Но не вняла Хела страхам Марицы, только взяла её за руку и прочь от поляны потянула.
- Ох, Марица-Марица, - качала она головой, - кажись, поняла я, зачем он с серпом и рукавицами к поляне той пришёл.
- И для чего же?
- А ты на руки свои посмотри, может, и сама догадаешься.
Глянула Марица на свободную ладонь, что от сока горюн-цвета так отмыть и не смогла, да с испугу ничего понять не успела. Вывела её Хела из рощи, и как увидала Марица домик впереди, хотела было кинуться назад, да Хела не пустила.
- Ты что же делаешь? - вырывалась Марица, - скорей бежим прочь. Это же кузница!
- Кузница. Так ведь нам туда и надо.
- Нет Хела, нет! Зачем хочешь нас обеих погубить?
- Да чем же это? Уймись ты, не для тебя кузнец серп готовил. Неужто не поняла? Он и сам к поляне за горюн-цветом приходил.
Как услышала это Марица, так и встала на месте, да ещё раз на ладони свои посмотрела. Что же это, она по глупости цветы голыми руками рвала, а он серпом срезал, да ещё поберёгся, от сока едкого рукавицы одел?
- Да зачем же кузнецу горюн-цвет?
- Вот пойдём и узнаем.
И снова потянула Хела Марицу к одинокому домику в глуши, а та уже не противится, ноги сами переступают.
- Да нет же, - словно очнувшись, остановилась Марица. - Как же так, две девицы к бобылю в гости пойдут? Погубим себя и честь свою.
Усмехнулась тут Хела и сказала:
- А ты никому не говори, где сегодня была, так никто и не узнает.
- А если...
- И я не скажу.
- А если... - не отступала Марица.
- А кузнецу и некому сказать. Один он тут живёт, в деревне нашей так ни разу не был, видно брезгует. А наши мужички к нему если и приезжают, то лясы не точат, скорее бы заказ дать, да домой возвратиться.
И снова потянула Хела Марицу за собой и снова та безропотно пошла, ведомая уверенностью чужой.
Как приблизились они к кузнице, стали её обходить, чтобы дверь какую найти и постучать. Как завернули подружки за угол, так и остановились - увидали они перед собой бочонок, а из бочонка того пар так клубами и валит, что и не видать ничего вокруг. Уж Марица успела про волшбу злую подумать, да тут рассеялся пар, и увидала она кузнеца, что клещами из бочонка лохань только что выкованную и остуженную вынимает. Стоит без рубахи, в переднике кожаном, рукой крепкой клещи сжимает, что жилы вздутые под кожей видно. Заметил кузнец гостий нежданных и искоса бросил на них строгий взгляд.
- Чего пришла? - хмуро глянул он на Марицу, - да ещё и не одна.
Растерялась девица, потупила взор, чтоб кузнецу в глаза его да на плечи голые не смотреть. Так и стоит, сказать ничего не может, да хорошо, что Хела сама за неё всё ответила.
- Давеча, обронила подружка моя корзину на поляне тут поблизости. Может, видал ты пропажу?
- Может и видал, - отложив лохань, ответил кузнец.
Тут и Хела замялась под взглядом его мрачным и тяжёлым, да всё же испросила.
- Так, может, вернёшь корзину-то?
- Верну, если подруга твоя скажет, зачем цветов полполяны выдрала.
Вспыхнула тут Марица от стыда, да глаза не поднимает. Если б не ткнула её Хела локотком под бок, так бы и не прошептала она вслух:
- Краска мне спонадобилась... для нитей... чтоб полотно синее соткать...
А кузнец уж рукавицы с рук стянул, да к дому направился. Успела Марица глаза поднять, да от увиденного чуть не ахнула - вся спина его шрамами от кнута изборождена. Видно не угодил кузнец Фарко барину, то ли бывшему, то ли нынешнему.
Пока Марица от увиденного столбом стояла, Хела уж к бочонку подошла, да внутрь заглянула.
- Смотри, - подозвала она подругу.
Невольно и Марица заглянула в бочонок. А там в воде плавают лепестки горюн-цвета. Глянула она на лохань, что кузнец отложил, а она до того красиво синевой переливается, что загляденье просто.
- Видно хорош горюн-цвет для закалки, - сказала Хела, - раз Фарко из него отвар делает.
Тут скрипнула дверь. Вышел из дома кузнец, а в руках корзину марицыну несёт, цветами полную. Смотрит Марица, а у половины цветов лепестков уже и нет - видно, сорвал их кузнец для своего отвара. Да и что ей лепестки - не жалко - лишь бы стебли сочные были.
Подошёл тут Фарко к Марице, да корзину молча протянул, а она и взять хочет, да руки протянуть не решается. Уж как не прятала она ладони, да всё равно заметил кузнец посиневшую кожу.
- Держи, - всучил он Марице корзину, - и в следующий раз не дергай цветы, а с ножом ходи и срезай. Нечего портить корни, если хочешь, чтоб в следующий год новые цветы наросли.
Сказал это, схватил лохань и в дом пошёл, даже попрощаться не дал.
На том и ушли подруги прочь от кузни, домой торопясь.
- А злой-то какой, - сетовала Марица.
Да возразила ей Хела:
- Не злой он, а на тебя обижен. Чего напраслину на него возвела? Серпом да по горлу... Больше деревенские сплетни слушай, бабы и не такое присочинить могут.
- Да как же ему знать, что я о нём подумать вчера успела?
- А по глазам твоим испуганным увидел. Думаешь, не знает он, что про него в деревне сказывают? Знает всё, вот к нам и не ездит. Или от того, что не ездит, про него всё то и сказывают...
Как пришли подруги в деревню, так по домам своим и разбрелись. Роща рощей, а по хозяйству уже работать давно пора. Первым делом прибежала Марица к матушке корзину целёхонькую показать. Ничего мать в ответ не сказала, только в курятник за яйцами послала. А Марица и рада - значит, простила её матушка и больше за корзину не сердится. Да и хорошо, что не спросила, как корзину эту Марица вернула. А если спросит, что же говорить? Соврать нельзя, а признаться, что к кузнецу Фарко ходила, ещё хуже. Уж лучше молчать вовсе и верить, что и Хела про то словом ни с кем не обмолвится.
Пробегали дни в делах и заботах. С утра Марица матери по хозяйству помогала, днём пряла и шерсть в отваре горюн-цвета красила, а как солнце сядет, ходила на вечёрки, где парни с девицами собирались. До чего весело было за игрищами, песнями и плясками, когда и подруги рядом, и молодцы разные девиц вниманием обхаживают.
Собралась молодёжь на дому у жены кожевника, так она за порядком приглядывала зорко, чтоб ни один парень девицу не обидел, да и девица до срамоты не опустилась. А уж за Марицей двойной пригляд был - брат её Вазуль и сам в женихах ходил. Многие девицы рады были бы в невестах его значиться - ведь из хорошей семьи жених, не зол, не крив, да и работящ. Но не торопился Вазуль с выбором. Говорил он как-то Марице, что если и приведёт в дом жену, то не по одной её красе выбранную. В доме нужна жена хозяйственная, а на вечёрках как узнать, на что девица способна. Вот Вазуль и высматривал на вечёрках пригожих девиц, ни с кем толком и не сходясь, а днями прохаживался по деревне, да к хозяйствам чужим приглядывался - у работящих родителей и дочь не должна лентяйкой быть.
А вот Марица уже и имя своего наречённого знала. Всякую вечёрку тянул её в пляску Яцинт, сын мельника, а она и рада тому была. До чего же он красив и высок, да ещё всегда слово ласковое на ушко шепнёт.
За шутками и прибаутками быстро вечер прошёл, и отправились парни с девками по домам расходиться. Вызвался Яцинт Марицу проводить, а сердце её так и дрогнуло от известия этого. Стало быть, все увидят, как сын мельника к её двору идёт. Известно - коль парень девку до двора доведёт, значит, скоро ко двору тому и сватов пришлёт. Это ж день другой ей в простых девках ходить - скоро невестой будет.
Идут они, а позади Вазуль за сестрой приглядывает, как бы сын мельника ничего лишнего себе не позволил. А Марица то и дело к брату поворачивается и рожицы корчит, мол, иди своей дорогой, не мешай.
А тут уж и Яцинт речь свою начинает:
- Люба ты мне, Марица, давно уже люба.
- А как давно? - спрашивает Марица, а у самой голос чуть подрагивает.
- С тех пор, как детьми были. Помнишь, раз нашёл я тебя в поле, плакала ты от того что утенка потеряла и боялась, что батюшка тебя заругает. Вот и пошли мы утёнка того во ржи искать, полдня пробегали, ты и развеселилась, что плакать перестала. А я того утёнка тебе тогда нашёл.
- Помню.
- Вот тогда-то я тебе и сказал, что как подрасту, возьму тебя в жены, чтоб не плакала ты никогда больше. А батюшка всегда меня учил слово своё держать.
- Так что ты, - подивилась Марица, - из-за долга лишь детское обещание выполнить хочешь?
- Не только поэтому.
- А почему же ещё?
Но не ответил Яцинт, лишь обернулся, да так быстро, что и Марице интересно стало, что же там такое за спиной творится. А там Вазуль от них отстал и на что-то отвлёкся - совсем в другую сторону смотрит. Тут Яцинт как поцелует Марицу в щёку, да скорее обратно отвернётся, чтоб Вазуль ничего не заметил. А Марица зарделась вся, и слова не скажет, только улыбается смущенно. Стучит сердечко, пылают щёки, как-никак, а первый то поцелуй в её жизни.
А тут некстати дорожка до дома кончилась. Пришлось распрощаться с Яцинтом скромно, под надзорным оком Вазуля-то. А час уже поздний, только вошла Марица в дом, а тут уже спать пора собираться. Разбрелись домочадцы, улеглись каждый по своим местам, а Марица глаз сомкнуть не может да ворочается, всё вспоминает о Яцинте и поцелуе его. Кажется ей, будто до сих пор тепло по щеке разливается, что сладко и томительно на сердце становится.
- Что милая, - прошептала ей бабушка, - не спится тебе?
- Не спится, - тихо молвила Марица в ответ.
- Отчего же?
- Не знаю, бабушка. Бывало ли с тобой так, что хочется чего, а в то же время боишься, что сбудется оно?
- Это чего же ты боишься, милая? Не замуж ли пойти?
- А откуда ты знаешь? - подивилась Марица.
- А чего ж тут не знать? - тихо посмеялась бабушка. - Уж семи пядей во лбу не надо быть, чтоб понять, о чём девица после вечёрки думать может. Скажу тебе, что бояться нужно не сватов, а если не придут они вовсе. Жизнь засидки, ох, какая несладкая. Хуже только женой стать у злого человека. С таким только гробовой свободушки всю жизнь и ждать.
Как услышала это Марица, так и призадумалась. Ведь не злой совсем Яцинт, не то, что кузнец-отшельник. Яцинт её обижать не станет - сам ведь обещал в жены взять, чтоб Марица больше слёз не лила. Где ещё лучше жениха сыскать? Осталось лишь сватов дождаться...
- Бабушка, а как тебя дед в жёны взял? Говорил он тебе, что люба ты ему?
- Люба? Да нет, вроде, не говорил никогда.
- Никогда? - подивилась Марица. - Так как же ты замуж за него вышла?
- Да как все девки с моей деревни выходили, так и я. Было у нас много девиц на выданье, а женихов всем не хватало. Маялись, уже многие в вековухи себя записали. А в соседней деревне такая же беда была, да только наоборот - холостых парней много, а невест им не сыскать. И хорошо бы, коли к нам женихи соседние приезжали, да невест себе подбирали. Но нет. Та деревня другому помещику принадлежала, и женихи все в его власти были. Соседский барин тоже маялся, ведь коли много у него бессемейных и молодых парней, так и хозяйство они хуже ведут. Вот и решил соседский помещик выкупить у нашего барина молодых невест для своих женихов. Ох, какой плач по деревне стоял! Скорбели матери по дочерям своим, словно заживо хоронили, ведь не увидеть им больше чад своих. Так нас две дюжины девушек увезли из родного дома навсегда, больше и не видели мы своих родителей и братьев с сёстрами. Как привезли нас в соседнюю деревню, приказал тамошний барин всем девицам в шеренгу по росту построиться. Ведь офицером он был, как привык в казарме командовать, так и в имении своём распоряжался. Долго мы бегали туда-сюда, ничего не понимая, ох, и кричал он на нас, да построились, как он хотел. Потом приказал он женихам пред нами предстать и тоже по росту в шеренгу построиться. Вот стоим мы друг напротив друга, парни и девушки, высокий рядом с высокою, низенький рядом с низенькой, переглядываемся. А барин как скомандует, мол, невесты, женихов под руку берите и к старосте за благословением шагом марш. Что поделать, так и пошли мы. Благословил в тот день староста две дюжины пар. А потом разбрелись мы все по деревне, в суете перемешались и только к вечеру, как в дома мужей своих идти, спохватились - никто ведь и не помнит, кто с кем обручён, ни муж лица жены не запомнил, ни жена мужа. Да барин быстро рассудил и приказал снова всем по росту построиться. Так и нашли жены мужей своих. А любовь... Какая любовь? Она только для бар, не для нас, простых людей.
Выслушала Марица бабушку и грустно ей сделалось. Ведь не знала та любви никогда, за незнакомца пошла по велению барскому, а не сердечному. Хорошо, что помер давно тот жестокий барин, и никого нынче по росту не обручает. А то не видать бы Марице Яцинта, ведь до чего он высок, что она ему по плечо лишь.
Так и заснула она с этими мыслями, а поутру встала пораньше, чтоб воды в дом натаскать, да матери со скотиной подсобить. Так умаялась, что в полдень с устатку на завалинке присела отдохнуть. Слушает Марица, как птички поют, смотрит, как по небу облачка бегают - то солнышко закроют, то луну белую, что со стороны восхода появилась. Как застлала туча светило, так и пахнул ветерок. А уже и щебета птичьего не слышно, только крик протяжный в небе. Пригляделась Марица - а это ястребец на птичку певчую стрелой кидается. Один раз кинется, другой - вот и пала птичка на землю. Жалко Марице пичужку стало, да что поделать - и ястребцу кушать хочется.
Отвела она взгляд от пиршества хищного, да на дорогу посмотрела. А там пыль столбом, а издали гул какой слышен, будто рог трубит. Слушает Марица, смотрит, а ничего понять не может. Ветер что ли дорогу всю вздыбил и пыль в воздух поднял, да ещё и свищет? А тут, глядь, русак ушастый по дороге прямо в деревню скачет. Вот ведь невидаль! Зверь лесной и к людям потянулся. Да ещё и во двор забежал в поленницу забился. Хотела Марица к русаку подойти, да рассмотреть его, как заслышала крик с соседнего двора:
- Беда! Барин едет!
- Спасайтесь! Дикая охота несётся!
Так и застыла Марица на полпути до поленницы, а тут глядит, ко двору два огромных пса-космача несутся, зубы оскалив. Тут же кинулась она в хлев, где матушка хозяйничала, да скорее дверь захлопнула и изнутри подпёрла.
- Что это с тобой? - удивилась мать.
- Барин с дикой охотой приехал! - воскликнула Марица.
- Ой, - всплеснула руками матушка, да за голову схватилась, - почто нам горе-то такое?!
А со двора рык злобный слышен, да грохот упавших поленьев, стало быть, растерзали космачи русака. Жмётся Марица к углу, а у самой от страха слёзы наворачиваются. А тут как заскребутся когти о дверь, да раздастся лай лютый, что душа вся в пятки ушла.
Не знали Марица с матушкой откуда помощи ждать, да послышался топот конский, да голоса людские. Вот уж и когти о дверь не шкрябают, видно псарь космачей к себе подозвал, вот и шаги людские во дворе раздались.
- А ну, хозяева, выходите!
Что поделать, пришлось подпорку убирать и дверь открывать, а не то осерчает барин. Как вышла Марица вслед за матушкой, так и увидала, как поленья по всему двору раскатились и кровь на траве запеклась. Вот только русака задранного нигде не видно, стало быть, прибрали его охотники.
Псарь стоит, космачей, что ростом по пояс ему, придерживает, а те, охотой распалённые, тяжело после бега дышат да глазами своими, кровью налитыми, на Марицу с матерью недобро таращатся.
А тут из толпы барских прислужников вышел управляющий Абша, да как прикрикнет:
- Ох, Марица-Марица, - качала она головой, - кажись, поняла я, зачем он с серпом и рукавицами к поляне той пришёл.
- И для чего же?
- А ты на руки свои посмотри, может, и сама догадаешься.
Глянула Марица на свободную ладонь, что от сока горюн-цвета так отмыть и не смогла, да с испугу ничего понять не успела. Вывела её Хела из рощи, и как увидала Марица домик впереди, хотела было кинуться назад, да Хела не пустила.
- Ты что же делаешь? - вырывалась Марица, - скорей бежим прочь. Это же кузница!
- Кузница. Так ведь нам туда и надо.
- Нет Хела, нет! Зачем хочешь нас обеих погубить?
- Да чем же это? Уймись ты, не для тебя кузнец серп готовил. Неужто не поняла? Он и сам к поляне за горюн-цветом приходил.
Как услышала это Марица, так и встала на месте, да ещё раз на ладони свои посмотрела. Что же это, она по глупости цветы голыми руками рвала, а он серпом срезал, да ещё поберёгся, от сока едкого рукавицы одел?
- Да зачем же кузнецу горюн-цвет?
- Вот пойдём и узнаем.
И снова потянула Хела Марицу к одинокому домику в глуши, а та уже не противится, ноги сами переступают.
- Да нет же, - словно очнувшись, остановилась Марица. - Как же так, две девицы к бобылю в гости пойдут? Погубим себя и честь свою.
Усмехнулась тут Хела и сказала:
- А ты никому не говори, где сегодня была, так никто и не узнает.
- А если...
- И я не скажу.
- А если... - не отступала Марица.
- А кузнецу и некому сказать. Один он тут живёт, в деревне нашей так ни разу не был, видно брезгует. А наши мужички к нему если и приезжают, то лясы не точат, скорее бы заказ дать, да домой возвратиться.
И снова потянула Хела Марицу за собой и снова та безропотно пошла, ведомая уверенностью чужой.
Как приблизились они к кузнице, стали её обходить, чтобы дверь какую найти и постучать. Как завернули подружки за угол, так и остановились - увидали они перед собой бочонок, а из бочонка того пар так клубами и валит, что и не видать ничего вокруг. Уж Марица успела про волшбу злую подумать, да тут рассеялся пар, и увидала она кузнеца, что клещами из бочонка лохань только что выкованную и остуженную вынимает. Стоит без рубахи, в переднике кожаном, рукой крепкой клещи сжимает, что жилы вздутые под кожей видно. Заметил кузнец гостий нежданных и искоса бросил на них строгий взгляд.
- Чего пришла? - хмуро глянул он на Марицу, - да ещё и не одна.
Растерялась девица, потупила взор, чтоб кузнецу в глаза его да на плечи голые не смотреть. Так и стоит, сказать ничего не может, да хорошо, что Хела сама за неё всё ответила.
- Давеча, обронила подружка моя корзину на поляне тут поблизости. Может, видал ты пропажу?
- Может и видал, - отложив лохань, ответил кузнец.
Тут и Хела замялась под взглядом его мрачным и тяжёлым, да всё же испросила.
- Так, может, вернёшь корзину-то?
- Верну, если подруга твоя скажет, зачем цветов полполяны выдрала.
Вспыхнула тут Марица от стыда, да глаза не поднимает. Если б не ткнула её Хела локотком под бок, так бы и не прошептала она вслух:
- Краска мне спонадобилась... для нитей... чтоб полотно синее соткать...
А кузнец уж рукавицы с рук стянул, да к дому направился. Успела Марица глаза поднять, да от увиденного чуть не ахнула - вся спина его шрамами от кнута изборождена. Видно не угодил кузнец Фарко барину, то ли бывшему, то ли нынешнему.
Пока Марица от увиденного столбом стояла, Хела уж к бочонку подошла, да внутрь заглянула.
- Смотри, - подозвала она подругу.
Невольно и Марица заглянула в бочонок. А там в воде плавают лепестки горюн-цвета. Глянула она на лохань, что кузнец отложил, а она до того красиво синевой переливается, что загляденье просто.
- Видно хорош горюн-цвет для закалки, - сказала Хела, - раз Фарко из него отвар делает.
Тут скрипнула дверь. Вышел из дома кузнец, а в руках корзину марицыну несёт, цветами полную. Смотрит Марица, а у половины цветов лепестков уже и нет - видно, сорвал их кузнец для своего отвара. Да и что ей лепестки - не жалко - лишь бы стебли сочные были.
Подошёл тут Фарко к Марице, да корзину молча протянул, а она и взять хочет, да руки протянуть не решается. Уж как не прятала она ладони, да всё равно заметил кузнец посиневшую кожу.
- Держи, - всучил он Марице корзину, - и в следующий раз не дергай цветы, а с ножом ходи и срезай. Нечего портить корни, если хочешь, чтоб в следующий год новые цветы наросли.
Сказал это, схватил лохань и в дом пошёл, даже попрощаться не дал.
На том и ушли подруги прочь от кузни, домой торопясь.
- А злой-то какой, - сетовала Марица.
Да возразила ей Хела:
- Не злой он, а на тебя обижен. Чего напраслину на него возвела? Серпом да по горлу... Больше деревенские сплетни слушай, бабы и не такое присочинить могут.
- Да как же ему знать, что я о нём подумать вчера успела?
- А по глазам твоим испуганным увидел. Думаешь, не знает он, что про него в деревне сказывают? Знает всё, вот к нам и не ездит. Или от того, что не ездит, про него всё то и сказывают...
Как пришли подруги в деревню, так по домам своим и разбрелись. Роща рощей, а по хозяйству уже работать давно пора. Первым делом прибежала Марица к матушке корзину целёхонькую показать. Ничего мать в ответ не сказала, только в курятник за яйцами послала. А Марица и рада - значит, простила её матушка и больше за корзину не сердится. Да и хорошо, что не спросила, как корзину эту Марица вернула. А если спросит, что же говорить? Соврать нельзя, а признаться, что к кузнецу Фарко ходила, ещё хуже. Уж лучше молчать вовсе и верить, что и Хела про то словом ни с кем не обмолвится.
Пробегали дни в делах и заботах. С утра Марица матери по хозяйству помогала, днём пряла и шерсть в отваре горюн-цвета красила, а как солнце сядет, ходила на вечёрки, где парни с девицами собирались. До чего весело было за игрищами, песнями и плясками, когда и подруги рядом, и молодцы разные девиц вниманием обхаживают.
Собралась молодёжь на дому у жены кожевника, так она за порядком приглядывала зорко, чтоб ни один парень девицу не обидел, да и девица до срамоты не опустилась. А уж за Марицей двойной пригляд был - брат её Вазуль и сам в женихах ходил. Многие девицы рады были бы в невестах его значиться - ведь из хорошей семьи жених, не зол, не крив, да и работящ. Но не торопился Вазуль с выбором. Говорил он как-то Марице, что если и приведёт в дом жену, то не по одной её красе выбранную. В доме нужна жена хозяйственная, а на вечёрках как узнать, на что девица способна. Вот Вазуль и высматривал на вечёрках пригожих девиц, ни с кем толком и не сходясь, а днями прохаживался по деревне, да к хозяйствам чужим приглядывался - у работящих родителей и дочь не должна лентяйкой быть.
А вот Марица уже и имя своего наречённого знала. Всякую вечёрку тянул её в пляску Яцинт, сын мельника, а она и рада тому была. До чего же он красив и высок, да ещё всегда слово ласковое на ушко шепнёт.
За шутками и прибаутками быстро вечер прошёл, и отправились парни с девками по домам расходиться. Вызвался Яцинт Марицу проводить, а сердце её так и дрогнуло от известия этого. Стало быть, все увидят, как сын мельника к её двору идёт. Известно - коль парень девку до двора доведёт, значит, скоро ко двору тому и сватов пришлёт. Это ж день другой ей в простых девках ходить - скоро невестой будет.
Идут они, а позади Вазуль за сестрой приглядывает, как бы сын мельника ничего лишнего себе не позволил. А Марица то и дело к брату поворачивается и рожицы корчит, мол, иди своей дорогой, не мешай.
А тут уж и Яцинт речь свою начинает:
- Люба ты мне, Марица, давно уже люба.
- А как давно? - спрашивает Марица, а у самой голос чуть подрагивает.
- С тех пор, как детьми были. Помнишь, раз нашёл я тебя в поле, плакала ты от того что утенка потеряла и боялась, что батюшка тебя заругает. Вот и пошли мы утёнка того во ржи искать, полдня пробегали, ты и развеселилась, что плакать перестала. А я того утёнка тебе тогда нашёл.
- Помню.
- Вот тогда-то я тебе и сказал, что как подрасту, возьму тебя в жены, чтоб не плакала ты никогда больше. А батюшка всегда меня учил слово своё держать.
- Так что ты, - подивилась Марица, - из-за долга лишь детское обещание выполнить хочешь?
- Не только поэтому.
- А почему же ещё?
Но не ответил Яцинт, лишь обернулся, да так быстро, что и Марице интересно стало, что же там такое за спиной творится. А там Вазуль от них отстал и на что-то отвлёкся - совсем в другую сторону смотрит. Тут Яцинт как поцелует Марицу в щёку, да скорее обратно отвернётся, чтоб Вазуль ничего не заметил. А Марица зарделась вся, и слова не скажет, только улыбается смущенно. Стучит сердечко, пылают щёки, как-никак, а первый то поцелуй в её жизни.
А тут некстати дорожка до дома кончилась. Пришлось распрощаться с Яцинтом скромно, под надзорным оком Вазуля-то. А час уже поздний, только вошла Марица в дом, а тут уже спать пора собираться. Разбрелись домочадцы, улеглись каждый по своим местам, а Марица глаз сомкнуть не может да ворочается, всё вспоминает о Яцинте и поцелуе его. Кажется ей, будто до сих пор тепло по щеке разливается, что сладко и томительно на сердце становится.
- Что милая, - прошептала ей бабушка, - не спится тебе?
- Не спится, - тихо молвила Марица в ответ.
- Отчего же?
- Не знаю, бабушка. Бывало ли с тобой так, что хочется чего, а в то же время боишься, что сбудется оно?
- Это чего же ты боишься, милая? Не замуж ли пойти?
- А откуда ты знаешь? - подивилась Марица.
- А чего ж тут не знать? - тихо посмеялась бабушка. - Уж семи пядей во лбу не надо быть, чтоб понять, о чём девица после вечёрки думать может. Скажу тебе, что бояться нужно не сватов, а если не придут они вовсе. Жизнь засидки, ох, какая несладкая. Хуже только женой стать у злого человека. С таким только гробовой свободушки всю жизнь и ждать.
Как услышала это Марица, так и призадумалась. Ведь не злой совсем Яцинт, не то, что кузнец-отшельник. Яцинт её обижать не станет - сам ведь обещал в жены взять, чтоб Марица больше слёз не лила. Где ещё лучше жениха сыскать? Осталось лишь сватов дождаться...
- Бабушка, а как тебя дед в жёны взял? Говорил он тебе, что люба ты ему?
- Люба? Да нет, вроде, не говорил никогда.
- Никогда? - подивилась Марица. - Так как же ты замуж за него вышла?
- Да как все девки с моей деревни выходили, так и я. Было у нас много девиц на выданье, а женихов всем не хватало. Маялись, уже многие в вековухи себя записали. А в соседней деревне такая же беда была, да только наоборот - холостых парней много, а невест им не сыскать. И хорошо бы, коли к нам женихи соседние приезжали, да невест себе подбирали. Но нет. Та деревня другому помещику принадлежала, и женихи все в его власти были. Соседский барин тоже маялся, ведь коли много у него бессемейных и молодых парней, так и хозяйство они хуже ведут. Вот и решил соседский помещик выкупить у нашего барина молодых невест для своих женихов. Ох, какой плач по деревне стоял! Скорбели матери по дочерям своим, словно заживо хоронили, ведь не увидеть им больше чад своих. Так нас две дюжины девушек увезли из родного дома навсегда, больше и не видели мы своих родителей и братьев с сёстрами. Как привезли нас в соседнюю деревню, приказал тамошний барин всем девицам в шеренгу по росту построиться. Ведь офицером он был, как привык в казарме командовать, так и в имении своём распоряжался. Долго мы бегали туда-сюда, ничего не понимая, ох, и кричал он на нас, да построились, как он хотел. Потом приказал он женихам пред нами предстать и тоже по росту в шеренгу построиться. Вот стоим мы друг напротив друга, парни и девушки, высокий рядом с высокою, низенький рядом с низенькой, переглядываемся. А барин как скомандует, мол, невесты, женихов под руку берите и к старосте за благословением шагом марш. Что поделать, так и пошли мы. Благословил в тот день староста две дюжины пар. А потом разбрелись мы все по деревне, в суете перемешались и только к вечеру, как в дома мужей своих идти, спохватились - никто ведь и не помнит, кто с кем обручён, ни муж лица жены не запомнил, ни жена мужа. Да барин быстро рассудил и приказал снова всем по росту построиться. Так и нашли жены мужей своих. А любовь... Какая любовь? Она только для бар, не для нас, простых людей.
Выслушала Марица бабушку и грустно ей сделалось. Ведь не знала та любви никогда, за незнакомца пошла по велению барскому, а не сердечному. Хорошо, что помер давно тот жестокий барин, и никого нынче по росту не обручает. А то не видать бы Марице Яцинта, ведь до чего он высок, что она ему по плечо лишь.
Так и заснула она с этими мыслями, а поутру встала пораньше, чтоб воды в дом натаскать, да матери со скотиной подсобить. Так умаялась, что в полдень с устатку на завалинке присела отдохнуть. Слушает Марица, как птички поют, смотрит, как по небу облачка бегают - то солнышко закроют, то луну белую, что со стороны восхода появилась. Как застлала туча светило, так и пахнул ветерок. А уже и щебета птичьего не слышно, только крик протяжный в небе. Пригляделась Марица - а это ястребец на птичку певчую стрелой кидается. Один раз кинется, другой - вот и пала птичка на землю. Жалко Марице пичужку стало, да что поделать - и ястребцу кушать хочется.
Отвела она взгляд от пиршества хищного, да на дорогу посмотрела. А там пыль столбом, а издали гул какой слышен, будто рог трубит. Слушает Марица, смотрит, а ничего понять не может. Ветер что ли дорогу всю вздыбил и пыль в воздух поднял, да ещё и свищет? А тут, глядь, русак ушастый по дороге прямо в деревню скачет. Вот ведь невидаль! Зверь лесной и к людям потянулся. Да ещё и во двор забежал в поленницу забился. Хотела Марица к русаку подойти, да рассмотреть его, как заслышала крик с соседнего двора:
- Беда! Барин едет!
- Спасайтесь! Дикая охота несётся!
Так и застыла Марица на полпути до поленницы, а тут глядит, ко двору два огромных пса-космача несутся, зубы оскалив. Тут же кинулась она в хлев, где матушка хозяйничала, да скорее дверь захлопнула и изнутри подпёрла.
- Что это с тобой? - удивилась мать.
- Барин с дикой охотой приехал! - воскликнула Марица.
- Ой, - всплеснула руками матушка, да за голову схватилась, - почто нам горе-то такое?!
А со двора рык злобный слышен, да грохот упавших поленьев, стало быть, растерзали космачи русака. Жмётся Марица к углу, а у самой от страха слёзы наворачиваются. А тут как заскребутся когти о дверь, да раздастся лай лютый, что душа вся в пятки ушла.
Не знали Марица с матушкой откуда помощи ждать, да послышался топот конский, да голоса людские. Вот уж и когти о дверь не шкрябают, видно псарь космачей к себе подозвал, вот и шаги людские во дворе раздались.
- А ну, хозяева, выходите!
Что поделать, пришлось подпорку убирать и дверь открывать, а не то осерчает барин. Как вышла Марица вслед за матушкой, так и увидала, как поленья по всему двору раскатились и кровь на траве запеклась. Вот только русака задранного нигде не видно, стало быть, прибрали его охотники.
Псарь стоит, космачей, что ростом по пояс ему, придерживает, а те, охотой распалённые, тяжело после бега дышат да глазами своими, кровью налитыми, на Марицу с матерью недобро таращатся.
А тут из толпы барских прислужников вышел управляющий Абша, да как прикрикнет:
