чтоб быть понятым твой намек должен был звучать примерно так: Эдуардо, показавшись перед окнами «Нобиле-колледже-рагацце», продолжи движение по направлению к Гранд-канале, отсчитай четвертую пристань и…
«Тайным» ходом за три прошедших года пользовалась хотя бы один раз каждая из нас, и дорогу Маура описала без труда.
Девушка вздохнула:
— Ну и неплохо было бы заставить братца этот намек повторить.
Галка Маламоко гнусно захихикала. Такого оскорбления предмету моей любви я снести не могла:
— Стыдитесь, рагацце. Эдуардо — благородный синьор!
— Тихо! — Карла обняла нас за плечи обеими руками и замерла, прислушиваясь. — Не знаю, благородный ли синьор да Риальто бродит снаружи… Кстати, если это все-таки он, Филомена, я принесу тебе извинения.
— Посмотрим? — Кончик чуть вздернутого носика Мауры дрожал от возбуждения.
— Может это кто-то из учениц, — прошептала я недовольно.
— В гостиной все, кроме нас и Паолы.
— Сестра Аннунциата уединилась в молельне.
— Слуги?
— Отпущены на праздник.
— Пошли, — решила я. — Только поклянитесь, что, если там действительно Эдуардо, вы не будете за нами подглядывать, или, хотя бы постараетесь, чтоб ваши едкие комментарии не достигли его ушей.
Карла, наверное, ущипнула Мауру, потому что блондинка хихикнула. Мы шли в абсолютной темноте коридора к двери, укрепленной всяческими запорами и засовами после одного из моих «злодейских» озарений, а точнее, после исповеди сестре Аннунциате. Здесь существовала одна хитрость, в исповеди не затронутая. Порог массивной двери, по периметру укрепленный стальными полосами, был полым. Он, видимо, служил прежним владельцам потайным сундуком. Зная, куда и какой последовательности нажимать, можно было открыть вертикальную дверцу, лечь на живот, протиснуться под дверью и, потянув за рычажок, отодвинуть внешний наличник.
Я ползла первой, немедленно выяснив, что с последней вылазки, тело мое несколько раздалось в верхней его части. Кряхтя и чертыхаясь, я нащупала рычаг и вывалилась наружу.
Дворик, нависающий на сваях над поверхностью воды, в прошлом использовался под свалку не нужного в хозяйстве хлама. Теперь же, под завязку забитый старой мебелью, рассохшимися сундуками, битыми горшками, тюками ветхого тряпья, не посещался вовсе. Никем, кроме учениц, желающих незаметно покинуть «Нобиле-колледже-рагацце».
— Филомена! — Донесся жалобный писк Мауры. — Я, кажется, застряла.
Из щели показалась пухлая усеянная перстнями ручка подруги.
— Панеттоне! — Глухо ругалась Карла. — Сдобная булочка да Риальто! Филомена, тащи ее наружу, а я подтолкну.
Ухватив запястье блондинки, я потянула. Маура охнула, из щели показалось ее плечо, затем голова и, наконец, она целиком выкатилась мне под ноги. Через мгновение к нам присоединилась синьорина Маламоко, скользнув под дверью будто нитка сквозь игольное ушко.
Мы осмотрелись и прислушались. Шум канала сюда почти не доносился, навесная галерея, уводящая к соседнему дому была пустынна. Карла заглянула вниз, на лесенку, спускающуюся под настил.
— Разделимся? — предложила я. — Ты с Маурой — наверх, я…
— Все страшные истории мира начинаются с того, что компания решила разделиться, — возразила блондинка, — и древние чудища, или вампиры, или просто кровожадный безумец с ножами вместо пальцев, расправляется с молодыми людьми по одному.
— Если бы наш таинственный некто шел под настилом, — сказала Карла, — звук его шагов скрыл бы плеск воды. Он воспользовался галереей.
— Не опасаясь быть увиденным, — кивнула Маура. — Это значит, он знал, что ни одно из окон не выходит на эту сторону.
— Умница моя, — похвалила синьорина Маламоко.
Я ощутила крошечный укол ревности. Мы с «фрейлинами» были лучшими подругами, но эти две синьорины являлись друг для друга лучшими из лучших, составив почти родственную пару.
— В одном с тобой не соглашусь, — продолжила Карла. — Не «он», а «она», иначе трудно объяснить свежие розовые лепестки.
Мы посмотрели на ступени. При жизни, до того, как их ощипали, розы были белыми.
— Она нервничала?
— Паола? Ведь вы узнали цветы из нашего школьного розария? И никто, кроме синьорины Рафаэлле…
— Может, перенесем демонстрацию вашего, рагацце, ума на другой день? — Протянула я недовольно и стала подниматься на галлерею.
Представить Эдуардо, обрывающего лепестки с бутона, не получалось, надежда на свидание таяла, я злилась.
— Интересно, как ей удалось выбраться? — Бормотала за спиной Таккола. — Подпорожьем никто до нас не пользовался. Неужели, существует какой-то способ, о котором я не знаю?
— Крыша, — отвечала ей Паннетоне, — помнишь заросли плюща под чердачным окошком? Он вьется поверх деревянного трельяжа.
— Тогда новенькая обладает ловкостью гимнастки.
Пухлая Маура грустно вздохнула.
Стена закончилась, мы спрыгнули в щель между домами и прокрались к кованой решетке заброшенного палаццо Мадичи. Место было зловещим до такой степени, что даже при свете дня липкий ужас охватывал любого пришедшего.
Говорили, что палаццо некогда принадлежал Лукрецио Мадичи, чудовищному князю, и до сих пор в нем можно слышать стенания убитых в его пыточных людей.
К счастью, само здание нас не интересовало. Миновав сорванную с петель калитку, мы пересекли отрезок запущенного парка и присели за расколотой чашей мраморного фонтана. Площадка его тремя плавными ступенями спускалась к причалу.
— Вот она, голубка, — шепнула Карла.
— Голубки, — отозвалась Маура.
Ужас, охвативший меня на мгновение, объяснялся просто: сослепу я приняла собеседника Паолы за Эдуардо. Этого мгновения мне, впрочем, хватило, чтоб догадаться, что прошлым летом, во время семейного путешествия, синьор да Риальто покорил сердце блистательной дочери губернатора, представить их свидания и поцелуи, возненавидеть обоих до глубины души и почти умереть от несчастной любви.
— Чезаре?
Восторженный шепот синьорины Маламоко вернул меня с того света, где я уже настраивала арфу, чтоб присоединиться к ансамблю невинных дев, погибших до того как они познали радости плотской страсти.
Беспутный кузен? Ну конечно. Как я могла их перепутать? Эдуардо гораздо шире в плечах, и ниже ростом, чем долговязый Чезаре. И вряд ли позволил бы себе столь вопиюще непристойно прижимать девицу к гранитному парапету. То есть, любою девицу, в том числе, меня. И, что можно принять за аксиому, производя эти манипуляции, Эдуардо озаботился бы снять хотя бы маску!
Край лаковой личины в этот момент впивался в правую глазницу синьорины Раффаэле, заставляя ее болезненно щуриться. Выглядело это забавно. То есть, девица как бы полностью отдавалась поцелую, издавая томные вздохи, ее тело обмякло как воск от жара, руки жадно елозили по мужской спине, опускаясь и задерживаясь на поджарых ягодицах, но она при этом изо всех сил щурилась, чтоб не потерять глаз!
Я посмотрела на подруг. Ротик Мауры был приоткрыт, грудь вздымалась, Карла саркастично ухмылялась.
— Товар явно испорчен, — поговорила она, напоминая мне утренний разговор. — Чезаре своего не упустит. Так вот кто, значит, тот окольцованный капитан. Бедная Голубка.
— Отчего же бедная? И почему мне слышится в твоих словах ирония?
— У до…, то есть, у кузена, целая коллекция из колец влюбленных дурочек собрана. Нет, он, конечно, парень честный, всегда одаривает в ответ своим перстнем. Золотым таким, печатным, с площадкой по фронтону и гравировкой в виде мертвой головы. Их у него мешок, на вес у какого-то ювелира в колониях купил.
Поцелуй наконец закончился, видимо, синьору Маламоко наскучил массаж ягодиц.
— Любовь моя! — Жалобно воскликнула Паола, смахивая с правой щеки слезы.
Левый глаз был сух и полон обожания.
— Как жаль, что вновь пришло время расставания, — изрек кузен напевно, поправляя перевязь, — но твой поцелуй, и твои… — тут он запнулся, будто у него не было полной уверенности, как именно зовут возлюбленную, — моя помо-комская роза, очи…
Я мысленно зааплодировала. Не вспомнив имени, повеса изобрел «милое» прозвище. Какое счастье, что Эдуардо не повеса. Какое счастье, что влюбилась я в человека достойного, а не в кого-то вроде кузена Маламоко.
Комплимента Чезаре не закончил, синьорина Раффаэле набросилась на него, почти сбив с ног, и принялась осыпать подбородок мужчины поцелуями. Этот мерзавец, будучи и без того гораздо выше ростом, еще и запрокинул голову, не давая девушке ни единого шанса приникнуть к своим губам.
Маора вздохнула, Карла хихикнула, я разозлилась.
— Тебе пора, любимая, — бормотал мужчина, отодвигая трепещущее тельце Паолы на вытянутых руках. — Если твое отсутствие заметят…
— Ты разлюбил меня, — уже по обеим щекам девушки струились слезы. — Я видела в твоей гондоле какую-то путтана!
— Куртизанку, — шепнула мне Карла. — Их так иногда называют.
Слово было новым и я его, на всякий случай, запомнила.
— Скажи, Чезаре, это моя соперница? Эта желтоволосая шлюха?
Еще одно новое слово. Я буквально поминутно обогащалась знаниями.
— Что ты, глупышка, — почти пропел кузен и чмокнул Паолу в губы, придерживая ее саму, впрочем, на расстоянии. — Никто в моем сердце не займет твоего места, драгоценнейшая…
Он точно не помнил имени!
— Я хочу занять место не только в сердце, — твердо сказала синьорина Раффаэле, — но и в твоем палаццо, твоей постели и твоей жизни.
Так вот как, оказывается, выглядит, когда женщина объясняется первой? Жалко и нелепо. Получается, что когда я начну говорить о своей любви Эдуардо, он вполне может точно так же со скучающим видом отвернуться, бросая взгляды на темные окна палаццо Мадичи? Ну, или, что там послужит декорациями нашего объяснения. Нет, Эдуардо не такой. Он опустится на одно колено и, дрожащим от восхищения голосом, предложит мне стать синьорой да Риальто, и подарит кольцо. А я поднесу ему сандаловую шкатулку, которая сейчас лежит в моем поясном кармашке.
Между тем, Паола продолжала:
— Тебе скоро тридцать, Чезаре, это наилучший возраст для вступления в брак. Батюшка теперь не будет возражать и благословит нас.
Серебряные глаза в прорези маски неотрывно были направлены в сторону здания. Мне показалось, повеса не слышит ничего из обращенных к нему слов, однако ответил он вполне сообразно.
— Союз с фамилией Раффаэле сделает честь любому аквадоратскому синьору. Мы вернемся к этому разговору позже, любовь моя.
— Когда?
— Неделя? — Он явно выдумал срок на ходу. — После обряда обручения с морем…
— Обряд уже завтра!
— И после мне предстоит несколько неотложных дел. Пошли весточку отцу, пусть он явится ко мне с предложением.
— То есть, ты согласен?
Чезаре пожал плечами:
— Ты сама сказала, мне скоро тридцать, самое время задуматься о женитьбе.
Тут что-то не сходилось. Я не могла себе представить, каким влиянием может обладать капитан Маламоко, чтоб приглашать к себе губернатора острова Комо-помо.
Размышления прервала Карла, ухватив меня с Маурой за плечи, она втащила обеих в чашу фонтана. Мы едва успели лечь там ничком, когда мимо прошествовала парочка. Чезаре провожал подругу к началу галереи.
— Ждем. Он скоро вернется.
Кузен показался у ограды минут через десять, но, вместо того, чтоб спуститься к причалу, пересек лужайку и, потоптавшись у темных стен палаццо, влез в одно из окон.
— Паола успела подняться к себе? — Быстро спросила Карла. — Если да, мы можем попробовать…
— Или ждать, пока твой кузен закончит… то, что он делает в заброшенном доме.
— Холодно, — пискнула Маура, — и твердо. Давайте возвращаться.
— А чего мы боимся? — Вдруг пришло мне в голову. — Ну увидит нас твой, Карла, родственник, и что? Может, наоборот, проследим за ним? Любопытно, чем он занят.
Та по-птичьи прижала голову к плечу:
— Нет, Филомена, наша сдобная булочка напугана, а вмешиваться в дела Чезаре мне бы не хотелось.
Пришлось согласиться и объявить окончание вылазки. Не можешь переубедить подданных, возглавь их в их стремлении. Сестра Аннунциата точно так же поступила бы на моем месте.
Мы вернулись к подпорожной щели в обратном порядке, первой шла Карла. Она проскользнула в дом, Маура с душераздирающими вздохами, просунула в щель макушку и руки, я подталкивала девушку в… гмм… мягкую часть, и вполне быстро сдобная Панеттоне пролезла внутрь.
Мне послышался всплеск, будто в воду упало что-то небольшое, например, обломок черепицы. Синьорина Раффаэле наблюдает за нашими манипуляциями с крыши? Я замерла. Если это Паола… И что? Нажалуется на нас директрисе? В добрый путь. Только тогда ей придется объяснять, чем именно она сама снаружи занималась.
— Филомена! — Поторопила меня Карла.
— Иду.
Склонившись над порогом, я провела рукой по поясу. Шкатулка не прощупывалась.
— Кр-ракен!
— Что еще?
— Мне придется вернуться, — сообщила я со вздохом.
— Зачем?
— Куда?
«Фрейлины» задали эти два вопроса одновременно.
— Кажется, моя драгоценность выпала из кармашка, когда я переваливалась через край чаши фонтана.
— Твоя малышка Чикко? — Хихикнула вредная Карла.
Укол достиг цели, щеки мои запылали. Яйцо звали Чикко, что моих подруг немало забавляло. Мне было пять! В столь юном возрасте синьорины придумывают имена всем своим куклам!
— Тебя проводить?
— Лишнее, я справлюсь за четверть часа.
— Мы подождем здесь. — Неожиданно синьорина Маламоко заговорила быстрее. — Нет, не получится. Маура попалась! Я слышу голоса из коридора. Филомена, я оставлю дверцу лаза открытой, чем-нибудь замаскирую…
До меня донесся звук передвигаемых предметов.
— Встретимся в спальне, Филомена.
Удаляющихся шагов я не услышала, Таккола умела исчезать бесшумно.
С возвращением мне придется повременить. В тревожный набат не ударили, значит, ситуация не приобрела серьезности. Директриса отправит моих подруг в спальню под замок, может, велит старичку-охраннику обойти все помещения. Как девицы объяснят мое отсутствие? Карла что-нибудь придумает, например, что синьорина Саламандер-Арденте страдает желудком, заперевшись в уединенном местечке. Мне же следует переждать не менее часа, прежде чем проскользнуть к дортуарам и отпереть дверь спальни снаружи. На этот случай у нас имелся запасной ключик в тайнике у притолоки.
Шкатулка обнаружилась именно там, где я предполагала, на жухлой траве под чашей фонтана. Откинув крышку, я полюбовалась мерцающим в свете полной луны драгоценным яйцом. Красная ящерка была похожа на язычок пламени.
«Чикко, девочка моя», — подумала я умильно. К счастью, лишь подумала, потому что в этот момент раздался стук весла в форколе и всплеск. Гондола кузена Чезаре отходила от причала.
Отругав себя за легкомыслие, то, что я не встретилась с капитаном Маламоко нос к носу, было чистым везением, мы разминулись буквально на пару минут, я подумала, что грязные делишки повесы закончились, и что любопытно, в чем именно они состояли.
Посмотреть? Время-то у меня есть.
Опомнись, Филомена! Отправиться одной ночью во владения чудовищного князя?
И я отправилась. Пересекла лужайку, огибая остовы мертвых кустов, подошла к окну, которым воспользовался Чезаре, и, подтянувшись на руках, перемахнула через подоконник.
Чтоб Чикко опять не потерялась, я прикрепила поверх кармашка серебряную булавку.
Я очутилась в бальной зале, полная луна беспощадно высветила царившее здесь запустение. Мозаичный пол был грязен, у изящных резных колон громоздились кучи мусора.
«Тайным» ходом за три прошедших года пользовалась хотя бы один раз каждая из нас, и дорогу Маура описала без труда.
Девушка вздохнула:
— Ну и неплохо было бы заставить братца этот намек повторить.
Галка Маламоко гнусно захихикала. Такого оскорбления предмету моей любви я снести не могла:
— Стыдитесь, рагацце. Эдуардо — благородный синьор!
— Тихо! — Карла обняла нас за плечи обеими руками и замерла, прислушиваясь. — Не знаю, благородный ли синьор да Риальто бродит снаружи… Кстати, если это все-таки он, Филомена, я принесу тебе извинения.
— Посмотрим? — Кончик чуть вздернутого носика Мауры дрожал от возбуждения.
— Может это кто-то из учениц, — прошептала я недовольно.
— В гостиной все, кроме нас и Паолы.
— Сестра Аннунциата уединилась в молельне.
— Слуги?
— Отпущены на праздник.
— Пошли, — решила я. — Только поклянитесь, что, если там действительно Эдуардо, вы не будете за нами подглядывать, или, хотя бы постараетесь, чтоб ваши едкие комментарии не достигли его ушей.
Карла, наверное, ущипнула Мауру, потому что блондинка хихикнула. Мы шли в абсолютной темноте коридора к двери, укрепленной всяческими запорами и засовами после одного из моих «злодейских» озарений, а точнее, после исповеди сестре Аннунциате. Здесь существовала одна хитрость, в исповеди не затронутая. Порог массивной двери, по периметру укрепленный стальными полосами, был полым. Он, видимо, служил прежним владельцам потайным сундуком. Зная, куда и какой последовательности нажимать, можно было открыть вертикальную дверцу, лечь на живот, протиснуться под дверью и, потянув за рычажок, отодвинуть внешний наличник.
Я ползла первой, немедленно выяснив, что с последней вылазки, тело мое несколько раздалось в верхней его части. Кряхтя и чертыхаясь, я нащупала рычаг и вывалилась наружу.
Дворик, нависающий на сваях над поверхностью воды, в прошлом использовался под свалку не нужного в хозяйстве хлама. Теперь же, под завязку забитый старой мебелью, рассохшимися сундуками, битыми горшками, тюками ветхого тряпья, не посещался вовсе. Никем, кроме учениц, желающих незаметно покинуть «Нобиле-колледже-рагацце».
— Филомена! — Донесся жалобный писк Мауры. — Я, кажется, застряла.
Из щели показалась пухлая усеянная перстнями ручка подруги.
— Панеттоне! — Глухо ругалась Карла. — Сдобная булочка да Риальто! Филомена, тащи ее наружу, а я подтолкну.
Ухватив запястье блондинки, я потянула. Маура охнула, из щели показалось ее плечо, затем голова и, наконец, она целиком выкатилась мне под ноги. Через мгновение к нам присоединилась синьорина Маламоко, скользнув под дверью будто нитка сквозь игольное ушко.
Мы осмотрелись и прислушались. Шум канала сюда почти не доносился, навесная галерея, уводящая к соседнему дому была пустынна. Карла заглянула вниз, на лесенку, спускающуюся под настил.
— Разделимся? — предложила я. — Ты с Маурой — наверх, я…
— Все страшные истории мира начинаются с того, что компания решила разделиться, — возразила блондинка, — и древние чудища, или вампиры, или просто кровожадный безумец с ножами вместо пальцев, расправляется с молодыми людьми по одному.
— Если бы наш таинственный некто шел под настилом, — сказала Карла, — звук его шагов скрыл бы плеск воды. Он воспользовался галереей.
— Не опасаясь быть увиденным, — кивнула Маура. — Это значит, он знал, что ни одно из окон не выходит на эту сторону.
— Умница моя, — похвалила синьорина Маламоко.
Я ощутила крошечный укол ревности. Мы с «фрейлинами» были лучшими подругами, но эти две синьорины являлись друг для друга лучшими из лучших, составив почти родственную пару.
— В одном с тобой не соглашусь, — продолжила Карла. — Не «он», а «она», иначе трудно объяснить свежие розовые лепестки.
Мы посмотрели на ступени. При жизни, до того, как их ощипали, розы были белыми.
— Она нервничала?
— Паола? Ведь вы узнали цветы из нашего школьного розария? И никто, кроме синьорины Рафаэлле…
— Может, перенесем демонстрацию вашего, рагацце, ума на другой день? — Протянула я недовольно и стала подниматься на галлерею.
Представить Эдуардо, обрывающего лепестки с бутона, не получалось, надежда на свидание таяла, я злилась.
— Интересно, как ей удалось выбраться? — Бормотала за спиной Таккола. — Подпорожьем никто до нас не пользовался. Неужели, существует какой-то способ, о котором я не знаю?
— Крыша, — отвечала ей Паннетоне, — помнишь заросли плюща под чердачным окошком? Он вьется поверх деревянного трельяжа.
— Тогда новенькая обладает ловкостью гимнастки.
Пухлая Маура грустно вздохнула.
Стена закончилась, мы спрыгнули в щель между домами и прокрались к кованой решетке заброшенного палаццо Мадичи. Место было зловещим до такой степени, что даже при свете дня липкий ужас охватывал любого пришедшего.
Говорили, что палаццо некогда принадлежал Лукрецио Мадичи, чудовищному князю, и до сих пор в нем можно слышать стенания убитых в его пыточных людей.
К счастью, само здание нас не интересовало. Миновав сорванную с петель калитку, мы пересекли отрезок запущенного парка и присели за расколотой чашей мраморного фонтана. Площадка его тремя плавными ступенями спускалась к причалу.
— Вот она, голубка, — шепнула Карла.
— Голубки, — отозвалась Маура.
Ужас, охвативший меня на мгновение, объяснялся просто: сослепу я приняла собеседника Паолы за Эдуардо. Этого мгновения мне, впрочем, хватило, чтоб догадаться, что прошлым летом, во время семейного путешествия, синьор да Риальто покорил сердце блистательной дочери губернатора, представить их свидания и поцелуи, возненавидеть обоих до глубины души и почти умереть от несчастной любви.
— Чезаре?
Восторженный шепот синьорины Маламоко вернул меня с того света, где я уже настраивала арфу, чтоб присоединиться к ансамблю невинных дев, погибших до того как они познали радости плотской страсти.
Беспутный кузен? Ну конечно. Как я могла их перепутать? Эдуардо гораздо шире в плечах, и ниже ростом, чем долговязый Чезаре. И вряд ли позволил бы себе столь вопиюще непристойно прижимать девицу к гранитному парапету. То есть, любою девицу, в том числе, меня. И, что можно принять за аксиому, производя эти манипуляции, Эдуардо озаботился бы снять хотя бы маску!
Край лаковой личины в этот момент впивался в правую глазницу синьорины Раффаэле, заставляя ее болезненно щуриться. Выглядело это забавно. То есть, девица как бы полностью отдавалась поцелую, издавая томные вздохи, ее тело обмякло как воск от жара, руки жадно елозили по мужской спине, опускаясь и задерживаясь на поджарых ягодицах, но она при этом изо всех сил щурилась, чтоб не потерять глаз!
Я посмотрела на подруг. Ротик Мауры был приоткрыт, грудь вздымалась, Карла саркастично ухмылялась.
— Товар явно испорчен, — поговорила она, напоминая мне утренний разговор. — Чезаре своего не упустит. Так вот кто, значит, тот окольцованный капитан. Бедная Голубка.
— Отчего же бедная? И почему мне слышится в твоих словах ирония?
— У до…, то есть, у кузена, целая коллекция из колец влюбленных дурочек собрана. Нет, он, конечно, парень честный, всегда одаривает в ответ своим перстнем. Золотым таким, печатным, с площадкой по фронтону и гравировкой в виде мертвой головы. Их у него мешок, на вес у какого-то ювелира в колониях купил.
Поцелуй наконец закончился, видимо, синьору Маламоко наскучил массаж ягодиц.
— Любовь моя! — Жалобно воскликнула Паола, смахивая с правой щеки слезы.
Левый глаз был сух и полон обожания.
— Как жаль, что вновь пришло время расставания, — изрек кузен напевно, поправляя перевязь, — но твой поцелуй, и твои… — тут он запнулся, будто у него не было полной уверенности, как именно зовут возлюбленную, — моя помо-комская роза, очи…
Я мысленно зааплодировала. Не вспомнив имени, повеса изобрел «милое» прозвище. Какое счастье, что Эдуардо не повеса. Какое счастье, что влюбилась я в человека достойного, а не в кого-то вроде кузена Маламоко.
Комплимента Чезаре не закончил, синьорина Раффаэле набросилась на него, почти сбив с ног, и принялась осыпать подбородок мужчины поцелуями. Этот мерзавец, будучи и без того гораздо выше ростом, еще и запрокинул голову, не давая девушке ни единого шанса приникнуть к своим губам.
Маора вздохнула, Карла хихикнула, я разозлилась.
— Тебе пора, любимая, — бормотал мужчина, отодвигая трепещущее тельце Паолы на вытянутых руках. — Если твое отсутствие заметят…
— Ты разлюбил меня, — уже по обеим щекам девушки струились слезы. — Я видела в твоей гондоле какую-то путтана!
— Куртизанку, — шепнула мне Карла. — Их так иногда называют.
Слово было новым и я его, на всякий случай, запомнила.
— Скажи, Чезаре, это моя соперница? Эта желтоволосая шлюха?
Еще одно новое слово. Я буквально поминутно обогащалась знаниями.
— Что ты, глупышка, — почти пропел кузен и чмокнул Паолу в губы, придерживая ее саму, впрочем, на расстоянии. — Никто в моем сердце не займет твоего места, драгоценнейшая…
Он точно не помнил имени!
— Я хочу занять место не только в сердце, — твердо сказала синьорина Раффаэле, — но и в твоем палаццо, твоей постели и твоей жизни.
Так вот как, оказывается, выглядит, когда женщина объясняется первой? Жалко и нелепо. Получается, что когда я начну говорить о своей любви Эдуардо, он вполне может точно так же со скучающим видом отвернуться, бросая взгляды на темные окна палаццо Мадичи? Ну, или, что там послужит декорациями нашего объяснения. Нет, Эдуардо не такой. Он опустится на одно колено и, дрожащим от восхищения голосом, предложит мне стать синьорой да Риальто, и подарит кольцо. А я поднесу ему сандаловую шкатулку, которая сейчас лежит в моем поясном кармашке.
Между тем, Паола продолжала:
— Тебе скоро тридцать, Чезаре, это наилучший возраст для вступления в брак. Батюшка теперь не будет возражать и благословит нас.
Серебряные глаза в прорези маски неотрывно были направлены в сторону здания. Мне показалось, повеса не слышит ничего из обращенных к нему слов, однако ответил он вполне сообразно.
— Союз с фамилией Раффаэле сделает честь любому аквадоратскому синьору. Мы вернемся к этому разговору позже, любовь моя.
— Когда?
— Неделя? — Он явно выдумал срок на ходу. — После обряда обручения с морем…
— Обряд уже завтра!
— И после мне предстоит несколько неотложных дел. Пошли весточку отцу, пусть он явится ко мне с предложением.
— То есть, ты согласен?
Чезаре пожал плечами:
— Ты сама сказала, мне скоро тридцать, самое время задуматься о женитьбе.
Тут что-то не сходилось. Я не могла себе представить, каким влиянием может обладать капитан Маламоко, чтоб приглашать к себе губернатора острова Комо-помо.
Размышления прервала Карла, ухватив меня с Маурой за плечи, она втащила обеих в чашу фонтана. Мы едва успели лечь там ничком, когда мимо прошествовала парочка. Чезаре провожал подругу к началу галереи.
— Ждем. Он скоро вернется.
Кузен показался у ограды минут через десять, но, вместо того, чтоб спуститься к причалу, пересек лужайку и, потоптавшись у темных стен палаццо, влез в одно из окон.
— Паола успела подняться к себе? — Быстро спросила Карла. — Если да, мы можем попробовать…
— Или ждать, пока твой кузен закончит… то, что он делает в заброшенном доме.
— Холодно, — пискнула Маура, — и твердо. Давайте возвращаться.
— А чего мы боимся? — Вдруг пришло мне в голову. — Ну увидит нас твой, Карла, родственник, и что? Может, наоборот, проследим за ним? Любопытно, чем он занят.
Та по-птичьи прижала голову к плечу:
— Нет, Филомена, наша сдобная булочка напугана, а вмешиваться в дела Чезаре мне бы не хотелось.
Пришлось согласиться и объявить окончание вылазки. Не можешь переубедить подданных, возглавь их в их стремлении. Сестра Аннунциата точно так же поступила бы на моем месте.
Мы вернулись к подпорожной щели в обратном порядке, первой шла Карла. Она проскользнула в дом, Маура с душераздирающими вздохами, просунула в щель макушку и руки, я подталкивала девушку в… гмм… мягкую часть, и вполне быстро сдобная Панеттоне пролезла внутрь.
Мне послышался всплеск, будто в воду упало что-то небольшое, например, обломок черепицы. Синьорина Раффаэле наблюдает за нашими манипуляциями с крыши? Я замерла. Если это Паола… И что? Нажалуется на нас директрисе? В добрый путь. Только тогда ей придется объяснять, чем именно она сама снаружи занималась.
— Филомена! — Поторопила меня Карла.
— Иду.
Склонившись над порогом, я провела рукой по поясу. Шкатулка не прощупывалась.
— Кр-ракен!
— Что еще?
— Мне придется вернуться, — сообщила я со вздохом.
— Зачем?
— Куда?
«Фрейлины» задали эти два вопроса одновременно.
— Кажется, моя драгоценность выпала из кармашка, когда я переваливалась через край чаши фонтана.
— Твоя малышка Чикко? — Хихикнула вредная Карла.
Укол достиг цели, щеки мои запылали. Яйцо звали Чикко, что моих подруг немало забавляло. Мне было пять! В столь юном возрасте синьорины придумывают имена всем своим куклам!
— Тебя проводить?
— Лишнее, я справлюсь за четверть часа.
— Мы подождем здесь. — Неожиданно синьорина Маламоко заговорила быстрее. — Нет, не получится. Маура попалась! Я слышу голоса из коридора. Филомена, я оставлю дверцу лаза открытой, чем-нибудь замаскирую…
До меня донесся звук передвигаемых предметов.
— Встретимся в спальне, Филомена.
Удаляющихся шагов я не услышала, Таккола умела исчезать бесшумно.
С возвращением мне придется повременить. В тревожный набат не ударили, значит, ситуация не приобрела серьезности. Директриса отправит моих подруг в спальню под замок, может, велит старичку-охраннику обойти все помещения. Как девицы объяснят мое отсутствие? Карла что-нибудь придумает, например, что синьорина Саламандер-Арденте страдает желудком, заперевшись в уединенном местечке. Мне же следует переждать не менее часа, прежде чем проскользнуть к дортуарам и отпереть дверь спальни снаружи. На этот случай у нас имелся запасной ключик в тайнике у притолоки.
Шкатулка обнаружилась именно там, где я предполагала, на жухлой траве под чашей фонтана. Откинув крышку, я полюбовалась мерцающим в свете полной луны драгоценным яйцом. Красная ящерка была похожа на язычок пламени.
«Чикко, девочка моя», — подумала я умильно. К счастью, лишь подумала, потому что в этот момент раздался стук весла в форколе и всплеск. Гондола кузена Чезаре отходила от причала.
Отругав себя за легкомыслие, то, что я не встретилась с капитаном Маламоко нос к носу, было чистым везением, мы разминулись буквально на пару минут, я подумала, что грязные делишки повесы закончились, и что любопытно, в чем именно они состояли.
Посмотреть? Время-то у меня есть.
Опомнись, Филомена! Отправиться одной ночью во владения чудовищного князя?
И я отправилась. Пересекла лужайку, огибая остовы мертвых кустов, подошла к окну, которым воспользовался Чезаре, и, подтянувшись на руках, перемахнула через подоконник.
Чтоб Чикко опять не потерялась, я прикрепила поверх кармашка серебряную булавку.
Я очутилась в бальной зале, полная луна беспощадно высветила царившее здесь запустение. Мозаичный пол был грязен, у изящных резных колон громоздились кучи мусора.
