Срочно требуется консультация сведущего в царском шмотье. И тут я вспоминаю, рядом, практически под боком, находится Тсума. Наверняка, чернокожая царица посоветует что-нибудь дельное.
В ванной, отодвинув полотнище гобелена, зависаю перед дверью, сделанной, скорее всего, из морёного дуба. Будь у меня времени чуть побольше, я бы исследовал тщательней качественную работу плотника. Не успев постучаться, словно проваливаюсь в распахнувшиеся двери.
Миссис Фурия? А, может, мисис Гарпия? Да это же — Палимат-ханим! Матушка Солнцеподобного
https://vk.com/wall167102090_5065
Горячие руки с силой втягивают меня в крошечный будуар. Единственное, что замечаю, помещение оформлено в лучших традициях эпохи Ренессанса. Больше ничего. В мгновение ока, становлюсь обладателем экзотического брелка на шее в виде Тсумы. Гханская супружница перетягивает всё внимание на себя. Её чуть слышимый шёпот сбивает с делового настроя:
– О, мой повелитель! Пришёл. Я так ждала тебя. Любимый.
Тсума покрывает моё охреневшее лицо жадными поцелуями, а я стою, как статуя Христа над Рио-де-Жанейро… В смысле, каменею, раскинув руки. Вид у символа Бразилии, конечно, более величественный. Я же держу в руках вешалки с тряпками, пока Тсума трётся об меня, постанывая от желания. Её расшитое золотой ниткой платье царапает кожу, но я терплю. С этой киской надо быть поаккуратнее.
– Тише, не так громко, – стремлюсь вразумить распалённую дамочку и этим лишь подливаю масла в огонь.
– Ты забыл, дорогой, эта комната обустроена специально для любовных утех. Нужно лишь закрыть дверь, и-и-и…
– Вообще-то, у меня вот-вот начнётся важное мероприятие. Мне очень, очень нужен твой совет.
Лёгкая тень разочарования мелькает на лице первой гханской жены. Но, Тсума умело справляется с непрошеными эмоциями и, спустя минуту, начинается экскурс в мир моды сильных мира сего.
Мы перемещаемся в гардеробную. Тсума решительно отвергает смокинг и другую, подобного кроя, одежду. Это для аудиенций на межконтинентальном уровне. Между прочим, два континента этого мира, Дану и Айну, принадлежат теперь временно исполняющему обязанности Тими-гхана Мише Полупанову. Такие дела…
Тсума, воспользовавшись моей задумчивостью, кружит пчёлкой вокруг, опутывая сетью легчайших касаний. Она прикидывает, как будет смотреться то серый, расшитый серебром, костюм, то чёрный с золотом. Перебирает разномастные кушаки.
– Э, нет! Мы так не договаривались, – успеваю перехватить шаловливые пальчики.
– Любимый, я просто хотела тебе помочь переодеться, – невинно хлопает ресницами Тсума, но ладошки из-под монаршьей рубахи убирает.
Кибальчиш входит, по новому обычаю шарахнув в дверь носком туфли. Темнокожая царица реагирует на шум спокойно и сдержанно, только величественно поводит головой в сторону источника беспокойства.
– Спасибо за внимание и помощь, иди отдыхай, Сумочка, дальше я сам, – спроваживаю жену-фанатку, выхватывая у неё из рук первый попавшийся костюм.
– Люблю, – шепчет Тсума, несколько секунд пристально изучает начинающего мандражировать повелителя, потом неспешно удаляется, забрав потерявшие актуальность гханские одежды, а я молниеносно переодеваюсь. Спрашивается, чо заморачивался?
Тем временем, парнишка бодро расставляет миски и соусники, наполненные всяческими кушаньями. Прошу его принести самого лучшего вина, какое только имеется. Короткий кивок чубатой головой. Ещё миг и пацан пулей летит исполнять приказание, сталкиваясь на пороге и раскланиваясь с первой гостьей.
Передо мной стоит не вчерашняя перепуганная девчонка, а прекрасная, уверенная в себе, женщина. Лялька словно повзрослела за прошедшие сутки, а я даже рад этой перемене. И, вообще, я рад… А ещё, она пришла много раньше назначенного времени. Может, всё-таки, это Маша?
– Добрый вечер, муж мой, – искрящиеся смехом глаза изучают моё лицо, фигуру, останавливаются на непарадных шлёпанцах.
– А, чёрт. Совсем забыл.
Несусь в гардероб. Запрыгнув в какие-то немыслимые ботинки, спешу обратно в комнату и останавливаюсь, как вкопанный. Лялька, подойдя к окошку, рассматривает витражный рисунок. Вот она заинтересованно высматривает что-то за окном. Снимает туфельку. Поджимает ногу.
Немудрёное телодвижение, скажете вы. Да. Но, сердце моё сбоит, в ожидании чуда. Ведь, точно так делает и моя Маруся. Когда-то маленькая девочка Маша обморозила большой пальчик на ножке. Он мёрз у жены постоянно и зимой, и летом. Когда супруга задумывалась и считала, что её не видят, всегда поджимала ногу, грея пальчик под коленкой.
– Радость моя, – бормочу я, обуреваемый противоречивыми чувствами.
– Мишанюшка, это ты?
О, да! Так меня называет только Маша, и только в минуты близости. Несколько бесконечных мгновений мы словно примагничены друг к другу взглядами, не веря услышанному. Затем, обьятия-поцелуи. Мы не в силах оторваться друг от друга. Маруся смеётся и плачет, легонько журя за стёртую помаду.
Хоть бы Пальмитатша опоздала к ужину, хоть бы не испортила такой замечательный момент…
Я почти кожей впитываю сбивчивый рассказ жены, с жадностью ловлю каждое её слово. По словам Саида, царская парочка, выехавшая на вечерний променад в конном экипаже, попала в ситуацию, схожую с нашей. Жёсткая встряска и наличие в организме любовного снадобья сыграло с Тими-гханом и с его супругой злую шутку.
Солнцеподобному досталось больше и он провалялся в отключке почти сутки. Лэйла, вернее Маша, очнулась первой и, конечно, была в шоке.
– И давно Саид знает кто ты? – Шепчу супруге на ушко, целуя мочку, отягощённую серебряной подвеской.
– Он мудрый. И, по-моему, знает всё, только помалкивает, – Маша крепко прижимается ко мне. – Нам нужно отсюда выбраться и Саид-баба обещал помочь.
– Прежде всего, нам нужно держаться вместе, а то всякие коварные дамочки так и лезут с глупостями, хотят нас разлучить. Но, ты же знаешь, я – идейный товарищ, кремень, – расправляю плечи и прикладываю Марусины ладони к сердцу, отчаянно пробивающемуся через клетку рёбер к ней, к моей любимке.
Маня иронично улыбается:
– А чего тогда идейный пригласил на ужин чужую жену? И с какой целью?
– Очень уж она хорошо целовалась, – напоминаю супруге наш первый поцелуй в этом мире, смеюсь тихо и легонько прикусываю кончики пальцев, раскрашенные хной. – Я начинаю привыкать к твоему новому облику.
– А я никак не могу.
– Просто представь, что мы с тобой решились на грандиозную пластическую операцию, – убираю прядку со лба жены, осторожно касаюсь пальцем приоткрытых губ.
– Всё-то у тебя просто.
Озорной прищур серых глаз заводит с полуоборота. Маня трётся щекой о мою ладонь. Простое движение получается невероятно женственным, уютным и я бесцеремонно лапаю супругу, сминая тончайшие кружева, бормоча глупые комплименты. Оглушительный стук в дверь заставляет Марусю вздрогнуть.
– Это Кибальчиш, – поясняю и, перед тем, как отстраниться, торопливо чмокаю жену.
Следом за парнишкой, несущим перед собой на вытянутых руках бутыль тёмного стекла, влетает Пальмитатша и с порога принимается свиристеть:
– Неслыханная дерзость, не пропустить ханим в дверях!
– Лучшее вино из гханских подвалов, – скандирует парнишка и умоляюще глядит на своего повелителя.
– Дорогая матушка, о, прекраснейшая из прекрасных! О, роза моей души, – заливаюсь я соловьём, желая задобрить мегеру и, попутно, впечатлить Марусю красноречием. – Я распорядился поскорее доставить сей живительный напиток, ибо, у меня созрел замечательный тост.
Кибальчиш быстро разливает вино по бокалам и испаряется, с величайшего дозволения владыки. Станиславский нервно курит в сторонке, Миша – в образе, Маша офигевает.
– За Лэйлу – покорительницу священных гор Батумве, – торжественно приподнимаю хрустальный сосуд. – И пусть нам сопутствует удача во всём.
Восхищённый взгляд супруги придаёт наглости. На лице же Палимат читается адская работа мысли. На короткий срок потерявшая энергичность движений, мадам хмурится, растерянно блымает килограммами штукатурки, не забывая при этом потягивать винишко.
– Ты никогда не брал двух жён в путешествие, – возобновляет беседу ожившая ханим, беспокойно шурша пышными юбками. – К тому же, Саид доложил, ты ещё не полностью окреп…
– Согласен, матушка. Я в пути и развеюсь, и поправлю здоровье, заодно. Моей спутницей, теперь, будет Лэйла. Всего-то.
– Но, она не приспособлена к походной жизни, – в голосе ханим проскальзывают истеричные нотки.
– Ничего, научится.
– Как же ей развлекать тебя, она ещё так неопытна.
– Разберёмся, мама.
Я начинаю терять терпение, да и Марусе диалог не по нраву. Пальмитатша в упор не замечает невестку. Очередным вопросом ханим вводит в ступор:
– Хочешь сказать, что Лэйла играет на флейте так же виртуозно, как Тсума?
– Да и шут с ней, с флейтой, – нетерпеливо отмахиваюсь и спотыкаюсь о колюче-предостерегающий взгляд жены.
А чо я не так сказал-то? Ведьма в притворном изнеможении опускается на пуфик и, театрально прикладывая руку к груди, не выпуская, впрочем, из другой руки бокала, произносит:
– О, великий Азу, моего мальчика подменили.
Сердце "мальчика" нецензурно ёкает. Надо как-то разрулить эту ситуацию:
– Не переживай, о, лучезарная. Всему можно научиться. И Лэйла сможет играть хоть на дудке, хоть на балалайке, хоть на флейте.
Пальмитатша уставилась на меня осоловело, видать, развезло от спиртного. В разъярённых Марусиных глазах – кроссворд: слово из пяти букв, обозначающее женщину облегчённого поведения. Хм, я где-то накосячил? Вот только не пойму, где.
– Хорошо. Когда отбытие? – Ханим решительно вскакивает, на удивление, скоро очухавшись.
– Да хоть завтра.
– Сын мой, – Палимат-ханим кладёт отягчённую перстнями длань мне на плечо, – твоё благополучие – превыше всего. Дай срок. Пройдёт пять дней и, поверь, ты не узнаешь любимую жену.
Вот этого, как раз, и не хотелось бы. Не успеваю рта раскрыть, а ведьма, вцепившись Мане в рукав, практически, выволакивает её вон. Слов нет. Одни матюки.
Покружив по комнате, останавливаюсь перед зеркалом-Хабибти. Цокаю бокалом о край рамы, уныло разглагольствуя перед мельтешащей в отражении тенью волшебницы:
– Зря про балалайку сказал. Оно, конечно, можно потом отбрыкаться. Мол, знания получены в последнем путешествии. Ц, и всё-таки, болтнул лишнего. Походу, сегодня кто-то остался без сладкого… И я даже знаю, кто.
Вереница душных дней текла вязким сиропом, подогреваемым местным светилом и безудержным пламенем моих гонадальных желёз. К дискомфорту в причинном месте добавилась ломота мышц после катания верхом. Пришлось мучительно восстанавливать необходимые для путешествия навыки, так как Саид-баба убедил взять у ассасина-парикмахера несколько уроков верховой езды. В далёком детстве, я ходил в конно-спортивную школу. Было дело. Со временем, «эпопея» основательно подзабылась. Теперь я ежедневно отбивал зад, катаясь на смирной животинке, и, чтобы не помереть со скуки, прокручивал в голове фантазии с участием Маруси. По всему выходило, что ей "посчастливится" в одиночестве ехать в экипаже, специально оборудованном для поездки. Иначе, для чего я, взгромоздившись на лошадь, мучал несчастную шенкелями?
Всячески отвлекая от невесёлых дум, Саид таскался за мной повсюду. Пожалуй, оно и к лучшему. Лекарь, якобы, контролировал состояние здоровья приболевшего Тими-гхана, попутно объясняя странности поведения Солнцеподобного. Сотрясение сиятельного мозга, это вам не хухры-мухры...
Если бы не старик, я уже сто раз попался бы, ведя себя не по-царски. Поэтому, приходилось всячески избегать общения со свитой здешнего монарха, прозябать большую часть суток в опочивальне Тими-гхана. В один из тоскливых вечеров, видя моё упадническое настроение, Саид сжалился-таки и рассказал историю опальной Лэйлы-Маши.
Маруся быстро адаптировалась среди одалисок и, будучи деятельной и общительной натурой, начала жизнь в новом мире с привычной ей пробежки, чем покорила половину гарема, а другую настроила против себя.
Супруга заметила, что в замкнутом женском сообществе на детей совершенно не обращали внимание. Она, с ходу, принялась заниматься с дочерью Тими-гхана. Между прочим, Маша у меня логопед по образованию. Фатима, вторая гханская жена, накляузничала свекрухе, якобы, Лэйла суёт нос не в свои дела.
Ну, не дура ли? У неё дитё пяти- или шестилетнее немтырём лопочет, а она ещё кобенится… тут надо хвататься за любой шанс… Короче, Пальмитатша при всех начала отчитывать Маняшу. Маха честно пыталась прояснить ситуацию, но ханим распалилась не по-детски, её было не остановить. Супруга моя спокойно слушала ор, а ведьма раздражалась всё больше и уже перешла к оскорблениям.
Саид предположил, что у Палимат-ханим подскочило давление и она потеряла сознание. А по мне, так моча в башку стерве стукнула. И тогда, Мария свет Романовна взяла чашу, высыпала из неё фрукты, набрала из фонтана воды и окатила болезную.
Лекарь потом объяснял Пальмитатше, дескать, младшая невестка оказала свекрови неоценимую услугу. Но, кто бы ему внял? Да уж, гаремные страсти – не хуже, чем в кино.
Так или иначе, от Машиного тела меня вероломно отстранили под видом каких-то загадочных уроков музыки. Как будто можно за такой короткий срок научиться играть на инструменте… Ха! Сдавали сопромат. В курсе. Это всё – интриги гаремные, происки Пальмитатши.
Конечно, я хотел воспользоваться высокопоставленным положением, но и тут лекарь сказал своё решающее слово – посоветовал не дёргаться, дабы не возбуждать лишних кривотолков. Мол, всего пять денёчков и мы с женой воссоединимся. Легко ему говорить…
От безысходности я завёл привычку шататься по окрестностям дворца. Однако, ни красоты гханского сада, ни пение птиц, обитавших там в большом количестве, не впечатляли. По утрам Маша занималась зарядкой и бегала в сопровождении Фатимы и нескольких гханских наложниц. Вот куда было направлено всё Мишкино внимание! К сожалению, стоило пересечься с пёстрыми «райскими птахами», группа быстренько меняла направление «полёта», лишь бы с моих глаз долой. Оставалось только урывками следить за блондинистой попрыгуньей, мелькавшей среди темноволосых физкультурниц.
Ночи наполнились горячечными снами, в которых я неистово занимался любовью со своей настоящей женой. Увы, испытать удовлетворение я не мог. Тонул безвозвратно в карих глазах. Жадно стискивал упругое тело. Дрожа от нетерпения, целовал шёлк тёмных локонов, вдыхая их запах, такой знакомый, желанный. И как только понимал, что разрядка близка, лицо супруги неуловимо менялось, превращаясь в надменную физиономию Пальмитатши.
Днём Тсума продолжала пожирать глазами. Я, буквально, затылком чуял её присутствие, постигая на своей шкуре, как это, когда тебя мысленно раздевают. Каждый раз, видя меня, она облизывалась, словно кошка на сметану. У-у-у, бесстыжая!
Хотя, зачем врать? Было чертовски приятно ловить откровенные взгляды женщин. Но, то чего жаждал, я получить пока не мог. Маша находилась вне зоны доступа. Правда, моя хитруля умудрилась передать через Кибальчиша несколько записок, чем, кстати, незамедлительно перевела юнца из разряда шпиона Пальмитатши, в разряд просто хороших пацанов. Заодно, мужнину манию преследования утихомирила.
В ванной, отодвинув полотнище гобелена, зависаю перед дверью, сделанной, скорее всего, из морёного дуба. Будь у меня времени чуть побольше, я бы исследовал тщательней качественную работу плотника. Не успев постучаться, словно проваливаюсь в распахнувшиеся двери.
Миссис Фурия? А, может, мисис Гарпия? Да это же — Палимат-ханим! Матушка Солнцеподобного
https://vk.com/wall167102090_5065
Прода от 07.11.2022, 11:41
Глава 5.1
Горячие руки с силой втягивают меня в крошечный будуар. Единственное, что замечаю, помещение оформлено в лучших традициях эпохи Ренессанса. Больше ничего. В мгновение ока, становлюсь обладателем экзотического брелка на шее в виде Тсумы. Гханская супружница перетягивает всё внимание на себя. Её чуть слышимый шёпот сбивает с делового настроя:
– О, мой повелитель! Пришёл. Я так ждала тебя. Любимый.
Тсума покрывает моё охреневшее лицо жадными поцелуями, а я стою, как статуя Христа над Рио-де-Жанейро… В смысле, каменею, раскинув руки. Вид у символа Бразилии, конечно, более величественный. Я же держу в руках вешалки с тряпками, пока Тсума трётся об меня, постанывая от желания. Её расшитое золотой ниткой платье царапает кожу, но я терплю. С этой киской надо быть поаккуратнее.
– Тише, не так громко, – стремлюсь вразумить распалённую дамочку и этим лишь подливаю масла в огонь.
– Ты забыл, дорогой, эта комната обустроена специально для любовных утех. Нужно лишь закрыть дверь, и-и-и…
– Вообще-то, у меня вот-вот начнётся важное мероприятие. Мне очень, очень нужен твой совет.
Лёгкая тень разочарования мелькает на лице первой гханской жены. Но, Тсума умело справляется с непрошеными эмоциями и, спустя минуту, начинается экскурс в мир моды сильных мира сего.
Мы перемещаемся в гардеробную. Тсума решительно отвергает смокинг и другую, подобного кроя, одежду. Это для аудиенций на межконтинентальном уровне. Между прочим, два континента этого мира, Дану и Айну, принадлежат теперь временно исполняющему обязанности Тими-гхана Мише Полупанову. Такие дела…
Тсума, воспользовавшись моей задумчивостью, кружит пчёлкой вокруг, опутывая сетью легчайших касаний. Она прикидывает, как будет смотреться то серый, расшитый серебром, костюм, то чёрный с золотом. Перебирает разномастные кушаки.
– Э, нет! Мы так не договаривались, – успеваю перехватить шаловливые пальчики.
– Любимый, я просто хотела тебе помочь переодеться, – невинно хлопает ресницами Тсума, но ладошки из-под монаршьей рубахи убирает.
Кибальчиш входит, по новому обычаю шарахнув в дверь носком туфли. Темнокожая царица реагирует на шум спокойно и сдержанно, только величественно поводит головой в сторону источника беспокойства.
– Спасибо за внимание и помощь, иди отдыхай, Сумочка, дальше я сам, – спроваживаю жену-фанатку, выхватывая у неё из рук первый попавшийся костюм.
– Люблю, – шепчет Тсума, несколько секунд пристально изучает начинающего мандражировать повелителя, потом неспешно удаляется, забрав потерявшие актуальность гханские одежды, а я молниеносно переодеваюсь. Спрашивается, чо заморачивался?
Тем временем, парнишка бодро расставляет миски и соусники, наполненные всяческими кушаньями. Прошу его принести самого лучшего вина, какое только имеется. Короткий кивок чубатой головой. Ещё миг и пацан пулей летит исполнять приказание, сталкиваясь на пороге и раскланиваясь с первой гостьей.
Передо мной стоит не вчерашняя перепуганная девчонка, а прекрасная, уверенная в себе, женщина. Лялька словно повзрослела за прошедшие сутки, а я даже рад этой перемене. И, вообще, я рад… А ещё, она пришла много раньше назначенного времени. Может, всё-таки, это Маша?
– Добрый вечер, муж мой, – искрящиеся смехом глаза изучают моё лицо, фигуру, останавливаются на непарадных шлёпанцах.
– А, чёрт. Совсем забыл.
Несусь в гардероб. Запрыгнув в какие-то немыслимые ботинки, спешу обратно в комнату и останавливаюсь, как вкопанный. Лялька, подойдя к окошку, рассматривает витражный рисунок. Вот она заинтересованно высматривает что-то за окном. Снимает туфельку. Поджимает ногу.
Немудрёное телодвижение, скажете вы. Да. Но, сердце моё сбоит, в ожидании чуда. Ведь, точно так делает и моя Маруся. Когда-то маленькая девочка Маша обморозила большой пальчик на ножке. Он мёрз у жены постоянно и зимой, и летом. Когда супруга задумывалась и считала, что её не видят, всегда поджимала ногу, грея пальчик под коленкой.
– Радость моя, – бормочу я, обуреваемый противоречивыми чувствами.
– Мишанюшка, это ты?
О, да! Так меня называет только Маша, и только в минуты близости. Несколько бесконечных мгновений мы словно примагничены друг к другу взглядами, не веря услышанному. Затем, обьятия-поцелуи. Мы не в силах оторваться друг от друга. Маруся смеётся и плачет, легонько журя за стёртую помаду.
Хоть бы Пальмитатша опоздала к ужину, хоть бы не испортила такой замечательный момент…
Я почти кожей впитываю сбивчивый рассказ жены, с жадностью ловлю каждое её слово. По словам Саида, царская парочка, выехавшая на вечерний променад в конном экипаже, попала в ситуацию, схожую с нашей. Жёсткая встряска и наличие в организме любовного снадобья сыграло с Тими-гханом и с его супругой злую шутку.
Солнцеподобному досталось больше и он провалялся в отключке почти сутки. Лэйла, вернее Маша, очнулась первой и, конечно, была в шоке.
– И давно Саид знает кто ты? – Шепчу супруге на ушко, целуя мочку, отягощённую серебряной подвеской.
– Он мудрый. И, по-моему, знает всё, только помалкивает, – Маша крепко прижимается ко мне. – Нам нужно отсюда выбраться и Саид-баба обещал помочь.
– Прежде всего, нам нужно держаться вместе, а то всякие коварные дамочки так и лезут с глупостями, хотят нас разлучить. Но, ты же знаешь, я – идейный товарищ, кремень, – расправляю плечи и прикладываю Марусины ладони к сердцу, отчаянно пробивающемуся через клетку рёбер к ней, к моей любимке.
Маня иронично улыбается:
– А чего тогда идейный пригласил на ужин чужую жену? И с какой целью?
– Очень уж она хорошо целовалась, – напоминаю супруге наш первый поцелуй в этом мире, смеюсь тихо и легонько прикусываю кончики пальцев, раскрашенные хной. – Я начинаю привыкать к твоему новому облику.
– А я никак не могу.
– Просто представь, что мы с тобой решились на грандиозную пластическую операцию, – убираю прядку со лба жены, осторожно касаюсь пальцем приоткрытых губ.
– Всё-то у тебя просто.
Озорной прищур серых глаз заводит с полуоборота. Маня трётся щекой о мою ладонь. Простое движение получается невероятно женственным, уютным и я бесцеремонно лапаю супругу, сминая тончайшие кружева, бормоча глупые комплименты. Оглушительный стук в дверь заставляет Марусю вздрогнуть.
– Это Кибальчиш, – поясняю и, перед тем, как отстраниться, торопливо чмокаю жену.
Следом за парнишкой, несущим перед собой на вытянутых руках бутыль тёмного стекла, влетает Пальмитатша и с порога принимается свиристеть:
– Неслыханная дерзость, не пропустить ханим в дверях!
– Лучшее вино из гханских подвалов, – скандирует парнишка и умоляюще глядит на своего повелителя.
– Дорогая матушка, о, прекраснейшая из прекрасных! О, роза моей души, – заливаюсь я соловьём, желая задобрить мегеру и, попутно, впечатлить Марусю красноречием. – Я распорядился поскорее доставить сей живительный напиток, ибо, у меня созрел замечательный тост.
Кибальчиш быстро разливает вино по бокалам и испаряется, с величайшего дозволения владыки. Станиславский нервно курит в сторонке, Миша – в образе, Маша офигевает.
– За Лэйлу – покорительницу священных гор Батумве, – торжественно приподнимаю хрустальный сосуд. – И пусть нам сопутствует удача во всём.
Восхищённый взгляд супруги придаёт наглости. На лице же Палимат читается адская работа мысли. На короткий срок потерявшая энергичность движений, мадам хмурится, растерянно блымает килограммами штукатурки, не забывая при этом потягивать винишко.
– Ты никогда не брал двух жён в путешествие, – возобновляет беседу ожившая ханим, беспокойно шурша пышными юбками. – К тому же, Саид доложил, ты ещё не полностью окреп…
– Согласен, матушка. Я в пути и развеюсь, и поправлю здоровье, заодно. Моей спутницей, теперь, будет Лэйла. Всего-то.
– Но, она не приспособлена к походной жизни, – в голосе ханим проскальзывают истеричные нотки.
– Ничего, научится.
– Как же ей развлекать тебя, она ещё так неопытна.
– Разберёмся, мама.
Я начинаю терять терпение, да и Марусе диалог не по нраву. Пальмитатша в упор не замечает невестку. Очередным вопросом ханим вводит в ступор:
– Хочешь сказать, что Лэйла играет на флейте так же виртуозно, как Тсума?
– Да и шут с ней, с флейтой, – нетерпеливо отмахиваюсь и спотыкаюсь о колюче-предостерегающий взгляд жены.
А чо я не так сказал-то? Ведьма в притворном изнеможении опускается на пуфик и, театрально прикладывая руку к груди, не выпуская, впрочем, из другой руки бокала, произносит:
– О, великий Азу, моего мальчика подменили.
Сердце "мальчика" нецензурно ёкает. Надо как-то разрулить эту ситуацию:
– Не переживай, о, лучезарная. Всему можно научиться. И Лэйла сможет играть хоть на дудке, хоть на балалайке, хоть на флейте.
Пальмитатша уставилась на меня осоловело, видать, развезло от спиртного. В разъярённых Марусиных глазах – кроссворд: слово из пяти букв, обозначающее женщину облегчённого поведения. Хм, я где-то накосячил? Вот только не пойму, где.
– Хорошо. Когда отбытие? – Ханим решительно вскакивает, на удивление, скоро очухавшись.
– Да хоть завтра.
– Сын мой, – Палимат-ханим кладёт отягчённую перстнями длань мне на плечо, – твоё благополучие – превыше всего. Дай срок. Пройдёт пять дней и, поверь, ты не узнаешь любимую жену.
Вот этого, как раз, и не хотелось бы. Не успеваю рта раскрыть, а ведьма, вцепившись Мане в рукав, практически, выволакивает её вон. Слов нет. Одни матюки.
Покружив по комнате, останавливаюсь перед зеркалом-Хабибти. Цокаю бокалом о край рамы, уныло разглагольствуя перед мельтешащей в отражении тенью волшебницы:
– Зря про балалайку сказал. Оно, конечно, можно потом отбрыкаться. Мол, знания получены в последнем путешествии. Ц, и всё-таки, болтнул лишнего. Походу, сегодня кто-то остался без сладкого… И я даже знаю, кто.
Прода от 09.11.2022, 13:13
Глава 6.
Вереница душных дней текла вязким сиропом, подогреваемым местным светилом и безудержным пламенем моих гонадальных желёз. К дискомфорту в причинном месте добавилась ломота мышц после катания верхом. Пришлось мучительно восстанавливать необходимые для путешествия навыки, так как Саид-баба убедил взять у ассасина-парикмахера несколько уроков верховой езды. В далёком детстве, я ходил в конно-спортивную школу. Было дело. Со временем, «эпопея» основательно подзабылась. Теперь я ежедневно отбивал зад, катаясь на смирной животинке, и, чтобы не помереть со скуки, прокручивал в голове фантазии с участием Маруси. По всему выходило, что ей "посчастливится" в одиночестве ехать в экипаже, специально оборудованном для поездки. Иначе, для чего я, взгромоздившись на лошадь, мучал несчастную шенкелями?
Всячески отвлекая от невесёлых дум, Саид таскался за мной повсюду. Пожалуй, оно и к лучшему. Лекарь, якобы, контролировал состояние здоровья приболевшего Тими-гхана, попутно объясняя странности поведения Солнцеподобного. Сотрясение сиятельного мозга, это вам не хухры-мухры...
Если бы не старик, я уже сто раз попался бы, ведя себя не по-царски. Поэтому, приходилось всячески избегать общения со свитой здешнего монарха, прозябать большую часть суток в опочивальне Тими-гхана. В один из тоскливых вечеров, видя моё упадническое настроение, Саид сжалился-таки и рассказал историю опальной Лэйлы-Маши.
Маруся быстро адаптировалась среди одалисок и, будучи деятельной и общительной натурой, начала жизнь в новом мире с привычной ей пробежки, чем покорила половину гарема, а другую настроила против себя.
Супруга заметила, что в замкнутом женском сообществе на детей совершенно не обращали внимание. Она, с ходу, принялась заниматься с дочерью Тими-гхана. Между прочим, Маша у меня логопед по образованию. Фатима, вторая гханская жена, накляузничала свекрухе, якобы, Лэйла суёт нос не в свои дела.
Ну, не дура ли? У неё дитё пяти- или шестилетнее немтырём лопочет, а она ещё кобенится… тут надо хвататься за любой шанс… Короче, Пальмитатша при всех начала отчитывать Маняшу. Маха честно пыталась прояснить ситуацию, но ханим распалилась не по-детски, её было не остановить. Супруга моя спокойно слушала ор, а ведьма раздражалась всё больше и уже перешла к оскорблениям.
Саид предположил, что у Палимат-ханим подскочило давление и она потеряла сознание. А по мне, так моча в башку стерве стукнула. И тогда, Мария свет Романовна взяла чашу, высыпала из неё фрукты, набрала из фонтана воды и окатила болезную.
Лекарь потом объяснял Пальмитатше, дескать, младшая невестка оказала свекрови неоценимую услугу. Но, кто бы ему внял? Да уж, гаремные страсти – не хуже, чем в кино.
Так или иначе, от Машиного тела меня вероломно отстранили под видом каких-то загадочных уроков музыки. Как будто можно за такой короткий срок научиться играть на инструменте… Ха! Сдавали сопромат. В курсе. Это всё – интриги гаремные, происки Пальмитатши.
Конечно, я хотел воспользоваться высокопоставленным положением, но и тут лекарь сказал своё решающее слово – посоветовал не дёргаться, дабы не возбуждать лишних кривотолков. Мол, всего пять денёчков и мы с женой воссоединимся. Легко ему говорить…
От безысходности я завёл привычку шататься по окрестностям дворца. Однако, ни красоты гханского сада, ни пение птиц, обитавших там в большом количестве, не впечатляли. По утрам Маша занималась зарядкой и бегала в сопровождении Фатимы и нескольких гханских наложниц. Вот куда было направлено всё Мишкино внимание! К сожалению, стоило пересечься с пёстрыми «райскими птахами», группа быстренько меняла направление «полёта», лишь бы с моих глаз долой. Оставалось только урывками следить за блондинистой попрыгуньей, мелькавшей среди темноволосых физкультурниц.
Ночи наполнились горячечными снами, в которых я неистово занимался любовью со своей настоящей женой. Увы, испытать удовлетворение я не мог. Тонул безвозвратно в карих глазах. Жадно стискивал упругое тело. Дрожа от нетерпения, целовал шёлк тёмных локонов, вдыхая их запах, такой знакомый, желанный. И как только понимал, что разрядка близка, лицо супруги неуловимо менялось, превращаясь в надменную физиономию Пальмитатши.
Днём Тсума продолжала пожирать глазами. Я, буквально, затылком чуял её присутствие, постигая на своей шкуре, как это, когда тебя мысленно раздевают. Каждый раз, видя меня, она облизывалась, словно кошка на сметану. У-у-у, бесстыжая!
Хотя, зачем врать? Было чертовски приятно ловить откровенные взгляды женщин. Но, то чего жаждал, я получить пока не мог. Маша находилась вне зоны доступа. Правда, моя хитруля умудрилась передать через Кибальчиша несколько записок, чем, кстати, незамедлительно перевела юнца из разряда шпиона Пальмитатши, в разряд просто хороших пацанов. Заодно, мужнину манию преследования утихомирила.
