Потыкал, покрутил, поскрёб… пусто – гвоздь скребёт по металлу. Положив гранату обратно в коробочку, он принялся изучать запал, разобрал его и недовольно причмокнул, убедившись в полной его дезактивации. Сомнений в том, кто обезвредил гранату, не было.
Дело ясно, как божий день: Смирнов его подставил, обманул. Возможно, спас. Возможно, не только его. Такая забота была мила и прекрасна, но и доверять Вовке далее было нельзя.
Оставив «посылочку» на балконе, Ромка отправился к соседу напротив, дяде Коле, чьи окна выходили на другую сторону, а сам он был знаменит тем, что в часы трезвости и похмелья непрестанно «палил» с балкона обстановку во дворе. Дважды надавив на кнопку звонка, Ромка немного подождал, но никакого движения за дверью не услышал. В свете последних событий, это было неудивительно. Не сомневаясь, что сосед дома, – а где же ему ещё в такое время быть? – Ромка побарабанил пальцами по двери и на всякий случай добавил:
- Дядь Коль, это я, открывай.
Внутренний навесной замок щёлкнул, дверь приоткрылась аккурат на длину цепочки. Дверного глазка у дяди Коли никогда не было.
- Один? – настороженно спросил он.
- Обижаешь, дядь Коль. Но беседы на лестничной площадке интимностью не балуют, поэтому, давай, отворяй ворота.
Дверь на мгновение захлопнулась, звякнула цепочка, и дверь тут же растворилась шире.
- Я войду? – спросил Ромка, уже оттесняя дядю Колю от входа и прикрывая за собой дверь.
- Заходи, конечно, - почему-то шёпотом ответил прижатый к стене дядя Коля, и спросил ещё более таинственно: - Случилось чего?
- Пока нет, но может, а случись, так я тебя впутывать не стану, не боись. Ты мне лучше вот что поведай: у окна сегодня торчал?
- Ты про парня волосатого? – сразу догадался дядя Коля.
Ромка кивнул.
- Да. Долго он тут ошивался?
- Не, минут пять, не больше.
- Ты разговор наш слышал?
- Ну…
- Что скажешь?
- Честно?
- Нет, бля, пошути и приласкай.
- Он тебе врал, ты – ему. Ты его раскрыл, и он это понял, - ответил дядя Коля, помялся немного и добавил: - И ещё мне показалось, что ты его боялся.
- Это ладно. А делся он куда?
- Налево пошёл, скрылся за кустом акации, а дальше я не и не смотрел. Вы как разошлись, так я сразу к двери шмыгнул, ну, послушать там чего как…
- И больше к окну не подходил?
- Не, Ромка, вот те крест, - перекрестился дядя Коля. – И ты, это самое, ну… в самом деле, не впутывал бы меня, а? Дерьмом ведь от всей этой катавасии попахивает.
- Не беспокойся, дядь Коль, всё будет нормально, - поспешил успокоить его Ромка, и тут же улыбнулся старику, - или не будет, но я об этом уже не узнаю…
- И что всё это значит? – демонстративно скрывая раздражение, спросил Ромка и поставил на стол раскрытую коробочку.
Смирнов ухмыльнулся. Он смотрел на Ромку молча, с высоты двухметрового роста и превосходящей дальновидности. Хитрые лисьи глаза его были спокойны и ничего не выражали, но чувствовалось за ними что-то холодное и вместе с тем по-дружески тёплое. Склонив голову набок, он цыкнул, вздохнул, и спросил:
- А ты думал, что я позволю тебе вот так вот запросто убить человека? Нет, не позволю.
Ромке ответ не понравился, но он вынужден был признать его правоту.
- Может быть, ты и мстить мне запретишь?
- Запретить, конечно, я тебе ничего не могу, но отговорить попытаюсь.
- Очень интересно, - отозвался Ромка, жестом приглашая Вовку присесть за стол. – Зачем?
Смирнов пожал плечами и как-то буднично, равнодушно, произнёс:
- Не хочу, чтобы тебя убили…
Его тихое, почти усталое спокойствие говорило громче любых слов, почти кричало. Хорошо знавший эту его особенность, Ромка вмиг подрастерял былую спесь: если речь зашла о смерти, и Смирнов говорит, но не договаривает, выжидая, что его начнут расспрашивать – дело плохо. И наоборот: если он болтлив и ободряет – значит, ничего ещё не потеряно, но прежде надо во всём и со всеми разобраться. Подвох заключался в том, что к чужой смерти Смирнов относился трепетно, почти с нежностью, при этом сам убить мог, что называется, и глазом не моргнув. И Ромка понял его с полуслова.
- Кто они?
- Разведка, - пожал плечами Смирнов. – Легче стало?
- Да ты гонишь! – не веря своим ушам, взвился Ромка и заёрзал на табурете. – Откуда? Ты бы только видел этого хлыща. Он явно из тех, кому в детстве подзатыльник давали, а он бежал к мамке жаловаться, а та, вместо постыдного ремня сынишке, бежала во двор разбираться с обидчиком. А ты говоришь – разведка!
- Ты стал многословен, Ромео, - по-прежнему тихо и спокойно сказал Смирнов. – Боишься? – спросил он и сам же ответил на свой вопрос: - И правильно делаешь, я бы на твоём месте тоже спокойствие утратил.
- И чтобы ты дальше делал, окажись на моём месте?
- Я-то? Я – ничего. Кроме того, я не сказал, что он из разведки, но он с ними связан. А так… ну, поиграли и хватит.
- Как же он может быть с ними связан? – не унимался Ромка. – И откуда в Сертолово разведка?
- Сертолово – не только город, но и целый мир, причём закрытый и не очень светлый. Или ты думаешь, что разведчики должны среди болот прятаться, чтоб, не дай Боже, не увидел кто?
Ответить на это Ромке было нечего. О военной разведке он ничего не знал. Видел однажды этих шутников с ехидными глазами, от которых разило чувством брезгливого превосходства, и на этом всё. Тогда те парни ушли в горы и не вернулись. Впрочем, они и не собирались этого делать. Наверное, всё у них сложилось хорошо. Но в тот день Ромка подумал лишь о том, что не хотел бы быть среди них: не понравились ему эти люди, не понятна была их работа, не приятен образ жизни. Сам-то он выбирал в жизни перемены, но в каждый отдельный день хотел постоянства и предельной ясности, а тут…
Теперь ему вспомнился тот вечер, когда с гор опустился туман, и горстка смельчаков, - кажется, их было восемь, - уходя по извилистой тропке, растворилась во влажной дымке как в неизвестности. Отречённость и напряжение источали их спины, а он провожал их безучастным взглядом и думал только о погоде.
Воспоминания об этом ничего не колыхнули в его душе, и сейчас он думал лишь о том, что не может представить Серёгу среди них. Настолько это не вписывалось в картину мира, что проще было вообразить воскрешение Ленина, вернее того, что от него осталось. Возможно, что Смирнов, знакомый с Серёгой лишь заочно, размышлял о том же и так же; возможно, иначе и совсем об ином. Но как бы там ни было, они с Ромкой сидели за одним столом и смотрели друг другу в глаза, не решаясь сказать то, что могло решить все проблемы: и те, которых ещё нет, и те, которые ещё будут. Как мало для этого требовалось! Всего лишь смириться с поражением. Но Ромка знал, что гордость ему этого не позволит. Знал об этом и Смирнов. Выждав ещё немного, он спросил:
- И что же ты решил, Ромео?
- Я решил спросить: а нормальная граната у тебя есть?
На следующий день, собираясь оплатить коммунальные счета, Ромка снова заглянул в почтовый ящик. Он и вчера видел, что там полно всякого мусора, но ему было не до того. Теперь же он не глядя сгрёб все бумаги, среди которых была газета «Здоровье», перегнул их пополам, чтобы ничего не выпало, и вернулся в квартиру.
Бросив макулатуру на диван, сел рядом и принялся её разгребать. Кроме «Здоровья» в куче бумаг обнаружилась реклама распродажи пуховых изделий и установки пластиковых окон, доставка пиццы и суши, еженедельное издание «Муниципальный вестник», весточка от «Газпрома», квиток от «Ростелекома» и белый конверт с надписью «ТЕБЕ». Отложив всё ненужное, то есть совсем всё, Ромка держал в руках конверт; его глаза вцепились в размашистую курсивную надпись. Сначала он испытал нечто вроде возбуждения, какое бывает в минуты опасности, к которой долго готовишься, ждёшь и самоуверенно надеешься, что она не пройдёт стороной. Он почти возликовал: «Ну, вот и продолжение!», но через несколько секунд понял, что надпись слишком большая, чтобы содержать в себе угрозу, и слишком плавная, для предложения о заключении мира. Больше всего его смущала старомодная, сложная, витиеватая буква «Т», написанная так, как учат писать первоклашек в тетрадке в косую линеечку. Прощупав содержимое конверта, Ромка убедился, что внутри один-единственный сложенный вчетверо лист бумаги и на просвет ничего не видно. Аккуратно надорвав с узкого края, вскрыл, подцепил ногтями и вытащил послание. Развернув лист, начал читать, и тут же прекратил, откинувшись на спинку дивана. Первая строчка сразу выбила из него всё возбуждение.
«Рома. Милый мой Ромочка», - прочёл он на белом листе, уже не сомневаясь, что «продолжения» не будет. Как его только не называли: и Рома, и Ромка, и Ромчик, Романыч, Ромео, Ромело, Ромарио, Ромашка, Романсон… по-всякому называли, но только ОНА звала его Ромочкой. Силясь упомнить, когда это слово прозвучало в первый раз и когда в последний, он расстроился. Не смог. Забыл. И самое обидное то, что даже не придавал значения тому, что после его возвращения это слово не прозвучало ни разу. Поджав губы, он закатил глаза под сомкнутыми веками, сильно поморщился и тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. Снова взглянул на листок, и начал читать сначала:
«Рома. Милый мой Ромочка. Хоть я и сама во всём виновата, я всё так же люблю тебя. Люблю, и не хочу больше видеть. Нет. Вру. Хочу, очень хочу. Но я же гордая, ты знаешь. И ты тоже гордый, даже слишком. Наверное, не простишь меня. Говорят, что нельзя войти в одну реку дважды. Мы вошли, и жизнь нас за это покарала. Мы просто глупы… но и так, как есть, больше продолжаться не может. Не могу его больше терпеть. Он стал мне отвратителен. Я решила подать на развод. Боюсь его. Он изменился, в глазах безумство так и проскакивает. Сегодня опять не ночует дома…
А я уезжаю. Подруга поможет с жильём, и мы с Андрюшкой первое время поживём у неё. Это хуже, чем у родителей, но, по крайней мере, там он нас не найдёт. И ты не ищи. И прости, что я так и не нашла момента, не решилась сказать, глядя в твои серо-зелёные глаза, что Андрюшка твой сын. ТВОЙ!
Прости за всё. Прощай.
Твоя Оля
P.S. Если ты всё ещё любишь меня, то не злись и не мсти. Это наша с тобой жизнь, а он ни в чём не виноват…»
Ромке показалось странным, что его так задели первые слова и совсем не тронули все остальные. Голова работала ясно, мысли складывались последовательно. В своих суждениях он оперировал только сухими фактами.
Итак: Оля в чём-то винила себя, признавалась в любви и, скрываясь, уезжала. Что же всё-таки произошло? Кто подкинул письмо? Это всё не очень интересно. Она сделала его отцом. Это уже хуже. Зато он сделал её матерью, что тоже не достижение, но вроде как поквитался – отцовские чувства в нём никогда не просыпались раньше, спали они и сейчас, служа поводом лишь для лёгкой иронии, тем более что Андрюшка на него и похож-то не был. Или был? Не важно. Самое главное: она просила не злиться и не мстить. На кого не злиться? Кому не мстить и за что именно? Вот это и было самым непонятным.
Ромка долго сидел не шевелясь. Перед глазами проплывали картинки прошлого и мнимого будущего. Он думал… думал, думал, и не мог придумать ничего конкретного. Больше всего его интересовало другое: где и почему пропадает по ночам Серёга и что именно в нём так сильно переменилось? Ответ на эти вопросы мог пролить свет на многое, но… не подчиниться призыву любимой девушки Ромка не мог. Она просила – он сделает. По-другому никогда не было, не будет и теперь.
Взяв телефон, он пролистал список контактов, выбрал один и нажал «вызов». Долгие гудки успели надоесть. Впрочем, он и не надеялся, что ему ответят, и уже собирался завершить вызов, как вдруг гудки прервались, и сквозь секундное молчание прорвался знакомый голос, век бы его не слышать.
- Ты?
- Война окончена, - ответил Ромка. – Сматываем удочки.
- Ну и?
- Сегодня в девять, у тебя во дворе. Всё.
Встреча прошла в тёплой дружественной обстановке, хоть и готовился Ромка к любому повороту событий.
Он явился ровно в девять. Серёга тоже вышел из дому вовремя. Наверное, поджидал в парадной, прильнув к окну в ожидании подвоха и трясясь в нерешительном смятении. Поводы для беспокойства у обоих были равные.
Вид у появившегося Серёги был до смешного конфузный и быдловатый: малиновые кроссовки, серые штанишки-обосрашки и кофта с капюшоном. Ужасная дисгармония с интеллигентным, в чём-то даже наивно-детским лицом. Руки в карманах кофты подёргивались, не то от страха, не то от постоянного помацивания содержимого. Что-то он там прятал. Возможно, нож.
Ромка же, зная себя, сознательно пришёл пустым. Глупо, конечно, но так оно от греха подальше. Всякое могло случиться, мог и сам он вспылить, поэтому и требовался ему хоть какой-то сдерживающий фактор. Даже не сдерживающий – предостерегающий, коим и стало отсутствие всего. Конечно, оружием может послужить что угодно, даже ключи от квартиры, а задушить и трусами можно, но утешение в этом он видел слабое.
От Серёги разило напряжением. Не вынимая рук из карманов, он стоял, широко расставив ноги, и чуть покачивался. Голова его тоже наклонялась то вправо, то влево, а подбородок оставался горделиво-вздёрнутым. Ромкину «покаянную», лишённую извинений и сожалений, Серёга слушал внимательно, иногда ухмыляясь и кидая косые взгляды ему за плечо. Ромку это злило, и он, не сводя глаз с заметно неуверенного лица оппонента, держал дистанцию в два шага, каждое мгновение ожидая вооружённого враждебного выпада.
Ромка не рассказал ему ничего особенного ни о прошлом, ни об Оле, ни уж тем более о её письме. Каждое предложение он выжимал из себя, наступая на горло собственной гордости, и каждый раз, получая в ответ молчание, задумывался: а надо ли вообще говорить хоть что-то? И сразу решал: надо, ведь иначе мирным путём ничего не решить. Но в разговорном жанре он силён никогда не был, и поэтому слова довольно скоро закончились.
- У тебя всё? – всё поняв, самодовольно спросил Серёга.
Чувствуя себя униженным, Ромка кивнул.
- Да.
- Да-а-а, - протянул Серёга, - я думал, ты покрепче окажешься.
- Покрепче тебя, в этом ты не ошибся, поэтому и пришёл поговорить.
- Оправдываешься, как школьник, - презрительно фыркнул Серёга. - А мне тебе сказать, увы, нечего.
- И это правильно, - ответил Ромка, подмигнул ему, резко развернулся на пятках и пошёл прочь.
Он шёл, обратившись в слух, и считал шаги. Догонит? Ударит? Нет, за спиной было тихо. Пройдя немного, Ромка, как бы невзначай, сменил направление, чтобы, не оглядываясь, ещё раз увидеть место встречи. Серёги там уже не было…
На пустыре за цветочным магазином восприятие времени и пространства изменилось. Как-то резко, в один миг, этот проклятый мир застыл, сузился, сжался. Казалось, что вокруг не осталось почти никого, ничего: только буйство сочной травы, тропинка сквозь неё, далёкие шумы машин да полчища мошкары, и он среди них один, совсем один. Вдруг кто-то его окликнул:
- Простите, закурить не найдётся?
«Когда-то я это уже слышал, - отгоняя прежние дурные мысли, подумал Ромка, затягиваясь последний раз и отбрасывая окурок в траву».
Дело ясно, как божий день: Смирнов его подставил, обманул. Возможно, спас. Возможно, не только его. Такая забота была мила и прекрасна, но и доверять Вовке далее было нельзя.
Оставив «посылочку» на балконе, Ромка отправился к соседу напротив, дяде Коле, чьи окна выходили на другую сторону, а сам он был знаменит тем, что в часы трезвости и похмелья непрестанно «палил» с балкона обстановку во дворе. Дважды надавив на кнопку звонка, Ромка немного подождал, но никакого движения за дверью не услышал. В свете последних событий, это было неудивительно. Не сомневаясь, что сосед дома, – а где же ему ещё в такое время быть? – Ромка побарабанил пальцами по двери и на всякий случай добавил:
- Дядь Коль, это я, открывай.
Внутренний навесной замок щёлкнул, дверь приоткрылась аккурат на длину цепочки. Дверного глазка у дяди Коли никогда не было.
- Один? – настороженно спросил он.
- Обижаешь, дядь Коль. Но беседы на лестничной площадке интимностью не балуют, поэтому, давай, отворяй ворота.
Дверь на мгновение захлопнулась, звякнула цепочка, и дверь тут же растворилась шире.
- Я войду? – спросил Ромка, уже оттесняя дядю Колю от входа и прикрывая за собой дверь.
- Заходи, конечно, - почему-то шёпотом ответил прижатый к стене дядя Коля, и спросил ещё более таинственно: - Случилось чего?
- Пока нет, но может, а случись, так я тебя впутывать не стану, не боись. Ты мне лучше вот что поведай: у окна сегодня торчал?
- Ты про парня волосатого? – сразу догадался дядя Коля.
Ромка кивнул.
- Да. Долго он тут ошивался?
- Не, минут пять, не больше.
- Ты разговор наш слышал?
- Ну…
- Что скажешь?
- Честно?
- Нет, бля, пошути и приласкай.
- Он тебе врал, ты – ему. Ты его раскрыл, и он это понял, - ответил дядя Коля, помялся немного и добавил: - И ещё мне показалось, что ты его боялся.
- Это ладно. А делся он куда?
- Налево пошёл, скрылся за кустом акации, а дальше я не и не смотрел. Вы как разошлись, так я сразу к двери шмыгнул, ну, послушать там чего как…
- И больше к окну не подходил?
- Не, Ромка, вот те крест, - перекрестился дядя Коля. – И ты, это самое, ну… в самом деле, не впутывал бы меня, а? Дерьмом ведь от всей этой катавасии попахивает.
- Не беспокойся, дядь Коль, всё будет нормально, - поспешил успокоить его Ромка, и тут же улыбнулся старику, - или не будет, но я об этом уже не узнаю…
***
- И что всё это значит? – демонстративно скрывая раздражение, спросил Ромка и поставил на стол раскрытую коробочку.
Смирнов ухмыльнулся. Он смотрел на Ромку молча, с высоты двухметрового роста и превосходящей дальновидности. Хитрые лисьи глаза его были спокойны и ничего не выражали, но чувствовалось за ними что-то холодное и вместе с тем по-дружески тёплое. Склонив голову набок, он цыкнул, вздохнул, и спросил:
- А ты думал, что я позволю тебе вот так вот запросто убить человека? Нет, не позволю.
Ромке ответ не понравился, но он вынужден был признать его правоту.
- Может быть, ты и мстить мне запретишь?
- Запретить, конечно, я тебе ничего не могу, но отговорить попытаюсь.
- Очень интересно, - отозвался Ромка, жестом приглашая Вовку присесть за стол. – Зачем?
Смирнов пожал плечами и как-то буднично, равнодушно, произнёс:
- Не хочу, чтобы тебя убили…
Его тихое, почти усталое спокойствие говорило громче любых слов, почти кричало. Хорошо знавший эту его особенность, Ромка вмиг подрастерял былую спесь: если речь зашла о смерти, и Смирнов говорит, но не договаривает, выжидая, что его начнут расспрашивать – дело плохо. И наоборот: если он болтлив и ободряет – значит, ничего ещё не потеряно, но прежде надо во всём и со всеми разобраться. Подвох заключался в том, что к чужой смерти Смирнов относился трепетно, почти с нежностью, при этом сам убить мог, что называется, и глазом не моргнув. И Ромка понял его с полуслова.
- Кто они?
- Разведка, - пожал плечами Смирнов. – Легче стало?
- Да ты гонишь! – не веря своим ушам, взвился Ромка и заёрзал на табурете. – Откуда? Ты бы только видел этого хлыща. Он явно из тех, кому в детстве подзатыльник давали, а он бежал к мамке жаловаться, а та, вместо постыдного ремня сынишке, бежала во двор разбираться с обидчиком. А ты говоришь – разведка!
- Ты стал многословен, Ромео, - по-прежнему тихо и спокойно сказал Смирнов. – Боишься? – спросил он и сам же ответил на свой вопрос: - И правильно делаешь, я бы на твоём месте тоже спокойствие утратил.
- И чтобы ты дальше делал, окажись на моём месте?
- Я-то? Я – ничего. Кроме того, я не сказал, что он из разведки, но он с ними связан. А так… ну, поиграли и хватит.
- Как же он может быть с ними связан? – не унимался Ромка. – И откуда в Сертолово разведка?
- Сертолово – не только город, но и целый мир, причём закрытый и не очень светлый. Или ты думаешь, что разведчики должны среди болот прятаться, чтоб, не дай Боже, не увидел кто?
Ответить на это Ромке было нечего. О военной разведке он ничего не знал. Видел однажды этих шутников с ехидными глазами, от которых разило чувством брезгливого превосходства, и на этом всё. Тогда те парни ушли в горы и не вернулись. Впрочем, они и не собирались этого делать. Наверное, всё у них сложилось хорошо. Но в тот день Ромка подумал лишь о том, что не хотел бы быть среди них: не понравились ему эти люди, не понятна была их работа, не приятен образ жизни. Сам-то он выбирал в жизни перемены, но в каждый отдельный день хотел постоянства и предельной ясности, а тут…
Теперь ему вспомнился тот вечер, когда с гор опустился туман, и горстка смельчаков, - кажется, их было восемь, - уходя по извилистой тропке, растворилась во влажной дымке как в неизвестности. Отречённость и напряжение источали их спины, а он провожал их безучастным взглядом и думал только о погоде.
Воспоминания об этом ничего не колыхнули в его душе, и сейчас он думал лишь о том, что не может представить Серёгу среди них. Настолько это не вписывалось в картину мира, что проще было вообразить воскрешение Ленина, вернее того, что от него осталось. Возможно, что Смирнов, знакомый с Серёгой лишь заочно, размышлял о том же и так же; возможно, иначе и совсем об ином. Но как бы там ни было, они с Ромкой сидели за одним столом и смотрели друг другу в глаза, не решаясь сказать то, что могло решить все проблемы: и те, которых ещё нет, и те, которые ещё будут. Как мало для этого требовалось! Всего лишь смириться с поражением. Но Ромка знал, что гордость ему этого не позволит. Знал об этом и Смирнов. Выждав ещё немного, он спросил:
- И что же ты решил, Ромео?
- Я решил спросить: а нормальная граната у тебя есть?
***
На следующий день, собираясь оплатить коммунальные счета, Ромка снова заглянул в почтовый ящик. Он и вчера видел, что там полно всякого мусора, но ему было не до того. Теперь же он не глядя сгрёб все бумаги, среди которых была газета «Здоровье», перегнул их пополам, чтобы ничего не выпало, и вернулся в квартиру.
Бросив макулатуру на диван, сел рядом и принялся её разгребать. Кроме «Здоровья» в куче бумаг обнаружилась реклама распродажи пуховых изделий и установки пластиковых окон, доставка пиццы и суши, еженедельное издание «Муниципальный вестник», весточка от «Газпрома», квиток от «Ростелекома» и белый конверт с надписью «ТЕБЕ». Отложив всё ненужное, то есть совсем всё, Ромка держал в руках конверт; его глаза вцепились в размашистую курсивную надпись. Сначала он испытал нечто вроде возбуждения, какое бывает в минуты опасности, к которой долго готовишься, ждёшь и самоуверенно надеешься, что она не пройдёт стороной. Он почти возликовал: «Ну, вот и продолжение!», но через несколько секунд понял, что надпись слишком большая, чтобы содержать в себе угрозу, и слишком плавная, для предложения о заключении мира. Больше всего его смущала старомодная, сложная, витиеватая буква «Т», написанная так, как учат писать первоклашек в тетрадке в косую линеечку. Прощупав содержимое конверта, Ромка убедился, что внутри один-единственный сложенный вчетверо лист бумаги и на просвет ничего не видно. Аккуратно надорвав с узкого края, вскрыл, подцепил ногтями и вытащил послание. Развернув лист, начал читать, и тут же прекратил, откинувшись на спинку дивана. Первая строчка сразу выбила из него всё возбуждение.
«Рома. Милый мой Ромочка», - прочёл он на белом листе, уже не сомневаясь, что «продолжения» не будет. Как его только не называли: и Рома, и Ромка, и Ромчик, Романыч, Ромео, Ромело, Ромарио, Ромашка, Романсон… по-всякому называли, но только ОНА звала его Ромочкой. Силясь упомнить, когда это слово прозвучало в первый раз и когда в последний, он расстроился. Не смог. Забыл. И самое обидное то, что даже не придавал значения тому, что после его возвращения это слово не прозвучало ни разу. Поджав губы, он закатил глаза под сомкнутыми веками, сильно поморщился и тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. Снова взглянул на листок, и начал читать сначала:
«Рома. Милый мой Ромочка. Хоть я и сама во всём виновата, я всё так же люблю тебя. Люблю, и не хочу больше видеть. Нет. Вру. Хочу, очень хочу. Но я же гордая, ты знаешь. И ты тоже гордый, даже слишком. Наверное, не простишь меня. Говорят, что нельзя войти в одну реку дважды. Мы вошли, и жизнь нас за это покарала. Мы просто глупы… но и так, как есть, больше продолжаться не может. Не могу его больше терпеть. Он стал мне отвратителен. Я решила подать на развод. Боюсь его. Он изменился, в глазах безумство так и проскакивает. Сегодня опять не ночует дома…
А я уезжаю. Подруга поможет с жильём, и мы с Андрюшкой первое время поживём у неё. Это хуже, чем у родителей, но, по крайней мере, там он нас не найдёт. И ты не ищи. И прости, что я так и не нашла момента, не решилась сказать, глядя в твои серо-зелёные глаза, что Андрюшка твой сын. ТВОЙ!
Прости за всё. Прощай.
Твоя Оля
P.S. Если ты всё ещё любишь меня, то не злись и не мсти. Это наша с тобой жизнь, а он ни в чём не виноват…»
Ромке показалось странным, что его так задели первые слова и совсем не тронули все остальные. Голова работала ясно, мысли складывались последовательно. В своих суждениях он оперировал только сухими фактами.
Итак: Оля в чём-то винила себя, признавалась в любви и, скрываясь, уезжала. Что же всё-таки произошло? Кто подкинул письмо? Это всё не очень интересно. Она сделала его отцом. Это уже хуже. Зато он сделал её матерью, что тоже не достижение, но вроде как поквитался – отцовские чувства в нём никогда не просыпались раньше, спали они и сейчас, служа поводом лишь для лёгкой иронии, тем более что Андрюшка на него и похож-то не был. Или был? Не важно. Самое главное: она просила не злиться и не мстить. На кого не злиться? Кому не мстить и за что именно? Вот это и было самым непонятным.
Ромка долго сидел не шевелясь. Перед глазами проплывали картинки прошлого и мнимого будущего. Он думал… думал, думал, и не мог придумать ничего конкретного. Больше всего его интересовало другое: где и почему пропадает по ночам Серёга и что именно в нём так сильно переменилось? Ответ на эти вопросы мог пролить свет на многое, но… не подчиниться призыву любимой девушки Ромка не мог. Она просила – он сделает. По-другому никогда не было, не будет и теперь.
Взяв телефон, он пролистал список контактов, выбрал один и нажал «вызов». Долгие гудки успели надоесть. Впрочем, он и не надеялся, что ему ответят, и уже собирался завершить вызов, как вдруг гудки прервались, и сквозь секундное молчание прорвался знакомый голос, век бы его не слышать.
- Ты?
- Война окончена, - ответил Ромка. – Сматываем удочки.
- Ну и?
- Сегодня в девять, у тебя во дворе. Всё.
***
Встреча прошла в тёплой дружественной обстановке, хоть и готовился Ромка к любому повороту событий.
Он явился ровно в девять. Серёга тоже вышел из дому вовремя. Наверное, поджидал в парадной, прильнув к окну в ожидании подвоха и трясясь в нерешительном смятении. Поводы для беспокойства у обоих были равные.
Вид у появившегося Серёги был до смешного конфузный и быдловатый: малиновые кроссовки, серые штанишки-обосрашки и кофта с капюшоном. Ужасная дисгармония с интеллигентным, в чём-то даже наивно-детским лицом. Руки в карманах кофты подёргивались, не то от страха, не то от постоянного помацивания содержимого. Что-то он там прятал. Возможно, нож.
Ромка же, зная себя, сознательно пришёл пустым. Глупо, конечно, но так оно от греха подальше. Всякое могло случиться, мог и сам он вспылить, поэтому и требовался ему хоть какой-то сдерживающий фактор. Даже не сдерживающий – предостерегающий, коим и стало отсутствие всего. Конечно, оружием может послужить что угодно, даже ключи от квартиры, а задушить и трусами можно, но утешение в этом он видел слабое.
От Серёги разило напряжением. Не вынимая рук из карманов, он стоял, широко расставив ноги, и чуть покачивался. Голова его тоже наклонялась то вправо, то влево, а подбородок оставался горделиво-вздёрнутым. Ромкину «покаянную», лишённую извинений и сожалений, Серёга слушал внимательно, иногда ухмыляясь и кидая косые взгляды ему за плечо. Ромку это злило, и он, не сводя глаз с заметно неуверенного лица оппонента, держал дистанцию в два шага, каждое мгновение ожидая вооружённого враждебного выпада.
Ромка не рассказал ему ничего особенного ни о прошлом, ни об Оле, ни уж тем более о её письме. Каждое предложение он выжимал из себя, наступая на горло собственной гордости, и каждый раз, получая в ответ молчание, задумывался: а надо ли вообще говорить хоть что-то? И сразу решал: надо, ведь иначе мирным путём ничего не решить. Но в разговорном жанре он силён никогда не был, и поэтому слова довольно скоро закончились.
- У тебя всё? – всё поняв, самодовольно спросил Серёга.
Чувствуя себя униженным, Ромка кивнул.
- Да.
- Да-а-а, - протянул Серёга, - я думал, ты покрепче окажешься.
- Покрепче тебя, в этом ты не ошибся, поэтому и пришёл поговорить.
- Оправдываешься, как школьник, - презрительно фыркнул Серёга. - А мне тебе сказать, увы, нечего.
- И это правильно, - ответил Ромка, подмигнул ему, резко развернулся на пятках и пошёл прочь.
Он шёл, обратившись в слух, и считал шаги. Догонит? Ударит? Нет, за спиной было тихо. Пройдя немного, Ромка, как бы невзначай, сменил направление, чтобы, не оглядываясь, ещё раз увидеть место встречи. Серёги там уже не было…
На пустыре за цветочным магазином восприятие времени и пространства изменилось. Как-то резко, в один миг, этот проклятый мир застыл, сузился, сжался. Казалось, что вокруг не осталось почти никого, ничего: только буйство сочной травы, тропинка сквозь неё, далёкие шумы машин да полчища мошкары, и он среди них один, совсем один. Вдруг кто-то его окликнул:
- Простите, закурить не найдётся?
«Когда-то я это уже слышал, - отгоняя прежние дурные мысли, подумал Ромка, затягиваясь последний раз и отбрасывая окурок в траву».
