А уже потом принц Рудольф, словно и не принц он вовсе, стоял навытяжку перед Готфридом и объяснял тому, почему ему пришла в голову такая блажь — сделать его дочери подарок, достойный самой королевы. Речь, конечно, шла не о котенке, а о драгоценности на его ленте. Рудольф соловьем заливался по поводу красоты Черного Лебедя, необычного оттенка ее волос, непрерывно показывал котенка и сравнивал его с девушкой, затем он плавно перешел к белизне кожи последней, жемчужный оттенок которой сверкающие бриллианты броши только подчеркнут. Готфриду, конечно, все это безумно было приятно, словно о его дочери шла речь, но для вида он хмурил лоб, слушая принца, а потом неожиданно, как бы неожиданно, смилостивился, разрешив навестить Черного Лебедя в ее апартаментах и сделать ей такой необычный подарок. Готфрид только предупредил на всякий случай принца, что та, скорее всего, уже отдыхала перед сном и никого не принимала…
— Войдите, — услышал Рудольф.
Его сердце радостно забилось. В ласковом голосе Черного Лебедя не было ни раздражения, ни недовольства, что его хозяйку побеспокоили. Принц, облегченно вздохнув, вошел в двери, любезно распахнутые перед ним стражей.
— Какая прелесть, — расцвела Анастасия, увидев котенка, которого мужчина, как только вошел в комнату, сразу же опустил перед ней на ковер.
Она тут же подхватила котенка на руки, помогая тому избавиться от ненавистной ленты, которую недовольный малыш пытался скинуть лапкой, и сразу почувствовал тяжесть бриллиантовой броши.
— Спасибо, я рада вашему подарку, — продолжила улыбаться Анастасия, одной рукой прижимая у груди котенка, а второй протягивая брошь назад принцу. — А эта вещица, хоть и красивая, но абсолютно лишняя. Я не могу принять от вас эту драгоценность.
— Можете, — улыбнулся принц Рудольф ей в ответ. — Это моя личная вещь. Мне ее сделали не так давно по заказу на мои самым честным образом заработанные деньги. Я давал уроки мастерства владения мечом, и мне ученики тогда неплохо заплатили. Я не пропил, не прокутил те деньги, а приобрел на память о благодарных учениках драгоценность с меткой. Она не безлика, как многие другие подобные броши. Вот взгляните.
И принц Рудольф, обратив внимание Анастасии на украшение, продолжил рассказывать:
— У самого большого камня, который расположен в самом центре броши, в россыпи более мелких бриллиантов, небольшое, но весьма оригинальное пятнышко.
Он хитро улыбнулся.
— Но этот «дефект» не делает брошь менее ценной, как раз наоборот — так она становится уникальной в своем роде. Мне в свое время предлагали заменить бриллиант, но я отказался, сказав, что та, кому я ее решусь подарить, всегда будет помнить, что эта драгоценность подарена мной. И никогда ее не перепутает ни с какой другой брошью, поднесенной ей кем-то другим.
Перед обедом уединившись в своих апартаментах, Анастасия, бросив все дела, с увлечением погрузилась в чтение книги «Дорога длиною в жизнь». Поначалу это был простенький приключенческий роман, призванный развлечь читателя, но постепенно он перешел в философскую притчу, став именно таким чтивом, которое она любила. Первую часть книги она прочла еще в своем прошлом будущем, а вот второй и третьей части в библиотеке не оказалось. Когда она как-то спросила, где же продолжение, монахиня, смотрительница за библиотекой? лишь смущенно отвела глаза в сторону, но так Анастасии ничего и не ответила. А здесь, во дворце Верховного правителя к вящей радости девушки ей преспокойно выдали продолжение романа, разрешили унести с собой и даже не попросили не задерживать…
— Анастасия фон Шван, — официально обратился к ней Готфрид, как только они сели за стол во время обеда. Царедворец редко обращался к Анастасии по имени, называя или дочерью, но чаще девочкой моей.
Оторвав взгляд от тарелки с супом, поставленной перед ней проворным слугой, Анастасия подняла голову — ее волосы колыхнулись, как два крыла, и снова легли на спину, — и вопросительно посмотрела на Готфрида. Что за официальность? Зачем так пугать?
— Во дворец сегодня прибывает посол из Окорома, и завтра сразу после завтрака запланирована верховая прогулка на озеро с последующим пикником.
«На волшебное?» — чуть не вырвалось радостно у Анастасии. Она непроизвольно улыбнулась.
Анастасия быстро вспомнила, что Окором — совсем маленькое государство, где-то на побережье океана, и значит, Верховный правитель захотел сразить посла красотами горных заповедных озер. Всего лишь. Вряд ли его заставят ждать следующего полнолуния, чтобы он смог искупаться в волшебном озере. С него достаточно будет и обычных, точнее заповедных, но не менее красивых.
Видимо, и ей придется присутствовать на этом мероприятии, ведь до этого ее Готфрид всегда брал с собой не только на балы в честь кого-то, но и в тронных залах во время официальных приемов она стояла рядом с ним, как и положено дочери царедворца.
— И вам, милая Рафаэлла, придется сопровождать Анастасию, — обратился Готфрид к девушке, оборачиваясь всем корпусом к ней.
Та вздохнула и робко произнесла, совершенно не свойственным ей тоном, забыв даже, как обращаться к царедворцу:
— Ваше величество… Вы… Я…
Готфрид укоризненно покачал головой.
Рафаэлла придумывала на ходу, как корректнее отказаться от прогулки.
Во-первых, у нее нет соответствующего костюма, а, во-вторых, она так и не научилась ездить верхом — страх перед лошадьми мешал ей стать наездницей.
— Дорогая Рафаэлла, — перебил ее Готфрид, — ваши отговорки, типа отсутствие наряда для верховой езды, не принимаются. Вы поедете в том, что у вас найдется более-менее подходящим для соответствующего момента. Это моей дочери недопустимо быть абы в чем, она должна поражать всех своей красотой и великолепием, вы же обязаны просто находиться рядом с ней. Нам никому не разрешено взять с собой слуг, но про друзей ничего не сказано, только поэтому я вас включил в список тех, кто станет сопровождать посла.
Рафаэлла хмыкнула и обиженно скривила губы:
— Хорошо же мы будем смотреться — красавица Черный Лебедь и чудовище Рафаэлла рядом.
Царедворец сначала бросил на нее гневный взгляд, но затем продолжил, одарив ее самой своей обворожительной улыбкой:
— Глупышка! Поверь, ты несправедлива по отношению к себе. И рядом с Анастасией ты не будешь находиться. Она поедет в свите посла, рядом с ним. А ты, мое чудовище, будешь сопровождать меня. И лишь на пикнике ты окажешься возле Анастасии, чтобы прислуживать ей, если понадобится.
Рафаэлла вздрогнула на словах «мое чудовище» и, как всегда, поймала добрый взгляд и ласковую улыбку царедворца.
— И все же, милорд, — ответила она, собравшись с мыслями, — я, наверное, не смогу принять участие в увеселительной прогулке на озеро, — девушка вздохнула, понимая, что сейчас, признавшись, поймает еще один презрительный взгляд от Готфрида. — Я по-прежнему совершенно не умею держаться в седле. И лошадей все так же боюсь.
Царедворец почему-то заразительно рассмеялся над этими словами девушки, как будто та сказала что-то исключительно смешное.
— Милая Рафаэлла, я думал, что вы, как и моя дочь, умеете и можете абсолютно все. Но я совершенно забыл об этой вашей маленькой слабости. Может у вас еще есть тайные страхи, о которых мне не известно? Анастасия, — обратился он, продолжая смеяться, к своей дочери, —на твоем месте я не упустил бы такой возможности, как на фоне своей подруге блеснуть мастерством. А то я смотрю, ты последнее время совсем заскучала, в основном молчишь, видимо, растеряла, все свое остроумие в словесных баталиях с царедворцем Верховного правителя. Или все твое мысли занимает принц Рудольф?
— Я учту ваше пожелание, отец, — пробурчала Анастасия.
Ей почему-то совершенно не понравилось, что Готфрид при всех упомянул имя принца Рудольфа.
— На сегодня вы обе свободны. Меня ждет тайная беседа с послом. А завтра, пожалуйста, без опозданий, это особенно вас касается, дорогая Рафаэлла, встречаемся в пиршественной зале на завтраке, а потом сразу отправляемся к озерам, — и царедворец махнул рукой, давая понять, что на сегодня ни одна, ни вторая ему больше не нужны.
Девушки страшно обрадовались, что у них полдня свободного времени. Они давно собирались прогуляться с монастырскими сестрами по столице, зайти на рынок, но все как-то не складывалось. Сейчас выпал самый подходящий момент, и они, наконец, отправятся бродить по городу пешком, заходя в лучшие кондитерские и самые дорогие лавки.
От приятных мыслей их отвлек принц Рудольф, который подошел к ним, как только удалится царедворец Готфид.
— Рафаэлла, не хотите ли взять хотя бы урок верховой езды, я бы договорился с конюхом на королевской конюшне. Мы вас с Черным Лебедем проводим туда и поможем подобрать лошадку к завтрашней поездке, самую смирную, какую только найдем.
«И откуда он узнал, что я совершенно не умею держаться в седле?» — расстроенная девушка в немом вопросе подняла удивленно брови.
— У всех стен есть уши, — хмыкнул принц. — О своих проблемах надо говорить тише.
Он очень надеялся остаться вдвоем с Черным Лебедем, пока опытные наставники станут обучать Рафаэллу верховой езде. Смирные лошади в конюшне имелись, Рудольф знал, и девушке обязательно покажут, как вести себя с животным, как перестать бояться лошадку.
А когда Рафаэлла едва не расплакалась, он ласково погладил ее по плечу, как бы успокаивая, не правильно истолковав истинную причину ее слез.
— Не переживайте, я всего лишь пошутил. Что вы не наездница, я знаю давно — вашей лошади в конюшне нет. А о том, что планируется верховая прогулка, Верховный правитель предупредил всех участников ее только сегодня рано утром. Так что нет никакого секрета, — успокоил ее принц. — Смело идите в конюшню, там вам, по крайней мере, покажут, как в седло садиться. По моим сведениям, посол тоже не наездник, поэтому прогулка будет, действительно, прогулкой, а не скачками или соревнованиями по выездке. Хотя… — и он многозначительно замолчал, посмотрев на Черного Лебедя.
Рафаэлла вздохнула и поплелась на конюшни. Как выяснилось, особого выбора у нее не было — карета не смогла бы проехать по бездорожью к озерам. Вместо уроков по верховой езде она с удовольствием прогулялась бы по рынку, съела бы пирожное и не одно, и даже не два, и булочку. Их ей так во дворце не хватало — в монастыре и то подавали…
Утром сидя в седле и мерно покачиваясь в такт шагам локарийской лошадки, Рафаэлла размышляла о том, что никогда не стать ей такой великолепной наездницей, как принц Рудольф. Даже Анастасия не шла ни в какое сравнение с ним, хотя на своем Урагане она смотрелась вполне достойно.
Рафаэлла восторженно любовалась статной фигурой принца, затянутой в зеленый бархатный костюм для верховой езды, расшитый изумрудами, который невероятно очень шел к его глазам. Принц Рудольф сдергивал с головы шляпу, позволяя ветру ласкать и развевать его кудри во время бешеной скачки, которую он иногда устраивал, посылая своего кладрубера в карьер, уходя далеко вперед, а потом возвращаясь обратно. Девушки-фрейлины, которые находились в свите посла, чтобы развлекать его, визжали от восторга, когда принц пролетал между ними на своем жеребце, поднимая создаваемым им вихрем их широкие юбки и пытаясь сорвать с их прелестных головок маленькие шляпки. Посол цокал языком от восхищения, любуясь статью и красотой принца Рудольфа и наслаждаясь окружающей природой одновременно.
Процессия неспешно двигалась по небольшим рощицам, поросшим буйной зеленью, перемежающимися с лугами с цветущим разнотравьем, к каскаду озер в заповедных лесах. Верховный правитель на зависть всем умел устраивать пикники и прогулки, когда невидимая для обычного глаза стража обеспечивала порядок и безопасность, а на полянках расторопные слуги стелили покрывала и расставляли низкие столики с изысканными винами, разнообразными закусками и заморскими фруктами…
Сидя в одиночестве на искусно затканном умелыми руками мастериц покрывале, посол лениво потягивал вино из высокого бокала. Фрейлины, словно стайка разноцветных экзотических птичек, поражающая своей совершенной красотой, сгрудились на соседних покрывалах. А принц Рудольф и Черный Лебедь вели неспешную беседу, расположившись в самом дальнем конце полянки. Принц сорвал полевой цветочек, росший прямо у его покрывала, и теперь задумчиво крутил его в руке. Он скинул свой камзол (день на удивление выдался солнечным и теплым) и, оставшись в одной рубашке и узких брюках для верховой езды, был небрежно прост и беспечен, как обычный аристократ, не обремененный никакими заботами.
Царедворец Готфрид с Рафаэллой расположились практически в самом центре полянки. На соседнем покрывале рядом с ними скучали седовласый царедворец Верховного правителя, которому для «веселья» не хватало Черного Лебедя с ее научными беседами, и сопровождающие его аристократы. Они мечтали вырвать девушку из лап принца Рудольфа, но она даже не поворачивала головы в их сторону. Если бы только взглянула на них, ее тут же втянули бы какой-нибудь философский спор.
Рафаэлла тоже мечтала оказаться рядом с Анастасией, рядом с ней она чувствовала бы себя гораздо привычнее. Находясь с Готфридом на одном покрывале, ощущала себя весьма неловко, особенно тогда, когда ловила злые взгляды, которыми с избытком одаривали ее фрейлины. Они делали это так искусно, что Рафаэлле хотелось просто исчезнуть или растворится, но только не видеть их ненависти. Кто бы их не понял: они считали ее любовницей царедворца Готфрида — толстая, некрасивая, а у такого мужчины стала фавориткой. И будь в тех сплетнях хоть доля истины, она бы так не переживала. Но ее Готфрид даже ни разу не поцеловал. Если бы не Анастасия, порой казалось Рафаэлле, царедворец в ее сторону бы и не взглянул.
И вдруг он привлек к себе девушку ближе и уложил головой на свои колени. Откинув в сторону ее шляпку, он запустил руку ей в волосы, перебирая непокорные вихры Рафаэллы. Иногда он сжимал их на затылке чуть сильнее, заставляя ее откидывать голову назад и смотреть прямо ему в глаза. А потом наклонялся к ней, прикасаясь к ее лбу в легком поцелуе. В этот момент Рафаэлла могла даже ощущать изысканный запах вина, которое только что выпил царедворец. А сердце хотело не этих небрежных прикосновений, а совсем иного.
— Милорды, вы желали, чтобы я усладила слух посла своим пением? — раздался недовольный голос графини Матильды, одной из фрейлин, возле их покрывал.
Готфрид ни на миг не прервал своего занятия и даже не поднял глаз — он ждал, что ответил царедворец Верховного правителя, ему самому вполне хватало пения птиц. И только закончив поцелуй, небрежно произнес, так и не услышав другого мнения:
— Дорогая Матильда, не мне вас учить, как доставлять удовольствие. Хотите пением, а хотите, как-то иначе. Все в ваших руках.
Девушка недовольно топнула ногой — расторопные, почти невидимые, слуги тотчас подали ей лютню. Она не вернулась на свое покрывало, а расположилась здесь же на уголке, начав тотчас наигрывать какую-то веселую мелодию. Ее изящные пальцы порхали по инструменту, извлекая все разнообразие звуков. Потом она запела грустную и нежную песню о любви, в унисон с ней издавала трели какая-то пичуга, добавляя в изысканное терпкое вино грусти нотку радости.
— Войдите, — услышал Рудольф.
Его сердце радостно забилось. В ласковом голосе Черного Лебедя не было ни раздражения, ни недовольства, что его хозяйку побеспокоили. Принц, облегченно вздохнув, вошел в двери, любезно распахнутые перед ним стражей.
— Какая прелесть, — расцвела Анастасия, увидев котенка, которого мужчина, как только вошел в комнату, сразу же опустил перед ней на ковер.
Она тут же подхватила котенка на руки, помогая тому избавиться от ненавистной ленты, которую недовольный малыш пытался скинуть лапкой, и сразу почувствовал тяжесть бриллиантовой броши.
— Спасибо, я рада вашему подарку, — продолжила улыбаться Анастасия, одной рукой прижимая у груди котенка, а второй протягивая брошь назад принцу. — А эта вещица, хоть и красивая, но абсолютно лишняя. Я не могу принять от вас эту драгоценность.
— Можете, — улыбнулся принц Рудольф ей в ответ. — Это моя личная вещь. Мне ее сделали не так давно по заказу на мои самым честным образом заработанные деньги. Я давал уроки мастерства владения мечом, и мне ученики тогда неплохо заплатили. Я не пропил, не прокутил те деньги, а приобрел на память о благодарных учениках драгоценность с меткой. Она не безлика, как многие другие подобные броши. Вот взгляните.
И принц Рудольф, обратив внимание Анастасии на украшение, продолжил рассказывать:
— У самого большого камня, который расположен в самом центре броши, в россыпи более мелких бриллиантов, небольшое, но весьма оригинальное пятнышко.
Он хитро улыбнулся.
— Но этот «дефект» не делает брошь менее ценной, как раз наоборот — так она становится уникальной в своем роде. Мне в свое время предлагали заменить бриллиант, но я отказался, сказав, что та, кому я ее решусь подарить, всегда будет помнить, что эта драгоценность подарена мной. И никогда ее не перепутает ни с какой другой брошью, поднесенной ей кем-то другим.
ГЛАВА 12
Перед обедом уединившись в своих апартаментах, Анастасия, бросив все дела, с увлечением погрузилась в чтение книги «Дорога длиною в жизнь». Поначалу это был простенький приключенческий роман, призванный развлечь читателя, но постепенно он перешел в философскую притчу, став именно таким чтивом, которое она любила. Первую часть книги она прочла еще в своем прошлом будущем, а вот второй и третьей части в библиотеке не оказалось. Когда она как-то спросила, где же продолжение, монахиня, смотрительница за библиотекой? лишь смущенно отвела глаза в сторону, но так Анастасии ничего и не ответила. А здесь, во дворце Верховного правителя к вящей радости девушки ей преспокойно выдали продолжение романа, разрешили унести с собой и даже не попросили не задерживать…
— Анастасия фон Шван, — официально обратился к ней Готфрид, как только они сели за стол во время обеда. Царедворец редко обращался к Анастасии по имени, называя или дочерью, но чаще девочкой моей.
Оторвав взгляд от тарелки с супом, поставленной перед ней проворным слугой, Анастасия подняла голову — ее волосы колыхнулись, как два крыла, и снова легли на спину, — и вопросительно посмотрела на Готфрида. Что за официальность? Зачем так пугать?
— Во дворец сегодня прибывает посол из Окорома, и завтра сразу после завтрака запланирована верховая прогулка на озеро с последующим пикником.
«На волшебное?» — чуть не вырвалось радостно у Анастасии. Она непроизвольно улыбнулась.
Анастасия быстро вспомнила, что Окором — совсем маленькое государство, где-то на побережье океана, и значит, Верховный правитель захотел сразить посла красотами горных заповедных озер. Всего лишь. Вряд ли его заставят ждать следующего полнолуния, чтобы он смог искупаться в волшебном озере. С него достаточно будет и обычных, точнее заповедных, но не менее красивых.
Видимо, и ей придется присутствовать на этом мероприятии, ведь до этого ее Готфрид всегда брал с собой не только на балы в честь кого-то, но и в тронных залах во время официальных приемов она стояла рядом с ним, как и положено дочери царедворца.
— И вам, милая Рафаэлла, придется сопровождать Анастасию, — обратился Готфрид к девушке, оборачиваясь всем корпусом к ней.
Та вздохнула и робко произнесла, совершенно не свойственным ей тоном, забыв даже, как обращаться к царедворцу:
— Ваше величество… Вы… Я…
Готфрид укоризненно покачал головой.
Рафаэлла придумывала на ходу, как корректнее отказаться от прогулки.
Во-первых, у нее нет соответствующего костюма, а, во-вторых, она так и не научилась ездить верхом — страх перед лошадьми мешал ей стать наездницей.
— Дорогая Рафаэлла, — перебил ее Готфрид, — ваши отговорки, типа отсутствие наряда для верховой езды, не принимаются. Вы поедете в том, что у вас найдется более-менее подходящим для соответствующего момента. Это моей дочери недопустимо быть абы в чем, она должна поражать всех своей красотой и великолепием, вы же обязаны просто находиться рядом с ней. Нам никому не разрешено взять с собой слуг, но про друзей ничего не сказано, только поэтому я вас включил в список тех, кто станет сопровождать посла.
Рафаэлла хмыкнула и обиженно скривила губы:
— Хорошо же мы будем смотреться — красавица Черный Лебедь и чудовище Рафаэлла рядом.
Царедворец сначала бросил на нее гневный взгляд, но затем продолжил, одарив ее самой своей обворожительной улыбкой:
— Глупышка! Поверь, ты несправедлива по отношению к себе. И рядом с Анастасией ты не будешь находиться. Она поедет в свите посла, рядом с ним. А ты, мое чудовище, будешь сопровождать меня. И лишь на пикнике ты окажешься возле Анастасии, чтобы прислуживать ей, если понадобится.
Рафаэлла вздрогнула на словах «мое чудовище» и, как всегда, поймала добрый взгляд и ласковую улыбку царедворца.
— И все же, милорд, — ответила она, собравшись с мыслями, — я, наверное, не смогу принять участие в увеселительной прогулке на озеро, — девушка вздохнула, понимая, что сейчас, признавшись, поймает еще один презрительный взгляд от Готфрида. — Я по-прежнему совершенно не умею держаться в седле. И лошадей все так же боюсь.
Царедворец почему-то заразительно рассмеялся над этими словами девушки, как будто та сказала что-то исключительно смешное.
— Милая Рафаэлла, я думал, что вы, как и моя дочь, умеете и можете абсолютно все. Но я совершенно забыл об этой вашей маленькой слабости. Может у вас еще есть тайные страхи, о которых мне не известно? Анастасия, — обратился он, продолжая смеяться, к своей дочери, —на твоем месте я не упустил бы такой возможности, как на фоне своей подруге блеснуть мастерством. А то я смотрю, ты последнее время совсем заскучала, в основном молчишь, видимо, растеряла, все свое остроумие в словесных баталиях с царедворцем Верховного правителя. Или все твое мысли занимает принц Рудольф?
— Я учту ваше пожелание, отец, — пробурчала Анастасия.
Ей почему-то совершенно не понравилось, что Готфрид при всех упомянул имя принца Рудольфа.
— На сегодня вы обе свободны. Меня ждет тайная беседа с послом. А завтра, пожалуйста, без опозданий, это особенно вас касается, дорогая Рафаэлла, встречаемся в пиршественной зале на завтраке, а потом сразу отправляемся к озерам, — и царедворец махнул рукой, давая понять, что на сегодня ни одна, ни вторая ему больше не нужны.
Девушки страшно обрадовались, что у них полдня свободного времени. Они давно собирались прогуляться с монастырскими сестрами по столице, зайти на рынок, но все как-то не складывалось. Сейчас выпал самый подходящий момент, и они, наконец, отправятся бродить по городу пешком, заходя в лучшие кондитерские и самые дорогие лавки.
От приятных мыслей их отвлек принц Рудольф, который подошел к ним, как только удалится царедворец Готфид.
— Рафаэлла, не хотите ли взять хотя бы урок верховой езды, я бы договорился с конюхом на королевской конюшне. Мы вас с Черным Лебедем проводим туда и поможем подобрать лошадку к завтрашней поездке, самую смирную, какую только найдем.
«И откуда он узнал, что я совершенно не умею держаться в седле?» — расстроенная девушка в немом вопросе подняла удивленно брови.
— У всех стен есть уши, — хмыкнул принц. — О своих проблемах надо говорить тише.
Он очень надеялся остаться вдвоем с Черным Лебедем, пока опытные наставники станут обучать Рафаэллу верховой езде. Смирные лошади в конюшне имелись, Рудольф знал, и девушке обязательно покажут, как вести себя с животным, как перестать бояться лошадку.
А когда Рафаэлла едва не расплакалась, он ласково погладил ее по плечу, как бы успокаивая, не правильно истолковав истинную причину ее слез.
— Не переживайте, я всего лишь пошутил. Что вы не наездница, я знаю давно — вашей лошади в конюшне нет. А о том, что планируется верховая прогулка, Верховный правитель предупредил всех участников ее только сегодня рано утром. Так что нет никакого секрета, — успокоил ее принц. — Смело идите в конюшню, там вам, по крайней мере, покажут, как в седло садиться. По моим сведениям, посол тоже не наездник, поэтому прогулка будет, действительно, прогулкой, а не скачками или соревнованиями по выездке. Хотя… — и он многозначительно замолчал, посмотрев на Черного Лебедя.
Рафаэлла вздохнула и поплелась на конюшни. Как выяснилось, особого выбора у нее не было — карета не смогла бы проехать по бездорожью к озерам. Вместо уроков по верховой езде она с удовольствием прогулялась бы по рынку, съела бы пирожное и не одно, и даже не два, и булочку. Их ей так во дворце не хватало — в монастыре и то подавали…
Утром сидя в седле и мерно покачиваясь в такт шагам локарийской лошадки, Рафаэлла размышляла о том, что никогда не стать ей такой великолепной наездницей, как принц Рудольф. Даже Анастасия не шла ни в какое сравнение с ним, хотя на своем Урагане она смотрелась вполне достойно.
Рафаэлла восторженно любовалась статной фигурой принца, затянутой в зеленый бархатный костюм для верховой езды, расшитый изумрудами, который невероятно очень шел к его глазам. Принц Рудольф сдергивал с головы шляпу, позволяя ветру ласкать и развевать его кудри во время бешеной скачки, которую он иногда устраивал, посылая своего кладрубера в карьер, уходя далеко вперед, а потом возвращаясь обратно. Девушки-фрейлины, которые находились в свите посла, чтобы развлекать его, визжали от восторга, когда принц пролетал между ними на своем жеребце, поднимая создаваемым им вихрем их широкие юбки и пытаясь сорвать с их прелестных головок маленькие шляпки. Посол цокал языком от восхищения, любуясь статью и красотой принца Рудольфа и наслаждаясь окружающей природой одновременно.
Процессия неспешно двигалась по небольшим рощицам, поросшим буйной зеленью, перемежающимися с лугами с цветущим разнотравьем, к каскаду озер в заповедных лесах. Верховный правитель на зависть всем умел устраивать пикники и прогулки, когда невидимая для обычного глаза стража обеспечивала порядок и безопасность, а на полянках расторопные слуги стелили покрывала и расставляли низкие столики с изысканными винами, разнообразными закусками и заморскими фруктами…
Сидя в одиночестве на искусно затканном умелыми руками мастериц покрывале, посол лениво потягивал вино из высокого бокала. Фрейлины, словно стайка разноцветных экзотических птичек, поражающая своей совершенной красотой, сгрудились на соседних покрывалах. А принц Рудольф и Черный Лебедь вели неспешную беседу, расположившись в самом дальнем конце полянки. Принц сорвал полевой цветочек, росший прямо у его покрывала, и теперь задумчиво крутил его в руке. Он скинул свой камзол (день на удивление выдался солнечным и теплым) и, оставшись в одной рубашке и узких брюках для верховой езды, был небрежно прост и беспечен, как обычный аристократ, не обремененный никакими заботами.
Царедворец Готфрид с Рафаэллой расположились практически в самом центре полянки. На соседнем покрывале рядом с ними скучали седовласый царедворец Верховного правителя, которому для «веселья» не хватало Черного Лебедя с ее научными беседами, и сопровождающие его аристократы. Они мечтали вырвать девушку из лап принца Рудольфа, но она даже не поворачивала головы в их сторону. Если бы только взглянула на них, ее тут же втянули бы какой-нибудь философский спор.
Рафаэлла тоже мечтала оказаться рядом с Анастасией, рядом с ней она чувствовала бы себя гораздо привычнее. Находясь с Готфридом на одном покрывале, ощущала себя весьма неловко, особенно тогда, когда ловила злые взгляды, которыми с избытком одаривали ее фрейлины. Они делали это так искусно, что Рафаэлле хотелось просто исчезнуть или растворится, но только не видеть их ненависти. Кто бы их не понял: они считали ее любовницей царедворца Готфрида — толстая, некрасивая, а у такого мужчины стала фавориткой. И будь в тех сплетнях хоть доля истины, она бы так не переживала. Но ее Готфрид даже ни разу не поцеловал. Если бы не Анастасия, порой казалось Рафаэлле, царедворец в ее сторону бы и не взглянул.
И вдруг он привлек к себе девушку ближе и уложил головой на свои колени. Откинув в сторону ее шляпку, он запустил руку ей в волосы, перебирая непокорные вихры Рафаэллы. Иногда он сжимал их на затылке чуть сильнее, заставляя ее откидывать голову назад и смотреть прямо ему в глаза. А потом наклонялся к ней, прикасаясь к ее лбу в легком поцелуе. В этот момент Рафаэлла могла даже ощущать изысканный запах вина, которое только что выпил царедворец. А сердце хотело не этих небрежных прикосновений, а совсем иного.
— Милорды, вы желали, чтобы я усладила слух посла своим пением? — раздался недовольный голос графини Матильды, одной из фрейлин, возле их покрывал.
Готфрид ни на миг не прервал своего занятия и даже не поднял глаз — он ждал, что ответил царедворец Верховного правителя, ему самому вполне хватало пения птиц. И только закончив поцелуй, небрежно произнес, так и не услышав другого мнения:
— Дорогая Матильда, не мне вас учить, как доставлять удовольствие. Хотите пением, а хотите, как-то иначе. Все в ваших руках.
Девушка недовольно топнула ногой — расторопные, почти невидимые, слуги тотчас подали ей лютню. Она не вернулась на свое покрывало, а расположилась здесь же на уголке, начав тотчас наигрывать какую-то веселую мелодию. Ее изящные пальцы порхали по инструменту, извлекая все разнообразие звуков. Потом она запела грустную и нежную песню о любви, в унисон с ней издавала трели какая-то пичуга, добавляя в изысканное терпкое вино грусти нотку радости.
