- Я видел тебя с ребёнком. Ты замужем?
- Да. Пять лет. Почти сразу, как ты меня…
И она замолчала. Не смогла, побоялась сказать «бросил». Ромка понял это. Догадаться было нетрудно.
- Тогда нельзя было по-другому. Я не мог. Никто из вас не понимал меня.
- Зато я смогла. Злая была. Ненавидела тебя. А он появился неожиданно. Ухаживал красиво. А когда о беременности узнал, сразу пожениться предложил.
- Любишь его?
Она промолчала. Не выдержала. Заплакала. Бросилась ему на шею. Хотела покрыть горячими и влажными поцелуями. Но трость зонта стала преградой. Ромка отгородился ею. Он боялся размякнуть, растаять – влаги вокруг и без того хватало. Когда рыдания прекратились, он спросил:
- Где он сейчас?
- Служит. Здесь недалеко. Весной вернётся.
- Так он ещё моложе меня… Раньше ты говорила, что тебе нравятся парни чуть старше, чем ты. Как зовут?
- Серёжа…
- А ребёнка?
- Андрюша…
- Сколько ему?
- Скоро будет шесть…
«Да уж, хорош ухажер. Конфетки, цветочки, обрюхатил…, - подумал Ромка, но промолчал». Высказывать своё негодование брошенной девушке казалось диким – могла принять это за ревность. А была обида, недоумение, даже злость и лёгкая брезгливость. Но ревности не было.
О чем ещё можно или нужно её спросить, он решительно не представлял. Поэтому просто сидел и молчал, взяв её за руку, и смотрел на последнюю слезинку, застывшую на её подбородке. Достал сигарету, чиркнул зажигалкой.
- Ты же не курил…
- Да уж закуришь тут с вами…
С кем именно, он уточнять не стал. Не хотел вспоминать разные неприятности с неспокойной службы, где возможностей выпить было мало, и спасались, чтобы с ума не сойти, лишь тем, что можно завернуть в бумажку и скурить. Этого добра там хватало. Тем более что до службы пагубную привычку он скрывал. Перед ней, как и перед матерью, дымить почему-то было стыдно.
Он не хотел признаваться ей в плане своих действий и решил перейти в атаку.
- Зачем ты пришла?
- Рома, я все ещё…
Он резким жестом оборвал её на полуслове.
- Я тоже. И не только тебя, но и себя. Не будем сейчас об этом. Рано ещё…
С тех пор они встречались почти каждый день. Оформив липовый больничный, она по утрам отводила Андрюшку в садик, но Ромку к себе не приглашала. И подъезжать к её дому запретила. Боялась болтливых соседей, боялась огласки. Они встречались у кофейного магазинчика на соседней улице. Он же не пытался заманить её к себе. Боялся своих чувств. Боялся её чувств. Боялся поторопиться и нарушить естественный ход событий. Столь трепетные и нежные чувства были в новинку. Смущали и пугали. Сковывали мысли и действия.
Они ходили в разные заведения, культурные и не очень. Просто катались, а потом подолгу сидели в машине, остановившись в тихом красивом месте. Говорили обо всём, что случилось за прошедшие годы. Ну, почти обо всём. Он, понятное дело, умалчивал о самых нелицеприятных днях службы. Это были истории не для всех ушей, и уж тем более не для женских. Она же молчала о муже. Они ходили по городу и паркам, держась за руки, как влюблённые школьники. Заходили в кафе и ресторанчики. Ольга всегда старалась смотреть ему в глаза, а он, чуть встретившись с ней взглядом, отворачивался. Ромку никто и никогда не мог переиграть в гляделки. Но её большие зелёные глаза казались бездной, которая неминуемо затянет, поглотит, стоит лишь на секунду остановиться на краю. В нём шла борьба чувств с мыслями разума, и крах последних был неминуем, если бы он сделал то, что хотел и чего особенно опасался. Признаться в своих чувствах… это так легко сделать в письменном виде и так трудно произнести. Даже по телефону. А глядя при этом в глаза – сложно вдвойне. Да и что будет потом? Разум твердил, что главное в отношениях с замужней то, чтобы она не развелась. А что, а вдруг? И что тогда? Жениться он не собирался, но с другой стороны даже не представлял, на ком ещё, кроме Ольги, смог бы.
В конечном счёте, объяснений и не потребовалось. Всё случилось само собой. Молча. В очередном красивом месте у залива, где волны и сосны, когда в разговоре наступила пауза, что именуется неловкой, но двум близким душам есть о чём помолчать. Как много лет назад, на просторном заднем ряду президентского «Ситроена»…
И ушли страх и потребность в объяснениях. Они смотрели друг другу в глаза, и всё было ясно без слов.
- А знаешь, что мне интересно?
- Знаю. Как будем дальше жить, когда Серёжа вернётся…
- Умница, девочка, понимаешь. А, в самом деле, как?
- Понятия не имею. Надеюсь, ты решишь. Как-нибудь по-мужски.
- Убить его, что ли…
- Дурак! Думай, что говоришь!
- Так у дурака и мысли дурацкие…
Настроение у него было отличное. Хотелось шутить и веселиться.
У неё же – нет. Она знала, что на мужчин полагаться в таких вопросах нельзя. Знала, что всё должна решить сама. Но не представляла, как именно.
Майским днём 2016-го, сын не самых бедных родителей, а ныне полный дембель, Сергей Филатов шиковал – ехал домой на элитном питерском таксомоторе. Он не придавал значения, вовсе и словно не замечая, недоумённым и завистливым взглядам дежурного на КПП. Сухо прощался с сослуживцами. Не радовала и парадка густо увешанная аксельбантами. И пряга, уже несколько лет как отменённая, но изъятая из закромов и начищенная старательными черпаками до такой яркости, что глаз резала, и сточенная, чтоб звезда выпирала – тоже не радовала. Он проклинал этот год и осточертевшее Сертолово. Он ехал домой, и этому тоже не был рад.
Дома никто не ждал. Родители в очередной загранкомандировке. Ольга – жена – с заболевшим пневмонией сыном уехала на юг: болезнь мальчика прогрессировала, и врачи рекомендовали санаторное лечение. Оставались друзья. Да только был вторник, и раньше пятницы ни с кем не забухаешь. И ещё многие житейские нестыковки и мировые поганки прошли через его размышления, пока он ехал по КАДу. Дорога – скучнее не придумаешь. Уныние сплошное. Но, съехав на знакомое Пулковское шоссе, мир вроде как изменился. Улучшился. Вырвался из кольца в прямом и переносном смысле. Вот торгово-развлекательный комплекс. Там кино, там бильярд. Сколько часов там проведено, сколько виски выпито… Вот самолеты на посадку заходят, прямо поперёк шоссе… И до дома ехать осталось минут двадцать всего-то. А что потом? К соседке напротив зайти. Ольга оставила ключи ей, чтобы та цветочки поливала, да мужу передала, когда тот вернётся.
Милейшая Клавдия Ивановна, седая старушенция лет семидесяти с небольшим, будет наверняка причитать на тему, как он похорошел и возмужал. И форма какая красивая. И жена с сыном замечательные. И далее будет тараторить обо всём на свете. Она живет одна. Муж, бывший геолог, лет двадцать назад помер с перепою. Детей у них не было, и поговорить ей, видимо, было особо не с кем. Поэтому, каждый раз встречая Ольгу, как впрочем, и других соседей, она заводила нудные беседы, и никто не мог отказать в диалоге добродушной старушке…
Так оно и случилось. И выслушав всё, что полагается, Сергей прошёл к себе. Почти два месяца в квартире никто не жил. Пыльно и жрать нечего, кроме маринованных огурцов с тёщиной дачи. Да уж, не о таком возвращении мечтают дембеля, не о таких встречах…
Отмокнув в ванне от казарменного духу, он завалился на диван, включил телевизор. Но посмотреть почти ничего не успел. Тело, измученное панцирной койкой, быстро вспомнило, что такое комфорт, и ещё быстрее расслабилось. И уснуло.
А вечером того же дня, уже проспавшись и наевшись заказанной пиццы, Сергей решил ещё и напиться. Медленно, культурно, в одиночку. Местный бильярд-клуб «Кубик» подходил для этого как нельзя лучше. Привычная обстановка, шумно, накурено. Люди разные заходят. Вечно галдящая молодежь, «профи» со своими киями, бляди районного разлива.
Спустя час катания шаров и три порции «Джеймсона», соседний стол занял столь же одинокий молодой человек. Синие американские «Рэнглеры», чёрная водолазка, шрам на щеке. Взгляд опасный, с прищуром на левый глаз, а правым, словно в прицел смотрит – такой же был у майора-диверсанта. Но после ста пятидесяти грамм янтарного напитка страхи притупляются, сомнения растворяются, и Серёжа предложил:
- Закрывайте свой стол. Составьте компанию мне.
- На интерес не играю…
- Для начала предложу по пять сотен.
- По десять…
- Согласен.
- Но разбивать буду я.
- Без проблем…
Через две минуты Сергей пожалел, что всё это затеял. Партия получилась «с кия». Его накрыли недоумение, тупая злоба и ненависть к достойному сопернику. Хотелось реванша, и надо было поправить сбитый прицел.
- Может, по пятьдесят? – предложил он.
- За мой счёт, – парировал человек в водолазке.
- Тогда по сто.
- Тогда и ставку удвоим.
- Замётано…
Вторая партия получилась подольше первой, но закончилась столь же провально. Разгром. Противник самодовольно ухмылялся, от чего небольшой тонкий шрам сморщился и стал более заметным и неприятным. Закурили, померялись взглядами, заговорили.
- Сергей, - сказал он, протягивая руку и, лукавя, добавил. – Приятно иметь дело с сильным противником.
- Роман, - пожимая протянутую ладонь, ответил парень со шрамом. – Не люблю избиения младенцев…
Настроение было поганым, и он очень хотел вражеской агрессии, драки. Нарывался. Но образа врага в поверженном противнике не разглядел и сменил тон.
- Раз уж я так легко приподнялся, предлагаю нажраться за мой счёт.
Несколько секунд подумав, и усмирив гордыню, Сергей согласился.
Они перебазировались в «Софию» - кафе в одноимённом районе города. Тихое, спокойное, располагавшееся на цокольном этаже здания царской постройки, в нём царила атмосфера простоты и уюта. Развешенные на стенах копии архивных фотографий и репродукции изображений чинов всех полков, некогда располагавшихся в округе, напоминали о временах, когда София была городом отдельным от Царского Села. Городом военных.
Они сидели за крайним у входа столиком, и пили «Бифитр». Джин – напиток тяжёлый и своенравный, неподготовленных питейщиков не любит, а компенсировать недостаточный тренинг может только правильная закуска. Ромка ещё в студенческие годы опытным путём вычислил, что из здешнего меню наилучшим вариантом является баранина «Иштаха» - большой жареный кусок мяса с печёными баклажанами и острым соусом. Её и заказали, благо меню за годы его отсутствия особых изменений не претерпело.
- Ну, Серёга, рассказывай, чем живёшь.
- Дембель я. Первый день.
- Удивительный ты парень. Дембель, и до вечера трезвый…
- Не хотелось в одиночку пить. А когда решился, тут уж и ты нарисовался.
- А друзья? Жена, любовница?
- Друзья потом. Жена с сыном на юге. Малой болеет – поехали лечиться. Родители тоже далеко.
- И моя барышня тоже на югах…
Большего Ромка уточнять не стал. Закрались сомнения. Не верил он в такие совпадения. Оставалось только узнать её имя.
- Как зовут благоверную? – смотря на баранину, спросил он.
- О… Ольга, - икая, изрёк хмельной Серёга.
«Вот те раз… и что дальше делать? Башку проломить ухажеру хренову? Не-е-е-т… Права была Оля, дурак ты, и мысли у тебя дурацкие. Надо её дождаться. Может, что-нибудь и проясниться, - подумал Ромка, и спросил»:
- Давно женат?
- Шесть лет.
- А самому-то сколько?
- Двадцать четыре.
- Дурень. Зачем тебе это надо было? Ты же жизнь себе испортил. Более того – сократил.
Ромка закипал. Ярость и впервые нахлынувшая ревность накрывали лавинообразно, нешуточно.
- Мы когда познакомились, её мудак какой-то бросил без объяснений и свалил невесть куда. Она совсем никакая была. Разбита. Подавлена. Сговорчива. У меня любовь, вроде как. У неё – беременность. Вот и женился.
«А я, значит, мудак. А он такой замечательный. Чего ж она ко мне прибежала, как только увидела? - эта светлая и пошлая мысль о любимой и единственной в жизни женщине урезонивала ревность».
- И как любовь, взаимна? – с вызовом и насмешкой, буравя прицельным глазом, поинтересовался Ромка.
А Сергей молчал. Пьяный взор его бегал по столу, словно ища ответа. Он замкнулся. Все эти годы он эгоистично упивался собственными чувствами и не задумывался о чувствах её. «А что, если она просто позволяла любить себя, играла, обманывала? Что, если он был ей просто удобен, подвернувшись в тяжёлый момент?». Он не знал. Молчал.
Ромка всё понял. Ромка ликовал. Он упивался победой. И, стряхнув ярость, сжалился над сокрушённым конкурентом.
- Не бери в голову, Серёга. Херня всё это. С этой мыслью надо просто переспать. Давай по последней, тут как раз осталось, и по домам.
Посадив пьяного и печального Серёжу в убогое такси, которое караулило на выходе из кафе припозднившихся клиентов, сам Ромка, закурив, пошёл пешком.
Идти было недалеко – два квартала по диагонали. Но даже тут, в родном тихом и спокойном районе, он умудрился встрять в неприятности.
- Курить есть? – раздался за спиной наглый и насмешливый молодой голос.
- А у вас? – наигранно интеллигентно ответил он.
- У нас есть. А у тебя сейчас не будет, - заявил молодой, и его спутники громко заржали.
- Обращайся ко мне на «Вы», Педрейро, - резко сменил тон Ромка.
Для наглецов это была команда «к бою». Двое обступали с флангов, главный – надвигался в лоб. Отточенным, незаметным со стороны движением, Ромка достал выкидуху и, щёлкнув кнопкой, резко крутнулся влево. Самый крупный и, очевидно, нерасторопный из нападающих взвизгнул и обеими руками ухватился за то место, где ещё секунду назад было правое ухо. В кромешной тьме крови не было видно, но Ромка звериным чутьём улавливал её запах и отчётливо представлял, как она сочится по шее и зажимавшим рану рукам. И как забавно выглядит одноухий человек, тоже представлял. Им овладело победное ликование. С яростью первобытного охотника он двинулся в сторону главаря. Враги оцепенели от страха и непонимания того, что случилось с их товарищем, почему он стоит на коленях и визжит абсолютно по-свинячьи.
- Э-э-э-э, мужик! Ты чего!
- ВЫ!
- Вы! Это… пожалуйста…
И голос хулигана предательски дрогнул. Они побежали в разные стороны. Ромка кинулся за главным. Но погоня вышла недолгой. Молодой бежал без оглядки, и всё равно споткнулся, упал. Попытался вскочить, но тут же был сбит сильным ударом ноги в поясницу. Прочертив лицом по асфальту, сдирая кожу и жалобно вскрикнув, он снова попытался подняться, за что и получил ещё – на этот раз по шее. Он оставался в сознании, часто и глубоко дышал, но молчал и не шевелился. Ромка ждал мольбы о пощаде.
- Ну что, Педрейро? Я же тебе этого не прощу… И отпустить не могу. Рожа зарастёт, ты за старое возьмёшься, отыграешься на ком-нибудь послабже. Уж лучше я тебя…
Он не собирался его убивать. Хотел лишь смертельного испуга, мокрых и вонючих штанов, жалобного писка, вроде: «Дяденька, ну не надо. Ну, пожалуйста. Ну…», для чего, наступив хулигану на руку, провёл лезвием ножа ему по затылку, от макушки до основания черепа. Но глупец дёрнулся. Рванулся так, как может рвануться только обречённый на смерть. Рванулся и напоролся на клинок. Мощная судорога напрягла весь организм, но через секунду прошла, и юнец обмяк, как мешок с гречкой.
- Да. Пять лет. Почти сразу, как ты меня…
И она замолчала. Не смогла, побоялась сказать «бросил». Ромка понял это. Догадаться было нетрудно.
- Тогда нельзя было по-другому. Я не мог. Никто из вас не понимал меня.
- Зато я смогла. Злая была. Ненавидела тебя. А он появился неожиданно. Ухаживал красиво. А когда о беременности узнал, сразу пожениться предложил.
- Любишь его?
Она промолчала. Не выдержала. Заплакала. Бросилась ему на шею. Хотела покрыть горячими и влажными поцелуями. Но трость зонта стала преградой. Ромка отгородился ею. Он боялся размякнуть, растаять – влаги вокруг и без того хватало. Когда рыдания прекратились, он спросил:
- Где он сейчас?
- Служит. Здесь недалеко. Весной вернётся.
- Так он ещё моложе меня… Раньше ты говорила, что тебе нравятся парни чуть старше, чем ты. Как зовут?
- Серёжа…
- А ребёнка?
- Андрюша…
- Сколько ему?
- Скоро будет шесть…
«Да уж, хорош ухажер. Конфетки, цветочки, обрюхатил…, - подумал Ромка, но промолчал». Высказывать своё негодование брошенной девушке казалось диким – могла принять это за ревность. А была обида, недоумение, даже злость и лёгкая брезгливость. Но ревности не было.
О чем ещё можно или нужно её спросить, он решительно не представлял. Поэтому просто сидел и молчал, взяв её за руку, и смотрел на последнюю слезинку, застывшую на её подбородке. Достал сигарету, чиркнул зажигалкой.
- Ты же не курил…
- Да уж закуришь тут с вами…
С кем именно, он уточнять не стал. Не хотел вспоминать разные неприятности с неспокойной службы, где возможностей выпить было мало, и спасались, чтобы с ума не сойти, лишь тем, что можно завернуть в бумажку и скурить. Этого добра там хватало. Тем более что до службы пагубную привычку он скрывал. Перед ней, как и перед матерью, дымить почему-то было стыдно.
Он не хотел признаваться ей в плане своих действий и решил перейти в атаку.
- Зачем ты пришла?
- Рома, я все ещё…
Он резким жестом оборвал её на полуслове.
- Я тоже. И не только тебя, но и себя. Не будем сейчас об этом. Рано ещё…
С тех пор они встречались почти каждый день. Оформив липовый больничный, она по утрам отводила Андрюшку в садик, но Ромку к себе не приглашала. И подъезжать к её дому запретила. Боялась болтливых соседей, боялась огласки. Они встречались у кофейного магазинчика на соседней улице. Он же не пытался заманить её к себе. Боялся своих чувств. Боялся её чувств. Боялся поторопиться и нарушить естественный ход событий. Столь трепетные и нежные чувства были в новинку. Смущали и пугали. Сковывали мысли и действия.
Они ходили в разные заведения, культурные и не очень. Просто катались, а потом подолгу сидели в машине, остановившись в тихом красивом месте. Говорили обо всём, что случилось за прошедшие годы. Ну, почти обо всём. Он, понятное дело, умалчивал о самых нелицеприятных днях службы. Это были истории не для всех ушей, и уж тем более не для женских. Она же молчала о муже. Они ходили по городу и паркам, держась за руки, как влюблённые школьники. Заходили в кафе и ресторанчики. Ольга всегда старалась смотреть ему в глаза, а он, чуть встретившись с ней взглядом, отворачивался. Ромку никто и никогда не мог переиграть в гляделки. Но её большие зелёные глаза казались бездной, которая неминуемо затянет, поглотит, стоит лишь на секунду остановиться на краю. В нём шла борьба чувств с мыслями разума, и крах последних был неминуем, если бы он сделал то, что хотел и чего особенно опасался. Признаться в своих чувствах… это так легко сделать в письменном виде и так трудно произнести. Даже по телефону. А глядя при этом в глаза – сложно вдвойне. Да и что будет потом? Разум твердил, что главное в отношениях с замужней то, чтобы она не развелась. А что, а вдруг? И что тогда? Жениться он не собирался, но с другой стороны даже не представлял, на ком ещё, кроме Ольги, смог бы.
В конечном счёте, объяснений и не потребовалось. Всё случилось само собой. Молча. В очередном красивом месте у залива, где волны и сосны, когда в разговоре наступила пауза, что именуется неловкой, но двум близким душам есть о чём помолчать. Как много лет назад, на просторном заднем ряду президентского «Ситроена»…
И ушли страх и потребность в объяснениях. Они смотрели друг другу в глаза, и всё было ясно без слов.
- А знаешь, что мне интересно?
- Знаю. Как будем дальше жить, когда Серёжа вернётся…
- Умница, девочка, понимаешь. А, в самом деле, как?
- Понятия не имею. Надеюсь, ты решишь. Как-нибудь по-мужски.
- Убить его, что ли…
- Дурак! Думай, что говоришь!
- Так у дурака и мысли дурацкие…
Настроение у него было отличное. Хотелось шутить и веселиться.
У неё же – нет. Она знала, что на мужчин полагаться в таких вопросах нельзя. Знала, что всё должна решить сама. Но не представляла, как именно.
***
Майским днём 2016-го, сын не самых бедных родителей, а ныне полный дембель, Сергей Филатов шиковал – ехал домой на элитном питерском таксомоторе. Он не придавал значения, вовсе и словно не замечая, недоумённым и завистливым взглядам дежурного на КПП. Сухо прощался с сослуживцами. Не радовала и парадка густо увешанная аксельбантами. И пряга, уже несколько лет как отменённая, но изъятая из закромов и начищенная старательными черпаками до такой яркости, что глаз резала, и сточенная, чтоб звезда выпирала – тоже не радовала. Он проклинал этот год и осточертевшее Сертолово. Он ехал домой, и этому тоже не был рад.
Дома никто не ждал. Родители в очередной загранкомандировке. Ольга – жена – с заболевшим пневмонией сыном уехала на юг: болезнь мальчика прогрессировала, и врачи рекомендовали санаторное лечение. Оставались друзья. Да только был вторник, и раньше пятницы ни с кем не забухаешь. И ещё многие житейские нестыковки и мировые поганки прошли через его размышления, пока он ехал по КАДу. Дорога – скучнее не придумаешь. Уныние сплошное. Но, съехав на знакомое Пулковское шоссе, мир вроде как изменился. Улучшился. Вырвался из кольца в прямом и переносном смысле. Вот торгово-развлекательный комплекс. Там кино, там бильярд. Сколько часов там проведено, сколько виски выпито… Вот самолеты на посадку заходят, прямо поперёк шоссе… И до дома ехать осталось минут двадцать всего-то. А что потом? К соседке напротив зайти. Ольга оставила ключи ей, чтобы та цветочки поливала, да мужу передала, когда тот вернётся.
Милейшая Клавдия Ивановна, седая старушенция лет семидесяти с небольшим, будет наверняка причитать на тему, как он похорошел и возмужал. И форма какая красивая. И жена с сыном замечательные. И далее будет тараторить обо всём на свете. Она живет одна. Муж, бывший геолог, лет двадцать назад помер с перепою. Детей у них не было, и поговорить ей, видимо, было особо не с кем. Поэтому, каждый раз встречая Ольгу, как впрочем, и других соседей, она заводила нудные беседы, и никто не мог отказать в диалоге добродушной старушке…
Так оно и случилось. И выслушав всё, что полагается, Сергей прошёл к себе. Почти два месяца в квартире никто не жил. Пыльно и жрать нечего, кроме маринованных огурцов с тёщиной дачи. Да уж, не о таком возвращении мечтают дембеля, не о таких встречах…
Отмокнув в ванне от казарменного духу, он завалился на диван, включил телевизор. Но посмотреть почти ничего не успел. Тело, измученное панцирной койкой, быстро вспомнило, что такое комфорт, и ещё быстрее расслабилось. И уснуло.
***
А вечером того же дня, уже проспавшись и наевшись заказанной пиццы, Сергей решил ещё и напиться. Медленно, культурно, в одиночку. Местный бильярд-клуб «Кубик» подходил для этого как нельзя лучше. Привычная обстановка, шумно, накурено. Люди разные заходят. Вечно галдящая молодежь, «профи» со своими киями, бляди районного разлива.
Спустя час катания шаров и три порции «Джеймсона», соседний стол занял столь же одинокий молодой человек. Синие американские «Рэнглеры», чёрная водолазка, шрам на щеке. Взгляд опасный, с прищуром на левый глаз, а правым, словно в прицел смотрит – такой же был у майора-диверсанта. Но после ста пятидесяти грамм янтарного напитка страхи притупляются, сомнения растворяются, и Серёжа предложил:
- Закрывайте свой стол. Составьте компанию мне.
- На интерес не играю…
- Для начала предложу по пять сотен.
- По десять…
- Согласен.
- Но разбивать буду я.
- Без проблем…
Через две минуты Сергей пожалел, что всё это затеял. Партия получилась «с кия». Его накрыли недоумение, тупая злоба и ненависть к достойному сопернику. Хотелось реванша, и надо было поправить сбитый прицел.
- Может, по пятьдесят? – предложил он.
- За мой счёт, – парировал человек в водолазке.
- Тогда по сто.
- Тогда и ставку удвоим.
- Замётано…
Вторая партия получилась подольше первой, но закончилась столь же провально. Разгром. Противник самодовольно ухмылялся, от чего небольшой тонкий шрам сморщился и стал более заметным и неприятным. Закурили, померялись взглядами, заговорили.
- Сергей, - сказал он, протягивая руку и, лукавя, добавил. – Приятно иметь дело с сильным противником.
- Роман, - пожимая протянутую ладонь, ответил парень со шрамом. – Не люблю избиения младенцев…
Настроение было поганым, и он очень хотел вражеской агрессии, драки. Нарывался. Но образа врага в поверженном противнике не разглядел и сменил тон.
- Раз уж я так легко приподнялся, предлагаю нажраться за мой счёт.
Несколько секунд подумав, и усмирив гордыню, Сергей согласился.
Они перебазировались в «Софию» - кафе в одноимённом районе города. Тихое, спокойное, располагавшееся на цокольном этаже здания царской постройки, в нём царила атмосфера простоты и уюта. Развешенные на стенах копии архивных фотографий и репродукции изображений чинов всех полков, некогда располагавшихся в округе, напоминали о временах, когда София была городом отдельным от Царского Села. Городом военных.
Они сидели за крайним у входа столиком, и пили «Бифитр». Джин – напиток тяжёлый и своенравный, неподготовленных питейщиков не любит, а компенсировать недостаточный тренинг может только правильная закуска. Ромка ещё в студенческие годы опытным путём вычислил, что из здешнего меню наилучшим вариантом является баранина «Иштаха» - большой жареный кусок мяса с печёными баклажанами и острым соусом. Её и заказали, благо меню за годы его отсутствия особых изменений не претерпело.
- Ну, Серёга, рассказывай, чем живёшь.
- Дембель я. Первый день.
- Удивительный ты парень. Дембель, и до вечера трезвый…
- Не хотелось в одиночку пить. А когда решился, тут уж и ты нарисовался.
- А друзья? Жена, любовница?
- Друзья потом. Жена с сыном на юге. Малой болеет – поехали лечиться. Родители тоже далеко.
- И моя барышня тоже на югах…
Большего Ромка уточнять не стал. Закрались сомнения. Не верил он в такие совпадения. Оставалось только узнать её имя.
- Как зовут благоверную? – смотря на баранину, спросил он.
- О… Ольга, - икая, изрёк хмельной Серёга.
«Вот те раз… и что дальше делать? Башку проломить ухажеру хренову? Не-е-е-т… Права была Оля, дурак ты, и мысли у тебя дурацкие. Надо её дождаться. Может, что-нибудь и проясниться, - подумал Ромка, и спросил»:
- Давно женат?
- Шесть лет.
- А самому-то сколько?
- Двадцать четыре.
- Дурень. Зачем тебе это надо было? Ты же жизнь себе испортил. Более того – сократил.
Ромка закипал. Ярость и впервые нахлынувшая ревность накрывали лавинообразно, нешуточно.
- Мы когда познакомились, её мудак какой-то бросил без объяснений и свалил невесть куда. Она совсем никакая была. Разбита. Подавлена. Сговорчива. У меня любовь, вроде как. У неё – беременность. Вот и женился.
«А я, значит, мудак. А он такой замечательный. Чего ж она ко мне прибежала, как только увидела? - эта светлая и пошлая мысль о любимой и единственной в жизни женщине урезонивала ревность».
- И как любовь, взаимна? – с вызовом и насмешкой, буравя прицельным глазом, поинтересовался Ромка.
А Сергей молчал. Пьяный взор его бегал по столу, словно ища ответа. Он замкнулся. Все эти годы он эгоистично упивался собственными чувствами и не задумывался о чувствах её. «А что, если она просто позволяла любить себя, играла, обманывала? Что, если он был ей просто удобен, подвернувшись в тяжёлый момент?». Он не знал. Молчал.
Ромка всё понял. Ромка ликовал. Он упивался победой. И, стряхнув ярость, сжалился над сокрушённым конкурентом.
- Не бери в голову, Серёга. Херня всё это. С этой мыслью надо просто переспать. Давай по последней, тут как раз осталось, и по домам.
Посадив пьяного и печального Серёжу в убогое такси, которое караулило на выходе из кафе припозднившихся клиентов, сам Ромка, закурив, пошёл пешком.
Идти было недалеко – два квартала по диагонали. Но даже тут, в родном тихом и спокойном районе, он умудрился встрять в неприятности.
- Курить есть? – раздался за спиной наглый и насмешливый молодой голос.
- А у вас? – наигранно интеллигентно ответил он.
- У нас есть. А у тебя сейчас не будет, - заявил молодой, и его спутники громко заржали.
- Обращайся ко мне на «Вы», Педрейро, - резко сменил тон Ромка.
Для наглецов это была команда «к бою». Двое обступали с флангов, главный – надвигался в лоб. Отточенным, незаметным со стороны движением, Ромка достал выкидуху и, щёлкнув кнопкой, резко крутнулся влево. Самый крупный и, очевидно, нерасторопный из нападающих взвизгнул и обеими руками ухватился за то место, где ещё секунду назад было правое ухо. В кромешной тьме крови не было видно, но Ромка звериным чутьём улавливал её запах и отчётливо представлял, как она сочится по шее и зажимавшим рану рукам. И как забавно выглядит одноухий человек, тоже представлял. Им овладело победное ликование. С яростью первобытного охотника он двинулся в сторону главаря. Враги оцепенели от страха и непонимания того, что случилось с их товарищем, почему он стоит на коленях и визжит абсолютно по-свинячьи.
- Э-э-э-э, мужик! Ты чего!
- ВЫ!
- Вы! Это… пожалуйста…
И голос хулигана предательски дрогнул. Они побежали в разные стороны. Ромка кинулся за главным. Но погоня вышла недолгой. Молодой бежал без оглядки, и всё равно споткнулся, упал. Попытался вскочить, но тут же был сбит сильным ударом ноги в поясницу. Прочертив лицом по асфальту, сдирая кожу и жалобно вскрикнув, он снова попытался подняться, за что и получил ещё – на этот раз по шее. Он оставался в сознании, часто и глубоко дышал, но молчал и не шевелился. Ромка ждал мольбы о пощаде.
- Ну что, Педрейро? Я же тебе этого не прощу… И отпустить не могу. Рожа зарастёт, ты за старое возьмёшься, отыграешься на ком-нибудь послабже. Уж лучше я тебя…
Он не собирался его убивать. Хотел лишь смертельного испуга, мокрых и вонючих штанов, жалобного писка, вроде: «Дяденька, ну не надо. Ну, пожалуйста. Ну…», для чего, наступив хулигану на руку, провёл лезвием ножа ему по затылку, от макушки до основания черепа. Но глупец дёрнулся. Рванулся так, как может рвануться только обречённый на смерть. Рванулся и напоролся на клинок. Мощная судорога напрягла весь организм, но через секунду прошла, и юнец обмяк, как мешок с гречкой.
