Она усмехнулась.
- А иначе - всё развалится. Понимаешь?
- Понимаю, - тихо ответил он. - Но иногда даже каркас нуждается в опоре.
Молчание повисло, тёплое и спокойное. Он сидел напротив, спина прямая, руки на коленях - но взгляд… в нём было что-то новое. Почти ласковое.
Серафина встала, прошлась к окну, потом медленно обернулась.
- Я всё ещё не уверена, что делаю правильно. Впуская тебя в эти разговоры. В себя.
Он поднялся и подошёл ближе, на расстояние одного шага.
- Но ведь ты впускаешь. - Его голос был мягким, но твёрдым.
Она посмотрела ему в глаза. Ей захотелось положить ладонь ему на грудь, почувствовать, как бьётся его сердце. Но она лишь кивнула.
- Не думай, что это легко для меня.
- Я не думаю. Но я здесь. И останусь, если позволишь.
Серафина вдруг улыбнулась - чуть-чуть, краешком губ. Затем развернулась и прошла к столику.
- Пожалуй, мы заслужили по чашке вина. Только… без лжи, Алисандро. Никаких «всё хорошо» и «как прикажете».
- Тогда, госпожа, боюсь, мне придётся признаться… что я до сих пор дрожу, когда ты на меня так смотришь.
Она хмыкнула и налила вино в два бокала.
- Ну хоть честно.
Они сидели в креслах у камина, между ними - столик с двумя бокалами. Вино тёмно-рубинового цвета слегка дрожало в стекле от языков пламени.
- Ты ведь раньше не говорил мне столько, - заметила Серафина, откинувшись на спинку и закинув ногу на ногу. - Я думала, ты скорее проглотишь язык, чем скажешь что-то личное.
Алисандро слегка улыбнулся. Вино его немного расслабило, но не до беспечности.
- Я боялся перейти границу. До сих пор боюсь.
- А теперь ты перешёл?
Он поднял на неё взгляд. Тёмные глаза, отражающие отблески огня, на миг стали серьёзными.
- Я не знаю. Но мне больше не хочется стоять по другую сторону стены.
Её сердце дёрнулось. Впервые за долгое время это был не страх - а предвкушение. Медленное, осознанное.
Она подалась вперёд и, не спуская с него взгляда, потянулась к его руке. Положила ладонь на его запястье - там, где под кожей бился пульс.
- А ты знаешь, что делаешь, Алисандро?
- Нет, - прошептал он, глядя на её пальцы, - но… мне нравится ощущать, что ты здесь. Что ты не отталкиваешь.
Она провела пальцами по его кисти, легко, почти невесомо. Он затаил дыхание. Потом - вздохнул, чуть дрогнув.
- Я и не думала, что ты такой чувствительный, - сказала она с лукавой тенью в голосе.
- Простите… я… - он отвернулся, смутившись.
Серафина чуть сжала его ладонь.
- Эй. Я не издеваюсь. Мне… приятно видеть тебя настоящим.
Он снова посмотрел на неё. И в этом взгляде уже не было страха. Лишь искреннее волнение.
- Серафина… если я когда-нибудь перейду границу… ты остановишь меня?
Она усмехнулась и отпила глоток вина.
- Возможно. А возможно - и нет. Всё зависит от того, куда ты пойдёшь.
Их пальцы переплелись.
Молчание больше не было неловким. Оно стало музыкой между строк.
Серафина провела большим пальцем по его запястью. Его кожа была тёплой, почти горячей, и под тонкой кожей бешено бился пульс. Алисандро не отводил взгляда. Казалось, он и сам не дышал.
Она тихо рассмеялась, не выпуская его руки:
- Ты снова затаил дыхание.
- Ты снова прикасаешься ко мне, - ответил он шепотом, хрипловатым от волнения.
Серафина медленно встала с кресла и подошла ближе. Он остался сидеть, глядя на неё снизу вверх. Её взгляд был темнее, глубже, чем обычно. Вино, огонь, ночная тишина, тайна между ними - всё смешалось в невыносимо плотную тишину.
- Вчера, - прошептала она, - я думала, что мне просто нужно почувствовать себя женщиной. - Она опустила руку ему на плечо, медленно скользнула пальцами к шее. - Но, кажется, я просто хотела почувствовать… тебя.
Он проглотил комок в горле.
- Серафина…
- Ш-ш-ш… - Она легко наклонилась к нему, накрывая его губы своими. Поцелуй был не спешным - неторопливым, жадным, будто они пробовали вкус, знакомый во снах, но теперь открываемый заново. Его руки сжались на её талии, медленно, будто он боялся спугнуть мгновение. Но она не отстранилась.
Наоборот - подалась ближе, обхватила его лицо ладонями и поцеловала глубже, смелее. Не требовательно, но властно. Он ответил ей, и в этом поцелуе не было больше мальчишеской неуверенности. Только желание. И страх потерять это тепло.
Когда губы их разъединились, они оба дышали чаще, чем следовало бы. Щёки Серафины порозовели, в глазах плясало пламя.
- Хочешь остаться? - спросила она, глядя на него в упор.
Он поднял руку, коснулся её щёки кончиками пальцев, нежно, как будто боялся оставить след.
- Хочу всё. Но только если ты уверена.
Она улыбнулась - без маски, без защиты, просто женщина, позволившая себе чувствовать.
- Я уверена.
Серафина наклонилась, её лоб коснулся его. Их дыхание смешалось, как и мысли. Она первой подняла руки - коснулась пуговиц на его рубашке. Её пальцы дрожали, но не от страха, а от накатывающего волнения. Она не спрашивала разрешения, не нуждалась в нём - ей было достаточно того, как он смотрел, как позволял, как сам медленно раздвигал границы.
Одна пуговица, вторая… ткань распахнулась, и Серафина провела ладонью по его груди. Тёплая кожа, чуть влажная от напряжения, отзывалась судорожным вдохом.
- У тебя сердце бьётся, как у юноши, - шепнула она, скользнув губами к его шее.
Алисандро едва не застонал. Руки, до этого послушно лежавшие на её талии, сжались сильнее, и он медленно поднял их выше, дотрагиваясь до спины, сквозь ткань платья. Каждое её движение будто впечатывалось в его память: запах волос, мягкость губ, изгиб шеи под его ладонью.
- Я… боюсь прикоснуться, - прошептал он. - Вдруг это сон?
- Тогда позволь мне убедить тебя, что это реальность.
Серафина взяла его ладони в свои и положила их на собственную грудь - поверх ткани. Он напрягся, затаил дыхание, а потом выдохнул так, будто только что освободился от года воздержания и десятков сдержанных фантазий. Пальцы дрожали, но он не отстранился.
Она осторожно стянула с себя платье. Оно мягко скользнуло на пол. Под ним - тонкая рубашка, почти прозрачная в мерцании огня. В этом полумраке она была похожа на видение - не графиня, а женщина, пылающая желанием. И власть в этот миг принадлежала не титулу, а ей самой - её взгляду, её решению, её телу, которое она отдавала не из долга, а по собственной воле.
Алисандро поднял глаза. В них смешались страх, благоговение и невыносимое притяжение. Он встал, их тела коснулись на всём протяжении - живот к животу, грудь к груди.
- Позволь мне… - выдохнул он, и прежде чем она спросила "что?", он уже опустился на колени перед ней, обняв её за бёдра. Его щёка прижалась к её животу. - Я не знаю, как быть… но я хочу учиться у тебя. И для тебя.
Серафина провела пальцами по его волосам, сдерживая дрожь. Он был красив в этом беззащитном благоговении. И в то же время - таким сильным, что захотел отдаться ей, не потеряв себя.
- Встань, - сказала она, и голос её был чуть ниже, чем обычно. - Иди ко мне в постель. Там я покажу тебе всё, что ты хочешь знать.
Комната утопала в мягком полумраке, пламя свечи отбрасывало пляшущие тени на стены. Серафина уже лежала на подушках, полурасслабленная, полуожидающая. Её кожа всё ещё хранила тепло его ладоней, и она сдерживала предвкушающую дрожь, глядя, как Алисандро осторожно снимает рубашку.
Он волновался. Это было видно - то торопился с пуговицами, то внезапно замирал, будто вспоминая, что дальше. Когда он остался в одних штанах, на мгновение застыл посреди комнаты, как мальчишка, впервые заглянувший в запретную спальню.
- Алисандро… - голос Серафины был мягок, но с оттенком повелительного. - Перестань думать. Иди сюда.
Он подошёл, будто под действием магии, опустился на кровать. Их тела соприкоснулись - сначала нерешительно, потом смелее. Он поцеловал её губы с осторожностью, с трепетом, будто боялся задеть что-то хрупкое. Но Серафина взяла контроль в свои руки: пальцы зарылись в его волосы, потянули ближе, губы приоткрылись, углубляя поцелуй.
Он застонал - низко, неосознанно. Его ладони уже касались её тела - неловко, но с отчаянной нежностью. Когда она выгнулась к нему, он замер, глаза расширились:
- Я… я не знаю, куда… то есть, как… правильно…
Серафина не сдержала тихий смех и обняла его крепче.
- Милая моя неопытность… - прошептала она, прикусив мочку его уха. - Не бойся. Я подскажу.
- Я боюсь сделать тебе больно, - выдохнул он, зарывшись лицом в её шею.
- Сделай мне приятно, - ответила она, и с этими словами перевернула его на спину, села сверху, ловя его растерянный взгляд.
Он ахнул, когда она провела ногтями по его груди, а потом неловко дёрнулся, когда её бедра скользнули по его животу.
- Прости, я… - начал он, но она приложила палец к его губам.
- Тише. Наслаждайся.
Он покраснел до ушей. И когда она склонилась, поцеловала его живот, он дёрнулся и чуть не сбил свечу с прикроватной тумбы. Смеясь, Серафина остановила её и, вернувшись к нему, прошептала:
- Если ты и дальше будешь так трепетно вздыхать, я начну думать, что ты не мужчина, а кот, которому чешут за ушком.
- Можешь и за ушком, если хочешь, - пробормотал он, и они оба рассмеялись.
Смех растворился в очередном поцелуе. А дальше было всё: и её уверенное ведение, и его восторженная, пылкая отдача, и лёгкие осечки, которые превращались в искренние объятия и тихий шепот «всё хорошо». Было шуршание простыней, мерцание свечи, глухие вздохи, и тот момент, когда его руки перестали дрожать, а движения стали чуть более уверенными - ведомыми её телом и ритмом, который они нашли вместе.
Тихо, будто капля мёда стекает по стеклу, сладкий и тягучий. Год, в котором не было места скуке. Год, наполненный шепотом, поцелуями, смехом, яркими ссорами и ещё более ярким примирением. Времени, когда дни начинались с лёгких прикосновений под простынёй и заканчивались разговорами в полумраке - под пледом, у камина, с бокалами вина и его ладонью в её волосах.
Серафина и Алисандро - два мира, две противоположности, сошедшиеся в одной точке. Он учился быть не только её преданным дворецким, но и партнёром - в делах, в мыслях, в чувствах. Она училась доверять. Позволять заботиться о себе, быть не только сильной, но и мягкой - рядом с ним.
Он знал, как она хмурит брови, когда устала. Знал, в каком платье она чувствует себя особенно красивой. Знал, как поцеловать её шею так, чтобы она застонала. А она знала, что его любимый чай - с мёдом и лавандой. Что он любит, когда она расчесывает ему волосы, и что у него есть родинка на бедре, которую он стесняется - а она обожает.
Они любили - везде. В спальне, в ванной, однажды даже в саду под ночным дождём, смеясь, будто им по семнадцать. Они спорили, мирились, и снова сгорали в объятиях, как два пламени, сливаясь в одно.
Прошёл год - и никто в замке уже не удивлялся, что госпожа всё чаще обедает не одна. Что Алисандро теперь не просто слуга, а её тень, её свет, её дыхание. Даже строгие советники, поначалу ворчащие, теперь молчали, увидев, как сияют её глаза.
Потому что за этот год они сблизились так, как не сближаются даже супруги с двадцатилетним стажем. Их соединяла не только страсть - их связала любовь. Та, что не нуждается в громких словах, потому что каждый жест, каждый взгляд уже говорит всё.
Она не предупредила о своём приезде.
Просто на рассвете к поместью примчался взмыленный дозорный, весь в пыли и с дрожащим голосом:
- Герцогиня Фелиция Ризабелла едет.
Весь дом взвился, как потревоженное осиное гнездо: слуги бегали, хлопали дверьми, кто-то пищал, кто-то ругался. В этом хаосе царила паника - до тех пор, пока Алисандро не рявкнул так, что стены дрогнули. Наступила тишина. А затем - спокойная, уверенная подготовка.
Серафину же знатно трясло. Казалось, стоит матери ступить на порог, и всё - всё, что они с Алисандро так бережно выстроили, разрушится одним её словом. Её безупречная, холодная, несгибаемая мать. Но вмешалась Розэтта - как всегда, с простым, но неоспоримым доводом.
- Госпожа, надо переодеться, привести себя в порядок. Прическу - непременно. И украшения. Мелочь, а важно.
- Важно ли это, Розэтта? - устало спросила Серафина.
- Конечно. В прошлый раз госпожа Фелиция видела вас заплаканной, после похорон мужа. А сегодня вы должны сиять. И когда герцогиня увидит, что ваши глаза вновь светятся - она поймёт, кому вы обязаны этим.
- Думаешь?
- Уверена.
И всё завертелось: купание, ароматные притирания, лёгкий массаж, платье цвета полночной розы, украшения, коса, уложенная в корону. Когда Серафина посмотрела на себя в зеркало, она не сразу узнала собственное отражение.
Герцогский экипаж с гербом остановился у главного входа. Из него, с достоинством императрицы, сошла герцогиня Фелиция.
Высокая, прямая, как натянутая тетива, с той грацией, что приходит лишь с возрастом и властью. Серебристые нити лишь подчеркивали великолепие её густых тёмных волос, уложенных в сложную причёску с заколками из чёрного жемчуга. Лицо - строгой, вылепленной красоты: такие скулы и такой изгиб бровей унаследовала от неё Серафина. Но если у дочери взгляд умел обжечь, у матери - он мог сразить одним поворотом головы.
Она оглядела дочь с ног до головы, затем - слуг, стоящих в поклоне. В уголке губ мелькнуло нечто, похожее на одобрение.
- Королева, не иначе, - негромко сказала она. - Дочь моя… ты не была столь прекрасна даже на своей свадьбе.
- Приветствую, матушка.
- Здравствуй, дорогая.
Герцогиня раскрыла объятия - и, к удивлению самой себя, Серафина шагнула вперёд, как девочка, и крепко-крепко обняла мать.
- Я так соскучилась, матушка.
- И я, милая. Прости, что так долго не приезжала.
После непродолжительного приветствия Серафина предложила ей отдохнуть, но герцогиня отказалась. Вскоре они вместе направились в кабинет, готовые к откровенному разговору.
Разговор в кабинете
Герцогиня устроилась на диванчике, изящно взяла чашечку чая, который ей подал Алисандро. Сделала глоток и довольно прикрыла глаза.
- Ох, как же хорошо тут стало, Серафина… - затем перевела взгляд на Алисандро, застывшего, будто мраморная статуя. - Малыш, иди погуляй.
Мужчина вспыхнул, но молча поклонился и вышел.
Я еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. Одной фразой мать ясно дала понять, что всё знает. Абсолютно всё.
- Вижу, у тебя хорошее настроение. Меня, как мать, это не может не радовать.
- Но?.. - приподняла бровь.
- Но ты всерьёз собираешься держать этого мальчика в роли дворецкого? - Она зеркально повторила мой жест, не скрывая лукавства. - Такого красавца нужно сразу к алтарю тащить! Ах, какие у него глазки... - она мечтательно закатила глаза. - Представляешь такие глазки у моих внуков?
- Ну… - я едва не поперхнулась.
- Что - ну? Законы забыла? Даже если ты родишь, и ребёнок будет вылитый он, бедняжка не сможет назвать его отцом. Дай мальчику официальный статус мужа! Или ты в нём не уверена?
- Первый муж должен быть аристократом, - буркнула я.
Я уже думала об этом, но по закону всё было предельно ясно:
«Первый муж аристократки должен быть дворянином. Остальные - по желанию. Но глава семьи обязана быть в состоянии обеспечить всех своих мужей».
- Всё верно, дорогая, - усмехнулась герцогиня. - Вид у тебя, конечно, как у съевшей лимон. Но ведь твой первый муж - аристократ. Тот самый самец гиены, которого выбрала я.
- А иначе - всё развалится. Понимаешь?
- Понимаю, - тихо ответил он. - Но иногда даже каркас нуждается в опоре.
Молчание повисло, тёплое и спокойное. Он сидел напротив, спина прямая, руки на коленях - но взгляд… в нём было что-то новое. Почти ласковое.
Серафина встала, прошлась к окну, потом медленно обернулась.
- Я всё ещё не уверена, что делаю правильно. Впуская тебя в эти разговоры. В себя.
Он поднялся и подошёл ближе, на расстояние одного шага.
- Но ведь ты впускаешь. - Его голос был мягким, но твёрдым.
Она посмотрела ему в глаза. Ей захотелось положить ладонь ему на грудь, почувствовать, как бьётся его сердце. Но она лишь кивнула.
- Не думай, что это легко для меня.
- Я не думаю. Но я здесь. И останусь, если позволишь.
Серафина вдруг улыбнулась - чуть-чуть, краешком губ. Затем развернулась и прошла к столику.
- Пожалуй, мы заслужили по чашке вина. Только… без лжи, Алисандро. Никаких «всё хорошо» и «как прикажете».
- Тогда, госпожа, боюсь, мне придётся признаться… что я до сих пор дрожу, когда ты на меня так смотришь.
Она хмыкнула и налила вино в два бокала.
- Ну хоть честно.
Они сидели в креслах у камина, между ними - столик с двумя бокалами. Вино тёмно-рубинового цвета слегка дрожало в стекле от языков пламени.
- Ты ведь раньше не говорил мне столько, - заметила Серафина, откинувшись на спинку и закинув ногу на ногу. - Я думала, ты скорее проглотишь язык, чем скажешь что-то личное.
Алисандро слегка улыбнулся. Вино его немного расслабило, но не до беспечности.
- Я боялся перейти границу. До сих пор боюсь.
- А теперь ты перешёл?
Он поднял на неё взгляд. Тёмные глаза, отражающие отблески огня, на миг стали серьёзными.
- Я не знаю. Но мне больше не хочется стоять по другую сторону стены.
Её сердце дёрнулось. Впервые за долгое время это был не страх - а предвкушение. Медленное, осознанное.
Она подалась вперёд и, не спуская с него взгляда, потянулась к его руке. Положила ладонь на его запястье - там, где под кожей бился пульс.
- А ты знаешь, что делаешь, Алисандро?
- Нет, - прошептал он, глядя на её пальцы, - но… мне нравится ощущать, что ты здесь. Что ты не отталкиваешь.
Она провела пальцами по его кисти, легко, почти невесомо. Он затаил дыхание. Потом - вздохнул, чуть дрогнув.
- Я и не думала, что ты такой чувствительный, - сказала она с лукавой тенью в голосе.
- Простите… я… - он отвернулся, смутившись.
Серафина чуть сжала его ладонь.
- Эй. Я не издеваюсь. Мне… приятно видеть тебя настоящим.
Он снова посмотрел на неё. И в этом взгляде уже не было страха. Лишь искреннее волнение.
- Серафина… если я когда-нибудь перейду границу… ты остановишь меня?
Она усмехнулась и отпила глоток вина.
- Возможно. А возможно - и нет. Всё зависит от того, куда ты пойдёшь.
Их пальцы переплелись.
Молчание больше не было неловким. Оно стало музыкой между строк.
Серафина провела большим пальцем по его запястью. Его кожа была тёплой, почти горячей, и под тонкой кожей бешено бился пульс. Алисандро не отводил взгляда. Казалось, он и сам не дышал.
Она тихо рассмеялась, не выпуская его руки:
- Ты снова затаил дыхание.
- Ты снова прикасаешься ко мне, - ответил он шепотом, хрипловатым от волнения.
Серафина медленно встала с кресла и подошла ближе. Он остался сидеть, глядя на неё снизу вверх. Её взгляд был темнее, глубже, чем обычно. Вино, огонь, ночная тишина, тайна между ними - всё смешалось в невыносимо плотную тишину.
- Вчера, - прошептала она, - я думала, что мне просто нужно почувствовать себя женщиной. - Она опустила руку ему на плечо, медленно скользнула пальцами к шее. - Но, кажется, я просто хотела почувствовать… тебя.
Он проглотил комок в горле.
- Серафина…
- Ш-ш-ш… - Она легко наклонилась к нему, накрывая его губы своими. Поцелуй был не спешным - неторопливым, жадным, будто они пробовали вкус, знакомый во снах, но теперь открываемый заново. Его руки сжались на её талии, медленно, будто он боялся спугнуть мгновение. Но она не отстранилась.
Наоборот - подалась ближе, обхватила его лицо ладонями и поцеловала глубже, смелее. Не требовательно, но властно. Он ответил ей, и в этом поцелуе не было больше мальчишеской неуверенности. Только желание. И страх потерять это тепло.
Когда губы их разъединились, они оба дышали чаще, чем следовало бы. Щёки Серафины порозовели, в глазах плясало пламя.
- Хочешь остаться? - спросила она, глядя на него в упор.
Он поднял руку, коснулся её щёки кончиками пальцев, нежно, как будто боялся оставить след.
- Хочу всё. Но только если ты уверена.
Она улыбнулась - без маски, без защиты, просто женщина, позволившая себе чувствовать.
- Я уверена.
Серафина наклонилась, её лоб коснулся его. Их дыхание смешалось, как и мысли. Она первой подняла руки - коснулась пуговиц на его рубашке. Её пальцы дрожали, но не от страха, а от накатывающего волнения. Она не спрашивала разрешения, не нуждалась в нём - ей было достаточно того, как он смотрел, как позволял, как сам медленно раздвигал границы.
Одна пуговица, вторая… ткань распахнулась, и Серафина провела ладонью по его груди. Тёплая кожа, чуть влажная от напряжения, отзывалась судорожным вдохом.
- У тебя сердце бьётся, как у юноши, - шепнула она, скользнув губами к его шее.
Алисандро едва не застонал. Руки, до этого послушно лежавшие на её талии, сжались сильнее, и он медленно поднял их выше, дотрагиваясь до спины, сквозь ткань платья. Каждое её движение будто впечатывалось в его память: запах волос, мягкость губ, изгиб шеи под его ладонью.
- Я… боюсь прикоснуться, - прошептал он. - Вдруг это сон?
- Тогда позволь мне убедить тебя, что это реальность.
Серафина взяла его ладони в свои и положила их на собственную грудь - поверх ткани. Он напрягся, затаил дыхание, а потом выдохнул так, будто только что освободился от года воздержания и десятков сдержанных фантазий. Пальцы дрожали, но он не отстранился.
Она осторожно стянула с себя платье. Оно мягко скользнуло на пол. Под ним - тонкая рубашка, почти прозрачная в мерцании огня. В этом полумраке она была похожа на видение - не графиня, а женщина, пылающая желанием. И власть в этот миг принадлежала не титулу, а ей самой - её взгляду, её решению, её телу, которое она отдавала не из долга, а по собственной воле.
Алисандро поднял глаза. В них смешались страх, благоговение и невыносимое притяжение. Он встал, их тела коснулись на всём протяжении - живот к животу, грудь к груди.
- Позволь мне… - выдохнул он, и прежде чем она спросила "что?", он уже опустился на колени перед ней, обняв её за бёдра. Его щёка прижалась к её животу. - Я не знаю, как быть… но я хочу учиться у тебя. И для тебя.
Серафина провела пальцами по его волосам, сдерживая дрожь. Он был красив в этом беззащитном благоговении. И в то же время - таким сильным, что захотел отдаться ей, не потеряв себя.
- Встань, - сказала она, и голос её был чуть ниже, чем обычно. - Иди ко мне в постель. Там я покажу тебе всё, что ты хочешь знать.
Глава 12. Вместе
Комната утопала в мягком полумраке, пламя свечи отбрасывало пляшущие тени на стены. Серафина уже лежала на подушках, полурасслабленная, полуожидающая. Её кожа всё ещё хранила тепло его ладоней, и она сдерживала предвкушающую дрожь, глядя, как Алисандро осторожно снимает рубашку.
Он волновался. Это было видно - то торопился с пуговицами, то внезапно замирал, будто вспоминая, что дальше. Когда он остался в одних штанах, на мгновение застыл посреди комнаты, как мальчишка, впервые заглянувший в запретную спальню.
- Алисандро… - голос Серафины был мягок, но с оттенком повелительного. - Перестань думать. Иди сюда.
Он подошёл, будто под действием магии, опустился на кровать. Их тела соприкоснулись - сначала нерешительно, потом смелее. Он поцеловал её губы с осторожностью, с трепетом, будто боялся задеть что-то хрупкое. Но Серафина взяла контроль в свои руки: пальцы зарылись в его волосы, потянули ближе, губы приоткрылись, углубляя поцелуй.
Он застонал - низко, неосознанно. Его ладони уже касались её тела - неловко, но с отчаянной нежностью. Когда она выгнулась к нему, он замер, глаза расширились:
- Я… я не знаю, куда… то есть, как… правильно…
Серафина не сдержала тихий смех и обняла его крепче.
- Милая моя неопытность… - прошептала она, прикусив мочку его уха. - Не бойся. Я подскажу.
- Я боюсь сделать тебе больно, - выдохнул он, зарывшись лицом в её шею.
- Сделай мне приятно, - ответила она, и с этими словами перевернула его на спину, села сверху, ловя его растерянный взгляд.
Он ахнул, когда она провела ногтями по его груди, а потом неловко дёрнулся, когда её бедра скользнули по его животу.
- Прости, я… - начал он, но она приложила палец к его губам.
- Тише. Наслаждайся.
Он покраснел до ушей. И когда она склонилась, поцеловала его живот, он дёрнулся и чуть не сбил свечу с прикроватной тумбы. Смеясь, Серафина остановила её и, вернувшись к нему, прошептала:
- Если ты и дальше будешь так трепетно вздыхать, я начну думать, что ты не мужчина, а кот, которому чешут за ушком.
- Можешь и за ушком, если хочешь, - пробормотал он, и они оба рассмеялись.
Смех растворился в очередном поцелуе. А дальше было всё: и её уверенное ведение, и его восторженная, пылкая отдача, и лёгкие осечки, которые превращались в искренние объятия и тихий шепот «всё хорошо». Было шуршание простыней, мерцание свечи, глухие вздохи, и тот момент, когда его руки перестали дрожать, а движения стали чуть более уверенными - ведомыми её телом и ритмом, который они нашли вместе.
***Прошёл год.
Тихо, будто капля мёда стекает по стеклу, сладкий и тягучий. Год, в котором не было места скуке. Год, наполненный шепотом, поцелуями, смехом, яркими ссорами и ещё более ярким примирением. Времени, когда дни начинались с лёгких прикосновений под простынёй и заканчивались разговорами в полумраке - под пледом, у камина, с бокалами вина и его ладонью в её волосах.
Серафина и Алисандро - два мира, две противоположности, сошедшиеся в одной точке. Он учился быть не только её преданным дворецким, но и партнёром - в делах, в мыслях, в чувствах. Она училась доверять. Позволять заботиться о себе, быть не только сильной, но и мягкой - рядом с ним.
Он знал, как она хмурит брови, когда устала. Знал, в каком платье она чувствует себя особенно красивой. Знал, как поцеловать её шею так, чтобы она застонала. А она знала, что его любимый чай - с мёдом и лавандой. Что он любит, когда она расчесывает ему волосы, и что у него есть родинка на бедре, которую он стесняется - а она обожает.
Они любили - везде. В спальне, в ванной, однажды даже в саду под ночным дождём, смеясь, будто им по семнадцать. Они спорили, мирились, и снова сгорали в объятиях, как два пламени, сливаясь в одно.
Прошёл год - и никто в замке уже не удивлялся, что госпожа всё чаще обедает не одна. Что Алисандро теперь не просто слуга, а её тень, её свет, её дыхание. Даже строгие советники, поначалу ворчащие, теперь молчали, увидев, как сияют её глаза.
Потому что за этот год они сблизились так, как не сближаются даже супруги с двадцатилетним стажем. Их соединяла не только страсть - их связала любовь. Та, что не нуждается в громких словах, потому что каждый жест, каждый взгляд уже говорит всё.
*** Герцогиня
Она не предупредила о своём приезде.
Просто на рассвете к поместью примчался взмыленный дозорный, весь в пыли и с дрожащим голосом:
- Герцогиня Фелиция Ризабелла едет.
Весь дом взвился, как потревоженное осиное гнездо: слуги бегали, хлопали дверьми, кто-то пищал, кто-то ругался. В этом хаосе царила паника - до тех пор, пока Алисандро не рявкнул так, что стены дрогнули. Наступила тишина. А затем - спокойная, уверенная подготовка.
Серафину же знатно трясло. Казалось, стоит матери ступить на порог, и всё - всё, что они с Алисандро так бережно выстроили, разрушится одним её словом. Её безупречная, холодная, несгибаемая мать. Но вмешалась Розэтта - как всегда, с простым, но неоспоримым доводом.
- Госпожа, надо переодеться, привести себя в порядок. Прическу - непременно. И украшения. Мелочь, а важно.
- Важно ли это, Розэтта? - устало спросила Серафина.
- Конечно. В прошлый раз госпожа Фелиция видела вас заплаканной, после похорон мужа. А сегодня вы должны сиять. И когда герцогиня увидит, что ваши глаза вновь светятся - она поймёт, кому вы обязаны этим.
- Думаешь?
- Уверена.
И всё завертелось: купание, ароматные притирания, лёгкий массаж, платье цвета полночной розы, украшения, коса, уложенная в корону. Когда Серафина посмотрела на себя в зеркало, она не сразу узнала собственное отражение.
Герцогский экипаж с гербом остановился у главного входа. Из него, с достоинством императрицы, сошла герцогиня Фелиция.
Высокая, прямая, как натянутая тетива, с той грацией, что приходит лишь с возрастом и властью. Серебристые нити лишь подчеркивали великолепие её густых тёмных волос, уложенных в сложную причёску с заколками из чёрного жемчуга. Лицо - строгой, вылепленной красоты: такие скулы и такой изгиб бровей унаследовала от неё Серафина. Но если у дочери взгляд умел обжечь, у матери - он мог сразить одним поворотом головы.
Она оглядела дочь с ног до головы, затем - слуг, стоящих в поклоне. В уголке губ мелькнуло нечто, похожее на одобрение.
- Королева, не иначе, - негромко сказала она. - Дочь моя… ты не была столь прекрасна даже на своей свадьбе.
- Приветствую, матушка.
- Здравствуй, дорогая.
Герцогиня раскрыла объятия - и, к удивлению самой себя, Серафина шагнула вперёд, как девочка, и крепко-крепко обняла мать.
- Я так соскучилась, матушка.
- И я, милая. Прости, что так долго не приезжала.
После непродолжительного приветствия Серафина предложила ей отдохнуть, но герцогиня отказалась. Вскоре они вместе направились в кабинет, готовые к откровенному разговору.
Разговор в кабинете
Герцогиня устроилась на диванчике, изящно взяла чашечку чая, который ей подал Алисандро. Сделала глоток и довольно прикрыла глаза.
- Ох, как же хорошо тут стало, Серафина… - затем перевела взгляд на Алисандро, застывшего, будто мраморная статуя. - Малыш, иди погуляй.
Мужчина вспыхнул, но молча поклонился и вышел.
Я еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. Одной фразой мать ясно дала понять, что всё знает. Абсолютно всё.
- Вижу, у тебя хорошее настроение. Меня, как мать, это не может не радовать.
- Но?.. - приподняла бровь.
- Но ты всерьёз собираешься держать этого мальчика в роли дворецкого? - Она зеркально повторила мой жест, не скрывая лукавства. - Такого красавца нужно сразу к алтарю тащить! Ах, какие у него глазки... - она мечтательно закатила глаза. - Представляешь такие глазки у моих внуков?
- Ну… - я едва не поперхнулась.
- Что - ну? Законы забыла? Даже если ты родишь, и ребёнок будет вылитый он, бедняжка не сможет назвать его отцом. Дай мальчику официальный статус мужа! Или ты в нём не уверена?
- Первый муж должен быть аристократом, - буркнула я.
Я уже думала об этом, но по закону всё было предельно ясно:
«Первый муж аристократки должен быть дворянином. Остальные - по желанию. Но глава семьи обязана быть в состоянии обеспечить всех своих мужей».
- Всё верно, дорогая, - усмехнулась герцогиня. - Вид у тебя, конечно, как у съевшей лимон. Но ведь твой первый муж - аристократ. Тот самый самец гиены, которого выбрала я.
