчугу. Даже на столь большом расстоянии верхнее платье смотрелось жестким и тяжелым, но принцесса шла с расправленными плечами, глядя четко перед собой. Волосы Гердты, заплетенные в косу и уложенные высокой короной вокруг головы, добавляли ей пару дюймов росту и визуально вытягивали круглое лицо. Менее всего она в эти минуты напоминала нежное воздушное создание из сказки, но и на расплывшегося жизнерадостного поросенка также не походила. На ум приходили смутные ассоциации по поводу военного парада.
Вошедшие замерли на несколько мгновений, отец шевельнул губами, видимо, о чём-то предупреждая дочь, та в ответ мотнула головой и продолжила свой "путь в жены". По мере приближения Гердты к первому цветочному валу тишина, окутывающая храм, становилась всё плотнее.
Гердта подошла вплотную к порогу, оказалось, что верхушки цветов доходят ей до середины бедра, примерно там же заканчивается и кольчуга, вернее верхнее платье. Приглашенные буквально забыли, как дышать. Шипение, раздавшееся из уст старенького кардинала, менее всего напоминало благодарственное обращение к богу. Принцесса, не останавливаясь, достаточно быстро подняла согнутую в колене ногу, затем резко выпрямила ее, юбки взметнулись, но как-то очень организованно и целеустремленно, ни стоящие живым коридором гости, ни лорд Палмсбери, ни кардинал не увидели ничего недозволенного. Нога опустилась так же стремительно. Перед тысячей заинтересованных взглядов не мелькнул даже носок свадебной туфельки. Принцесса оттолкнулась от руки поддерживающего её отца, перенесла вес, взбрыкнула и каким-то невообразимым пируэтом, через сторону подтянула к себе остававшуюся за порогом ногу. Всё было проделано далеко не изящно, но так быстро и четко, что ассоциации с военным парадом стали ещё более яркими.
Первая треть пути до алтаря была пройдена. Появившаяся в первом пороге брешь и россыпь нежно-розовых лепестков и ярко-зеленых листьев на дорожке отмечали то место, по которому прошла принцесса.
В Вабрии во время венчания не задавалось вопросов о том, добровольно ли принято решение о браке, знает ли кто-то из присутствующих что-то, что может помешать заключению союза. Для этого существовал этот центральный отрезок пути до алтаря. Если невеста останавливалась за родительским порогом, не пересекая порога жениха, это означало, что её принуждают к нежеланному браку. Если кто-то из присутствующих на свадьбе знал о причинах, по которым она не может состояться, он мог сообщить об этом именно в те минуты, когда невеста преодолевала путь между порогами. И наконец, жених подтверждал, что вступает в союз добровольно, идя от алтаря навстречу будущей супруге, чтобы подать той руку у второго порога. Лорд Палмсбери, завороженный гимнастическим этюдом, чуть не пропустил тот момент, когда должен был выступить навстречу принцессе, но легкое покашливание кардинала привело его в чувство.
К препятствию они подошли одновременно. Всё было бы гораздо проще, если бы здесь и сейчас он был женихом не по доверенности, а на самом деле. Жених вправе подать руку ладонью вверх, он может даже крепко сжать руку невесты и, предел мечтаний, легко придержать ее за талию в то время, когда она переступает порог. Мечты! Всё, что было дозволено лорду Палмсбери, это предоставить свой локоть. И он стоял, несколько нелепо оттопырив согнутую руку, чтобы опора находилась на комфортной для невесты высоте, и всем сердцем надеялся, что та сможет дважды повторить подвиг по взятию ароматной бело-розовой высоты.
Гердта не подвела! Вздох, шаг, и лорд Палмсбери ощущает на своей руке далеко не малый вес её высочества. Второй барьер был пройден даже чище первого! Чашечки цветков качнулись, и на дорожку упала лишь горсточка лепестков. Румянец на лице, слегка сбившееся дыхание и мелкие бисеринки над верхней губой выдавали, что путь дался принцессе нелегко, но спина её, как и прежде, осталась прямой, как струна. Хотя, возможно, последнее являлось заслугой кольчуги, а не характера принцессы. Верхнее платье свадебного наряда было так густо расшито золотом, что по жесткости мало чем уступало кирасе, и не будь у него по бокам двух разрезов до талии, принцесса вряд ли смогла бы так высоко вскинуть ногу.
Далее церемония пошла своим чередом, никаких волнующих или неловких ситуаций более не возникало. Невеста держалась стойко, говорила мало, пила умеренно, ела аккуратно. Согласно обычаю своей родины она дважды меняла туалет. Первый раз перед праздничным пиром. Второй наряд был точной копией первого, за тем исключением, что на смену золотому цвету пришёл серебряный.
То, с каким достоинством принцесса носила весь день всю эту негнущуюся тяжесть, вызывало уважение. Присмирели даже фрейлины, и пусть и без особого энтузиазма, зато старательно выполняли свои обязанности.
Этот крайне утомительный день подходил к концу, впереди оставался последний акт фарса под названием свадьба по доверенности - первая брачная ночь. Вернее, групповое ночное бдение в замкнутом пространстве. Ещё одна дань традициям. Бессмысленная и беспощадная.
Сюрпризом для доверенного жениха предстоящее действо не стало, всё согласно протоколу, с которым он был ознакомлен ещё до отъезда.
Гердту переодели в третий раз. Фасон и у последнего свадебного наряда остался прежним. Цвета на этот раз - белый и красный. В целом наряд выглядел более мягким и комфортным, поскольку материал верхнего платья был расшит не столь густо, хотя кое-где в шитье и мелькали рубины. Точно такие же камни сверкали и в серьгах её высочества. Прическа оставалась неизменной с утра. Ни одного украшения в волосах, только толстенная черная коса, уложенная на голове короной.
Как только все участвующие в последнем акте собрались в выбранном для этих целей зале, её высочество милостиво разрешила чувствовать себя свободно и размещаться кому как удобно, выбирая места сообразно своему вкусу и представлению о комфорте. Кардинал и статс-дама тут же заняли два кресла у камина, где и задремали, две фразы и три минуты спустя.
Фрейлины упорхнули в небольшой уютный альков, где вольготно расположились на трех кушетках, стоящих полукругом. Какое-то время оттуда доносилось неразборчивое щебетание и смешки, затем всё стихло. Леди Стилнес с самого начала отбилась от своих товарок, поинтересовавшись у принцессы, не нужна ли той компания, и, получив отрицательный ответ, нашла приют в оконной нише, прислонив висок к стеклу. Сколько бы раз в дальнейшем взгляд лорда Палмсбери ни останавливался на стройной фигурке у окна, поза её оставалась неизменной, а широко распахнутые глаза устремлены в ночь.
Сама Гердта устроилась на небольшом диванчике практически в центре зала. У её ног примостился маленький паж, приписанный к штабу принцессы ещё в Ритании. Лорд Палмсбери грустно усмехнулся, вспоминая, как два дня назад Гердта буквально вырвала мальчонку из рук леди Корке.
Щупленький, взъерошенный, с огромными вечно испуганными глазами, ярко выделяющимися на маленьком смуглом личике, мальчик несколько раз попадался навстречу послу.
