- Ну, идем уже? Или ты набрехал?
- Я вообще говорю только правду! – гордо соврал Кир.
Он съехал по глинистому откосу в объятия Жабни. Здесь ему было по пояс. Он выбрался на отмель к девочке.
- Хи-хи! У тебя штаны мокрые!
- А у тебя юбка. Что из этого?
Они пошли вдоль берега, и прибрежные цветы касались их плеч и коленей. Кир мог бы очень много рассказать про лесные и речные травы, но не был уверен, что девочке будет интересно, и потому молчал.
Сью обогнала его и сунула в лицо свою куклу.
- На, поцелуй Цецилию!
- Зачем мне целовать деревяшку?
- Это не деревяшка! – надулась Сью. – Опять ты ничего не понял.
Сью болтала очень много – не девочка, а сорока. Кир никогда не слышал, чтобы кто-нибудь столько говорил! Половины он не разбирал, потому что она все время вертела головой, то отставала, то догоняла, не заботясь, чтобы слова долетали до слушателя. Сью интересовала Кира, но показывать олененочка ему расхотелось. Он придумывал, как бы отступить без обиды, и жалел, что вовремя не узнал у матери отвлекающих слов.
- У нас останавливался даже сам гес барон со свитой, - продолжала трещать девочка. - Зимой они убили девять, нет, десять оленей! Вот с такими рогами!
Кир повернулся. Сью с разгону налетела на него, больно ткнула куклой в живот.
- Пф!
Но Киру было уже не до подружки и ее ужасных слов. Кто-то большой ломился сквозь орешник на том берегу. Мелькнула бурая спина, крупное тело с шумом плюхнулось в воду, подняв тучу брызг, и вскоре, раздвигая осоку, на берег перед ними вылезла Маурица.
Сью завизжала так, что у Кира уши заложило. Он встал между Сью и Маурицей, чтобы девочка не боялась.
Маурица выглядела странно. Она не отряхнулась от воды, как обычно, а зарычала и встала дыбом, растопырив над детьми лапы с огромными когтями. Кир успел забыть, какая Маурица громадная. А может, она выросла за время их разлуки? У него мелькнула мысль, что это лес защищает оленье дитя от любопытных бездельников, но в следующий миг понял, что ошибся.
Глаза Маурицы были пустые. Она словно не видела Кира. Мальчик испугался. Почему-то вспомнилась восковая кукла в руках Мелисенты. Он понял, что Маурица прислана выгнать его из запретного леса.
- Сью, иди домой. Она пришла ко мне. Тебе нечего бояться.
Не успел Кир договорить, как Сью уже мчалась по лугу, вовсю работая локтями, и визжа не хуже баньши. Лопатки ее так и ходили под рубахой, косичка прыгала по спине. Куклу она где-то потеряла.
- Да ухожу я уже, ухожу! – сказал Кир воздуху возле Маурицы, и зверь медленно опустился на четыре лапы.
Беда
Кир долго бродил по лесу, не желая видеть мать. Сколько можно управлять им! Почему она решает, куда ему можно ходить, а куда – нельзя? Неужели она думает, что у него нет своей головы на плечах?!
Когда воздух стал голубеть, Кир размотал с пояса веревочку, стянул ею верхушки тесно растущих елок, заткнул дыры в их кронах папоротником, заполз в это подобие шалаша и заснул, очень сердитый.
Проснулся он мгновенно. Луна светила в щели между ветками, и кто-то большой ходил снаружи, то открывая, то застя свет. Кир подобрался. Ему стало страшно, он подумал о большом медведе, друге Маурицы. Лезть от медведя на дерево бесполезно, в ночном лесу он во всем превосходит человека. Оставалась магия.
Закусив губу и собирая в ладонях силу, чувствуя, что ее маловато, Кир вылез из шалаша и столкнулся с Мелисентой. Страх мгновенно сменился радостью, а потом еще большим страхом. Мать показалась ему огромной, как Маурица, и куда более грозной. Он впервые видел Лесную Колдунью в гневе.
«Пошли», - приказала она Киру, и он не был уверен, что словами.
Мелисента быстро шагала по лесу, помахивая веткой орешника, и Кир следовал за ней. Маленькая ясная луна вприпрыжку бежала за ними среди ветвей.
Они вышли на поляну. Даже в ночном свете было видно, как здесь все измято. Возле кустов, в густой тени, лежали два тела. Тяжко пахло кровью. Медведи?! Кир не сразу признал зверей в темных грудах меха.
Разбросав тяжелые лапы, странно вывернув голову, лежала Маурица. Рядом - ее суровый друг в серебристом оплечье. Холодные, застывшие, перемазанные кровью. Кир упал на колени рядом с Маурицей, потом обернулся к матери:
- Кто это сделал?
- Ты!
Киру не приходилось видеть Мелисенту такой взбешенной. Он поднялся. Она ударила его крест-накрест веткой, разом лишив подвижности. Он застыл, как пень.
- Стой здесь и смотри на дело рук своих, на плоды своего непослушания.
Кир услыхал позади шорох. Мелисента ушла. Повернуться и посмотреть ей вслед он не мог. Глаза его были направлены на два медвежьих трупа.
Как ни был Кир потрясен и напуган, он сумел понять, что произошло. Сью с визгом примчалась домой, рассказала, что на нее напал медведь. Охотники похватали рогатины и ружья, или чем там они губят зверей, бросились в лес и вскоре выследили Маурицу, одуревшую от чар. Убить ее не составило труда. Выручать подругу прибежал медведь с серебристой шерстью.
Слезы текли по щекам Кира, заставляя все, что он видел кривляться и извиваться. Милая, милая, Маурица! Такая игривая и веселая. Наверное, она уже носила в себе медвежонка.
Если бы Кир мог двигаться, он упал бы ничком на тело медведицы и зарыдал. Но он мог только стоять истуканом, и молча плакать.
Но разве только он виноват в случившимся? Не вмешайся Мелисента, не отправь она медведицу выгонять Кира из запретных мест, Маурица продолжала бы счастливо жить в чаще. Кир поболтал бы со Сьюзен, даже олененка не стал бы ей показывать, и они спокойно разошлись бы. Может быть, встречались бы иногда, чтобы поиграть. Вообще, девочка не показалась ему интересной.
Зачем мать вмешалась!
Кир совершенно ослеп от слез. Его всесильная мудрая мать погубила Маурицу. Охотники не забрали убитых медведей, потому что Мелисента не дала им этого сделать. Она хотела наказать сына. А это значит, значит - Кир боялся даже подумать ужасное… Это значит, что она легко могла увести охотников от Маурицы, и лишь нарочно, в назидание сыну, позволила им сгубить медведей!
Кир сумел пошевелиться. Его гнев едва не разорвал путы, наложенные Мелисентой. Но мать была искусной колдуньей и закляла его на совесть.
Маленькая луна порыжела и раздобрела (как могла бы располнеть медведица, останься она живой), ушла за лес. Небо становилось звонким и голубым.
Тут Кир почувствовал, что кто-то обнимает его одеревеневшее тело и плачет рядом. В следующий момент его руки вновь стали гибкими и обняли Мелисенту.
- Сынок, прости меня, прости, прости, - шептала Мелисента сквозь горячие слезы, - не ходи больше сюда! Не надо! Ты не должен общаться с деревенщиной. Тебя ждет великое будущее! Ты поступишь в Магическую Академию, тебе будут служить короли, у тебя иной путь…
Кир с облегчением прижался к матери - закончился ужас этой ночи - но вспомнил, кто сгубил Маурицу и отшатнулся…
Быстрее змеиного язычка рука Мелисенты метнулась к ямке меж его затылком и шеей, и в следующую секунду Кир покорно обнимал мать. Лед между ними был сломан. Однако Кир не чувствовал ни любви, ни радости, ни гнева, ни облегчения.
Душа его заледенела.
Трудные почти для всех мальчиков годы перехода отрочества в юность Кир прожил спокойным, вяловатым, и очень послушным подростком.
Если бы его спросили, счастлив ли он, парень равнодушно пожал бы плечами. Он покорно зубрил волшебную книгу, кое-что делал по хозяйству, даже подновил, как умел, крышу на домишке. То и дело ловил на себе тревожный взгляд матери. Это его не волновало. Его вообще ничто не волновало.
Мелисента не знала, что помимо первого отделения от матери – при перерезке пуповины – есть второе, более важное. Сын должен научиться самостоятельности – только тогда он станет мужчиной. Но лесная колдунья не подозревала о таких сложностях. Кир не перечил ей - слава Небесам! Ее отчасти беспокоило, не повредят ли сыну замороженные чувства. Но мальчик был послушен, спокоен, здоров, ел хорошо – значит, все в порядке.
В путь
К чести Мелисенты надо сказать, что она не пыталась удерживать Кира возле своей юбки – она только желала, чтоб сын шел по придуманному ею пути от успеха к успеху. Сама же она следовать за ним не собиралась.
Поздним летом, когда Киру исполнилось семнадцать, она вынула из сундука аккуратно сложенную, чистую и прочную одежду, хорошие башмаки и подала сыну. Настала пора ехать учиться.
С холщовой сумкой через плечо, набитой снедью и прочими необходимыми для путника вещами, Кир сидел на корме плоскодонки. Жабня, покачивая, несла лодку в сторону Тихоструйной. Мелисента лишь изредка подправляла движение шестом.
Кир тысячу раз проплывал здесь, лежа на спине и глядя сквозь сплетение ветвей в небо, но сейчас, при прощании, сердце его даже не дрогнуло. Он равнодушно провожал взглядом ольшанник на берегу, ивы с подмытыми корнями, под которыми он дважды чуть не утонул, поляны, где когда-то встретил Друга и Маурицу. Жабня вынесла лодку на луг, мать и сын проплыли мимо вытоптанного в зарослях осоки пятачка. На плоском камне валялся мешочек в засохшей пене.
- Что в нем пузырится? – ровным голосом спросил Кир.
- Корень мыльнянки – приподняв брови, так же спокойно ответила Мелисента. – Зачем тебе это?
«Ему будут служить короли, - подумала она с гордостью, - ему не надо знать подобных мелочей».
Жабня с ее заросшими берегами и темными водами осталась позади. Лодка выплыла на серо-голубой, серебристый простор Тихоструйной. Кир никогда не бывал здесь. Устье Жабни находилось возле деревни, а он давно не испытывал желания путешествовать.
Водяница высунулась из воды проводить его. Кир заметил бугорок водяных волос, похожий на бьющий родник, золотистые от торфяного настоя глаза, и отметил: «Водяница». Та давно чуяла, что с ее дружком не все ладно, но не могла своей водяной головой постигнуть, в чем дело.
Мелисента направила плоскодонку вдоль берега к сложенной из валунов пристани, где стояло судно, при виде которого даже у равнодушного Кира слегка округлились глаза, и разок стукнуло сердце, хотя, это был всего-навсего четырехвесельный струг торговцев солью – чувырей, как их здесь называли.
Таких больших кораблей Кир в жизни не видел! Посреди лодки торчала мачта с криво висящей поперечиной с подвязанным парусом. На носу имелись четыре скамьи – по числу гребцов, на корме – большой короб для товара. Спереди укреплена не слишком искусно вырезанная голова с надутыми щеками – портрет южного ветра Юрахи, чтобы дул в паруса, когда лодка идет вверх по течению. Соль возили от Буй-моря, вверх по Великой и ее многочисленным притокам, торгуя ею, а заодно и всякой полезной мелочью, в прибрежных селениях. Судя по высокой осадке суденышка, соль была распродана, и струг готовился в обратный путь.
На косогоре в ряд выстроились деревенские домики с огородами, где в этот ранний час над грядками склонялись женщины. Все в деревне давно проснулись и работали. Мальчик вбивал в землю колышек для привязанной на веревку козы. Крохотная девочка хворостинкой гнала гусей, и птицы, ростом с нее, слушались. Два мужика у воды смолили лодку.
Кир равнодушно скользнул по ним взглядом. Деревню он прежде не видал, ну и что? Теперь видит. Больше ему нравилась Тихоструйная, катившая воды меж пологих берегов.
Пока Мелисента торговалась с чувырями, он смотрел на тот берег и прикидывал, сумеет ли переплыть реку. Решил - сумеет. Мелисента заплатила за проезд Кира: хоть она и верила, что люди, по велению Небесных Прях, должны служить сыну, но подстраховаться не мешало. Она не хотела, чтобы ее мальчик греб наравне с мужиками.
Когда корабельщик взялся за причальную веревку и кликнул пассажира, Мелисента обняла сына. Палец ее лег в ямку между шеей и затылком и стер заклятье. Кир глубоко вздохнул и от души обнял мать. Мелисента ответила ему не менее крепким объятием. Они стояли, сжавшись в одно существо, пока чувырь снова не окликнул их. Кир смахнул слезы и прыгнул на палубу.
Мать водила по воздуху руками – ворожила на удачу. До Кира донеслось «…Небесные пряхи…».
Суденышко отходило от пристани, полоса воды между сыном и матерью росла. Кира вдруг захлестнула волна любви к покидаемым родным местам. Держась за мачту, он подался вперед, впивая глазами родной пейзаж. Мысленно послал прощальный привет водянице и уловил щекотку волн в груди.
Мелисента, стройная, как ель, уже стояла в лодке, плывущей против течения.
«Бедняга водяница – ей всю дорогу придется мать тащить», - подумал Кир. И стоило заметить эгоизм матери, как разом вспомнились обиды, причиненные ею: погубленные Маурица с другом, изгнанные из родных мест лоси, юные годы, проведенные в сонном оцепенении. Удар был так силен, что Кир покачнулся. Он ненавидел и любил Мелисенту и страдал из-за своей ненависти.
Кир сглотнул слезы.
- Эй, парень, да садись уже! Хорош прощаться! – сказал разлегшийся на ларе чувырь.
А Мелисента, стоя в легкой лодочке, смотрела на сына у мачты и шептала:
- Небесные Пряхи, Силы надмирные, пусть Кир будет счастлив! Я сделала все, что могла. Теперь он держит путь в большой мир. Да пребудет с ним удача, да не коснется его болезнь. О Неведомые Силы, если вам нужна жертва, возьмите меня, мою жизнь, мою долю счастья…
Академия магии
Лодка шла вниз по течению на веслах – уж больно нетороплива была Тихоструйная. Солевозы спешили – они хотели сделать как можно больше ездок до холодов. Чувыри были удивлены подавленным состоянием Кира, но не задевали его. Сын колдуньи, направляющийся в школу волшебников – кто его разберет? Проклянет сгоряча суденышко, и не будет им удачи ни в торговле, ни в плавании.
Кир, в полном душевном раздрае, страдая от любви и ненависти к Мелисенте, не хотел никого замечать. Он попросился сесть на весла. Гребец, весело гоготнув, отдал ему выглаженную ладонями рукоять, сам развалился рядом с начальником на ларе, и все три дня пути Кир глушил тоску тяжелой работой.
А на четвертый день перед ними открылась Великая.
Кир никогда не видал таких просторов. Только небо да водная гладь, да узор леса по краю… Если такова Великая, то каково же море?
Все горести и обиды растворились в этом приволье. Впереди – будущая жизнь, про которую столько толковала мать! Свобода!
Близ устья Тихоструйной из воды поднимался скалистый остров. На его склонах рос лес, выше леса вздымались дома, и совсем уж высоко возносился шпиль с флюгером в виде дракона в полете – ориентир для корабельщиков. Кир глядел на все это, раскрывши рот.
Струг притерся боком к причалу из тесаного камня.
- Эй, колдун! Вылазь, давай! Нам невместно тут стоять.
- Удачи, парень!
- Учись, смотри, хорошенько!
- Не вешай нос!
- Греб ты славно!
- Нас не забудь, как выучишься! – зубоскалили на прощанье чувыри. Струг, слаженно взмахивая четырьмя парами весел, быстро унеся прочь, и исчез в водном сверкании.
Кир остался стоять на причале.
Вначале он ощутил дрожь в коленях.
«Наверное, это оттого, что я долго пробыл в лодке»
Но дрожь не унималась, поднималась выше, усиливалась, и вскоре Кира уже колотило как в лихорадке – аж зубы лязгали. Закружилась голова. Кир распознал сильнейшую магию, какой прежде встречать не приходилось.
- Я вообще говорю только правду! – гордо соврал Кир.
Он съехал по глинистому откосу в объятия Жабни. Здесь ему было по пояс. Он выбрался на отмель к девочке.
- Хи-хи! У тебя штаны мокрые!
- А у тебя юбка. Что из этого?
Они пошли вдоль берега, и прибрежные цветы касались их плеч и коленей. Кир мог бы очень много рассказать про лесные и речные травы, но не был уверен, что девочке будет интересно, и потому молчал.
Сью обогнала его и сунула в лицо свою куклу.
- На, поцелуй Цецилию!
- Зачем мне целовать деревяшку?
- Это не деревяшка! – надулась Сью. – Опять ты ничего не понял.
Сью болтала очень много – не девочка, а сорока. Кир никогда не слышал, чтобы кто-нибудь столько говорил! Половины он не разбирал, потому что она все время вертела головой, то отставала, то догоняла, не заботясь, чтобы слова долетали до слушателя. Сью интересовала Кира, но показывать олененочка ему расхотелось. Он придумывал, как бы отступить без обиды, и жалел, что вовремя не узнал у матери отвлекающих слов.
- У нас останавливался даже сам гес барон со свитой, - продолжала трещать девочка. - Зимой они убили девять, нет, десять оленей! Вот с такими рогами!
Кир повернулся. Сью с разгону налетела на него, больно ткнула куклой в живот.
- Пф!
Но Киру было уже не до подружки и ее ужасных слов. Кто-то большой ломился сквозь орешник на том берегу. Мелькнула бурая спина, крупное тело с шумом плюхнулось в воду, подняв тучу брызг, и вскоре, раздвигая осоку, на берег перед ними вылезла Маурица.
Сью завизжала так, что у Кира уши заложило. Он встал между Сью и Маурицей, чтобы девочка не боялась.
Маурица выглядела странно. Она не отряхнулась от воды, как обычно, а зарычала и встала дыбом, растопырив над детьми лапы с огромными когтями. Кир успел забыть, какая Маурица громадная. А может, она выросла за время их разлуки? У него мелькнула мысль, что это лес защищает оленье дитя от любопытных бездельников, но в следующий миг понял, что ошибся.
Глаза Маурицы были пустые. Она словно не видела Кира. Мальчик испугался. Почему-то вспомнилась восковая кукла в руках Мелисенты. Он понял, что Маурица прислана выгнать его из запретного леса.
- Сью, иди домой. Она пришла ко мне. Тебе нечего бояться.
Не успел Кир договорить, как Сью уже мчалась по лугу, вовсю работая локтями, и визжа не хуже баньши. Лопатки ее так и ходили под рубахой, косичка прыгала по спине. Куклу она где-то потеряла.
- Да ухожу я уже, ухожу! – сказал Кир воздуху возле Маурицы, и зверь медленно опустился на четыре лапы.
Прода от 7.05.2021
Глава восьмая
Беда
Кир долго бродил по лесу, не желая видеть мать. Сколько можно управлять им! Почему она решает, куда ему можно ходить, а куда – нельзя? Неужели она думает, что у него нет своей головы на плечах?!
Когда воздух стал голубеть, Кир размотал с пояса веревочку, стянул ею верхушки тесно растущих елок, заткнул дыры в их кронах папоротником, заполз в это подобие шалаша и заснул, очень сердитый.
Проснулся он мгновенно. Луна светила в щели между ветками, и кто-то большой ходил снаружи, то открывая, то застя свет. Кир подобрался. Ему стало страшно, он подумал о большом медведе, друге Маурицы. Лезть от медведя на дерево бесполезно, в ночном лесу он во всем превосходит человека. Оставалась магия.
Закусив губу и собирая в ладонях силу, чувствуя, что ее маловато, Кир вылез из шалаша и столкнулся с Мелисентой. Страх мгновенно сменился радостью, а потом еще большим страхом. Мать показалась ему огромной, как Маурица, и куда более грозной. Он впервые видел Лесную Колдунью в гневе.
«Пошли», - приказала она Киру, и он не был уверен, что словами.
Мелисента быстро шагала по лесу, помахивая веткой орешника, и Кир следовал за ней. Маленькая ясная луна вприпрыжку бежала за ними среди ветвей.
Они вышли на поляну. Даже в ночном свете было видно, как здесь все измято. Возле кустов, в густой тени, лежали два тела. Тяжко пахло кровью. Медведи?! Кир не сразу признал зверей в темных грудах меха.
Разбросав тяжелые лапы, странно вывернув голову, лежала Маурица. Рядом - ее суровый друг в серебристом оплечье. Холодные, застывшие, перемазанные кровью. Кир упал на колени рядом с Маурицей, потом обернулся к матери:
- Кто это сделал?
- Ты!
Киру не приходилось видеть Мелисенту такой взбешенной. Он поднялся. Она ударила его крест-накрест веткой, разом лишив подвижности. Он застыл, как пень.
- Стой здесь и смотри на дело рук своих, на плоды своего непослушания.
Кир услыхал позади шорох. Мелисента ушла. Повернуться и посмотреть ей вслед он не мог. Глаза его были направлены на два медвежьих трупа.
Как ни был Кир потрясен и напуган, он сумел понять, что произошло. Сью с визгом примчалась домой, рассказала, что на нее напал медведь. Охотники похватали рогатины и ружья, или чем там они губят зверей, бросились в лес и вскоре выследили Маурицу, одуревшую от чар. Убить ее не составило труда. Выручать подругу прибежал медведь с серебристой шерстью.
Слезы текли по щекам Кира, заставляя все, что он видел кривляться и извиваться. Милая, милая, Маурица! Такая игривая и веселая. Наверное, она уже носила в себе медвежонка.
Если бы Кир мог двигаться, он упал бы ничком на тело медведицы и зарыдал. Но он мог только стоять истуканом, и молча плакать.
Но разве только он виноват в случившимся? Не вмешайся Мелисента, не отправь она медведицу выгонять Кира из запретных мест, Маурица продолжала бы счастливо жить в чаще. Кир поболтал бы со Сьюзен, даже олененка не стал бы ей показывать, и они спокойно разошлись бы. Может быть, встречались бы иногда, чтобы поиграть. Вообще, девочка не показалась ему интересной.
Зачем мать вмешалась!
Кир совершенно ослеп от слез. Его всесильная мудрая мать погубила Маурицу. Охотники не забрали убитых медведей, потому что Мелисента не дала им этого сделать. Она хотела наказать сына. А это значит, значит - Кир боялся даже подумать ужасное… Это значит, что она легко могла увести охотников от Маурицы, и лишь нарочно, в назидание сыну, позволила им сгубить медведей!
Кир сумел пошевелиться. Его гнев едва не разорвал путы, наложенные Мелисентой. Но мать была искусной колдуньей и закляла его на совесть.
Маленькая луна порыжела и раздобрела (как могла бы располнеть медведица, останься она живой), ушла за лес. Небо становилось звонким и голубым.
Тут Кир почувствовал, что кто-то обнимает его одеревеневшее тело и плачет рядом. В следующий момент его руки вновь стали гибкими и обняли Мелисенту.
- Сынок, прости меня, прости, прости, - шептала Мелисента сквозь горячие слезы, - не ходи больше сюда! Не надо! Ты не должен общаться с деревенщиной. Тебя ждет великое будущее! Ты поступишь в Магическую Академию, тебе будут служить короли, у тебя иной путь…
Кир с облегчением прижался к матери - закончился ужас этой ночи - но вспомнил, кто сгубил Маурицу и отшатнулся…
Быстрее змеиного язычка рука Мелисенты метнулась к ямке меж его затылком и шеей, и в следующую секунду Кир покорно обнимал мать. Лед между ними был сломан. Однако Кир не чувствовал ни любви, ни радости, ни гнева, ни облегчения.
Душа его заледенела.
Трудные почти для всех мальчиков годы перехода отрочества в юность Кир прожил спокойным, вяловатым, и очень послушным подростком.
Если бы его спросили, счастлив ли он, парень равнодушно пожал бы плечами. Он покорно зубрил волшебную книгу, кое-что делал по хозяйству, даже подновил, как умел, крышу на домишке. То и дело ловил на себе тревожный взгляд матери. Это его не волновало. Его вообще ничто не волновало.
Мелисента не знала, что помимо первого отделения от матери – при перерезке пуповины – есть второе, более важное. Сын должен научиться самостоятельности – только тогда он станет мужчиной. Но лесная колдунья не подозревала о таких сложностях. Кир не перечил ей - слава Небесам! Ее отчасти беспокоило, не повредят ли сыну замороженные чувства. Но мальчик был послушен, спокоен, здоров, ел хорошо – значит, все в порядке.
Прода от 12. 05 2021
Часть вторая
Глава первая
В путь
К чести Мелисенты надо сказать, что она не пыталась удерживать Кира возле своей юбки – она только желала, чтоб сын шел по придуманному ею пути от успеха к успеху. Сама же она следовать за ним не собиралась.
Поздним летом, когда Киру исполнилось семнадцать, она вынула из сундука аккуратно сложенную, чистую и прочную одежду, хорошие башмаки и подала сыну. Настала пора ехать учиться.
С холщовой сумкой через плечо, набитой снедью и прочими необходимыми для путника вещами, Кир сидел на корме плоскодонки. Жабня, покачивая, несла лодку в сторону Тихоструйной. Мелисента лишь изредка подправляла движение шестом.
Кир тысячу раз проплывал здесь, лежа на спине и глядя сквозь сплетение ветвей в небо, но сейчас, при прощании, сердце его даже не дрогнуло. Он равнодушно провожал взглядом ольшанник на берегу, ивы с подмытыми корнями, под которыми он дважды чуть не утонул, поляны, где когда-то встретил Друга и Маурицу. Жабня вынесла лодку на луг, мать и сын проплыли мимо вытоптанного в зарослях осоки пятачка. На плоском камне валялся мешочек в засохшей пене.
- Что в нем пузырится? – ровным голосом спросил Кир.
- Корень мыльнянки – приподняв брови, так же спокойно ответила Мелисента. – Зачем тебе это?
«Ему будут служить короли, - подумала она с гордостью, - ему не надо знать подобных мелочей».
Жабня с ее заросшими берегами и темными водами осталась позади. Лодка выплыла на серо-голубой, серебристый простор Тихоструйной. Кир никогда не бывал здесь. Устье Жабни находилось возле деревни, а он давно не испытывал желания путешествовать.
Водяница высунулась из воды проводить его. Кир заметил бугорок водяных волос, похожий на бьющий родник, золотистые от торфяного настоя глаза, и отметил: «Водяница». Та давно чуяла, что с ее дружком не все ладно, но не могла своей водяной головой постигнуть, в чем дело.
Мелисента направила плоскодонку вдоль берега к сложенной из валунов пристани, где стояло судно, при виде которого даже у равнодушного Кира слегка округлились глаза, и разок стукнуло сердце, хотя, это был всего-навсего четырехвесельный струг торговцев солью – чувырей, как их здесь называли.
Таких больших кораблей Кир в жизни не видел! Посреди лодки торчала мачта с криво висящей поперечиной с подвязанным парусом. На носу имелись четыре скамьи – по числу гребцов, на корме – большой короб для товара. Спереди укреплена не слишком искусно вырезанная голова с надутыми щеками – портрет южного ветра Юрахи, чтобы дул в паруса, когда лодка идет вверх по течению. Соль возили от Буй-моря, вверх по Великой и ее многочисленным притокам, торгуя ею, а заодно и всякой полезной мелочью, в прибрежных селениях. Судя по высокой осадке суденышка, соль была распродана, и струг готовился в обратный путь.
На косогоре в ряд выстроились деревенские домики с огородами, где в этот ранний час над грядками склонялись женщины. Все в деревне давно проснулись и работали. Мальчик вбивал в землю колышек для привязанной на веревку козы. Крохотная девочка хворостинкой гнала гусей, и птицы, ростом с нее, слушались. Два мужика у воды смолили лодку.
Кир равнодушно скользнул по ним взглядом. Деревню он прежде не видал, ну и что? Теперь видит. Больше ему нравилась Тихоструйная, катившая воды меж пологих берегов.
Пока Мелисента торговалась с чувырями, он смотрел на тот берег и прикидывал, сумеет ли переплыть реку. Решил - сумеет. Мелисента заплатила за проезд Кира: хоть она и верила, что люди, по велению Небесных Прях, должны служить сыну, но подстраховаться не мешало. Она не хотела, чтобы ее мальчик греб наравне с мужиками.
Когда корабельщик взялся за причальную веревку и кликнул пассажира, Мелисента обняла сына. Палец ее лег в ямку между шеей и затылком и стер заклятье. Кир глубоко вздохнул и от души обнял мать. Мелисента ответила ему не менее крепким объятием. Они стояли, сжавшись в одно существо, пока чувырь снова не окликнул их. Кир смахнул слезы и прыгнул на палубу.
Мать водила по воздуху руками – ворожила на удачу. До Кира донеслось «…Небесные пряхи…».
Суденышко отходило от пристани, полоса воды между сыном и матерью росла. Кира вдруг захлестнула волна любви к покидаемым родным местам. Держась за мачту, он подался вперед, впивая глазами родной пейзаж. Мысленно послал прощальный привет водянице и уловил щекотку волн в груди.
Мелисента, стройная, как ель, уже стояла в лодке, плывущей против течения.
«Бедняга водяница – ей всю дорогу придется мать тащить», - подумал Кир. И стоило заметить эгоизм матери, как разом вспомнились обиды, причиненные ею: погубленные Маурица с другом, изгнанные из родных мест лоси, юные годы, проведенные в сонном оцепенении. Удар был так силен, что Кир покачнулся. Он ненавидел и любил Мелисенту и страдал из-за своей ненависти.
Кир сглотнул слезы.
- Эй, парень, да садись уже! Хорош прощаться! – сказал разлегшийся на ларе чувырь.
А Мелисента, стоя в легкой лодочке, смотрела на сына у мачты и шептала:
- Небесные Пряхи, Силы надмирные, пусть Кир будет счастлив! Я сделала все, что могла. Теперь он держит путь в большой мир. Да пребудет с ним удача, да не коснется его болезнь. О Неведомые Силы, если вам нужна жертва, возьмите меня, мою жизнь, мою долю счастья…
Прода от 17.05. 2021
Глава вторая
Академия магии
Лодка шла вниз по течению на веслах – уж больно нетороплива была Тихоструйная. Солевозы спешили – они хотели сделать как можно больше ездок до холодов. Чувыри были удивлены подавленным состоянием Кира, но не задевали его. Сын колдуньи, направляющийся в школу волшебников – кто его разберет? Проклянет сгоряча суденышко, и не будет им удачи ни в торговле, ни в плавании.
Кир, в полном душевном раздрае, страдая от любви и ненависти к Мелисенте, не хотел никого замечать. Он попросился сесть на весла. Гребец, весело гоготнув, отдал ему выглаженную ладонями рукоять, сам развалился рядом с начальником на ларе, и все три дня пути Кир глушил тоску тяжелой работой.
А на четвертый день перед ними открылась Великая.
Кир никогда не видал таких просторов. Только небо да водная гладь, да узор леса по краю… Если такова Великая, то каково же море?
Все горести и обиды растворились в этом приволье. Впереди – будущая жизнь, про которую столько толковала мать! Свобода!
Близ устья Тихоструйной из воды поднимался скалистый остров. На его склонах рос лес, выше леса вздымались дома, и совсем уж высоко возносился шпиль с флюгером в виде дракона в полете – ориентир для корабельщиков. Кир глядел на все это, раскрывши рот.
Струг притерся боком к причалу из тесаного камня.
- Эй, колдун! Вылазь, давай! Нам невместно тут стоять.
- Удачи, парень!
- Учись, смотри, хорошенько!
- Не вешай нос!
- Греб ты славно!
- Нас не забудь, как выучишься! – зубоскалили на прощанье чувыри. Струг, слаженно взмахивая четырьмя парами весел, быстро унеся прочь, и исчез в водном сверкании.
Кир остался стоять на причале.
Вначале он ощутил дрожь в коленях.
«Наверное, это оттого, что я долго пробыл в лодке»
Но дрожь не унималась, поднималась выше, усиливалась, и вскоре Кира уже колотило как в лихорадке – аж зубы лязгали. Закружилась голова. Кир распознал сильнейшую магию, какой прежде встречать не приходилось.
