В горах жило вольное драконье племя, никому не причиняя вреда, ибо питались они горными козами. Когда же, в пору возмужания, им требовалось съесть юную деву, они обходились водяными и древесными нимфами, кои во множестве населяли сей дивный мир. Климат был благодатен.
Великий Адальберт не хотел возвращаться назад, туда, где едва не погиб. Он колебался, населять ли ему новый мир людьми, ибо его представление его о людях не было лестным. Тут великий волшебник увидел кучку перепуганных мужчин, жавшихся друг к другу. Он узнал цирюльника, понял, что тот отразился в зеркале, волшебство которого не успело угаснуть, и перенесся следом за волшебником. Но поскольку зеркало разбилось на куски, то и отражений цирюльника получилось несколько. Некоторые копии цирюльника были низкорослыми, у других не хватало руки, половины туловища или даже головы – ведь они отразились в осколках. «Быть посему!» - сказал Великий Адальберт, и привел в порядок всю восьмерку отраженных Циванов, снова сделав их цельными. После чего женил на нимфах, повелел вести хозяйство, бережно обращаться с угодьями и жить в мире, а одного, самого целого изначально, назначил королем над всеми. Имя ему было Циван Милосердный, потому что именно он милосердно исполнил желание Волшебника, хотя никакой выгоды для себя, кроме радости от совершения доброго поступка получить не мог. Остальных же звали Циван Рачительный, Циван Хитроумный, Циван Обжора, Циван Вороватый, Циван Мечтатель, Циван - Золотые руки, и Циван Ветер-в-голове.
Волшебный огненный Дар висел в воздухе, неподвижный, как точка отсчета нового мира. Великому Адальберту не понравился нехороший блеск в глазах некоторых Циванов, обступивших Дар. Поэтому он воздел руки, почва вокруг Дара вдыбилась, и скрыла волшебный огонь. Так возник холм, на котором ныне стоит королевский дворец.
Скрытую в Даре волшебную силу Великий Адальберт заповедал получить из королей грядущей династии, который сумеет добыть его из горы. Таким человеком, по его разумению, мог стать только мудрый и сильный правитель. Если новорожденный народ сумеет превозмочь свои недостатки и породит такого вождя, то благодать, скрытая в Даре, осенит Хайнаран, и настанет золотой век. Однако, до сей поры такой правитель рожден не был, и Дар остается сокрытым в горе, а благодать помаленьку уходит из нашего грешного мира.
Устроив все наимудрейшим способом, Великий Адальберт пробормотал еще раз «Быть посему» и удалился в такие дали, о которых мой слабый ум не смеет и помыслить».
Пока Дан читал, за окном стало черно. Кривые стеклышки в окне множили огонек светильника, как когда-то размножили цирюльника Цивана. Его наставник теперь точно заснул - из темноты слышалось ровное сопение.
«Похоже, Хайнараном называется этот мир или страна – как это я умудрился не знать? Надо спросить у Драха. – подумал Дан. - Занятная, конечно, сказочка, но зачем старик дал ее мне прочитать?»
- Спасибо, - сказал тихо Дан, аккуратно закрывая книгу. – Наверное, мне пора.
Из темноты послышался скрип – старик пошевелился в кресле.
- Перт, зачем ты переставил светильник? Небесный свет, так можно устроить пожар! Мне снилось, что я обрел ученика.
- Простите, но это не Перт. Это я, Дан. Я пришел узнать, как появился в этом мире, а вы дали мне прочесть книгу одного из потомков Цивана.
- Ах, да-да! Ты тот юноша, что не захотел обрести мудрость. Подай сюда светильник, хоть он уже едва горит, но все же еще способен осветить кое-что.
Мохнатые тени от бровей взлетели на лоб старика, а тень от носа закачалась промеж глаз.
- Я не вполне понял, какое отношение прочитанное имеет к моему вопросу.
- Это потому, что твой ум недостаточно гибок и ясен. В книге сказано, что Циваны перенеслись на Хайнаран посредством зеркальных осколков. Это ведь ты понял?
- Да...
- А где осталось разбитое зеркало? В старом мире! Добросовестный потомок Цивана Мечтателя заблуждался, думая, что сила осколков со временем гаснет. Много веков спустя волшебники того нечестивого мира нашли остаток зеркала и посредством его устроили мост, по которому проникли в Хайнаран. Что было им надо? То же самое, что всем завоевателям. Не думаю, что их было много. Каждый хотел владеть секретом единолично. Один из них решил привести из своего мира войско. Но пришлецы стали появляться где попало. Темный народ назвал их немтырями и научился, макая в воду, придавать им осмысленность. Тогда они обретали понимание и дар речи, но забывали свою прошлую жизнь.
«Вот оно как! – озадаченно подумал Дан. – Может, это и правда, только больно похоже на сказку. Старик запутался в мудрости, как в своих морщинах. Пожалуй, надо разобраться в том, что я узнал».
- Так значит, волшебники все истребили друг друга, - сказал он, чтобы как-то завершить беседу.
- Многие мудрости умножают многие печали, и не всякое знание ведет к процветанию. Разумному человеку лучше не касаться интриг волшебников, равно как и интриг власть имущих.
- Благодарю вас, мудрейший! Я сейчас же пойду и наедине обдумаю, то, что узнал.
Дан опять раскланялся, но освеженный дремотой старец не хотел терять собеседника.
- Сказано, что сей Дар, заключающий в себе величайшую силу и благодать, дастся в руки лишь королю. Надеюсь, это ты понял? Но король должен уметь добраться до Дара, а пути к нему неведомы. Пока же, Дар сокрыт в горе и благодать в нашем мире угасает, и нравы людей портятся. Если же Дар попадет в недобрые руки, то горе Хайнарану. Есть и другое пророчество: когда камень и огонь вступят в смертельную схватку…
Старец готов был откровенничать до утра. Речи его становились все путанее, все туманнее. Дан чувствовал, что еще чуть-чуть, и голова его лопнет от переизбытка сведений.
Наскоро откланявшись, он бежал от мудреца.
На него разом свалилось столько сведений, что Дан не знал с какой стороны начать их обдумывать. И так подошел к дому Дранха, осторожно потянул за ручку двери. Дранх нарочно не смазывал петли – скрипучая дверь заменяла сторожа. Дверь насмешливо заржала.
- Кого нелегкая несет? – послышался сонный голос.
- Меня, - ответил Дан.
- По девкам шлялся? – спросил Дранх с интересом.
- Нет.
- Ага, как же! Вон глазки-то какие туманные. Ладно скрытничать, я ж не твоя мамаша – просто хочу дать совет, чтоб ты какую дрянь не подцепил. Я в Хайне всех девок знаю. Ладно, ложись дрыхни, кавалер!
Господин Гельдестон всегда щеголял в черном наряде с белоснежными жабо и манжетами, но сегодня он впервые пришел на занятия просто в черном. Екана постеснялась спросить, что это означает.
Она семенила на цыпочках в тари-тари вокруг господина Гельдестона, когда тот вдруг вздрогнул, выпустил ее пальцы и согнулся в изящном нижайшем поклоне, почти распластался над паркетом. Екана повернулась и, не успев ничего сообразить, присела так низко, как сумела. Учеба не прошла даром.
В зал входила королева с небольшой свитой. Голову правительницы сжимала резная подставка для короны. Узорные копытца выглядывали из-под юбок. Рядом тяжело пыхтела красная от натуги секретарша с целым диваном на голове. За их спинами мальчик-паж прижимал к животу переносной ящик. Глаза пажа бегали по сторонам – он изо всех сил старался не глазеть на Екану, но у него плохо получалось. Все трое были тоже одеты в черное.
- Браво! - милостиво изрекла королева, и бесшумно сомкнув несколько раз ладони, изобразила аплодисменты. – Продолжайте!
Господин Гельдестон взял Екану за ручку, шепнув:
- Тари-тари и Большая волна! - И повел ее вкруг себя.
- Стойте, стойте! - вдруг возгласила королева. – А что это она у вас такая бледная и кислая, будто уксуса напилась! Невеста должна сиять, как новенькая ана! Еще пойдут по дворцу слухи, что мы ее насильно замуж выдаем. Вы переутомили малютку учебой! Свадьба назначена на полнолуние. С этой минуты уроки отменяются!
Екана побледнела еще сильнее. Казалось, вся кровь, какая была в ее теле, устремилась к сердцу, и оно бешено заколотилось, как у осужденной на смерть.
Королева хлопнула в ладоши, на этот раз так звонко, что откликнулись подвески на люстре. Мальчик-паж тут же подскочил, вручил ящик пыхтящей секретарше, а сам согнулся в три погибели у королевских резных подошв. Секретарша водрузила ящик ему на спину, раскрыла бювар, и королева милостивой рукой начертала указ, произнося вслух написанное.
- Уроки вплоть до свадьбы отменить! В рацион добавить сладости и астурийское! Не беда, если девица слегка растолстеет, зато будет веселой. Занятия заменить прогулками в саду.
Секретарша что-то прошептала в королевское ушко, придвинувшись настолько близко, насколько позволял «диван». Королева недолго думала.
- Ладно, обойдется без прогулок.
Закончив писать, королева поставила лихой росчерк, и бросила указ в щель ящика. Мальчик и секретарша проделали свои эволюции в обратном порядке, и мальчик отступил за спины важных особ.
- Господин Гельдестон, - осмелилась спросить Екана, когда дверь за ее величеством закрылась. – Отчего сегодня все в черном?
Тот сложил морщины в подобающее выражение.
- Король покинул нас. После свадьбы королем станет ваш муж.
Каждый вечер солнце и море устраивали красочное представление. Вся лоджия Еканы, включая стены, занавеси и постель, становилась оранжевой.
И теперь она золотилась апельсиновым цветом. Девушка лежала на кровати, как брошенная кукла и ждала, когда принесут ужин. В этом состоял ее жалкий бунт – валяться на постели в полном облачении. После отмены уроков жизнь стала совсем тоскливой. Екана кружила по своей нарядной тюрьме, смотрела на недоступный сад и на недоступное море, в котором может плескаться любой нищий, а она – нет, на прекрасный мир снаружи, куда ей никогда не попасть. Она ждала восхода луны, отмеряющей последние часы ее девичьей жизни. С каждым вечером луна становилась все круглее. Екана напоминала себе, что, может быть, сейчас проживает последние счастливые часы своей жизни. Но увы, уж очень уныло они тянулись.
У перил стояли пяльца с незаконченной вышивкой. От сидения за ними с постылым грузом на голове ныла спина. Поэтому Екана предпочитала лежать. Она придумала собственное развлечение: закрывала глаза и пыталась вспомнить сны – или не сны – в которых дивная блистательная госпожа Дуррах водила ее к жениху. Она всегда завязывала Екане глаза. Они всегда шли по саду и поднимались по витой лестнице. Иногда проходили через комнату, где все тело кололи иголочки, точно пузырьки астурийского, которое теперь ей давали при каждой трапезе. Потом она оказывалась перед решеткой, и навстречу шел жених… Жених. Екана пыталась припомнить, как он выглядел. Длинный нос и крепкий раздвоенный подбородок – это да. А дальше, как ни исхитряйся – все плывет перед глазами. Кажется, они ходят с женихом рука об руку. Тут почему-то ни с того ни с сего представилась большая поскрипывающая корзина. Она-то здесь при чем?! И постоянное ощущение, будто она съела какую-то гадость. От перенапряжения в голову Еканы лезли несуществующие слова и чужие воспоминания.
Попытки вспомнить невозможное наполняли ее тоской и вязким страхом, лишавшим последней воли. А ведь она так старается поступать правильно, угодить всем, делать все, что ей говорят! Но не получается у нее улыбаться, не получается быть счастливой, как требуют эти милые люди!
И вот еще в животе бурчит, совсем не по-королевски! Когда же, наконец, принесут ужин!
Екана открыла глаза. Толстые гипсовые цветочки отбрасывали длинные тени на оранжевый потолок, но… тени стали острыми. Форма лепестков изменилась. Они стали длинными и изящными, как крылья ласточек. Ну вот, доигралась со сновидениями! А вдруг она может своими мыслями изменять мир?
Екана села так резко, что роллет не поспел за ней и больно дернул волосы. Она охнула, схватившись за голову. Девушки-горничные прикрепляли сие почетное орудие пытки на совесть, и роллет мог выдержать любые танцевальные пируэты, не дрогнув.
Что за глупости лезут в голову от безделья! Конечно, это всего-навсего игра вечернего света! Ей просто мерещится, точно так же, как мерещится чей-то пристальный взгляд из темноты гардеробной. Королевскую невесту охраняют. В спальне она в полной безопасности.
Екана подбежала к перилам. Сад, лакированный закатным светом, был прекрасен, и последние оранжевые блики догорали на море. Колдовской вечерний свет играет с ней, вот Екане, жаждущей перемен, и мерещится невесть что. Наверное, она задремала и, пока не проснулась вполне, сон перемешался с явью.
Но что это? Когда успели переменить занавески? Они теперь с цветными узорами!
Екана не успела удивиться, но тут высокие двери распахнулись, и в лоджию прошествовали двое слуг со столиком и полукреслом, а следом - три горничные, с подносами, тяжелыми – увы - от посуды, но не от снеди. Правда, бокал с бегущими вверх пузырьками был на месте.
Екана с удовольствием выпила бы вино в одиночестве, сидя на перилах, и глядя в сгущающиеся сумерки, но пятеро слуг окружили ее с натянутыми улыбками и бесстрастно ждали, готовые прийти на помощь, пока она по всем правилам этикета расправлялась с жалким ломтиком бисквита и несколькими виноградинами. Глаза Еканы задержались на краях тарелок. По ним бежал эмалевый узор из вьюнка, а прежде они всегда бывали гладкими. Екана подняла глаза на ближайшую горничную. Ее так и подмывало спросить, видит ли служанка тот же узор, но наткнувшись на застывшую улыбку, сразу отказалась от своей затеи. В лучшем случае, горничная прошепчет: «как будет угодно госпоже», а скорее всего – просто испуганно промолчит, стрельнув глазами на других слуг.
Когда трапеза закончилась, и серебро унесли, Екана все же уселась на перила, хоть и без вина, оперев роллет на стену. Этикетом это возбранялось, но она желала бунтовать!
Продевая пальцы в ажурное плетение, она разглядывала узор занавески, прежде одноцветный, а теперь персиковый, салатовый, коралловый, небесный. Неужели, что-то случится и впереди ее ждет не только бурая тоска? Надежда проклюнулась и умерла. Это просто ухищрения госпожи Дуррах, попытка развеселить подопечную перед свадьбой? А она решила с чего-то что мир меняется, становится загадочным, играет с ней! Снова обман! От этой мысли слезы навернулись на глаза. В последние дни Екана плакала по любому поводу.
Искры на море потухли, белые цветы в саду померкли. Снова явились молчаливые горничные, переодели Екану ко сну, уложили ее в постель, так, чтоб не мялось одеяло и ушли.
Едва дверь за ними закрылась, Екана вернулась на перила. Зажглись первые звезды, и почти круглая луна вставала из-за моря, поднималась все выше и выше, рисуя на воде сверкающую поляну. Екана грезила, что это бальный зал для русалок, и скоро в этот сияющий круг опустится корабль и унесет ее в другую жизнь, которую она не помнила и по которой так тоскует!
Через несколько дней луна округлится полностью и - конец! Свадьба состоится в полнолуние. Жизнь кончится. Впрочем, разве ее нынешнее прозябание можно считать жизнью? Настоящая жизнь где угодно, только не здесь!
Рассуждая так, Екана не заметила, как встала на перила, двинулась по скользкому мрамору прочь от стены. Она балансировал не держась, будто впаянная в дивный синий воздух.
Великий Адальберт не хотел возвращаться назад, туда, где едва не погиб. Он колебался, населять ли ему новый мир людьми, ибо его представление его о людях не было лестным. Тут великий волшебник увидел кучку перепуганных мужчин, жавшихся друг к другу. Он узнал цирюльника, понял, что тот отразился в зеркале, волшебство которого не успело угаснуть, и перенесся следом за волшебником. Но поскольку зеркало разбилось на куски, то и отражений цирюльника получилось несколько. Некоторые копии цирюльника были низкорослыми, у других не хватало руки, половины туловища или даже головы – ведь они отразились в осколках. «Быть посему!» - сказал Великий Адальберт, и привел в порядок всю восьмерку отраженных Циванов, снова сделав их цельными. После чего женил на нимфах, повелел вести хозяйство, бережно обращаться с угодьями и жить в мире, а одного, самого целого изначально, назначил королем над всеми. Имя ему было Циван Милосердный, потому что именно он милосердно исполнил желание Волшебника, хотя никакой выгоды для себя, кроме радости от совершения доброго поступка получить не мог. Остальных же звали Циван Рачительный, Циван Хитроумный, Циван Обжора, Циван Вороватый, Циван Мечтатель, Циван - Золотые руки, и Циван Ветер-в-голове.
Волшебный огненный Дар висел в воздухе, неподвижный, как точка отсчета нового мира. Великому Адальберту не понравился нехороший блеск в глазах некоторых Циванов, обступивших Дар. Поэтому он воздел руки, почва вокруг Дара вдыбилась, и скрыла волшебный огонь. Так возник холм, на котором ныне стоит королевский дворец.
Скрытую в Даре волшебную силу Великий Адальберт заповедал получить из королей грядущей династии, который сумеет добыть его из горы. Таким человеком, по его разумению, мог стать только мудрый и сильный правитель. Если новорожденный народ сумеет превозмочь свои недостатки и породит такого вождя, то благодать, скрытая в Даре, осенит Хайнаран, и настанет золотой век. Однако, до сей поры такой правитель рожден не был, и Дар остается сокрытым в горе, а благодать помаленьку уходит из нашего грешного мира.
Устроив все наимудрейшим способом, Великий Адальберт пробормотал еще раз «Быть посему» и удалился в такие дали, о которых мой слабый ум не смеет и помыслить».
Пока Дан читал, за окном стало черно. Кривые стеклышки в окне множили огонек светильника, как когда-то размножили цирюльника Цивана. Его наставник теперь точно заснул - из темноты слышалось ровное сопение.
«Похоже, Хайнараном называется этот мир или страна – как это я умудрился не знать? Надо спросить у Драха. – подумал Дан. - Занятная, конечно, сказочка, но зачем старик дал ее мне прочитать?»
- Спасибо, - сказал тихо Дан, аккуратно закрывая книгу. – Наверное, мне пора.
Из темноты послышался скрип – старик пошевелился в кресле.
- Перт, зачем ты переставил светильник? Небесный свет, так можно устроить пожар! Мне снилось, что я обрел ученика.
- Простите, но это не Перт. Это я, Дан. Я пришел узнать, как появился в этом мире, а вы дали мне прочесть книгу одного из потомков Цивана.
- Ах, да-да! Ты тот юноша, что не захотел обрести мудрость. Подай сюда светильник, хоть он уже едва горит, но все же еще способен осветить кое-что.
Мохнатые тени от бровей взлетели на лоб старика, а тень от носа закачалась промеж глаз.
- Я не вполне понял, какое отношение прочитанное имеет к моему вопросу.
- Это потому, что твой ум недостаточно гибок и ясен. В книге сказано, что Циваны перенеслись на Хайнаран посредством зеркальных осколков. Это ведь ты понял?
- Да...
- А где осталось разбитое зеркало? В старом мире! Добросовестный потомок Цивана Мечтателя заблуждался, думая, что сила осколков со временем гаснет. Много веков спустя волшебники того нечестивого мира нашли остаток зеркала и посредством его устроили мост, по которому проникли в Хайнаран. Что было им надо? То же самое, что всем завоевателям. Не думаю, что их было много. Каждый хотел владеть секретом единолично. Один из них решил привести из своего мира войско. Но пришлецы стали появляться где попало. Темный народ назвал их немтырями и научился, макая в воду, придавать им осмысленность. Тогда они обретали понимание и дар речи, но забывали свою прошлую жизнь.
«Вот оно как! – озадаченно подумал Дан. – Может, это и правда, только больно похоже на сказку. Старик запутался в мудрости, как в своих морщинах. Пожалуй, надо разобраться в том, что я узнал».
- Так значит, волшебники все истребили друг друга, - сказал он, чтобы как-то завершить беседу.
- Многие мудрости умножают многие печали, и не всякое знание ведет к процветанию. Разумному человеку лучше не касаться интриг волшебников, равно как и интриг власть имущих.
- Благодарю вас, мудрейший! Я сейчас же пойду и наедине обдумаю, то, что узнал.
Дан опять раскланялся, но освеженный дремотой старец не хотел терять собеседника.
- Сказано, что сей Дар, заключающий в себе величайшую силу и благодать, дастся в руки лишь королю. Надеюсь, это ты понял? Но король должен уметь добраться до Дара, а пути к нему неведомы. Пока же, Дар сокрыт в горе и благодать в нашем мире угасает, и нравы людей портятся. Если же Дар попадет в недобрые руки, то горе Хайнарану. Есть и другое пророчество: когда камень и огонь вступят в смертельную схватку…
Старец готов был откровенничать до утра. Речи его становились все путанее, все туманнее. Дан чувствовал, что еще чуть-чуть, и голова его лопнет от переизбытка сведений.
Наскоро откланявшись, он бежал от мудреца.
На него разом свалилось столько сведений, что Дан не знал с какой стороны начать их обдумывать. И так подошел к дому Дранха, осторожно потянул за ручку двери. Дранх нарочно не смазывал петли – скрипучая дверь заменяла сторожа. Дверь насмешливо заржала.
- Кого нелегкая несет? – послышался сонный голос.
- Меня, - ответил Дан.
- По девкам шлялся? – спросил Дранх с интересом.
- Нет.
- Ага, как же! Вон глазки-то какие туманные. Ладно скрытничать, я ж не твоя мамаша – просто хочу дать совет, чтоб ты какую дрянь не подцепил. Я в Хайне всех девок знаю. Ладно, ложись дрыхни, кавалер!
Прода от 15.08.22
Глава пятнадцатая
Господин Гельдестон всегда щеголял в черном наряде с белоснежными жабо и манжетами, но сегодня он впервые пришел на занятия просто в черном. Екана постеснялась спросить, что это означает.
Она семенила на цыпочках в тари-тари вокруг господина Гельдестона, когда тот вдруг вздрогнул, выпустил ее пальцы и согнулся в изящном нижайшем поклоне, почти распластался над паркетом. Екана повернулась и, не успев ничего сообразить, присела так низко, как сумела. Учеба не прошла даром.
В зал входила королева с небольшой свитой. Голову правительницы сжимала резная подставка для короны. Узорные копытца выглядывали из-под юбок. Рядом тяжело пыхтела красная от натуги секретарша с целым диваном на голове. За их спинами мальчик-паж прижимал к животу переносной ящик. Глаза пажа бегали по сторонам – он изо всех сил старался не глазеть на Екану, но у него плохо получалось. Все трое были тоже одеты в черное.
- Браво! - милостиво изрекла королева, и бесшумно сомкнув несколько раз ладони, изобразила аплодисменты. – Продолжайте!
Господин Гельдестон взял Екану за ручку, шепнув:
- Тари-тари и Большая волна! - И повел ее вкруг себя.
- Стойте, стойте! - вдруг возгласила королева. – А что это она у вас такая бледная и кислая, будто уксуса напилась! Невеста должна сиять, как новенькая ана! Еще пойдут по дворцу слухи, что мы ее насильно замуж выдаем. Вы переутомили малютку учебой! Свадьба назначена на полнолуние. С этой минуты уроки отменяются!
Екана побледнела еще сильнее. Казалось, вся кровь, какая была в ее теле, устремилась к сердцу, и оно бешено заколотилось, как у осужденной на смерть.
Королева хлопнула в ладоши, на этот раз так звонко, что откликнулись подвески на люстре. Мальчик-паж тут же подскочил, вручил ящик пыхтящей секретарше, а сам согнулся в три погибели у королевских резных подошв. Секретарша водрузила ящик ему на спину, раскрыла бювар, и королева милостивой рукой начертала указ, произнося вслух написанное.
- Уроки вплоть до свадьбы отменить! В рацион добавить сладости и астурийское! Не беда, если девица слегка растолстеет, зато будет веселой. Занятия заменить прогулками в саду.
Секретарша что-то прошептала в королевское ушко, придвинувшись настолько близко, насколько позволял «диван». Королева недолго думала.
- Ладно, обойдется без прогулок.
Закончив писать, королева поставила лихой росчерк, и бросила указ в щель ящика. Мальчик и секретарша проделали свои эволюции в обратном порядке, и мальчик отступил за спины важных особ.
- Господин Гельдестон, - осмелилась спросить Екана, когда дверь за ее величеством закрылась. – Отчего сегодня все в черном?
Тот сложил морщины в подобающее выражение.
- Король покинул нас. После свадьбы королем станет ваш муж.
Каждый вечер солнце и море устраивали красочное представление. Вся лоджия Еканы, включая стены, занавеси и постель, становилась оранжевой.
И теперь она золотилась апельсиновым цветом. Девушка лежала на кровати, как брошенная кукла и ждала, когда принесут ужин. В этом состоял ее жалкий бунт – валяться на постели в полном облачении. После отмены уроков жизнь стала совсем тоскливой. Екана кружила по своей нарядной тюрьме, смотрела на недоступный сад и на недоступное море, в котором может плескаться любой нищий, а она – нет, на прекрасный мир снаружи, куда ей никогда не попасть. Она ждала восхода луны, отмеряющей последние часы ее девичьей жизни. С каждым вечером луна становилась все круглее. Екана напоминала себе, что, может быть, сейчас проживает последние счастливые часы своей жизни. Но увы, уж очень уныло они тянулись.
У перил стояли пяльца с незаконченной вышивкой. От сидения за ними с постылым грузом на голове ныла спина. Поэтому Екана предпочитала лежать. Она придумала собственное развлечение: закрывала глаза и пыталась вспомнить сны – или не сны – в которых дивная блистательная госпожа Дуррах водила ее к жениху. Она всегда завязывала Екане глаза. Они всегда шли по саду и поднимались по витой лестнице. Иногда проходили через комнату, где все тело кололи иголочки, точно пузырьки астурийского, которое теперь ей давали при каждой трапезе. Потом она оказывалась перед решеткой, и навстречу шел жених… Жених. Екана пыталась припомнить, как он выглядел. Длинный нос и крепкий раздвоенный подбородок – это да. А дальше, как ни исхитряйся – все плывет перед глазами. Кажется, они ходят с женихом рука об руку. Тут почему-то ни с того ни с сего представилась большая поскрипывающая корзина. Она-то здесь при чем?! И постоянное ощущение, будто она съела какую-то гадость. От перенапряжения в голову Еканы лезли несуществующие слова и чужие воспоминания.
Попытки вспомнить невозможное наполняли ее тоской и вязким страхом, лишавшим последней воли. А ведь она так старается поступать правильно, угодить всем, делать все, что ей говорят! Но не получается у нее улыбаться, не получается быть счастливой, как требуют эти милые люди!
И вот еще в животе бурчит, совсем не по-королевски! Когда же, наконец, принесут ужин!
Екана открыла глаза. Толстые гипсовые цветочки отбрасывали длинные тени на оранжевый потолок, но… тени стали острыми. Форма лепестков изменилась. Они стали длинными и изящными, как крылья ласточек. Ну вот, доигралась со сновидениями! А вдруг она может своими мыслями изменять мир?
Екана села так резко, что роллет не поспел за ней и больно дернул волосы. Она охнула, схватившись за голову. Девушки-горничные прикрепляли сие почетное орудие пытки на совесть, и роллет мог выдержать любые танцевальные пируэты, не дрогнув.
Что за глупости лезут в голову от безделья! Конечно, это всего-навсего игра вечернего света! Ей просто мерещится, точно так же, как мерещится чей-то пристальный взгляд из темноты гардеробной. Королевскую невесту охраняют. В спальне она в полной безопасности.
Екана подбежала к перилам. Сад, лакированный закатным светом, был прекрасен, и последние оранжевые блики догорали на море. Колдовской вечерний свет играет с ней, вот Екане, жаждущей перемен, и мерещится невесть что. Наверное, она задремала и, пока не проснулась вполне, сон перемешался с явью.
Но что это? Когда успели переменить занавески? Они теперь с цветными узорами!
Екана не успела удивиться, но тут высокие двери распахнулись, и в лоджию прошествовали двое слуг со столиком и полукреслом, а следом - три горничные, с подносами, тяжелыми – увы - от посуды, но не от снеди. Правда, бокал с бегущими вверх пузырьками был на месте.
Екана с удовольствием выпила бы вино в одиночестве, сидя на перилах, и глядя в сгущающиеся сумерки, но пятеро слуг окружили ее с натянутыми улыбками и бесстрастно ждали, готовые прийти на помощь, пока она по всем правилам этикета расправлялась с жалким ломтиком бисквита и несколькими виноградинами. Глаза Еканы задержались на краях тарелок. По ним бежал эмалевый узор из вьюнка, а прежде они всегда бывали гладкими. Екана подняла глаза на ближайшую горничную. Ее так и подмывало спросить, видит ли служанка тот же узор, но наткнувшись на застывшую улыбку, сразу отказалась от своей затеи. В лучшем случае, горничная прошепчет: «как будет угодно госпоже», а скорее всего – просто испуганно промолчит, стрельнув глазами на других слуг.
Когда трапеза закончилась, и серебро унесли, Екана все же уселась на перила, хоть и без вина, оперев роллет на стену. Этикетом это возбранялось, но она желала бунтовать!
Продевая пальцы в ажурное плетение, она разглядывала узор занавески, прежде одноцветный, а теперь персиковый, салатовый, коралловый, небесный. Неужели, что-то случится и впереди ее ждет не только бурая тоска? Надежда проклюнулась и умерла. Это просто ухищрения госпожи Дуррах, попытка развеселить подопечную перед свадьбой? А она решила с чего-то что мир меняется, становится загадочным, играет с ней! Снова обман! От этой мысли слезы навернулись на глаза. В последние дни Екана плакала по любому поводу.
Искры на море потухли, белые цветы в саду померкли. Снова явились молчаливые горничные, переодели Екану ко сну, уложили ее в постель, так, чтоб не мялось одеяло и ушли.
Едва дверь за ними закрылась, Екана вернулась на перила. Зажглись первые звезды, и почти круглая луна вставала из-за моря, поднималась все выше и выше, рисуя на воде сверкающую поляну. Екана грезила, что это бальный зал для русалок, и скоро в этот сияющий круг опустится корабль и унесет ее в другую жизнь, которую она не помнила и по которой так тоскует!
Через несколько дней луна округлится полностью и - конец! Свадьба состоится в полнолуние. Жизнь кончится. Впрочем, разве ее нынешнее прозябание можно считать жизнью? Настоящая жизнь где угодно, только не здесь!
Рассуждая так, Екана не заметила, как встала на перила, двинулась по скользкому мрамору прочь от стены. Она балансировал не держась, будто впаянная в дивный синий воздух.
