Да только ненадолго хватило у него стыда - снова запился. Вот уж на что охоты у него хватало, так это старую Ренчи за глаза костерить, да приговаривать, как она его жизнь молодую испоганила и горьким пьяницей заделаться заставила. Время от времени нет, да и вспомнит он про Хелу, да пожалеет, что у дочери его бабка такая. Ведь как подросла Хела, стали все деревенские женихи бояться, что приворожит кого к ней Ренчи, что жизнь пуще неволи станет, и будет в деревне второй горький пьяница. Вот и ждал Бажо, и не таился, говоря, что как помрёт старуха, будет ему с дочерью свобода.
В думах этих и дошла Марица до дома волховицы Ренчи. Уж до чего то место тёмным под лапами ельника было, ни лучика на волхвитский двор не упадёт. Будто хотела Ренчи не только от людских глаз, но и от солнца скрыться, оттого и жила на окраине мрачной, где прохожему и лишнего мига задержаться не захочется.
Стала Марица кликать Хелу, да вместо подруги бабка её из хлева показалась.
- Чего кричишь? - недовольно вопросила Ренчи, - некогда Хеле глупостями девичьими заниматься, дела у неё.
Хотела было Марица отпрянуть от калитки под напором таким, да всё же сказала:
- Так ведь условились мы с ней поутру в рощу по травы пойти.
- Какие ещё травы? Всё что надо она под моим присмотром собирает.
- Так ведь она мне хотела помочь.
Как услышала это Ренчи, зло усмехнулась и побрела к дому, приговаривая:
- Тебе надо, ты и иди. А Хелу нечего отвлекать, учение у неё важное, ещё столько надо успеть, пока я жива.
Загрустила тут Марица, да невольно с губ сорвалось:
- Так я лишь хотела, чтоб проводила она меня к поляне той...
- Какой ещё поляне? - спросила Ренчи.
- Там, где горюн-цвет растёт.
- И на что он тебе?
- Синюю краску для нити добыть.
- Знаю, растет тот цветок на поляне близ ручья, неподалёку от кузни.
Как услыхала то Марица, так и вспыхнула вся:
- Вот и боюсь я одна к кузне идти. Тётушка Ренчи, отпустите внучку свою ко мне в провожатые, уж вдвоём и не тронет нас никто, а Хелу так и вовсе обидеть побоится.
- Это ж кто вас должен обидеть? Не кузнец ли Фарко?
Как услыхала Марица одно имя его, так всё внутри и похолодело. Видно, заметила старуха её испуг и тут же кривая улыбка на лице её появилась и засеменила она к калитке.
- Душа кузнеца хранится в огне, никто её не сможет оттуда достать. Зато он может забрать чужую душу в пекло. А за чужими душами ой какая охота идёт. Вот кузнец и стучит по ночам, чтоб отпугивать незнать и полуночников.
Хотела Марица после слов этих бежать прочь от волховицы и дома запереться, да схватила её Ренчи за руку и давай водить ногтём острым и кривым по её ладони, да Марице в глаза пристально глядеть, не мигая, будто сама хочет душу её в пекло забрать
- Нет, - вздохнула Ренчи и отпустила руку Марицы. - Иди спокойно в рощу, ничего дурного там с тобой сегодня не случится. Не сегодня беда там тебя подстерегает, не сегодня.
- А когда? - невольно спросила Марица.
Усмехнулась недобро старуха, да сказала:
- Когда будет на небе три светила средь бела дня, тогда тебя за рощей ждёт беда. А пока лишь солнце светит. Стало быть, и одна можешь в рощу за горюн-цветом сходить.
Со словами этими побрела волховица Ренчи обратно к дому, да по дороге проворчала:
- И нечего Хелу по пустякам трогать. Будто съест тебя кто на той поляне... Сама сходишь, не перетрудишься.
Так и скрылась старуха в доме, даже не дала Хеле выйти с Марицей пару слов перекинуться. Видно прав косарь Бажо, что за дочь свою боится, как бы не сгубила её бабка учением своим.
Постояла ещё Марица возле волхвитского дома, не зная, куда ей теперь идти: в рощу за горюн-цветом или домой ни с чем возвращаться. Уж всю ночь промечтала Марица, как соберёт заветные цветы, как сварит из сока отвар, покрасит нить, соткёт полотно и пошьёт себе синее платье, что уж не хотелось ей со своей мечтой заветной расставаться. Подумала Марица, да решила идти в рощу одна. Уж если Ренчи сказала, что сегодня бояться нечего, так чего время тянуть и за горюн-цветом не сходить?
Хороший денёк выдался. Солнце поднимается и лучиками на росинках блещет, а росинки те по листочкам скатываются и на землю падают. Копошатся в травинках жучки-медунки, шныряют туда-сюда краснокрылки усатые. А по дубам высоким птички порхают да курлыкают песню задорную. А ветерок листочки дубовые перебирает и ветви колышет, солнце над головой скрывая.
Шла Марица по роще, корзинкой на ходу размахивая, радовалась дню погожему и пению птичьему. Как добрела она до ручья, стала поляну заветную искать, а как нашла, так и ахнула. До чего же горюн-цвет пригож и высок оказался! Вся поляна им усеяна! Правду сказала Хела, цветки у него чёрные, приглядишься, а лепестки синевой отливают. А стебли до того мясистые, что пожалела Марица, что ножа с собой не взяла. Как стала она рвать цветы, так руки синим соком вмиг измазала. Да не расстроилась тому Марица - значит и вправду краска с горюн-цвета знатная выйдет.
Рвёт Марица цветы, в корзину складывает, да так увлеклась, что и хруста ветки поблизости не слышит, ни как птицы затихли и прочь улетели, не замечает, всё рвёт горюн-цвет и рвёт, уже полполяны проредила. А как пригляделась Марица, увидала за зарослью стеблей сапоги, а как глаза подняла, так и обомлела. Стоит перед ней мужик чернявый, плечистый. Уж никогда Марица не видела кузнеца Фарко воочию, лишь по рассказам деревенским о нём знала. Вот и сейчас по одному его хмурому и тяжёлому взгляду поняла, кто перед ней. До чего же недобро он на Марицу смотрел, что ей от того дурно сделалось, а как увидала она, что на руках у него рукавицы тряпичные, а в одной руке он серп острый, наточенный держит, так и вовсе струхнула. Вспомнился Марице рассказ пастуха Хубы про то, как кузнец клещами своими бычку сердце вырвал. И вот он воочию перед ней стоит, и серп крепче в руках сжимает. Взвизгнула Марица, да на ноги вскочила и пустилась прочь бежать от страшного кузнеца, пока он её не поймал да полуночнику на прокорм не зарубил.
Примчалась Марица к родному двору сама не своя, да на сеновале спрятаться решила. Побоялась она матушке на глаза показываться, пока испуг не схлынет. Иначе заставит матушка сознаться, где была, чего видела и отчего испугалась так, вот и придётся Марице признаться, что кузнеца Фарко видела. Тогда мать её точно заругает. Не престало девице на выданье одинокому мужику в глуши на глаза попадаться. А если прознают об этом в деревне, какие разговоры нехорошие пойдут, что станут люди за версту двор Марицы обходить, а как завидят её, так будут пальцем тыкать и приговаривать, вон Марица-бесстыдница идёт.
С думами этими уняла Марица дрожь в ногах, пригладила волосы растрёпанные, да отправилась в дом матушке по хозяйству помогать. Пока хлеб пекли, рубахи стирали и штопали, за разговорами и день прошёл. Как села Марица к прялке, взяла веретено в руки, так мать её и спросила:
- А что же ты, за травами сходила, да ничего в дом не принесла?
И вспомнила тут Марица, что корзину с цветами так на поляне той и оставила, пока бегством спасалась. Растерялась Марица, не знает, что матери и ответить. Уж соврать никак нельзя, а правду сказать и того страшней.
- Да собрала всего-то немного...
- А где собранное-то? Где корзина? Ты давай-ка, верни её, мне ещё в огород идти, коренья накопать надо и собрать.
Пришлось повиниться Марице, что оставила она корзину в роще по растерянности. Как заголосила тут матушка, как начала Марицу ругать:
- Что, отец твой богат, что ли, чтоб всякий раз зерно на корзины выменивать? Кусок хлеба от себя оторвали за корзину ту, а ты родительское добро не бережёшь. Коли будет отец всякий раз корзины тебе покупать, так чем ему с барином расплачиваться останется? Или хочешь, чтоб за шалости твои он в барскую темницу угодил на хлеб и воду?
Расплакалась Марица, кинулась родительнице в ноги, прощения испрашивать.
- Ты лучше в рощу возвращайся и корзину найди и верни.
- Так ведь вечереет уже, матушка...
- И что? Как корзины терять, так тебе и утро не помеха, а как вспомнить, так сразу и вечер.
Видно, поглядела родительница на Марицу, всю в слезах, да сжалилось сердце материнское. Ведь не по злобе она дочь отчитывает, а для воспитания:
- Ладно, - сказала мать, - поутру иди. Но отцу с братьями не слова про то, какая ты растеряха.
Расцеловала Марица материнские руки, возблагодарила за отсрочку до утра, да побежала скорей к печке, ужин отцу и братьям готовить.
Как вернулись те с поля, принялись скорей за еду, да всё на Марицу поникшую поглядывали. Не стал ничего отец её спрашивать, лишь на мать краткий взгляд кинул. Брат старший Вазуль сестре подмигнул - подбодрить хотел - да ничего тоже не сказал. Только младшенький Титу спросил, отчего Марица грустная такая.
Как стали спать ложиться, шепнула бабушка Марице на сон грядущий:
- Ничего, милая. Корзинка не честь, потеряешь - найдётся.
Не спала всю ночь Марица, думала, как же ей теперь быть. Пойти поутру к поляне, да, наверное, нет уже там корзины. Если заметил её кузнец Фарко, то себе забрал, не иначе. И что теперь делать, как быть?
Наутро ничего Марица лучше не придумала, как пойти к хелиному дому спозаранку, чтоб подкараулить подругу раньше, чем старая Ренчи её к себе призовёт. На счастье была Хела дома и к бабке не спешила. Рассказала ей Марица о бедах своих, едва слезу не пустила:
- Уж не знаю, что и делать теперь. Наверно, придётся к матушке возвращаться и виниться, что корзину с концами потеряла. Пусть поколотит, раз я виновата в том.
Посмотрела на неё Хела недоуменно и сказала:
- Чего ты раньше времени к казни приготовилась? Пойдём в рощу твою корзину искать, авось она там.
И пошли они. Солнце в небе не сияло, не пели птицы, не копошились букашки. Заволокли всё небо тучи, того и гляди скоро дождём прольются. Брели подруги меж дубов вековых. Хела Марицу за руку тянет, а та и боится снова на поляну близ кузни вернуться. А тут завизжит кто-то под ногами, да Марица как закричит в ответ.
- Сдурела что ль? - укорила её Хела
А Марица глядит, это поросёнок из кустов выбежал и уже прочь от людей несётся. И правду говорят, что у страха глаза велики. Всего-то поросёнок диковатый в роще, ничего страшного в том нет. Так повелось в деревне, что всякое лето сгоняли люди свиней своих в лес, чтоб те сами себе прокорм добывали, а по осени шли мужики свиней и народившихся поросят в роще искать. Вот тогда и наставала пора мясо заготавливать, да барину в усадьбу везти. До того охоч барин до свинины, что себе мужики лишь молодняк на развод оставляют.
Пока шли подружки к заветной поляне, вспомнилось Марице обещание старой Ренчи, что ничего плохого с ней в роще приключиться не должно, пока на небе лишь одно светило.
- Обманула меня твоя бабка, - посетовала она Хеле, да разговор давешний пересказала.
- Разве? - с недоверием спросила подруга. - Ничего дурного ведь с тобой вчера не случилось, значит, бабушка правду сказала. А твои страхи ей, что капля в реке.
Подивилась Марица такому ответу, да с укоризной сказала Хеле:
- Видно пошло тебе на пользу волхвитское учение, раз сама как бабка твоя рассуждать стала.
Сказала это Марица, да тут же пожалела, стоило ей на Хелу глянуть. Помрачнела подруга, голову опустила и молчит, ничего в ответ сказать не желает.
- Хела, миленькая, - повинившимся голосом обратилась к ней Марица, - прости меня, не хотела я тебя обидеть. И бабушку твою я по глупости обругала. Не она виновата, что я её слова превратно поняла.
- Да не о том печаль моя. Ты как про учение волхвитское помянула, так я сразу о нём и вспомнила.
- И что же грустного в нём такого, что ты глаза поднять не хочешь?
- А то грустно, что как выучусь я всему, значит, готова буду силу волхвитскую от бабушки принимать. А не хочу я её, не нужна она мне.
- Это как же так? - удивилась Марица. - Неужто батюшка тебя надоумил бабушке противиться?
- Да нет, сама я всё решила. Не хочу принимать силу, не хочу волховицей быть и жизнь оставшуюся на отшибе прожить и пересуды за спиной своей слышать не хочу. Не хочу как бабушка слыть злыдней и погубительницей.
Как услышала это Марица, решила подругу утешить:
- Так это люди, не подумавши, говорят и ругаются. Это сегодня они старую Ренчи каргой кличут, а завтра, случись что, корова захворает или ребёнок чей заболеет, за помощью к ней же и побегут да ещё и подарками любезно одарят.
- Одарят, - кивала Хела, - одарят и не спросят, куда она болезнь ту отвела и на кого перекинула. Без зла добра не сделать, так мне бабушка говорит. А не хочу я зла людям делать. Не хочу скотину чью лечить, а болезнь снятую на детей чужих насылать. Дурно это, страшно. Вот и решила я, как соберётся бабушка помирать, не стану я от неё дух волхвитский принимать. Уж пусть тогда проклинает, а не стану!
Слушала Марица Хелу и дивилась. Неужто прошлой осенью, когда захромала отцовская лошадь и пришла волхвовать над ней Ренчи, не просто так соседский мальчишка ногу подвернул и до весны из дома не выходил. Так что же это, батюшка чужого сына чуть не сгубил ради лошади своей?
- Хела, да как же это так? Неужто батюшка теперь в хвори чужой повинен?
- А что, бабушка просила его дозволение на волшбу сказать?
- Кажется, просила.
- Значит виноват. И бабушка виновата, что мальчик тот с ногой с полгода промучился. А не дозволил бы твой батюшка волшбу творить, так бабушка сама бы и не посмела на себя грех такой брать. Вот и я не хочу в ход чужих жизней вмешиваться и людям обманом глаза на зло застилать. Не стану я бабушкин дар принимать.
- И что же ты, говорила ей об этом?
- Да как бы я посмела? Пока здорова она и силы при ней, не посмею я ослушаться. Уж лучше учиться у неё покорно до поры до времени. А как сляжет она, так уж сил на кару за моё ослушание у неё не будет.
- Ой, Хела, - покачала головой Марица. - И хорошо ты решила зла людям не делать. Но разве хорошо воли старших ослушиваться? Ведь это тоже грех немалый. А может ты это из-за парня какого решила? Наверное, в женихи к тебе кто-то набивается, а ты бабушке не знаешь, как сказать, что невестой хочешь быть, а не волховкой.
- Нет, Марица, - взгрустнула Хела, - никто ко мне не набивается, так как все в деревне знают, что любого моего жениха бабушка проклянёт или шутку с ним злую сыграет. Нет таких охотников.
- Так значит, ты это всё сама решила?
- Сама. Никому кроме тебя об этом не сказывала. И ты смотри, бабушке не проболтайся, а то она меня точно проклянёт.
- Что ты Хела, как я посмею на тебя такую беду навести.
- Вот и славно. А то, что воли старших ослушиваться дурно, знаю. Но батюшка мне тоже родная кровь, а он бы мне судьбу бабушки примерить никогда бы не пожелал.
Так за разговорами и пришли они к поляне, где горюн-цвет растёт. Обошли они её кругом, а пропажи так и не заметили.
- Ой, Хела, - схватилась за голову Марица, - беда. Точно кузнец корзину унёс.
- Ну, так пойдём к нему, заберём обратно.
- Ты что говоришь-то такое? - взяла Марицу оторопь. - Лучше идём скорее отсюда, пока кузнец снова на поляну не пришёл. Вчера я чудом спаслась от него, иначе перерезал бы он мне горло серпом и утащил бы в кузню, чтобы полуночника накормить.
А Хела слушает её и бровью не ведёт.
- С серпом говоришь, был?
- С серпом, - кивнула Марица, - да ещё рукавицы одел, видно, чтобы руки кровью моей не заляпать.
В думах этих и дошла Марица до дома волховицы Ренчи. Уж до чего то место тёмным под лапами ельника было, ни лучика на волхвитский двор не упадёт. Будто хотела Ренчи не только от людских глаз, но и от солнца скрыться, оттого и жила на окраине мрачной, где прохожему и лишнего мига задержаться не захочется.
Стала Марица кликать Хелу, да вместо подруги бабка её из хлева показалась.
- Чего кричишь? - недовольно вопросила Ренчи, - некогда Хеле глупостями девичьими заниматься, дела у неё.
Хотела было Марица отпрянуть от калитки под напором таким, да всё же сказала:
- Так ведь условились мы с ней поутру в рощу по травы пойти.
- Какие ещё травы? Всё что надо она под моим присмотром собирает.
- Так ведь она мне хотела помочь.
Как услышала это Ренчи, зло усмехнулась и побрела к дому, приговаривая:
- Тебе надо, ты и иди. А Хелу нечего отвлекать, учение у неё важное, ещё столько надо успеть, пока я жива.
Загрустила тут Марица, да невольно с губ сорвалось:
- Так я лишь хотела, чтоб проводила она меня к поляне той...
- Какой ещё поляне? - спросила Ренчи.
- Там, где горюн-цвет растёт.
- И на что он тебе?
- Синюю краску для нити добыть.
- Знаю, растет тот цветок на поляне близ ручья, неподалёку от кузни.
Как услыхала то Марица, так и вспыхнула вся:
- Вот и боюсь я одна к кузне идти. Тётушка Ренчи, отпустите внучку свою ко мне в провожатые, уж вдвоём и не тронет нас никто, а Хелу так и вовсе обидеть побоится.
- Это ж кто вас должен обидеть? Не кузнец ли Фарко?
Как услыхала Марица одно имя его, так всё внутри и похолодело. Видно, заметила старуха её испуг и тут же кривая улыбка на лице её появилась и засеменила она к калитке.
- Душа кузнеца хранится в огне, никто её не сможет оттуда достать. Зато он может забрать чужую душу в пекло. А за чужими душами ой какая охота идёт. Вот кузнец и стучит по ночам, чтоб отпугивать незнать и полуночников.
Хотела Марица после слов этих бежать прочь от волховицы и дома запереться, да схватила её Ренчи за руку и давай водить ногтём острым и кривым по её ладони, да Марице в глаза пристально глядеть, не мигая, будто сама хочет душу её в пекло забрать
- Нет, - вздохнула Ренчи и отпустила руку Марицы. - Иди спокойно в рощу, ничего дурного там с тобой сегодня не случится. Не сегодня беда там тебя подстерегает, не сегодня.
- А когда? - невольно спросила Марица.
Усмехнулась недобро старуха, да сказала:
- Когда будет на небе три светила средь бела дня, тогда тебя за рощей ждёт беда. А пока лишь солнце светит. Стало быть, и одна можешь в рощу за горюн-цветом сходить.
Со словами этими побрела волховица Ренчи обратно к дому, да по дороге проворчала:
- И нечего Хелу по пустякам трогать. Будто съест тебя кто на той поляне... Сама сходишь, не перетрудишься.
Так и скрылась старуха в доме, даже не дала Хеле выйти с Марицей пару слов перекинуться. Видно прав косарь Бажо, что за дочь свою боится, как бы не сгубила её бабка учением своим.
Постояла ещё Марица возле волхвитского дома, не зная, куда ей теперь идти: в рощу за горюн-цветом или домой ни с чем возвращаться. Уж всю ночь промечтала Марица, как соберёт заветные цветы, как сварит из сока отвар, покрасит нить, соткёт полотно и пошьёт себе синее платье, что уж не хотелось ей со своей мечтой заветной расставаться. Подумала Марица, да решила идти в рощу одна. Уж если Ренчи сказала, что сегодня бояться нечего, так чего время тянуть и за горюн-цветом не сходить?
Хороший денёк выдался. Солнце поднимается и лучиками на росинках блещет, а росинки те по листочкам скатываются и на землю падают. Копошатся в травинках жучки-медунки, шныряют туда-сюда краснокрылки усатые. А по дубам высоким птички порхают да курлыкают песню задорную. А ветерок листочки дубовые перебирает и ветви колышет, солнце над головой скрывая.
Шла Марица по роще, корзинкой на ходу размахивая, радовалась дню погожему и пению птичьему. Как добрела она до ручья, стала поляну заветную искать, а как нашла, так и ахнула. До чего же горюн-цвет пригож и высок оказался! Вся поляна им усеяна! Правду сказала Хела, цветки у него чёрные, приглядишься, а лепестки синевой отливают. А стебли до того мясистые, что пожалела Марица, что ножа с собой не взяла. Как стала она рвать цветы, так руки синим соком вмиг измазала. Да не расстроилась тому Марица - значит и вправду краска с горюн-цвета знатная выйдет.
Рвёт Марица цветы, в корзину складывает, да так увлеклась, что и хруста ветки поблизости не слышит, ни как птицы затихли и прочь улетели, не замечает, всё рвёт горюн-цвет и рвёт, уже полполяны проредила. А как пригляделась Марица, увидала за зарослью стеблей сапоги, а как глаза подняла, так и обомлела. Стоит перед ней мужик чернявый, плечистый. Уж никогда Марица не видела кузнеца Фарко воочию, лишь по рассказам деревенским о нём знала. Вот и сейчас по одному его хмурому и тяжёлому взгляду поняла, кто перед ней. До чего же недобро он на Марицу смотрел, что ей от того дурно сделалось, а как увидала она, что на руках у него рукавицы тряпичные, а в одной руке он серп острый, наточенный держит, так и вовсе струхнула. Вспомнился Марице рассказ пастуха Хубы про то, как кузнец клещами своими бычку сердце вырвал. И вот он воочию перед ней стоит, и серп крепче в руках сжимает. Взвизгнула Марица, да на ноги вскочила и пустилась прочь бежать от страшного кузнеца, пока он её не поймал да полуночнику на прокорм не зарубил.
Примчалась Марица к родному двору сама не своя, да на сеновале спрятаться решила. Побоялась она матушке на глаза показываться, пока испуг не схлынет. Иначе заставит матушка сознаться, где была, чего видела и отчего испугалась так, вот и придётся Марице признаться, что кузнеца Фарко видела. Тогда мать её точно заругает. Не престало девице на выданье одинокому мужику в глуши на глаза попадаться. А если прознают об этом в деревне, какие разговоры нехорошие пойдут, что станут люди за версту двор Марицы обходить, а как завидят её, так будут пальцем тыкать и приговаривать, вон Марица-бесстыдница идёт.
С думами этими уняла Марица дрожь в ногах, пригладила волосы растрёпанные, да отправилась в дом матушке по хозяйству помогать. Пока хлеб пекли, рубахи стирали и штопали, за разговорами и день прошёл. Как села Марица к прялке, взяла веретено в руки, так мать её и спросила:
- А что же ты, за травами сходила, да ничего в дом не принесла?
И вспомнила тут Марица, что корзину с цветами так на поляне той и оставила, пока бегством спасалась. Растерялась Марица, не знает, что матери и ответить. Уж соврать никак нельзя, а правду сказать и того страшней.
- Да собрала всего-то немного...
- А где собранное-то? Где корзина? Ты давай-ка, верни её, мне ещё в огород идти, коренья накопать надо и собрать.
Пришлось повиниться Марице, что оставила она корзину в роще по растерянности. Как заголосила тут матушка, как начала Марицу ругать:
- Что, отец твой богат, что ли, чтоб всякий раз зерно на корзины выменивать? Кусок хлеба от себя оторвали за корзину ту, а ты родительское добро не бережёшь. Коли будет отец всякий раз корзины тебе покупать, так чем ему с барином расплачиваться останется? Или хочешь, чтоб за шалости твои он в барскую темницу угодил на хлеб и воду?
Расплакалась Марица, кинулась родительнице в ноги, прощения испрашивать.
- Ты лучше в рощу возвращайся и корзину найди и верни.
- Так ведь вечереет уже, матушка...
- И что? Как корзины терять, так тебе и утро не помеха, а как вспомнить, так сразу и вечер.
Видно, поглядела родительница на Марицу, всю в слезах, да сжалилось сердце материнское. Ведь не по злобе она дочь отчитывает, а для воспитания:
- Ладно, - сказала мать, - поутру иди. Но отцу с братьями не слова про то, какая ты растеряха.
Расцеловала Марица материнские руки, возблагодарила за отсрочку до утра, да побежала скорей к печке, ужин отцу и братьям готовить.
Как вернулись те с поля, принялись скорей за еду, да всё на Марицу поникшую поглядывали. Не стал ничего отец её спрашивать, лишь на мать краткий взгляд кинул. Брат старший Вазуль сестре подмигнул - подбодрить хотел - да ничего тоже не сказал. Только младшенький Титу спросил, отчего Марица грустная такая.
Как стали спать ложиться, шепнула бабушка Марице на сон грядущий:
- Ничего, милая. Корзинка не честь, потеряешь - найдётся.
Не спала всю ночь Марица, думала, как же ей теперь быть. Пойти поутру к поляне, да, наверное, нет уже там корзины. Если заметил её кузнец Фарко, то себе забрал, не иначе. И что теперь делать, как быть?
Наутро ничего Марица лучше не придумала, как пойти к хелиному дому спозаранку, чтоб подкараулить подругу раньше, чем старая Ренчи её к себе призовёт. На счастье была Хела дома и к бабке не спешила. Рассказала ей Марица о бедах своих, едва слезу не пустила:
- Уж не знаю, что и делать теперь. Наверно, придётся к матушке возвращаться и виниться, что корзину с концами потеряла. Пусть поколотит, раз я виновата в том.
Посмотрела на неё Хела недоуменно и сказала:
- Чего ты раньше времени к казни приготовилась? Пойдём в рощу твою корзину искать, авось она там.
И пошли они. Солнце в небе не сияло, не пели птицы, не копошились букашки. Заволокли всё небо тучи, того и гляди скоро дождём прольются. Брели подруги меж дубов вековых. Хела Марицу за руку тянет, а та и боится снова на поляну близ кузни вернуться. А тут завизжит кто-то под ногами, да Марица как закричит в ответ.
- Сдурела что ль? - укорила её Хела
А Марица глядит, это поросёнок из кустов выбежал и уже прочь от людей несётся. И правду говорят, что у страха глаза велики. Всего-то поросёнок диковатый в роще, ничего страшного в том нет. Так повелось в деревне, что всякое лето сгоняли люди свиней своих в лес, чтоб те сами себе прокорм добывали, а по осени шли мужики свиней и народившихся поросят в роще искать. Вот тогда и наставала пора мясо заготавливать, да барину в усадьбу везти. До того охоч барин до свинины, что себе мужики лишь молодняк на развод оставляют.
Пока шли подружки к заветной поляне, вспомнилось Марице обещание старой Ренчи, что ничего плохого с ней в роще приключиться не должно, пока на небе лишь одно светило.
- Обманула меня твоя бабка, - посетовала она Хеле, да разговор давешний пересказала.
- Разве? - с недоверием спросила подруга. - Ничего дурного ведь с тобой вчера не случилось, значит, бабушка правду сказала. А твои страхи ей, что капля в реке.
Подивилась Марица такому ответу, да с укоризной сказала Хеле:
- Видно пошло тебе на пользу волхвитское учение, раз сама как бабка твоя рассуждать стала.
Сказала это Марица, да тут же пожалела, стоило ей на Хелу глянуть. Помрачнела подруга, голову опустила и молчит, ничего в ответ сказать не желает.
- Хела, миленькая, - повинившимся голосом обратилась к ней Марица, - прости меня, не хотела я тебя обидеть. И бабушку твою я по глупости обругала. Не она виновата, что я её слова превратно поняла.
- Да не о том печаль моя. Ты как про учение волхвитское помянула, так я сразу о нём и вспомнила.
- И что же грустного в нём такого, что ты глаза поднять не хочешь?
- А то грустно, что как выучусь я всему, значит, готова буду силу волхвитскую от бабушки принимать. А не хочу я её, не нужна она мне.
- Это как же так? - удивилась Марица. - Неужто батюшка тебя надоумил бабушке противиться?
- Да нет, сама я всё решила. Не хочу принимать силу, не хочу волховицей быть и жизнь оставшуюся на отшибе прожить и пересуды за спиной своей слышать не хочу. Не хочу как бабушка слыть злыдней и погубительницей.
Как услышала это Марица, решила подругу утешить:
- Так это люди, не подумавши, говорят и ругаются. Это сегодня они старую Ренчи каргой кличут, а завтра, случись что, корова захворает или ребёнок чей заболеет, за помощью к ней же и побегут да ещё и подарками любезно одарят.
- Одарят, - кивала Хела, - одарят и не спросят, куда она болезнь ту отвела и на кого перекинула. Без зла добра не сделать, так мне бабушка говорит. А не хочу я зла людям делать. Не хочу скотину чью лечить, а болезнь снятую на детей чужих насылать. Дурно это, страшно. Вот и решила я, как соберётся бабушка помирать, не стану я от неё дух волхвитский принимать. Уж пусть тогда проклинает, а не стану!
Слушала Марица Хелу и дивилась. Неужто прошлой осенью, когда захромала отцовская лошадь и пришла волхвовать над ней Ренчи, не просто так соседский мальчишка ногу подвернул и до весны из дома не выходил. Так что же это, батюшка чужого сына чуть не сгубил ради лошади своей?
- Хела, да как же это так? Неужто батюшка теперь в хвори чужой повинен?
- А что, бабушка просила его дозволение на волшбу сказать?
- Кажется, просила.
- Значит виноват. И бабушка виновата, что мальчик тот с ногой с полгода промучился. А не дозволил бы твой батюшка волшбу творить, так бабушка сама бы и не посмела на себя грех такой брать. Вот и я не хочу в ход чужих жизней вмешиваться и людям обманом глаза на зло застилать. Не стану я бабушкин дар принимать.
- И что же ты, говорила ей об этом?
- Да как бы я посмела? Пока здорова она и силы при ней, не посмею я ослушаться. Уж лучше учиться у неё покорно до поры до времени. А как сляжет она, так уж сил на кару за моё ослушание у неё не будет.
- Ой, Хела, - покачала головой Марица. - И хорошо ты решила зла людям не делать. Но разве хорошо воли старших ослушиваться? Ведь это тоже грех немалый. А может ты это из-за парня какого решила? Наверное, в женихи к тебе кто-то набивается, а ты бабушке не знаешь, как сказать, что невестой хочешь быть, а не волховкой.
- Нет, Марица, - взгрустнула Хела, - никто ко мне не набивается, так как все в деревне знают, что любого моего жениха бабушка проклянёт или шутку с ним злую сыграет. Нет таких охотников.
- Так значит, ты это всё сама решила?
- Сама. Никому кроме тебя об этом не сказывала. И ты смотри, бабушке не проболтайся, а то она меня точно проклянёт.
- Что ты Хела, как я посмею на тебя такую беду навести.
- Вот и славно. А то, что воли старших ослушиваться дурно, знаю. Но батюшка мне тоже родная кровь, а он бы мне судьбу бабушки примерить никогда бы не пожелал.
Так за разговорами и пришли они к поляне, где горюн-цвет растёт. Обошли они её кругом, а пропажи так и не заметили.
- Ой, Хела, - схватилась за голову Марица, - беда. Точно кузнец корзину унёс.
- Ну, так пойдём к нему, заберём обратно.
- Ты что говоришь-то такое? - взяла Марицу оторопь. - Лучше идём скорее отсюда, пока кузнец снова на поляну не пришёл. Вчера я чудом спаслась от него, иначе перерезал бы он мне горло серпом и утащил бы в кузню, чтобы полуночника накормить.
А Хела слушает её и бровью не ведёт.
- С серпом говоришь, был?
- С серпом, - кивнула Марица, - да ещё рукавицы одел, видно, чтобы руки кровью моей не заляпать.
