- Это точно… - протянул я.
Она чмокнула меня в щёку, и поспешила к своей парадной. А я смотрел ей вслед, и думал: «Да уж. Вроде отшила и на хер послала, а вроде как и похвалила, точно подметив мою суть. Элегантно, ничего не скажешь…».
Я не ревновал. Я ей верил. И, что самое главное, доверял…
Что собой представляет типичная современница, стоящая в двух шагах от тридцатилетия, бездетная, незамужняя и никогда там не бывавшая, а также не имевшая жизненных трудностей способных этому воспрепятствовать?
Ну, конечно же, она любит путешествовать, и называет это желанием «мир посмотреть». При этом, что характерно, «мир» ограничивается солнечными странами, чьи берега омываются тёплыми морями и усеяны развитой туристической инфраструктурой. В Зимбабве, видимо, люди не живут, Калимантан – не «мир», а Полинезия и вовсе на карте отсутствует…
Разумеется, что она уже вошла в стадию «ухоженности», и находится на самом раннем её этапе, ограничиваясь редкими, но страстными посещениями спортзала. «Ухоженность» - уникальный бренд современности, и надо признаться, очень успешно раскрученный. Секрет успеха прост – правильный выбор целевой аудитории. Подумать только: каждое третье лицо женского пола обречено уже сейчас! Они очень не хотят и страшно боятся, но упорно стареют, от чего и спасаются спортом, подтягивая обвислости, потом косметологией, избавляясь от серого цвета лица и мешков под глазами, а затем и хирургией, о возможностях которой вы тоже знаете. С целью успешной продажи своих «окорочков с истекающим сроком годности», они усердно «кладут штукатурку на сырые стены». Но мужичка-то, каким бы тупым он ни был (тут я немного лукавлю), не обманешь – при любых раскладах и освещении мы замечаем разницу между тридцати- и двадцатилетними и, как ни странно, предпочитаем последних. Потому что с высоты собственного тридцатничка уже прекрасно видим не оборачиваясь уходящую вдаль молодость. Всё, нет её больше! Адьё! Потому и ценим. А у ровесниц наших десять лет назад ветер свистал в одном месте, они жили для себя и тонули в удовольствиях, даря удовольствие многим. И вот, растратив самое дорогое, накануне превращения своих прелестей в дряблости, они вдруг решают устроиться. Но не тут-то было, милые.
Вероятно, именно отсюда растут ноги всех бабских заявлений о гордых и независимых, успешных и самодостаточных «ухоженных» женщинах бальзаковского возраста. А что им ещё остаётся, уходившимся? Если сам себя не похвалишь…
Непременно, она всегда на связи. У неё много знакомых, которых она почему-то называет друзьями. Её мозг забит великолепными планами и виденьями светлого будущего. Она карьеристка. Она не умеет готовить. Она не знает даты дня взятия Бастилии, фамилии второго космонавта, и путает резидента с диссидентом. Зато у неё «Айфон», сумочка «Фурла» или «Майкл Корс», очки «Рей Бен» и «пандоровский» браслетик. А также загар из солярия, машина из Германии, и множество умных мыслей, из чужих, к сожалению, голов. А ещё…
…А ещё простит меня Всевышний (мир ему), за мои глупые бесконечные влюблённости. Или не простит?..
Третья встреча состоялась не скоро – через три недели. Снова в субботу.
За это время в моей жизни изменилось многое: уйдя из рекламы, я опять стал безработным, побывал в путешествии, впервые перепутал блядей со шлюхами, умудрившись испытать влюблённость в одну из них.
Её жизнь тоже не стояла на месте. Так, например, в ней ничего важного не произошло.
Я хотел повидать её перед отъездом. Жизнь ломалась, закладывая очередной вираж, а я был счастлив и, зная куда уезжаю и с кем, хотел знать от кого. Она отказала. Я рассердился, но не обиделся.
Я звонил ей из Костромы, как и обещал. Ещё с вечера предыдущего дня, отведав вкуснейшего борща в ресторане «Волга», я знал, как пройдёт этот разговор. Звонить не хотелось, но слово пришлось сдержать. Сказать было особо нечего, и разговор шёл на сарказме: «Привет. Как дела? Уже устала? Понимаю, понедельник… Работаешь? На обеде? Это хорошо. А ведёрко «Оливье» с собой носишь, или у вас там столовая?... Как там погода? Пасмурно? Это удивительно – Питер, в октябре… Как выходные прошли, что делала? Не понял: так ничего, или в парке гуляла? Ах, в парке да с подружкой. Надеюсь, он нормальный парень… У нас тоже всё нормально. Кажется, дождь собирается. Гуляем с «подругом». Говорят, хорошо смотримся вместе… Нет, не веселимся. Куда уж там, двум трезвым и одиноким. (Ну не мог же я ей рассказать о событиях двух прошедших вечеров? Всё равно не поверила бы)... Да, очень нравится. Скоро уже вернёмся. Думаю, дня через три-четыре, или через тысячу километров – смотря, что наступит раньше… Ага. Пока…».
Я мечтал о ней в Плёсе. Представлял её, как невесту, в Иваново. В Суздале меня так вообще перемкнуло. И да, она погубила все впечатления от Владимира. Я, как мог, ускорял наше с Игоряном возвращение, хотя это никак не могло ускорить нашей с ней встречи.
Ускорил, и вот мы вернулись. Поздний вечер среды шёл на близость с ночью четверга. Дождь. Болотная сырость северо-запада наполняла прокуренные лёгкие ароматом прелых листьев. Минуя кожу, ночная питерская прохлада щекотала кости. Такой знакомый, такой родной, в свете красных фонарей мой двор казался непривычно маленьким и не дарил главного – радости возвращения. Сидя на сырой скамейке под опавшим клёном, я не решался зайти домой, и дрожащими от холода или от нервов пальцами, набирал сообщение: «Ты не представляешь, как я рад своему возвращению. Когда увидимся?». И получил скупой ответ: «В субботу. Вечером».
Вечером субботы я был в том состоянии, обозначению которого нет слова в русском языке. А во французском есть, но за давностью лет оно мной успешно забыто. Короче говоря, те, кто когда-нибудь был хоть чуточку больше, чем просто влюблён, поймут: это смесь нервозного ожидания с острым желанием оттянуть момент встречи; это тот невроз, который напрягает мышцы пресса; эта предательская сухость во рту и непонимающий взгляд в никуда; волнующий и опасный для не первой встречи тремор рук и глупая мысль: «А я вообще дышать не забываю?»; и всеобъемлющее спокойствие, когда увидишь её…
Как обычно, я ждал её на бульваре. Она, как всегда, появилась внезапно. Правда, на этот раз я был отвлечён болтливым гражданином, по манерам видно, благородных кровей, который неожиданно и несвоевременно попросил закурить.
Она вышла из темноты и, улыбаясь загадочно, изрекла безобразную банальщину:
- Привет.
- Привет, - ответил я.
- Ну, не буду больше задерживать вашего избранника, - сказал гражданин глядя на неё и, не прощаясь со мной, растворился в небытии.
Проводив его взглядом, Катя спросила:
- Куда поедем?
…Ещё в Ярославле у меня созрел план мероприятия. Я вообще всю жизнь что-то планирую, в том числе и саму жизнь. И добился в этом деле огромного успеха – стабильности результата. Да, стабильно, раз за разом, всё идёт не так, как было задумано. А там, в парке Тысячелетия, я сочно представлял себе такую картину.
Кронштадт. Холодная мостовая Якорной площади. Ласковое октябрьское солнце, лишь для нас двоих не по сезону тёплое, озаряет золочёные купола Морского собора. Полупустая набережная. Военные корабли в бухте. Их флаги трепещут на ветру с залива, который дует совсем не для них – он нагло заигрывает с её распущенными волосами. А затем мы сидим в пиццерии – не лучшем месте для посиделок с девушкой. А после…
А что будет после, я не придумал – очень хотелось кушать, и мысль о вкуснейшей пицце (действительно, там она лучшая из всех испробованных, жаль названия заведения не помню, но на местности найду сразу) парализовала мыслительные процессы…
- А куда хочешь. У меня был план, но погода… - промямлил я, в очередной раз «сливая» позиции.
- Мне нравится «Уно кафе», это в Тярлево, - протянула она, и по тону было ясно, что другое место её не порадует.
- Я знаю, где это…
Я знал не только где это, но и что это. Отзывы о данном заведении были сплошь положительные. Проблема была в том, что рекомендации о нём щедро раздавал человек, вкусу которого я не доверяю, по причине его отсутствия. Короче, ехать туда не хотелось, и я непреклонно добавил:
- Поехали!
Главной темой начала вечера был мой рассказ о поездке. Разумеется, что закончилась тема быстро - рассказывать женщине о развлечениях двух холостяков просто неприлично. И главным выводом из нашей одиссеи стали строки Филатова: «И пахнет чем-то горьким, чем пахнут все чужие города…». Она же, как любительница путешествий и литературы, и вообще девчонка наблюдательная, заметила:
- А ты только русских писателей и поэтов цитируешь?
Есть за мной такой грешок – цитирование. И да, исключительно русских, ибо писательское слово имеет силу только на языке автора, а поэзию переводить вообще грешно. Но она читала лишь иностранных антиутопистов…
Хотя, признаться, был у меня по юности и такой грешок. Однажды я сказал плохо знакомой девушке, что есть такой писатель – Альфред де Мюссе, а у него слова: «Если вы скажете женщине, что у неё самые прекрасные в мире глаза, то она непременно заметит вам, что и ножки у неё тоже ничего…». И, выждав паузу, глаза в глаза, добавил: «У тебя самые прекрасные в мире глаза». Тогда она ответила: «Это самый лучший и изысканный комплимент, что я слышала. А ножки у меня и в самом деле ничего…». И это была сущая правда. Я ликовал успеху. Но главного тогда так и не произошло…
А Кате я ответил:
- Да! И только…
Мы попали не только не в то место, но и не в то время. Оба зала «Уно кафе» были плотно забиты. Шумели пьяные компании. Бесновались дети, на них кричали родители, что, впрочем, их не останавливало. Мимо нашего столика постоянно пробегали на улицу любители покурить. Я со своими суждениями и интуицией, как всегда оказался прав, но деваться было некуда. Желание возлюбленной – закон.
Она пила белое вино. Я долго ждал любимую и всегда страстно желанную баранину (отвратительное жаркое там подают!). Мы болтали. Время летело, и единственным, чем запомнились те часы, стала её улыбка – такую доброту и искренность на её устах я видел лишь на её же фотографиях, а со мной она всегда была иной. Может, я был хорош (в чём я лично и не сомневаюсь), может она захмелела и сняла маску загадочности (что тоже не вызывает сомнений), но как бы там ни было, эта улыбка делала её старше, что в нашем возрасте – комплимент сомнительный.
Тем не менее, я в очередной раз был покорён. Влюбился вторично – иначе и не скажешь. Это ли не чудо? Чудо… погубившее меня чудо…
Выйдя во мрак октябрьского вечера, мы закурили. Холодало. Распогодилось. Небо покрылось мириадами далёких светил. Как обычно в подобных ситуациях, не выпуская из зубов длинной дамской цигарки, сощурив левый глаз, я уставился на них. Отзеркалив, она сделала то же самое. Я проделал свой коронный номер – научил её находить Полярную звезду, после чего начал умничать и с видом заправского астронома рассуждать о глупцах придумавших легенду о её яркости. Но Кате было как-то пофиг.
Докурив, сели в машину. Провокационно подавшись к ней, втайне надеясь на ответную реакцию, но так и не получив её, я перегнулся и достал с заднего ряда свёрток.
- Вот, - вложив в голос всю возможную нежность, сказал я, – подарок тебе привёз. Из поездки без этого никак…
- Прямо из Павловского Посада… - прошептала она, проводя пальцем по надписи фирменного пакета. – Это очень неожиданно.
А для меня в этом ничего неожиданного не было. Для меня подарки, как и цветы – чистейший эгоизм. Я дарю их не по случаю и безо всякой цели. Это своего рода комплимент для неё и признание для нас обоих – на, мол, держи, это именно для тебя и только сейчас, и не говори ничего, это потому что я так хочу…
Она пакетик развернула, посмотрела-пощупала его содержимое, и сказала:
- Мне нравится. Я даже знаю, с чем буду его носить.
Но как бы ни старалась Катя придать себе возвышенности, она была очень проста и, следовательно, неумело врала. Я, к тому моменту выждав все положенные сроки, уже всю её чувствовал, и по глазам и по голосу понимал, что с презентом ошибся. Но разве культурный человек скажет в глаза дарителю о такой промашке?..
А потом кругами, окольными путями, самыми безлюдными местами я вёз её к дому. Сначала мы болтали о ерунде, но постепенно перешли к теме любви и отношений, где меня и ждал очередной подвох.
- Ты говорил, что у тебя никогда не было серьёзных отношений, - сказала Катя.
- Не было…
- Почему?
Почему, почему… у меня и несерьёзных-то не было. А всё что было, я называю словом «связь». И что вообще за глупая формулировка такая – «серьёзные отношения»? А какими они ещё бывают? Для меня это что-то из области бредней о «настоящей любви»…
И я сказал почти что правду:
- Да не случилось как-то…
И снова был поставлен в тупик.
- Почему?
- Если бы я знал. Невлюбчивый, наверное…
А потом я ещё долго пытал её рассказами о сложности уличных знакомств и уводил в сторону вопросами, вроде: «Скажи, а почему ты вдруг вспомнила обо мне, а не об Игоряне, например?». Всё это было глупо, конечно, но было и тяжело, ведь я до сих пор не знаю о чём можно болтать с девушкой при третьей встрече, когда всё былое уже сказано-пересказано.
Видимо, поняв ход моих мыслей и тяжесть положения, она опять, как в первый раз, сказала:
- Ну, я пошла?
- Иди, - снова ответил я. – Всё равно мне тебя деть больше некуда.
- Да, ты уже говорил…
Она потянулась ко мне с очередным поцелуем в щёчку, но я чуть изловчился и легко, вскользь, коснулся её губ. Таких тонких и холодных, и неожиданно приятных. Она снова улыбнулась, и опять новой, невиданной мной ранее улыбкой. Второй раз за вечер. Ну в самом деле, что это, если не чудо?
Надо ли говорить о том, чего я хотел и ждал? Вы, конечно же, подумали о другом. Но, хотя и не без этого, я ждал какой-то инициативы от неё. Это было важно – впервые хотелось не быть победителем, не брать самому, а сдаться. По любви…
С чего начинается мужчина? Как ни парадоксально, но с внешности.
Высок, строен, лучше даже, если худощав (такие не полнеют и до старости остаются в «форме»), широк в плечах. Красавчик, но не смазливый, небрит (если ему идёт, конечно), причёсан, напарфюмлен. Острый, откровенный, заинтересованный взгляд на женщину, и с мечтательным прищуром с морщинкой на лбу – в даль, в никуда. Тонкие запястья, в меру широкая кисть с длинными музыкальными пальцами с ухоженными ногтями – признак породы.
Одет без изыска, но не дёшево, а главное - по сезону. Не больше одного элемента модности, при этом никаких подвёрнутых штанов в облипку и прочей пидорасни.
На вид серьёзный, строгий, чуть мужиковатый, но не простачок.
Чем продолжается мужчина? Умом. Он образован, но не слишком. Он не всезнайка, но знает много, и знания эти настолько разнообразны и всеобъемлющи, что с ним можно поговорить о чём угодно: от тангенциального распила древесины до роли финнов в блокаде Ленинграда, и от секуляризации до поиска кладов. Да-да, от большого ума тоже можно быть несчастным, ведь зачастую ему и поговорить-то не с кем.
Она чмокнула меня в щёку, и поспешила к своей парадной. А я смотрел ей вслед, и думал: «Да уж. Вроде отшила и на хер послала, а вроде как и похвалила, точно подметив мою суть. Элегантно, ничего не скажешь…».
Я не ревновал. Я ей верил. И, что самое главное, доверял…
***
Что собой представляет типичная современница, стоящая в двух шагах от тридцатилетия, бездетная, незамужняя и никогда там не бывавшая, а также не имевшая жизненных трудностей способных этому воспрепятствовать?
Ну, конечно же, она любит путешествовать, и называет это желанием «мир посмотреть». При этом, что характерно, «мир» ограничивается солнечными странами, чьи берега омываются тёплыми морями и усеяны развитой туристической инфраструктурой. В Зимбабве, видимо, люди не живут, Калимантан – не «мир», а Полинезия и вовсе на карте отсутствует…
Разумеется, что она уже вошла в стадию «ухоженности», и находится на самом раннем её этапе, ограничиваясь редкими, но страстными посещениями спортзала. «Ухоженность» - уникальный бренд современности, и надо признаться, очень успешно раскрученный. Секрет успеха прост – правильный выбор целевой аудитории. Подумать только: каждое третье лицо женского пола обречено уже сейчас! Они очень не хотят и страшно боятся, но упорно стареют, от чего и спасаются спортом, подтягивая обвислости, потом косметологией, избавляясь от серого цвета лица и мешков под глазами, а затем и хирургией, о возможностях которой вы тоже знаете. С целью успешной продажи своих «окорочков с истекающим сроком годности», они усердно «кладут штукатурку на сырые стены». Но мужичка-то, каким бы тупым он ни был (тут я немного лукавлю), не обманешь – при любых раскладах и освещении мы замечаем разницу между тридцати- и двадцатилетними и, как ни странно, предпочитаем последних. Потому что с высоты собственного тридцатничка уже прекрасно видим не оборачиваясь уходящую вдаль молодость. Всё, нет её больше! Адьё! Потому и ценим. А у ровесниц наших десять лет назад ветер свистал в одном месте, они жили для себя и тонули в удовольствиях, даря удовольствие многим. И вот, растратив самое дорогое, накануне превращения своих прелестей в дряблости, они вдруг решают устроиться. Но не тут-то было, милые.
Вероятно, именно отсюда растут ноги всех бабских заявлений о гордых и независимых, успешных и самодостаточных «ухоженных» женщинах бальзаковского возраста. А что им ещё остаётся, уходившимся? Если сам себя не похвалишь…
Непременно, она всегда на связи. У неё много знакомых, которых она почему-то называет друзьями. Её мозг забит великолепными планами и виденьями светлого будущего. Она карьеристка. Она не умеет готовить. Она не знает даты дня взятия Бастилии, фамилии второго космонавта, и путает резидента с диссидентом. Зато у неё «Айфон», сумочка «Фурла» или «Майкл Корс», очки «Рей Бен» и «пандоровский» браслетик. А также загар из солярия, машина из Германии, и множество умных мыслей, из чужих, к сожалению, голов. А ещё…
…А ещё простит меня Всевышний (мир ему), за мои глупые бесконечные влюблённости. Или не простит?..
Третья встреча состоялась не скоро – через три недели. Снова в субботу.
За это время в моей жизни изменилось многое: уйдя из рекламы, я опять стал безработным, побывал в путешествии, впервые перепутал блядей со шлюхами, умудрившись испытать влюблённость в одну из них.
Её жизнь тоже не стояла на месте. Так, например, в ней ничего важного не произошло.
Я хотел повидать её перед отъездом. Жизнь ломалась, закладывая очередной вираж, а я был счастлив и, зная куда уезжаю и с кем, хотел знать от кого. Она отказала. Я рассердился, но не обиделся.
Я звонил ей из Костромы, как и обещал. Ещё с вечера предыдущего дня, отведав вкуснейшего борща в ресторане «Волга», я знал, как пройдёт этот разговор. Звонить не хотелось, но слово пришлось сдержать. Сказать было особо нечего, и разговор шёл на сарказме: «Привет. Как дела? Уже устала? Понимаю, понедельник… Работаешь? На обеде? Это хорошо. А ведёрко «Оливье» с собой носишь, или у вас там столовая?... Как там погода? Пасмурно? Это удивительно – Питер, в октябре… Как выходные прошли, что делала? Не понял: так ничего, или в парке гуляла? Ах, в парке да с подружкой. Надеюсь, он нормальный парень… У нас тоже всё нормально. Кажется, дождь собирается. Гуляем с «подругом». Говорят, хорошо смотримся вместе… Нет, не веселимся. Куда уж там, двум трезвым и одиноким. (Ну не мог же я ей рассказать о событиях двух прошедших вечеров? Всё равно не поверила бы)... Да, очень нравится. Скоро уже вернёмся. Думаю, дня через три-четыре, или через тысячу километров – смотря, что наступит раньше… Ага. Пока…».
Я мечтал о ней в Плёсе. Представлял её, как невесту, в Иваново. В Суздале меня так вообще перемкнуло. И да, она погубила все впечатления от Владимира. Я, как мог, ускорял наше с Игоряном возвращение, хотя это никак не могло ускорить нашей с ней встречи.
Ускорил, и вот мы вернулись. Поздний вечер среды шёл на близость с ночью четверга. Дождь. Болотная сырость северо-запада наполняла прокуренные лёгкие ароматом прелых листьев. Минуя кожу, ночная питерская прохлада щекотала кости. Такой знакомый, такой родной, в свете красных фонарей мой двор казался непривычно маленьким и не дарил главного – радости возвращения. Сидя на сырой скамейке под опавшим клёном, я не решался зайти домой, и дрожащими от холода или от нервов пальцами, набирал сообщение: «Ты не представляешь, как я рад своему возвращению. Когда увидимся?». И получил скупой ответ: «В субботу. Вечером».
Вечером субботы я был в том состоянии, обозначению которого нет слова в русском языке. А во французском есть, но за давностью лет оно мной успешно забыто. Короче говоря, те, кто когда-нибудь был хоть чуточку больше, чем просто влюблён, поймут: это смесь нервозного ожидания с острым желанием оттянуть момент встречи; это тот невроз, который напрягает мышцы пресса; эта предательская сухость во рту и непонимающий взгляд в никуда; волнующий и опасный для не первой встречи тремор рук и глупая мысль: «А я вообще дышать не забываю?»; и всеобъемлющее спокойствие, когда увидишь её…
Как обычно, я ждал её на бульваре. Она, как всегда, появилась внезапно. Правда, на этот раз я был отвлечён болтливым гражданином, по манерам видно, благородных кровей, который неожиданно и несвоевременно попросил закурить.
Она вышла из темноты и, улыбаясь загадочно, изрекла безобразную банальщину:
- Привет.
- Привет, - ответил я.
- Ну, не буду больше задерживать вашего избранника, - сказал гражданин глядя на неё и, не прощаясь со мной, растворился в небытии.
Проводив его взглядом, Катя спросила:
- Куда поедем?
…Ещё в Ярославле у меня созрел план мероприятия. Я вообще всю жизнь что-то планирую, в том числе и саму жизнь. И добился в этом деле огромного успеха – стабильности результата. Да, стабильно, раз за разом, всё идёт не так, как было задумано. А там, в парке Тысячелетия, я сочно представлял себе такую картину.
Кронштадт. Холодная мостовая Якорной площади. Ласковое октябрьское солнце, лишь для нас двоих не по сезону тёплое, озаряет золочёные купола Морского собора. Полупустая набережная. Военные корабли в бухте. Их флаги трепещут на ветру с залива, который дует совсем не для них – он нагло заигрывает с её распущенными волосами. А затем мы сидим в пиццерии – не лучшем месте для посиделок с девушкой. А после…
А что будет после, я не придумал – очень хотелось кушать, и мысль о вкуснейшей пицце (действительно, там она лучшая из всех испробованных, жаль названия заведения не помню, но на местности найду сразу) парализовала мыслительные процессы…
- А куда хочешь. У меня был план, но погода… - промямлил я, в очередной раз «сливая» позиции.
- Мне нравится «Уно кафе», это в Тярлево, - протянула она, и по тону было ясно, что другое место её не порадует.
- Я знаю, где это…
Я знал не только где это, но и что это. Отзывы о данном заведении были сплошь положительные. Проблема была в том, что рекомендации о нём щедро раздавал человек, вкусу которого я не доверяю, по причине его отсутствия. Короче, ехать туда не хотелось, и я непреклонно добавил:
- Поехали!
Главной темой начала вечера был мой рассказ о поездке. Разумеется, что закончилась тема быстро - рассказывать женщине о развлечениях двух холостяков просто неприлично. И главным выводом из нашей одиссеи стали строки Филатова: «И пахнет чем-то горьким, чем пахнут все чужие города…». Она же, как любительница путешествий и литературы, и вообще девчонка наблюдательная, заметила:
- А ты только русских писателей и поэтов цитируешь?
Есть за мной такой грешок – цитирование. И да, исключительно русских, ибо писательское слово имеет силу только на языке автора, а поэзию переводить вообще грешно. Но она читала лишь иностранных антиутопистов…
Хотя, признаться, был у меня по юности и такой грешок. Однажды я сказал плохо знакомой девушке, что есть такой писатель – Альфред де Мюссе, а у него слова: «Если вы скажете женщине, что у неё самые прекрасные в мире глаза, то она непременно заметит вам, что и ножки у неё тоже ничего…». И, выждав паузу, глаза в глаза, добавил: «У тебя самые прекрасные в мире глаза». Тогда она ответила: «Это самый лучший и изысканный комплимент, что я слышала. А ножки у меня и в самом деле ничего…». И это была сущая правда. Я ликовал успеху. Но главного тогда так и не произошло…
А Кате я ответил:
- Да! И только…
Мы попали не только не в то место, но и не в то время. Оба зала «Уно кафе» были плотно забиты. Шумели пьяные компании. Бесновались дети, на них кричали родители, что, впрочем, их не останавливало. Мимо нашего столика постоянно пробегали на улицу любители покурить. Я со своими суждениями и интуицией, как всегда оказался прав, но деваться было некуда. Желание возлюбленной – закон.
Она пила белое вино. Я долго ждал любимую и всегда страстно желанную баранину (отвратительное жаркое там подают!). Мы болтали. Время летело, и единственным, чем запомнились те часы, стала её улыбка – такую доброту и искренность на её устах я видел лишь на её же фотографиях, а со мной она всегда была иной. Может, я был хорош (в чём я лично и не сомневаюсь), может она захмелела и сняла маску загадочности (что тоже не вызывает сомнений), но как бы там ни было, эта улыбка делала её старше, что в нашем возрасте – комплимент сомнительный.
Тем не менее, я в очередной раз был покорён. Влюбился вторично – иначе и не скажешь. Это ли не чудо? Чудо… погубившее меня чудо…
Выйдя во мрак октябрьского вечера, мы закурили. Холодало. Распогодилось. Небо покрылось мириадами далёких светил. Как обычно в подобных ситуациях, не выпуская из зубов длинной дамской цигарки, сощурив левый глаз, я уставился на них. Отзеркалив, она сделала то же самое. Я проделал свой коронный номер – научил её находить Полярную звезду, после чего начал умничать и с видом заправского астронома рассуждать о глупцах придумавших легенду о её яркости. Но Кате было как-то пофиг.
Докурив, сели в машину. Провокационно подавшись к ней, втайне надеясь на ответную реакцию, но так и не получив её, я перегнулся и достал с заднего ряда свёрток.
- Вот, - вложив в голос всю возможную нежность, сказал я, – подарок тебе привёз. Из поездки без этого никак…
- Прямо из Павловского Посада… - прошептала она, проводя пальцем по надписи фирменного пакета. – Это очень неожиданно.
А для меня в этом ничего неожиданного не было. Для меня подарки, как и цветы – чистейший эгоизм. Я дарю их не по случаю и безо всякой цели. Это своего рода комплимент для неё и признание для нас обоих – на, мол, держи, это именно для тебя и только сейчас, и не говори ничего, это потому что я так хочу…
Она пакетик развернула, посмотрела-пощупала его содержимое, и сказала:
- Мне нравится. Я даже знаю, с чем буду его носить.
Но как бы ни старалась Катя придать себе возвышенности, она была очень проста и, следовательно, неумело врала. Я, к тому моменту выждав все положенные сроки, уже всю её чувствовал, и по глазам и по голосу понимал, что с презентом ошибся. Но разве культурный человек скажет в глаза дарителю о такой промашке?..
А потом кругами, окольными путями, самыми безлюдными местами я вёз её к дому. Сначала мы болтали о ерунде, но постепенно перешли к теме любви и отношений, где меня и ждал очередной подвох.
- Ты говорил, что у тебя никогда не было серьёзных отношений, - сказала Катя.
- Не было…
- Почему?
Почему, почему… у меня и несерьёзных-то не было. А всё что было, я называю словом «связь». И что вообще за глупая формулировка такая – «серьёзные отношения»? А какими они ещё бывают? Для меня это что-то из области бредней о «настоящей любви»…
И я сказал почти что правду:
- Да не случилось как-то…
И снова был поставлен в тупик.
- Почему?
- Если бы я знал. Невлюбчивый, наверное…
А потом я ещё долго пытал её рассказами о сложности уличных знакомств и уводил в сторону вопросами, вроде: «Скажи, а почему ты вдруг вспомнила обо мне, а не об Игоряне, например?». Всё это было глупо, конечно, но было и тяжело, ведь я до сих пор не знаю о чём можно болтать с девушкой при третьей встрече, когда всё былое уже сказано-пересказано.
Видимо, поняв ход моих мыслей и тяжесть положения, она опять, как в первый раз, сказала:
- Ну, я пошла?
- Иди, - снова ответил я. – Всё равно мне тебя деть больше некуда.
- Да, ты уже говорил…
Она потянулась ко мне с очередным поцелуем в щёчку, но я чуть изловчился и легко, вскользь, коснулся её губ. Таких тонких и холодных, и неожиданно приятных. Она снова улыбнулась, и опять новой, невиданной мной ранее улыбкой. Второй раз за вечер. Ну в самом деле, что это, если не чудо?
Надо ли говорить о том, чего я хотел и ждал? Вы, конечно же, подумали о другом. Но, хотя и не без этого, я ждал какой-то инициативы от неё. Это было важно – впервые хотелось не быть победителем, не брать самому, а сдаться. По любви…
***
С чего начинается мужчина? Как ни парадоксально, но с внешности.
Высок, строен, лучше даже, если худощав (такие не полнеют и до старости остаются в «форме»), широк в плечах. Красавчик, но не смазливый, небрит (если ему идёт, конечно), причёсан, напарфюмлен. Острый, откровенный, заинтересованный взгляд на женщину, и с мечтательным прищуром с морщинкой на лбу – в даль, в никуда. Тонкие запястья, в меру широкая кисть с длинными музыкальными пальцами с ухоженными ногтями – признак породы.
Одет без изыска, но не дёшево, а главное - по сезону. Не больше одного элемента модности, при этом никаких подвёрнутых штанов в облипку и прочей пидорасни.
На вид серьёзный, строгий, чуть мужиковатый, но не простачок.
Чем продолжается мужчина? Умом. Он образован, но не слишком. Он не всезнайка, но знает много, и знания эти настолько разнообразны и всеобъемлющи, что с ним можно поговорить о чём угодно: от тангенциального распила древесины до роли финнов в блокаде Ленинграда, и от секуляризации до поиска кладов. Да-да, от большого ума тоже можно быть несчастным, ведь зачастую ему и поговорить-то не с кем.
