— Встретимся у гондолы, Таккола, — блондинка ринулась ко мне, за ней, пропустив в дверях дожа с сеньориной Маламоко, вошло пятеро горничных, нагруженных одеждой.
— Заприте дверь, — командирша принялась за дело. — Лу и Чечилия, в ванную, готовьте воду. Констанс, займись платьем, Ангела, постельное белье в стирку, Инес, помоги мне поднять дону догарессу.
— Или простыню прикажешь сжечь? — Шепнула Маура, придерживая меня за плечи.
— Кровь куриная, — одними губами ответила я.
— А девушки настоящие, — Панеттоне украдкой зевнула. — Я подбирала их всю ночь.
— Прошлые уволены? — На ватных ногах я шла к ванной, и девушки придерживали меня за локти.
— Да. — Маура помогла мне опуститься в воду и подложила под затылок свернутую валиком ткань. — Страшно представить, какое змеиное гнездо свилось в личных покоях его серенити при попустительстве управляющего. Уволены все, за небрежение обязанностям, за наглость и своеволие. А две из них, некие Джина и Клаудия, взяты под стражу по обвинению в воровстве. Эти… путтана, вообрази, стащили некие кольца из шкатулки его безмятежности и похвалялись близостью с хозяином, поднимая свой статус среди товарок.
— Это Чезаре так сказал?
— Еще не хватало его серенити разбираться со слугами! Запомни, Филомена, дож не должен вникать в подобные мелочи.
— Тогда ты не можешь обвинять девиц в воровстве.
— А ты можешь обвинять супруга в том, что он гадит там, где спит? — Маура почти орала, горничные вжали головы в плечи. — Джину и Клаудию уже допросили, Таккола лично проводила дознание. Их вина несомненна, и они понесут заслуженное наказание.
— Дона да Риальто, — одна из девушек держала на весу корзину с платьем и полынью, — что делать с этим?
— С чем? — Маура посмотрела на меня. — Что случилось, Филомена? Можешь не опасаться, твои слова не выйдут за пределы покоев, наши новые горничные преданы своей догарессе.
И я, краснея и запинаясь, рассказала ей об отравлении, и о том, что Чезаре, по его словам, всю ночь возился с моей рвотой.
— Сегодня есть не будешь, — решила командирша, — зятек прав, твой желудок следует поберечь.
Я рассказала о консумационной комиссии, Маура смеялась до слез, даже горничные тихонько похихикивали, когда я живописала князя Мадичи с кровавой простыней, и фразу супруга: «Отчего мне не сообщили, что старая развалина выглядит лучше меня?»
— До сегодняшнего утра я была уверена, что знаю о вампирах все, — Панеттоне добавила мне в воду какой-то пахучей мази из флакона. — Но чудовищный князь неплохо управляется с гондолой, не боится проточной воды и даже рассветное солнце не спалило его к дьяволу, как я ожидала. Мы видели его из окна дворца, пока стояли в коридоре под дверью.
— Мне показалось, — вполголоса проговорила Инес, наносящая на мои волосы ароматную пасту, — что солнце не доставило его сиятельству удовольствия, он закрыл лицо плотной маской и прикрыл руки перчатками.
— И каюта его гондолы, — сказала другая девушка, кажется Лу, — походила на гроб.
— Внимание к деталям, — похвасталась Маура, — острый и быстрый ум. Знаешь, как я их нашла? Опросила всех дворцовых горничных и выбрала имена тех, кого всячески пытались очернить в моих глазах. Эти пятеро не дружили со змеевником, не вступали в альянсы, не сплетничали и не наушничали.
— Из тебя получилась бы прекрасная догареса, — вздохнула я.
— Может, еще получится, — улыбнулась Панеттоне. — Судя по куриной крови, шансы мои все еще высоки.
Про сотню соперниц я подруге рассказывать не стала. Маура повергнет их всех, было бы желание.
Меня вытащили из ванны, расчесали волосы, одели в черное с серебряным позументом платье.
— Мы с Доной догарессой будем отсутствовать до вечера, — сказала синьорина да Риальто. — За главную у вас останется Инесс. Синьор Пассерото, управляющий, снабдит вас всем необходимым. Дона Филомена будет ночевать здесь, вы, неподалеку от фисташковой гостиной, в двух смежных спальнях. Позаботьтесь, чтоб служители протянули шнурки звонков от покоев догарессы…
Я подошла к зеркалу. Черные шелк и атлас подчеркивали мою бледность, заставляли сиять глаза еще ярче. Строгая прическа открывала шею и скулы.
— Маску, дона Филомена, — Чечилия закрепила на моем лице серебряную кружевную Коломбину. — Госпожа, вы прелестны.
А некоторые аквадоратские дожи полагают, что недостаточно.
Карла ждала нас у гондолы. Публика на площади приветствовала меня криками, кажется, Аквадората не спала никогда.
— Праздник продолжается? — Спросила я, не забывая кланяться подданным. — Такая рань.
— Народ любит зрелища, — дона Маламоко качнула подбородком в сторону колокольни. — Ты тоже полюбуйся.
На половине колокольной башенки болталась подвешенная клеть, в которой стенали две довольно растрепанные синьорины.
— Это девицы Джина и Клаудиа, — продолжила Карла строго, — воровки.
— Скорый суд?
— Скорый и строгий, — Таккола зевнула. — И назидательный. Маска не скрывает твоего, драгоценная Филомена, сочувствия. Пустое. Бывшие горничные провисят здесь лишь до вечера, на закате их отпустят и с позором изгонят из столицы.
— Дона догаресса, — через площадь почти бежал Артуро, за ним спешили слуги парой пузатых кувшинов. — Его серенити велел снабдить вас водой.
— Передайте супругу нашу благодарность, — громко сказала я и ахнула, когда синьор Копальди с поклоном протянул мне стеклянный шарик с Чикко.
— Тишайший Муэрто желает, чтоб дона Филомена не расставалась со своим питомцем.
Крошка-маджента дремала и я с трудом оторвала взгляд от изящного алого тельца:
— Мне позволено ее пробудить?
— Дож настаивает на этом.
С довольной улыбкой я вытряхнула Чикко на ладонь и ощутила, как крошечные лапки взбегают по моему рукаву на плечо, чтоб совсем скоро сомкнуться на мочке уха.
— Передайте его серенити, что супруга счастлива, — хихикнула Маура и подтолкнула меня к гондоле, шепнув едко. — Притуши улыбку, кокетка, господин помощник уже ослаб от ее лучезарности.
А, усадив догарессу на подушки сиденья, она обратилась к Такколе:
— Моя лодка на месте?
— Я заплатила мальчишкам, чтоб они пришвартовали твое имущество у палаццо Мадичи.
— Прекрасное решение, — похвалила командирша и заняла место около меня. — Отплываем.
Кроме гондольера в маске Вольто, нас сопровождало четверо гвардейцев, и, несмотря на то, что гондола была обычной, без гербов и вензелей, меня узнавали. То и дело мне приходилось отвечать на приветствия и поклоны.
— Наша Аквадоратская львица погрустнела? — Спросила дона да Риальто у наливающегося солнцем небо. — Отчего?
— Чезаре отдал мне саламандру, — ответила я искренне. — С какой целью?
— У тебя есть предположение, которое наполняет тебя печалью?
— Скорее, предвкушением, — тут я несколько покривила душой. — Последовательность такова — мне возвращают Чикко, затем — свободу. Думаю, что, если мой фальши… , то есть, тишайший Муэрто сегодня получит от Большого совета то, что планирует, моего присутствия больше не потребуется.
Действительно, нужно радоваться. Может вечером я получу бумаги о разводе, может смогу остаться в школе и после ужина займусь рукоделием. Сандаловая шкатулка теперь не подойдет. Преподносить мадженте-саламандру Эдуардо нужно будет в изящном футляре из закаленного стекла. Я украшу сосуд драгоценными бусинами и плетенной канителью, чтоб его можно было носить на поясе. И моя Чикко….
Я погладила малышку кончиком пальца.
Моя Чикко будет болтаться в качестве символа моей любви при каждом шаге?
Отчего-то представленная картина меня не воодушевляла. Может, пусть синьор да Риальто носит мой подарок на груди? Драгоценная брошь, меняющая цвет в соответствие с нарядом, будет смотреться гораздо лучше, чем склянка на поясе.
Воодушевление я изображала прекрасно, Карла, рассмотрев ту часть моего лица, что не скрывала полумаска, саркастично фыркнула:
— В твоей последовательности не оговорено время, что должно пройти между первым и вторым действием. Поделюсь своим предположением. Дражайший Чезаре отдал тебе саламандру, чтоб наш сиятельный сосед князь Мадичи не приближался к догарессе ближе чем на десять шагов.
— Какая любопытная мысль. И когда именно она тебя посетила?
— Примерно, — Таккола сделала вид, что вспоминает, — когда я предложила дожу вернуть тебе Чикко, чтоб его сиятельство прекратил наматывать круги вокруг чужой супруги.
И Карла расхохоталась.
— Ревность? — встрепенулась Маура.
— Или нежелание делиться собственностью.
Последняя фраза показалась мне очень похожей на правду. А еще, Чезаре этим жестом продемонстрировал мне как бы чистоту своих намерений. Хороший политический ход. Не будь я столь циничной злодейкой, сердце мое сейчас наполняла бы благодарность к супругу. Но я это я.
Дверь «Нобиле-колледже-рагацце» оказалась заперта, и один из гвардейцев довольно долго колотил в нее, прежде чем на пороге появился старичок-охранник.
— Синьора Муэрто, дона догаресса со своими фрейлинами желает посетить занятия.
Новости в Аквадорате распространяются быстро, о личности новой супруги дожа здесь знали, но, кажется, о том, что последняя вернется за парту, нет.
— Послание его серенити для сестры Аннунциаты, — Карла достала из-под плаща парчовый тубус и энергично им встряхнула.
— Дона Филомена, — Маура потянула меня из гондолы. — Ручку, ножку… Синьоры гвардейцы вернутся за нами после занятий. Оставьте нашу воду здесь, у порога, школьные слуги их заберут.
Преодолевая неожиданную робость, я вошла в дверь альма матер. Прихожая и коридоры были пустынны. Охранник, не разгибаясь, бормотал поздравления.
— Директриса у себя?
— Да, ваша безмятежность, вывих вправили госпитальные лекари, и сестра Аннунциата отдыхает в своих апартаментах. Сейчас проходят занятия маэстро Калявани.
Отобрав тубус у Карлы, я кивнула:
— Идити на урок, рагацце.
— Справишься сама? — прошептала синьорина Маламоко.
— Чезаре написал дружелюбное письмо?
— Он подписал мое… вполне дружелюбное.
Поднимаясь по лестнице, я отвинтила крышку и пробежала глазами строчки. Почерк у синьорины Маламоко был преотменный, впрочем, как и стиль. Лесть поэтическим и литературным талантам директрисы перемежалась просьбами о снисхождении к детскому безрассудству и силе любви, толкнувшей Филомену в девичестве Саламандер-Арденте к блистательному аристократу Муэрто. Упоминался также божий промысел. Под каллиграфией Карлы стояла размашистая подпись в брызгах чернильных клякс.
Прекрасно. Постучав в двери апартаментов и дождавшись ответа, я вошла в скромную спальню сестры Аннунциаты.
— Дона догаресса, — монашка сидела в постели, окруженная подушками. подушечками, валиками и подпорками, на коленях ее была раскрытая книга, на остреньком носике — очки в металлической оправе. — Не могу вам поклониться…
Сорвав маску, я всхлипнула, метнулась к кровати и рухнула на колени:
— Вы пострадали из-за меня.
— Из-за собственной неосторожности, — холодно ответила сестра Аннунциата. — Чему обязана счастием вашего визита?
— Матушка, — слезы лились рекой, и говорила я в нос, — простите меня, о простите.
— За что?
— За побег, и за то, что попалась.
— За что больше?
— В равной степени.
— Твое раскаяние искренне?
— О да! — Тубус с письмом я почтительно протянула двумя руками.
Сестра Аннунциата погрузилась в чтение, я — в страдания, старясь всхлипывать потише.
— Ну что же, Филомена, — директриса наконец улыбнулась. — С прискорбием вынуждена отметить, что в чистописании синьорина Маламоко даст тебе сто очков вперед. Это правда?
— Про венчание?
— Про страстную неудержимую любовь.
— Конечно, нет.
И я рассказала сестре Аннунциате всю историю от начала до конца. Удивительно, но уточняющие вопросы монашки касались вовсе не моего замужества.
— Лукрецио Мадичи? Старый греховодник восстал ото сна?
— Вы с ним знакомы?
— К несчастью, да. И как он? Хорош и молод, как и пол века назад?
Впалые щеки монашки тронул девичий румянец.
— Не уверена, что именно настолько, — осторожно ответила я. — Но выглядит его сиятельство лет на двадцать пять, или тридцать, пожалуй, только выражение его глаз может выдать настоящий возраст.
— Синеволосая кукла осталась в палаццо?
— Маура с Карлой обыскали дворец и никаких следов гомункулов не обнаружили.
— Любопытно, что с ними стало.
Я представила себе кукольное воинство, скрывающееся в переулках Аквадораты, и их фарфоровую предводительницу.
— Когда Лукрецио устроит вашу встречу, — велела директриса, — расспроси его о судьбе этих несчастных созданий.
— Вы хотели сказать не «когда», а «если»?
— Поверь, девочка, я сказала ровно то, что хотела. Теперь поговорим о твоем головоноге. Что с ней?
— Наверное, зарылась в мягкое дно у острова Николло. Будущность ее незавидна, потомство нужно кормить. Да и смогут ли они выжить с слишком теплых для них водах лагуны?
— И что же, ты позволишь этому несчастному созданию принять смерть?
— А что я могу сделать?
— Если ничего, тогда не стоило ее спасать. Но ты это сделала, значит несешь ответственность за дальнейшее. Как бы ты действовала, получи огромную власть в Аквадорате?
— Дождалась бы родов, — начала перечислять я, — отыскала достаточно корма для малышей и снарядила бы корабль в холодное море, чтоб он указывал головоногам путь.
— Так сделай это!
— Как?
— Ты догаресса.
— Фальшивая супруга без власти и возможностей.
— И кто об этом знает?
— Я и вы, мои фрейлины, мой супруг и его помощник. Ах, еще сиятельный князь Мадичи, чей чуткий нос не обмануть куриной кровью.
Говоря все это, я параллельно напряженно думала. Сестра Аннунциата тысячу раз права. Я виню Чезаре в убийстве моллюска, но сама ничем не лучше, пользуюсь ситуацией, чтоб почувствовать себя праведнее дожа. Я запнулась, потом прошептала, подняв на директрису мокрые от слез глаза:
— Мне нужно проведать будущую мать, узнать о ее здоровье и попытаться внушить мысль о возвращении в холодные моря. Снаряжать специальный корабль не потребуется, я посмотрю портовые бумаги и выясню, какое судно направляется в те широты. Знак, какая-нибудь метка, и стая кальмаров последует за ним.
— Пища?
— О, это совсем просто. Аквадората пользуется своими каналами в качестве выгребных ям. Городского мусора хватит с лихвой.
— Наконец я слышу речи правительницы, а не испуганной девчонки.
— Жители испугаются, завидев кальмаров, шныряющих меж гондол.
— Придумай, как запереть зрителей в домах.
— Мусорный совет! Но мне придется заняться политикой.
— Вся жизнь политика.
Мы помолчали, я задумчиво вытерла щеки простыней:
— Пока самое сложное — разыскать головонога. Разве что, если вы, матушка, благословите меня на побег. Я найму городскую гондолу…
— Прокляну, — пригрозила директриса, — за побег, в тот же миг, как о нем узнаю.
Черта я не помянула лишь потому, что мгновение раздумывала, какого именно употребить в данной ситуации.
— Завтра, — строго сказала монашка, — «Нобиле-колледже-рагацце» отправится на пикник, который, по чистой случайности, будет проходить на острове Николло.
— Спасибо!
— О прочем, — тубус полетел на пол, за ним отправилось послание. — Драгоценной синьоре Муэрто придется очень постараться, чтоб закончить школу с отличием, ее фрейлинам синьоринам Маламоко и да Риальто также. Посещать столовую и дортуар им запрещается, чтоб не привнести в строгие наши нравы дворцового легкомыслия. Сиесту трем дамам следует проводить отдельно от прочих учениц, всячески избегая разговоров с последними.
— Заприте дверь, — командирша принялась за дело. — Лу и Чечилия, в ванную, готовьте воду. Констанс, займись платьем, Ангела, постельное белье в стирку, Инес, помоги мне поднять дону догарессу.
— Или простыню прикажешь сжечь? — Шепнула Маура, придерживая меня за плечи.
— Кровь куриная, — одними губами ответила я.
— А девушки настоящие, — Панеттоне украдкой зевнула. — Я подбирала их всю ночь.
— Прошлые уволены? — На ватных ногах я шла к ванной, и девушки придерживали меня за локти.
— Да. — Маура помогла мне опуститься в воду и подложила под затылок свернутую валиком ткань. — Страшно представить, какое змеиное гнездо свилось в личных покоях его серенити при попустительстве управляющего. Уволены все, за небрежение обязанностям, за наглость и своеволие. А две из них, некие Джина и Клаудия, взяты под стражу по обвинению в воровстве. Эти… путтана, вообрази, стащили некие кольца из шкатулки его безмятежности и похвалялись близостью с хозяином, поднимая свой статус среди товарок.
— Это Чезаре так сказал?
— Еще не хватало его серенити разбираться со слугами! Запомни, Филомена, дож не должен вникать в подобные мелочи.
— Тогда ты не можешь обвинять девиц в воровстве.
— А ты можешь обвинять супруга в том, что он гадит там, где спит? — Маура почти орала, горничные вжали головы в плечи. — Джину и Клаудию уже допросили, Таккола лично проводила дознание. Их вина несомненна, и они понесут заслуженное наказание.
— Дона да Риальто, — одна из девушек держала на весу корзину с платьем и полынью, — что делать с этим?
— С чем? — Маура посмотрела на меня. — Что случилось, Филомена? Можешь не опасаться, твои слова не выйдут за пределы покоев, наши новые горничные преданы своей догарессе.
И я, краснея и запинаясь, рассказала ей об отравлении, и о том, что Чезаре, по его словам, всю ночь возился с моей рвотой.
— Сегодня есть не будешь, — решила командирша, — зятек прав, твой желудок следует поберечь.
Я рассказала о консумационной комиссии, Маура смеялась до слез, даже горничные тихонько похихикивали, когда я живописала князя Мадичи с кровавой простыней, и фразу супруга: «Отчего мне не сообщили, что старая развалина выглядит лучше меня?»
— До сегодняшнего утра я была уверена, что знаю о вампирах все, — Панеттоне добавила мне в воду какой-то пахучей мази из флакона. — Но чудовищный князь неплохо управляется с гондолой, не боится проточной воды и даже рассветное солнце не спалило его к дьяволу, как я ожидала. Мы видели его из окна дворца, пока стояли в коридоре под дверью.
— Мне показалось, — вполголоса проговорила Инес, наносящая на мои волосы ароматную пасту, — что солнце не доставило его сиятельству удовольствия, он закрыл лицо плотной маской и прикрыл руки перчатками.
— И каюта его гондолы, — сказала другая девушка, кажется Лу, — походила на гроб.
— Внимание к деталям, — похвасталась Маура, — острый и быстрый ум. Знаешь, как я их нашла? Опросила всех дворцовых горничных и выбрала имена тех, кого всячески пытались очернить в моих глазах. Эти пятеро не дружили со змеевником, не вступали в альянсы, не сплетничали и не наушничали.
— Из тебя получилась бы прекрасная догареса, — вздохнула я.
— Может, еще получится, — улыбнулась Панеттоне. — Судя по куриной крови, шансы мои все еще высоки.
Про сотню соперниц я подруге рассказывать не стала. Маура повергнет их всех, было бы желание.
Меня вытащили из ванны, расчесали волосы, одели в черное с серебряным позументом платье.
— Мы с Доной догарессой будем отсутствовать до вечера, — сказала синьорина да Риальто. — За главную у вас останется Инесс. Синьор Пассерото, управляющий, снабдит вас всем необходимым. Дона Филомена будет ночевать здесь, вы, неподалеку от фисташковой гостиной, в двух смежных спальнях. Позаботьтесь, чтоб служители протянули шнурки звонков от покоев догарессы…
Я подошла к зеркалу. Черные шелк и атлас подчеркивали мою бледность, заставляли сиять глаза еще ярче. Строгая прическа открывала шею и скулы.
— Маску, дона Филомена, — Чечилия закрепила на моем лице серебряную кружевную Коломбину. — Госпожа, вы прелестны.
А некоторые аквадоратские дожи полагают, что недостаточно.
Карла ждала нас у гондолы. Публика на площади приветствовала меня криками, кажется, Аквадората не спала никогда.
— Праздник продолжается? — Спросила я, не забывая кланяться подданным. — Такая рань.
— Народ любит зрелища, — дона Маламоко качнула подбородком в сторону колокольни. — Ты тоже полюбуйся.
На половине колокольной башенки болталась подвешенная клеть, в которой стенали две довольно растрепанные синьорины.
— Это девицы Джина и Клаудиа, — продолжила Карла строго, — воровки.
— Скорый суд?
— Скорый и строгий, — Таккола зевнула. — И назидательный. Маска не скрывает твоего, драгоценная Филомена, сочувствия. Пустое. Бывшие горничные провисят здесь лишь до вечера, на закате их отпустят и с позором изгонят из столицы.
— Дона догаресса, — через площадь почти бежал Артуро, за ним спешили слуги парой пузатых кувшинов. — Его серенити велел снабдить вас водой.
— Передайте супругу нашу благодарность, — громко сказала я и ахнула, когда синьор Копальди с поклоном протянул мне стеклянный шарик с Чикко.
— Тишайший Муэрто желает, чтоб дона Филомена не расставалась со своим питомцем.
Крошка-маджента дремала и я с трудом оторвала взгляд от изящного алого тельца:
— Мне позволено ее пробудить?
— Дож настаивает на этом.
С довольной улыбкой я вытряхнула Чикко на ладонь и ощутила, как крошечные лапки взбегают по моему рукаву на плечо, чтоб совсем скоро сомкнуться на мочке уха.
— Передайте его серенити, что супруга счастлива, — хихикнула Маура и подтолкнула меня к гондоле, шепнув едко. — Притуши улыбку, кокетка, господин помощник уже ослаб от ее лучезарности.
А, усадив догарессу на подушки сиденья, она обратилась к Такколе:
— Моя лодка на месте?
— Я заплатила мальчишкам, чтоб они пришвартовали твое имущество у палаццо Мадичи.
— Прекрасное решение, — похвалила командирша и заняла место около меня. — Отплываем.
Кроме гондольера в маске Вольто, нас сопровождало четверо гвардейцев, и, несмотря на то, что гондола была обычной, без гербов и вензелей, меня узнавали. То и дело мне приходилось отвечать на приветствия и поклоны.
— Наша Аквадоратская львица погрустнела? — Спросила дона да Риальто у наливающегося солнцем небо. — Отчего?
— Чезаре отдал мне саламандру, — ответила я искренне. — С какой целью?
— У тебя есть предположение, которое наполняет тебя печалью?
— Скорее, предвкушением, — тут я несколько покривила душой. — Последовательность такова — мне возвращают Чикко, затем — свободу. Думаю, что, если мой фальши… , то есть, тишайший Муэрто сегодня получит от Большого совета то, что планирует, моего присутствия больше не потребуется.
Действительно, нужно радоваться. Может вечером я получу бумаги о разводе, может смогу остаться в школе и после ужина займусь рукоделием. Сандаловая шкатулка теперь не подойдет. Преподносить мадженте-саламандру Эдуардо нужно будет в изящном футляре из закаленного стекла. Я украшу сосуд драгоценными бусинами и плетенной канителью, чтоб его можно было носить на поясе. И моя Чикко….
Я погладила малышку кончиком пальца.
Моя Чикко будет болтаться в качестве символа моей любви при каждом шаге?
Отчего-то представленная картина меня не воодушевляла. Может, пусть синьор да Риальто носит мой подарок на груди? Драгоценная брошь, меняющая цвет в соответствие с нарядом, будет смотреться гораздо лучше, чем склянка на поясе.
Воодушевление я изображала прекрасно, Карла, рассмотрев ту часть моего лица, что не скрывала полумаска, саркастично фыркнула:
— В твоей последовательности не оговорено время, что должно пройти между первым и вторым действием. Поделюсь своим предположением. Дражайший Чезаре отдал тебе саламандру, чтоб наш сиятельный сосед князь Мадичи не приближался к догарессе ближе чем на десять шагов.
— Какая любопытная мысль. И когда именно она тебя посетила?
— Примерно, — Таккола сделала вид, что вспоминает, — когда я предложила дожу вернуть тебе Чикко, чтоб его сиятельство прекратил наматывать круги вокруг чужой супруги.
И Карла расхохоталась.
— Ревность? — встрепенулась Маура.
— Или нежелание делиться собственностью.
Последняя фраза показалась мне очень похожей на правду. А еще, Чезаре этим жестом продемонстрировал мне как бы чистоту своих намерений. Хороший политический ход. Не будь я столь циничной злодейкой, сердце мое сейчас наполняла бы благодарность к супругу. Но я это я.
Дверь «Нобиле-колледже-рагацце» оказалась заперта, и один из гвардейцев довольно долго колотил в нее, прежде чем на пороге появился старичок-охранник.
— Синьора Муэрто, дона догаресса со своими фрейлинами желает посетить занятия.
Новости в Аквадорате распространяются быстро, о личности новой супруги дожа здесь знали, но, кажется, о том, что последняя вернется за парту, нет.
— Послание его серенити для сестры Аннунциаты, — Карла достала из-под плаща парчовый тубус и энергично им встряхнула.
— Дона Филомена, — Маура потянула меня из гондолы. — Ручку, ножку… Синьоры гвардейцы вернутся за нами после занятий. Оставьте нашу воду здесь, у порога, школьные слуги их заберут.
Преодолевая неожиданную робость, я вошла в дверь альма матер. Прихожая и коридоры были пустынны. Охранник, не разгибаясь, бормотал поздравления.
— Директриса у себя?
— Да, ваша безмятежность, вывих вправили госпитальные лекари, и сестра Аннунциата отдыхает в своих апартаментах. Сейчас проходят занятия маэстро Калявани.
Отобрав тубус у Карлы, я кивнула:
— Идити на урок, рагацце.
— Справишься сама? — прошептала синьорина Маламоко.
— Чезаре написал дружелюбное письмо?
— Он подписал мое… вполне дружелюбное.
Поднимаясь по лестнице, я отвинтила крышку и пробежала глазами строчки. Почерк у синьорины Маламоко был преотменный, впрочем, как и стиль. Лесть поэтическим и литературным талантам директрисы перемежалась просьбами о снисхождении к детскому безрассудству и силе любви, толкнувшей Филомену в девичестве Саламандер-Арденте к блистательному аристократу Муэрто. Упоминался также божий промысел. Под каллиграфией Карлы стояла размашистая подпись в брызгах чернильных клякс.
Прекрасно. Постучав в двери апартаментов и дождавшись ответа, я вошла в скромную спальню сестры Аннунциаты.
— Дона догаресса, — монашка сидела в постели, окруженная подушками. подушечками, валиками и подпорками, на коленях ее была раскрытая книга, на остреньком носике — очки в металлической оправе. — Не могу вам поклониться…
Сорвав маску, я всхлипнула, метнулась к кровати и рухнула на колени:
— Вы пострадали из-за меня.
— Из-за собственной неосторожности, — холодно ответила сестра Аннунциата. — Чему обязана счастием вашего визита?
— Матушка, — слезы лились рекой, и говорила я в нос, — простите меня, о простите.
— За что?
— За побег, и за то, что попалась.
— За что больше?
— В равной степени.
— Твое раскаяние искренне?
— О да! — Тубус с письмом я почтительно протянула двумя руками.
Сестра Аннунциата погрузилась в чтение, я — в страдания, старясь всхлипывать потише.
— Ну что же, Филомена, — директриса наконец улыбнулась. — С прискорбием вынуждена отметить, что в чистописании синьорина Маламоко даст тебе сто очков вперед. Это правда?
— Про венчание?
— Про страстную неудержимую любовь.
— Конечно, нет.
И я рассказала сестре Аннунциате всю историю от начала до конца. Удивительно, но уточняющие вопросы монашки касались вовсе не моего замужества.
— Лукрецио Мадичи? Старый греховодник восстал ото сна?
— Вы с ним знакомы?
— К несчастью, да. И как он? Хорош и молод, как и пол века назад?
Впалые щеки монашки тронул девичий румянец.
— Не уверена, что именно настолько, — осторожно ответила я. — Но выглядит его сиятельство лет на двадцать пять, или тридцать, пожалуй, только выражение его глаз может выдать настоящий возраст.
— Синеволосая кукла осталась в палаццо?
— Маура с Карлой обыскали дворец и никаких следов гомункулов не обнаружили.
— Любопытно, что с ними стало.
Я представила себе кукольное воинство, скрывающееся в переулках Аквадораты, и их фарфоровую предводительницу.
— Когда Лукрецио устроит вашу встречу, — велела директриса, — расспроси его о судьбе этих несчастных созданий.
— Вы хотели сказать не «когда», а «если»?
— Поверь, девочка, я сказала ровно то, что хотела. Теперь поговорим о твоем головоноге. Что с ней?
— Наверное, зарылась в мягкое дно у острова Николло. Будущность ее незавидна, потомство нужно кормить. Да и смогут ли они выжить с слишком теплых для них водах лагуны?
— И что же, ты позволишь этому несчастному созданию принять смерть?
— А что я могу сделать?
— Если ничего, тогда не стоило ее спасать. Но ты это сделала, значит несешь ответственность за дальнейшее. Как бы ты действовала, получи огромную власть в Аквадорате?
— Дождалась бы родов, — начала перечислять я, — отыскала достаточно корма для малышей и снарядила бы корабль в холодное море, чтоб он указывал головоногам путь.
— Так сделай это!
— Как?
— Ты догаресса.
— Фальшивая супруга без власти и возможностей.
— И кто об этом знает?
— Я и вы, мои фрейлины, мой супруг и его помощник. Ах, еще сиятельный князь Мадичи, чей чуткий нос не обмануть куриной кровью.
Говоря все это, я параллельно напряженно думала. Сестра Аннунциата тысячу раз права. Я виню Чезаре в убийстве моллюска, но сама ничем не лучше, пользуюсь ситуацией, чтоб почувствовать себя праведнее дожа. Я запнулась, потом прошептала, подняв на директрису мокрые от слез глаза:
— Мне нужно проведать будущую мать, узнать о ее здоровье и попытаться внушить мысль о возвращении в холодные моря. Снаряжать специальный корабль не потребуется, я посмотрю портовые бумаги и выясню, какое судно направляется в те широты. Знак, какая-нибудь метка, и стая кальмаров последует за ним.
— Пища?
— О, это совсем просто. Аквадората пользуется своими каналами в качестве выгребных ям. Городского мусора хватит с лихвой.
— Наконец я слышу речи правительницы, а не испуганной девчонки.
— Жители испугаются, завидев кальмаров, шныряющих меж гондол.
— Придумай, как запереть зрителей в домах.
— Мусорный совет! Но мне придется заняться политикой.
— Вся жизнь политика.
Мы помолчали, я задумчиво вытерла щеки простыней:
— Пока самое сложное — разыскать головонога. Разве что, если вы, матушка, благословите меня на побег. Я найму городскую гондолу…
— Прокляну, — пригрозила директриса, — за побег, в тот же миг, как о нем узнаю.
Черта я не помянула лишь потому, что мгновение раздумывала, какого именно употребить в данной ситуации.
— Завтра, — строго сказала монашка, — «Нобиле-колледже-рагацце» отправится на пикник, который, по чистой случайности, будет проходить на острове Николло.
— Спасибо!
— О прочем, — тубус полетел на пол, за ним отправилось послание. — Драгоценной синьоре Муэрто придется очень постараться, чтоб закончить школу с отличием, ее фрейлинам синьоринам Маламоко и да Риальто также. Посещать столовую и дортуар им запрещается, чтоб не привнести в строгие наши нравы дворцового легкомыслия. Сиесту трем дамам следует проводить отдельно от прочих учениц, всячески избегая разговоров с последними.
