— Надеюсь, последняя, — Шанвер скрыл зевок салфеткой. — Ступайте, мадемуазель, мне не нужна шоколадница, да и шоколад я не люблю. Мадлен, дорогая, вели наконец закрыть дверь.
Вот, значит, как? Его сиятельство опять играет? Комедия «Маркиз и шоколадница» акт третий. И что, в таком случае, делать мне?
У фрейлин Бофреман, появившихся из-закутка за шторами, на этот счет было определенное мнение, кажется, меня намеревались попросту вытолкать взашей, но драться с мадемуазелями я не собиралась и непременно покинула бы гостиную, если бы не Бофреман. Ей настолько нравилось мое унижение, что отпустить меня без последнего укола она не могла.
— Бедняжка Гаррель, — вздохнула она, — тебе опять понадобились деньги? Пятьдесят луидоров, которые я подарила тебе в прошлом году уже закончились? Не трудись отвечать, вижу твои обновки, премилое платьице, что ж, носи на здоровье. Правда, увы, недолго, оно тебе слегка узковато, видимо, пирожные и торты, которыми ты увлекаешься по примеру своего маленького приятеля…
Кровь бросилась мне в лицо, я широко улыбнулась, даже, скорее, оскалилась, обратившись ко всем зрителям разом:
— Мадемуазель де Бофреман изволит шутить! Как остроумно! Немыслимо, чтоб аристократка использовала деньги в качестве подарка. Презренный металл? Ха-ха-ха!
Мой смех неуверенно поддержали, я продолжала кривляться:
— А что касается моей полноты, господа, которую мадемуазель де Бофреман изволила заметить, я воспользуюсь проверенным рецептом нашей остроумицы: кувшин разъедаловки на противный жирок, ночь страданий и, вуа-ля, плоский живот наутро.
Играла я жестко, обвиняла Мадлен в том, чего она не совершала, используя при этом оскорбительный прием обращения в третьем лице. Но публика была на моей стороне, даже Пажо, верная клевретка Бофреман, не сдержавшись, хихикнула. Обе фрейлины переминались с ноги на ногу в центре комнаты, ожидая финала представления. Я же смотрела в лицо Мадлен, не отводя взгляда. За моей спиной в коридоре царило возбуждение. Еще бы, такой спектакль.
Бофреман картинно всплеснула руками:
— Не нужно завидовать, Гаррель, просто кому-то достались одновременно с происхождением ум и красота…
— Познакомишь? — перебила я азартно, наконец, прямо к ней обратившись. — Очень хочется посмотреть на этих замечательных, достойных зависти людей.
— Туше, — сказал кто-то из коридора, — Шоколадница показывает зубки.
— Вмешайтесь, маркиз, женщины вот вот вцепятся друг в друга.
Голос, показавшийся мне смутно знакомым, с ситуацией не увязывался. Бофреман попыталась спасти положение:
— Что за нелепую комедию ты разыгрываешь, Гаррель?
— Ту, в которой тебе не удалось получить главной роли?
Да кто же это говорил про «маркиз, вмешайтесь»? Шанвер явно кипел от ярости, но лицо держал превосходно, как раз вмешаться он не мог, не уронив аристократического достоинства. В женскую свару? Немыслимо. Урсула стояла у стола, втопорщив хвост, фрейлины тоже стояли, но они были не в счет. Ох, зря я отвела взгляд от Мадлен, иначе заметила бы ее минускул. Грудь обожгло болью, филидка колдовала только пальцами и кистями рук, направив в меня мудру «копье страданий» — двенадцатикомпонентную атакующую связку. Заметь я это раньше, успела бы выставить щит, и не оказалась бы в положении бабочки, нанизанной на булавку. Позорище какое. И больно…
Балор-отступник, какая боль! Соберись, Кати, ты должна ответить.
Как?! К ударам исподтишка я оказалась не готова, непослушное тело не могло исполнить жест, изо рта, вместо слов фаблера исторглось лишь невнятное мычание. Консона? Боль мешала сосредоточиться. Да катись оно все к демонам! Стаккато! Сейчас я тут все на кирпичики разнесу. Ну же… Ничего не получается!
— Довольно! — рявкнул Шанвер.
Копье развеялось, я покачнулась, боль не отступила, но стала менее резкой, кажется, под платьем у меня теперь приличный синяк, и я очень надеялась, что под синяком нет внутренних повреждений.
Мадлен серебристо рассмеялась:
— Действительно, Гаррель, ты что-то задержалась, ступай, дорогая, и подумай о своем поведении.
Из коридора магии не рассмотрели, для всех снаружи маркиз Делькамбр поставил на место зарвавшуюся простолюдинку.
— Теперь маленькая мадемуазель захочет вызвать на дуэль вашу невесту? — предположила генета.
Шанвер демону не ответил, его янтарные глаза смотрели на меня с жалостью.
— Катарина Гаррель из Анси, — сказал он ледяным тоном, — не смею вас более задерживать, кажется, мы с вами уже все обсудили, фактотумом Армана де Шанвера вам не быть. Прощайте.
На ватных ногах я вышла из гостиной, побрела по коридору, сопровождаемая хлопком двери и насмешливыми замечаниями публики. Последние меня волновали мало. Все мысли занимал безупречный рыцарь, в который раз пришедший мне на помощь. Ах, Арман, опять? Ты ведь на прощание сплел сорбирское кружево, избавил меня от боли, излечил раны, как всегда, замкнув контур заклинания нашими именами: Катарина Гаррель, Арман де Шанвер…
На уроки я не пошла, не хотелось, хотелось лежать, накрывшись с головой одеялом, что я и делала, когда через несколько часов Гонза нашел меня в спальне лазоревого этажа.
— Ревешь?
— Нет, — отбросила я одеяло и ахнула, рассмотрев фамильяра. — Святой Партолон!
— Ну, можешь меня так иногда называть, — Гонза взобрался на постель. — Сюрприз?
— Более чем…
Натали Бордело грозилась перекрасить моего демона, отчего-то полагая, что белые крысы выглядят симпатичнее обычных. Угрозу она исполнила. Мда…
— Золотистый блонд, — сообщил неуверенно крыс, поднялся на задние лапки, раскинул в стороны передние, — только здесь как-то странно получилось.
У обычных серых крыс окрас шерстки не однороден, на животе всегда более светлый, у Гонзы он превратился в белоснежный.
«Золотистый блонд? — подумала я. — Скорее, цыплячий с проседью».
— Где вы с Натали достали краску?
Крыс смутился, абсолютно по-человечески пожал плечами:
— Стащили у Купидона, пробрались утром в его спальню и… Ты даже не представляешь, какие залежи косметики…
Гонза заметил мое осуждение, замолчал, опустился на все четыре лапы. Вор! Мой фамильяр — вор. Но он был так расстроен, что я взяла крысеныша на руки и поцеловала в пуговку носа:
— Перед Эмери нужно извиниться, слышишь, золотая крыса?
— Частично золотая, а частично…
— Цвета шевелюры де Брюссо, — хихикнула я. — Кажется, вы с этим шевалье воспользовались одним и тем же снадобьем герцогини Сент-Эмур, и оба — воришки.
— Я хотя бы не дворянин. Кстати, а зачем Купидону краска для волос?
— Сам его спросишь, сразу после извинений.
— Лично? То есть, еще один человек скоро будет посвящен в нашу тайну?
Я отпустила Гонзу, встала с постели, обулась:
— Разумеется, Эмери станет моим фактотумом, получит официальное право являться в спальню девочек…
— Информасьен, — сказала Информасьен, — дополнительные занятия на сегодня отменены, через час все студенты академии приглашаются в залу Безупречности для участия в совете.
Я выдвинула ящик комода, достала несколько предметов, присела к столу, на котором лежали конспекты и писчие принадлежности, надела на нос очки.
Демон наблюдал за мной с кровати:
— Ты прогуляла все послеобеденные уроки.
— Именно.
— Потому что…?
Гонза подвесил театральную паузу, в этом он был мастер, но я скрипела пером по бумаге, и театральщину проигнорировала. В спальню вошла Делфин де Манже, шагов ее мы не услышали, крыс едва успел юркнуть под подушку.
Девушка была возбуждена, ее щечки раскраснелись, глаза блестели, увидев меня, Делфин изобразила дружелюбие, шутливо спросила:
— Все горбишься над учебниками, Гаррель?
Мои очки меняли цвет стекол в зависимости от эмоций, которые я в этот момент испытывала, румянец соседки теперь казался мне лиловым, видимо, стекла посинели от отвращения. Отвечать я не стала. Зачем? Подтверждать очевидное? Поправила очки, стала складывать в стопку конспекты.
Делфин, поняв, что к беседе я не расположена, вздохнула, прошла к своему шкафу, распахнула створки, достала платье. Этого наряда, лазоревого, как и положено филидам, я раньше не видела. То есть не так, видела, прямо сегодня в лавочке на галерее Перидота, волшебное платье за пять луидоров, но не у Манже. Однако…
Соседка заметила мое удивление:
— Новое положение обязывает. Если хочешь, Кати, я отдам тебе свою старую форму, твоя ведь не подлежит починке.
Вот как? Мадемуазель успела утром заглянуть в мою гардеробную? Не слишком-то аристократично.
Делфин все щебетала:
— Вот все прекрасно и решится, в груди платье тебе подойдет, юбку подшить — минутное дело. Ну же, Гаррель, не дуйся. Да, я наговорила тебе нынче много лишнего, о чем теперь жалею, прости… А знаешь, давай сделаем так, ты же у нас гордячка, не любишь одалживаться. Совершим обмен, я тебе — это платье, а ты, — девушка обвела спальню взглядом, будто выбирая, — ну, например, носовой платок маркиза Делькамбра, который тебе абсолютно не нужен. Так что? По рукам?
Я покачала головой и стала складывать в портфель то, что понадобится в сегодняшнем предприятии:
— Благодарю за столь щедрое предложение, но вынуждена отказаться, обноски я принимаю только от друзей.
И пока Делфин размышляла, что обиднее: «обноски» или «друзья», к которым она больше не принадлежала, я поднялась из-за стола:
— Увидимся на студенческом совете.
Резкий возглас застал меня на пороге спальне:
— Ты изображаешь спокойствие, Гаррель, но это получается у тебя скверно!
Я обернулась:
— И что именно в этом раздражает тебя? Скверное исполнение роли, или то, что я не страдаю от предательства подруги?
Пальцы Делфин сжимали волшебную ткань платья, но говорила он с преувеличенным спокойствием:
— Раздражает? Нисколько. Катарина Гаррель — всего лишь жалкая провинциалка, которой повезло несколько раз впечатлить преподавателей балаганными трюками. Меня лишь удивляет, что она, это ничтожная во всех отношениях особа, задирает нос, изображая при мне достоинство и хорошие манеры, которых у нее, увы, нет.
Я поморщилась:
— Тебе не хватает эмоций, нечем наполнить заклинания и ты начала эту нелепую свару, чтоб напитаться?
— Их не хватает тебе. Все уже заметили, что Гаррель пристойно колдует только в присутствии Шанвера.
Она все-таки меня раскачала. Вот ведь… Мое тело вибрировало от ярости.
— Деревяшечная аристократка в чем-то права, — решил Гонза, ментально втиснувшись мне в голову, — Арман питает нас страстью. Только не вздумай ее сейчас убивать, труп за час не спрячешь, в камине не прогорит, да и вонять будет, придется копать могилу во льду под окнами спальни… Кстати, чтоб ты знала, эта мадемуазель рылась в твоих вещах, и ночью, и сегодня утром, когда я встал, а ты еще не проснулась.
Бормотание демона перекрывалось голосом Манже, которая продолжала говорить:
— Ты бегаешь за маркизом как собачонка, стараешься привлечь его внимание, об этом тоже все говорят.
Арман… бесстрашие… равновесие… замок…
Я глубоко вздохнула:
— Все говорят обо мне? А тебе хочется, чтоб о тебе, правда? Об успехах де Манже, о ее восхождении к вершинам власти? Не печалься, может быть, когда твоя великолепная хозяйка де Бофреман объявит, что приняла тебя в члены «блистательной четверки», дело исправится. Или, о ужас, Мадлен не спешит с твоим включением?
Эта реплика попала в самую суть. Личико девушки исказила почти звериная злоба. Она прошипела:
— Просто отдай мне платок, Гаррель. Где ты его прячешь?
Я расхохоталась:
— Не торопится! Точно! Она велела принести ей сначала этот треклятый платок? Так вот что ты ищешь в моих вещах, когда думаешь, что я сплю!
И это предположение оказалось правдой. Делфин смущенно отвернулась, меня же замутило от отвращения.
— Значит так, — проговорила я жестко, — платка вы с Бофреман не получите, передай ей, что Гаррель собирается с его помощью наложить на маркиза заклятие «нежной страсти», потому что она, Гаррель, только так получит достаточно эмоций для заклинаний. И когда Арман де Шанвер будет влюбленным котиком бегать подле предмета своей страсти, в грудь его драгоценной невесты вонзится «копье страданий».
И, не дожидаясь реакции, я вышла из спальни. Анриетт Пажо и Лавиния дю Ром, которые, разумеется, отирались под дверью абсолютно случайно, отпрыгнули в разные стороны.
— Эффектно, — одобрил Гонза, вывалившись мне на голову из портала в портшезной кабинке. — Манже рыдает в компании фрейлин. Ты, мелкая, оказалась права. Бофреман пообещала этой дурочке принять ее в «блистательную четверку» только, если она принесет платок Шанвера.
— Очень в духе Бофреман.
— Так куда мы направляемся?
В сером платье потайных крысиных карманов не было, поэтому Гонза сидел у меня на плече, как огромная и довольно нелепая золотая брошь.
— Сначала в канцелярию, — ответила я, — потом в подвалы Ониксовой башни, а потом…
— В подвал зачем? — перебил крыс.
— Хочу убедиться, что тело Урсулы все еще в пещере под толщей родонита.
— Пфф… Можешь не трудиться, там, я, знаешь ли, в расстроенных от неудачной покраске чувствах, именно там приходил в себя.
— Неужели?
— Чего неужели? Мелкая, ты на меня сердишься? Да я бы тебе сам об этом сказал, к слову просто не пришлось.
— К слову не пришлось, — передразнила я, хотя в мысленном монологе это было очень непросто. — Я, как последняя идиотка, думаю, что Арман в безопасности, что, по крайней мере, в этом змеином гнезде, куда он себя заточил, у него есть одно безусловно верное ему существо — фамильяр…
— Ты его видела? — спросил Гонза с тревогой. — Демона, притворившегося генетой?
— Видела и слышала. И, если бы не слышала, решила бы, как и все, что это Урсула. Птичий голос! Понимаешь, птичий? И, более того, этого демона мне уже приходилось встречать в подвале академии, помнишь, я рассказывала тебе о некоем крылатом, который обещал своему лорду разыскать Чуму?
— Какая любопытная игра вырисовывается, — пробормотал крыс. — Изменение облика… Эта способность среди демонов, даже архидемонов, встречается крайне редко.
— Утром ты расстроился и страдал в родонитовой пещере. А куда ходил после, в обед?
— Туда же, — Гонза вздохнул. — Ты сказала, что Брюссо сказал… В общем, до этого я был уверен, что поисковая операция с зельем провалилась, потом вспомнил твои постоянные стоны о нестыковках в поведении Шанвера и…
Я шагнула в портал, ведущий к канцелярии, очутившись в фойе, несколько мгновений приходила в себя, портальные перемещения всегда вызывали во мне болезненную слабость. Гонза объяснял, что этот вид транспортной магии Заотара резонирует с его демонической магией, что, в свою очередь, отражается на мне. Сейчас крысеныш изо всех сил вцепился коготками мне в плечо, недовольно попискивал.
— История Шанвера, — напомнила я, — продолжай. Или нет, погоди, я посмотрю, свободен ли мэтр Картан.
Фойе представляло собою огромную пещеру, со всем полагающимся комплектом зловещих декораций, но я здесь бывала так часто, что ничего необычного уже не замечала, подошла к двери с табличкой, тихонько толкнула створку, заглянула в приемную.
Секретарь был занят, он беседовал с кастеляншей мадам Арамис. Я прикрыла дверь, Гонза уже сидел на мраморной скамье, и в свете настенного факела казался, действительно, золотым.
— Мелкая, а зачем нам Картан?
Я присела рядом с демоном:
— Не меняй темы. Что с Урсулой?
Вот, значит, как? Его сиятельство опять играет? Комедия «Маркиз и шоколадница» акт третий. И что, в таком случае, делать мне?
У фрейлин Бофреман, появившихся из-закутка за шторами, на этот счет было определенное мнение, кажется, меня намеревались попросту вытолкать взашей, но драться с мадемуазелями я не собиралась и непременно покинула бы гостиную, если бы не Бофреман. Ей настолько нравилось мое унижение, что отпустить меня без последнего укола она не могла.
— Бедняжка Гаррель, — вздохнула она, — тебе опять понадобились деньги? Пятьдесят луидоров, которые я подарила тебе в прошлом году уже закончились? Не трудись отвечать, вижу твои обновки, премилое платьице, что ж, носи на здоровье. Правда, увы, недолго, оно тебе слегка узковато, видимо, пирожные и торты, которыми ты увлекаешься по примеру своего маленького приятеля…
Кровь бросилась мне в лицо, я широко улыбнулась, даже, скорее, оскалилась, обратившись ко всем зрителям разом:
— Мадемуазель де Бофреман изволит шутить! Как остроумно! Немыслимо, чтоб аристократка использовала деньги в качестве подарка. Презренный металл? Ха-ха-ха!
Мой смех неуверенно поддержали, я продолжала кривляться:
— А что касается моей полноты, господа, которую мадемуазель де Бофреман изволила заметить, я воспользуюсь проверенным рецептом нашей остроумицы: кувшин разъедаловки на противный жирок, ночь страданий и, вуа-ля, плоский живот наутро.
Играла я жестко, обвиняла Мадлен в том, чего она не совершала, используя при этом оскорбительный прием обращения в третьем лице. Но публика была на моей стороне, даже Пажо, верная клевретка Бофреман, не сдержавшись, хихикнула. Обе фрейлины переминались с ноги на ногу в центре комнаты, ожидая финала представления. Я же смотрела в лицо Мадлен, не отводя взгляда. За моей спиной в коридоре царило возбуждение. Еще бы, такой спектакль.
Бофреман картинно всплеснула руками:
— Не нужно завидовать, Гаррель, просто кому-то достались одновременно с происхождением ум и красота…
— Познакомишь? — перебила я азартно, наконец, прямо к ней обратившись. — Очень хочется посмотреть на этих замечательных, достойных зависти людей.
— Туше, — сказал кто-то из коридора, — Шоколадница показывает зубки.
— Вмешайтесь, маркиз, женщины вот вот вцепятся друг в друга.
Голос, показавшийся мне смутно знакомым, с ситуацией не увязывался. Бофреман попыталась спасти положение:
— Что за нелепую комедию ты разыгрываешь, Гаррель?
— Ту, в которой тебе не удалось получить главной роли?
Да кто же это говорил про «маркиз, вмешайтесь»? Шанвер явно кипел от ярости, но лицо держал превосходно, как раз вмешаться он не мог, не уронив аристократического достоинства. В женскую свару? Немыслимо. Урсула стояла у стола, втопорщив хвост, фрейлины тоже стояли, но они были не в счет. Ох, зря я отвела взгляд от Мадлен, иначе заметила бы ее минускул. Грудь обожгло болью, филидка колдовала только пальцами и кистями рук, направив в меня мудру «копье страданий» — двенадцатикомпонентную атакующую связку. Заметь я это раньше, успела бы выставить щит, и не оказалась бы в положении бабочки, нанизанной на булавку. Позорище какое. И больно…
Балор-отступник, какая боль! Соберись, Кати, ты должна ответить.
Как?! К ударам исподтишка я оказалась не готова, непослушное тело не могло исполнить жест, изо рта, вместо слов фаблера исторглось лишь невнятное мычание. Консона? Боль мешала сосредоточиться. Да катись оно все к демонам! Стаккато! Сейчас я тут все на кирпичики разнесу. Ну же… Ничего не получается!
— Довольно! — рявкнул Шанвер.
Копье развеялось, я покачнулась, боль не отступила, но стала менее резкой, кажется, под платьем у меня теперь приличный синяк, и я очень надеялась, что под синяком нет внутренних повреждений.
Мадлен серебристо рассмеялась:
— Действительно, Гаррель, ты что-то задержалась, ступай, дорогая, и подумай о своем поведении.
Из коридора магии не рассмотрели, для всех снаружи маркиз Делькамбр поставил на место зарвавшуюся простолюдинку.
— Теперь маленькая мадемуазель захочет вызвать на дуэль вашу невесту? — предположила генета.
Шанвер демону не ответил, его янтарные глаза смотрели на меня с жалостью.
— Катарина Гаррель из Анси, — сказал он ледяным тоном, — не смею вас более задерживать, кажется, мы с вами уже все обсудили, фактотумом Армана де Шанвера вам не быть. Прощайте.
На ватных ногах я вышла из гостиной, побрела по коридору, сопровождаемая хлопком двери и насмешливыми замечаниями публики. Последние меня волновали мало. Все мысли занимал безупречный рыцарь, в который раз пришедший мне на помощь. Ах, Арман, опять? Ты ведь на прощание сплел сорбирское кружево, избавил меня от боли, излечил раны, как всегда, замкнув контур заклинания нашими именами: Катарина Гаррель, Арман де Шанвер…
На уроки я не пошла, не хотелось, хотелось лежать, накрывшись с головой одеялом, что я и делала, когда через несколько часов Гонза нашел меня в спальне лазоревого этажа.
— Ревешь?
— Нет, — отбросила я одеяло и ахнула, рассмотрев фамильяра. — Святой Партолон!
— Ну, можешь меня так иногда называть, — Гонза взобрался на постель. — Сюрприз?
— Более чем…
Натали Бордело грозилась перекрасить моего демона, отчего-то полагая, что белые крысы выглядят симпатичнее обычных. Угрозу она исполнила. Мда…
— Золотистый блонд, — сообщил неуверенно крыс, поднялся на задние лапки, раскинул в стороны передние, — только здесь как-то странно получилось.
У обычных серых крыс окрас шерстки не однороден, на животе всегда более светлый, у Гонзы он превратился в белоснежный.
«Золотистый блонд? — подумала я. — Скорее, цыплячий с проседью».
— Где вы с Натали достали краску?
Крыс смутился, абсолютно по-человечески пожал плечами:
— Стащили у Купидона, пробрались утром в его спальню и… Ты даже не представляешь, какие залежи косметики…
Гонза заметил мое осуждение, замолчал, опустился на все четыре лапы. Вор! Мой фамильяр — вор. Но он был так расстроен, что я взяла крысеныша на руки и поцеловала в пуговку носа:
— Перед Эмери нужно извиниться, слышишь, золотая крыса?
— Частично золотая, а частично…
— Цвета шевелюры де Брюссо, — хихикнула я. — Кажется, вы с этим шевалье воспользовались одним и тем же снадобьем герцогини Сент-Эмур, и оба — воришки.
— Я хотя бы не дворянин. Кстати, а зачем Купидону краска для волос?
— Сам его спросишь, сразу после извинений.
— Лично? То есть, еще один человек скоро будет посвящен в нашу тайну?
Я отпустила Гонзу, встала с постели, обулась:
— Разумеется, Эмери станет моим фактотумом, получит официальное право являться в спальню девочек…
— Информасьен, — сказала Информасьен, — дополнительные занятия на сегодня отменены, через час все студенты академии приглашаются в залу Безупречности для участия в совете.
Я выдвинула ящик комода, достала несколько предметов, присела к столу, на котором лежали конспекты и писчие принадлежности, надела на нос очки.
Демон наблюдал за мной с кровати:
— Ты прогуляла все послеобеденные уроки.
— Именно.
— Потому что…?
Гонза подвесил театральную паузу, в этом он был мастер, но я скрипела пером по бумаге, и театральщину проигнорировала. В спальню вошла Делфин де Манже, шагов ее мы не услышали, крыс едва успел юркнуть под подушку.
Девушка была возбуждена, ее щечки раскраснелись, глаза блестели, увидев меня, Делфин изобразила дружелюбие, шутливо спросила:
— Все горбишься над учебниками, Гаррель?
Мои очки меняли цвет стекол в зависимости от эмоций, которые я в этот момент испытывала, румянец соседки теперь казался мне лиловым, видимо, стекла посинели от отвращения. Отвечать я не стала. Зачем? Подтверждать очевидное? Поправила очки, стала складывать в стопку конспекты.
Делфин, поняв, что к беседе я не расположена, вздохнула, прошла к своему шкафу, распахнула створки, достала платье. Этого наряда, лазоревого, как и положено филидам, я раньше не видела. То есть не так, видела, прямо сегодня в лавочке на галерее Перидота, волшебное платье за пять луидоров, но не у Манже. Однако…
Соседка заметила мое удивление:
— Новое положение обязывает. Если хочешь, Кати, я отдам тебе свою старую форму, твоя ведь не подлежит починке.
Вот как? Мадемуазель успела утром заглянуть в мою гардеробную? Не слишком-то аристократично.
Делфин все щебетала:
— Вот все прекрасно и решится, в груди платье тебе подойдет, юбку подшить — минутное дело. Ну же, Гаррель, не дуйся. Да, я наговорила тебе нынче много лишнего, о чем теперь жалею, прости… А знаешь, давай сделаем так, ты же у нас гордячка, не любишь одалживаться. Совершим обмен, я тебе — это платье, а ты, — девушка обвела спальню взглядом, будто выбирая, — ну, например, носовой платок маркиза Делькамбра, который тебе абсолютно не нужен. Так что? По рукам?
Я покачала головой и стала складывать в портфель то, что понадобится в сегодняшнем предприятии:
— Благодарю за столь щедрое предложение, но вынуждена отказаться, обноски я принимаю только от друзей.
И пока Делфин размышляла, что обиднее: «обноски» или «друзья», к которым она больше не принадлежала, я поднялась из-за стола:
— Увидимся на студенческом совете.
Резкий возглас застал меня на пороге спальне:
— Ты изображаешь спокойствие, Гаррель, но это получается у тебя скверно!
Я обернулась:
— И что именно в этом раздражает тебя? Скверное исполнение роли, или то, что я не страдаю от предательства подруги?
Пальцы Делфин сжимали волшебную ткань платья, но говорила он с преувеличенным спокойствием:
— Раздражает? Нисколько. Катарина Гаррель — всего лишь жалкая провинциалка, которой повезло несколько раз впечатлить преподавателей балаганными трюками. Меня лишь удивляет, что она, это ничтожная во всех отношениях особа, задирает нос, изображая при мне достоинство и хорошие манеры, которых у нее, увы, нет.
Я поморщилась:
— Тебе не хватает эмоций, нечем наполнить заклинания и ты начала эту нелепую свару, чтоб напитаться?
— Их не хватает тебе. Все уже заметили, что Гаррель пристойно колдует только в присутствии Шанвера.
Она все-таки меня раскачала. Вот ведь… Мое тело вибрировало от ярости.
— Деревяшечная аристократка в чем-то права, — решил Гонза, ментально втиснувшись мне в голову, — Арман питает нас страстью. Только не вздумай ее сейчас убивать, труп за час не спрячешь, в камине не прогорит, да и вонять будет, придется копать могилу во льду под окнами спальни… Кстати, чтоб ты знала, эта мадемуазель рылась в твоих вещах, и ночью, и сегодня утром, когда я встал, а ты еще не проснулась.
Бормотание демона перекрывалось голосом Манже, которая продолжала говорить:
— Ты бегаешь за маркизом как собачонка, стараешься привлечь его внимание, об этом тоже все говорят.
Арман… бесстрашие… равновесие… замок…
Я глубоко вздохнула:
— Все говорят обо мне? А тебе хочется, чтоб о тебе, правда? Об успехах де Манже, о ее восхождении к вершинам власти? Не печалься, может быть, когда твоя великолепная хозяйка де Бофреман объявит, что приняла тебя в члены «блистательной четверки», дело исправится. Или, о ужас, Мадлен не спешит с твоим включением?
Эта реплика попала в самую суть. Личико девушки исказила почти звериная злоба. Она прошипела:
— Просто отдай мне платок, Гаррель. Где ты его прячешь?
Я расхохоталась:
— Не торопится! Точно! Она велела принести ей сначала этот треклятый платок? Так вот что ты ищешь в моих вещах, когда думаешь, что я сплю!
И это предположение оказалось правдой. Делфин смущенно отвернулась, меня же замутило от отвращения.
— Значит так, — проговорила я жестко, — платка вы с Бофреман не получите, передай ей, что Гаррель собирается с его помощью наложить на маркиза заклятие «нежной страсти», потому что она, Гаррель, только так получит достаточно эмоций для заклинаний. И когда Арман де Шанвер будет влюбленным котиком бегать подле предмета своей страсти, в грудь его драгоценной невесты вонзится «копье страданий».
И, не дожидаясь реакции, я вышла из спальни. Анриетт Пажо и Лавиния дю Ром, которые, разумеется, отирались под дверью абсолютно случайно, отпрыгнули в разные стороны.
— Эффектно, — одобрил Гонза, вывалившись мне на голову из портала в портшезной кабинке. — Манже рыдает в компании фрейлин. Ты, мелкая, оказалась права. Бофреман пообещала этой дурочке принять ее в «блистательную четверку» только, если она принесет платок Шанвера.
— Очень в духе Бофреман.
— Так куда мы направляемся?
В сером платье потайных крысиных карманов не было, поэтому Гонза сидел у меня на плече, как огромная и довольно нелепая золотая брошь.
— Сначала в канцелярию, — ответила я, — потом в подвалы Ониксовой башни, а потом…
— В подвал зачем? — перебил крыс.
— Хочу убедиться, что тело Урсулы все еще в пещере под толщей родонита.
— Пфф… Можешь не трудиться, там, я, знаешь ли, в расстроенных от неудачной покраске чувствах, именно там приходил в себя.
— Неужели?
— Чего неужели? Мелкая, ты на меня сердишься? Да я бы тебе сам об этом сказал, к слову просто не пришлось.
— К слову не пришлось, — передразнила я, хотя в мысленном монологе это было очень непросто. — Я, как последняя идиотка, думаю, что Арман в безопасности, что, по крайней мере, в этом змеином гнезде, куда он себя заточил, у него есть одно безусловно верное ему существо — фамильяр…
— Ты его видела? — спросил Гонза с тревогой. — Демона, притворившегося генетой?
— Видела и слышала. И, если бы не слышала, решила бы, как и все, что это Урсула. Птичий голос! Понимаешь, птичий? И, более того, этого демона мне уже приходилось встречать в подвале академии, помнишь, я рассказывала тебе о некоем крылатом, который обещал своему лорду разыскать Чуму?
— Какая любопытная игра вырисовывается, — пробормотал крыс. — Изменение облика… Эта способность среди демонов, даже архидемонов, встречается крайне редко.
— Утром ты расстроился и страдал в родонитовой пещере. А куда ходил после, в обед?
— Туда же, — Гонза вздохнул. — Ты сказала, что Брюссо сказал… В общем, до этого я был уверен, что поисковая операция с зельем провалилась, потом вспомнил твои постоянные стоны о нестыковках в поведении Шанвера и…
Я шагнула в портал, ведущий к канцелярии, очутившись в фойе, несколько мгновений приходила в себя, портальные перемещения всегда вызывали во мне болезненную слабость. Гонза объяснял, что этот вид транспортной магии Заотара резонирует с его демонической магией, что, в свою очередь, отражается на мне. Сейчас крысеныш изо всех сил вцепился коготками мне в плечо, недовольно попискивал.
— История Шанвера, — напомнила я, — продолжай. Или нет, погоди, я посмотрю, свободен ли мэтр Картан.
Фойе представляло собою огромную пещеру, со всем полагающимся комплектом зловещих декораций, но я здесь бывала так часто, что ничего необычного уже не замечала, подошла к двери с табличкой, тихонько толкнула створку, заглянула в приемную.
Секретарь был занят, он беседовал с кастеляншей мадам Арамис. Я прикрыла дверь, Гонза уже сидел на мраморной скамье, и в свете настенного факела казался, действительно, золотым.
— Мелкая, а зачем нам Картан?
Я присела рядом с демоном:
— Не меняй темы. Что с Урсулой?
