Его фамилия – Жигалов.
Не подходя вплотную, толпа сгущалась вокруг него, как июльские грозовые тучи. Синели ненавидящие взгляды. Злой шёпот трепетал чужие уши.
Растаяв в нерешительности, он запел:
- Боже царя храни…
Инцидент не остался незамеченным. Кузнецов замолчал. Рядом с ним возник юркий малый, отчаянно жестикулирующий и что-то ему объясняющий. Ситуация накалялась и выходила из-под контроля. Мелкой, неожиданно возникшей в толпе потасовки явно не получалось. Агент забыл свои слова: «Демократия в опасности, граждане!». Мне пришлось вмешаться:
- Ну он же пьян, товарищи, - говорил я, пробиваясь сквозь людскую массу, - не обращайте внимания. Что с него взять, с ослеплённого капиталистическими ценностями, а?
Продвигаться было тяжело. Казалось, что я вязну в липкости потных коммунистических ладошек. Оказалось, что это всего-навсего Даша вцепилась в мою куртку и пыталась не отстать. Она кричала:
- Да в самом деле! Сейчас мы его уведём отсюда! Не прерывайте торжества!
Уж не знаю, узнал ли меня Сашка, но он промычал в микрофон:
- Товарищи! Не обращайте внимания! Это всего лишь очередная провокация! Ведь мы привыкли, что вокруг нас вьются недобитые пережитки империализма, и поэтому призываю вас сохранять спокойствие и нейтралитет, товарищи!
Но товарищей было уже не остановить. Всё та же суровая бабушка подстрекала остальных «гнать в шею этих выползней». Некоторые, уже нетрезвые, как настоящим ленинцам и полагается, благоразумно предпочли отвалить в сторону от эпицентра событий и продолжить возлияние. Другие, такие же нетрезвые, становились всё более враждебными и воинствующими:
- Да куда его вести? Мы ему сейчас всё популярно объясним! Что, советскую власть не любишь, да, гад?
Вперёд выступил какой-то активист. Он замахнулся и вмазал Жигалову звонкую плюху. Тот пошатнулся, но устоял и ринулся в контратаку. Завязалась драка.
Сцепившись, они катались по пыльному асфальту. Попытавшись их разнять, по загривку получил и я. Гомон вокруг нарастал. Яростно шипела злая бабка. Матерились мужички. Кузнецов продолжал к чему-то взывать, но его уже никто не слушал. И только Дашка, маленькая моя, визжа, как кошка, бросилась нам на помощь. Ногтями она расцарапала лицо ударившему меня негодяю, но её схватили и поволокли в сторону. Увидев это и мгновенно забыв про Жигалова, я с матами бросился было ей на выручку, но меня снова ударили. Теперь на асфальте нас было трое. Осенняя история повторялась - нас снова били. Видимо, это судьба у нас с ним такая – страдать друг за друга. А потом раздался милицейский свисток. Кто-то крикнул «Атас!» и побежал. Толпа неохотно, но быстро расступилась…
Из отделения нас выпустили быстро, как только узнали, кто я и откуда. Заявлений ни с одной стороны не было. Необходимости обращаться в «травму» тоже. Короче, дело замяли.
А после мы, конечно же, пили. В Нижнем парке. Пили как обычно, то есть много. Мы с Жигаловым много, а Даша не очень – ей по росту и возрасту не положено. Димка негодовал по поводу испорченной дорогой куртки, которую мы в результате сожгли в костре, по-пьяному куражу и недомыслию, вместе с деньгами и паспортом. Я радовался, что материал получится, хоть и не такой, как планировался. К тому же удалось испортить коммунякам праздник. А Дашка смотрела на нас с таким восторженным взглядом, будто мы былинные богатыри и, не переставая, кудахтала о том, что мы открыли ей глаза на истинную суть её однопартийцев.
В результате, проводив размякшего Жигалова до дома, мы с Дашкой направились ко мне. В пути я пошлил, нёс какую-то чушь про Ленина и задвигал монархическую идеологию, но было весело. Она смеялась. Я рассчитывал на продолжение банкета. Но, доведя меня до дома, она сказала:
- Знаете, мне кажется, что «Капитал» и прочее меня больше не интересуют…
После чего погладила меня по плечу и бодрым шагом направилась прочь.
Того, что она не переставала обращаться ко мне на «вы», я даже не замечал…
В половине четвёртого я топтался у часовни, названия которой так и не смог запомнить за десяток лет её существования.
Место её воздвижения неслучайно – здесь, на углу одних из самых больших улиц города, во время оккупации вешали местных жителей: евреев, пособников партизан, нарушителей комендантских распоряжений и прочих, хоть в чём-то заподозренных. Напротив, через дорогу, кинотеатр «Авангард». Во дворе кинотеатра трёхэтажный дом, в котором жил, а зимой сорок второго умер от голода, больной создатель «Человека-амфибии» и «Головы профессора Доуэля» писатель-фантаст Беляев. По диагонали от часовни красного кирпича дом, угловой и с балконом на улицу – верный признак богатства владельца былых времён. Его фамилию, к стыду своему краеведческому, я позабыл давно и крепко. Ну а с четвёртого угла – приснопамятный «Сорбет».
Как ни крути, а места вокруг сплошь исторические и печально-памятные. Даже не знаю, почему точкой рандеву я выбрал именно это, но с лёгким амбре и мешками под глазами, переминаясь с ноги на ногу в тени часовни, я чувствовал себя неловко.
Она опоздала минут на десять. Выскочила из скрипнувшего тормозами такси и, замахав руками, вприпрыжку поскакала ко мне. Грации и пластики в её движениях было мало, но я не без удовольствия отметил лёгкость и непринуждённость юной девчушки. Себя же, двадцатипятилетнего циника, ворчуна и зануду, я уже считал стариком.
- Привет, - сказала она, непринуждённо повиснув на моей шее. – Ты как?
Заметив столь изменившееся поведение, я сходу смекнул, что ей от меня что-то нужно. Девушки – они такие.
- Не хуже тебя, не надейся, - ответил я, выворачивая шею. – Но с тобой было бы лучше.
Пошлость сказал, конечно, но она самодовольно улыбнулась.
- Не сомневаюсь, но я по делу.
- Ты же говорила, что по работе?
- Это одно и то же.
- Для кого как. Для меня, например, работа – это работа, и только. А дело – это, скорее, личное.
Она что-то лихорадочно соображала и молчала. А я продолжал:
- То есть ты сама не знаешь, чего хочешь. Так получается?
- Да. В смысле - нет. Короче, у меня к тебе предложение. Я…
- Не, не, не… Я жениться не собираюсь, - перебил я.
- Да я не об этом. Я о своих коллегах хочу поговорить.
- Нашла с кем о коллегах разговаривать. Если б ты их убить решила, то другое дело, а так…
Я откровенно балагурил, издевался, загоняя в тупик молодую и неопытную собеседницу. Ощущая себя матёрым волком местной журналистики (ну а что, если уж «такие» на шею бросаются?), я предчувствовал быструю победу, особо желанную ещё вчера. Но она удивила:
- Будем считать, что уже бывших коллегах...
- Это в принципе меняет дело, - торжественно заявил я, теряя всякую уверенность в своём начинании и предчувствуя очередную сенсацию. – Пойдём-ка, тут недалеко…
Знаменитая «литературка» была рядом, всего лишь через дом, но я повёл её не туда…
...В пив-баре «Старый Бремен» было шумно – сказывался большой перерыв между второй и третьей парами ближайшего института. Свободного столика, кроме как у входа, не было, что меня никак не устраивало. Кивком поприветствовав знакомого бармена и показав ему два растопыренных пальца, мы с Дашей уселись за стойку. Косенький бармен Серёга, по прозвищу Хичкок, выкатил два пузатых стакана фирменного пива.
- Ну, давай к телу, - сказал я.
- Дело в том… - начала, было, Даша, на сей раз, проигнорировав мою пошлость, но я её прервал.
- Нету тела, нет и дела, - не унимался я. – Впрочем, всё равно давай…
- Я учусь на журфаке, на заочном. В «Правде» работаю потому, что без опыта никуда больше не берут, а у вас, насколько я знаю, всё более демократично и таланты ценят по достоинству.
- Есть такое дело, - весомо отметил я, рисуясь, приглаживая редеющую шевелюру. – И?
- Я хочу к вам…
- Но ты понимаешь, что ваша воинствующая конторка нам не товарищ?
- Понимаю, - ответила она, сделала большой глоток, и добавила, - поэтому и предлагаю сделку – буду двойным агентом. Буду вам сливать все их происки, а им засылать вашу дезу. Ну, как идейка?
Я задумался. В отличие от языка, мысли ворочались тяжело. Запотевший стакан холодил руку. Обострённое постпохмельем желание молодого тела мыслительным процессам также не способствовало.
- Нормальная идейка, только перспективы весьма туманны…
- Почему?
- Потому что выносить данную тему на обсуждение с моим руководством преждевременно - оно авантюр и шпионских страстей не любит. А тебе придётся стать моим агентом, и чем всё это закончится тоже неясно. Может и ничем…
- Но мы же попробуем? – сказала она, пододвинувшись поближе ко мне. – Да?
- Можно, - ответил я, отхлебнув ещё пива. - Но сначала надо обсудить подробности. Но не сейчас. Вечером, и в более интимной обстановке…
… Девочка сдалась. Это был первый раз, последствий которого я пристыдился. Дашка, она хорошая. Голосок тоненький, ручки маленькие, глазки-пуговки смотрят робко и наивно. Но внешность зачастую обманчива, и деловая хватка, и внутренний стержень, и профессиональный цинизм в ней наличествовали.
Как и было договорено, подвыветрившись к вечеру, я подобрал её ровно в девять, во дворе соседнего с редакцией «Правды» дома. Дурачась, согласно законам жанра, мы конспирировались.
- Хвоста нет? – спросил я, сурово глядя в салонное зеркало.
- Вроде нет, но ты проверься…
Проверяясь, я ещё двадцать минут кружил по центру города. За это время мы успели увидеть драку возле клуба «Ди энд Ди», Жигалова с очередной «старушкой», и спаривающихся возле дверей военкомата собак. Напротив последних я остановился, и мы уставились в окно.
- Заметь, - сказал я, - их двое, а не целая свора. Может, это любовь?
- А может, его в армию забирают, и он впрок старается? – поддержала шутку Дашка.
- А что если он уже отслужил, и теперь у них ролевые игры: он - дембель, она – военком.
- А вдруг не дембель, а успешный двадцатисемилетний уклонист? Ну, типа, наебал.
- А давай поедем отсюда, а то он как-то неловко на нас косится?
- Смущаем, наверное. А куда поедем?
- Есть тут одно местечко…
Не прошло и десяти минут, а мы уже стояли в углу маленькой парковки у Слоновьих ворот. Перед нами тёмная стена леса и выхваченная из мрака фарами, уводящая в него гравийная дорожка. Позади Волхонское шоссе, по которому, то и дело, пролетают автомобили. Справа, в другом углу, ещё одна машина: она заведена, фары погашены, но светится приборка, а на переднем ряду никого нет, и я знаю, что наше появление на мгновение смутило тех, кто притаился внутри.
Я внимательно посмотрел на Дашку, затем взглядом указал на соседний автомобиль, и спросил:
- Может, и мы перейдём к делу?
Округлив доверчивые глаза и поджав губы, будто сдерживая улыбку, она закивала головой и уставилась себе под ноги. Смутилась, наверное. Уверенный, что она подумала о другом, я продолжил:
- А теперь расскажи мне, как прошёл твой день. Я работу имею в виду. Не может такого быть, чтобы тебя вчера никто не узнал…
- Узнали, конечно.
- И???
- Я приступила к выполнению нашего плана. Сказала, что узнала тебя, завела разговор, а когда началась ваша провокация, то решила, что не будет лучшего момента, чтобы втереться в доверие, что всё прошло успешно, и теперь мы будем в курсе всех ваших начинаний.
- И как, тебе поверили?
- Как видишь, в чрезвычайку не сдали, - усмехнулась Дашка, а я, вспомнив одну историю, подивился её интеллекту.
…Как-то я сказал одной двадцатилетней барышне:
- Знаешь такую шутку: «Чем ЦК отличается от ЧК?»?
- Нет, - сказала она, - никогда не слышала. А чем?
- В ЦК – цыкают, а в ЧК – чикают.
Она не поняла, и спросила: «А что такое ЦК и ЧК?». Я ответил. До неё всё равно не дошло. Шутка превратилась в урок истории, а я - в старого пердуна-зануду...
В последующие минут так пятнадцать-двадцать мы с Дашкой размышляли, строили планы и прогнозировали события. Будущее виделось туманным, но грандиозным – полная смерть коммунизма в отдельно взятой точке земного шара. После чего она взяла инициативу в свои руки. Говоря точнее, в одну – левую. А я второй раз в жизни испытал лёгкий ужас от прикосновения крошечной ладошки.
Первый раз случился задолго до этого, ещё в школе. Как сейчас помню: первое сентября, школьная линейка, мы - одиннадцатиклассники, должны за руки вести первоклашек в соседнее здание. Я искренне надеюсь, что всех разберут и мне никого не достанется: во-первых, страшно и неловко, во-вторых, просто неудобно – вид у меня похмельный и контуженный. Но мне как всегда не повезло. Мы остались один на один – я и маленькая девочка в синем кардигане. Колонна выстраивалась. Делать было нечего, я подошёл и протянул ей руку. Большими, голубыми, испуганными слезливыми глазёнками она смотрела на меня снизу вверх и протягивала свою ручку. Сердце моё вздрогнуло, к горлу подступил комок, ноги задеревенели. Тем временем по команде директора колонна тронулась, и мы ринулись её догонять. Это было кошмарно: девочка боится меня, оглядывается назад, что неудивительно, с моей-то рожей; я боюсь её, и думаю о её же родителях, наблюдающих за нами со стороны, и успокаиваю себя мыслью о том, что мне досталась самая красивая девочка. «Что ж, - думаю, - пусть и так, но зато самая. Должно же хоть когда-то повезти…». Пройдя метров пятьдесят, я сбагрил её Падле. Надеюсь, что девочка не обиделась.
Но если тогда всё прошло тихо и мирно, то от Дашкиной ладошки взволновалась не только душа, но и нешуточно взбудоражилось тело. Я включил магнитолу и потянул рычажок - спинка моего сиденья откинулась назад, а из динамиков полилась «Лунная соната». Скрипя кожаной курткой и задирая платье, Даша забралась на меня…
Вы знаете, что такое секс под классику? Попробуйте. Это не только необычно, но и весело, если девушка постоянно задницей жмёт на клаксон. Об одном жалею, что до любимого момента композиции на 4:48-4:56 меня не хватило…
…Так Дашка стала моей агентессой. Мы начали видеться каждый день «для этого». Её после «этого» жутко тянуло поболтать, а меня поспать. Но поскольку формат наших встреч к этому не располагал, то приходилось быть «благодарным» слушателем.
К тому моменту пополнив арсенал знаний ещё парой эмигрантских творений генерала Краснова, ничего нового я для себя не открыл. Наоборот, убедился в том, что коммунизм, при всех своих несомненных плюсах - есть мертворождённое империалистическое дитя (вы же знаете, что Ленин был немецким шпионом, да?), что он и доказал своей несостоятельностью, взлетев и рухнув за каких-то жалких семьдесят лет.
Однако были в Дашкиных рассказах и нескучные вещи, подчёркивающие, так сказать, дань традициям. В частности, это касалось партсобраний, активистов и новичков, от которых требовались доказательства верности идеалам. Особенно это относилось к девушкам. Правда, стоит заметить, и некоторых мальчиков тоже. Что ж, хоть статья за мужеложство при советах и была, но педиков при этом никто не отменял.
В общем, всё как обычно, всё как всегда, если бы только не острота моих наблюдений. Однажды в разговоре об этих таинствах я Дашку так прямо и спросил: «Ты тоже?». Она кивнула. Мне стало отвратительно, но виду я старался не подать. Кажется, получилось.
Не подходя вплотную, толпа сгущалась вокруг него, как июльские грозовые тучи. Синели ненавидящие взгляды. Злой шёпот трепетал чужие уши.
Растаяв в нерешительности, он запел:
- Боже царя храни…
Инцидент не остался незамеченным. Кузнецов замолчал. Рядом с ним возник юркий малый, отчаянно жестикулирующий и что-то ему объясняющий. Ситуация накалялась и выходила из-под контроля. Мелкой, неожиданно возникшей в толпе потасовки явно не получалось. Агент забыл свои слова: «Демократия в опасности, граждане!». Мне пришлось вмешаться:
- Ну он же пьян, товарищи, - говорил я, пробиваясь сквозь людскую массу, - не обращайте внимания. Что с него взять, с ослеплённого капиталистическими ценностями, а?
Продвигаться было тяжело. Казалось, что я вязну в липкости потных коммунистических ладошек. Оказалось, что это всего-навсего Даша вцепилась в мою куртку и пыталась не отстать. Она кричала:
- Да в самом деле! Сейчас мы его уведём отсюда! Не прерывайте торжества!
Уж не знаю, узнал ли меня Сашка, но он промычал в микрофон:
- Товарищи! Не обращайте внимания! Это всего лишь очередная провокация! Ведь мы привыкли, что вокруг нас вьются недобитые пережитки империализма, и поэтому призываю вас сохранять спокойствие и нейтралитет, товарищи!
Но товарищей было уже не остановить. Всё та же суровая бабушка подстрекала остальных «гнать в шею этих выползней». Некоторые, уже нетрезвые, как настоящим ленинцам и полагается, благоразумно предпочли отвалить в сторону от эпицентра событий и продолжить возлияние. Другие, такие же нетрезвые, становились всё более враждебными и воинствующими:
- Да куда его вести? Мы ему сейчас всё популярно объясним! Что, советскую власть не любишь, да, гад?
Вперёд выступил какой-то активист. Он замахнулся и вмазал Жигалову звонкую плюху. Тот пошатнулся, но устоял и ринулся в контратаку. Завязалась драка.
Сцепившись, они катались по пыльному асфальту. Попытавшись их разнять, по загривку получил и я. Гомон вокруг нарастал. Яростно шипела злая бабка. Матерились мужички. Кузнецов продолжал к чему-то взывать, но его уже никто не слушал. И только Дашка, маленькая моя, визжа, как кошка, бросилась нам на помощь. Ногтями она расцарапала лицо ударившему меня негодяю, но её схватили и поволокли в сторону. Увидев это и мгновенно забыв про Жигалова, я с матами бросился было ей на выручку, но меня снова ударили. Теперь на асфальте нас было трое. Осенняя история повторялась - нас снова били. Видимо, это судьба у нас с ним такая – страдать друг за друга. А потом раздался милицейский свисток. Кто-то крикнул «Атас!» и побежал. Толпа неохотно, но быстро расступилась…
Из отделения нас выпустили быстро, как только узнали, кто я и откуда. Заявлений ни с одной стороны не было. Необходимости обращаться в «травму» тоже. Короче, дело замяли.
А после мы, конечно же, пили. В Нижнем парке. Пили как обычно, то есть много. Мы с Жигаловым много, а Даша не очень – ей по росту и возрасту не положено. Димка негодовал по поводу испорченной дорогой куртки, которую мы в результате сожгли в костре, по-пьяному куражу и недомыслию, вместе с деньгами и паспортом. Я радовался, что материал получится, хоть и не такой, как планировался. К тому же удалось испортить коммунякам праздник. А Дашка смотрела на нас с таким восторженным взглядом, будто мы былинные богатыри и, не переставая, кудахтала о том, что мы открыли ей глаза на истинную суть её однопартийцев.
В результате, проводив размякшего Жигалова до дома, мы с Дашкой направились ко мне. В пути я пошлил, нёс какую-то чушь про Ленина и задвигал монархическую идеологию, но было весело. Она смеялась. Я рассчитывал на продолжение банкета. Но, доведя меня до дома, она сказала:
- Знаете, мне кажется, что «Капитал» и прочее меня больше не интересуют…
После чего погладила меня по плечу и бодрым шагом направилась прочь.
Того, что она не переставала обращаться ко мне на «вы», я даже не замечал…
В половине четвёртого я топтался у часовни, названия которой так и не смог запомнить за десяток лет её существования.
Место её воздвижения неслучайно – здесь, на углу одних из самых больших улиц города, во время оккупации вешали местных жителей: евреев, пособников партизан, нарушителей комендантских распоряжений и прочих, хоть в чём-то заподозренных. Напротив, через дорогу, кинотеатр «Авангард». Во дворе кинотеатра трёхэтажный дом, в котором жил, а зимой сорок второго умер от голода, больной создатель «Человека-амфибии» и «Головы профессора Доуэля» писатель-фантаст Беляев. По диагонали от часовни красного кирпича дом, угловой и с балконом на улицу – верный признак богатства владельца былых времён. Его фамилию, к стыду своему краеведческому, я позабыл давно и крепко. Ну а с четвёртого угла – приснопамятный «Сорбет».
Как ни крути, а места вокруг сплошь исторические и печально-памятные. Даже не знаю, почему точкой рандеву я выбрал именно это, но с лёгким амбре и мешками под глазами, переминаясь с ноги на ногу в тени часовни, я чувствовал себя неловко.
Она опоздала минут на десять. Выскочила из скрипнувшего тормозами такси и, замахав руками, вприпрыжку поскакала ко мне. Грации и пластики в её движениях было мало, но я не без удовольствия отметил лёгкость и непринуждённость юной девчушки. Себя же, двадцатипятилетнего циника, ворчуна и зануду, я уже считал стариком.
- Привет, - сказала она, непринуждённо повиснув на моей шее. – Ты как?
Заметив столь изменившееся поведение, я сходу смекнул, что ей от меня что-то нужно. Девушки – они такие.
- Не хуже тебя, не надейся, - ответил я, выворачивая шею. – Но с тобой было бы лучше.
Пошлость сказал, конечно, но она самодовольно улыбнулась.
- Не сомневаюсь, но я по делу.
- Ты же говорила, что по работе?
- Это одно и то же.
- Для кого как. Для меня, например, работа – это работа, и только. А дело – это, скорее, личное.
Она что-то лихорадочно соображала и молчала. А я продолжал:
- То есть ты сама не знаешь, чего хочешь. Так получается?
- Да. В смысле - нет. Короче, у меня к тебе предложение. Я…
- Не, не, не… Я жениться не собираюсь, - перебил я.
- Да я не об этом. Я о своих коллегах хочу поговорить.
- Нашла с кем о коллегах разговаривать. Если б ты их убить решила, то другое дело, а так…
Я откровенно балагурил, издевался, загоняя в тупик молодую и неопытную собеседницу. Ощущая себя матёрым волком местной журналистики (ну а что, если уж «такие» на шею бросаются?), я предчувствовал быструю победу, особо желанную ещё вчера. Но она удивила:
- Будем считать, что уже бывших коллегах...
- Это в принципе меняет дело, - торжественно заявил я, теряя всякую уверенность в своём начинании и предчувствуя очередную сенсацию. – Пойдём-ка, тут недалеко…
Знаменитая «литературка» была рядом, всего лишь через дом, но я повёл её не туда…
...В пив-баре «Старый Бремен» было шумно – сказывался большой перерыв между второй и третьей парами ближайшего института. Свободного столика, кроме как у входа, не было, что меня никак не устраивало. Кивком поприветствовав знакомого бармена и показав ему два растопыренных пальца, мы с Дашей уселись за стойку. Косенький бармен Серёга, по прозвищу Хичкок, выкатил два пузатых стакана фирменного пива.
- Ну, давай к телу, - сказал я.
- Дело в том… - начала, было, Даша, на сей раз, проигнорировав мою пошлость, но я её прервал.
- Нету тела, нет и дела, - не унимался я. – Впрочем, всё равно давай…
- Я учусь на журфаке, на заочном. В «Правде» работаю потому, что без опыта никуда больше не берут, а у вас, насколько я знаю, всё более демократично и таланты ценят по достоинству.
- Есть такое дело, - весомо отметил я, рисуясь, приглаживая редеющую шевелюру. – И?
- Я хочу к вам…
- Но ты понимаешь, что ваша воинствующая конторка нам не товарищ?
- Понимаю, - ответила она, сделала большой глоток, и добавила, - поэтому и предлагаю сделку – буду двойным агентом. Буду вам сливать все их происки, а им засылать вашу дезу. Ну, как идейка?
Я задумался. В отличие от языка, мысли ворочались тяжело. Запотевший стакан холодил руку. Обострённое постпохмельем желание молодого тела мыслительным процессам также не способствовало.
- Нормальная идейка, только перспективы весьма туманны…
- Почему?
- Потому что выносить данную тему на обсуждение с моим руководством преждевременно - оно авантюр и шпионских страстей не любит. А тебе придётся стать моим агентом, и чем всё это закончится тоже неясно. Может и ничем…
- Но мы же попробуем? – сказала она, пододвинувшись поближе ко мне. – Да?
- Можно, - ответил я, отхлебнув ещё пива. - Но сначала надо обсудить подробности. Но не сейчас. Вечером, и в более интимной обстановке…
… Девочка сдалась. Это был первый раз, последствий которого я пристыдился. Дашка, она хорошая. Голосок тоненький, ручки маленькие, глазки-пуговки смотрят робко и наивно. Но внешность зачастую обманчива, и деловая хватка, и внутренний стержень, и профессиональный цинизм в ней наличествовали.
Как и было договорено, подвыветрившись к вечеру, я подобрал её ровно в девять, во дворе соседнего с редакцией «Правды» дома. Дурачась, согласно законам жанра, мы конспирировались.
- Хвоста нет? – спросил я, сурово глядя в салонное зеркало.
- Вроде нет, но ты проверься…
Проверяясь, я ещё двадцать минут кружил по центру города. За это время мы успели увидеть драку возле клуба «Ди энд Ди», Жигалова с очередной «старушкой», и спаривающихся возле дверей военкомата собак. Напротив последних я остановился, и мы уставились в окно.
- Заметь, - сказал я, - их двое, а не целая свора. Может, это любовь?
- А может, его в армию забирают, и он впрок старается? – поддержала шутку Дашка.
- А что если он уже отслужил, и теперь у них ролевые игры: он - дембель, она – военком.
- А вдруг не дембель, а успешный двадцатисемилетний уклонист? Ну, типа, наебал.
- А давай поедем отсюда, а то он как-то неловко на нас косится?
- Смущаем, наверное. А куда поедем?
- Есть тут одно местечко…
Не прошло и десяти минут, а мы уже стояли в углу маленькой парковки у Слоновьих ворот. Перед нами тёмная стена леса и выхваченная из мрака фарами, уводящая в него гравийная дорожка. Позади Волхонское шоссе, по которому, то и дело, пролетают автомобили. Справа, в другом углу, ещё одна машина: она заведена, фары погашены, но светится приборка, а на переднем ряду никого нет, и я знаю, что наше появление на мгновение смутило тех, кто притаился внутри.
Я внимательно посмотрел на Дашку, затем взглядом указал на соседний автомобиль, и спросил:
- Может, и мы перейдём к делу?
Округлив доверчивые глаза и поджав губы, будто сдерживая улыбку, она закивала головой и уставилась себе под ноги. Смутилась, наверное. Уверенный, что она подумала о другом, я продолжил:
- А теперь расскажи мне, как прошёл твой день. Я работу имею в виду. Не может такого быть, чтобы тебя вчера никто не узнал…
- Узнали, конечно.
- И???
- Я приступила к выполнению нашего плана. Сказала, что узнала тебя, завела разговор, а когда началась ваша провокация, то решила, что не будет лучшего момента, чтобы втереться в доверие, что всё прошло успешно, и теперь мы будем в курсе всех ваших начинаний.
- И как, тебе поверили?
- Как видишь, в чрезвычайку не сдали, - усмехнулась Дашка, а я, вспомнив одну историю, подивился её интеллекту.
…Как-то я сказал одной двадцатилетней барышне:
- Знаешь такую шутку: «Чем ЦК отличается от ЧК?»?
- Нет, - сказала она, - никогда не слышала. А чем?
- В ЦК – цыкают, а в ЧК – чикают.
Она не поняла, и спросила: «А что такое ЦК и ЧК?». Я ответил. До неё всё равно не дошло. Шутка превратилась в урок истории, а я - в старого пердуна-зануду...
В последующие минут так пятнадцать-двадцать мы с Дашкой размышляли, строили планы и прогнозировали события. Будущее виделось туманным, но грандиозным – полная смерть коммунизма в отдельно взятой точке земного шара. После чего она взяла инициативу в свои руки. Говоря точнее, в одну – левую. А я второй раз в жизни испытал лёгкий ужас от прикосновения крошечной ладошки.
Первый раз случился задолго до этого, ещё в школе. Как сейчас помню: первое сентября, школьная линейка, мы - одиннадцатиклассники, должны за руки вести первоклашек в соседнее здание. Я искренне надеюсь, что всех разберут и мне никого не достанется: во-первых, страшно и неловко, во-вторых, просто неудобно – вид у меня похмельный и контуженный. Но мне как всегда не повезло. Мы остались один на один – я и маленькая девочка в синем кардигане. Колонна выстраивалась. Делать было нечего, я подошёл и протянул ей руку. Большими, голубыми, испуганными слезливыми глазёнками она смотрела на меня снизу вверх и протягивала свою ручку. Сердце моё вздрогнуло, к горлу подступил комок, ноги задеревенели. Тем временем по команде директора колонна тронулась, и мы ринулись её догонять. Это было кошмарно: девочка боится меня, оглядывается назад, что неудивительно, с моей-то рожей; я боюсь её, и думаю о её же родителях, наблюдающих за нами со стороны, и успокаиваю себя мыслью о том, что мне досталась самая красивая девочка. «Что ж, - думаю, - пусть и так, но зато самая. Должно же хоть когда-то повезти…». Пройдя метров пятьдесят, я сбагрил её Падле. Надеюсь, что девочка не обиделась.
Но если тогда всё прошло тихо и мирно, то от Дашкиной ладошки взволновалась не только душа, но и нешуточно взбудоражилось тело. Я включил магнитолу и потянул рычажок - спинка моего сиденья откинулась назад, а из динамиков полилась «Лунная соната». Скрипя кожаной курткой и задирая платье, Даша забралась на меня…
Вы знаете, что такое секс под классику? Попробуйте. Это не только необычно, но и весело, если девушка постоянно задницей жмёт на клаксон. Об одном жалею, что до любимого момента композиции на 4:48-4:56 меня не хватило…
…Так Дашка стала моей агентессой. Мы начали видеться каждый день «для этого». Её после «этого» жутко тянуло поболтать, а меня поспать. Но поскольку формат наших встреч к этому не располагал, то приходилось быть «благодарным» слушателем.
К тому моменту пополнив арсенал знаний ещё парой эмигрантских творений генерала Краснова, ничего нового я для себя не открыл. Наоборот, убедился в том, что коммунизм, при всех своих несомненных плюсах - есть мертворождённое империалистическое дитя (вы же знаете, что Ленин был немецким шпионом, да?), что он и доказал своей несостоятельностью, взлетев и рухнув за каких-то жалких семьдесят лет.
Однако были в Дашкиных рассказах и нескучные вещи, подчёркивающие, так сказать, дань традициям. В частности, это касалось партсобраний, активистов и новичков, от которых требовались доказательства верности идеалам. Особенно это относилось к девушкам. Правда, стоит заметить, и некоторых мальчиков тоже. Что ж, хоть статья за мужеложство при советах и была, но педиков при этом никто не отменял.
В общем, всё как обычно, всё как всегда, если бы только не острота моих наблюдений. Однажды в разговоре об этих таинствах я Дашку так прямо и спросил: «Ты тоже?». Она кивнула. Мне стало отвратительно, но виду я старался не подать. Кажется, получилось.
