Бурча под нос, Дуррах, нарочито не соблюдая придворный этикет, нырнула в тайную дверь в углу кабинета и мгновение спустя уже выходила в сад из ниши в стене дворца.
Черное одеяние клубилось, и госпожа Дуррах весьма напоминала ожившую грозовую тучу. Нарядные влюбленные, имевшие несчастье оказаться на ее пути, отпрыгнули в стороны, но она их даже не заметила.
Госпожа Дуррах направлялась в одинокую башню в саду.
В круглой комнате без окон, со стенами из дикого камня на грубо сколоченном столе под простыней лежало нечто длинное и бугристое. Дуррах подошла и, помедлив, с гримасой отвращения сдернула покрывало. Под ним оказался странный человек, которого с первого взгляда можно было принять за труп. Желтая кожа обтягивала кости, ссохшиеся губы не закрывали зубов, а веки - глаз.
Глаза шевельнулись. Мутно блеснул белок. Полутруп увидел колдунью и разомкнул губы, как если бы собирался застонать, но не издал ни звука. Лишь в углах губ выступила пена.
- Ну, что, чучело? Лежишь? - спросила Дуррах. – Знал бы ты, как мне надоел!
Закусив губу, ведьма положила руки на грудь существа, застрявшего на грани жизни и смерти. сосредоточилась. Белые пальцы ее стали вытягиваться, как корни, ветвиться, и каждый «корешок» ушел спящему в грудь. Теперь и сама Дуррах застыла, подобно мертвой.
Долгое время двое составляли единое целое. Наконец, пальцы Дуррах приобрели прежний вид, и она, вздохнув, убрала руки с груди полутрупа, брезгливо отряхнула их. Грудь непонятного существа прерывисто вздымалась, видно было, как за грудиной бьется сердце.
- Все внутренности целы – что толку?! Силы утекают. Как мне оживить тебя?! – вдруг гневно крикнула она и ткнула лежащего кулаком.
Тот сел, резко, словно вздернутый веревкой, вращая глазами, причем было видно, что глаза крутятся сами собой, без чьей-либо воли.
От неожиданности Дуррах отпрянула к стене, но сразу выпрямилась.
- Так-так-так! – сказала она. – Сильная эмоция. Подобно гальваническому разряду аффект инициирует жизнь. Вот что нам необходимо! Где же я возьму тебе сильную эмоцию? Разве что девочка? Попробуем…
Она попыталась уложить человека обратно на стол, но тот не поддавался, и тихонько подвывал в знак протеста. Дуррах подняла с пола простыню и кое-как задрапировала сидящего.
- Хочешь сидеть – сиди. Дай-ка, я замедлю тебя, а то опять натворишь дел.
Привычными жестами касаясь лба, глаз, рук человека, словно опутывала сетью, она бормотала заклинание, потом сказала:
- И девчонке пора привыкать. Познакомитесь. Ну, ладно, пускай ты встанешь, начнешь ходить – так ведь страшнее смерти! Ничуть на человека не похож! Напудрить, загримировать? Так можно загримировать кого угодно! Вот дура твоя мамаша! – Сказала она полутрупу. – «Династия не прервется!». Раньше надо было о сыночке заботиться! Не ерзай – упадешь… А и падай, фиг с тобой, вот и будет тебе «сильная эмоция»!
Госпожа Дуррах не теряла даром времени. Через пару минут она вошла из гардеробной в комнату Еканы, где служанки переодевали девушку ко сну. Екана стояла возле приготовленной постели. Ступни ее тонули в лебяжьем пухе тапочек. Две девушки в четыре руки, бережно снимали с усталой головы роллет, а третья откалывала кружево от выреза платья.
- Оставьте ее, - приказала Дуррах, входя в комнату. Служанки уронили роллет и мигом улетучились. – Пойдем!
- Я не одета, - испуганно пролепетала Екана, пытаясь приставить болтающееся кружево на место.
- Это неважно! Иди за мной! – бросила госпожа Дуррах и Екана поспешила следом, путаясь в тапочках и спотыкаясь.
Дама в черном привела ее в гардеробную. В полумраке Екане показалось, что они вошли в лес из белых сверкающих зачарованных деревьев, которые прежде были людьми. Вешалки и манекены с хранившимися на них платьями стояли рядами, новые наряды прибавлялись каждый день . Госпожа Дуррах сняла с вешалки шелковую ленту.
- Поди сюда. Я завяжу тебе глаза – не бойся, так надо. Дай руку.
Екана послушно подставила голову, потом вложила пальчики в сухую и горячую ладонь ведьмы и засеменила следом, жмурясь под повязкой Она не смела спросить, куда ее ведут и зачем.
Воздух вокруг нее задрожал, и вдруг она нырнула в прохладу. Запахло цветами. Громко, с прищелкиваниями, пела какая-то птица. Тапок запутался, соскользнул с ноги Еканы, и она ступила в холодную траву.
«Похоже, мы в саду, - подумала девушка. – Как мы могли там оказаться так быстро?»
- Какая ты неуклюжая, - сказала Дуррах. – На, надень, дальше пойдем по ровному.
Судя по шлепку и шороху, она бросила перед Еканой потерянный тапок. Екана вдела в него ножку и, стараясь не споткнуться во второй раз, зашаркала следом. Через некоторое время провожатая предупредила:
- Ступеньки.
Они стали подниматься по винтовой лестнице, и поднимались бесконечно долго. Когда Екане стало казаться, что подъем никогда не кончится, ее вдруг охватила дрожь, странная истома и потянуло куда-то вбок. Екана почувствовала себя ныряльщиком, всплывающим за глотком воздуха. Она шагнула в сторону, но Госпожа Дуррах твердой рукой вернула ее на ступени, и через пол-оборота лестницы сказала:
- Пришли.
Здесь скверно пахло: больницей, зверинцем. Аромат бальзамических трав не перекрывал запахов разложения.
- Скажи, - спросила госпожа Дуррах, - тебе хотелось взглянуть, где мы шли?
- Но вы же завязали мне глаза, чтобы я ничего не видела, не так ли?
Дама чмокнула губами и сказала вполголоса:
- Все-таки я отлично поработала.
Она потянула за конец ленты, и повязка соскользнула с глаз девушки.
Прямо перед ней была решетка из толстых прутьев. Дверца, низкая, как в клетке для хищника, была приоткрыта. Екана вскрикнула.
- Не надо меня в тюрьму! Я ведь хорошо вела себя, правда? Делала все, что мне говорили… Я буду еще лучше!
Госпожа Дуррах смерила ее изумленным взглядом.
- Мы идем к жениху.
Екана так растерялась, что не могла не только говорить, но даже думать. Только начала она усваивать местные обычаи, как вдруг… Любое действие во дворце превращалось в сложную церемонию, со специальной одеждой, особыми действиями, а тут, можно сказать, наиважнейшее событие в ее жизни, а ее в таком неприбранном виде выдернули из спальни…
- Что бы ни случилось, ты это забудешь, - сказала медленно госпожа Дуррах. – Забудешь, - повторила она, нежно проводя по лицу Еканы растопыренной пятерней. После чего потянула покорную девушку за собой в решетчатую дверь.
«Да что же это такое творится» – с тоской думала Екана. Ей захотелось оказаться в постели, или пусть даже на уроке этикета. Она закрыла глаза.
- Да взгляни же! Ты же хочешь увидеть суженого! – насмешливо и раздраженно сказала ее покровительница.
«Нет, совсем не хочу!» - подумала Екана, и послушно открыла глаза.
…К стене жался коричневый человек с черными волосами и оскаленными зубами. Покрывало висело на нем как на пугале, открывая жилистые коричневые ноги. Белесые, как у вареной рыбы, глаза смотрели мимо.
Медленно, медленно, словно дело происходило под водой, человек поднял руку. Сделал шаг. Качнулся. Застыл, ловя равновесие. Шагнул еще. Двигался он странно – словно не вполне владел своим телом. Дойдя до длинного стола в середине комнаты, оперся на него и замер.
Екана застыла.
- Поди, дай жениху руку, - велела наставница. Она больше не ерничала, наоборот, в ее голосе слышалось самое глубокое и неподдельное волнение.
Екана продолжала стоять столбом.
- Ну! – крикнула колдунья, и девушка, лунатически, не выпуская руки колдуньи, тяжелыми шагами двинулась к полутрупу. Госпоже Дуррах пришлось следовать за ней.
- Коснись руки, - облизав пересохшие губы, приказала она Екане. Та, медленно стала поднимать свободную руку. Страшный человек, как в зеркале, повторял ее жест.
Дуррах почти физически чувствовала бурю, бушевавшую внутри бедняжки. Трудно было предположить в ней столько чувств!
«Э, да моя девочка – тихий омут, полный страсти! Похоже, она тянет силу из тайного источника и даже не подозревает об этом. Странно, ведь ее теневая часть осталась в другом мире. Неужели сохранилась связь?
Но ей было не до анализа Еканы. - Сейчас! Сейчас! Сейчас свершится!» - думала колдунья.
Екана поднесла красиво сложенные пальчики (уроки господина Гильдестана не прошли даром) к коричневой щепоти. Она тоже двигалась медленно, как в воде.
Внезапно удар молнии сотряс тело Дуррах. Сияющая голубая лента проскочила между костяными пальцами принца и ручкой Еканы. Запахло озоном. С усилием Дуррах отобрала руку у Еканы и не устояла на ногах.
Лежа на полу, она видела, как истлевшие пальцы кадавра тянутся к горлу девушки. Та чудом держалась на ногах, застыв под странным углом. Волшебство бушевало в воздухе.
«Хорошо, что я его замедлила!» - успела подумать Дуррах, и, превозмогая оцепенение, лягнула коричневую голую лодыжку ногой в туфельке с бриллиантами на пряжке. Ей казалось, что прошла вечность, прежде, чем острый каблук вонзился в плоть. Кадавр рухнул, но продолжал ползти, опираясь на локти, цепляясь пальцами за пол, словно единственная его цель в этом мире была – достичь Еканы. Так и было, только ему была нужна не Екана, а жизнь, заключенная в ней.
Кое-как поднявшись, Дуррах поволокла застывшую девушку и прочь. Несмотря на отчаянное положение, она ликовала. Опасность пьянила ее, она чувствовала собственную силу!
«Получилось! Почти получилось!!! Скормить ему пару девок, пусть насосется жизни, и будет у меня, как огурчик! Потом коронация – и…»
Оборки на платье Еканы топорщились и закрывали обзор, колдунья не видела ничего вокруг. Внезапно, дорогу ей преградило скорчившееся для броска коричневое тело. Мертвец перекрыл выход. Он не собирался упускать добычу: распрямился и кинулся на живых, не разбирая, кто перед ним. Дуррах едва успела выбросить перед собой руку - пять луковиц огня вырвались из пальцев. Труп упал, зажимая лицо, поскреб ногами по полу и затих. Пахло горелой плотью.
«Нет, огурчиком ему уже не бывать. Как же я не сдержалась? Старшие принцы давно негодны. Придется вернуться к запасному плану: плести Зеленого человека. Оно, может, и к лучшему – с кадавром трудно совладать. Риск слишком велик. Качество, конечно, снизится. И ее величеству придется подождать. Ну да, обойдется»
Стащив Екану на несколько ступеней вниз, Дуррах нежно потрепала девушку по щекам.
- Проснись, эй! Помнишь что-нибудь?
Екана с младенческой невинностью захлопала ресницами, недоуменно оглядываясь.
- Нет, госпожа Дуррах! А что со мной было?
- Закрой глаза и ступай следом.
Лента где-то потерялось, но в повязке не было нужды. Дуррах не сомневалась, что послушная девочка не откроет глаз без позволения.
Вернув невесту в спальню, она потрясла стеклянным колокольчиком, вызывая прислугу, распорядилась закончить приготовления ко сну, сама же отвернулась и, обхватив плечи, будто озябла, стала смотреть на море.
Когда служанки уложили Екану и закрыли одеялом, Дуррах концами пальцев провела по ее векам и щекам, шепнув: «Забудь все».
- А вы, дуры, молчите - не то живо скормлю драконам! – цыкнула она на перепуганных служанок, не желая попусту тратить волшебство, и отправилась в башню исправлять повреждения принца.
- Что, голубчик, допрыгался?
Останки будущего короля лежали на полу. Лицо его обуглилось до кости, кисти рук скрючились - жизнь, и без того едва теплившаяся, утекла безвозвратно. Дуррах, сокрушенно вздыхая, попинала труп носком туфельки с брильянтовой пряжкой.
- Да, сильна я, ничего не скажешь, - прошептала она с горечью, но и с удовлетворением. – Ну что, дружочек, давай начнем. Ничего личного.
Дуррах принесла три стеклянные банки с крышками: одна представляла собой стеклянный куб, другая напоминала блюдо с крышкой, а третья была не больше настольной пудреницы. С удивительной сноровкой она отделила голову от тела (труп при этом пытался протестующе мычать, но скоро замолк). Голову она отнесла на стол, рассекла обезглавленное тело от грудины до пупа, вынула сердце и печень. Сердце она положила в кубическую банку, печень - в широкую, и накрыла крышками. Крови в высохшем теле не было.
В маленькой банке поместились язык и глаза покойного.
Бледная после неприятной операции, но исполненная решимости, Дуррах очертила вокруг себя круг, произнесла длинное заклинание, и тяжкий смрад наполнил комнату. Невесть откуда посыпались маленькие черные лоснящиеся существа. Мелюзга с аппетитом накинулась на останки принца и к утру не оставила от него даже костей.
Сама же Дуррах, выскользнув на волю, поспешила в жилище старого садовника, что на досуге плел корзины, и велела ему к утру принести в башню обрубок дуплистого ствола размером с человеческое туловище, а также три круглые плетенки, куски лозы, охапку крапивы и дягиля, а потом все забыть. Садовник проделал все, что требовалось, с удивительной быстротой, а утром, к собственному удивлению, едва встал и все сетовал на старость и немощь: спина его болела, а пальцы онемели и не гнулись, будто он всю ночь плел корзины, к тому же горели, как обожженные крапивой.
Екана тоже провела беспокойную ночь, и проснулась разбитая на сбившихся простынях, однако совершенно не помнила, что за кошмар ей снился. Жизнь ее продолжила течь размерено, но в глубине души, куда она не могла заглянуть, поселилась холодная тень ужаса.
Сосна плавно росла и, покачиваясь, несла путешественников все выше и выше. Дан кое-как держался за ствол. Приходилось постоянно перебирать руками, потому что ствол рос не только ввысь, но и в толщину. Ветка под коленями шевелилась, раздаваясь вширь.
- Эге-гей! Летим! - заорала невидимая за стволом Тери.
Новое шуршание ладоней по коре и чуть слышный шепот – и сосенка поднялась еще выше. Она уже перегнала своих стройных сестер. Сук под Даном стал шире дивана, и покрылся глубокими бороздами. Парень угнездился в удобной ложбине, как в лодке, вытянул ноги. Сосна поднимала седоков быстро и плавно.
- Ух ты! Луна-парк! – в восторге выкрикнула Тери одно из непонятных словечек, что так согревали сердце Дана. При чем здесь луна, он не понял. На небе светило солнце, оно стояло уже высоко, и сосна несла их прямо в синеву! Окоем расширился, болото, где они бродили до восхода, показалось близким и маленьким. За лесом обозначились холмы – один перечеркивала дорога – и дальше – слившийся с небом блеск…
- Море!
- Море! Дан, море!
Море казалось отсюда сверкающей голубой стеной, почти нематериальной.
Чистый ребячий восторг охватил обоих.
- Ура! – орал Дан, размахивая руками. Невидимая ему Тери, наверное, прыгала от радости, потому что их наблюдательный пункт ходил ходуном.
- Тери, не свались!
- Где море, там и Хайна. Хайна – морской порт. Я читала.
Щурясь, они пытались разглядеть против солнца большой город на берегу, но видели лишь что-то вроде застывшей пены. Может, то были дома, а может - скалы. Но, в любом случае, с направлением они определились.
- Видишь, - сказала Тери, - там, в лесу, деревья повыше, видимо, на холме растут. Надо держать туда.
- Лучше идти по солнцу, - сказал Дан.
- Одно другому не мешает.
Им не терпелось скорее спуститься и отправиться в путь.
- Ну? – спросил Дан. – Когда сосна уменьшится?
- Я нарочно уменьшать не умею. Вот кончит заклинание действовать.
Черное одеяние клубилось, и госпожа Дуррах весьма напоминала ожившую грозовую тучу. Нарядные влюбленные, имевшие несчастье оказаться на ее пути, отпрыгнули в стороны, но она их даже не заметила.
Госпожа Дуррах направлялась в одинокую башню в саду.
В круглой комнате без окон, со стенами из дикого камня на грубо сколоченном столе под простыней лежало нечто длинное и бугристое. Дуррах подошла и, помедлив, с гримасой отвращения сдернула покрывало. Под ним оказался странный человек, которого с первого взгляда можно было принять за труп. Желтая кожа обтягивала кости, ссохшиеся губы не закрывали зубов, а веки - глаз.
Глаза шевельнулись. Мутно блеснул белок. Полутруп увидел колдунью и разомкнул губы, как если бы собирался застонать, но не издал ни звука. Лишь в углах губ выступила пена.
- Ну, что, чучело? Лежишь? - спросила Дуррах. – Знал бы ты, как мне надоел!
Закусив губу, ведьма положила руки на грудь существа, застрявшего на грани жизни и смерти. сосредоточилась. Белые пальцы ее стали вытягиваться, как корни, ветвиться, и каждый «корешок» ушел спящему в грудь. Теперь и сама Дуррах застыла, подобно мертвой.
Долгое время двое составляли единое целое. Наконец, пальцы Дуррах приобрели прежний вид, и она, вздохнув, убрала руки с груди полутрупа, брезгливо отряхнула их. Грудь непонятного существа прерывисто вздымалась, видно было, как за грудиной бьется сердце.
- Все внутренности целы – что толку?! Силы утекают. Как мне оживить тебя?! – вдруг гневно крикнула она и ткнула лежащего кулаком.
Тот сел, резко, словно вздернутый веревкой, вращая глазами, причем было видно, что глаза крутятся сами собой, без чьей-либо воли.
От неожиданности Дуррах отпрянула к стене, но сразу выпрямилась.
- Так-так-так! – сказала она. – Сильная эмоция. Подобно гальваническому разряду аффект инициирует жизнь. Вот что нам необходимо! Где же я возьму тебе сильную эмоцию? Разве что девочка? Попробуем…
Она попыталась уложить человека обратно на стол, но тот не поддавался, и тихонько подвывал в знак протеста. Дуррах подняла с пола простыню и кое-как задрапировала сидящего.
- Хочешь сидеть – сиди. Дай-ка, я замедлю тебя, а то опять натворишь дел.
Привычными жестами касаясь лба, глаз, рук человека, словно опутывала сетью, она бормотала заклинание, потом сказала:
- И девчонке пора привыкать. Познакомитесь. Ну, ладно, пускай ты встанешь, начнешь ходить – так ведь страшнее смерти! Ничуть на человека не похож! Напудрить, загримировать? Так можно загримировать кого угодно! Вот дура твоя мамаша! – Сказала она полутрупу. – «Династия не прервется!». Раньше надо было о сыночке заботиться! Не ерзай – упадешь… А и падай, фиг с тобой, вот и будет тебе «сильная эмоция»!
Госпожа Дуррах не теряла даром времени. Через пару минут она вошла из гардеробной в комнату Еканы, где служанки переодевали девушку ко сну. Екана стояла возле приготовленной постели. Ступни ее тонули в лебяжьем пухе тапочек. Две девушки в четыре руки, бережно снимали с усталой головы роллет, а третья откалывала кружево от выреза платья.
- Оставьте ее, - приказала Дуррах, входя в комнату. Служанки уронили роллет и мигом улетучились. – Пойдем!
- Я не одета, - испуганно пролепетала Екана, пытаясь приставить болтающееся кружево на место.
- Это неважно! Иди за мной! – бросила госпожа Дуррах и Екана поспешила следом, путаясь в тапочках и спотыкаясь.
Дама в черном привела ее в гардеробную. В полумраке Екане показалось, что они вошли в лес из белых сверкающих зачарованных деревьев, которые прежде были людьми. Вешалки и манекены с хранившимися на них платьями стояли рядами, новые наряды прибавлялись каждый день . Госпожа Дуррах сняла с вешалки шелковую ленту.
- Поди сюда. Я завяжу тебе глаза – не бойся, так надо. Дай руку.
Екана послушно подставила голову, потом вложила пальчики в сухую и горячую ладонь ведьмы и засеменила следом, жмурясь под повязкой Она не смела спросить, куда ее ведут и зачем.
Воздух вокруг нее задрожал, и вдруг она нырнула в прохладу. Запахло цветами. Громко, с прищелкиваниями, пела какая-то птица. Тапок запутался, соскользнул с ноги Еканы, и она ступила в холодную траву.
«Похоже, мы в саду, - подумала девушка. – Как мы могли там оказаться так быстро?»
- Какая ты неуклюжая, - сказала Дуррах. – На, надень, дальше пойдем по ровному.
Судя по шлепку и шороху, она бросила перед Еканой потерянный тапок. Екана вдела в него ножку и, стараясь не споткнуться во второй раз, зашаркала следом. Через некоторое время провожатая предупредила:
- Ступеньки.
Они стали подниматься по винтовой лестнице, и поднимались бесконечно долго. Когда Екане стало казаться, что подъем никогда не кончится, ее вдруг охватила дрожь, странная истома и потянуло куда-то вбок. Екана почувствовала себя ныряльщиком, всплывающим за глотком воздуха. Она шагнула в сторону, но Госпожа Дуррах твердой рукой вернула ее на ступени, и через пол-оборота лестницы сказала:
- Пришли.
Здесь скверно пахло: больницей, зверинцем. Аромат бальзамических трав не перекрывал запахов разложения.
- Скажи, - спросила госпожа Дуррах, - тебе хотелось взглянуть, где мы шли?
- Но вы же завязали мне глаза, чтобы я ничего не видела, не так ли?
Дама чмокнула губами и сказала вполголоса:
- Все-таки я отлично поработала.
Она потянула за конец ленты, и повязка соскользнула с глаз девушки.
Прямо перед ней была решетка из толстых прутьев. Дверца, низкая, как в клетке для хищника, была приоткрыта. Екана вскрикнула.
- Не надо меня в тюрьму! Я ведь хорошо вела себя, правда? Делала все, что мне говорили… Я буду еще лучше!
Госпожа Дуррах смерила ее изумленным взглядом.
- Мы идем к жениху.
Екана так растерялась, что не могла не только говорить, но даже думать. Только начала она усваивать местные обычаи, как вдруг… Любое действие во дворце превращалось в сложную церемонию, со специальной одеждой, особыми действиями, а тут, можно сказать, наиважнейшее событие в ее жизни, а ее в таком неприбранном виде выдернули из спальни…
- Что бы ни случилось, ты это забудешь, - сказала медленно госпожа Дуррах. – Забудешь, - повторила она, нежно проводя по лицу Еканы растопыренной пятерней. После чего потянула покорную девушку за собой в решетчатую дверь.
«Да что же это такое творится» – с тоской думала Екана. Ей захотелось оказаться в постели, или пусть даже на уроке этикета. Она закрыла глаза.
- Да взгляни же! Ты же хочешь увидеть суженого! – насмешливо и раздраженно сказала ее покровительница.
«Нет, совсем не хочу!» - подумала Екана, и послушно открыла глаза.
…К стене жался коричневый человек с черными волосами и оскаленными зубами. Покрывало висело на нем как на пугале, открывая жилистые коричневые ноги. Белесые, как у вареной рыбы, глаза смотрели мимо.
Медленно, медленно, словно дело происходило под водой, человек поднял руку. Сделал шаг. Качнулся. Застыл, ловя равновесие. Шагнул еще. Двигался он странно – словно не вполне владел своим телом. Дойдя до длинного стола в середине комнаты, оперся на него и замер.
Екана застыла.
- Поди, дай жениху руку, - велела наставница. Она больше не ерничала, наоборот, в ее голосе слышалось самое глубокое и неподдельное волнение.
Екана продолжала стоять столбом.
- Ну! – крикнула колдунья, и девушка, лунатически, не выпуская руки колдуньи, тяжелыми шагами двинулась к полутрупу. Госпоже Дуррах пришлось следовать за ней.
- Коснись руки, - облизав пересохшие губы, приказала она Екане. Та, медленно стала поднимать свободную руку. Страшный человек, как в зеркале, повторял ее жест.
Дуррах почти физически чувствовала бурю, бушевавшую внутри бедняжки. Трудно было предположить в ней столько чувств!
«Э, да моя девочка – тихий омут, полный страсти! Похоже, она тянет силу из тайного источника и даже не подозревает об этом. Странно, ведь ее теневая часть осталась в другом мире. Неужели сохранилась связь?
Но ей было не до анализа Еканы. - Сейчас! Сейчас! Сейчас свершится!» - думала колдунья.
Екана поднесла красиво сложенные пальчики (уроки господина Гильдестана не прошли даром) к коричневой щепоти. Она тоже двигалась медленно, как в воде.
Внезапно удар молнии сотряс тело Дуррах. Сияющая голубая лента проскочила между костяными пальцами принца и ручкой Еканы. Запахло озоном. С усилием Дуррах отобрала руку у Еканы и не устояла на ногах.
Лежа на полу, она видела, как истлевшие пальцы кадавра тянутся к горлу девушки. Та чудом держалась на ногах, застыв под странным углом. Волшебство бушевало в воздухе.
«Хорошо, что я его замедлила!» - успела подумать Дуррах, и, превозмогая оцепенение, лягнула коричневую голую лодыжку ногой в туфельке с бриллиантами на пряжке. Ей казалось, что прошла вечность, прежде, чем острый каблук вонзился в плоть. Кадавр рухнул, но продолжал ползти, опираясь на локти, цепляясь пальцами за пол, словно единственная его цель в этом мире была – достичь Еканы. Так и было, только ему была нужна не Екана, а жизнь, заключенная в ней.
Кое-как поднявшись, Дуррах поволокла застывшую девушку и прочь. Несмотря на отчаянное положение, она ликовала. Опасность пьянила ее, она чувствовала собственную силу!
«Получилось! Почти получилось!!! Скормить ему пару девок, пусть насосется жизни, и будет у меня, как огурчик! Потом коронация – и…»
Оборки на платье Еканы топорщились и закрывали обзор, колдунья не видела ничего вокруг. Внезапно, дорогу ей преградило скорчившееся для броска коричневое тело. Мертвец перекрыл выход. Он не собирался упускать добычу: распрямился и кинулся на живых, не разбирая, кто перед ним. Дуррах едва успела выбросить перед собой руку - пять луковиц огня вырвались из пальцев. Труп упал, зажимая лицо, поскреб ногами по полу и затих. Пахло горелой плотью.
«Нет, огурчиком ему уже не бывать. Как же я не сдержалась? Старшие принцы давно негодны. Придется вернуться к запасному плану: плести Зеленого человека. Оно, может, и к лучшему – с кадавром трудно совладать. Риск слишком велик. Качество, конечно, снизится. И ее величеству придется подождать. Ну да, обойдется»
Стащив Екану на несколько ступеней вниз, Дуррах нежно потрепала девушку по щекам.
- Проснись, эй! Помнишь что-нибудь?
Екана с младенческой невинностью захлопала ресницами, недоуменно оглядываясь.
- Нет, госпожа Дуррах! А что со мной было?
- Закрой глаза и ступай следом.
Лента где-то потерялось, но в повязке не было нужды. Дуррах не сомневалась, что послушная девочка не откроет глаз без позволения.
Вернув невесту в спальню, она потрясла стеклянным колокольчиком, вызывая прислугу, распорядилась закончить приготовления ко сну, сама же отвернулась и, обхватив плечи, будто озябла, стала смотреть на море.
Когда служанки уложили Екану и закрыли одеялом, Дуррах концами пальцев провела по ее векам и щекам, шепнув: «Забудь все».
- А вы, дуры, молчите - не то живо скормлю драконам! – цыкнула она на перепуганных служанок, не желая попусту тратить волшебство, и отправилась в башню исправлять повреждения принца.
- Что, голубчик, допрыгался?
Останки будущего короля лежали на полу. Лицо его обуглилось до кости, кисти рук скрючились - жизнь, и без того едва теплившаяся, утекла безвозвратно. Дуррах, сокрушенно вздыхая, попинала труп носком туфельки с брильянтовой пряжкой.
- Да, сильна я, ничего не скажешь, - прошептала она с горечью, но и с удовлетворением. – Ну что, дружочек, давай начнем. Ничего личного.
Дуррах принесла три стеклянные банки с крышками: одна представляла собой стеклянный куб, другая напоминала блюдо с крышкой, а третья была не больше настольной пудреницы. С удивительной сноровкой она отделила голову от тела (труп при этом пытался протестующе мычать, но скоро замолк). Голову она отнесла на стол, рассекла обезглавленное тело от грудины до пупа, вынула сердце и печень. Сердце она положила в кубическую банку, печень - в широкую, и накрыла крышками. Крови в высохшем теле не было.
В маленькой банке поместились язык и глаза покойного.
Бледная после неприятной операции, но исполненная решимости, Дуррах очертила вокруг себя круг, произнесла длинное заклинание, и тяжкий смрад наполнил комнату. Невесть откуда посыпались маленькие черные лоснящиеся существа. Мелюзга с аппетитом накинулась на останки принца и к утру не оставила от него даже костей.
Сама же Дуррах, выскользнув на волю, поспешила в жилище старого садовника, что на досуге плел корзины, и велела ему к утру принести в башню обрубок дуплистого ствола размером с человеческое туловище, а также три круглые плетенки, куски лозы, охапку крапивы и дягиля, а потом все забыть. Садовник проделал все, что требовалось, с удивительной быстротой, а утром, к собственному удивлению, едва встал и все сетовал на старость и немощь: спина его болела, а пальцы онемели и не гнулись, будто он всю ночь плел корзины, к тому же горели, как обожженные крапивой.
Екана тоже провела беспокойную ночь, и проснулась разбитая на сбившихся простынях, однако совершенно не помнила, что за кошмар ей снился. Жизнь ее продолжила течь размерено, но в глубине души, куда она не могла заглянуть, поселилась холодная тень ужаса.
Прода от 25.07.22
Глава десятая
Сосна плавно росла и, покачиваясь, несла путешественников все выше и выше. Дан кое-как держался за ствол. Приходилось постоянно перебирать руками, потому что ствол рос не только ввысь, но и в толщину. Ветка под коленями шевелилась, раздаваясь вширь.
- Эге-гей! Летим! - заорала невидимая за стволом Тери.
Новое шуршание ладоней по коре и чуть слышный шепот – и сосенка поднялась еще выше. Она уже перегнала своих стройных сестер. Сук под Даном стал шире дивана, и покрылся глубокими бороздами. Парень угнездился в удобной ложбине, как в лодке, вытянул ноги. Сосна поднимала седоков быстро и плавно.
- Ух ты! Луна-парк! – в восторге выкрикнула Тери одно из непонятных словечек, что так согревали сердце Дана. При чем здесь луна, он не понял. На небе светило солнце, оно стояло уже высоко, и сосна несла их прямо в синеву! Окоем расширился, болото, где они бродили до восхода, показалось близким и маленьким. За лесом обозначились холмы – один перечеркивала дорога – и дальше – слившийся с небом блеск…
- Море!
- Море! Дан, море!
Море казалось отсюда сверкающей голубой стеной, почти нематериальной.
Чистый ребячий восторг охватил обоих.
- Ура! – орал Дан, размахивая руками. Невидимая ему Тери, наверное, прыгала от радости, потому что их наблюдательный пункт ходил ходуном.
- Тери, не свались!
- Где море, там и Хайна. Хайна – морской порт. Я читала.
Щурясь, они пытались разглядеть против солнца большой город на берегу, но видели лишь что-то вроде застывшей пены. Может, то были дома, а может - скалы. Но, в любом случае, с направлением они определились.
- Видишь, - сказала Тери, - там, в лесу, деревья повыше, видимо, на холме растут. Надо держать туда.
- Лучше идти по солнцу, - сказал Дан.
- Одно другому не мешает.
Им не терпелось скорее спуститься и отправиться в путь.
- Ну? – спросил Дан. – Когда сосна уменьшится?
- Я нарочно уменьшать не умею. Вот кончит заклинание действовать.
