– Ещё раз позволишь себе подобное, и общение с лордом Сэ покажется тебе полным нежности и романтики.
А улыбка такая, что захотелось срочно зарыться на два метра в глубину, и не отсвечивать. Мышцы раздавлены, сейчас и кости сломаются. Если кто-нибудь ранее сказал мне, что я буду цепляться за боль, чтобы не выть от боли, я сочла бы его сумасшедшим. В голубых глазах проявилось удовлетворение увиденным. А потом он меня поцеловал. Как вещь. Как... рабыню на аукционе. Проверил мягкость губ, попробовал на вкус мой язык... Даже Сэ никогда себе не позволял такого со мной.
Меня трясёт от унижения и бессильной ярости. Хотя, почему бессильной? Эмпат я, или где? Эмоции – признак слабости. Поэтому, вежливо улыбаюсь, и говорю спокойным тоном:
– Ещё раз позволишь себе подобное, и я открою тебе двери боли.
Меня одарили насмешливой улыбкой:
– Но на ногах ты теперь удерживаешься самостоятельно, дитя.
Топать ногами, и возмущаться, что я не дитя, не стала. Ибо, что толку? Всё равно со мной продолжат играть, как кот с мышью. Меня сунули в портал, открывшийся в какую-то пещеру. Шипящий голос отразился от каменных сводов:
– Заставляешь себя ждать, Руфус.
Мой куратор обаятельно продемонстрировал белоснежный оскал:
– Обстоятельства.
Знакомый голос красивого тембра произнёс с безупречной дикцией:
– У меня мало времени.
В глазах темнеет, голова начинает болеть. Отец Иаков, именованный Руфусом, легко коснулся моего виска. Как рукой сняло. Лично я предпочла бы помощь лоа.
– Иди прямо, дитя. Никуда не сворачивай и не оглядывайся.
Хотела отказаться, упереться рогом, – мне не нужно никаких испытаний, – но вокруг меня столько недоброжелательного ожидания, что приходится сохранять достоинство. Меня всё равно запихнут туда, куда надо идти "прямо и не сворачивая", так зачем терять лицо?
На пороге следующего зала я, всё-таки, запнулась. Идти не сворачивая предлагается в пламя. Жар почти нестерпим. Испытание пламенем?..
И тут проснулась земная память. Исторический эпос киргизского народа "Манас". Алмамбета, сына киргизской наложницы китайского хана, испытывали пламенем Бездны, проверяя чистоту крови. После этого его называли "золотокосым". Чёрные прежде волосы сменили цвет на золотой. В эпосе не сказано, стал он рыжим, или блондином…
Мобилизовав все силы, – всё равно сожгут, – шагнула в огонь. На всякий случай, вызвала некромантию. Энергия смерти холодна. Может быть, удастся нейтрализовать жар.
Пытка сменой льда и огня… Я идиотка. Хорошо, что голос перехватило. Не хочу забавлять наблюдателей своими воплями.
Пламя Бездны (если это оно), лёд некромантии и, вызванная ими, тьма боли. Как три сцепившихся кошки в мешке для утопления преступных наложниц, рвут меня когтями на части. Ещё немного, и я не выдержу. Помощи дожидаться не приходится. Если это испытание, то я должна справляться самостоятельно. Огонь пронизывает моё тело, стараясь напитать его энергией. Но энергетические каналы, взломанные потоком чистой некромантии, не могут удержать не только приходящее извне, но и то, что остаётся. Я продолжаю терять силы. По капле, но всё-таки терять. Да и немного у меня этих капель осталось. И тогда холод некромантии встаёт на пути огня, преграждая ему дорогу, пытаясь, насколько возможно, восстановить повреждения. “Некроманту, воскресися сам” (Тигра перефразирует фразу из Евангелия от Луки на церковнославянском: “Врачу, исцелися сам“). А боль? Боль занимает привычное место, контролируя процесс. Сейчас только боль позволяет мне чувствовать себя живой. Три начала тянут меня в разные стороны. Как лебедь, рак и щука. Стоп... это уже было совсем недавно. Старательно освобождаю голову от мыслей. Не знаю, можно ли их прочесть, когда я в эпицентре огня, но рисковать не собираюсь. Призываю эмпатию, и вцепляюсь в этих кошек, становясь ими.
Визг на грани ультразвука, вспышки, сменяющиеся темнотой... можно ли сорвать голос, крича мысленно? Горло болит. Я кричу: "Это тоже Я!". Каждой из своих разрозненных ныне составляющих кричу, пытаясь собрать себя в единое целое. Но потоки сил не желают смешиваться. Плюнув, сплетаю из них шнур, вспомнив бабулины уроки макраме. Вот и пригодились навыки рукоделия.
Это была последняя сознательная мысль. Нет, я не отключилась. Я просто уснула, усмирив, наконец, энергию.
Состояние дремотного довольства жизнью. Три силы лениво ворочаются во мне, медленно впитываясь. Даже тьма боли не доставляет дискомфорта, став прослойкой между пламенем и льдом. Переплетение алого, чёрного и светлого до прозрачности голубого. Вот так я вижу себя. Когда сила усвоится, цветовое восприятие пропадёт. Это целитель сказал.
Гильдейский целитель посещает меня ежедневно. В сопровождении лорда Руфуса. Я живу в небольшом домике на территории его гарема. Предвосхищая бунт, лорд сообщил, что гарем, – самая безопасная часть его владений, поэтому я пока побуду здесь.
– Почему самая безопасная? А рабочий кабинет?
– Дитя, если из моего кабинета уйдёт какой-либо секрет, – это значит, что нашёлся кто-то ловкий и удачливый.
– А... – хотела спросить, в чём, собственно, разница, но мне тут же объяснили.
– А если из моего гарема уведут женщину, – я несостоятелен, как мужчина. Меня перестанут воспринимать всерьёз. Навсегда.
Молчу. Логика безупречна. Да и в кабинете, каким бы большим он ни был, жить не так удобно, как в доме с садом. А гарем... – подумаешь, гарем. Мы не общаемся. Лорд запретил своим женщинам даже смотреть в мою сторону. Опасается, наверное, что наложницы нахватаются дурных манер. Я не приветствую господина, преклоняя колени, не спрашиваю позволения заговорить, более того, – осмеливаюсь задавать вопросы! Не знаю, оставит ли он в живых прислуживающих мне рабынь, или уничтожит, чтобы не разносили по гарему заразу вольнодумства.
Первую неделю меня водили под руки. Я была слишком слаба, чтобы ходить самостоятельно. Да и сейчас ещё я передвигаюсь с остановками, чтобы отдышаться. Но уже могу дойти до лужайки, на которой установлена широкая мраморная скамья. Целый день провожу на солнышке, греюсь, как кошка на подоконнике. Лорд обещал, что к свадьбе Карла мы успеем. И обещал, когда я восстановлю силы достаточно, чтобы ходить самостоятельно, показать мне корабль. А то я так и не увидела своё детище. Все видели, а я, – нет. Обидно.
Утро начинается с того, что меня под руки ведут в удобства. Гигиенические процедуры проделываю самостоятельно. Хотя, первые дни приходилось отпихиваться от рабынь. Нет. В самые первые дни сил отпихаться у меня не было, и они отрывались на мне по полной. Обмазывали всякими составами, обмывали в девяти разных водах, обтирали, как какую-то куклу, массировали. Бррр... Изничтожили все волоски на моём теле. Видите ли, женщина должна быть гладкой и шелковистой, как статуэтка из драгоценного дерева. И душистой, ага. Мастер ароматов подбирает мне масляные духи на разные случаи жизни. Мастер одежды изготавливает наряды и обувь. Мастер ювелир создаёт украшения. На моё возмущение, лорд Руфус, которого я принципиально никак не называю, выдал мне земную поговорку: "В чужой монастырь со своим Уставом не ходят". Короче, – с волками жить, по волчьи выть. Раз я сейчас живу в гареме, то и распорядок дня у меня соответствующий.
После того, как я покидаю удобства, меня закутывают в мягкое покрывало, и начинают красить, и причёсывать. Отращивать ногти отказалась категорически, и мне их просто полируют с пурпуровым порошком. И на руках, и на ногах полируют. Причёски делают разные. Фантастические сооружения из моих волос украшают цветами и крохотными черепаховыми гребнями, инкрустированными драгоценностями. А, может, и не черепаховыми, а из драконьей чешуи. Кто их разберёт. Попутно меня подкрашивают. Опытная рабыня несколькими прикосновениями тонких кисточек умудряется сделать мои глаза огромными, выражение лица удивлённо-восхищённым, а губы, – улыбающимися.
Туфельки с серебряными бубенчиками в каблучках требуют ровной походки. Серьги, браслеты, кольца, ожерелья и поясные украшения тоже снабжены крохотными погремушками. Хожу, окутанная серебряным звоном. Это украшения для начинающих обучение. Движения женщины должны быть красивыми и плавно-текучими. И ногами не затопаешь, – тут же прибегают крепкорукие служительницы, и наказывают рабынь хлыстами с широким полотнищем, чтобы шрамов не осталось. Если я возмущена, – значит, мне плохо прислуживают. Долго злиться, впрочем, не получается, – накатывает дремотная лень. С этим надо что-то делать. Думаю, что если я сама не вырвусь из отсюда, меня так тут и оставят. А со временем и наложницей сделают.
Заниматься йогой мне не запрещают. Уже хорошо. Но дремотно-довольное состояние меня беспокоит. Такое ощущение, что оно не моё собственное, а наведено на меня снаружи. А что? Телепат может.
Начала отъедаться. Сладости и вкусности. Тают во рту, пахнут умопомрачительно, в общем, – соблазн, как он есть. А мне достаточно на пирожное посмотреть, и можно шить одежду на размер больше.
– У меня предрасположенность к полноте. Зачем меня откармливать?
Спрашиваю целителя. Самого лорда усиленно игнорирую. Запер меня здесь, и думает... не знаю, о чём он думает, но сбегу при первой возможности.
– Госпожа напрасно расстраивается. Каждая женщина совершенна. И каждая по-своему. Если госпожа по своей природе должна быть пышной, то не нужно себя мучить, отказываясь от еды.
– Идеальная фигура с точки зрения математики, – шар. Я должна приобрести идеальную форму?
– Не болтай ерунду, дитя.
Надулась, как мышь на крупу. Пышной! При моём-то невеликом росте. Конечно, наложницы, которых я иногда вижу в обзорное радужное окно, в основном кустодиевских форм. Или рубенсовских. Такие... мясистые, – тянешь руку, маешь вещь. Эльфообразные, "обнять, и плакать", худышки тоже присутствуют, равно как и изящные статуэтки, но лорд, судя по всему, предпочитает обильных телом женщин. Ну и какое отношение это имеет ко мне? Разве что меня раскармливают, чтобы затруднить побег.
– Что за мысли у тебя сегодня, дитя?
– Энергия усвоилась, и я могу покинуть гарем.
– Можешь.
– Тогда почему я ещё здесь?
Безупречная линия губ изогнулась в издевательской улыбке. Не говоря ни слова, лорд исчез в радуге. Отправился крепить оборону рубежей. Сволочь! Покидать гарем мне предлагается самостоятельно.
Определила эмпирическим путём границы отведённой мне территории. Гуляю в разные стороны. Получилась неровная окружность километров примерно пяти в диаметре. Где-то сорок минут неспешным шагом до стены тумана, поглощающей всё. Точнее говоря, когда я иду к границе, я вижу пространство, находящееся за ней. В основном, такие же рощицы, перемежающиеся цветущими лужайками. Как только я достигаю "нейтральной полосы", впереди встаёт молочно-белый туман. И пройти в него нет никакой возможности, – выталкивает за полосу. Но я что-нибудь обязательно придумаю.
– Нет, дитя, ТАК в гаремах не танцуют. Где ты этот танец откопала?
– В доме мадам Тересы, милорд. Где ещё я могла научиться танцевать для мужчин?
Всем своим видом изливаю на наидобрейшего почтительнейший восторг, сдобренный порцией сладкого яда. Сволочь! Всё в игрушки играет! Теперь, в качестве наказания за неудачную попытку побега, я должна выучить один урок, необходимый для наложницы. Сегодня, вот, танцую. Злиться нельзя, – наказывают рабынь. Если я недовольна жизнью, – значит, мне плохо прислуживают. А реагируют крепкорукие прислужницы сразу. Тотальное, блин, наблюдение. Злиться нельзя, плакать нельзя, ругаться – тоже нельзя. Начинаю задумываться, не подраться ли мне с лордом Руфусом. Но! Сокращать дистанцию нельзя. Потому что, думается, меня к этому и подталкивают. А так хочется спросить: "чего ты, сволочь, добиваешься?" Но и этого тоже нельзя. Начинаю понимать непрошибаемость представителей королевских домов. Если за их проступки наказывали других (мальчик, или девочка для битья, – отнюдь не выдумка писателей), то воленс-ноленс научишься себя сдерживать при любых обстоятельствах. Если, конечно, ты не извращенец, радующийся чужой боли. Но такие обычно погибали от несчастных случаев. Или на поле боя, покрыв себя и Дом неувядаемой славой, ага.
Сегодня я всё-таки продавилась через туман. И? Как в том анекдоте: "…а … толку?" (Тигра вспоминает старый анекдот: "Амеpиканские астpонавты пpиземлились из-за сбоя в тайге. Выходят на поляну, видят костёp, у костpа мужик в ватнике, ушанке, валенках, заpосший боpодой, куpит махоpку и пьёт самогон. – Do you speak english? – Yes, of course. А хули толку?") На втором шаге меня перенесло на порог моего дома. И лорд Руфус тут как тут. В знак того, что не гневается, объявил, что изволит пообедать в моём доме. Как я ему тарелку на голову не надела?.. До сих пор радуюсь своей выдержке. А отобедав, лорд назначил мне очередное наказание. В виде обучения танцам. Я уже обучаюсь красиво двигаться, ухаживать за лицом, волосами и телом, составлению духов и притираний, играть на лютне, распевая приятным голосом фривольные песенки, рассказывать сказки, как Шехерезада, и теперь ещё и танцевать! Скоро у меня времени не хватит даже думать о побеге. И вот тогда, я, точно, сбегу. Потому что моё подсознание работает над поиском дороги даже во сне. Все рекомендации "не зацикливаться, и переключиться на другое, если не получается", исходят из этого знания. Так что я не волнуюсь. Укрепляю нервы при помощи медитаций, и продолжаю попытки покинуть гарем.
– А теперь, госпоже следует быть очень осторожной.
Не дыша, по капле отмеряю эмпатию, максимально сузив канал силы. При работе с кристаллами, малейший перебор означает разрушение структуры и, вместо драгоценности, – мусор на выходе. Эмпатия туманной вуалью окутывает осколок сапфира, оставшийся после разделения большого камня на несколько частей. Три безупречных кусочка переданы в работу, а весь прочий, негодный ювелирам хлам, отдан мне для тренировки.
Ага, выполняю очередную повинность. Совместить портал с выходом из границы не удалось. Меня закрутило, как в центрифуге, и... вернуло на порог домика. Но эта работа мне нравится. Кристаллы очень чувствительны к магии, и эмпатию они тоже впитывают благодарно. Стараюсь пробудить душу камня, чтобы он сам себя создал таким, каким хочет быть. С кораблём было намного проще. Не приходилось осторожничать. Сколько я изничтожила заготовок... уже не считаю. Но два камня у меня есть. И... тронутые эмпатией камни отличаются от обработанных мастером гильдии гранильщиков (!), как бриллиант тонкой огранки от бутылочного осколка. Они совершенны.
– Вот показатель того, как не надо делать украшения. Эти камни перетянут внимание на себя, сделав носящего их невидимым.
– Для кого-то это преимущество.
– Безусловно, дитя. Что ты собираешься с ними сделать?
Злобно посмотрела на вежливо улыбающегося лорда Руфуса, и, почтительно пришепётывая, ответила:
– Когда милорд поручит мне изучить ювелирное дело, вставлю их в достойную оправу, и пожертвую Бездне.
Я и сама поняла, что никогда не надену украшения с такими камнями. Разве что, жить надоест. Свернут голову, как курёнку.
– Матери-Бездне!
Поднятый вверх алебастрово-белый тонкий палец подчеркнул важность уточнения, сделанного лордом. Послушно повторила:
А улыбка такая, что захотелось срочно зарыться на два метра в глубину, и не отсвечивать. Мышцы раздавлены, сейчас и кости сломаются. Если кто-нибудь ранее сказал мне, что я буду цепляться за боль, чтобы не выть от боли, я сочла бы его сумасшедшим. В голубых глазах проявилось удовлетворение увиденным. А потом он меня поцеловал. Как вещь. Как... рабыню на аукционе. Проверил мягкость губ, попробовал на вкус мой язык... Даже Сэ никогда себе не позволял такого со мной.
Меня трясёт от унижения и бессильной ярости. Хотя, почему бессильной? Эмпат я, или где? Эмоции – признак слабости. Поэтому, вежливо улыбаюсь, и говорю спокойным тоном:
– Ещё раз позволишь себе подобное, и я открою тебе двери боли.
Меня одарили насмешливой улыбкой:
– Но на ногах ты теперь удерживаешься самостоятельно, дитя.
Топать ногами, и возмущаться, что я не дитя, не стала. Ибо, что толку? Всё равно со мной продолжат играть, как кот с мышью. Меня сунули в портал, открывшийся в какую-то пещеру. Шипящий голос отразился от каменных сводов:
– Заставляешь себя ждать, Руфус.
Мой куратор обаятельно продемонстрировал белоснежный оскал:
– Обстоятельства.
Знакомый голос красивого тембра произнёс с безупречной дикцией:
– У меня мало времени.
В глазах темнеет, голова начинает болеть. Отец Иаков, именованный Руфусом, легко коснулся моего виска. Как рукой сняло. Лично я предпочла бы помощь лоа.
– Иди прямо, дитя. Никуда не сворачивай и не оглядывайся.
Хотела отказаться, упереться рогом, – мне не нужно никаких испытаний, – но вокруг меня столько недоброжелательного ожидания, что приходится сохранять достоинство. Меня всё равно запихнут туда, куда надо идти "прямо и не сворачивая", так зачем терять лицо?
На пороге следующего зала я, всё-таки, запнулась. Идти не сворачивая предлагается в пламя. Жар почти нестерпим. Испытание пламенем?..
И тут проснулась земная память. Исторический эпос киргизского народа "Манас". Алмамбета, сына киргизской наложницы китайского хана, испытывали пламенем Бездны, проверяя чистоту крови. После этого его называли "золотокосым". Чёрные прежде волосы сменили цвет на золотой. В эпосе не сказано, стал он рыжим, или блондином…
Мобилизовав все силы, – всё равно сожгут, – шагнула в огонь. На всякий случай, вызвала некромантию. Энергия смерти холодна. Может быть, удастся нейтрализовать жар.
Пытка сменой льда и огня… Я идиотка. Хорошо, что голос перехватило. Не хочу забавлять наблюдателей своими воплями.
***
Пламя Бездны (если это оно), лёд некромантии и, вызванная ими, тьма боли. Как три сцепившихся кошки в мешке для утопления преступных наложниц, рвут меня когтями на части. Ещё немного, и я не выдержу. Помощи дожидаться не приходится. Если это испытание, то я должна справляться самостоятельно. Огонь пронизывает моё тело, стараясь напитать его энергией. Но энергетические каналы, взломанные потоком чистой некромантии, не могут удержать не только приходящее извне, но и то, что остаётся. Я продолжаю терять силы. По капле, но всё-таки терять. Да и немного у меня этих капель осталось. И тогда холод некромантии встаёт на пути огня, преграждая ему дорогу, пытаясь, насколько возможно, восстановить повреждения. “Некроманту, воскресися сам” (Тигра перефразирует фразу из Евангелия от Луки на церковнославянском: “Врачу, исцелися сам“). А боль? Боль занимает привычное место, контролируя процесс. Сейчас только боль позволяет мне чувствовать себя живой. Три начала тянут меня в разные стороны. Как лебедь, рак и щука. Стоп... это уже было совсем недавно. Старательно освобождаю голову от мыслей. Не знаю, можно ли их прочесть, когда я в эпицентре огня, но рисковать не собираюсь. Призываю эмпатию, и вцепляюсь в этих кошек, становясь ими.
Визг на грани ультразвука, вспышки, сменяющиеся темнотой... можно ли сорвать голос, крича мысленно? Горло болит. Я кричу: "Это тоже Я!". Каждой из своих разрозненных ныне составляющих кричу, пытаясь собрать себя в единое целое. Но потоки сил не желают смешиваться. Плюнув, сплетаю из них шнур, вспомнив бабулины уроки макраме. Вот и пригодились навыки рукоделия.
Это была последняя сознательная мысль. Нет, я не отключилась. Я просто уснула, усмирив, наконец, энергию.
***
Состояние дремотного довольства жизнью. Три силы лениво ворочаются во мне, медленно впитываясь. Даже тьма боли не доставляет дискомфорта, став прослойкой между пламенем и льдом. Переплетение алого, чёрного и светлого до прозрачности голубого. Вот так я вижу себя. Когда сила усвоится, цветовое восприятие пропадёт. Это целитель сказал.
Гильдейский целитель посещает меня ежедневно. В сопровождении лорда Руфуса. Я живу в небольшом домике на территории его гарема. Предвосхищая бунт, лорд сообщил, что гарем, – самая безопасная часть его владений, поэтому я пока побуду здесь.
– Почему самая безопасная? А рабочий кабинет?
– Дитя, если из моего кабинета уйдёт какой-либо секрет, – это значит, что нашёлся кто-то ловкий и удачливый.
– А... – хотела спросить, в чём, собственно, разница, но мне тут же объяснили.
– А если из моего гарема уведут женщину, – я несостоятелен, как мужчина. Меня перестанут воспринимать всерьёз. Навсегда.
Молчу. Логика безупречна. Да и в кабинете, каким бы большим он ни был, жить не так удобно, как в доме с садом. А гарем... – подумаешь, гарем. Мы не общаемся. Лорд запретил своим женщинам даже смотреть в мою сторону. Опасается, наверное, что наложницы нахватаются дурных манер. Я не приветствую господина, преклоняя колени, не спрашиваю позволения заговорить, более того, – осмеливаюсь задавать вопросы! Не знаю, оставит ли он в живых прислуживающих мне рабынь, или уничтожит, чтобы не разносили по гарему заразу вольнодумства.
Первую неделю меня водили под руки. Я была слишком слаба, чтобы ходить самостоятельно. Да и сейчас ещё я передвигаюсь с остановками, чтобы отдышаться. Но уже могу дойти до лужайки, на которой установлена широкая мраморная скамья. Целый день провожу на солнышке, греюсь, как кошка на подоконнике. Лорд обещал, что к свадьбе Карла мы успеем. И обещал, когда я восстановлю силы достаточно, чтобы ходить самостоятельно, показать мне корабль. А то я так и не увидела своё детище. Все видели, а я, – нет. Обидно.
***
Утро начинается с того, что меня под руки ведут в удобства. Гигиенические процедуры проделываю самостоятельно. Хотя, первые дни приходилось отпихиваться от рабынь. Нет. В самые первые дни сил отпихаться у меня не было, и они отрывались на мне по полной. Обмазывали всякими составами, обмывали в девяти разных водах, обтирали, как какую-то куклу, массировали. Бррр... Изничтожили все волоски на моём теле. Видите ли, женщина должна быть гладкой и шелковистой, как статуэтка из драгоценного дерева. И душистой, ага. Мастер ароматов подбирает мне масляные духи на разные случаи жизни. Мастер одежды изготавливает наряды и обувь. Мастер ювелир создаёт украшения. На моё возмущение, лорд Руфус, которого я принципиально никак не называю, выдал мне земную поговорку: "В чужой монастырь со своим Уставом не ходят". Короче, – с волками жить, по волчьи выть. Раз я сейчас живу в гареме, то и распорядок дня у меня соответствующий.
После того, как я покидаю удобства, меня закутывают в мягкое покрывало, и начинают красить, и причёсывать. Отращивать ногти отказалась категорически, и мне их просто полируют с пурпуровым порошком. И на руках, и на ногах полируют. Причёски делают разные. Фантастические сооружения из моих волос украшают цветами и крохотными черепаховыми гребнями, инкрустированными драгоценностями. А, может, и не черепаховыми, а из драконьей чешуи. Кто их разберёт. Попутно меня подкрашивают. Опытная рабыня несколькими прикосновениями тонких кисточек умудряется сделать мои глаза огромными, выражение лица удивлённо-восхищённым, а губы, – улыбающимися.
Туфельки с серебряными бубенчиками в каблучках требуют ровной походки. Серьги, браслеты, кольца, ожерелья и поясные украшения тоже снабжены крохотными погремушками. Хожу, окутанная серебряным звоном. Это украшения для начинающих обучение. Движения женщины должны быть красивыми и плавно-текучими. И ногами не затопаешь, – тут же прибегают крепкорукие служительницы, и наказывают рабынь хлыстами с широким полотнищем, чтобы шрамов не осталось. Если я возмущена, – значит, мне плохо прислуживают. Долго злиться, впрочем, не получается, – накатывает дремотная лень. С этим надо что-то делать. Думаю, что если я сама не вырвусь из отсюда, меня так тут и оставят. А со временем и наложницей сделают.
Заниматься йогой мне не запрещают. Уже хорошо. Но дремотно-довольное состояние меня беспокоит. Такое ощущение, что оно не моё собственное, а наведено на меня снаружи. А что? Телепат может.
***
Начала отъедаться. Сладости и вкусности. Тают во рту, пахнут умопомрачительно, в общем, – соблазн, как он есть. А мне достаточно на пирожное посмотреть, и можно шить одежду на размер больше.
– У меня предрасположенность к полноте. Зачем меня откармливать?
Спрашиваю целителя. Самого лорда усиленно игнорирую. Запер меня здесь, и думает... не знаю, о чём он думает, но сбегу при первой возможности.
– Госпожа напрасно расстраивается. Каждая женщина совершенна. И каждая по-своему. Если госпожа по своей природе должна быть пышной, то не нужно себя мучить, отказываясь от еды.
– Идеальная фигура с точки зрения математики, – шар. Я должна приобрести идеальную форму?
– Не болтай ерунду, дитя.
Надулась, как мышь на крупу. Пышной! При моём-то невеликом росте. Конечно, наложницы, которых я иногда вижу в обзорное радужное окно, в основном кустодиевских форм. Или рубенсовских. Такие... мясистые, – тянешь руку, маешь вещь. Эльфообразные, "обнять, и плакать", худышки тоже присутствуют, равно как и изящные статуэтки, но лорд, судя по всему, предпочитает обильных телом женщин. Ну и какое отношение это имеет ко мне? Разве что меня раскармливают, чтобы затруднить побег.
– Что за мысли у тебя сегодня, дитя?
– Энергия усвоилась, и я могу покинуть гарем.
– Можешь.
– Тогда почему я ещё здесь?
Безупречная линия губ изогнулась в издевательской улыбке. Не говоря ни слова, лорд исчез в радуге. Отправился крепить оборону рубежей. Сволочь! Покидать гарем мне предлагается самостоятельно.
***
Определила эмпирическим путём границы отведённой мне территории. Гуляю в разные стороны. Получилась неровная окружность километров примерно пяти в диаметре. Где-то сорок минут неспешным шагом до стены тумана, поглощающей всё. Точнее говоря, когда я иду к границе, я вижу пространство, находящееся за ней. В основном, такие же рощицы, перемежающиеся цветущими лужайками. Как только я достигаю "нейтральной полосы", впереди встаёт молочно-белый туман. И пройти в него нет никакой возможности, – выталкивает за полосу. Но я что-нибудь обязательно придумаю.
***
– Нет, дитя, ТАК в гаремах не танцуют. Где ты этот танец откопала?
– В доме мадам Тересы, милорд. Где ещё я могла научиться танцевать для мужчин?
Всем своим видом изливаю на наидобрейшего почтительнейший восторг, сдобренный порцией сладкого яда. Сволочь! Всё в игрушки играет! Теперь, в качестве наказания за неудачную попытку побега, я должна выучить один урок, необходимый для наложницы. Сегодня, вот, танцую. Злиться нельзя, – наказывают рабынь. Если я недовольна жизнью, – значит, мне плохо прислуживают. А реагируют крепкорукие прислужницы сразу. Тотальное, блин, наблюдение. Злиться нельзя, плакать нельзя, ругаться – тоже нельзя. Начинаю задумываться, не подраться ли мне с лордом Руфусом. Но! Сокращать дистанцию нельзя. Потому что, думается, меня к этому и подталкивают. А так хочется спросить: "чего ты, сволочь, добиваешься?" Но и этого тоже нельзя. Начинаю понимать непрошибаемость представителей королевских домов. Если за их проступки наказывали других (мальчик, или девочка для битья, – отнюдь не выдумка писателей), то воленс-ноленс научишься себя сдерживать при любых обстоятельствах. Если, конечно, ты не извращенец, радующийся чужой боли. Но такие обычно погибали от несчастных случаев. Или на поле боя, покрыв себя и Дом неувядаемой славой, ага.
Сегодня я всё-таки продавилась через туман. И? Как в том анекдоте: "…а … толку?" (Тигра вспоминает старый анекдот: "Амеpиканские астpонавты пpиземлились из-за сбоя в тайге. Выходят на поляну, видят костёp, у костpа мужик в ватнике, ушанке, валенках, заpосший боpодой, куpит махоpку и пьёт самогон. – Do you speak english? – Yes, of course. А хули толку?") На втором шаге меня перенесло на порог моего дома. И лорд Руфус тут как тут. В знак того, что не гневается, объявил, что изволит пообедать в моём доме. Как я ему тарелку на голову не надела?.. До сих пор радуюсь своей выдержке. А отобедав, лорд назначил мне очередное наказание. В виде обучения танцам. Я уже обучаюсь красиво двигаться, ухаживать за лицом, волосами и телом, составлению духов и притираний, играть на лютне, распевая приятным голосом фривольные песенки, рассказывать сказки, как Шехерезада, и теперь ещё и танцевать! Скоро у меня времени не хватит даже думать о побеге. И вот тогда, я, точно, сбегу. Потому что моё подсознание работает над поиском дороги даже во сне. Все рекомендации "не зацикливаться, и переключиться на другое, если не получается", исходят из этого знания. Так что я не волнуюсь. Укрепляю нервы при помощи медитаций, и продолжаю попытки покинуть гарем.
***
– А теперь, госпоже следует быть очень осторожной.
Не дыша, по капле отмеряю эмпатию, максимально сузив канал силы. При работе с кристаллами, малейший перебор означает разрушение структуры и, вместо драгоценности, – мусор на выходе. Эмпатия туманной вуалью окутывает осколок сапфира, оставшийся после разделения большого камня на несколько частей. Три безупречных кусочка переданы в работу, а весь прочий, негодный ювелирам хлам, отдан мне для тренировки.
Ага, выполняю очередную повинность. Совместить портал с выходом из границы не удалось. Меня закрутило, как в центрифуге, и... вернуло на порог домика. Но эта работа мне нравится. Кристаллы очень чувствительны к магии, и эмпатию они тоже впитывают благодарно. Стараюсь пробудить душу камня, чтобы он сам себя создал таким, каким хочет быть. С кораблём было намного проще. Не приходилось осторожничать. Сколько я изничтожила заготовок... уже не считаю. Но два камня у меня есть. И... тронутые эмпатией камни отличаются от обработанных мастером гильдии гранильщиков (!), как бриллиант тонкой огранки от бутылочного осколка. Они совершенны.
– Вот показатель того, как не надо делать украшения. Эти камни перетянут внимание на себя, сделав носящего их невидимым.
– Для кого-то это преимущество.
– Безусловно, дитя. Что ты собираешься с ними сделать?
Злобно посмотрела на вежливо улыбающегося лорда Руфуса, и, почтительно пришепётывая, ответила:
– Когда милорд поручит мне изучить ювелирное дело, вставлю их в достойную оправу, и пожертвую Бездне.
Я и сама поняла, что никогда не надену украшения с такими камнями. Разве что, жить надоест. Свернут голову, как курёнку.
– Матери-Бездне!
Поднятый вверх алебастрово-белый тонкий палец подчеркнул важность уточнения, сделанного лордом. Послушно повторила:
