Пока я отходила от шока, Крысак подошел ко мне, полусогнутой, присел на корточки и заглянул мне в лицо:
— Говорят, феи очень мстительные. А люди? Нет? Что ты, су@ка, там, у себя на Холмах, устроила? Тебе трудно было меня предупредить?
— Я предупреждала, — прохрипела я.
— Предупреждала она… Посмеяться надо мной хотела? И где твои крылатые братики и сестрички? Я думал, ты еще кого-нибудь позовешь… запасную обойму прихватил, — он взял со стола нож, вытер салфеткой крошки, поигрывая лезвием, вернулся ко мне, пробормотал задумчиво, словно обращаясь к самому себе. — Почему же ты до сих пор не ушла? Что тебя здесь держит? Скажешь? Или мне чуть-чуть наступить на тебя? Чего ты боишься больше всего? Разденьте ее. Нет у нее крыльев, отвечаю. Найдете – штука баксов каждому.
Киприяновские шестерки завозились. Им неудобно было меня держать и раздевать, преодолевая мое молчаливое, но яростное сопротивление.
— На диван ее, а? — просипел Кошак, мотая кистью, зазевавшись, он подставил руку под мой укус.
Крысак поморщился:
—Ну кто ж так баб раздевает?
Подошел ко мне со спины, не выпуская ножа из рук. Меня обдало холодом, когда он сгреб ткань футболки в свою горячую ладонь. Ткань затрещала и разошлась под лезвием. Под нож попала застежка бюстгальтера.
- Я же говорил, — скучным голосом заметил Киприянов. — Обычная баба. Ладно, свои три сотни вы уже заработали. Будем продолжать?
- Дальше мы сами, шеф, — заржал Кошак.
- А я, пожалуй, погляжу, — Крысак вернулся на диван.
Я перестала сопротивляться. Жаба и Кошак воодушевились и перекинулись парой победных фраз. Я скосила взгляд на камин, не обращая внимания на возню, которую Кошак затеял со сложной застежкой моих брюк. Моя полуобнаженная грудь его отвлекала. Жаба дышал мне в шею.
Крысак ел яблоко, отрезая от него ломтики. Взгляд его, направленный на меня, становился все злее. Я догадывалась, о чем он думал. Он меня провоцировал, пытаясь определить границы моих сил и способностей. Я ответила ему спокойным взглядом - глаза его с опять пожелтевшими белками стали бешеными, он снял с кончика ножа ломтик яблока языком и, видимо, порезался – задвигал челюстью, злость во взгляде обратилась в плохо скрываемую ярость. Интересно, до какого предела он позволил бы своим шавкам развлекаться? А с меня, кажется, хватит.
Язычки пламени в камине заплясали веселее. Один из них вытянулся и пополз вверх. Занялся венок из сухих цветов под глубокомысленной мордой оленя на грубой подставке. Затрещала шерсть на шее чучела, по комнате пополз запах паленого волоса. Цветы на венке скукожились, взорвались искрами. От искр занялась занавеска. Жаба и Кошак уже несколько секунд стояли, завороженно уставившись на оживший огонь. Киприянов стал медленно подниматься с дивана. Кошак взвизгнул, отпустил меня, бросился к шторе, но Жаба не разомкнул рук, лишь прошептал что-то полным ужаса голосом. Книжный шкаф у камина распахнул створки, полопались от жара стекла, полетели по комнате, хлопая страницами и разбрасывая тлеющие клочки, горящие книги. Кошак сорвал штору, принялся ее топтать, крича:
— Антон, огнетушитель! В коридоре! Шефа выводи!
Жаба бросился к двери. Я упала, увернувшись от летящего в лицо куска горевшей ткани. Жаба возился с замком, потопывая и поскуливая.
Но Кошак вдруг замер, протянул руку ко второй шторе, поводил ладонью над пламенем, сквозь пламя. Крысак, до сих пор молчавший и спокойный, негромко произнес:
— Харэ, пацаны. Разве вы не видите, что это все не настоящее? Иллюзия. Феечка наша расшалилась. Пятерочка ей за актерское мастерство. Вы, двое, успокойтесь. Выйдите. Нам с Жанночкой поговорить надо. Веру позовите. Пусть принесет… что-нибудь накинуть…
Телохранители послушно вышли. Кошак поигрывал желваками, Жаба молчал и смотрел в пол. Я поднялась на ноги.
Огонь стихал. Пламя втягивалось в пепел и угли, иллюзия растворялась. Через минуту все было на своих местах, целое и невредимое, только на полу валялась мятая штора, сорванная в панике Кошаком. Мы стояли напротив друг друга, я и Киприянов. На миг я даже прониклась невольным к нему уважением – не каждый сохранил бы трезвое мышление среди того огненного хаоса, что я устроила. Хотя объяснение было простым: Крысак внимательно читал Фергюсона и много общался с наивным, болтливым Странником. Ох уж мне этот Странник! Однако Киприянов еще не знает, на что я способна, когда совсем «расшалюсь» - не видел настоящих иллюзий, в которых можно остаться навеки.
Аглая всему меня научила, она была настоящим мастером. Без иллюзий она не смогла бы так вольготно проводить время в нашем мире. Она отводила глаза, меняла внешность, имитировала запахи, тепло, холод, могла «превратить» море в пустыню, а из мирного городского вида создать фантасмагорический пейзаж. Она могла быть очень опасна, но вот только это ей не помогло – теперь я понимаю, почему. Я должна, просто обязана все время напоминать себе, зачем я здесь, иначе я растворюсь в этой игре, что навязал мне Киприянов со своей маниакальной страстью к противостоянию и победе над чужой волей.
—Пойми, я просто пытаюсь выжить, — с совершенно человеческой интонацией сказал вдруг Киприянов.
— Боже, что я слышу? Неужели? — фыркнула я. — После стольких дней фокусов ты наконец-то решил поговорить со мной по душам, на равных, как человек с… почти человеком. А все это…? — я поправила на плечах сползающую футболку.
— Вот именно… почти, — отозвался Крысак. — Ну… прости, погорячился. Страшно мне рядом с тобой. Психую, как пацан.
Киприянов молча сел. Ему становилось хуже, это было очень заметно.
— Я ведь не дурак. Все это… в книге – выдумки: клятвы, святая вода, железо, серебро… Я Странника столько лет ловил, а он… как сквозь пальцы. И вдруг ты… сама… не скрывалась почти. Я все время жду, когда ты меня прикончишь. Как-нибудь. Ты же можешь, Странник говорил, вам это как два пальца. Взять все это, — он обвел рукой комнату, — нарисуешь мне над пропастью зеленую травку или пару ступенек к лестнице добавишь, и ага… А ты терпишь. Зачем?
— Я же объясняла.
Киприянов прищурился:
— Так это правда, насчет убитой подружки? Типа, тоже фея? А я тут при чем?
— Пока не знаю. Может, и не при чем.
— Да ладно. Сама ж говорила, кто-то из ваших ее прикончил… из волшебных.
Я вздохнула, села на банкетку:
— Видишь ли, все тут очень… запутанно. Ты хоть понимаешь, почему Странник к тебе так проникся в психушке, или где вы там познакомились? Зачем он тебе «мементо мори» подарил? Ну, тот кулон из кости единорога… Странник – фейри Истинный, настоящий. Его сын тоже умел ходить по мостам. Это было… давно. Люди тогда еще верили. Сына Странника пленили члены тайного ордена. Его заставили провести на Холмы нескольких человек. На Лугах юноша освободился, но недооценил своих противников и, вместо того, чтобы бежать и прятаться, вернулся к отцу. Другие члены ордена настигли его в этом мире и убили. Странник ничего не смог сделать. С тех пор он… ищет по земле своего сына. «Мементо мори» фейри дарят своим избранникам-людям. Мы все, знаешь ли, очень влюбчивы. Фейри, даже полукровки, живут долго, люди – мало. Кулоны остаются в семье и переходят к детям. От силы крови зависит продолжительность нашей жизни. Странник принял тебя за своего сына. В тебе есть наша кровь.
Киприянов сверкнул глазами:
— Значит, я тоже могу …
— Нет, не можешь. Если кто-то тебя не провел в детстве или ранней юности, способность находить дорогу будет потеряна. Это … как прививка, запечатленные изменения…
Глаза Крысака потухли:
— Говорю же, не убивал я твою подружку. Как она хоть выглядела?
— Рыжая. Кудрявая. Голубые глаза. Очень красивая.
— Фотка есть?
— Нет. Она не фотографировалась, по понятным причинам.
Киприянов задумался.
— Была одна рыжая... Видел ее раз или два в манеже. Запомнил, потому что такую не забудешь. Глаза… да, синие.
Я заволновалась:
— Когда?
— Полгода как… не, раньше, осенью….
— Это она, Аглая. Она просто помешана была на лошадях. А здесь в Красногорске ведь конезавод?
— Один из лучших в стране. Манеж хороший, тренеры международного класса, ипподром…
— Она должна была найти место, чтобы тренироваться. Она дня без этого не могла прожить.
— Да, не убивал я, — с досадой сказал Киприянов. — Заметил, не стану скрывать. Только мне уже не до этого было. Я только узнал… Пил три дня. Потом взялся за себя: прогулки, свежий воздух, врачи, терапия… И все равно: я всего раза три ее видел.
Я прищелкнула языком:
— Все не так просто. Вольно или невольно ты собрал вокруг себя потомков фейри. Вы все, за исключением Павла. Даже Вера.
— Антон? Что, тоже?
— Да.
— Сеня.
— Однозначно.
Киприянов озадачился, задумался.
— Любой из вас мог бы…
— Но если нас так много на земле, почему именно мы?
— Потому что… я знаю…
Потому что в доме Аглаи на Калле-деи-Черкьери завелась крыса.
— Это ужасно! — восклицала подруга. — Венеция – прекрасный город, но с этими тварями никто ничего не может сделать! Недавно я видела, как она бежит по цветочным горшкам у соседа. Остановилась и посмотрела на меня в упор, даже усмехнулась. Как будто знак судьбы!
— Аглая, — с легким упреком сказала я, любуясь видом из окна. — Крысы не умеют усмехаться. Ты что-то опять придумываешь.
— Да? — подруга остановилась посреди комнаты, воздев руки к небу. — Ты пойми, этого человека все называют Крысаком. И это… это не просто кличка! Я боюсь как бы он не сделал ничего дурного с…
— С кем? — напряглась я. — С тобой.
Но Аглая вдруг засмеялась и подбежала ко мне, распахнув объятья.
— Тюшенька! Я, кажется, влюбилась! Ты не представляешь! Я хочу с ним жить, хочу родить от него маленькую девочку, маааленькую, хорошенькую девочку. Мы будем с ней играть… я научу ее ходить по мостам!
— Аглая, кто он?
Но она закружилась по комнате, ее рдяные волосы вспыхивали в лучах яркого итальянского солнца.
— Потом! Потом! Я вас обязательно познакомлю! Я увезу его оттуда! Ему там плохо! Это скверное место! Я подозреваю… Не важно. Фейри должны жить рядом с мостами! Под Солнцем! Он хороший… чистый… несмотря ни на что! Я покажу ему Холмы! У нас будет все!
Появление Веры вывело меня из раздумий. Она принесла блузку и заслоняла меня от взгляда Киприянова, пока я переодевалась.
— Что случилось с теми людьми? — продолжил разговор Крысак, когда Вера ушла.
— С какими?
— С теми, что пошли на Холмы с сыном Странника.
Я помедлила с ответом, отведя взгляд.
— Они не вернулись.
— И что? Может, они там еще?
— Все возможно.
— Как ты узнала, что… как ее… Аглая мертва?
— Ее маскот… ее кулон рассыпался в пыль. Так бывает, если погибает последний в роду.
— Тюшенька, подержи его у себя.
— А как же…?
— Да, да… Я набираюсь решимости, — улыбка у Аглаи вышла какой-то жалкой. — Но пока не уверена.
— Не уверена, что любишь его?
— Нет… нет… Дело не в этом… Просто подержи, ладно? Мало ли что.
— Когда ты мне расскажешь? Я волнуюсь.
— Скоро…скоро…
Возникла пауза. Мой собеседник смотрел на меня, натужно растягивая губы в светской улыбке.
— Мы так мило беседуем, — сказал Крысак. — Как друзья. Надеюсь, теперь так будет всегда.
— Не будет, — равнодушно отозвалась я.
Киприянов поднял брови:
— Почему?
Я встала с банкетки и подошла к шкафу с книгами. Дом рванулся ко мне обиженным сознанием – ему не понравилась недавно творимая в нем огненная магия. Прости, беззвучно отозвалась я. Я сняла с полки пластиковый короб с книгой Фергюсона, медленно открыла его, полистала переложенные калькой плотные страницы. Киприянов был как стрела на тетиве – остер, напряжен и нацелен.
— Нет, ты только погляди, — хмыкнула я, демонстрируя ему изображение лесного духа, клыкастого и хвостатого. — Ты в курсе, что когда Оливер Фергюсон вернулся, его объявили сумасшедшим. Он действительно вел себя странно: толковал об Элизиуме, о том, что может в любой момент рассыпаться в прах, о потомках какого-то Гренделя, преследующих его – он был хорошо образован, читал древние свитки… Никто не знает, кто привел Фергюсона на Холмы по мосту, кто вернул обратно. Я лично подозреваю какую-нибудь интрижку или шутку. Мы, феи, такие выдумщицы…Он много времени проводил в глубине леса по левую сторону от Холмов, там, где время идет вспять. В мире фейри сменилось множество зим, а в мире людей – лишь несколько лет, — я вернулась на свое место, продолжая листать книгу. — А может быть, кто-то намеренно использовал его в качестве летописца фейри. Столько фактов, столько легенд было им собрано… И все же… Только посмотри на это чудовище! Какая нелепая выдумка! Нет, нет… Я думаю, это была любовь. Оливер вернулся с разбитым сердцем. Одна из нас сильно его обидела, и в книге он выставил фей никчемными созданиями, притворщиками, лукавыми и наивными одновременно. Всю оставшуюся ему жизнь в мире людей Фергюсон обвинял лесной народ в своем похищении. Родственники заперли его в Бедламе. Фергюсон содержался в относительно хороших условиях, но жаловался на то, что его поместили в место, где потомки Гренделя могут к нему спокойно подобраться, ибо он не слышит мыслей окружающих из-за постоянного шума и суеты, не может сосредоточиться и истощается от близости человеческого безумия.
Улыбка на лице Киприянова превратилась в кривую усмешку, он не отводил от меня болезненно блестящих глаз.
— К счастью для Фергюсона, — продолжала я, — его вызволил из лечебницы племянник. Оливер боялся до конца дней своих, а прожил он весьма долгую жизнь, — на ночь запирался на замок и искоренял вокруг дома ползучий плющ. После его смерти племянник нашел в бумагах дяди рукопись, которую посчитал литературным капризом покойного. Он предложил ее издательству в качестве сборника выдуманных историй и даже заработал на ней фунтов двести, немалые деньги по тем временам. В ту пору в моду опять вошли легенды и мифы.
— К чему ты все это мне рассказываешь? — вдруг хрипло спросил Киприянов.
— К тому, что мы с тобой все время играли в одну и ту же игру. Я все думала, почему именно тебя Странник принял за своего сына. А потом поняла. Кровь. В тебе очень сильна частица Истинной крови. Ты ведь всегда был на шаг впереди других, во всем: в бизнесе, политике, в выживании, в конце концов, верно? Что тебе помогало? Не то ли, что ты способен чувствовать мысли и эмоции других? Не читать их, нет, упаси Господи. Однако твоя дьявольская интуиция так сильна, что ты сразу меня почувствовал. Еще в библиотеке. И про то, что я участвовала в онлайн аукционе, пытаясь купить Фергюсона, ты узнал позже. Но ты все равно сомневался. Потом появился Странник со своей патологической искренностью. Ты убедился, что я – это я. И, руководствуясь советом Фергюсона, принялся устраивать вокруг меня театральные представления с угрозами, аттракционами невиданной храбрости и похоти. Чтобы отвлечь, чтоб я, в свою очередь, не смогла осуществить СВОЮ задачу. Уж очень ты испугался. Почему? «Эти создания при всей своей богопротивной натуре, весьма доверчивы и падки на человеческие чувства, каковые есть влюбленность, любовь между родителями и детьми, сострадание и жалость…» — процитировала я. — Поговорим, значит, по душам? Кого ты покрываешь, Крысак? Ты покаялся в том, что видел мою подругу. Полуправда – это почти правда, да? С ее помощью можно отвлечь на себя внимание.
— Говорят, феи очень мстительные. А люди? Нет? Что ты, су@ка, там, у себя на Холмах, устроила? Тебе трудно было меня предупредить?
— Я предупреждала, — прохрипела я.
— Предупреждала она… Посмеяться надо мной хотела? И где твои крылатые братики и сестрички? Я думал, ты еще кого-нибудь позовешь… запасную обойму прихватил, — он взял со стола нож, вытер салфеткой крошки, поигрывая лезвием, вернулся ко мне, пробормотал задумчиво, словно обращаясь к самому себе. — Почему же ты до сих пор не ушла? Что тебя здесь держит? Скажешь? Или мне чуть-чуть наступить на тебя? Чего ты боишься больше всего? Разденьте ее. Нет у нее крыльев, отвечаю. Найдете – штука баксов каждому.
Киприяновские шестерки завозились. Им неудобно было меня держать и раздевать, преодолевая мое молчаливое, но яростное сопротивление.
— На диван ее, а? — просипел Кошак, мотая кистью, зазевавшись, он подставил руку под мой укус.
Крысак поморщился:
—Ну кто ж так баб раздевает?
Подошел ко мне со спины, не выпуская ножа из рук. Меня обдало холодом, когда он сгреб ткань футболки в свою горячую ладонь. Ткань затрещала и разошлась под лезвием. Под нож попала застежка бюстгальтера.
- Я же говорил, — скучным голосом заметил Киприянов. — Обычная баба. Ладно, свои три сотни вы уже заработали. Будем продолжать?
- Дальше мы сами, шеф, — заржал Кошак.
- А я, пожалуй, погляжу, — Крысак вернулся на диван.
Я перестала сопротивляться. Жаба и Кошак воодушевились и перекинулись парой победных фраз. Я скосила взгляд на камин, не обращая внимания на возню, которую Кошак затеял со сложной застежкой моих брюк. Моя полуобнаженная грудь его отвлекала. Жаба дышал мне в шею.
Крысак ел яблоко, отрезая от него ломтики. Взгляд его, направленный на меня, становился все злее. Я догадывалась, о чем он думал. Он меня провоцировал, пытаясь определить границы моих сил и способностей. Я ответила ему спокойным взглядом - глаза его с опять пожелтевшими белками стали бешеными, он снял с кончика ножа ломтик яблока языком и, видимо, порезался – задвигал челюстью, злость во взгляде обратилась в плохо скрываемую ярость. Интересно, до какого предела он позволил бы своим шавкам развлекаться? А с меня, кажется, хватит.
Язычки пламени в камине заплясали веселее. Один из них вытянулся и пополз вверх. Занялся венок из сухих цветов под глубокомысленной мордой оленя на грубой подставке. Затрещала шерсть на шее чучела, по комнате пополз запах паленого волоса. Цветы на венке скукожились, взорвались искрами. От искр занялась занавеска. Жаба и Кошак уже несколько секунд стояли, завороженно уставившись на оживший огонь. Киприянов стал медленно подниматься с дивана. Кошак взвизгнул, отпустил меня, бросился к шторе, но Жаба не разомкнул рук, лишь прошептал что-то полным ужаса голосом. Книжный шкаф у камина распахнул створки, полопались от жара стекла, полетели по комнате, хлопая страницами и разбрасывая тлеющие клочки, горящие книги. Кошак сорвал штору, принялся ее топтать, крича:
— Антон, огнетушитель! В коридоре! Шефа выводи!
Жаба бросился к двери. Я упала, увернувшись от летящего в лицо куска горевшей ткани. Жаба возился с замком, потопывая и поскуливая.
Но Кошак вдруг замер, протянул руку ко второй шторе, поводил ладонью над пламенем, сквозь пламя. Крысак, до сих пор молчавший и спокойный, негромко произнес:
— Харэ, пацаны. Разве вы не видите, что это все не настоящее? Иллюзия. Феечка наша расшалилась. Пятерочка ей за актерское мастерство. Вы, двое, успокойтесь. Выйдите. Нам с Жанночкой поговорить надо. Веру позовите. Пусть принесет… что-нибудь накинуть…
Телохранители послушно вышли. Кошак поигрывал желваками, Жаба молчал и смотрел в пол. Я поднялась на ноги.
Огонь стихал. Пламя втягивалось в пепел и угли, иллюзия растворялась. Через минуту все было на своих местах, целое и невредимое, только на полу валялась мятая штора, сорванная в панике Кошаком. Мы стояли напротив друг друга, я и Киприянов. На миг я даже прониклась невольным к нему уважением – не каждый сохранил бы трезвое мышление среди того огненного хаоса, что я устроила. Хотя объяснение было простым: Крысак внимательно читал Фергюсона и много общался с наивным, болтливым Странником. Ох уж мне этот Странник! Однако Киприянов еще не знает, на что я способна, когда совсем «расшалюсь» - не видел настоящих иллюзий, в которых можно остаться навеки.
Аглая всему меня научила, она была настоящим мастером. Без иллюзий она не смогла бы так вольготно проводить время в нашем мире. Она отводила глаза, меняла внешность, имитировала запахи, тепло, холод, могла «превратить» море в пустыню, а из мирного городского вида создать фантасмагорический пейзаж. Она могла быть очень опасна, но вот только это ей не помогло – теперь я понимаю, почему. Я должна, просто обязана все время напоминать себе, зачем я здесь, иначе я растворюсь в этой игре, что навязал мне Киприянов со своей маниакальной страстью к противостоянию и победе над чужой волей.
—Пойми, я просто пытаюсь выжить, — с совершенно человеческой интонацией сказал вдруг Киприянов.
— Боже, что я слышу? Неужели? — фыркнула я. — После стольких дней фокусов ты наконец-то решил поговорить со мной по душам, на равных, как человек с… почти человеком. А все это…? — я поправила на плечах сползающую футболку.
— Вот именно… почти, — отозвался Крысак. — Ну… прости, погорячился. Страшно мне рядом с тобой. Психую, как пацан.
Киприянов молча сел. Ему становилось хуже, это было очень заметно.
— Я ведь не дурак. Все это… в книге – выдумки: клятвы, святая вода, железо, серебро… Я Странника столько лет ловил, а он… как сквозь пальцы. И вдруг ты… сама… не скрывалась почти. Я все время жду, когда ты меня прикончишь. Как-нибудь. Ты же можешь, Странник говорил, вам это как два пальца. Взять все это, — он обвел рукой комнату, — нарисуешь мне над пропастью зеленую травку или пару ступенек к лестнице добавишь, и ага… А ты терпишь. Зачем?
— Я же объясняла.
Киприянов прищурился:
— Так это правда, насчет убитой подружки? Типа, тоже фея? А я тут при чем?
— Пока не знаю. Может, и не при чем.
— Да ладно. Сама ж говорила, кто-то из ваших ее прикончил… из волшебных.
Я вздохнула, села на банкетку:
— Видишь ли, все тут очень… запутанно. Ты хоть понимаешь, почему Странник к тебе так проникся в психушке, или где вы там познакомились? Зачем он тебе «мементо мори» подарил? Ну, тот кулон из кости единорога… Странник – фейри Истинный, настоящий. Его сын тоже умел ходить по мостам. Это было… давно. Люди тогда еще верили. Сына Странника пленили члены тайного ордена. Его заставили провести на Холмы нескольких человек. На Лугах юноша освободился, но недооценил своих противников и, вместо того, чтобы бежать и прятаться, вернулся к отцу. Другие члены ордена настигли его в этом мире и убили. Странник ничего не смог сделать. С тех пор он… ищет по земле своего сына. «Мементо мори» фейри дарят своим избранникам-людям. Мы все, знаешь ли, очень влюбчивы. Фейри, даже полукровки, живут долго, люди – мало. Кулоны остаются в семье и переходят к детям. От силы крови зависит продолжительность нашей жизни. Странник принял тебя за своего сына. В тебе есть наша кровь.
Киприянов сверкнул глазами:
— Значит, я тоже могу …
— Нет, не можешь. Если кто-то тебя не провел в детстве или ранней юности, способность находить дорогу будет потеряна. Это … как прививка, запечатленные изменения…
Глаза Крысака потухли:
— Говорю же, не убивал я твою подружку. Как она хоть выглядела?
— Рыжая. Кудрявая. Голубые глаза. Очень красивая.
— Фотка есть?
— Нет. Она не фотографировалась, по понятным причинам.
Киприянов задумался.
— Была одна рыжая... Видел ее раз или два в манеже. Запомнил, потому что такую не забудешь. Глаза… да, синие.
Я заволновалась:
— Когда?
— Полгода как… не, раньше, осенью….
— Это она, Аглая. Она просто помешана была на лошадях. А здесь в Красногорске ведь конезавод?
— Один из лучших в стране. Манеж хороший, тренеры международного класса, ипподром…
— Она должна была найти место, чтобы тренироваться. Она дня без этого не могла прожить.
— Да, не убивал я, — с досадой сказал Киприянов. — Заметил, не стану скрывать. Только мне уже не до этого было. Я только узнал… Пил три дня. Потом взялся за себя: прогулки, свежий воздух, врачи, терапия… И все равно: я всего раза три ее видел.
Я прищелкнула языком:
— Все не так просто. Вольно или невольно ты собрал вокруг себя потомков фейри. Вы все, за исключением Павла. Даже Вера.
— Антон? Что, тоже?
— Да.
— Сеня.
— Однозначно.
Киприянов озадачился, задумался.
— Любой из вас мог бы…
— Но если нас так много на земле, почему именно мы?
— Потому что… я знаю…
Потому что в доме Аглаи на Калле-деи-Черкьери завелась крыса.
— Это ужасно! — восклицала подруга. — Венеция – прекрасный город, но с этими тварями никто ничего не может сделать! Недавно я видела, как она бежит по цветочным горшкам у соседа. Остановилась и посмотрела на меня в упор, даже усмехнулась. Как будто знак судьбы!
— Аглая, — с легким упреком сказала я, любуясь видом из окна. — Крысы не умеют усмехаться. Ты что-то опять придумываешь.
— Да? — подруга остановилась посреди комнаты, воздев руки к небу. — Ты пойми, этого человека все называют Крысаком. И это… это не просто кличка! Я боюсь как бы он не сделал ничего дурного с…
— С кем? — напряглась я. — С тобой.
Но Аглая вдруг засмеялась и подбежала ко мне, распахнув объятья.
— Тюшенька! Я, кажется, влюбилась! Ты не представляешь! Я хочу с ним жить, хочу родить от него маленькую девочку, маааленькую, хорошенькую девочку. Мы будем с ней играть… я научу ее ходить по мостам!
— Аглая, кто он?
Но она закружилась по комнате, ее рдяные волосы вспыхивали в лучах яркого итальянского солнца.
— Потом! Потом! Я вас обязательно познакомлю! Я увезу его оттуда! Ему там плохо! Это скверное место! Я подозреваю… Не важно. Фейри должны жить рядом с мостами! Под Солнцем! Он хороший… чистый… несмотря ни на что! Я покажу ему Холмы! У нас будет все!
ГЛАВА 7
Появление Веры вывело меня из раздумий. Она принесла блузку и заслоняла меня от взгляда Киприянова, пока я переодевалась.
— Что случилось с теми людьми? — продолжил разговор Крысак, когда Вера ушла.
— С какими?
— С теми, что пошли на Холмы с сыном Странника.
Я помедлила с ответом, отведя взгляд.
— Они не вернулись.
— И что? Может, они там еще?
— Все возможно.
— Как ты узнала, что… как ее… Аглая мертва?
— Ее маскот… ее кулон рассыпался в пыль. Так бывает, если погибает последний в роду.
— Тюшенька, подержи его у себя.
— А как же…?
— Да, да… Я набираюсь решимости, — улыбка у Аглаи вышла какой-то жалкой. — Но пока не уверена.
— Не уверена, что любишь его?
— Нет… нет… Дело не в этом… Просто подержи, ладно? Мало ли что.
— Когда ты мне расскажешь? Я волнуюсь.
— Скоро…скоро…
Возникла пауза. Мой собеседник смотрел на меня, натужно растягивая губы в светской улыбке.
— Мы так мило беседуем, — сказал Крысак. — Как друзья. Надеюсь, теперь так будет всегда.
— Не будет, — равнодушно отозвалась я.
Киприянов поднял брови:
— Почему?
Я встала с банкетки и подошла к шкафу с книгами. Дом рванулся ко мне обиженным сознанием – ему не понравилась недавно творимая в нем огненная магия. Прости, беззвучно отозвалась я. Я сняла с полки пластиковый короб с книгой Фергюсона, медленно открыла его, полистала переложенные калькой плотные страницы. Киприянов был как стрела на тетиве – остер, напряжен и нацелен.
— Нет, ты только погляди, — хмыкнула я, демонстрируя ему изображение лесного духа, клыкастого и хвостатого. — Ты в курсе, что когда Оливер Фергюсон вернулся, его объявили сумасшедшим. Он действительно вел себя странно: толковал об Элизиуме, о том, что может в любой момент рассыпаться в прах, о потомках какого-то Гренделя, преследующих его – он был хорошо образован, читал древние свитки… Никто не знает, кто привел Фергюсона на Холмы по мосту, кто вернул обратно. Я лично подозреваю какую-нибудь интрижку или шутку. Мы, феи, такие выдумщицы…Он много времени проводил в глубине леса по левую сторону от Холмов, там, где время идет вспять. В мире фейри сменилось множество зим, а в мире людей – лишь несколько лет, — я вернулась на свое место, продолжая листать книгу. — А может быть, кто-то намеренно использовал его в качестве летописца фейри. Столько фактов, столько легенд было им собрано… И все же… Только посмотри на это чудовище! Какая нелепая выдумка! Нет, нет… Я думаю, это была любовь. Оливер вернулся с разбитым сердцем. Одна из нас сильно его обидела, и в книге он выставил фей никчемными созданиями, притворщиками, лукавыми и наивными одновременно. Всю оставшуюся ему жизнь в мире людей Фергюсон обвинял лесной народ в своем похищении. Родственники заперли его в Бедламе. Фергюсон содержался в относительно хороших условиях, но жаловался на то, что его поместили в место, где потомки Гренделя могут к нему спокойно подобраться, ибо он не слышит мыслей окружающих из-за постоянного шума и суеты, не может сосредоточиться и истощается от близости человеческого безумия.
Улыбка на лице Киприянова превратилась в кривую усмешку, он не отводил от меня болезненно блестящих глаз.
— К счастью для Фергюсона, — продолжала я, — его вызволил из лечебницы племянник. Оливер боялся до конца дней своих, а прожил он весьма долгую жизнь, — на ночь запирался на замок и искоренял вокруг дома ползучий плющ. После его смерти племянник нашел в бумагах дяди рукопись, которую посчитал литературным капризом покойного. Он предложил ее издательству в качестве сборника выдуманных историй и даже заработал на ней фунтов двести, немалые деньги по тем временам. В ту пору в моду опять вошли легенды и мифы.
— К чему ты все это мне рассказываешь? — вдруг хрипло спросил Киприянов.
— К тому, что мы с тобой все время играли в одну и ту же игру. Я все думала, почему именно тебя Странник принял за своего сына. А потом поняла. Кровь. В тебе очень сильна частица Истинной крови. Ты ведь всегда был на шаг впереди других, во всем: в бизнесе, политике, в выживании, в конце концов, верно? Что тебе помогало? Не то ли, что ты способен чувствовать мысли и эмоции других? Не читать их, нет, упаси Господи. Однако твоя дьявольская интуиция так сильна, что ты сразу меня почувствовал. Еще в библиотеке. И про то, что я участвовала в онлайн аукционе, пытаясь купить Фергюсона, ты узнал позже. Но ты все равно сомневался. Потом появился Странник со своей патологической искренностью. Ты убедился, что я – это я. И, руководствуясь советом Фергюсона, принялся устраивать вокруг меня театральные представления с угрозами, аттракционами невиданной храбрости и похоти. Чтобы отвлечь, чтоб я, в свою очередь, не смогла осуществить СВОЮ задачу. Уж очень ты испугался. Почему? «Эти создания при всей своей богопротивной натуре, весьма доверчивы и падки на человеческие чувства, каковые есть влюбленность, любовь между родителями и детьми, сострадание и жалость…» — процитировала я. — Поговорим, значит, по душам? Кого ты покрываешь, Крысак? Ты покаялся в том, что видел мою подругу. Полуправда – это почти правда, да? С ее помощью можно отвлечь на себя внимание.
