Она подзывает их к себе рукой на которой позвякивает целая связка тонких железных браслетов, увешанных фигурками животных и кусочками цветного стекла, они калейдоскопом разноцветной мозаики разбегаются вокруг. Ровэн и Уиллард проследовали за старушкой, более нерешительно, чем им казалось сначала. За тяжелыми шторами они оказались в удивительно жарком помещении с сильным ароматом жженого дерева и ели. Пол покрывала качественная имитация дерева, казалось, будто доски живые, созданные только что из древесины, а их покрывает пушистый ковер под креслами и чайным столиком из латуни, а может и выкрашенного в латунь железа, но он приятно переливался в огнях электронного камина, обложенного неотесанными камнями так, будто это настоящий, доисторический очаг с полками, уставленными всякой всячиной, и горящими поленьями. Такие же облицованные пластиковым деревом стены, завешанные псевдо-деревянными полками которые были уставлены гончарной посудой и фигурками животных. Бумажные и нейлоновые цветы, переливающиеся в свете парафиновых свечей, расставленных везде где только дотягивается глаз - на столе, на камине в высоких напольных подсвечниках, на стойке кассы, стоящие в опасной близости от синей, расписной вазы, с пышным букетом полевых цветов и лилий из различных материалов, по большей части ткани и железной проволоки. С низкого потолка свисали гирлянды из битого цветного стекла, который так любила на себе таскать старушка-хозяйка, и они отбрасывали затейливые тени и радужные пятна вокруг. Казалось, что все утопает в мелких статуэтках, бочонках, вазочках, подсвечниках и рамках для картин. Целый стенд был завален разноцветными одеялами и мягкими игрушками животных и рыб, на полу то тут, то там пузатые вазы с почти вываливающимися цветами, какими-то деревянными палками и бог весь чем.
— Присаживайтесь, господа, — говорит старушка, делая широкий жест в сторону кресел, расположившихся у камина, приятно потрескивающего и нагревающего пушистый ковер, казавшейся почти шкурой животного, прижавшегося к ногам и довольно похрюкивающего.
— Я вам принесу чаю, а вы пока осмотритесь да обогрейтесь, — говорит она уже на полпути к проему за кассовым аппаратом, завешанному гирляндой из бусин и откуда тянется густая тень. Она скрылась так быстро, застучала кружками и ложками, что возражать ей было мало толку. Уиллард быстро освоился, стянул с себя прокисшую от ржавого дождя куртку, и развалился в кресле, вытянув ноги к генератору электронного камина, расположенного в выемке камней, который задувал горячий воздух и шевелил синтетические шерстинки на белоснежном ковре.
— Она собирает все что находит в виде животных? Может, и сама делает? — говорит Ровэн, рассматривающая заставленные полки, полные животных, смотрящих блестящими пластиковыми глазами-пуговицами почти испуганно, почти по-живому. Олени, облаченные в нейлоновые бежевые шкурки, испуганно дрожащие, вскидывающие в ужасе передние ноги или расслаблено лежащие с полуприкрытыми пуговичками; свиньи, тянущие пятаки к покупателю; бизоны, чешущие бока о суки пластиковых деревьев; белки, грызущие потрепанные, потрескавшиеся глиняные орехи и поцарапанные стеклянные муляжи ягод. Они перемежались с кристаллическими формами цветов и зеленоватыми подсвечниками с облезлой краской и следами парафина.
— Вдруг она зоолог, — отшучивается Уиллард, поглаживая латунные ручки столика, — собирает коллекцию вымерших животных и продает фигурки в образовательных целях.
— Может быть... — отзывается Ровэн и присаживается напротив в мягкое кресло с обивкой из темно-зеленой ткани с золотыми узорами виноградных листьев и множеством мелких белых цветов, напоминающих римские ромашки. Позвякивая чашкам на подносе, старушка появилась в помещении и на ее лица играла добродушная улыбка, собирающая морщины на щеках. Женщина ловко и с какой-то грацией расставила приборы на столе и разлила горячую, янтарную жидкость из лепного чайника, несуразного, кособокого, с кривым носиком и покосившейся крышкой.
— Все выглядит как будто ручной работы, — отозвался Уиллард, следящий за порханием морщинистых рук, одетых в тяжелые кольца, увенчанные браслетами, приятно постукивающими от каждого движения.
— Вам нравиться симметрия, молодой человек? — посмеивается старушка и ее лучистые глаза осматривают Уилларда, который скривился в пародии улыбки. Так его лицо всегда выглядит, когда он понимает беспардонность собственных слов и, обычно, покрывается еще и пунцовыми пятнами, которых больше не видно за насыщенным загаром и сажей, въевшейся в кожу.
— В симметрии не слишком много жизни, не думаете? — продолжает женщина. Отставляя чайник и поднос за стойку кассы, она возвращается с простым стулом с пурпурно-малиновой подушкой, расшитой бахромой по краям, и подсаживается ближе:
— Cимметрия создает каркас для смерти, почти напоминает гроб, — говорит она, и подмигивает одним глазом Ровэн, отчего у нее создается впечатление, что эта женщина не в себе. — идешь по прямой, сворачиваешь по прямой, и каждый раз или вправо или влево, вперед или назад, может быть по диагонали, — женщина хватается за кружку и блаженно, долго затягивается чаем, причмокивает и глубоко выдыхает, — Ах, хорошо выпить сладкого, крепкого чаю, особенно по вечерам! Огонь хрустит в очаге, свечные тени отбрасывают дикие тени, пляшущие, словно в древнем танце, на стенах, стеклянные и хрустальные фигурки переливаются мириадами разноцветных бликов и подрагиваю от доносящейся вибрации со стройки.
— Как поживает твой суккулент? — обращается она к Ровэн, пока та нерешительно вертит стакан, пытаясь угадать запахи, источающие жидкость, слишком насыщенная ароматами. Она сначала замирает под пристальным взглядом чистых глаз, почти светящихся изнутри.
— Хорошо поживает, — отвечает Ровэн, и, подумав пару мгновений, добавляет:— Живет.
— Удивительно, правда? — улыбается старуха, от ее движений разносится запах смолы, тяжелые сережки с множеством бусин и кусков стекла шелестят, она вся словно издает тонкий звон, — Очень живучий!
— Вы расскажите, откуда Вы узнали про суккулент в бутике? — Уиллард наклоняется вперед к тарухе, он выглядит как горящий уголь, готовый заискриться багряными всполохами, он почти дымиться, кажется, что искусственный огонь отражается в нем, как на облизанной пламенем стеклянной поверхности обсидиана.
— Уиллард, — зашипела Ровэн, покрываясь смущенным румянцем, она машет на него рукой, словно пытаясь одернуть, — Она просто его заметила.
— Я их чувствую, — отвечает старушка, растягивая тонкие губы в мягкой улыбке, покачиваясь из стороны в сторону, словно под музыку, что слышит только она одна, и прихлебывая из кружки, — Я их чувствую, молодой человек, они поют песнь в своих соках, текущих в их жилах.
— Вы сумасшедшая, — отзывается Уиллард, прищелкнув языком.
— Уиллард!
— Присаживайтесь, господа, — говорит старушка, делая широкий жест в сторону кресел, расположившихся у камина, приятно потрескивающего и нагревающего пушистый ковер, казавшейся почти шкурой животного, прижавшегося к ногам и довольно похрюкивающего.
— Я вам принесу чаю, а вы пока осмотритесь да обогрейтесь, — говорит она уже на полпути к проему за кассовым аппаратом, завешанному гирляндой из бусин и откуда тянется густая тень. Она скрылась так быстро, застучала кружками и ложками, что возражать ей было мало толку. Уиллард быстро освоился, стянул с себя прокисшую от ржавого дождя куртку, и развалился в кресле, вытянув ноги к генератору электронного камина, расположенного в выемке камней, который задувал горячий воздух и шевелил синтетические шерстинки на белоснежном ковре.
— Она собирает все что находит в виде животных? Может, и сама делает? — говорит Ровэн, рассматривающая заставленные полки, полные животных, смотрящих блестящими пластиковыми глазами-пуговицами почти испуганно, почти по-живому. Олени, облаченные в нейлоновые бежевые шкурки, испуганно дрожащие, вскидывающие в ужасе передние ноги или расслаблено лежащие с полуприкрытыми пуговичками; свиньи, тянущие пятаки к покупателю; бизоны, чешущие бока о суки пластиковых деревьев; белки, грызущие потрепанные, потрескавшиеся глиняные орехи и поцарапанные стеклянные муляжи ягод. Они перемежались с кристаллическими формами цветов и зеленоватыми подсвечниками с облезлой краской и следами парафина.
— Вдруг она зоолог, — отшучивается Уиллард, поглаживая латунные ручки столика, — собирает коллекцию вымерших животных и продает фигурки в образовательных целях.
— Может быть... — отзывается Ровэн и присаживается напротив в мягкое кресло с обивкой из темно-зеленой ткани с золотыми узорами виноградных листьев и множеством мелких белых цветов, напоминающих римские ромашки. Позвякивая чашкам на подносе, старушка появилась в помещении и на ее лица играла добродушная улыбка, собирающая морщины на щеках. Женщина ловко и с какой-то грацией расставила приборы на столе и разлила горячую, янтарную жидкость из лепного чайника, несуразного, кособокого, с кривым носиком и покосившейся крышкой.
— Все выглядит как будто ручной работы, — отозвался Уиллард, следящий за порханием морщинистых рук, одетых в тяжелые кольца, увенчанные браслетами, приятно постукивающими от каждого движения.
— Вам нравиться симметрия, молодой человек? — посмеивается старушка и ее лучистые глаза осматривают Уилларда, который скривился в пародии улыбки. Так его лицо всегда выглядит, когда он понимает беспардонность собственных слов и, обычно, покрывается еще и пунцовыми пятнами, которых больше не видно за насыщенным загаром и сажей, въевшейся в кожу.
— В симметрии не слишком много жизни, не думаете? — продолжает женщина. Отставляя чайник и поднос за стойку кассы, она возвращается с простым стулом с пурпурно-малиновой подушкой, расшитой бахромой по краям, и подсаживается ближе:
— Cимметрия создает каркас для смерти, почти напоминает гроб, — говорит она, и подмигивает одним глазом Ровэн, отчего у нее создается впечатление, что эта женщина не в себе. — идешь по прямой, сворачиваешь по прямой, и каждый раз или вправо или влево, вперед или назад, может быть по диагонали, — женщина хватается за кружку и блаженно, долго затягивается чаем, причмокивает и глубоко выдыхает, — Ах, хорошо выпить сладкого, крепкого чаю, особенно по вечерам! Огонь хрустит в очаге, свечные тени отбрасывают дикие тени, пляшущие, словно в древнем танце, на стенах, стеклянные и хрустальные фигурки переливаются мириадами разноцветных бликов и подрагиваю от доносящейся вибрации со стройки.
— Как поживает твой суккулент? — обращается она к Ровэн, пока та нерешительно вертит стакан, пытаясь угадать запахи, источающие жидкость, слишком насыщенная ароматами. Она сначала замирает под пристальным взглядом чистых глаз, почти светящихся изнутри.
— Хорошо поживает, — отвечает Ровэн, и, подумав пару мгновений, добавляет:— Живет.
— Удивительно, правда? — улыбается старуха, от ее движений разносится запах смолы, тяжелые сережки с множеством бусин и кусков стекла шелестят, она вся словно издает тонкий звон, — Очень живучий!
— Вы расскажите, откуда Вы узнали про суккулент в бутике? — Уиллард наклоняется вперед к тарухе, он выглядит как горящий уголь, готовый заискриться багряными всполохами, он почти дымиться, кажется, что искусственный огонь отражается в нем, как на облизанной пламенем стеклянной поверхности обсидиана.
— Уиллард, — зашипела Ровэн, покрываясь смущенным румянцем, она машет на него рукой, словно пытаясь одернуть, — Она просто его заметила.
— Я их чувствую, — отвечает старушка, растягивая тонкие губы в мягкой улыбке, покачиваясь из стороны в сторону, словно под музыку, что слышит только она одна, и прихлебывая из кружки, — Я их чувствую, молодой человек, они поют песнь в своих соках, текущих в их жилах.
— Вы сумасшедшая, — отзывается Уиллард, прищелкнув языком.
— Уиллард!
