На мгновение ослеплённый, Тима поморщился и отвернулся, но мимо пройти не сумел – водительская дверь отворилась и из неё по-барски, с ленцой, вывалился Димон. «И как это я сразу его не заметил, - только и успел подумать Тима, как Димон уже заступил ему дорогу».
- Здравствуй, Тим.
- Здорово, коли не шутишь, - ответил Тима и мотнул головой: «Чего, мол, надобно?». Зла он ни на кого не держал, но сказать больше было нечего, да и не хотелось говорить-то.
- Как живёшь?
- Один.
- Знаешь, это не так уж и плохо.
- Знаю, - пожал плечами Тима и снова мотнул головой: «И что?».
- Я чего приехал-то. Знаешь, я тут жениться опять собрался.
- Знаю, рад за вас обоих и ни капельки тебе не сочувствую. Приехал-то зачем? – натянуто улыбнулся Тима, понимая, что ответы сами собой получаются грубыми.
- На свадьбу придёшь?
- Что, опять? – делано удивился Тима.
- Да, опять по полной программе планируем.
- Сумасшествие…
- Так придёшь или нет?
- Ну, если пригласите…
- Так за этим я и приехал.
- Ну, коли за этим, то нет – не приду!
- Почему? Ты что, обиделся, Тим? – как-то неожиданно громко спросил Димон, и голос его звучно разнёсся в тишине двора.
Но Тима ничего не ответил. Махнув рукой, он удалялся. Почему-то ему вдруг стало смешно. Он прошёл уже вдоль дома, свернул за угол, открыл дверь парадной и поднимался по лестнице, но все ещё не в силах был сдержать шальную улыбку, некрасиво и злобно искривившую губы…
Он не обещал вернуться
Смрадило горячим металлом, жжёной резиной и дизелем. В подёрнутое белёсой дымкой августовское небо коптила догорающая БМП. Прижавшись спиной к единственному уцелевшему колесу, сидел механик-водитель. Он был мёртв. Рядом с ним двое – живые.
Они не успели. С позиции их отделения было прекрасно видно, как после попадания ПТУРСа он, единственный оставшийся в живых член экипажа, вылез из горящей машины и по борту скатился на землю.
- Уваров, Жмых – за ним! - рыкнул капитан. – Быстро! Смирнов прикрывает слева! Онопченко – за мной!
Короткими перебежками, под прикрытием складок хитро изрезанной местности, пригибаясь под свистящими пулями, то и дело, падая и продолжая ползти на четвереньках, двести метров до цели они преодолели одним рывком. Частыми короткими очередями огрызался пулемёт Смирнова. Жухлая низкая трава растворялась в мареве. От жары, нервного и физического напряжения, вонючей технической гари, плыло в глазах…
…Они не успели, и терялись в нерешительности – приказ подразумевал, что вытащить надо живого. Вынос трупа представлялся занятием сомнительным, грозящим бесцельной гибелью.
- Что же это, товарищ старший сержант, - спрашивал заметно запыхавшийся Жмых, кивая на мертвеца, - мы его попрём?
Жмых. Этот забавный Родька Жмых, бесхитростный и простодушный, объект постоянных добрых шуток сослуживцев, порой принимающий их слишком близко. Рядовой. Совсем ещё пацан, по воле злого случая оказавшийся здесь. Его румяные пушистые щёки навевали на Уварова уныние и жалость. Готовый на всё, порой по-глупому бесстрашный, рисковать его жизнью сержант не хотел.
- А чего, по-твоему, мы сюда припёрлись?
- Ну так это… он живой… был. Своих не бросаем… - теряясь, сбивчиво отвечал Жмых.
- А он что, уже не свой?
Жмых промолчал.
- Вот поэтому и попрём…
Ожила закреплённая на «разгрузке» рация:
- Восьмой, восьмой! Уваров, мать твою! – рвал эфир хриплый рык капитана. – Почему сели?!
- Двухсотый у нас… - вяло рапортовал сержант.
- Назад, блядь, назад! Быстро! Втроём! – орал капитан. – Они идут за вами!!!
…..ны пошли во вторую атаку. В первый раз они попытались с наскока подмять третий пост. Попытка успеха не имела, но неожиданный миномётный обстрел ополовинил его «население». Контузило радиста. Потеряли санитара. Раненых бинтовали сами, быстро и коряво. Особо «тяжёлым» кололи морфин. Уйти с таким «грузом» не представлялось возможным. Оставалось одно – ждать подкрепления.
Первой на помощь пришла БМП-шка. Неизвестно откуда и зачем, она появилась в одиночку – просто шла наперерез полным ходом по более-менее ровному лугу, прямиком к дальней, западной, границе поста. Безостановочно рявкала её крупнокалиберная пушка. Завывал мотор. Ведомый инстинктом водитель торопился. Но тоже не успел…
И они к умирающему водителю не успели, но кроме его потерянной жизни это уже ничего не решало. Думать надо было о жизнях собственных. С вражеской стороны по броне ещё сильнее защёлкали пули. Под прикрытием плотного огня, охватывая с флангов, на них надвигались две группы – хотели взять живьём.
- Они идут за вами!!! – услышал Уваров и, нырнув влево, высунулся из-за борта.
Рядом, поднимая фонтанчик земляных брызг, тут же ударила пуля.
- Сука! – досадливо произнёс Уваров. – Где же ты раньше был?..
- Здесь, товарищ старший сержант, - отозвался Жмых.
- Да не ты – снайпер. Объявись он раньше, хер бы мы сюда сунулись…
Времени на размышления не оставалось. Помня, что смерть лучше плена, Уваров зло сплюнул и скомандовал:
- Так, Жмых. Берёшь «мазута» и тащишь его к вон тому камню.
- А как же вы, товарищ старший сержант? – взволнованно пробормотал рядовой.
- Выполнять!
По фонтанчику Уваров понял, что позиция у снайпера плохая – он залёг почти на равнине, чуть выше них – и под прикрытием сгоревшей машины уйти можно довольно далеко, но только самым неудобным путём. После камня местность круто повышалась и хорошо простреливалась, а до него тащить труп можно было и одному. Отправив Жмыха, он решил задержаться и симулировать оборону, чтобы немного потянуть время.
- Первый пошёл! Работает снайпер! – крикнул в рацию сержант. – Сами не вытащим!
- Назад! Назад, мудак! – вновь зарычал капитан. – Обходят слева! Мы их прижмём! Беги!
- Понял, кап… - осёкся на полуслове Уваров, увидев, как падает Жмых.
И побежал к нему, на ходу пытаясь сообразить, как же так вышло в непростреливаемой, казалось, зоне. Бежал глупо и слепо, не думая о себе.
Рядовой Родислав Жмых лежал на спине, прижатый трупом водителя. Его правая нога сгибалась в колене, каблуком вспахивая бедную твёрдую почву. Он был ещё жив и пытался ползти, взвалив на себя последнюю тяжкую ношу. Из шеи хлестала кровь.
- Не могу, товарищ старший сержант, - слабеющим сиплым голосом бормотал он. – Не дотащить… не выполнил…
- Молчи Родька, - пронзительно взвыл сержант, - молчи дурак!
Он яро рвал зубами упаковку единственного перевязочного пакета, понимая, что это конец – такой силы кровотечение не остановить. С силой зажимая рану огромным ватно-марлевым комком, свободной рукой Уваров разжимал пальцы Жмыха, крепко вцепившиеся в форму мёртвого водителя. Затем, подхватив его под руки, потащил к камню. Умирающий Жмых бубнил что-то уж вовсе несвязное. Над головой знакомо и заунывно, будто прощаясь, просвистела одиночная пуля. Сверху, с круто возвышающегося над равниной пригорка, захлёбываясь, рявкали два автомата. Это были Онопченко и капитан. Рация вновь ожила:
- Жив? – без слышимой надежды, взывая к чуду, спросил капитан.
- Нет…
Прислонившись спиной к камню, обнимая мёртвого Жмыха, сержант смотрел в блёклое небо. Ему казалось, что с гор спускается пустота и мутной дымкой застилает мир вокруг. А мир маленький, он сжался до пределов этого жалкого кусочка равнины – от БМП и до пригорка – и они в его центре, и никого, кроме мёртвого водителя, вокруг…
Он сильно зажмурился, часто-часто заморгал, сгоняя с глаз дурную пелену…
- Идут на меня!.. – хрипела рация голосом Смирнова. – Последняя лента!..
- Уваров! Наверх, блядь! Один! – перебил его капитан.
Воздух зашипел. Наверху раздался взрыв. И сразу ещё один. Автоматы смолкли.
Времени не стало. Его попросту не осталось…
Бросив тело Жмыха, Уваров, не раздумывая, рванул на пригорок. Бежал быстро, по диагонали, но не преодолел и полпути. Резкая боль в ноге, тотчас сменившаяся жжением… Он споткнулся, упал, выронив автомат. Попытался вскочить – не получилось. Он пополз, пытаясь ухватиться за траву и не думая о том, что напавшие на пост одумались и брать их живьём более не намерены. Беспорядочно зачвыркали по земле вокруг пули. Проносясь прямо над ним, снова засвистели «летучки». Позиция капитана и Онопченко «вскипела». Уварова охватило странное и страшное чувство, словно кто-то схватил его за ногу и тянет вниз. Где-то справа, упорно, как дятел, дожигая последние патроны, продолжал долбить пулемёт Смирнова. Это стало последним, что он осознал…
Рядом раздался глухой несильный взрыв – очевидно, стрельнули из подствольника. Старший сержант Уваров перевернулся на спину и покатился по склону вниз…
- Наши идут! – сквозь треск пулемётных очередей, рвал радиоэфир ликующий голос Смирнова, но Уваров его уже не слышал…
…Через хребет ближайшего холма перевалила маленькая колонна – «Урал» и два БТРа полным ходом шли на помощь. До поста им оставалось не более двух минут…
…Передовой отряд противника обошёл подбитую БМП-шку и, несмотря на потери, унёс тела Жмыха и механика-водителя. Их обезображенные тела найдут лишь через несколько недель…
…Со злостью бросив на каменистую почву ставший ненужным пулемёт, прапорщик Смирнов бежал к Уварову. А затем, матеря подоспевших, на руках нёс контуженого земляка до «Урала»…
…Многим позже, задержавшись в госпитале из-за нарушения слуха, гвардии старший сержант Роман Уваров узнает о трагической судьбе и мужественном поступке капитана…
- Догонишь? – спросил майор, вытирая широкой ладонью окровавленный нос.
- Угу, - с философским спокойствием ответил ефрейтор.
- Ну, тогда давай по трамвайным и, хочешь, подрезай, хочешь, в бочину тарань…
Майор был жутко недоволен маневром «Мерседеса», который нагло перестроился в их ряд и вынудил ефрейтора резко тормознуть, отчего, естественно не пристёгнутый, майор долбанул носом в панель. Он привык мстить за кровь. Ефрейтор надавил на газ, и старый армейский «УАЗик», козлиным прыжком перемахнув через высокий поребрик, помчался по трамвайным путям. «Мерседес» бы легко ушёл от них, даже не заметив преследователей, но плотное городское движение и поребрик выделенной трамвайной полосы лишили его мощностных преимуществ. Майор, получивший несколько «кубиков» адреналина в кровь, хитро и злобно ухмылялся, потирал окровавленные ладони и предвкушал, как будет учить дурачков правилам дорожного движения и хорошего тона.
А молчаливый ефрейтор очень любил автомобили. Он не испытал ни малейшего эмоционального всплеска – ему было жаль красивую и дорогую, пусть и чужую, машину. Поэтому он отказался от эффектного тарана, о котором так мечтал майор.
«УАЗик», завывая изношенным мотором, промчался мимо жертвы, резко вильнув вправо, спрыгнул с поребрика и со скрипом затормозил. Водитель немца дважды гуднул: сначала коротко, затем – протяжно.
- Сиди и не вылазь. Как бы ни пошло, за автомат не хватайся. И смотри внимательно, такого «кина» ты ещё не видел… - зло прошипел майор, вылезая наружу и надевая маску доброго школьного учителя.
- Так точно, - спокойно ответил ефрейтор. Спорить с инструктором по рукопашному бою, который за свою службу обучил не одну сотню будущих диверсантов, ему вовсе не хотелось.
В этот момент из «Мерседеса» вывалились два шкафообразных организма. Водитель остался внутри. Что сказал им майор, ефрейтор не слышал. Но, зная его, догадывался, что тот, ослепительно улыбнувшись, наверняка выдал какую-то смачную фразочку из тех, что такие ребята мимо ушей не пропускают. Но это было уже не важно.
Сделав три шага навстречу майору и получив костяшками согнутых пальцев в кадык, первый здоровяк обмяк и осел на мокрый асфальт, хрипя и задыхаясь. Второй на секунду смутился и остановился. Майор этой позорной задержки не упустил. В момент, преодолев разделявшие их метры, он сильно пнул оппонента в коленку носком кованого ботинка. Тот, припадая на левую ногу, взвизгнул совершенно по-девчачьи и незамедлительно получил добавку в челюсть, от чего умолк и повалился рядом со своим собратом по несчастью. Водитель «Мерса» явно опешил и не знал что делать, а майор панического страха и слабости не прощал. Ни своим, ни чужим не прощал. Достав из кобуры табельный ПМ, он подошел к вражеской машине с водительской стороны. Рукоятью разбив стекло и открыв изнутри запертую дверь, извлёк на свет божий водятла. Круглое холёное лицо гражданина в дорогом сером костюме со странно потемневшими брюками было преисполнено животного ужаса. Держа ссыкуна за галстук, майор резко ткнул ему стволом в зубы. Кровь стекала по подбородку на воротник голубой рубашки. «Холёный» задыхался, давясь кровью, соплями и зубами, но боялся пошевелиться. А майор, блаженно улыбаясь, смотрел ему в глаза. И взгляд его был страшен и добр одновременно. Он не испытывал ненависти. Он заряжался чужим страхом. И, через несколько секунд такой зарядки, вернув безвольное тело в дорогое и обоссаное кожаное кресло, он запрыгнул обратно в УАЗик.
- Жми, пока коршуны не налетели. А то загребут нас серые друзья в пердильник. А генерала это не порадует, – бодро и весело, улыбаясь, словно травя анекдот, приказал майор.
Ефрейтор, как обычно, угукнул и плавно тронул машину с места.
- Хочешь, тебя также научу? Оставайся на сверхсрочную.
- Никак нет!
- Что – никак нет? Не хочешь, чтобы научил или оставаться не хочешь?
- Ни того, ни другого не хочу, товарищ майор.
- Ну, как знаешь. Хороший ты парень, Серёга. Нравятся мне такие спокойные и молчаливые ребята. Ты интроверт и наверняка станешь хорошим фотографом, как и мечтаешь. Но девчонка твоя тебя бросит. Я видел её, когда она к тебе приезжала последний раз. Томные глаза с поволокой – есть в них что-то блядское. Вот увидишь, встретит какого-нибудь Рэмбо, и бросит.
- У нас любовь, товарищ майор…
- У всех у нас когда-то любовь, а потом… вон у того магазинчика тормозни, сигареты закончились…
Город Пушкин в миру больше известен как Царское Село. Тихий и спокойный пригород Петербурга. Дворцы, парки, и Лицей, где учился великий поэт. Летняя резиденция российских монархов. Место, где родился последний император и здесь же, уже отрёкшийся от престола, содержавшийся под стражей перед высылкой в Сибирь. Сто тысяч населения и культурная жизнь, о которой знают лишь эстеты да местная интеллигенция.
Он не был здесь три года и вот вернулся. Переполняемый странными и смешанными чувствами, в октябре 2015-го, отбросив в сторону воспоминания последнего боя, он вышел из вагона электрички и встал в сторонке, ожидая пока рассосётся толпа, скопившаяся у турникетов, из-за которых, собственно, она и образовалась. Перед кем-то турникет не открывается, кто-то другой суёт билет не той стороной…
Толпа гудит. Толпа злая. Все торопятся.
Когда гомон затих и все разбежались по автобусам, он спокойно, в гордом одиночестве, вышел на привокзальную площадь. Поставив объёмную зелёную сумку на пыльный асфальт, закурил.
Вечерело. Закатное солнце, уже скрывшееся за крышами ближайших домов, щедро окрасило чистое небо пылающее-оранжевыми красками.
- Здравствуй, Тим.
- Здорово, коли не шутишь, - ответил Тима и мотнул головой: «Чего, мол, надобно?». Зла он ни на кого не держал, но сказать больше было нечего, да и не хотелось говорить-то.
- Как живёшь?
- Один.
- Знаешь, это не так уж и плохо.
- Знаю, - пожал плечами Тима и снова мотнул головой: «И что?».
- Я чего приехал-то. Знаешь, я тут жениться опять собрался.
- Знаю, рад за вас обоих и ни капельки тебе не сочувствую. Приехал-то зачем? – натянуто улыбнулся Тима, понимая, что ответы сами собой получаются грубыми.
- На свадьбу придёшь?
- Что, опять? – делано удивился Тима.
- Да, опять по полной программе планируем.
- Сумасшествие…
- Так придёшь или нет?
- Ну, если пригласите…
- Так за этим я и приехал.
- Ну, коли за этим, то нет – не приду!
- Почему? Ты что, обиделся, Тим? – как-то неожиданно громко спросил Димон, и голос его звучно разнёсся в тишине двора.
Но Тима ничего не ответил. Махнув рукой, он удалялся. Почему-то ему вдруг стало смешно. Он прошёл уже вдоль дома, свернул за угол, открыл дверь парадной и поднимался по лестнице, но все ещё не в силах был сдержать шальную улыбку, некрасиво и злобно искривившую губы…
Часть 3
Он не обещал вернуться
***
Смрадило горячим металлом, жжёной резиной и дизелем. В подёрнутое белёсой дымкой августовское небо коптила догорающая БМП. Прижавшись спиной к единственному уцелевшему колесу, сидел механик-водитель. Он был мёртв. Рядом с ним двое – живые.
Они не успели. С позиции их отделения было прекрасно видно, как после попадания ПТУРСа он, единственный оставшийся в живых член экипажа, вылез из горящей машины и по борту скатился на землю.
- Уваров, Жмых – за ним! - рыкнул капитан. – Быстро! Смирнов прикрывает слева! Онопченко – за мной!
Короткими перебежками, под прикрытием складок хитро изрезанной местности, пригибаясь под свистящими пулями, то и дело, падая и продолжая ползти на четвереньках, двести метров до цели они преодолели одним рывком. Частыми короткими очередями огрызался пулемёт Смирнова. Жухлая низкая трава растворялась в мареве. От жары, нервного и физического напряжения, вонючей технической гари, плыло в глазах…
…Они не успели, и терялись в нерешительности – приказ подразумевал, что вытащить надо живого. Вынос трупа представлялся занятием сомнительным, грозящим бесцельной гибелью.
- Что же это, товарищ старший сержант, - спрашивал заметно запыхавшийся Жмых, кивая на мертвеца, - мы его попрём?
Жмых. Этот забавный Родька Жмых, бесхитростный и простодушный, объект постоянных добрых шуток сослуживцев, порой принимающий их слишком близко. Рядовой. Совсем ещё пацан, по воле злого случая оказавшийся здесь. Его румяные пушистые щёки навевали на Уварова уныние и жалость. Готовый на всё, порой по-глупому бесстрашный, рисковать его жизнью сержант не хотел.
- А чего, по-твоему, мы сюда припёрлись?
- Ну так это… он живой… был. Своих не бросаем… - теряясь, сбивчиво отвечал Жмых.
- А он что, уже не свой?
Жмых промолчал.
- Вот поэтому и попрём…
Ожила закреплённая на «разгрузке» рация:
- Восьмой, восьмой! Уваров, мать твою! – рвал эфир хриплый рык капитана. – Почему сели?!
- Двухсотый у нас… - вяло рапортовал сержант.
- Назад, блядь, назад! Быстро! Втроём! – орал капитан. – Они идут за вами!!!
…..ны пошли во вторую атаку. В первый раз они попытались с наскока подмять третий пост. Попытка успеха не имела, но неожиданный миномётный обстрел ополовинил его «население». Контузило радиста. Потеряли санитара. Раненых бинтовали сами, быстро и коряво. Особо «тяжёлым» кололи морфин. Уйти с таким «грузом» не представлялось возможным. Оставалось одно – ждать подкрепления.
Первой на помощь пришла БМП-шка. Неизвестно откуда и зачем, она появилась в одиночку – просто шла наперерез полным ходом по более-менее ровному лугу, прямиком к дальней, западной, границе поста. Безостановочно рявкала её крупнокалиберная пушка. Завывал мотор. Ведомый инстинктом водитель торопился. Но тоже не успел…
И они к умирающему водителю не успели, но кроме его потерянной жизни это уже ничего не решало. Думать надо было о жизнях собственных. С вражеской стороны по броне ещё сильнее защёлкали пули. Под прикрытием плотного огня, охватывая с флангов, на них надвигались две группы – хотели взять живьём.
- Они идут за вами!!! – услышал Уваров и, нырнув влево, высунулся из-за борта.
Рядом, поднимая фонтанчик земляных брызг, тут же ударила пуля.
- Сука! – досадливо произнёс Уваров. – Где же ты раньше был?..
- Здесь, товарищ старший сержант, - отозвался Жмых.
- Да не ты – снайпер. Объявись он раньше, хер бы мы сюда сунулись…
Времени на размышления не оставалось. Помня, что смерть лучше плена, Уваров зло сплюнул и скомандовал:
- Так, Жмых. Берёшь «мазута» и тащишь его к вон тому камню.
- А как же вы, товарищ старший сержант? – взволнованно пробормотал рядовой.
- Выполнять!
По фонтанчику Уваров понял, что позиция у снайпера плохая – он залёг почти на равнине, чуть выше них – и под прикрытием сгоревшей машины уйти можно довольно далеко, но только самым неудобным путём. После камня местность круто повышалась и хорошо простреливалась, а до него тащить труп можно было и одному. Отправив Жмыха, он решил задержаться и симулировать оборону, чтобы немного потянуть время.
- Первый пошёл! Работает снайпер! – крикнул в рацию сержант. – Сами не вытащим!
- Назад! Назад, мудак! – вновь зарычал капитан. – Обходят слева! Мы их прижмём! Беги!
- Понял, кап… - осёкся на полуслове Уваров, увидев, как падает Жмых.
И побежал к нему, на ходу пытаясь сообразить, как же так вышло в непростреливаемой, казалось, зоне. Бежал глупо и слепо, не думая о себе.
Рядовой Родислав Жмых лежал на спине, прижатый трупом водителя. Его правая нога сгибалась в колене, каблуком вспахивая бедную твёрдую почву. Он был ещё жив и пытался ползти, взвалив на себя последнюю тяжкую ношу. Из шеи хлестала кровь.
- Не могу, товарищ старший сержант, - слабеющим сиплым голосом бормотал он. – Не дотащить… не выполнил…
- Молчи Родька, - пронзительно взвыл сержант, - молчи дурак!
Он яро рвал зубами упаковку единственного перевязочного пакета, понимая, что это конец – такой силы кровотечение не остановить. С силой зажимая рану огромным ватно-марлевым комком, свободной рукой Уваров разжимал пальцы Жмыха, крепко вцепившиеся в форму мёртвого водителя. Затем, подхватив его под руки, потащил к камню. Умирающий Жмых бубнил что-то уж вовсе несвязное. Над головой знакомо и заунывно, будто прощаясь, просвистела одиночная пуля. Сверху, с круто возвышающегося над равниной пригорка, захлёбываясь, рявкали два автомата. Это были Онопченко и капитан. Рация вновь ожила:
- Жив? – без слышимой надежды, взывая к чуду, спросил капитан.
- Нет…
Прислонившись спиной к камню, обнимая мёртвого Жмыха, сержант смотрел в блёклое небо. Ему казалось, что с гор спускается пустота и мутной дымкой застилает мир вокруг. А мир маленький, он сжался до пределов этого жалкого кусочка равнины – от БМП и до пригорка – и они в его центре, и никого, кроме мёртвого водителя, вокруг…
Он сильно зажмурился, часто-часто заморгал, сгоняя с глаз дурную пелену…
- Идут на меня!.. – хрипела рация голосом Смирнова. – Последняя лента!..
- Уваров! Наверх, блядь! Один! – перебил его капитан.
Воздух зашипел. Наверху раздался взрыв. И сразу ещё один. Автоматы смолкли.
Времени не стало. Его попросту не осталось…
Бросив тело Жмыха, Уваров, не раздумывая, рванул на пригорок. Бежал быстро, по диагонали, но не преодолел и полпути. Резкая боль в ноге, тотчас сменившаяся жжением… Он споткнулся, упал, выронив автомат. Попытался вскочить – не получилось. Он пополз, пытаясь ухватиться за траву и не думая о том, что напавшие на пост одумались и брать их живьём более не намерены. Беспорядочно зачвыркали по земле вокруг пули. Проносясь прямо над ним, снова засвистели «летучки». Позиция капитана и Онопченко «вскипела». Уварова охватило странное и страшное чувство, словно кто-то схватил его за ногу и тянет вниз. Где-то справа, упорно, как дятел, дожигая последние патроны, продолжал долбить пулемёт Смирнова. Это стало последним, что он осознал…
Рядом раздался глухой несильный взрыв – очевидно, стрельнули из подствольника. Старший сержант Уваров перевернулся на спину и покатился по склону вниз…
- Наши идут! – сквозь треск пулемётных очередей, рвал радиоэфир ликующий голос Смирнова, но Уваров его уже не слышал…
…Через хребет ближайшего холма перевалила маленькая колонна – «Урал» и два БТРа полным ходом шли на помощь. До поста им оставалось не более двух минут…
…Передовой отряд противника обошёл подбитую БМП-шку и, несмотря на потери, унёс тела Жмыха и механика-водителя. Их обезображенные тела найдут лишь через несколько недель…
…Со злостью бросив на каменистую почву ставший ненужным пулемёт, прапорщик Смирнов бежал к Уварову. А затем, матеря подоспевших, на руках нёс контуженого земляка до «Урала»…
…Многим позже, задержавшись в госпитале из-за нарушения слуха, гвардии старший сержант Роман Уваров узнает о трагической судьбе и мужественном поступке капитана…
***
- Догонишь? – спросил майор, вытирая широкой ладонью окровавленный нос.
- Угу, - с философским спокойствием ответил ефрейтор.
- Ну, тогда давай по трамвайным и, хочешь, подрезай, хочешь, в бочину тарань…
Майор был жутко недоволен маневром «Мерседеса», который нагло перестроился в их ряд и вынудил ефрейтора резко тормознуть, отчего, естественно не пристёгнутый, майор долбанул носом в панель. Он привык мстить за кровь. Ефрейтор надавил на газ, и старый армейский «УАЗик», козлиным прыжком перемахнув через высокий поребрик, помчался по трамвайным путям. «Мерседес» бы легко ушёл от них, даже не заметив преследователей, но плотное городское движение и поребрик выделенной трамвайной полосы лишили его мощностных преимуществ. Майор, получивший несколько «кубиков» адреналина в кровь, хитро и злобно ухмылялся, потирал окровавленные ладони и предвкушал, как будет учить дурачков правилам дорожного движения и хорошего тона.
А молчаливый ефрейтор очень любил автомобили. Он не испытал ни малейшего эмоционального всплеска – ему было жаль красивую и дорогую, пусть и чужую, машину. Поэтому он отказался от эффектного тарана, о котором так мечтал майор.
«УАЗик», завывая изношенным мотором, промчался мимо жертвы, резко вильнув вправо, спрыгнул с поребрика и со скрипом затормозил. Водитель немца дважды гуднул: сначала коротко, затем – протяжно.
- Сиди и не вылазь. Как бы ни пошло, за автомат не хватайся. И смотри внимательно, такого «кина» ты ещё не видел… - зло прошипел майор, вылезая наружу и надевая маску доброго школьного учителя.
- Так точно, - спокойно ответил ефрейтор. Спорить с инструктором по рукопашному бою, который за свою службу обучил не одну сотню будущих диверсантов, ему вовсе не хотелось.
В этот момент из «Мерседеса» вывалились два шкафообразных организма. Водитель остался внутри. Что сказал им майор, ефрейтор не слышал. Но, зная его, догадывался, что тот, ослепительно улыбнувшись, наверняка выдал какую-то смачную фразочку из тех, что такие ребята мимо ушей не пропускают. Но это было уже не важно.
Сделав три шага навстречу майору и получив костяшками согнутых пальцев в кадык, первый здоровяк обмяк и осел на мокрый асфальт, хрипя и задыхаясь. Второй на секунду смутился и остановился. Майор этой позорной задержки не упустил. В момент, преодолев разделявшие их метры, он сильно пнул оппонента в коленку носком кованого ботинка. Тот, припадая на левую ногу, взвизгнул совершенно по-девчачьи и незамедлительно получил добавку в челюсть, от чего умолк и повалился рядом со своим собратом по несчастью. Водитель «Мерса» явно опешил и не знал что делать, а майор панического страха и слабости не прощал. Ни своим, ни чужим не прощал. Достав из кобуры табельный ПМ, он подошел к вражеской машине с водительской стороны. Рукоятью разбив стекло и открыв изнутри запертую дверь, извлёк на свет божий водятла. Круглое холёное лицо гражданина в дорогом сером костюме со странно потемневшими брюками было преисполнено животного ужаса. Держа ссыкуна за галстук, майор резко ткнул ему стволом в зубы. Кровь стекала по подбородку на воротник голубой рубашки. «Холёный» задыхался, давясь кровью, соплями и зубами, но боялся пошевелиться. А майор, блаженно улыбаясь, смотрел ему в глаза. И взгляд его был страшен и добр одновременно. Он не испытывал ненависти. Он заряжался чужим страхом. И, через несколько секунд такой зарядки, вернув безвольное тело в дорогое и обоссаное кожаное кресло, он запрыгнул обратно в УАЗик.
- Жми, пока коршуны не налетели. А то загребут нас серые друзья в пердильник. А генерала это не порадует, – бодро и весело, улыбаясь, словно травя анекдот, приказал майор.
Ефрейтор, как обычно, угукнул и плавно тронул машину с места.
- Хочешь, тебя также научу? Оставайся на сверхсрочную.
- Никак нет!
- Что – никак нет? Не хочешь, чтобы научил или оставаться не хочешь?
- Ни того, ни другого не хочу, товарищ майор.
- Ну, как знаешь. Хороший ты парень, Серёга. Нравятся мне такие спокойные и молчаливые ребята. Ты интроверт и наверняка станешь хорошим фотографом, как и мечтаешь. Но девчонка твоя тебя бросит. Я видел её, когда она к тебе приезжала последний раз. Томные глаза с поволокой – есть в них что-то блядское. Вот увидишь, встретит какого-нибудь Рэмбо, и бросит.
- У нас любовь, товарищ майор…
- У всех у нас когда-то любовь, а потом… вон у того магазинчика тормозни, сигареты закончились…
***
Город Пушкин в миру больше известен как Царское Село. Тихий и спокойный пригород Петербурга. Дворцы, парки, и Лицей, где учился великий поэт. Летняя резиденция российских монархов. Место, где родился последний император и здесь же, уже отрёкшийся от престола, содержавшийся под стражей перед высылкой в Сибирь. Сто тысяч населения и культурная жизнь, о которой знают лишь эстеты да местная интеллигенция.
Он не был здесь три года и вот вернулся. Переполняемый странными и смешанными чувствами, в октябре 2015-го, отбросив в сторону воспоминания последнего боя, он вышел из вагона электрички и встал в сторонке, ожидая пока рассосётся толпа, скопившаяся у турникетов, из-за которых, собственно, она и образовалась. Перед кем-то турникет не открывается, кто-то другой суёт билет не той стороной…
Толпа гудит. Толпа злая. Все торопятся.
Когда гомон затих и все разбежались по автобусам, он спокойно, в гордом одиночестве, вышел на привокзальную площадь. Поставив объёмную зелёную сумку на пыльный асфальт, закурил.
Вечерело. Закатное солнце, уже скрывшееся за крышами ближайших домов, щедро окрасило чистое небо пылающее-оранжевыми красками.
