- Спешила бы...
- Да не вешай ты носа, - ободрил её Фарко, - кончится дождь, соберёшь ещё. Ну, и я подсоблю, если снова не прогонишь.
Улыбнулась тут Марица. Знамо, не сердится на неё кузнец:
- Не прогоню.
А дождь как из ведра льёт, шум такой стоит, что двум собеседникам и не слышно друг друга. Вот Фарко и ближе к Марице подошёл:
- Не прогонишь, говоришь?
Хотела Марица ответ свой повторить, да тут посмотрела на кузнеца и обомлела: в глазах-то его кипучее что-то проглядывается, горячее, словно огонь. Как тут слова старой Ренчи не вспомнить, что душа кузнеца в огне хранится и в огонь этот он любого за собой утянуть может.
Как завороженная смотрела Марица на Фарко, пошевелиться не решаясь, а он обхватил её руками крепкими за стан и к себе притянул. Ничего Марица и подумать не успела, как приник Фарко к её губам в поцелуе жарком. Тут все мысли вмиг из головы улетучились, а по телу истома сладкая разлилась, что колени задрожали, а ноги держать перестали. Так и обмякла Марица в объятьях Фарко. А сердце стучит, что уши закладывает, тепло по жилам бежит, что уж и холода и сырости вокруг не чувствуется. Только падают капли с веток дуба на лицо, словно пробудить от сна нежданного желают.
Вдруг отстранил Фарко от себя Марицу, что у неё дыхание перехватило, будто кто её в реку бурную кинул и идёт сейчас Марица на самое дно. Как открыла она глаза, так увидала перед собой Фарко: в очах-то его уже не огонь, а пламя дикое пылает. На миг страшно Марице сделалось, а он и говорит:
- А теперь беги прочь... пока не поздно.
А Марица стоит, не шелохнётся, понять пытается, что же это такое с ним и с ней случилось. А кузнец скорей кузовок подхватил, да Марице всучил:
- Беги же от меня, глупая!
Как услыхала она это, так и вздрогнула. А лицо Фарко до того суровым стало, что вспомнилось Марице, как она его в первый раз на поляне увидала. Тут и страх былой припомнился да в голову ударил. Побежала Марица со всех ног прочь, ни дождя, ни холода не чувствуя. До того поцелуй кузнеца кровь её разогрел, что казалось, это огонь по жилам бежит. А над головой гром гремит, что земля содрогается, и молнии яркие небо чёрное рассекают.
Себя не помня, выбежала Марица из рощи да домой припустила. Лишь во дворе поняла она, что полкузовка ягод по дороге рассыпала. Да не страшно теперь было перед матушкой с добычей такой появиться, страшнее обратно вернуться, когда небо разверзлось и готово на землю рухнуть.
- Ох, что за пора такая, - качала головой матушка, а сама в окошко тревожно поглядывала. - Ночь средь бела дня случилась. Видно, незнать шалит, так в силу вошла, что власть свою над людьми утвердить навечно хочет.
Как сказала то матушка, так и ливень прекратился, тучи вскоре рассеялись, и засияло солнце.
- Верно, хранят нас благие силы, - заключила матушка и со словами теми во двор вышла.
А Марица сидит на лавке ни жива, ни мертва. Что теперь делать, как быть? Что случилось с ней в роще? Отчего в один миг она и тяготение и страх испытала? А Фарко? Неужто люба она ему? Точно люба, раз целовал, да не как Яцинт, в щёчку украдкой, а по-другому, как и не ведомо Марице было раньше. А раз люба она, отчего же он поцеловал её и тут же прочь оттолкнул? И ведь прогнал её, прогнал! А может спас? Может пыл свой сдержал супротив своих чувств? И когда эти чувства к Марице в нём воспылали? Сегодня ли, или может, когда она за сухим горюн-цветом приходила? А может на болоте или в самый первый миг, когда он её в роще увидал? А она же что? Всё то время про Яцинта одного думала, а он вот как с ней!.. Да и она с ним. И ведь Яцинт целовал её раз, да всё не так - и огня в глазах не было и стука сердца и пламени в жилах тоже. А тут... И подумать страшно, и испытать снова хочется. Люба она Фарко, что тут и думать, люба... А он ей разве нет?
Не успела Марица обсохнуть и мысли свои в порядок привести, как Хела в дом постучала.
- Ну что, - запыхавшись спросила она, - нашла гриб?
- Нашла, да бронила, верно, - рассеянно ответила Марица.
- Эх ты... - подосадовала подруга. - Как же теперь к бабушке идти без жарень-гриба-то?
- Идти?.. - задумалась Марица. - А зачем мне теперь идти-то?
Посмотрела на неё Хела озабоченно да сказала:
- Ты что, от грома разума лишилась? Сама же ко мне пришла, на жениха своего из соседней деревни погадать хотела, чтоб узнать, ехать ли тебе к нему женой или нет.
Как услыхала это Марица, так лицо руками закрыла, да заревела горько:
- Не хочу теперь... ничего этого не хочу... ничего не знаю...
Насилу успокоила её Хела да доспросилась до причины перемены такой. Рассказала ей Марица про кузнеца Фарко, а та слушает внимательно да ничего не говорит.
- А батюшка ведь к вечеру вернётся, - качала головой Марица, слёзы утирая. - И как я теперь ему скажу, что не хочу на выселки отправляться, что не хочу за Фабо того идти. Да смогу ли я теперь вообще замуж за кого пойти?
Молчит Хела, видно, не знает, что в беде такой подруге и посоветовать. Сказала лишь:
- А может, найдём завтра этот жарень-гриб, да у бабушки спросим...
- Нет Хела, не хочу теперь ничего знать, не хочу... Помнишь, Дорика свою судьбу узнать побоялась? Вот и я теперь боюсь. Не хочу твоей бабушке вопросы задавать, вдруг ответы как приговор прозвучат. И зачем только поцеловал он меня? Зачем чувства все мои перепутал? Теперь, как и жить, не знаю.
- А чего тут знать? Одно решение у беды твоей есть.
- Какое же?
Хотела ей Хела ответить, да тут прибежал в дом Титу с рыбой в ведёрке и давай рассказывать:
- А вон что было на речке-то! Покойницы приплыли!
- Какие ещё покойницы? - носом шмыгнув, спросила Марица младшего братца.
- Нумика и Габика, сестрицы, которых женихи бросили, когда барин уехал. Утопились ведь они, что и тел никто не нашёл. А теперь принесла их река обратно.
- Страсти-то какие, - покачала головой Хела. - Надобно мужикам деревенским рассказать, чтоб тела к кургану снесли и земле предали.
- Так нет уже ни Нумики, ни Габики, обратно они в речку сиганули и уплыли.
Нахмурилась тут Хела:
- Течением что ли унесло?
- Ты что такая большая, а глупая? Сказал же я тебе, приплыли покойницы, а потом назад уплыли.
- Ничего не пойму, - начала сердиться Хела, - расскажи всё по порядку, а то я в толк ничего не возьму.
Тут и рассказал Титу как с другими мальчишками ходил он сегодня на речку рыбу удить. Наудили они шипунов да топориков, и тут гроза случилась:
- Темно стало, что ночью. А как гром ударил, так и выскочила из воды Нумика и выхватила у Микши ведёрко с топориками, да ещё пальцем пригрозила и обратно в воду ушла, да топориков в реку выпустила. Хотел было Микша ведёрко из речки достать, в воду уже вошёл, а тут как вынырнёт Габика, да вцепится в него. Так в воду его и утащила. И я и Магар с Мартошем ныряли за ним, а Габика его на дно утянула, так и держит, не отдаёт. Микша уж последний выдох сделал, тогда и отпустила его Габика. Как вытащили мы его на берег, да от реки подальше отошли, тогда и увидели, что у Микши на плече-то синяки от руки чужой о шести пальцах. Ты же, Хела, волховка, вот и скажи, почему у Габики в реке шестой палец вырос.
- Фу на тебя, Титу, - цыкнула ему Марица. - Нелепицы какие сочиняешь.
- Не сочиняю я, не сочиняю! - разволновался братец. - Ты хоть у Магара, хоть у Мартоша, хоть у Микши спроси, всё так и было! А Микша-то ещё говаривал, что отпустила его Габика только когда на ухо слова заветные шепнула.
- Какие ещё слова? - полюбопытствовала Хела.
- Сказала, не тот он. А что это значит, может ты знаешь.
Долго думала Хела, да произнесла лишь:
- Неспроста сегодня гроза такая страшная случилась.
Как Марица про грозу услыхала, так про Фарко вспомнила и терзания свои, и снова горько расплакалась.
А тут и батюшка из поездки дальней вернулся да в дом вошёл.
- И чего ты сырость такую разводишь? - спросил он её, да Титу за Марицу ответил:
- Это она по Микше плачет. С ним ведь сегодня на речке такое случилось...
Как рассказал это Титу отцу, тот так на лавку и сел, да всё до последнего словечка выслушал.
- Верно, незнать вражная с той грозой сегодня разгулялась, - промолвил он, да про то что по дороге возвращаясь видел, поспешил рассказать. - Как проезжал я мимо кургана-то, так и вижу, толпятся вокруг него мужички наши. Ну, думаю, помер кто, так для него курган пошли раскапывать, внутри место покойничье готовить. Подъехал я, значит поближе, вижу, и впрямь дыра в кургане знатная, будто её дня три копали. А мне и говорят, что это молния прямо в курган зарядила и раза три ударила, что не выдержала насыпь, обвалилась. Так пасечник в дыру ту заглянул и ахнул - покойник-то, псарь, которого барин насмерть запорол, пропал!
- Куда пропал? - удивилась Марица.
- Так кто его знает? Был покойник в кургане зарыт, а как молния туда три раза ударила, так и пропал.
- Через дыру вылез! - объявил Титу, а Хела всё головой качает:
- Ох, и неспроста гроза сегодня приключилась, ох, неспроста.
Как настал вечер поздний, давно уж ушла гостья, да матушка вернулась со сплетнями деревенскими про то, как в один день люд трёх покойников видел: двух в речке, а одного по полю бродящего. До чего же жутко Марице от рассказов этих сделалось, да ободрил её отец:
- Не дрожи ты. Ведь с хорошей вестью я вернулся. Был я в доме Фабо и родителей его. Скажу, знатное у них хозяйство. И лошади две и коровы три, а ещё свиней пять голов. А дом просторный, что и тебе с мужем и родителям его и его братьям двум и сестре будет где поместиться. Ну, так что, дочь, поедешь ли в другую деревню новое хозяйство обживать?
Долго молчала Марица, да расплакалась вновь:
- Прости меня, батюшка, теперь и не знаю, что сказать тебе...
- А ты не спеши с ответом. Подумай до завтра, хорошенько подумай. А завтра, как сваты вновь приедут, скажешь им решение своё. Хороший у них дом и домочадцы там добрые. Знай, не совестно мне тебя в семью их отдать будет.
С тем и легла Марица спать да нового, рокового дня дожидаться. Всё не шёл сон, вспоминался ей поцелуй жаркий и тепло губ чужих. Прислушивалась Марица в надежде, да не слышала отчего-то звона, что с кузницы всякую ночь летит.
А наутро обрядила её мать в платье самое лучшее, пригладила волосы, что из косы выбились, да наущать стала:
- Как приедут сваты, ты глаз от пола не поднимай и не говори, пока не спросят. Нечего финтиля свои выкидывать, уж я-то тебя знаю. Пусть видят, что покорная ты, пусть порадуются, что невестка у них послушная будет.
С тем и стала Марица сватов ждать, как неминуемой участи. А матушка к окошку подсела, всё гостей выглядывая.
- Это ещё что такое? - то ли с ропотом, то ли с робостью вопросила матушка.
Тут уж и стук в дверь раздался, что встрепенулась Марица, поспешила глаза в пол опустить, как матушка учила. Как отворил батюшка дверь, так и услышала Марица голос до боли знакомый:
- Здравствуйте, хозяева, примите ли гостя нежданного?
Забилось сердце, запылали щёки, а грудь так и разрывается от вдохов частых. Стоял на пороге кузнец Фарко, батюшке с матушкой кланялся. Уж и не слышала Марица слов, что родители удивлённые из себя вымучили, что сказали они, когда нехотя гостя за стол посадили. Смотрела она на Фарко и глаза отвести боялась. Не блазнится ли он ей, взаправду ли здесь стоит? Ведь всём известно, что никогда кузнец в деревню не ходит, всё в кузне своей обитает. А тут пришёл зачем-то.
- Уж извини, - говорил Фарко отцу, - что сам пожаловал, а не сватов вперёд себя заслал. Живу я один да далече отсюда, так и некому за меня словечка замолвить. Да и не юнец я какой, чтоб за меня родители али кто ещё речи важные вёл. Я и сам то могу.
- Так зачем пришёл-то? - словно не веря, спросила матушка.
- Просить дочь вашу в жёны мне отдать.
Как сказал он это, так и тишина в доме повисла. Матушка глаза испуганные сделала, а на батюшку и того страшнее смотреть. А Фарко ждёт, что ответят ему.
- Ты скажи-ка, - обратился к нему отец, - с чего это ты вдруг на дочери мой жениться вздумал?
Отвечал ему Фарко:
- Как, верно, знаешь, вытащил я её из болота, когда щуп её в топь тянул.
- Знаю о том, знаю и благодарствую о спасении. Так ведь это когда было-то? С чего вдруг сейчас ты к нам пожаловал?
Недолго думал Фарко с ответом:
- Так ведь слух до меня дошёл, что померла моя жена в соседних владениях. Стало быть, свободен я и перед дочерью твоей честен.
Насупился тут отец, на мать посмотрел, а она и закивала согласно, мол, правду говорит, видно успела деревенских сплетен про злоключения Фарко наслушаться.
- Жена, стало быть, у тебя была?..
- Была.
- А говорят, - вставила матушка, - и ни одна.
- Правду говорят, - тяжело вздохнул Фарко.
- А правда ли, что первую ты в жёны взял по воле своей, а вторую - по барской.
- И это правда.
Как услышал это отец, так вмиг посуровел:
- А знаешь ли ты, как в народе о таком говорят? Первая жена от благих сил, вторая - от человека, а третья - от незнати. Ты что же дочь мою на погибель забрать хочешь? Будто не знаю я, что в твоей кузне по ночам творится! Да средь бела дня что происходит-то! Вчера после грозы трёх покойников, по земле разгуливающих, видели! Видно, к тебе на зов молота и наковальни шли! Не бывало ещё такого, чтобы мёртвые к живым являлись, пока ты близ деревни нашей не появился! От тебя все беды на головы наши! А ты ещё дочь мою единственную себе в жены забрать желаешь, на погибель верную. Не бывать тому! Не бывать!
Смотрел Фарко на батюшку хмуро, а как отказ тот свой объявил, так и сказал кузнец грозно:
- Ты меня без вины не суди да небылицами не корми. Я к тебе по чести за дочерью твоей пришёл, а ты мне про покойников каких-то сказываешь. Лучше скажи, так ли доброму родителю со спасителем дитя своего говорить должно?
- Чего хочешь ты, окаянный? Благодарность за спасение я тебе высказал. А дочь не отдам!
Не стерпела Марица слов таких суровых, сама себя не помня, с места поднялась и молвила:
- Батюшка, ведь ты же обещал прежде у меня спросить...
- Да что тут спрашивать-то?
- Так ведь согласная я.
Тут и матушка охнула и батюшка на Марицу удивлённо глянул. А она от Фарко глаз отвести не может, всё смотрит на него и видит, как лицо его суровое смягчилось и сам он на неё с нежностью невысказанной глядит.
Да недолго длился сей миг сердцу радостный. Заголосила тут матушка:
- Ой, силы благие, да помогите же нам! Приворожил, окудесил, изверг! Двух жён сгубил, так и третью к праотцам отправить хочет!
- Не отдам! - тут же раскричался отец, да Фарко на дверь указал. - Вон иди, вон!
Ох, что же тут началось-то... Матушка причитает, батюшка кричит, один Фарко молча во двор вышел. Как ступил он за порог, так с Марицей слёзы горькие сделались. Кинулась она следом, что и матушка с батюшкой удержать не успели. Догнала Марица Фарко, да вцепилась в него обеими руками, отпускать не хочет:
- Не гневись только, не обижайся... За тебя одного я пойти согласная, за тебя... Не понимают они, не знают... только не гневись на батюшку с матушкой...
Тут уж и Фарко руку Марице на плечо положил, да недолго длились их объятья. Как выбежали родители во двор, так закричали и заохали. Мать Марицу от Фарко отрывает и в дом гонит, отец со словами гневными его со двора выталкивает.
- Окудесил! Приворожил! - голосит матушка.
- Да не вешай ты носа, - ободрил её Фарко, - кончится дождь, соберёшь ещё. Ну, и я подсоблю, если снова не прогонишь.
Улыбнулась тут Марица. Знамо, не сердится на неё кузнец:
- Не прогоню.
А дождь как из ведра льёт, шум такой стоит, что двум собеседникам и не слышно друг друга. Вот Фарко и ближе к Марице подошёл:
- Не прогонишь, говоришь?
Хотела Марица ответ свой повторить, да тут посмотрела на кузнеца и обомлела: в глазах-то его кипучее что-то проглядывается, горячее, словно огонь. Как тут слова старой Ренчи не вспомнить, что душа кузнеца в огне хранится и в огонь этот он любого за собой утянуть может.
Как завороженная смотрела Марица на Фарко, пошевелиться не решаясь, а он обхватил её руками крепкими за стан и к себе притянул. Ничего Марица и подумать не успела, как приник Фарко к её губам в поцелуе жарком. Тут все мысли вмиг из головы улетучились, а по телу истома сладкая разлилась, что колени задрожали, а ноги держать перестали. Так и обмякла Марица в объятьях Фарко. А сердце стучит, что уши закладывает, тепло по жилам бежит, что уж и холода и сырости вокруг не чувствуется. Только падают капли с веток дуба на лицо, словно пробудить от сна нежданного желают.
Вдруг отстранил Фарко от себя Марицу, что у неё дыхание перехватило, будто кто её в реку бурную кинул и идёт сейчас Марица на самое дно. Как открыла она глаза, так увидала перед собой Фарко: в очах-то его уже не огонь, а пламя дикое пылает. На миг страшно Марице сделалось, а он и говорит:
- А теперь беги прочь... пока не поздно.
А Марица стоит, не шелохнётся, понять пытается, что же это такое с ним и с ней случилось. А кузнец скорей кузовок подхватил, да Марице всучил:
- Беги же от меня, глупая!
Как услыхала она это, так и вздрогнула. А лицо Фарко до того суровым стало, что вспомнилось Марице, как она его в первый раз на поляне увидала. Тут и страх былой припомнился да в голову ударил. Побежала Марица со всех ног прочь, ни дождя, ни холода не чувствуя. До того поцелуй кузнеца кровь её разогрел, что казалось, это огонь по жилам бежит. А над головой гром гремит, что земля содрогается, и молнии яркие небо чёрное рассекают.
Себя не помня, выбежала Марица из рощи да домой припустила. Лишь во дворе поняла она, что полкузовка ягод по дороге рассыпала. Да не страшно теперь было перед матушкой с добычей такой появиться, страшнее обратно вернуться, когда небо разверзлось и готово на землю рухнуть.
- Ох, что за пора такая, - качала головой матушка, а сама в окошко тревожно поглядывала. - Ночь средь бела дня случилась. Видно, незнать шалит, так в силу вошла, что власть свою над людьми утвердить навечно хочет.
Как сказала то матушка, так и ливень прекратился, тучи вскоре рассеялись, и засияло солнце.
- Верно, хранят нас благие силы, - заключила матушка и со словами теми во двор вышла.
А Марица сидит на лавке ни жива, ни мертва. Что теперь делать, как быть? Что случилось с ней в роще? Отчего в один миг она и тяготение и страх испытала? А Фарко? Неужто люба она ему? Точно люба, раз целовал, да не как Яцинт, в щёчку украдкой, а по-другому, как и не ведомо Марице было раньше. А раз люба она, отчего же он поцеловал её и тут же прочь оттолкнул? И ведь прогнал её, прогнал! А может спас? Может пыл свой сдержал супротив своих чувств? И когда эти чувства к Марице в нём воспылали? Сегодня ли, или может, когда она за сухим горюн-цветом приходила? А может на болоте или в самый первый миг, когда он её в роще увидал? А она же что? Всё то время про Яцинта одного думала, а он вот как с ней!.. Да и она с ним. И ведь Яцинт целовал её раз, да всё не так - и огня в глазах не было и стука сердца и пламени в жилах тоже. А тут... И подумать страшно, и испытать снова хочется. Люба она Фарко, что тут и думать, люба... А он ей разве нет?
Не успела Марица обсохнуть и мысли свои в порядок привести, как Хела в дом постучала.
- Ну что, - запыхавшись спросила она, - нашла гриб?
- Нашла, да бронила, верно, - рассеянно ответила Марица.
- Эх ты... - подосадовала подруга. - Как же теперь к бабушке идти без жарень-гриба-то?
- Идти?.. - задумалась Марица. - А зачем мне теперь идти-то?
Посмотрела на неё Хела озабоченно да сказала:
- Ты что, от грома разума лишилась? Сама же ко мне пришла, на жениха своего из соседней деревни погадать хотела, чтоб узнать, ехать ли тебе к нему женой или нет.
Как услыхала это Марица, так лицо руками закрыла, да заревела горько:
- Не хочу теперь... ничего этого не хочу... ничего не знаю...
Насилу успокоила её Хела да доспросилась до причины перемены такой. Рассказала ей Марица про кузнеца Фарко, а та слушает внимательно да ничего не говорит.
- А батюшка ведь к вечеру вернётся, - качала головой Марица, слёзы утирая. - И как я теперь ему скажу, что не хочу на выселки отправляться, что не хочу за Фабо того идти. Да смогу ли я теперь вообще замуж за кого пойти?
Молчит Хела, видно, не знает, что в беде такой подруге и посоветовать. Сказала лишь:
- А может, найдём завтра этот жарень-гриб, да у бабушки спросим...
- Нет Хела, не хочу теперь ничего знать, не хочу... Помнишь, Дорика свою судьбу узнать побоялась? Вот и я теперь боюсь. Не хочу твоей бабушке вопросы задавать, вдруг ответы как приговор прозвучат. И зачем только поцеловал он меня? Зачем чувства все мои перепутал? Теперь, как и жить, не знаю.
- А чего тут знать? Одно решение у беды твоей есть.
- Какое же?
Хотела ей Хела ответить, да тут прибежал в дом Титу с рыбой в ведёрке и давай рассказывать:
- А вон что было на речке-то! Покойницы приплыли!
- Какие ещё покойницы? - носом шмыгнув, спросила Марица младшего братца.
- Нумика и Габика, сестрицы, которых женихи бросили, когда барин уехал. Утопились ведь они, что и тел никто не нашёл. А теперь принесла их река обратно.
- Страсти-то какие, - покачала головой Хела. - Надобно мужикам деревенским рассказать, чтоб тела к кургану снесли и земле предали.
- Так нет уже ни Нумики, ни Габики, обратно они в речку сиганули и уплыли.
Нахмурилась тут Хела:
- Течением что ли унесло?
- Ты что такая большая, а глупая? Сказал же я тебе, приплыли покойницы, а потом назад уплыли.
- Ничего не пойму, - начала сердиться Хела, - расскажи всё по порядку, а то я в толк ничего не возьму.
Тут и рассказал Титу как с другими мальчишками ходил он сегодня на речку рыбу удить. Наудили они шипунов да топориков, и тут гроза случилась:
- Темно стало, что ночью. А как гром ударил, так и выскочила из воды Нумика и выхватила у Микши ведёрко с топориками, да ещё пальцем пригрозила и обратно в воду ушла, да топориков в реку выпустила. Хотел было Микша ведёрко из речки достать, в воду уже вошёл, а тут как вынырнёт Габика, да вцепится в него. Так в воду его и утащила. И я и Магар с Мартошем ныряли за ним, а Габика его на дно утянула, так и держит, не отдаёт. Микша уж последний выдох сделал, тогда и отпустила его Габика. Как вытащили мы его на берег, да от реки подальше отошли, тогда и увидели, что у Микши на плече-то синяки от руки чужой о шести пальцах. Ты же, Хела, волховка, вот и скажи, почему у Габики в реке шестой палец вырос.
- Фу на тебя, Титу, - цыкнула ему Марица. - Нелепицы какие сочиняешь.
- Не сочиняю я, не сочиняю! - разволновался братец. - Ты хоть у Магара, хоть у Мартоша, хоть у Микши спроси, всё так и было! А Микша-то ещё говаривал, что отпустила его Габика только когда на ухо слова заветные шепнула.
- Какие ещё слова? - полюбопытствовала Хела.
- Сказала, не тот он. А что это значит, может ты знаешь.
Долго думала Хела, да произнесла лишь:
- Неспроста сегодня гроза такая страшная случилась.
Как Марица про грозу услыхала, так про Фарко вспомнила и терзания свои, и снова горько расплакалась.
А тут и батюшка из поездки дальней вернулся да в дом вошёл.
- И чего ты сырость такую разводишь? - спросил он её, да Титу за Марицу ответил:
- Это она по Микше плачет. С ним ведь сегодня на речке такое случилось...
Как рассказал это Титу отцу, тот так на лавку и сел, да всё до последнего словечка выслушал.
- Верно, незнать вражная с той грозой сегодня разгулялась, - промолвил он, да про то что по дороге возвращаясь видел, поспешил рассказать. - Как проезжал я мимо кургана-то, так и вижу, толпятся вокруг него мужички наши. Ну, думаю, помер кто, так для него курган пошли раскапывать, внутри место покойничье готовить. Подъехал я, значит поближе, вижу, и впрямь дыра в кургане знатная, будто её дня три копали. А мне и говорят, что это молния прямо в курган зарядила и раза три ударила, что не выдержала насыпь, обвалилась. Так пасечник в дыру ту заглянул и ахнул - покойник-то, псарь, которого барин насмерть запорол, пропал!
- Куда пропал? - удивилась Марица.
- Так кто его знает? Был покойник в кургане зарыт, а как молния туда три раза ударила, так и пропал.
- Через дыру вылез! - объявил Титу, а Хела всё головой качает:
- Ох, и неспроста гроза сегодня приключилась, ох, неспроста.
Как настал вечер поздний, давно уж ушла гостья, да матушка вернулась со сплетнями деревенскими про то, как в один день люд трёх покойников видел: двух в речке, а одного по полю бродящего. До чего же жутко Марице от рассказов этих сделалось, да ободрил её отец:
- Не дрожи ты. Ведь с хорошей вестью я вернулся. Был я в доме Фабо и родителей его. Скажу, знатное у них хозяйство. И лошади две и коровы три, а ещё свиней пять голов. А дом просторный, что и тебе с мужем и родителям его и его братьям двум и сестре будет где поместиться. Ну, так что, дочь, поедешь ли в другую деревню новое хозяйство обживать?
Долго молчала Марица, да расплакалась вновь:
- Прости меня, батюшка, теперь и не знаю, что сказать тебе...
- А ты не спеши с ответом. Подумай до завтра, хорошенько подумай. А завтра, как сваты вновь приедут, скажешь им решение своё. Хороший у них дом и домочадцы там добрые. Знай, не совестно мне тебя в семью их отдать будет.
С тем и легла Марица спать да нового, рокового дня дожидаться. Всё не шёл сон, вспоминался ей поцелуй жаркий и тепло губ чужих. Прислушивалась Марица в надежде, да не слышала отчего-то звона, что с кузницы всякую ночь летит.
А наутро обрядила её мать в платье самое лучшее, пригладила волосы, что из косы выбились, да наущать стала:
- Как приедут сваты, ты глаз от пола не поднимай и не говори, пока не спросят. Нечего финтиля свои выкидывать, уж я-то тебя знаю. Пусть видят, что покорная ты, пусть порадуются, что невестка у них послушная будет.
С тем и стала Марица сватов ждать, как неминуемой участи. А матушка к окошку подсела, всё гостей выглядывая.
- Это ещё что такое? - то ли с ропотом, то ли с робостью вопросила матушка.
Тут уж и стук в дверь раздался, что встрепенулась Марица, поспешила глаза в пол опустить, как матушка учила. Как отворил батюшка дверь, так и услышала Марица голос до боли знакомый:
- Здравствуйте, хозяева, примите ли гостя нежданного?
Забилось сердце, запылали щёки, а грудь так и разрывается от вдохов частых. Стоял на пороге кузнец Фарко, батюшке с матушкой кланялся. Уж и не слышала Марица слов, что родители удивлённые из себя вымучили, что сказали они, когда нехотя гостя за стол посадили. Смотрела она на Фарко и глаза отвести боялась. Не блазнится ли он ей, взаправду ли здесь стоит? Ведь всём известно, что никогда кузнец в деревню не ходит, всё в кузне своей обитает. А тут пришёл зачем-то.
- Уж извини, - говорил Фарко отцу, - что сам пожаловал, а не сватов вперёд себя заслал. Живу я один да далече отсюда, так и некому за меня словечка замолвить. Да и не юнец я какой, чтоб за меня родители али кто ещё речи важные вёл. Я и сам то могу.
- Так зачем пришёл-то? - словно не веря, спросила матушка.
- Просить дочь вашу в жёны мне отдать.
Как сказал он это, так и тишина в доме повисла. Матушка глаза испуганные сделала, а на батюшку и того страшнее смотреть. А Фарко ждёт, что ответят ему.
- Ты скажи-ка, - обратился к нему отец, - с чего это ты вдруг на дочери мой жениться вздумал?
Отвечал ему Фарко:
- Как, верно, знаешь, вытащил я её из болота, когда щуп её в топь тянул.
- Знаю о том, знаю и благодарствую о спасении. Так ведь это когда было-то? С чего вдруг сейчас ты к нам пожаловал?
Недолго думал Фарко с ответом:
- Так ведь слух до меня дошёл, что померла моя жена в соседних владениях. Стало быть, свободен я и перед дочерью твоей честен.
Насупился тут отец, на мать посмотрел, а она и закивала согласно, мол, правду говорит, видно успела деревенских сплетен про злоключения Фарко наслушаться.
- Жена, стало быть, у тебя была?..
- Была.
- А говорят, - вставила матушка, - и ни одна.
- Правду говорят, - тяжело вздохнул Фарко.
- А правда ли, что первую ты в жёны взял по воле своей, а вторую - по барской.
- И это правда.
Как услышал это отец, так вмиг посуровел:
- А знаешь ли ты, как в народе о таком говорят? Первая жена от благих сил, вторая - от человека, а третья - от незнати. Ты что же дочь мою на погибель забрать хочешь? Будто не знаю я, что в твоей кузне по ночам творится! Да средь бела дня что происходит-то! Вчера после грозы трёх покойников, по земле разгуливающих, видели! Видно, к тебе на зов молота и наковальни шли! Не бывало ещё такого, чтобы мёртвые к живым являлись, пока ты близ деревни нашей не появился! От тебя все беды на головы наши! А ты ещё дочь мою единственную себе в жены забрать желаешь, на погибель верную. Не бывать тому! Не бывать!
Смотрел Фарко на батюшку хмуро, а как отказ тот свой объявил, так и сказал кузнец грозно:
- Ты меня без вины не суди да небылицами не корми. Я к тебе по чести за дочерью твоей пришёл, а ты мне про покойников каких-то сказываешь. Лучше скажи, так ли доброму родителю со спасителем дитя своего говорить должно?
- Чего хочешь ты, окаянный? Благодарность за спасение я тебе высказал. А дочь не отдам!
Не стерпела Марица слов таких суровых, сама себя не помня, с места поднялась и молвила:
- Батюшка, ведь ты же обещал прежде у меня спросить...
- Да что тут спрашивать-то?
- Так ведь согласная я.
Тут и матушка охнула и батюшка на Марицу удивлённо глянул. А она от Фарко глаз отвести не может, всё смотрит на него и видит, как лицо его суровое смягчилось и сам он на неё с нежностью невысказанной глядит.
Да недолго длился сей миг сердцу радостный. Заголосила тут матушка:
- Ой, силы благие, да помогите же нам! Приворожил, окудесил, изверг! Двух жён сгубил, так и третью к праотцам отправить хочет!
- Не отдам! - тут же раскричался отец, да Фарко на дверь указал. - Вон иди, вон!
Ох, что же тут началось-то... Матушка причитает, батюшка кричит, один Фарко молча во двор вышел. Как ступил он за порог, так с Марицей слёзы горькие сделались. Кинулась она следом, что и матушка с батюшкой удержать не успели. Догнала Марица Фарко, да вцепилась в него обеими руками, отпускать не хочет:
- Не гневись только, не обижайся... За тебя одного я пойти согласная, за тебя... Не понимают они, не знают... только не гневись на батюшку с матушкой...
Тут уж и Фарко руку Марице на плечо положил, да недолго длились их объятья. Как выбежали родители во двор, так закричали и заохали. Мать Марицу от Фарко отрывает и в дом гонит, отец со словами гневными его со двора выталкивает.
- Окудесил! Приворожил! - голосит матушка.
