– Смотрю, тебе ничего нельзя. Как же ты живёшь?
– Хорошо живу. У меня есть мама, гитара есть, много-много книжек. С тобой вот наговорюсь, буду потом вспоминать, эмоции в стихах описывать. Я и рассказы пишу. Про любовь. Иногда так увлекусь, что сама влюбляюсь в своих героев. Один раз всерьёз влюбилась. Ночами не спала, разговаривала с ним. А рассказ переписывать пришлось. Он, кстати, тоже Денис. Я его под дождём нашла, как тебя. И влюбилась… с первого взгляда. Не веришь? Дома дам почитать. Я никогда не вру.
– Почему не верю, какой тебе смысл обманывать?
– Ещё я на гитаре люблю играть, песни пою. Слова сама сочиняю. У меня пять плёнок уже записано на магнитофоне с собственными концертами. Только мне больно очень на гитаре играть. Струны тугие, кожа на руках лопается, приходится медиатором пользоваться. Ещё я рисую. Карандашные портреты. Героев всех своих рассказов нарисовала. Тоже могу показать. И Дениса, в которого тогда влюбилась, тоже. Он немного на тебя похож. Вот и пришли.
Старенькая пятиэтажка из белого кирпича, первый этаж, двухкомнатная квартира, встретившая въедливым запахом медикаментов.
София разделась, не снимая варежек, что было очень неудобно. Эти варежки приковывали внимание Дениса всю дорогу. Осень, дождь. Девушка в плаще с капюшоном, с раскрытым зонтом, и вдруг в матерчатых варежках.
– Принюхиваешься? Знаю, не очень романтичный запах. Я привыкла, не замечаю. Вот ванная, раздевайся. Меня можешь не стесняться. Полоскать одежду самому придётся, мне кожу мочить нельзя, слезет сразу. Потом в стиральную машину засунем. Высушишь утюгом. Сам справишься, – София сняла варежки, под которыми ладони были плотно обёрнуты бинтами.
– Кожа не приживается. Не обращай внимание. Вот мамин халат, он тебе в самый раз будет, она у меня габаритная. Не стесняйся ты так, не на свидание ведь пришёл.
Девушка звонко засмеялась. Голос у неё был музыкальный, мелодичный. Говорит, словно поёт, а не разговаривает, – ты спортивный, сильный. Правильно, что в тебя девочки влюбляются.
Теперь Денису захотелось рассмотреть Софию.
Невысокая, с огромными, очень выразительными серо-голубыми глазами, кукольное личико, белоснежная кожа, короткие русые волосы, худая, словно тростиночка, еле заметные холмики грудей. И улыбка. Похоже, девушка с ней родилась и никогда не расстаётся.
– В этом халате ты на мою маму похож. Выжимай одежду, пусть немного стечёт. Порошок вон там. Только я уйду отсюда, мне нельзя им дышать, задохнусь сразу. Включать машинку вот так. Потом ко мне приходи. Буду хвастаться.
Чистота в доме была как в операционной, идеальная. Ничего лишнего. На стенках множество искусственных цветов во всевозможных кашпо. В комнате Софии два кресла, застеленная кровать, возле которой подставка для капельницы и маленький столик, заставленный медикаментами, два стула возле большого стола, на котором лежала книжка и две стопки писчей бумаги. София достала из тумбы стола пластиковую папку, на которой фломастером написано "Избранное".
– Вот. Читай здесь, это про Дениса, остальное потом. Скоро мама придёт, мне нужно будет отвлечься на обязательные процедуры. Тогда уже дальше почитаешь, если интересно. Ну, что, не обманула? Мальчика зовут Денис. Проливной дождь. И поцелуй. Ага! А если я знала, что тебя встречу, и это на самом деле судьба, тогда как? Ладно, Денис, расслабься. Мало разве в жизни совпадений. В рассказе у меня девочка здоровая, не то, что я.
– Знаешь, София, мне немножко не по себе. Мистика какая-то. Так не бывает.
– Ато, ещё как бывает! Я же тебе говорила. Смотрю, сидишь. Сразу тебя узнала, потому что сама придумала. А вот и мама. Слышишь, дверь открывает?
– Мамочка, родненькая, я так по тебе соскучилась. Знакомься, это Денис. Я его от душевной травмы спасаю. Его любимая бросила. Он постирает, высушится и уйдёт. Не ругайся, а!
– Да что ты, деточка. Денис, можно вас на пару слов? На кухню, пожалуйста, проходите. А ты не подслушивай. Ишь, любопытная Варвара, уши растопырила. Мы быстро.
– Мам, Денис хороший. Не нужно ему ничего лишнего говорить. Я ведь женщина. Должно же во мне оставаться хоть капля загадки.
– Готовься к процедуре, женщина. Я его чаем напою. Вижу, что вкусненького себе накупил. Голодный, наверно. Проходите, Денис, присаживайтесь. У нас не очень удобно. Наш дом, скорее клиника, чем жильё. Думаю, вы успели заметить.
– Если можно, на “ты”. Не привык, когда старшие обращаются официально. Предупреждая первый вопрос, докладываю: учусь на третьем курсе в другом городе. Программист. Родители живут здесь. Папа инженер, мама учительница. Встретились случайно. София подошла ко мне сама. Был один поцелуй. Пожалуй, очень целомудренный. Как дочка целует маму. Я к ней не приставал, руки не распускал, непристойных мыслей не вынашиваю.
– Знаю. Как ты мог к ней приставать, если она ещё ребёнок? Ей лет много, а физическое развитие отстало лет на шесть. Ей же ничего почти нельзя. От всего аллергии и воспаления. Несчастный ребёнок. Не понимаю, за что судьба так наказывает этого ангела. Она так талантлива. Но я стараюсь убедить, что она обычная. Незачем Софочке знать лишнее, надежды питать. Ещё размечтается, подумает, что существует способ обмануть болезнь. Нет у неё такого шанса, и не будет никогда. Целый букет тяжелейших генетических заболеваний. Неизлечимых. Прошу вас… тебя, Денис, ничего себе не придумывай. Она фантазёрка, очень обаятельная фантазёрка. В неё все сходу влюбляются. Нельзя давать ей надежду, которую невозможно осуществить. Это может ускорить болезнь.
– Собственно, я ничего такого... а дружить с ней можно? Просто иногда приходить, читать её рассказы, слушать песни, беседовать.
– У тебя есть три часа. Читай, слушай, развлекайся. Не могу сразу отнять у Софии такую игрушку. Постарайся ей не понравиться. Так будет лучше… для неё. Она привыкла жить одна.
– Как вас зовут?
– Анна Павловна. Старайся при ней не кашлять, не сморкаться. И ни в коем случае не дотрагивайтесь до неё. Это может вызвать серьёзное воспаление.
– Я вас услышал. А папа у Софии есть?
– У девочки замечательный папа. Был. Умер три года назад. Не выдержал чувства вины перед дочкой. Генетические заболевания – подарок от его рода. Он очень страдал от этого. Выпивал. Инфаркт. Теперь нас совсем некому поддержать. Моего заработка не хватает на медикаменты, хотя работаю в больнице. Иди, она ждёт.
Выйдя из кухни, Денис увидел, как девочка на цыпочках подходит к своей комнате. Она обернулась, приставила палец к губам, призывая молчать. Похоже, подслушивала. Но разговаривали они тихо, вряд ли София чего-то слышала.
– Не мог громче говорить? Ну, рассказывай скорей. Небось, сказала, чтобы дышал через раз и в сторону, ближе, чем на три метра, не подходить. Не чихать, не пукать. Так? Не слушай её. Я смерти не боюсь, просто нисколечко. Смерть – это избавление. Можно, я ещё раз тебя поцелую? Тихонечко. Мама ничего не узнает. Просто чтобы доказать, что мне совсем-совсем не страшно.
– София. Давай лучше продолжим начатое. У нас мало времени. Анна Павловна разрешила чем угодно заниматься… три часа. Только без глупостей.
– Тогда так: кассеты с записями я дам тебе послушать с собой, рукопись тоже. Только обещай вернуть. У меня копий нет. Сейчас я буду петь… а ты слушать. Хочу посмотреть на твои эмоции, для меня это очень важно. Потом расскажешь всё про себя. Всё-всё, но коротко. Дальше, хочу знать про вашу с Ириной любовь. Всё-всё. До мельчайших подробностей. С самого начала и до самого конца. Я уже рассказ задумала, очень-очень чувственный. Но сначала поцелуй. Договорились? Думаю, в три часа уложимся.
– Договорились. Только тихо, чтобы мама ничего не знала.
– Ура! Подожди, сначала приготовлюсь. Только не смейся. Я так волнуюсь. Глаза закрой. Не подсматривай.
Денис почувствовал легкое прикосновение горячих губ, потом между губами застенчиво пролез кончик влажного языка. Юноша не ожидал от себя какой-либо реакции вообще, просто выполнил просьбу, разрешив обычный поцелуй.
Сила и глубина внезапного ощущения удивила. Вкус поцелуя показался сладко-фруктовым. Губы были очень приятными на ощупь и вкус: возбуждающими, мягкими, волнующими, чувственными.
Юноша в недоумении открыл глаза.
София дышала, высоко и сильно вздымая грудь, словно только что пробежала стометровку. Глаза её были открыты, словно фары, излучая энергию крайней степени удивления, покрывшееся румянцем смущения лицо покрыто белыми пятнами.
– Так бывает всегда?
– Как?
– Я чуть не умерла от удовольствия. Немножко щекотно, но там, внутри, я чуть не выпорхнула из себя. Мне так показалось. Поток блаженства прокатился вниз, потом вверх, закружилась голова, внизу что-то напряглось, потом стало жарко-жарко, и трудно дышать. С тобой было так же?
– А, ты про это… почти всегда. Если тот, кого целуешь, тебе действительно нравится.
– Хочешь сказать... Денис, скажи, я ведь в любом случае женщина, правда, разве я не могу нравиться? Хоть кому-нибудь, самую чутельку, вот столечко.
– Девочка ты, а не женщина. Красивая, юная, привлекательная. Почему ты решила, что не можешь нравиться? Это совсем не так.
– Почему мама говорит, что мне нельзя быть женщиной?
– Не знаю, София. Ей лучше знать.
– Не ври. Она тебе всё рассказала. Почему мне нельзя быть женщиной, – требовательно и жёстко спросила девочка, с расстановкой произнося каждое слово.
– Из-за особенностей здоровья, наверно. Она за тебя переживает.
– Мамка сказала, чтобы ты больше не приходил, так? Только не ври!
– Ну-у-у... как бы…
– Понятно… сказала-сказала. Так я и знала. И ты больше не придёшь, послушаешь её, да?
– Не знаю, как быть, София. Мама очень просила. Её расстроило наше с тобой знакомство.
– Она днём работает. Ты же всё равно должен будешь мне кассеты принести. Вот и повод. Поговорим ещё о чём-нибудь, я спою, стихи почитаю. Свои. Хочешь, про тебя тоже напишу? Хочешь! Это что, преступление, если у меня будет один единственный друг?
– Хочу, конечно, хочу. И стихи, и рассказы, и песни. Но, пойми, София. Я скоро уеду учиться. Приезжать смогу дня на два в месяц. Ты будешь расстраиваться, скучать, заболеешь ещё сильнее. Давай лучше забудем нашу встречу. Ты ведь привыкла жить одна. Анна Павловна сказала, что слишком близкое общение для тебя опасно. Любая случайная инфекция способна убить. Не могу и не хочу быть причиной твоей гибели.
– Моя болезнь неизлечима. Мало того, прогрессирует. Умру я через год или через месяц, какое это имеет значение, если никогда в жизни не узнаю, что такое настоящая дружба, не почувствую вкус поцелуя, не надышусь запахом мужчины, с которым мне захочется обняться и умереть.
Денис, ты сейчас разговариваешь со мной, не с мамой. Говори за себя. Испугался связаться с инвалидом? Так и скажи. Я пойму. Я ведь не жалуюсь, ничего не прошу. Только немного, вот такую маленькую капелюшечку живого общения. Чтобы ты приходил, рассказывал чего-нибудь. Чтобы смотрел на меня… как сейчас… слушал. Больше мне ничего не надо. Даже целоваться совсем не обязательно… если тебе это неприятно.
Глаза Софии стали влажными, готовыми к немедленной протечке, улыбка начала расплываться, превращаясь в болезненную гримасу.
За несколько неуловимых мгновений, лишь судорожное движение мимических мышц выдавало её страдание, девочка с собой справилась, привычно водрузив на лицо дружелюбную улыбку.
Денис почувствовал себя негодяем, трусом. София являла собой образец силы духа, самообладания, стойкости. Нет, не мог он показать слабость, предать ожидания девочки, для которой вечность исчисляется лишь коротким отрезком числа дней, наполненных ограничениями, страданием и болью.
– Я приду. Завтра приду. Обещаю. Ты подумаешь, я подумаю. Обещать ничего не буду. Оставим пока этот разговор. Ты спеть обещала, и много чего ещё.
София принесла гитару, долго устраивалась в кресле. Подвижная мимика девочки свидетельствовала о том, что ей больно, но глядя на Дениса, она улыбалась.
Песня была длинная, мелодия тягучая, сильный голос брал за живое, выдавливая невольно слезу из единственного слушателя. Денис поймал себя на том, что рядом с этой несчастной девочкой не может чувствовать себя отверженным страдальцем. Глядя на неё, становилось стыдно думать о том, что неудача на любовном фронте – это невосполнимая потеря, смертельная травма и терзающая боль.
Ведь Ирина объяснилась с ним корректно, без претензий и сцен, даже предложила дружбу. Сколько раз до и после этого приходилось расставаться с кем-то на время, терять совсем. Порой на душе было грустно, невыносимо мерзко, тревожно и пусто, но проходило время, беспокойные эмоции отпускали, забывались, тускнели. На смену одним людям приходили другие. Жизнь неизменно продолжалась, предлагая интересных друзей, новые перспективы, иные связки, чаще всего гораздо привлекательнее прежних.
София запела, явно желая понравиться. Она не отрывала ни на секунду взгляд от глаз Дениса, улавливая его восприимчивую реакцию, отражающуюся на лице, способность к сопереживанию.
Ни разу в жизни с ней не происходило подобного сегодняшнему.
Она чувствовала страстное желание дарить ему свой талант, понимая, что Денис по-настоящему впечатлён. И ещё, ещё он чувствует в отношении её не жалость, а неподдельный интерес, общается на равных, не акцентируя внимание на неприглядных деталях изъянов ущербного организма.
Девушка транслировала искренние чувства и невысказанные мысли, облекая их в слова, интонации, ритмы и голос, а юноша чутко вслушивался, улавливая эти зашифрованные сигналы.
Удивительным образом они понимали друг друга, но не могли выразить смутные пылкие порывы словами или привычными действиями.
То, что происходило между ними, нельзя назвать любовью. Рождающиеся чувства видимо не имели пока названия, но, не нуждались в том, чтобы их систематизировали.
Магнетизм характера Софии или иные её качества, Денис сам не понимал, что именно привлекал его, настолько сильно притягивал, что он забыл обо всём, увлечённо наблюдая за подругой.
Три часа, отпущенные Анной Павловной на общение, пролетели незаметно. Мама их ни разу не беспокоила. Постучав в дверь, спросила разрешение войти.
– Денис, пора прощаться. Твоя одежда высохла, я всё привела в порядок. Можешь одеваться. Что ты сделал с моей девочкой? Она просто светится. Забыла, когда видела её такой счастливой.
– Анна Павловна, извините, но я иногда буду приходить к Софии. Иногда. Не часто. Пожалуйста.
– Я уже поняла это, глядя на дочь. Помни о том, что она не обычная девушка, с какими ты привык общаться, она хрупкий хрустальный цветок, который может разбиться даже от случайного прикосновения. Никто из нас не хотел для неё такой судьбы, никого нельзя винить, но и отменить болезнь мы не в силах. Надеюсь на твоё понимание.
– Спасибо, Анна Павловна! София, во сколько встречаемся завтра?
– Можешь прийти утром, часов в десять, после процедур. Буду ждать. Очень. Вот, это плёнки и рукопись. Только не потеряй.
Если бы ей это не причиняло нестерпимую боль, девочка обязательно захлопала бы в ладоши, так она ликовала, выражая возбуждённое состояние мимикой и сверкающей радостью взгляда, внешне оставаясь бесстрастной.
Денис сразу же отправился к школьному другу, Витьке Кирпикову, у которого можно было сделать копии рукописей и плёнок, оцифровать музыкальные записи, переписав на более удобные и современные компакт диски.
– Хорошо живу. У меня есть мама, гитара есть, много-много книжек. С тобой вот наговорюсь, буду потом вспоминать, эмоции в стихах описывать. Я и рассказы пишу. Про любовь. Иногда так увлекусь, что сама влюбляюсь в своих героев. Один раз всерьёз влюбилась. Ночами не спала, разговаривала с ним. А рассказ переписывать пришлось. Он, кстати, тоже Денис. Я его под дождём нашла, как тебя. И влюбилась… с первого взгляда. Не веришь? Дома дам почитать. Я никогда не вру.
– Почему не верю, какой тебе смысл обманывать?
– Ещё я на гитаре люблю играть, песни пою. Слова сама сочиняю. У меня пять плёнок уже записано на магнитофоне с собственными концертами. Только мне больно очень на гитаре играть. Струны тугие, кожа на руках лопается, приходится медиатором пользоваться. Ещё я рисую. Карандашные портреты. Героев всех своих рассказов нарисовала. Тоже могу показать. И Дениса, в которого тогда влюбилась, тоже. Он немного на тебя похож. Вот и пришли.
Старенькая пятиэтажка из белого кирпича, первый этаж, двухкомнатная квартира, встретившая въедливым запахом медикаментов.
София разделась, не снимая варежек, что было очень неудобно. Эти варежки приковывали внимание Дениса всю дорогу. Осень, дождь. Девушка в плаще с капюшоном, с раскрытым зонтом, и вдруг в матерчатых варежках.
– Принюхиваешься? Знаю, не очень романтичный запах. Я привыкла, не замечаю. Вот ванная, раздевайся. Меня можешь не стесняться. Полоскать одежду самому придётся, мне кожу мочить нельзя, слезет сразу. Потом в стиральную машину засунем. Высушишь утюгом. Сам справишься, – София сняла варежки, под которыми ладони были плотно обёрнуты бинтами.
– Кожа не приживается. Не обращай внимание. Вот мамин халат, он тебе в самый раз будет, она у меня габаритная. Не стесняйся ты так, не на свидание ведь пришёл.
Девушка звонко засмеялась. Голос у неё был музыкальный, мелодичный. Говорит, словно поёт, а не разговаривает, – ты спортивный, сильный. Правильно, что в тебя девочки влюбляются.
Теперь Денису захотелось рассмотреть Софию.
Невысокая, с огромными, очень выразительными серо-голубыми глазами, кукольное личико, белоснежная кожа, короткие русые волосы, худая, словно тростиночка, еле заметные холмики грудей. И улыбка. Похоже, девушка с ней родилась и никогда не расстаётся.
– В этом халате ты на мою маму похож. Выжимай одежду, пусть немного стечёт. Порошок вон там. Только я уйду отсюда, мне нельзя им дышать, задохнусь сразу. Включать машинку вот так. Потом ко мне приходи. Буду хвастаться.
Чистота в доме была как в операционной, идеальная. Ничего лишнего. На стенках множество искусственных цветов во всевозможных кашпо. В комнате Софии два кресла, застеленная кровать, возле которой подставка для капельницы и маленький столик, заставленный медикаментами, два стула возле большого стола, на котором лежала книжка и две стопки писчей бумаги. София достала из тумбы стола пластиковую папку, на которой фломастером написано "Избранное".
– Вот. Читай здесь, это про Дениса, остальное потом. Скоро мама придёт, мне нужно будет отвлечься на обязательные процедуры. Тогда уже дальше почитаешь, если интересно. Ну, что, не обманула? Мальчика зовут Денис. Проливной дождь. И поцелуй. Ага! А если я знала, что тебя встречу, и это на самом деле судьба, тогда как? Ладно, Денис, расслабься. Мало разве в жизни совпадений. В рассказе у меня девочка здоровая, не то, что я.
– Знаешь, София, мне немножко не по себе. Мистика какая-то. Так не бывает.
– Ато, ещё как бывает! Я же тебе говорила. Смотрю, сидишь. Сразу тебя узнала, потому что сама придумала. А вот и мама. Слышишь, дверь открывает?
– Мамочка, родненькая, я так по тебе соскучилась. Знакомься, это Денис. Я его от душевной травмы спасаю. Его любимая бросила. Он постирает, высушится и уйдёт. Не ругайся, а!
– Да что ты, деточка. Денис, можно вас на пару слов? На кухню, пожалуйста, проходите. А ты не подслушивай. Ишь, любопытная Варвара, уши растопырила. Мы быстро.
– Мам, Денис хороший. Не нужно ему ничего лишнего говорить. Я ведь женщина. Должно же во мне оставаться хоть капля загадки.
– Готовься к процедуре, женщина. Я его чаем напою. Вижу, что вкусненького себе накупил. Голодный, наверно. Проходите, Денис, присаживайтесь. У нас не очень удобно. Наш дом, скорее клиника, чем жильё. Думаю, вы успели заметить.
– Если можно, на “ты”. Не привык, когда старшие обращаются официально. Предупреждая первый вопрос, докладываю: учусь на третьем курсе в другом городе. Программист. Родители живут здесь. Папа инженер, мама учительница. Встретились случайно. София подошла ко мне сама. Был один поцелуй. Пожалуй, очень целомудренный. Как дочка целует маму. Я к ней не приставал, руки не распускал, непристойных мыслей не вынашиваю.
– Знаю. Как ты мог к ней приставать, если она ещё ребёнок? Ей лет много, а физическое развитие отстало лет на шесть. Ей же ничего почти нельзя. От всего аллергии и воспаления. Несчастный ребёнок. Не понимаю, за что судьба так наказывает этого ангела. Она так талантлива. Но я стараюсь убедить, что она обычная. Незачем Софочке знать лишнее, надежды питать. Ещё размечтается, подумает, что существует способ обмануть болезнь. Нет у неё такого шанса, и не будет никогда. Целый букет тяжелейших генетических заболеваний. Неизлечимых. Прошу вас… тебя, Денис, ничего себе не придумывай. Она фантазёрка, очень обаятельная фантазёрка. В неё все сходу влюбляются. Нельзя давать ей надежду, которую невозможно осуществить. Это может ускорить болезнь.
– Собственно, я ничего такого... а дружить с ней можно? Просто иногда приходить, читать её рассказы, слушать песни, беседовать.
– У тебя есть три часа. Читай, слушай, развлекайся. Не могу сразу отнять у Софии такую игрушку. Постарайся ей не понравиться. Так будет лучше… для неё. Она привыкла жить одна.
– Как вас зовут?
– Анна Павловна. Старайся при ней не кашлять, не сморкаться. И ни в коем случае не дотрагивайтесь до неё. Это может вызвать серьёзное воспаление.
– Я вас услышал. А папа у Софии есть?
– У девочки замечательный папа. Был. Умер три года назад. Не выдержал чувства вины перед дочкой. Генетические заболевания – подарок от его рода. Он очень страдал от этого. Выпивал. Инфаркт. Теперь нас совсем некому поддержать. Моего заработка не хватает на медикаменты, хотя работаю в больнице. Иди, она ждёт.
Выйдя из кухни, Денис увидел, как девочка на цыпочках подходит к своей комнате. Она обернулась, приставила палец к губам, призывая молчать. Похоже, подслушивала. Но разговаривали они тихо, вряд ли София чего-то слышала.
– Не мог громче говорить? Ну, рассказывай скорей. Небось, сказала, чтобы дышал через раз и в сторону, ближе, чем на три метра, не подходить. Не чихать, не пукать. Так? Не слушай её. Я смерти не боюсь, просто нисколечко. Смерть – это избавление. Можно, я ещё раз тебя поцелую? Тихонечко. Мама ничего не узнает. Просто чтобы доказать, что мне совсем-совсем не страшно.
– София. Давай лучше продолжим начатое. У нас мало времени. Анна Павловна разрешила чем угодно заниматься… три часа. Только без глупостей.
– Тогда так: кассеты с записями я дам тебе послушать с собой, рукопись тоже. Только обещай вернуть. У меня копий нет. Сейчас я буду петь… а ты слушать. Хочу посмотреть на твои эмоции, для меня это очень важно. Потом расскажешь всё про себя. Всё-всё, но коротко. Дальше, хочу знать про вашу с Ириной любовь. Всё-всё. До мельчайших подробностей. С самого начала и до самого конца. Я уже рассказ задумала, очень-очень чувственный. Но сначала поцелуй. Договорились? Думаю, в три часа уложимся.
– Договорились. Только тихо, чтобы мама ничего не знала.
– Ура! Подожди, сначала приготовлюсь. Только не смейся. Я так волнуюсь. Глаза закрой. Не подсматривай.
Денис почувствовал легкое прикосновение горячих губ, потом между губами застенчиво пролез кончик влажного языка. Юноша не ожидал от себя какой-либо реакции вообще, просто выполнил просьбу, разрешив обычный поцелуй.
Сила и глубина внезапного ощущения удивила. Вкус поцелуя показался сладко-фруктовым. Губы были очень приятными на ощупь и вкус: возбуждающими, мягкими, волнующими, чувственными.
Юноша в недоумении открыл глаза.
София дышала, высоко и сильно вздымая грудь, словно только что пробежала стометровку. Глаза её были открыты, словно фары, излучая энергию крайней степени удивления, покрывшееся румянцем смущения лицо покрыто белыми пятнами.
– Так бывает всегда?
– Как?
– Я чуть не умерла от удовольствия. Немножко щекотно, но там, внутри, я чуть не выпорхнула из себя. Мне так показалось. Поток блаженства прокатился вниз, потом вверх, закружилась голова, внизу что-то напряглось, потом стало жарко-жарко, и трудно дышать. С тобой было так же?
– А, ты про это… почти всегда. Если тот, кого целуешь, тебе действительно нравится.
– Хочешь сказать... Денис, скажи, я ведь в любом случае женщина, правда, разве я не могу нравиться? Хоть кому-нибудь, самую чутельку, вот столечко.
– Девочка ты, а не женщина. Красивая, юная, привлекательная. Почему ты решила, что не можешь нравиться? Это совсем не так.
– Почему мама говорит, что мне нельзя быть женщиной?
– Не знаю, София. Ей лучше знать.
– Не ври. Она тебе всё рассказала. Почему мне нельзя быть женщиной, – требовательно и жёстко спросила девочка, с расстановкой произнося каждое слово.
– Из-за особенностей здоровья, наверно. Она за тебя переживает.
– Мамка сказала, чтобы ты больше не приходил, так? Только не ври!
– Ну-у-у... как бы…
– Понятно… сказала-сказала. Так я и знала. И ты больше не придёшь, послушаешь её, да?
– Не знаю, как быть, София. Мама очень просила. Её расстроило наше с тобой знакомство.
– Она днём работает. Ты же всё равно должен будешь мне кассеты принести. Вот и повод. Поговорим ещё о чём-нибудь, я спою, стихи почитаю. Свои. Хочешь, про тебя тоже напишу? Хочешь! Это что, преступление, если у меня будет один единственный друг?
– Хочу, конечно, хочу. И стихи, и рассказы, и песни. Но, пойми, София. Я скоро уеду учиться. Приезжать смогу дня на два в месяц. Ты будешь расстраиваться, скучать, заболеешь ещё сильнее. Давай лучше забудем нашу встречу. Ты ведь привыкла жить одна. Анна Павловна сказала, что слишком близкое общение для тебя опасно. Любая случайная инфекция способна убить. Не могу и не хочу быть причиной твоей гибели.
– Моя болезнь неизлечима. Мало того, прогрессирует. Умру я через год или через месяц, какое это имеет значение, если никогда в жизни не узнаю, что такое настоящая дружба, не почувствую вкус поцелуя, не надышусь запахом мужчины, с которым мне захочется обняться и умереть.
Денис, ты сейчас разговариваешь со мной, не с мамой. Говори за себя. Испугался связаться с инвалидом? Так и скажи. Я пойму. Я ведь не жалуюсь, ничего не прошу. Только немного, вот такую маленькую капелюшечку живого общения. Чтобы ты приходил, рассказывал чего-нибудь. Чтобы смотрел на меня… как сейчас… слушал. Больше мне ничего не надо. Даже целоваться совсем не обязательно… если тебе это неприятно.
Глаза Софии стали влажными, готовыми к немедленной протечке, улыбка начала расплываться, превращаясь в болезненную гримасу.
За несколько неуловимых мгновений, лишь судорожное движение мимических мышц выдавало её страдание, девочка с собой справилась, привычно водрузив на лицо дружелюбную улыбку.
Денис почувствовал себя негодяем, трусом. София являла собой образец силы духа, самообладания, стойкости. Нет, не мог он показать слабость, предать ожидания девочки, для которой вечность исчисляется лишь коротким отрезком числа дней, наполненных ограничениями, страданием и болью.
– Я приду. Завтра приду. Обещаю. Ты подумаешь, я подумаю. Обещать ничего не буду. Оставим пока этот разговор. Ты спеть обещала, и много чего ещё.
София принесла гитару, долго устраивалась в кресле. Подвижная мимика девочки свидетельствовала о том, что ей больно, но глядя на Дениса, она улыбалась.
Песня была длинная, мелодия тягучая, сильный голос брал за живое, выдавливая невольно слезу из единственного слушателя. Денис поймал себя на том, что рядом с этой несчастной девочкой не может чувствовать себя отверженным страдальцем. Глядя на неё, становилось стыдно думать о том, что неудача на любовном фронте – это невосполнимая потеря, смертельная травма и терзающая боль.
Ведь Ирина объяснилась с ним корректно, без претензий и сцен, даже предложила дружбу. Сколько раз до и после этого приходилось расставаться с кем-то на время, терять совсем. Порой на душе было грустно, невыносимо мерзко, тревожно и пусто, но проходило время, беспокойные эмоции отпускали, забывались, тускнели. На смену одним людям приходили другие. Жизнь неизменно продолжалась, предлагая интересных друзей, новые перспективы, иные связки, чаще всего гораздо привлекательнее прежних.
София запела, явно желая понравиться. Она не отрывала ни на секунду взгляд от глаз Дениса, улавливая его восприимчивую реакцию, отражающуюся на лице, способность к сопереживанию.
Ни разу в жизни с ней не происходило подобного сегодняшнему.
Она чувствовала страстное желание дарить ему свой талант, понимая, что Денис по-настоящему впечатлён. И ещё, ещё он чувствует в отношении её не жалость, а неподдельный интерес, общается на равных, не акцентируя внимание на неприглядных деталях изъянов ущербного организма.
Девушка транслировала искренние чувства и невысказанные мысли, облекая их в слова, интонации, ритмы и голос, а юноша чутко вслушивался, улавливая эти зашифрованные сигналы.
Удивительным образом они понимали друг друга, но не могли выразить смутные пылкие порывы словами или привычными действиями.
То, что происходило между ними, нельзя назвать любовью. Рождающиеся чувства видимо не имели пока названия, но, не нуждались в том, чтобы их систематизировали.
Магнетизм характера Софии или иные её качества, Денис сам не понимал, что именно привлекал его, настолько сильно притягивал, что он забыл обо всём, увлечённо наблюдая за подругой.
Три часа, отпущенные Анной Павловной на общение, пролетели незаметно. Мама их ни разу не беспокоила. Постучав в дверь, спросила разрешение войти.
– Денис, пора прощаться. Твоя одежда высохла, я всё привела в порядок. Можешь одеваться. Что ты сделал с моей девочкой? Она просто светится. Забыла, когда видела её такой счастливой.
– Анна Павловна, извините, но я иногда буду приходить к Софии. Иногда. Не часто. Пожалуйста.
– Я уже поняла это, глядя на дочь. Помни о том, что она не обычная девушка, с какими ты привык общаться, она хрупкий хрустальный цветок, который может разбиться даже от случайного прикосновения. Никто из нас не хотел для неё такой судьбы, никого нельзя винить, но и отменить болезнь мы не в силах. Надеюсь на твоё понимание.
– Спасибо, Анна Павловна! София, во сколько встречаемся завтра?
– Можешь прийти утром, часов в десять, после процедур. Буду ждать. Очень. Вот, это плёнки и рукопись. Только не потеряй.
Если бы ей это не причиняло нестерпимую боль, девочка обязательно захлопала бы в ладоши, так она ликовала, выражая возбуждённое состояние мимикой и сверкающей радостью взгляда, внешне оставаясь бесстрастной.
Денис сразу же отправился к школьному другу, Витьке Кирпикову, у которого можно было сделать копии рукописей и плёнок, оцифровать музыкальные записи, переписав на более удобные и современные компакт диски.
