Смех и разговоры мгновенно прекратились на полянке, каждый открывал свое сердце самым ярким чувствам и тайнам. После того, как прекратилось пение, над полянкой долго еще висела звенящая тишина, нарушаемая только треском кузнечиков. Никому не хотелось разрушать это состояние эйфории…
Первым очнулся и с криками «браво» подбежал к фрейлине Матильде посол и увлек ее на свое покрывало. Ему надоело сидеть в одиночестве, но ни одну из девушек он так и не выбрал.
— Матильда, спойте еще, — посыпалось со всех сторон.
Что ни говори, а петь, как и плести интриги не хуже любого царедворца в королевстве, фрейлина умела.
Она улыбнулась и, пробежав пальцами по струнам, как бы настраивая их на другую музыку, запела пошловатые частушки, прерываемые громким язвительным смехом других девушек, про то, как уродливый горбатый шут стал любовником слепого короля. Король не видел убожества своего избранника и осыпал его богатыми подарками, пока он не оказался с шутом в одной постели. Что было дальше никто, так никто и не узнал.
— Прекрати, — потребовал царедворец Верховного правителя.
Он догадался в чей двор сей камешек, но обсуждать прилюдно, а тем более потешаться над симпатиями Готфрида он никому не позволит. Это его личное дело. А наглую фрейлину следовало немедленно урезонить и прервать ее пение, пусть и голоском Сирены. — Твои рифмы, любезная Матильда, слишком просты и прямолинейны. Этими стишками ты оскорбляешь не только мой слух, привыкший к изысканности, но всех окружающих. А господину послу даешь повод для сплетен о достойнейших аристократах нашего королевства. Если ты хочешь спеть веселую песенку и развеселить нас, сделай это достойно тебя.
На полянке снова воцарилось молчание, на сей раз все чувствовали себя неуютно от вспышки гнева царедворца самого Верховного правителя. Если бы фрейлину попытался приструнить царедворец Готфрид, все бы решили, что он пытается оправдаться и защитить свою любовницу. Веселье было безнадежно испорчено. Матильда расплакалась. Посол увел ее от всех, чтобы утешить и побродить с ней немного возле круглого, как блюдце озеро с прозрачной водой, как горный хрусталь. А вернувшись, он сиюминутно захотел прервать отдых и вернуться во дворец.
Никто не решился с ним спорить и возражать ему — здесь он был главный, так как исключительно для него было организовано эта поездка в горы…
Пустив лошадей чуть быстрее, возвращались совсем другим путем, по королевскому лугу, огороженному невысокой каменной стеной от ручья. Лошадка Рафаэллы никак не хотела переходить на легкий галоп и продолжала неспешно шагать вслед за всеми. Похоже, и рысь ей недоступна. Постепенно она стала отставать.
За разговорами и посол, и царедворцы со своими свитами незаметно уехали от нее уже довольно далеко, а Рафаэлла все пыталась заставить лошадку бежать быстрее, только все ее попытки были тщетны. Теперь она боялась не столько свалиться с лошади, сколько заблудиться, оставшись одна, и не успеть попасть во дворец к ужину. Вино и фрукты — плохая замена полноценному обеду, а булочку съесть после песенки Матильды она не решилась.
Вскоре Рафаэлла заметила, как одинокий всадник, отделившись от всех, стал приближаться к ней. Узнать Черного Лебедя можно было даже издалека. Ее колышущиеся за спиной волосы трудно было принять за гриву коня или перепутать с чьими-то другими — они поднимались и плавно опускались, как крылья за спиной. Рафаэлла улыбнулась, когда, резко осадив своего жеребца, Анастасия заставила Урагана плестись шагом рядом с ее лошадкой. Тот хоть и потряс недовольно гривой, но шаг не ускорил.
— Никак не можешь справиться со строптивым конем, милая Рафаэлла? — ласково поинтересовалась Анастасия у подруги.
— Да, вот что-то не выходит. Не хочет она меня слушаться, — пожаловалась та ей.
— Давай поменяемся, — предложила Анастасия, — и ты сразу увидишь, что меня она станет слушаться просто великолепно.
— Я — на Ураган?
Рафаэлла только от одной мысли чуть не упала в обморок — черный жеребец у нее ассоциировался с чертом из преисподней, не иначе.
— Посмотри, какой он смирный, — продолжила настаивать Анастасия. — К тому же тебе придется проехать на нем совсем немного, пока мы всех не догоним. А потом опять пересядешь на свою лошадку, если захочешь.
Но Рафаэлла отчаянно замотала головой — нет, на Урагана она не заберется если даже ей будет угрожать смерть.
— Ну, тогда, — притворно грустно вздохнула Анастасия, — и ты, и я, и принц Рудольф, который меня ни за что не покинет, и даже царедворец Готфрид, который не оставит нас на этом лугу, останемся без ужина.
Этот довод пересилил все остальные — Рафаэлле и смерть не так страшна, как перспектива лечь спать на голодный желудок.
Кряхтя и причитая, как старая монахиня, она сползала со своей лошадки и взяла в руки поводья Урагана, не решаясь сесть на него.
Анастасия же, быстро вскочив в седло, нарезала вокруг стоявшей Рафаэллы круг за кругом, терпеливо дожидаясь, когда та вскарабкается на Урагана, она не решалась оставить подругу один на один с жеребцом и поскакать в ту сторону, куда уехали все остальные участники пикника и принц Рудольф. Наконец, Рафаэлла приподнялась на стременах и со всего маху всем своим весом опустилась в седло. Жеребец жалобно заржал, взбрыкнул сначала передними ногами, затем задними и не разбирая дороги помчался по лугу, но совсем не в ту сторону, куда надо. Вслед за ним споро бежала лошадка, резко ускорившись, посылаемая коленками своей всадницы. Только где ей догнать быстрого клеппера.
Анастасия закричала, прося о помощи. Все сразу обернулись на ее крики и остановились, пытаясь понять, что за соревнования затеяли девушки.
Судорожно вцепившись в поводья, Рафаэлла пыталась изо всех сил удержаться в седле. Такая скачка не для нее! Он даже не пыталась посмотреть, куда несется ее конь, и как-то управлять им, она, округлив глаза от ужаса, пялилась под его копыта, а зря. От непрерывного мелькания и тряски у нее закружилась голова, и она начала постепенно сползать из седла. Когда она, наконец, подняла глаза, то увидел, что ее жеребец несется на полуразрушенную стену, отгораживающую луг от оврага с ручьем.
«Почему конь Анастасии не отворачивает в сторону? Не слушается меня? — билась судорожная мысль в мозгу девушки. Она попыталась остановить взбесившееся животное, натягивая поводья, но безуспешно.
Может быть, Ураган и собирался в красивом прыжке перелететь через овраг, но уже без Рафаэллы, решила она:
— Чтобы не свалиться в ручей и не свернуть себе шею, я должна немедленно обратиться птицей и взмыть вверх вместе с этой глупой лошадью. Эх, прощай моя никчемная жизнь!»
Девушки-фрейлины завизжали от страха, осознав, что сейчас должно произойти на их глазах. Рафаэлла зажмурилась, искренне надеясь, что жеребец вот-вот все-таки отвернет и не прыгнет через стену: остановить его у нее все равно не получалось — он мчался, не разбирая дороги и не слушаясь своего седока.
Она не видела, как от всех отделился один всадник, а затем еще один, и помчались ей наперерез.
«Раз, два…» — считала про себя Рафаэлла, собираясь на счет «три» вылететь из седла.
И вдруг сильные руки сдернули ее со спины Урагана и перекинули поперек седла, как мешок. Она открыла глаза и увидела, что висит вниз лицом на спине жеребца принца Рудольфа. А жеребец Анастасии, оставшись без седока, мгновенно успокоился и виновато, переминаясь с ноги на ногу, стоял рядом.
Подскакавший следом Готфрид спешился, стащил на землю Рафаэллу и крепко прижал к себе, целуя в висок. Он шептал ей милые нежности, нежно прижимая девушку к своей мускулистой груди: — Мы могли потерять тебя. Ты же могла разбиться.
— Со мной ничего не случилось бы, — попытался возмутиться та, хотя была безмерно благодарна и спасшему ее принцу Рудольфу, и Готфриду, искренне переживавшему за нее.
— Ты хоть сама-то веришь в то, что говоришь? — усмехнулся царедворец.
А принц рассмеялся.
Они подвели Рафаэллу, еле стоявшую на ногах после пережитой бешеной скачки, к стене, на которую еще совсем недавно мчался Ураган, и если бы его не остановили, то, наверное, он бы прыгнул через нее. Прямо за стеной начинался глубокий овраг, по дну которого тек ручей. Скорее всего, жеребец упал бы на дно оврага, сломав передние ноги. Рафаэлла отвернулась, не желая думать, что могло случиться с ней и с ее лошадью, и уткнулась лицом в камзол Готфрида. И только судорожный всхлип вырвался из ее груди:
— За что?
Невесть откуда взявшиеся слуги засуетились вокруг несчастного жеребца, не понимая, почему он вдруг понес свою всадницу.
Царедворец снова вскочил в седло и, легко подтянув вверх Рафаэллу, усадил перед собой, прижимая к своей груди. Только сейчас, в ласковых его руках, девушка осознала весь ужас случившегося. Ее начала колотить сильная дрожь. Готфрид стянул с себя камзол и ласково завернул в него неразумную подругу своей королевы, пытаясь ее хоть чуточку согреть…
Подъехавшая к ним Анастасия резво соскочила с лошадки и бросилась к Урагану.
— Не вздумай садиться на него, — остановил ее принц Рудольф.
— Принц прав, — согласился с ним Готфрид. — Пока не поймем причину, почему конь взбесился, даже не приближайся к нему.
— Как? — растерялась Анастасия. Она готова была расплакаться от волнения за жеребца, за переживания за подругу, с которой чуть не случилось страшное.
— Если хочешь, — предложил принц Рудольф, — я повезу тебя, а лошадку Рафаэллы и Урагана поведем на поводу.
— Ну нет, — гордо вскинула голову Анастасия. — Я поеду верхом сама и своего жеребца поведу за собой…
В королевской конюшне опытные конюхи внимательно осмотрели Урагана под надзором принца Рудольфа — ничего не заметили. Зато когда сняли с него седло, то сразу обнаружили колючку гледичии — она впилась в спину несчастного животного, когда Рафаэлла уселась в седло, вот конь и понес.
— Как колючка попала под седло? — строго спросил принц Рудольф, прищурившись глядя то на одного конюха, то на второго, то на третьего.
Те тряслись от страха, зная суровый нрав принца, но отчаянно мотали головами, мол, это им неведомо, они все тщательно проверили, когда запрягали жеребца…
— Может, они и не виноваты, что колючка попала под седло, — Тилли попыталась убедить принца в невиновности конюхов. — Пока вы отдыхали на полянке, к коням мог подойти кто угодно. Черный Лебедь в седло практически не садилась, сам говорил, что она то приподнималась на стременах, то опускалась, когда скакала, но все время не в седле. А толстушка Рафаэлла…
— Да уж, — согласился с ней принц. — Поговори с Черным Лебедем, предупреди ее, чтобы была осторожней. Мне кажется, что она тебе больше поверит, чем мне.
Анастасия стала гораздо осторожнее после разговора с Тилли. Но так как больше ничего подозрительного не происходило, она постепенно утратила бдительность. Единственное, на что обратила внимание, и не только она, а и те, с кем Черный Лебедь беседовала в библиотеке, что теперь рядом с ней постоянно находились либо Тилли, следуя рядом невидимой тенью, либо принц Рудольф как сопровождающий, либо Рафаэлла как ее летописец, либо сам Готфрид как родитель. Анастасия перестала оставаться одна даже на короткое время, даже по ночам. Теперь в темное время суток под ее окном прохаживалась, как правило, монастырская сестра, одна из тех, что приехали с ней в качестве ее личных слуг.
За Анастасией следили весьма тщательно и оберегали ее от любых случайностей. А она по-прежнему после завтрака вела научные беседы в библиотеке, но уже все чаще и чаще в толпе жаждущих поспорить с ней на философские темы оказывался принц Рудольф. Танцевала на многочисленных в это время года балах, но теперь один из танцев, а то и два на них обязательно принадлежали Рудольфу, гуляла по парку в окружении неженатых аристократов, тогда принц следовал за Черным Лебедем на расстоянии, так положено, но она обязательно находилась в его поле зрения. И он готов был прийти ей на помощь, если та понадобится. Теперь уж точно не только герцог Одо, но и любой другой не посмел бы поцеловать Черного Лебедя без желания с ее стороны.
Готфрид уже несколько раз заговаривал с Анастасией о том, что их цель почти достигнута, мол, принц Рудольф вот уже почти три недели находится рядом с Черным Лебедем, неотступно следуя за ней и забыв напрочь о походах по трактирам и борделям. И пора бы вернуться в монастырь, ведь именно туда принц обязан приехать за своей супругой, чтобы затем привезти ее на коронацию. Не настолько же он глуп, чтобы вместо королевы Анастасии все же выставлять Тилли? Можно и праведный гнев Верховного правителя навлечь не только на свою, но и на голову ни в чем неповинной девушки.
Анастасия в основном прислушивалась к словам царедворца, доверяя его опыту и интуиции, но в этом вопросе была непреклонна — она не соглашалась с Готфридом, считая их внезапный отъезд преждевременным. Она часто замечала, что принц Рудольф что-то хочет ей сказать, когда им удавалось хоть на секундочку остаться наедине, но не решался. Такая нерешительность принца ее почему-то то смущала, то пугала, то смешила, словно тот хотел ей предложить нечто, от чего она вынуждена будет категорически отказаться. Ей очень хотелось дождаться от него этих слов, а потом можно и в монастырь.
— Не хотите прокатиться со мной на лодке? — словно решившись на что-то важное, позвал как-то принц Рудольф Анастасию на прогулку, испросив на это предварительно разрешение царедворца Готфрида. Последнее время он с ним бывал предупредительно внимательным во всем, что касалось его дочери.
— Но я плохо плаваю, — неуверенно напомнила ему девушка.
Анастасия страшно боялась, что лодка может нечаянно качнуться на волне, а она, не удержавшись, выпадет за борт.
— Погода настолько тиха и безветренна, на озере нет ни единой мало-мальской волны, — улыбнулся принц Рудольф, и шрам змейкой скользнул по его щеке. — Опасаться вам абсолютно нечего. Неглубоко, да и я буду рядом в случае чего. А я неплохой пловец, поверьте.
Она это помнила с той памятной ночи.
Анастасия вопросительно взглянула на царедворца, но тот только пожал плечами, в душе надеясь, что девушка не откажет принцу — еще одна романтическая прогулка им обоим пойдет только на пользу. А там можно и в монастырь возвращаться.
— Покатаемся на лодке, рыбок покормим. Вам понравится. Соглашайтесь, — принц Рудольф глазами преданной собаки посмотрел на Черного Лебедя так, что та не выдержала его взгляда и, едва заметно улыбнувшись, покачала головой, соглашаясь.
Эта прогулка очень нужна была принцу Рудольфу. Он собирался признаться девушке в любви, что пышным цветом расцвела в его груди и уже мешала дышать ему по ночам. Принц был достаточно горд — он хотел, чтобы в момент объяснения с ней их никто не слышал. И если вдруг Анастасия ему откажет, то желал бы, чтобы ни до чьих ушей ветер не донес ее отказ даже тихим отголоском. Пусть все останется только между ними. Тогда у него оставался бы тогда еще один шанс попросить ее руки и сердца. И лучшего места для сердечного разговора не найти.
До озера их проводили Готфрид с Тилли, позади привычно семенила Рафаэлла. Эти трое как-то незаметно сдружились, пока по очереди охраняли Черного Лебедя.
По большому счету, Анастасии действительно можно было не опасаться утонуть в озере.
Первым очнулся и с криками «браво» подбежал к фрейлине Матильде посол и увлек ее на свое покрывало. Ему надоело сидеть в одиночестве, но ни одну из девушек он так и не выбрал.
— Матильда, спойте еще, — посыпалось со всех сторон.
Что ни говори, а петь, как и плести интриги не хуже любого царедворца в королевстве, фрейлина умела.
Она улыбнулась и, пробежав пальцами по струнам, как бы настраивая их на другую музыку, запела пошловатые частушки, прерываемые громким язвительным смехом других девушек, про то, как уродливый горбатый шут стал любовником слепого короля. Король не видел убожества своего избранника и осыпал его богатыми подарками, пока он не оказался с шутом в одной постели. Что было дальше никто, так никто и не узнал.
— Прекрати, — потребовал царедворец Верховного правителя.
Он догадался в чей двор сей камешек, но обсуждать прилюдно, а тем более потешаться над симпатиями Готфрида он никому не позволит. Это его личное дело. А наглую фрейлину следовало немедленно урезонить и прервать ее пение, пусть и голоском Сирены. — Твои рифмы, любезная Матильда, слишком просты и прямолинейны. Этими стишками ты оскорбляешь не только мой слух, привыкший к изысканности, но всех окружающих. А господину послу даешь повод для сплетен о достойнейших аристократах нашего королевства. Если ты хочешь спеть веселую песенку и развеселить нас, сделай это достойно тебя.
На полянке снова воцарилось молчание, на сей раз все чувствовали себя неуютно от вспышки гнева царедворца самого Верховного правителя. Если бы фрейлину попытался приструнить царедворец Готфрид, все бы решили, что он пытается оправдаться и защитить свою любовницу. Веселье было безнадежно испорчено. Матильда расплакалась. Посол увел ее от всех, чтобы утешить и побродить с ней немного возле круглого, как блюдце озеро с прозрачной водой, как горный хрусталь. А вернувшись, он сиюминутно захотел прервать отдых и вернуться во дворец.
Никто не решился с ним спорить и возражать ему — здесь он был главный, так как исключительно для него было организовано эта поездка в горы…
Пустив лошадей чуть быстрее, возвращались совсем другим путем, по королевскому лугу, огороженному невысокой каменной стеной от ручья. Лошадка Рафаэллы никак не хотела переходить на легкий галоп и продолжала неспешно шагать вслед за всеми. Похоже, и рысь ей недоступна. Постепенно она стала отставать.
За разговорами и посол, и царедворцы со своими свитами незаметно уехали от нее уже довольно далеко, а Рафаэлла все пыталась заставить лошадку бежать быстрее, только все ее попытки были тщетны. Теперь она боялась не столько свалиться с лошади, сколько заблудиться, оставшись одна, и не успеть попасть во дворец к ужину. Вино и фрукты — плохая замена полноценному обеду, а булочку съесть после песенки Матильды она не решилась.
Вскоре Рафаэлла заметила, как одинокий всадник, отделившись от всех, стал приближаться к ней. Узнать Черного Лебедя можно было даже издалека. Ее колышущиеся за спиной волосы трудно было принять за гриву коня или перепутать с чьими-то другими — они поднимались и плавно опускались, как крылья за спиной. Рафаэлла улыбнулась, когда, резко осадив своего жеребца, Анастасия заставила Урагана плестись шагом рядом с ее лошадкой. Тот хоть и потряс недовольно гривой, но шаг не ускорил.
— Никак не можешь справиться со строптивым конем, милая Рафаэлла? — ласково поинтересовалась Анастасия у подруги.
— Да, вот что-то не выходит. Не хочет она меня слушаться, — пожаловалась та ей.
— Давай поменяемся, — предложила Анастасия, — и ты сразу увидишь, что меня она станет слушаться просто великолепно.
— Я — на Ураган?
Рафаэлла только от одной мысли чуть не упала в обморок — черный жеребец у нее ассоциировался с чертом из преисподней, не иначе.
— Посмотри, какой он смирный, — продолжила настаивать Анастасия. — К тому же тебе придется проехать на нем совсем немного, пока мы всех не догоним. А потом опять пересядешь на свою лошадку, если захочешь.
Но Рафаэлла отчаянно замотала головой — нет, на Урагана она не заберется если даже ей будет угрожать смерть.
— Ну, тогда, — притворно грустно вздохнула Анастасия, — и ты, и я, и принц Рудольф, который меня ни за что не покинет, и даже царедворец Готфрид, который не оставит нас на этом лугу, останемся без ужина.
Этот довод пересилил все остальные — Рафаэлле и смерть не так страшна, как перспектива лечь спать на голодный желудок.
Кряхтя и причитая, как старая монахиня, она сползала со своей лошадки и взяла в руки поводья Урагана, не решаясь сесть на него.
Анастасия же, быстро вскочив в седло, нарезала вокруг стоявшей Рафаэллы круг за кругом, терпеливо дожидаясь, когда та вскарабкается на Урагана, она не решалась оставить подругу один на один с жеребцом и поскакать в ту сторону, куда уехали все остальные участники пикника и принц Рудольф. Наконец, Рафаэлла приподнялась на стременах и со всего маху всем своим весом опустилась в седло. Жеребец жалобно заржал, взбрыкнул сначала передними ногами, затем задними и не разбирая дороги помчался по лугу, но совсем не в ту сторону, куда надо. Вслед за ним споро бежала лошадка, резко ускорившись, посылаемая коленками своей всадницы. Только где ей догнать быстрого клеппера.
Анастасия закричала, прося о помощи. Все сразу обернулись на ее крики и остановились, пытаясь понять, что за соревнования затеяли девушки.
Судорожно вцепившись в поводья, Рафаэлла пыталась изо всех сил удержаться в седле. Такая скачка не для нее! Он даже не пыталась посмотреть, куда несется ее конь, и как-то управлять им, она, округлив глаза от ужаса, пялилась под его копыта, а зря. От непрерывного мелькания и тряски у нее закружилась голова, и она начала постепенно сползать из седла. Когда она, наконец, подняла глаза, то увидел, что ее жеребец несется на полуразрушенную стену, отгораживающую луг от оврага с ручьем.
«Почему конь Анастасии не отворачивает в сторону? Не слушается меня? — билась судорожная мысль в мозгу девушки. Она попыталась остановить взбесившееся животное, натягивая поводья, но безуспешно.
Может быть, Ураган и собирался в красивом прыжке перелететь через овраг, но уже без Рафаэллы, решила она:
— Чтобы не свалиться в ручей и не свернуть себе шею, я должна немедленно обратиться птицей и взмыть вверх вместе с этой глупой лошадью. Эх, прощай моя никчемная жизнь!»
Девушки-фрейлины завизжали от страха, осознав, что сейчас должно произойти на их глазах. Рафаэлла зажмурилась, искренне надеясь, что жеребец вот-вот все-таки отвернет и не прыгнет через стену: остановить его у нее все равно не получалось — он мчался, не разбирая дороги и не слушаясь своего седока.
Она не видела, как от всех отделился один всадник, а затем еще один, и помчались ей наперерез.
«Раз, два…» — считала про себя Рафаэлла, собираясь на счет «три» вылететь из седла.
И вдруг сильные руки сдернули ее со спины Урагана и перекинули поперек седла, как мешок. Она открыла глаза и увидела, что висит вниз лицом на спине жеребца принца Рудольфа. А жеребец Анастасии, оставшись без седока, мгновенно успокоился и виновато, переминаясь с ноги на ногу, стоял рядом.
Подскакавший следом Готфрид спешился, стащил на землю Рафаэллу и крепко прижал к себе, целуя в висок. Он шептал ей милые нежности, нежно прижимая девушку к своей мускулистой груди: — Мы могли потерять тебя. Ты же могла разбиться.
— Со мной ничего не случилось бы, — попытался возмутиться та, хотя была безмерно благодарна и спасшему ее принцу Рудольфу, и Готфриду, искренне переживавшему за нее.
— Ты хоть сама-то веришь в то, что говоришь? — усмехнулся царедворец.
А принц рассмеялся.
Они подвели Рафаэллу, еле стоявшую на ногах после пережитой бешеной скачки, к стене, на которую еще совсем недавно мчался Ураган, и если бы его не остановили, то, наверное, он бы прыгнул через нее. Прямо за стеной начинался глубокий овраг, по дну которого тек ручей. Скорее всего, жеребец упал бы на дно оврага, сломав передние ноги. Рафаэлла отвернулась, не желая думать, что могло случиться с ней и с ее лошадью, и уткнулась лицом в камзол Готфрида. И только судорожный всхлип вырвался из ее груди:
— За что?
Невесть откуда взявшиеся слуги засуетились вокруг несчастного жеребца, не понимая, почему он вдруг понес свою всадницу.
Царедворец снова вскочил в седло и, легко подтянув вверх Рафаэллу, усадил перед собой, прижимая к своей груди. Только сейчас, в ласковых его руках, девушка осознала весь ужас случившегося. Ее начала колотить сильная дрожь. Готфрид стянул с себя камзол и ласково завернул в него неразумную подругу своей королевы, пытаясь ее хоть чуточку согреть…
Подъехавшая к ним Анастасия резво соскочила с лошадки и бросилась к Урагану.
— Не вздумай садиться на него, — остановил ее принц Рудольф.
— Принц прав, — согласился с ним Готфрид. — Пока не поймем причину, почему конь взбесился, даже не приближайся к нему.
— Как? — растерялась Анастасия. Она готова была расплакаться от волнения за жеребца, за переживания за подругу, с которой чуть не случилось страшное.
— Если хочешь, — предложил принц Рудольф, — я повезу тебя, а лошадку Рафаэллы и Урагана поведем на поводу.
— Ну нет, — гордо вскинула голову Анастасия. — Я поеду верхом сама и своего жеребца поведу за собой…
В королевской конюшне опытные конюхи внимательно осмотрели Урагана под надзором принца Рудольфа — ничего не заметили. Зато когда сняли с него седло, то сразу обнаружили колючку гледичии — она впилась в спину несчастного животного, когда Рафаэлла уселась в седло, вот конь и понес.
— Как колючка попала под седло? — строго спросил принц Рудольф, прищурившись глядя то на одного конюха, то на второго, то на третьего.
Те тряслись от страха, зная суровый нрав принца, но отчаянно мотали головами, мол, это им неведомо, они все тщательно проверили, когда запрягали жеребца…
— Может, они и не виноваты, что колючка попала под седло, — Тилли попыталась убедить принца в невиновности конюхов. — Пока вы отдыхали на полянке, к коням мог подойти кто угодно. Черный Лебедь в седло практически не садилась, сам говорил, что она то приподнималась на стременах, то опускалась, когда скакала, но все время не в седле. А толстушка Рафаэлла…
— Да уж, — согласился с ней принц. — Поговори с Черным Лебедем, предупреди ее, чтобы была осторожней. Мне кажется, что она тебе больше поверит, чем мне.
ГЛАВА 13
Анастасия стала гораздо осторожнее после разговора с Тилли. Но так как больше ничего подозрительного не происходило, она постепенно утратила бдительность. Единственное, на что обратила внимание, и не только она, а и те, с кем Черный Лебедь беседовала в библиотеке, что теперь рядом с ней постоянно находились либо Тилли, следуя рядом невидимой тенью, либо принц Рудольф как сопровождающий, либо Рафаэлла как ее летописец, либо сам Готфрид как родитель. Анастасия перестала оставаться одна даже на короткое время, даже по ночам. Теперь в темное время суток под ее окном прохаживалась, как правило, монастырская сестра, одна из тех, что приехали с ней в качестве ее личных слуг.
За Анастасией следили весьма тщательно и оберегали ее от любых случайностей. А она по-прежнему после завтрака вела научные беседы в библиотеке, но уже все чаще и чаще в толпе жаждущих поспорить с ней на философские темы оказывался принц Рудольф. Танцевала на многочисленных в это время года балах, но теперь один из танцев, а то и два на них обязательно принадлежали Рудольфу, гуляла по парку в окружении неженатых аристократов, тогда принц следовал за Черным Лебедем на расстоянии, так положено, но она обязательно находилась в его поле зрения. И он готов был прийти ей на помощь, если та понадобится. Теперь уж точно не только герцог Одо, но и любой другой не посмел бы поцеловать Черного Лебедя без желания с ее стороны.
Готфрид уже несколько раз заговаривал с Анастасией о том, что их цель почти достигнута, мол, принц Рудольф вот уже почти три недели находится рядом с Черным Лебедем, неотступно следуя за ней и забыв напрочь о походах по трактирам и борделям. И пора бы вернуться в монастырь, ведь именно туда принц обязан приехать за своей супругой, чтобы затем привезти ее на коронацию. Не настолько же он глуп, чтобы вместо королевы Анастасии все же выставлять Тилли? Можно и праведный гнев Верховного правителя навлечь не только на свою, но и на голову ни в чем неповинной девушки.
Анастасия в основном прислушивалась к словам царедворца, доверяя его опыту и интуиции, но в этом вопросе была непреклонна — она не соглашалась с Готфридом, считая их внезапный отъезд преждевременным. Она часто замечала, что принц Рудольф что-то хочет ей сказать, когда им удавалось хоть на секундочку остаться наедине, но не решался. Такая нерешительность принца ее почему-то то смущала, то пугала, то смешила, словно тот хотел ей предложить нечто, от чего она вынуждена будет категорически отказаться. Ей очень хотелось дождаться от него этих слов, а потом можно и в монастырь.
— Не хотите прокатиться со мной на лодке? — словно решившись на что-то важное, позвал как-то принц Рудольф Анастасию на прогулку, испросив на это предварительно разрешение царедворца Готфрида. Последнее время он с ним бывал предупредительно внимательным во всем, что касалось его дочери.
— Но я плохо плаваю, — неуверенно напомнила ему девушка.
Анастасия страшно боялась, что лодка может нечаянно качнуться на волне, а она, не удержавшись, выпадет за борт.
— Погода настолько тиха и безветренна, на озере нет ни единой мало-мальской волны, — улыбнулся принц Рудольф, и шрам змейкой скользнул по его щеке. — Опасаться вам абсолютно нечего. Неглубоко, да и я буду рядом в случае чего. А я неплохой пловец, поверьте.
Она это помнила с той памятной ночи.
Анастасия вопросительно взглянула на царедворца, но тот только пожал плечами, в душе надеясь, что девушка не откажет принцу — еще одна романтическая прогулка им обоим пойдет только на пользу. А там можно и в монастырь возвращаться.
— Покатаемся на лодке, рыбок покормим. Вам понравится. Соглашайтесь, — принц Рудольф глазами преданной собаки посмотрел на Черного Лебедя так, что та не выдержала его взгляда и, едва заметно улыбнувшись, покачала головой, соглашаясь.
Эта прогулка очень нужна была принцу Рудольфу. Он собирался признаться девушке в любви, что пышным цветом расцвела в его груди и уже мешала дышать ему по ночам. Принц был достаточно горд — он хотел, чтобы в момент объяснения с ней их никто не слышал. И если вдруг Анастасия ему откажет, то желал бы, чтобы ни до чьих ушей ветер не донес ее отказ даже тихим отголоском. Пусть все останется только между ними. Тогда у него оставался бы тогда еще один шанс попросить ее руки и сердца. И лучшего места для сердечного разговора не найти.
До озера их проводили Готфрид с Тилли, позади привычно семенила Рафаэлла. Эти трое как-то незаметно сдружились, пока по очереди охраняли Черного Лебедя.
По большому счету, Анастасии действительно можно было не опасаться утонуть в озере.
