Вымышленная история, основанная на реальных фактах…
Или реальная история, основанная на вымышленных…
Короче, в попытках наврать как можно меньше,
мы вконец запутались в правде,
но предупредить о нереальности происходящего были обязаны.
«Ну и что, что так немного толку
Из того, что кому-то – летать, а кому-то – ползать»
Геннадий Богданов
«Спасибо всем, кого не было рядом»
Свежов
«Просто Свежов людей не любит.
И всегда любезничает с теми, кого презирает.
Ну а что? Имеет право.
Только уголовный кодекс с ним не всегда согласен…»
Кржевицкий
Июль 2019
День обещал быть хорошим. Иногда, правда, он случается и плохим, но об этом как-то не думаешь, когда встаёшь до рассвета и мчишь двести километров навстречу истории. Бывает и так, что летишь прямо в лапы неприятностям, но и об этом тоже не думаешь. Предрассветный час и без того полон тревог и ожиданий, и некогда размышлять о том, что в твои планы не входит.
Если бы его спросили, о чём он думал, он ответить не смог бы. Он просто жил своей обыденной утренней жизнью. Говоря проще – боролся с собственным телом. Оно, тело, упорно не желало жить в вертикальном положении: набитый плотным завтраком желудок тошнило, стиснутый пульсирующими висками мозг жалостно просил таблетку анальгина, отравленные порцией никотина и смол лёгкие сжались, настойчиво умоляя дышать глубже.
Когда именно жизнь наладилась, он не заметил, но свернув налево, по указателю «Лейпясуо», не без удовольствия отметил, что жить вдруг стало веселей. Весёлость выражалась в предвкушении близости. Нет, не близости интимной, а очень даже душевной, можно сказать – духовной. Утренний интим не интересовал его тридцатиоднолетнее тело уже лет пять как.
Машина пылила по гравию среди садоводств. Узрев над дорогой растяжку «Мы задыхаемся от пыли. Скорость 30», он покорно сбавил до пятидесяти. Миновав маленькое придорожное кладбище, свернул направо. Проскакав по ухабам и проплюхав по лужам, он подъехал к железнодорожному переезду, миновав который снова ударился в борьбу с бездорожьем сельской дороги. На кочках кузов легковушки болтало, гнуло и скручивало, отчего он натужно поскрипывал сочленениями, не забывая при этом то и дело «слизывать» неровности то бампером, то правым порогом, то левым. Удивительно, но когда дорогу зажал подступивший вплотную с обеих сторон лес, она стала лучше. Но иностранцам этого не понять, и длинный французский бампер не переставал стремиться к поцелуям с чужеродной ему русской землёй. Впрочем, почему русской? Очень даже финской, если углубиться в историю. Углубиться – это главное, за этим он и приехал.
Он не был здесь с прошлого года. Память сохранила лучшие моменты прошлого, и лесная дорога представлялась ему отличным направлением в сосновом лесу, твёрдым и надёжным, как всегда ведущим к заветной цели. Но что-то явно пошло не так: не то память с утра захворала, не то дорога не относилась к лучшим моментам. Так или иначе, но вскоре насиженное место водителя пришлось регулярно покидать. Сосновый участок леса закончился, и к дороге подступили ели. Их корявые корни пёрли на поверхность и били подвеску, между ними скапливалась жидкая грязь, а в небольших ложбинах образовывались лужи с выдавленными из колеи комьями грунта. Лужи пугали – опыт застревания в лесу имелся. Перед каждой новой лужей он останавливался, и подобранным дрыном, коих во множестве валялось в округе, прощупывал дно. Дорога была старая, добротная, уложенная средних размеров камнями, и он, убедившись в надежности дна, с разгончика (на всякий случай) преодолевал водные преграды одну за другой. Но долго так продолжать не могло, и вскоре на пути образовался форменный замес. О том, как его преодолеть, нечего было думать. Но в этих дебрях он не был первым проходимцем. Слева, по маленькому косогору была проложена объездная. Скребя брюхом мох и чернику, ювелирно протискиваясь промеж деревьев, чтобы не обломать дорогущие зеркала, по пологому склону он въехал наверх. Спускаться пришлось уже по крутому, вновь щёлкнув бампером о рытвину. Твёрдо решив, что хватит с машины испытаний, он остановился на развилке лесных дорог, не доехав до места планируемой стоянки метров всего лишь триста. Переобувшись в армейские берцы и накинув на плечи рюкзак, дальше пошёл пешком.
Мост через реку Перовку исчез. То ли его смыло весеннее половодье, не то сломали, специально или случайно, добрые люди, но факт оставался фактом – переходить придётся вброд. Воды сантиметров тридцать. Мало, но ботинки зальёт. Немного подумав, он затянул тесёмки штанин и натянул их поверх обувки. Не раздумывая, широкими шагами поскакал по песчаному дну. Подпираемые красно-коричневой болотной водой, штанины вздулись, как поплавки. В семь шагов преодолев реку, он взобрался на крутой берег, не без удовольствия отметив своё ноу-хау, несколько раз отрывисто вздохнул и побрёл дальше. Оставалось пройти немного – километров пять.
Сеть лесных дорог была богата. На первом перекрёстке, поняв, что так просто в полузабытых хитросплетениях путей не разобраться, он включил навигатор. Дождавшись пока тот найдёт спутник, свернул направо.
Едва показавшись над верхушками леса, солнце скрылось за серым маревом. Становилось душно. Он снял камуфляжную куртку и убрал её в рюкзак, глотнул из фляги воды, посмотрел на часы и запомнил положение солнца. Так, на всякий случай.
Теперь он шёл по дороге, всегда сворачивая только налево. Лес вокруг стал мрачным и некрасивым, отчего он перестал глазеть по сторонам и увлёкся изучением следов. Был понедельник, выходные прошли вместе с людьми, оставив на сырой земле чёткие отпечатки. Итог был не очень густ: один человек прошёл в противоположном ему направлении, туда же проследовал мотоцикл, обратно – велосипед и квадроцикл. «Что ж, - подумал он, - могло быть хуже. Шляются тут всякие, мать их так…».
Вскоре лес закончился, и взору его предстали последствия не то вырубки, не то давнего пожара. Дорога плавно уходила на высотку. Грунт был каменистый, поросший брусникой и вереском, и всё вокруг, так что ни горизонта, ни дальнего леса не видно, заросло чахлыми берёзками. Наверное, всё-таки то была вырубка – под мелкими камушками, вырытыми с обочины, угадывались брёвна. Значит, дорогу готовили. Значит, вывозили лес. Но это было очень давно. Очень. Следов пребывая крупной техники не осталось. Мелкой, впрочем, тоже. Один лишь человек, судя по следам – молодой, круто шагавший с пятки, - отметился здесь в минувший уик-энд. Моторизованный и педальный друзья, вероятно, свернули раньше, на прошлой развилке, и отправились на север.
Его путь лежал на запад.
Через шестьдесят три минуты пешего пути, он достиг желаемой точки и остановился.
На краю высоты, слева от дороги, был разбит лагерь. Вид у лагеря был давно покинутый: стол покосился, туалет сгорел, в баню насрали. Вокруг древнего костровища разбросаны финские гильзы с гнутыми дульцами – так из патронов выламывают пули. Он поморщился. Рядом воткнут в землю гнутый щуп. На огромном валуне множество ржавого хлама, снова гильзы, осколки стекла. Рядом с камнем – прочий бытовой мусор современности. Внимательно осмотрев лагерь, на участке с влажным песком он обнаружил следы автомобиля. Свежие. Вчерашние. Это была «Нива» - такие шины ставят только на неё. Вернувшись на дорогу, он ощупал мелкие кумушки, раздавленные сосновые шишки, сбитый мох. Вывод был прост: машина пришла с севера, по крайней дороге, со стороны воинского захоронения №70, и туда же ушла, развернувшись в лагере. Следов человеческих обнаружить не удалось. «Странно, но оно и к лучшему, - подумал он, - конкуренты нам не нужны, и так уж всё копано-перекопано».
Отстегнув от боковых стяжек рюкзака лопату, он собрал прибор, подошёл к переднему краю окопа и начал поиск. Уже на третьем взмахе прибор подал голос на цветной металл. Глубина залегания – два дюйма. Затупленная лопата (специально, чтобы минимально повредить ненароком попавшую под неё находку) лениво вгрызлась в твёрдый, но рыхлый грунт, сняв шапку мха и немного мелких камушков. Ссыпав всё это рядом с ямкой, он прозвонил место ещё раз. Ничего. Прозванивая вырытое, прибор снова ожил. Облачённой в чёрную с пупырышками перчатку рукой, он медленно разровнял кучку камней. Досадливо выдохнул. Всего лишь осколок, кусочек медного пояска от артиллерийского снаряда. Здесь их много. Ничего. Ценные находки с самого начала – дурной знак.
Рядом, буквально в метре, выскочила стреляная гильза. Лизнув донышко гильзы, он потёр её о тыльную сторону перчатки. На донышке клеймо - VPT 31. Ничего особенного. Хлам. Их здесь тоже в достатке. Но её он не выбросил - положил в грузовой карман брюк. Латунные гильзы были нужны ему для переснаряжения патронов. Гильзы и пули – затем и приехал. Да-да, за такой мелочью, в которой стыдно было признаться другим поисковикам, для которых это было «сопуткой», неотъемлемым, так сказать, элементом поиска. Патроны ими зачастую разбираются на месте с целью изъятия пуль и сжигания пороха, либо забираются целиком, чтобы засверлить дырочку в боку и получился макет. Пули и макеты в «состоянии» - товар. Ему же они хоть и для дела были нужны, но признаться в целенаправленном поиске мелких боеприпасов всё же стыдно, ибо мелочь, несерьёзно; покупать тоже совестно – сам «копарь» со стажем, сам продавец ненужных в хозяйстве калибров. Нет, он не отказывался ни от каких иных находок, но свой джентельменский набор уже давно нарыл, и теперь его влекла вовсе не материальная ценность ископаемых. Его манила сама аура поиска конкретных предметов в конкретных местах, и главной здесь зависимостью были финны.
Прежде всего, притягивала сама природа севера. Те же мхи и сосны, песок и камни, болота, хитро изрезанный ледником ландшафт, были и к югу от города, но там и воздух другой и ещё чего-то не хватало – чего-то душевного. На севере же даже тишина казалась ему особенной. Тянула и сама атмосфера Зимней войны – таинственная и светлая атмосфера войны преданной забвению, войны окруженной легендами, выигранной с позором войны. Ну и кроме высоких материй, давила на него и собственная коллекция, состоящая исключительно из самостоятельно выкопанного и постоянно требующая пополнения. Он собирал финские патроны: по заводам, по годам, по типу пуль. Экономически это было абсолютно неоправданно – проще, быстрее и гораздо выгоднее было купить недостающие экземпляры у других копарей, но коллекционером он себя не считал и собственными принципами поступаться не собирался. Оставалось одно – копать, чем он с переменным успехом и занимался.
Пройдя десяток метров по переднему брустверу траншеи, он остановился, вновь услышав «цветной» сигнал. Посмотрел на экран прибора: глубина плавает – четыре-шесть дюймов, сигнал бегает от меди до серебра. В предвкушении чего-то «вкусного», он глубоко потянул носом смолистый воздух и, сощурив левый глаз, задрал голову вверх. В этот утренний час было светло, хоть серая дымка и спрятала надёжно уже достаточно высоко поднявшееся солнце. «Это хорошо, а то совсем бы зажарился на этом пустыре, - подумал он, и снова вспомнил о не сулящих ничего хорошего находках в самом начале выхода». Волноваться было о чём, чему радоваться – тоже: судя по писку, цель была либо достаточно большой, либо кучкой раскиданной мелочи. Скинув рюкзак, чтобы спина раньше времени не взопрела, он с лёгким нажимом вонзил лопату в тугую плоть земли. Затем повторил то же действие ещё три раза, и вывернул наружу ровный квадрат грунта. Вместе со мхом, песком и камнями с лопаты упали патроны. «Маловато будет, - подумал он, потеряв надежду на целый «цинк»». И снова начал копать, аккуратно расширяя ямку. Опять показались патроны, теперь уже в обойме; пять штук: две с тяжёлой пулей, и три с лёгкой, чуть ржавые, плакированные мельхиором. Углубившись ещё на полштыка, он достал ещё одну полную обойму и одну неполную. Прозвонив ямку и убедившись, что ничего там больше нет, он встал рядом с ней на колени, подтянул рюкзак и вынул из него сумку-хабарницу; покидав в неё боеприпасы, несмотря на некоторое расстройство, он всё же чуть воспрянул духом, найдя нужные вещи. Сделал два больших глотка воды. Не теряя наметившегося куража, тут же принялся за дальнейшую работу.
Траншея вела к огромному блиндажу, поднятому и перевёрнутому, конечно, уже давно и не один раз. Брёвен наката не было ни внутри, ни рядом, а вот толстые стены ещё сохранились. Подивившись сверху основательности былого сооружения и великолепному северному сохрану, вниз он спускаться не стал – делать там было нечего. Вместо этого он принялся ходить вокруг – вдруг мелочёвку какую да пропустили, выворачивая блиндаж наизнанку, грозно и сердито размахивая лопатами. Он знал, насколько суровая и кропотливая это работа – «блинчики» выставлять – сам от неё давно отказался, но надежды не терял. Всякие вкусности в чужих отвалах случаются, редко, но случаются, но… не в этот раз.
Далее от «блина» траншея скоро уходила к склону небольшой высоты, упираясь в заросли неизвестного кустарника и окончательно теряя свою глубину. Он туда не полез.
В обратном направлении пошёл по другой стороне. Снова мешали осколки. Карман набивался гильзами. Боевой дух начинал таять, растворяясь в разыгравшейся июльской духоте. Бесконечное рытьё гильз утомляет сильно и довольно быстро, как секс с нелюбимой женщиной. Географию поиска следовало расширять, и он направился вперёд, в направлении финской стрельбы – туда, где должны были быть «наши». Но не дошёл, буквально через полсотни метров снова уткнувшись в передовую траншею финнов.
Всё было сильно изрыто. Установить давность раскопок не представлялось возможным – каменистый грунт не слёживался, он оседал и оползал, лишь кое-где обрастая мхом. Но он не был ботаником, в хорошем смысле этого слова (да и в плохом тоже), и период разрастания мшистой разносортицы назвать не мог. Единственное что могло помочь - иные следы пребывания современников, и нашлись они быстро. Консервная банка, 1999 год. Но и это ничем не помогло, не стало откровением. Он знал, что двадцать лет – не срок и не показатель, ведь копать на перешейке начали ещё в конце шестидесятых. И всё же ему было приятно, что лес не так сильно загажен современниками, как это обычно выглядит в местах былого присутствия немцев. Вообще, народ копающий по Зимней более культурный, спокойный, да и вообще интеллигентный. Подумав о людях хорошее, что случалось нечасто, он ещё больше приободрился и продолжил поиск.
Дело шло как обычно, то есть не очень хорошо. К обеду он сильно утомился, и физически и морально. Сев на землю, он прислонился к большому камню. Глыба приятно холодила мокрую от пота спину и прикрывала от солнца. Запрокинув голову, он опять принялся разглядывать светлое серое небо. Спустя какое-то время его губы начали беззвучно шевелиться. Сам не зная, делает это вслух или про себя, он повторял женское имя. С этой глупой его привычки смеялся и недоумевал даже лучший друг и компаньон, а больше о ней никто и не знал. Повторяя заветное слово, он ни о чём не думал – ни о женщине, ни о привычке, - или ему казалось, что ни о чём.
Или реальная история, основанная на вымышленных…
Короче, в попытках наврать как можно меньше,
мы вконец запутались в правде,
но предупредить о нереальности происходящего были обязаны.
«Ну и что, что так немного толку
Из того, что кому-то – летать, а кому-то – ползать»
Геннадий Богданов
«Спасибо всем, кого не было рядом»
Свежов
«Просто Свежов людей не любит.
И всегда любезничает с теми, кого презирает.
Ну а что? Имеет право.
Только уголовный кодекс с ним не всегда согласен…»
Кржевицкий
Пролог
Июль 2019
День обещал быть хорошим. Иногда, правда, он случается и плохим, но об этом как-то не думаешь, когда встаёшь до рассвета и мчишь двести километров навстречу истории. Бывает и так, что летишь прямо в лапы неприятностям, но и об этом тоже не думаешь. Предрассветный час и без того полон тревог и ожиданий, и некогда размышлять о том, что в твои планы не входит.
Если бы его спросили, о чём он думал, он ответить не смог бы. Он просто жил своей обыденной утренней жизнью. Говоря проще – боролся с собственным телом. Оно, тело, упорно не желало жить в вертикальном положении: набитый плотным завтраком желудок тошнило, стиснутый пульсирующими висками мозг жалостно просил таблетку анальгина, отравленные порцией никотина и смол лёгкие сжались, настойчиво умоляя дышать глубже.
Когда именно жизнь наладилась, он не заметил, но свернув налево, по указателю «Лейпясуо», не без удовольствия отметил, что жить вдруг стало веселей. Весёлость выражалась в предвкушении близости. Нет, не близости интимной, а очень даже душевной, можно сказать – духовной. Утренний интим не интересовал его тридцатиоднолетнее тело уже лет пять как.
Машина пылила по гравию среди садоводств. Узрев над дорогой растяжку «Мы задыхаемся от пыли. Скорость 30», он покорно сбавил до пятидесяти. Миновав маленькое придорожное кладбище, свернул направо. Проскакав по ухабам и проплюхав по лужам, он подъехал к железнодорожному переезду, миновав который снова ударился в борьбу с бездорожьем сельской дороги. На кочках кузов легковушки болтало, гнуло и скручивало, отчего он натужно поскрипывал сочленениями, не забывая при этом то и дело «слизывать» неровности то бампером, то правым порогом, то левым. Удивительно, но когда дорогу зажал подступивший вплотную с обеих сторон лес, она стала лучше. Но иностранцам этого не понять, и длинный французский бампер не переставал стремиться к поцелуям с чужеродной ему русской землёй. Впрочем, почему русской? Очень даже финской, если углубиться в историю. Углубиться – это главное, за этим он и приехал.
Он не был здесь с прошлого года. Память сохранила лучшие моменты прошлого, и лесная дорога представлялась ему отличным направлением в сосновом лесу, твёрдым и надёжным, как всегда ведущим к заветной цели. Но что-то явно пошло не так: не то память с утра захворала, не то дорога не относилась к лучшим моментам. Так или иначе, но вскоре насиженное место водителя пришлось регулярно покидать. Сосновый участок леса закончился, и к дороге подступили ели. Их корявые корни пёрли на поверхность и били подвеску, между ними скапливалась жидкая грязь, а в небольших ложбинах образовывались лужи с выдавленными из колеи комьями грунта. Лужи пугали – опыт застревания в лесу имелся. Перед каждой новой лужей он останавливался, и подобранным дрыном, коих во множестве валялось в округе, прощупывал дно. Дорога была старая, добротная, уложенная средних размеров камнями, и он, убедившись в надежности дна, с разгончика (на всякий случай) преодолевал водные преграды одну за другой. Но долго так продолжать не могло, и вскоре на пути образовался форменный замес. О том, как его преодолеть, нечего было думать. Но в этих дебрях он не был первым проходимцем. Слева, по маленькому косогору была проложена объездная. Скребя брюхом мох и чернику, ювелирно протискиваясь промеж деревьев, чтобы не обломать дорогущие зеркала, по пологому склону он въехал наверх. Спускаться пришлось уже по крутому, вновь щёлкнув бампером о рытвину. Твёрдо решив, что хватит с машины испытаний, он остановился на развилке лесных дорог, не доехав до места планируемой стоянки метров всего лишь триста. Переобувшись в армейские берцы и накинув на плечи рюкзак, дальше пошёл пешком.
Мост через реку Перовку исчез. То ли его смыло весеннее половодье, не то сломали, специально или случайно, добрые люди, но факт оставался фактом – переходить придётся вброд. Воды сантиметров тридцать. Мало, но ботинки зальёт. Немного подумав, он затянул тесёмки штанин и натянул их поверх обувки. Не раздумывая, широкими шагами поскакал по песчаному дну. Подпираемые красно-коричневой болотной водой, штанины вздулись, как поплавки. В семь шагов преодолев реку, он взобрался на крутой берег, не без удовольствия отметив своё ноу-хау, несколько раз отрывисто вздохнул и побрёл дальше. Оставалось пройти немного – километров пять.
Сеть лесных дорог была богата. На первом перекрёстке, поняв, что так просто в полузабытых хитросплетениях путей не разобраться, он включил навигатор. Дождавшись пока тот найдёт спутник, свернул направо.
Едва показавшись над верхушками леса, солнце скрылось за серым маревом. Становилось душно. Он снял камуфляжную куртку и убрал её в рюкзак, глотнул из фляги воды, посмотрел на часы и запомнил положение солнца. Так, на всякий случай.
Теперь он шёл по дороге, всегда сворачивая только налево. Лес вокруг стал мрачным и некрасивым, отчего он перестал глазеть по сторонам и увлёкся изучением следов. Был понедельник, выходные прошли вместе с людьми, оставив на сырой земле чёткие отпечатки. Итог был не очень густ: один человек прошёл в противоположном ему направлении, туда же проследовал мотоцикл, обратно – велосипед и квадроцикл. «Что ж, - подумал он, - могло быть хуже. Шляются тут всякие, мать их так…».
Вскоре лес закончился, и взору его предстали последствия не то вырубки, не то давнего пожара. Дорога плавно уходила на высотку. Грунт был каменистый, поросший брусникой и вереском, и всё вокруг, так что ни горизонта, ни дальнего леса не видно, заросло чахлыми берёзками. Наверное, всё-таки то была вырубка – под мелкими камушками, вырытыми с обочины, угадывались брёвна. Значит, дорогу готовили. Значит, вывозили лес. Но это было очень давно. Очень. Следов пребывая крупной техники не осталось. Мелкой, впрочем, тоже. Один лишь человек, судя по следам – молодой, круто шагавший с пятки, - отметился здесь в минувший уик-энд. Моторизованный и педальный друзья, вероятно, свернули раньше, на прошлой развилке, и отправились на север.
Его путь лежал на запад.
Через шестьдесят три минуты пешего пути, он достиг желаемой точки и остановился.
На краю высоты, слева от дороги, был разбит лагерь. Вид у лагеря был давно покинутый: стол покосился, туалет сгорел, в баню насрали. Вокруг древнего костровища разбросаны финские гильзы с гнутыми дульцами – так из патронов выламывают пули. Он поморщился. Рядом воткнут в землю гнутый щуп. На огромном валуне множество ржавого хлама, снова гильзы, осколки стекла. Рядом с камнем – прочий бытовой мусор современности. Внимательно осмотрев лагерь, на участке с влажным песком он обнаружил следы автомобиля. Свежие. Вчерашние. Это была «Нива» - такие шины ставят только на неё. Вернувшись на дорогу, он ощупал мелкие кумушки, раздавленные сосновые шишки, сбитый мох. Вывод был прост: машина пришла с севера, по крайней дороге, со стороны воинского захоронения №70, и туда же ушла, развернувшись в лагере. Следов человеческих обнаружить не удалось. «Странно, но оно и к лучшему, - подумал он, - конкуренты нам не нужны, и так уж всё копано-перекопано».
Отстегнув от боковых стяжек рюкзака лопату, он собрал прибор, подошёл к переднему краю окопа и начал поиск. Уже на третьем взмахе прибор подал голос на цветной металл. Глубина залегания – два дюйма. Затупленная лопата (специально, чтобы минимально повредить ненароком попавшую под неё находку) лениво вгрызлась в твёрдый, но рыхлый грунт, сняв шапку мха и немного мелких камушков. Ссыпав всё это рядом с ямкой, он прозвонил место ещё раз. Ничего. Прозванивая вырытое, прибор снова ожил. Облачённой в чёрную с пупырышками перчатку рукой, он медленно разровнял кучку камней. Досадливо выдохнул. Всего лишь осколок, кусочек медного пояска от артиллерийского снаряда. Здесь их много. Ничего. Ценные находки с самого начала – дурной знак.
Рядом, буквально в метре, выскочила стреляная гильза. Лизнув донышко гильзы, он потёр её о тыльную сторону перчатки. На донышке клеймо - VPT 31. Ничего особенного. Хлам. Их здесь тоже в достатке. Но её он не выбросил - положил в грузовой карман брюк. Латунные гильзы были нужны ему для переснаряжения патронов. Гильзы и пули – затем и приехал. Да-да, за такой мелочью, в которой стыдно было признаться другим поисковикам, для которых это было «сопуткой», неотъемлемым, так сказать, элементом поиска. Патроны ими зачастую разбираются на месте с целью изъятия пуль и сжигания пороха, либо забираются целиком, чтобы засверлить дырочку в боку и получился макет. Пули и макеты в «состоянии» - товар. Ему же они хоть и для дела были нужны, но признаться в целенаправленном поиске мелких боеприпасов всё же стыдно, ибо мелочь, несерьёзно; покупать тоже совестно – сам «копарь» со стажем, сам продавец ненужных в хозяйстве калибров. Нет, он не отказывался ни от каких иных находок, но свой джентельменский набор уже давно нарыл, и теперь его влекла вовсе не материальная ценность ископаемых. Его манила сама аура поиска конкретных предметов в конкретных местах, и главной здесь зависимостью были финны.
Прежде всего, притягивала сама природа севера. Те же мхи и сосны, песок и камни, болота, хитро изрезанный ледником ландшафт, были и к югу от города, но там и воздух другой и ещё чего-то не хватало – чего-то душевного. На севере же даже тишина казалась ему особенной. Тянула и сама атмосфера Зимней войны – таинственная и светлая атмосфера войны преданной забвению, войны окруженной легендами, выигранной с позором войны. Ну и кроме высоких материй, давила на него и собственная коллекция, состоящая исключительно из самостоятельно выкопанного и постоянно требующая пополнения. Он собирал финские патроны: по заводам, по годам, по типу пуль. Экономически это было абсолютно неоправданно – проще, быстрее и гораздо выгоднее было купить недостающие экземпляры у других копарей, но коллекционером он себя не считал и собственными принципами поступаться не собирался. Оставалось одно – копать, чем он с переменным успехом и занимался.
Пройдя десяток метров по переднему брустверу траншеи, он остановился, вновь услышав «цветной» сигнал. Посмотрел на экран прибора: глубина плавает – четыре-шесть дюймов, сигнал бегает от меди до серебра. В предвкушении чего-то «вкусного», он глубоко потянул носом смолистый воздух и, сощурив левый глаз, задрал голову вверх. В этот утренний час было светло, хоть серая дымка и спрятала надёжно уже достаточно высоко поднявшееся солнце. «Это хорошо, а то совсем бы зажарился на этом пустыре, - подумал он, и снова вспомнил о не сулящих ничего хорошего находках в самом начале выхода». Волноваться было о чём, чему радоваться – тоже: судя по писку, цель была либо достаточно большой, либо кучкой раскиданной мелочи. Скинув рюкзак, чтобы спина раньше времени не взопрела, он с лёгким нажимом вонзил лопату в тугую плоть земли. Затем повторил то же действие ещё три раза, и вывернул наружу ровный квадрат грунта. Вместе со мхом, песком и камнями с лопаты упали патроны. «Маловато будет, - подумал он, потеряв надежду на целый «цинк»». И снова начал копать, аккуратно расширяя ямку. Опять показались патроны, теперь уже в обойме; пять штук: две с тяжёлой пулей, и три с лёгкой, чуть ржавые, плакированные мельхиором. Углубившись ещё на полштыка, он достал ещё одну полную обойму и одну неполную. Прозвонив ямку и убедившись, что ничего там больше нет, он встал рядом с ней на колени, подтянул рюкзак и вынул из него сумку-хабарницу; покидав в неё боеприпасы, несмотря на некоторое расстройство, он всё же чуть воспрянул духом, найдя нужные вещи. Сделал два больших глотка воды. Не теряя наметившегося куража, тут же принялся за дальнейшую работу.
Траншея вела к огромному блиндажу, поднятому и перевёрнутому, конечно, уже давно и не один раз. Брёвен наката не было ни внутри, ни рядом, а вот толстые стены ещё сохранились. Подивившись сверху основательности былого сооружения и великолепному северному сохрану, вниз он спускаться не стал – делать там было нечего. Вместо этого он принялся ходить вокруг – вдруг мелочёвку какую да пропустили, выворачивая блиндаж наизнанку, грозно и сердито размахивая лопатами. Он знал, насколько суровая и кропотливая это работа – «блинчики» выставлять – сам от неё давно отказался, но надежды не терял. Всякие вкусности в чужих отвалах случаются, редко, но случаются, но… не в этот раз.
Далее от «блина» траншея скоро уходила к склону небольшой высоты, упираясь в заросли неизвестного кустарника и окончательно теряя свою глубину. Он туда не полез.
В обратном направлении пошёл по другой стороне. Снова мешали осколки. Карман набивался гильзами. Боевой дух начинал таять, растворяясь в разыгравшейся июльской духоте. Бесконечное рытьё гильз утомляет сильно и довольно быстро, как секс с нелюбимой женщиной. Географию поиска следовало расширять, и он направился вперёд, в направлении финской стрельбы – туда, где должны были быть «наши». Но не дошёл, буквально через полсотни метров снова уткнувшись в передовую траншею финнов.
Всё было сильно изрыто. Установить давность раскопок не представлялось возможным – каменистый грунт не слёживался, он оседал и оползал, лишь кое-где обрастая мхом. Но он не был ботаником, в хорошем смысле этого слова (да и в плохом тоже), и период разрастания мшистой разносортицы назвать не мог. Единственное что могло помочь - иные следы пребывания современников, и нашлись они быстро. Консервная банка, 1999 год. Но и это ничем не помогло, не стало откровением. Он знал, что двадцать лет – не срок и не показатель, ведь копать на перешейке начали ещё в конце шестидесятых. И всё же ему было приятно, что лес не так сильно загажен современниками, как это обычно выглядит в местах былого присутствия немцев. Вообще, народ копающий по Зимней более культурный, спокойный, да и вообще интеллигентный. Подумав о людях хорошее, что случалось нечасто, он ещё больше приободрился и продолжил поиск.
Дело шло как обычно, то есть не очень хорошо. К обеду он сильно утомился, и физически и морально. Сев на землю, он прислонился к большому камню. Глыба приятно холодила мокрую от пота спину и прикрывала от солнца. Запрокинув голову, он опять принялся разглядывать светлое серое небо. Спустя какое-то время его губы начали беззвучно шевелиться. Сам не зная, делает это вслух или про себя, он повторял женское имя. С этой глупой его привычки смеялся и недоумевал даже лучший друг и компаньон, а больше о ней никто и не знал. Повторяя заветное слово, он ни о чём не думал – ни о женщине, ни о привычке, - или ему казалось, что ни о чём.
