Дядя предложил попробовать вернуться в строй, но я понимала, что на флот мне путь заказан. Были еще те, кто меня откровенно ненавидел. И я не хотела в одно прекрасное утро не проснуться. Не для этого дядя вложил в меня столько усилий, чтобы так бездарно умереть.
Приняв душ, вернулась в спальню. Закрыла глаза, опять накатила тоска. Вспомнила последние встречи с Шейхом в этой кровати, его ласковый голос, нежные прикосновения и тихий смех. Слезы лились из глаз, рыдание сотрясало меня, и хоть мне было тяжело, это была светлая боль. Я не могла отпустить воспоминания о нём. Не могла. Я пряталась в них, спасая себя от угасания. Я искала силы в этих днях счастья, проведённых с Шейхом в моей квартире, днях, которые я успела урвать у тоски.
Медленно погружаясь в сон, я вновь оказалась в своем личном раю. В нем мы с Шейхом сплетались в жарких объятиях. Горячими поцелуями он вновь покрывал мою шею и грудь. Острые клыки чуть царапали кожу. Я плавилась, выгибаясь навстречу наслаждению. Сны мои были наполнены страстью, очень реальные, такие чувственные.
Я сжимала в руках прохладный зеленый шелк простыней в спальне Шейха. Я чувствовала жаркое дыхание, будоражащие прикосновения языка лацерта, чуть щекотное, но безумно возбуждающее там, внизу живота, где каждый раз разрасталось горячее пламя желания. Я жадно ловила каждую эмоцию, которую дарило воображение. Сама строила свой сон, осмелившись оседлать несопротивляющегося любимого. Склонялась над ним, целуя глаза, нос и губы. Шейх лишь тяжело вздыхал, руками помогая мне взлетать, как тогда у озера. Я задыхалась, переполненная удовольствием, стонала. Плавилась под ласковыми руками. Кричала, когда стонов было мало. Просила еще, просила не останавливаться. Тихо плакала, когда Шейх давал мне все, что я хотела, когда тело успокаивалось после прекрасного танца любви.
Обнимала любимого, вдыхая его неповторимый запах. И сегодня не выдержала, тихо прошептала:
– Ты любишь меня?
– Ты вс-с-се для меня, Юш-ш-шани, – с обожанием тихо ответил лацерт, а сердце мое защемило от тоски.
– Почему же тогда ушел? – обиженно спросила я, чувствуя, как подступают к глазам предательские слезы.
Сколько раз я мечтала спросить у него об этом. Сколько раз!
– Я должен был, маленькая моя, – мягкие губы чуть коснулись моей щеки, и язык быстро пробежался по коже, вызывая во мне трепетную дрожь.
– Я люблю тебя. Я умираю без тебя, – закрыв глаза, призналась я.
Рыдания вновь сдавили горло, и голос подвел. Я так хотела услышать, что он тоже любит. Хотела услышать признание. Открыла глаза и опять увидела теплую улыбку, которую он подарил мне – такую, как в прошлом.
– Юш-ш-шани, – ласково позвал Шейх, подминая меня под себя, нависая сверху. – Юш-ш-шани.
– Салли, подъем, ты опять проспала! – разорвал очарование сна дядя Майкл.
А мне показалось, что Шейх хотел сказать еще что-то очень важное. Вот-вот я услышу такие желанные слова, но дядя… Я рассерженно взглянула на родственника, и он тяжело вздохнул.
– Вот скажи, почему ты каждое утро в слезах? – подойдя поближе, он сел на кровать, беря меня за руки. – Ведь лекарство подействовало. Ты должна спокойно спать! Ты ревешь и ревешь, и так каждую ночь. Тебе что-то плохое снится? Салли, ответь.
– Наоборот, хорошее, дядя, – грустно улыбнулась в ответ.
Я не могла поделиться снами. Не могла рассказать о сокровенных желаниях, о том, что вытворяло мое подсознание. Это слишком личное, то, что я не хотела терять. То единственное, что связывало меня с Шейхом.
– Да неужели? Ладно, детка, вставай, – позвал дядя, сам поднимаясь и на ходу рассказывая, что он сегодня придумал. – Сегодня напряженный день, мне нужна твоя помощь.
Дядя каждый раз так говорил, когда мне особенно было тоскливо и тяжело. Утерев лицо, я села на кровати, чувствуя, как что-то течет между ног. Ну вот, реакция тела на сны дала о себе знать. Какой позор в моем возрасте, видеть эротические сны, от которых я кончаю. Я в юности такого не испытывала.
– Сегодня в центральный корпус прибудут новые пациенты, ты примешь их? – просительно проговорил дядя, будто невзначай заглядывая в стол и шкаф. Он постоянно контролировал, заботясь, чтобы я не запила, или того хуже, не подсела на таблетки.
– Да, – кивнула я, не зная, как встать, чтобы дядя Майкл ничего не заметил.
– До обеда ты приглядывай за ними, потом приедут корреспонденты. Все как обычно. Будут снимать, как правительство помогает жертвам войны, – продолжил безразлично говорить родственник, делая осмотр комнаты.
Я не препятствовала и делала вид, что не замечаю его странных передвижений. Говорить, что я ничем не закидываюсь, бесполезно. Мне оставалось лишь ждать, когда дядя начнет доверять мне, а для этого надо перестать просыпаться в слезах. Услышав о предстоящем веселье, скривилась. Мне осточертела вся эта непонятная суета вокруг моей персоны. Я уже давно не являюсь значимой личностью, я просто работаю в госпитале у дяди, и все. Никуда не вмешиваюсь, но нет. Мне продолжают приписывать подвиги, к которым я даже непричастна.
– Устала я от всех этих лживых улыбочек, – недовольно бросила дяде, кусая ногти.
Меня трясти начинало, когда лицемерные корреспонденты с сочувствием рассказывали об очередном инвалиде, которому оказана материальная помощь, но стоило камере выключиться, как внимание и интерес пропадали, а человек оставался. Я видела, как больно ему было, как он потеряно провожал их взглядом. Устала я от этой грязи.
– Салли, надо. Люди должны знать, что о них не забыли…
– Я знаю, дядя, – остановила я наставления родственника. Уж я лучше всех знаю, что такое надежда на светлое будущее. Знаю и не могу отказаться от них, я должна успокоить, выслушать, поговорить. Подарить уверенность, что все будет хорошо.
– Все знаю, – тихо повторила я. – Выйди, мне одеться надо.
Дядя почувствовал, что я не в настроении спорить. И кивнул, прежде чем выйти.
– Я пока завтрак приготовлю, – проговорил он и оставил меня одну.
А я встала с кровати и, прихватив чистое белье, отправилась в душ. Новый день обещал быть противным и тяжелым.
У парадного входа госпиталя нас встречал Яныш Гловач. Рыжеволосый бравый солдат, который в этой войне потерял все – семью, дом, ногу.
Мужчина был приставлен ко мне как помощник, так как иногда требовалась мужская сила. Я не всегда могла поднять пациента, который был в разы меня тяжелее, а роботам такое не доверишь – рану растревожат.
– Доброе утро, док, мэм. Новенькие уже прибыли, ожидают в приемном покое.
– Приветствую, Яныш. Я сегодня занят, Салли их примет.
– Как скажете, – поклонился мужчина и пытливо глянул на меня.
– Привет, как нога? – спросила я, шагая по просторному холлу.
Никак не могу привыкнуть к резкому контрасту, за порогом госпиталя лето, пахнет цветами, раскалённым асфальтом, а внутри – пробирающая до самой души прохлада, пронизанная удушливым запахом дезинфицирующих средств и медикаментов.
– Спасибо, лучше, – ответил Гловач, потирая бедро. – Срастается.
Протез, который дядя ему вживил, был новый. В этом Янышу повезло. Пока производство не наладили, не запустили большой конвейер, многим вживляли использованные протезы. Я пыталась не думать о гигиеничной стороне дела, дядя всегда рассматривает проблемы со стороны гуманности. Да, пользованный, но после дезинфекции. Меня оторопь берет, когда он с бесстрастным лицом объясняет пациенту, что это пока единственный выход, чтобы стать полноценным. И люди соглашаются. Никто не хочет быть инвалидом.
– Когда свадьба? – поинтересовался у меня Яныш, и я удивленно обернулась, замирая на месте.
– Какая свадьба?
Это был шок. Сначала подумала, что мой помощник шутит, но нет. Ревнивый взгляд и поджатые в тонкую линию губы говорили мне, что он серьезен. Он сам не раз за последние две с половиной недели предлагал мне встречаться и попробовать построить отношения. И я честно пыталась его рассматривать как мужчину, но он не выдерживал сравнение с Шейхом. Да и никто не мог сравниться с любимым. Лацерт все еще жил в моем сердце, жил в моих снах. И я была счастлива и не стремилась заменить его кем-то другим.
– В газете писали, что ваша свадьба с президентом не за горами, – резко ответил Яныш, сцепив руки, и требовательно посмотрел на меня, ожидая ответа.
Я с облегчением выдохнула. Это была очередная «утка». Меня журналисты постоянно с кем-нибудь сводят, описывая о вспыхнувшей вдруг неземной любви. Я даже интервью больше не давала, так как надоело опровергать очередные слухи. Вот опять, только теперь с Эдмондом. Какая прелесть.
– Я не собираюсь замуж. Яныш, мы с тобой это обсуждали. Я не выйду ни за кого.
– Только за лацерта, но он вас бросил, – очень уж мстительно ответил мне мужчина.
Я оглядела пустой коридор и строго обратилась к Гловач:
– Замолчи. Хватит. Яныш, успокойся или мне придется сменить помощника, а мне этого очень не хотелось бы. Не вынуждай. Я говорила тебе и повторю, с Эдмундом у нас дружеские отношения – и все.
Мужчина в ответ лишь хмыкнул. Приблизился, заставляя отступить и нависая надо мной, тихо прошептал:
– Президент от вас не отстанет, вы его гарант, что за ним потянутся люди. Вы – символ единения народа. Многие вас ненавидят, но уважают президента. Но большинству он не нравится, – я нахмурилась, и мужчина исправился, – уже не нравится. Он не отпустит вас, пока не добьётся своего. Да и потом, замужняя вы не сможете уйти от него.
– Я не выйду за него замуж, – твердо и спокойно повторила я, отталкивая Яныша от себя. Смерила его недовольным взглядом. Мужчина, кажется, остыл и перестал нагнетать обстановку.
Он горько усмехнулся и направился по коридору в приемный покой. Я перевела дыхание, глядя, как трясутся мои пальцы. Меня опять загоняют в клетку. Опять хотят лишить свободы. Но я была благодарна Янышу за предупреждение. Теперь мне стала понятна странная тяга Эдмунда побыть со мной наедине. Я с утра не принимала его звонки, не желая его слышать. Решила, что после работы сама позвоню и узнаю, что ему надо на этот раз.
Выдохнув, потерла лоб, пытаясь усмирить мысли. Новости выводили из себя. Хотелось рвать и метать, а лучше – врезать одному наглому и напыщенному президенту, который решил провернуть такое дело у меня за спиной. Достала комм и набрала его номер.
– Привет, Салли. Я на совещании, перезвоню, – беспокойно произнес Эдмунд, явно прикрывая ком рукой.
Звук был глухой, неприятный.
– Нет, не перезванивай, – резко ответила ему, представляя, как изменилось его лицо. – И свадьбы не будет. Прощай.
– Салли, я приеду, и мы поговорим, – уже громче и четче послышался голос президента.
Я беззвучно рассмеялась, опираясь спиной о стену. Прикрыла глаза рукой, вспоминая наши с ним разговоры. Говорил обычно он. Я лишь молчаливо слушала и качала головой.
– Знаешь, наговорилась вчера. Я тебе еще тогда все высказала. Нет, и еще раз нет. Найди другую женщину, которая тебя полюбит и захочет быть твоей женой, – давила я на него, выплескивая недовольство.
– Салли, выслушай…
– Нет, Эдмунд, – остановила очередной поток бессмысленных фраз. – Ты понимаешь, что семья – это не политика. Я не буду, как послушная…
– Будешь, Салли, – в этот раз он жёстко остановил меня, и я внутренне вся сжалась. – Уже делаешь.
Насмешка, укол, уверенность – столько всего смешалось в его голосе. Мне не хватало увидеть его глаза, чтобы понять, что он думал в этот момент, что чувствовал.
– Ты о чем? – тихо переспросила я, сбитая с толку.
– Не злись, – примирительно ответил Эдмунд, почти ласково, но я еще больше забеспокоилась. – Я приеду и все расскажу.
– Эдмунд, ты понимаешь, что я не люблю тебя? А семья – это не шутки, – вновь повторила я, пытаясь убедить его отступиться.
– Понимаю, – спокойно раздалось из динамиков.
– Не понимаешь, раз смеешь этим играть! – выкрикнула я, осознавая, что он серьезен.
Непробиваемость мужчин в последнее время очень сильно раздражала. Мозг выносили своим нежеланием услышать меня. Я готова прощать приказной тон дяде, но никому больше.
– Салли, ты должна понять… – завел все ту же песню Эдмунд.
Да как же меня достало! Должна, должна, всем должна! Абсолютно всем!
– Я никому ничего не должна! – выкрикнула в коммуникатор и кинула его в стену.
Пластик не выдержал и разлетелся на куски. Развернувшись к выходу, я припустила со всех ног. Не хочу, надоело! Сколько можно подчиняться всем и каждому? Хочу свободы!
Личный кар привез меня на заброшенный полигон космического десанта. Огромные груды железа, покореженной техники и прочего мусора создали лабиринт, начинающийся от самых ворот. Мало кто знает, но тут водятся люди, очень именитые и специфические. Я в своем строгом костюме привносила диссонанс в окружающую меня свалку. Осторожно ступая, приблизилась к бараку, откуда вышел высокий блондин. Перепачканная роба, военные ботинки, на голове – грязный, некогда красный платок. Мало кто вспомнит, как этот мужчина выглядел чуть больше полугода назад. Мужчина смерил меня взглядом с насмешливым прищуром. Руки он вытирал о грязную тряпку.
– Что привело сюда моего бывшего капитана? – дерзко спросил Луи, глядя своими наглыми голубыми глазами.
Я усмехнулась и обняла его, тихо прошептав:
– Дай мне звездолет, действующий.
Луи отстранился, обеспокоенно вглядываясь в мое лицо, и покачал головой.
– Допекли?
В этом и был весь Луи. Ему ничего не надо было объяснять, сам догадывался. Отличный солдат и верный напарник.
– Если бы ты знал, как! – с облегчением смеясь, согласилась я с ним.
Я была рада, что он понял мое состояние и готов помочь. В этом я была уверена на все сто.
– Знаю, – прошептал друг, похлопав по плечу. – Через полчаса будь готова. Иди ко мне в комнату, переоденься.
Луи один из многих, который потерялся после того, как ушел в отставку. Обычная жизнь была не для него. А нужный адреналин он получал, организовывая запрещенные гонки на военных звездолетах, которые сам же и собирал. Прибыль была небольшая, но пенсия спасала от нищеты.
Меня столько раз просили с ним поговорить, вернуть в семью. Но Луи был непреклонен, разорвал все контакты, сменил имя. Да и о какой семье могла быть речь, когда возвращаться некуда, когда среди родни ты уже чужой, когда задыхаешься в квартире, чувствуя себя не к месту.
– Боб, что у тебя тут за хлам? – крикнула я, глядя на металлолом в комнате друга. Пройти внутрь оказалось проблематично.
– Это робот лацертов! – радостно выкрикнул Луи, а я озабоченно пригляделась к тому, что некогда было роботом. Сейчас это просто лом. – Украл на днях. Занятная вещичка, хотел поковыряться в нем.
– Понятно, – грустно вздохнула я, когда слух зацепило знакомое слово.
А роботы всегда были слабостью Луи. Он мог творить из них интересные «примочки» к звездолетам, улучшая их. Он заверял, что лацерты более продвинуты в робототехнике, чем мы. Именно он поддерживал меня, веря, что лацерты, если захотят, могут сразу нас уничтожить. Я не знаю, откуда была у него в этом уверенность, он не раскрывал свои секреты, вот только постоянно воровал запчасти лацертов, изучая их у себя в мастерской.
– Участвовать в гонках будешь? – крикнул Луи из мастерской.
Я, осторожно ступая, чтобы не задеть робота, добралась до шкафа, где друг хранил вещи.
Приняв душ, вернулась в спальню. Закрыла глаза, опять накатила тоска. Вспомнила последние встречи с Шейхом в этой кровати, его ласковый голос, нежные прикосновения и тихий смех. Слезы лились из глаз, рыдание сотрясало меня, и хоть мне было тяжело, это была светлая боль. Я не могла отпустить воспоминания о нём. Не могла. Я пряталась в них, спасая себя от угасания. Я искала силы в этих днях счастья, проведённых с Шейхом в моей квартире, днях, которые я успела урвать у тоски.
Медленно погружаясь в сон, я вновь оказалась в своем личном раю. В нем мы с Шейхом сплетались в жарких объятиях. Горячими поцелуями он вновь покрывал мою шею и грудь. Острые клыки чуть царапали кожу. Я плавилась, выгибаясь навстречу наслаждению. Сны мои были наполнены страстью, очень реальные, такие чувственные.
Я сжимала в руках прохладный зеленый шелк простыней в спальне Шейха. Я чувствовала жаркое дыхание, будоражащие прикосновения языка лацерта, чуть щекотное, но безумно возбуждающее там, внизу живота, где каждый раз разрасталось горячее пламя желания. Я жадно ловила каждую эмоцию, которую дарило воображение. Сама строила свой сон, осмелившись оседлать несопротивляющегося любимого. Склонялась над ним, целуя глаза, нос и губы. Шейх лишь тяжело вздыхал, руками помогая мне взлетать, как тогда у озера. Я задыхалась, переполненная удовольствием, стонала. Плавилась под ласковыми руками. Кричала, когда стонов было мало. Просила еще, просила не останавливаться. Тихо плакала, когда Шейх давал мне все, что я хотела, когда тело успокаивалось после прекрасного танца любви.
Обнимала любимого, вдыхая его неповторимый запах. И сегодня не выдержала, тихо прошептала:
– Ты любишь меня?
– Ты вс-с-се для меня, Юш-ш-шани, – с обожанием тихо ответил лацерт, а сердце мое защемило от тоски.
– Почему же тогда ушел? – обиженно спросила я, чувствуя, как подступают к глазам предательские слезы.
Сколько раз я мечтала спросить у него об этом. Сколько раз!
– Я должен был, маленькая моя, – мягкие губы чуть коснулись моей щеки, и язык быстро пробежался по коже, вызывая во мне трепетную дрожь.
– Я люблю тебя. Я умираю без тебя, – закрыв глаза, призналась я.
Рыдания вновь сдавили горло, и голос подвел. Я так хотела услышать, что он тоже любит. Хотела услышать признание. Открыла глаза и опять увидела теплую улыбку, которую он подарил мне – такую, как в прошлом.
– Юш-ш-шани, – ласково позвал Шейх, подминая меня под себя, нависая сверху. – Юш-ш-шани.
– Салли, подъем, ты опять проспала! – разорвал очарование сна дядя Майкл.
А мне показалось, что Шейх хотел сказать еще что-то очень важное. Вот-вот я услышу такие желанные слова, но дядя… Я рассерженно взглянула на родственника, и он тяжело вздохнул.
– Вот скажи, почему ты каждое утро в слезах? – подойдя поближе, он сел на кровать, беря меня за руки. – Ведь лекарство подействовало. Ты должна спокойно спать! Ты ревешь и ревешь, и так каждую ночь. Тебе что-то плохое снится? Салли, ответь.
– Наоборот, хорошее, дядя, – грустно улыбнулась в ответ.
Я не могла поделиться снами. Не могла рассказать о сокровенных желаниях, о том, что вытворяло мое подсознание. Это слишком личное, то, что я не хотела терять. То единственное, что связывало меня с Шейхом.
– Да неужели? Ладно, детка, вставай, – позвал дядя, сам поднимаясь и на ходу рассказывая, что он сегодня придумал. – Сегодня напряженный день, мне нужна твоя помощь.
Дядя каждый раз так говорил, когда мне особенно было тоскливо и тяжело. Утерев лицо, я села на кровати, чувствуя, как что-то течет между ног. Ну вот, реакция тела на сны дала о себе знать. Какой позор в моем возрасте, видеть эротические сны, от которых я кончаю. Я в юности такого не испытывала.
– Сегодня в центральный корпус прибудут новые пациенты, ты примешь их? – просительно проговорил дядя, будто невзначай заглядывая в стол и шкаф. Он постоянно контролировал, заботясь, чтобы я не запила, или того хуже, не подсела на таблетки.
– Да, – кивнула я, не зная, как встать, чтобы дядя Майкл ничего не заметил.
– До обеда ты приглядывай за ними, потом приедут корреспонденты. Все как обычно. Будут снимать, как правительство помогает жертвам войны, – продолжил безразлично говорить родственник, делая осмотр комнаты.
Я не препятствовала и делала вид, что не замечаю его странных передвижений. Говорить, что я ничем не закидываюсь, бесполезно. Мне оставалось лишь ждать, когда дядя начнет доверять мне, а для этого надо перестать просыпаться в слезах. Услышав о предстоящем веселье, скривилась. Мне осточертела вся эта непонятная суета вокруг моей персоны. Я уже давно не являюсь значимой личностью, я просто работаю в госпитале у дяди, и все. Никуда не вмешиваюсь, но нет. Мне продолжают приписывать подвиги, к которым я даже непричастна.
– Устала я от всех этих лживых улыбочек, – недовольно бросила дяде, кусая ногти.
Меня трясти начинало, когда лицемерные корреспонденты с сочувствием рассказывали об очередном инвалиде, которому оказана материальная помощь, но стоило камере выключиться, как внимание и интерес пропадали, а человек оставался. Я видела, как больно ему было, как он потеряно провожал их взглядом. Устала я от этой грязи.
– Салли, надо. Люди должны знать, что о них не забыли…
– Я знаю, дядя, – остановила я наставления родственника. Уж я лучше всех знаю, что такое надежда на светлое будущее. Знаю и не могу отказаться от них, я должна успокоить, выслушать, поговорить. Подарить уверенность, что все будет хорошо.
– Все знаю, – тихо повторила я. – Выйди, мне одеться надо.
Дядя почувствовал, что я не в настроении спорить. И кивнул, прежде чем выйти.
– Я пока завтрак приготовлю, – проговорил он и оставил меня одну.
А я встала с кровати и, прихватив чистое белье, отправилась в душ. Новый день обещал быть противным и тяжелым.
Глава 14. Побег
У парадного входа госпиталя нас встречал Яныш Гловач. Рыжеволосый бравый солдат, который в этой войне потерял все – семью, дом, ногу.
Мужчина был приставлен ко мне как помощник, так как иногда требовалась мужская сила. Я не всегда могла поднять пациента, который был в разы меня тяжелее, а роботам такое не доверишь – рану растревожат.
– Доброе утро, док, мэм. Новенькие уже прибыли, ожидают в приемном покое.
– Приветствую, Яныш. Я сегодня занят, Салли их примет.
– Как скажете, – поклонился мужчина и пытливо глянул на меня.
– Привет, как нога? – спросила я, шагая по просторному холлу.
Никак не могу привыкнуть к резкому контрасту, за порогом госпиталя лето, пахнет цветами, раскалённым асфальтом, а внутри – пробирающая до самой души прохлада, пронизанная удушливым запахом дезинфицирующих средств и медикаментов.
– Спасибо, лучше, – ответил Гловач, потирая бедро. – Срастается.
Протез, который дядя ему вживил, был новый. В этом Янышу повезло. Пока производство не наладили, не запустили большой конвейер, многим вживляли использованные протезы. Я пыталась не думать о гигиеничной стороне дела, дядя всегда рассматривает проблемы со стороны гуманности. Да, пользованный, но после дезинфекции. Меня оторопь берет, когда он с бесстрастным лицом объясняет пациенту, что это пока единственный выход, чтобы стать полноценным. И люди соглашаются. Никто не хочет быть инвалидом.
– Когда свадьба? – поинтересовался у меня Яныш, и я удивленно обернулась, замирая на месте.
– Какая свадьба?
Это был шок. Сначала подумала, что мой помощник шутит, но нет. Ревнивый взгляд и поджатые в тонкую линию губы говорили мне, что он серьезен. Он сам не раз за последние две с половиной недели предлагал мне встречаться и попробовать построить отношения. И я честно пыталась его рассматривать как мужчину, но он не выдерживал сравнение с Шейхом. Да и никто не мог сравниться с любимым. Лацерт все еще жил в моем сердце, жил в моих снах. И я была счастлива и не стремилась заменить его кем-то другим.
– В газете писали, что ваша свадьба с президентом не за горами, – резко ответил Яныш, сцепив руки, и требовательно посмотрел на меня, ожидая ответа.
Я с облегчением выдохнула. Это была очередная «утка». Меня журналисты постоянно с кем-нибудь сводят, описывая о вспыхнувшей вдруг неземной любви. Я даже интервью больше не давала, так как надоело опровергать очередные слухи. Вот опять, только теперь с Эдмондом. Какая прелесть.
– Я не собираюсь замуж. Яныш, мы с тобой это обсуждали. Я не выйду ни за кого.
– Только за лацерта, но он вас бросил, – очень уж мстительно ответил мне мужчина.
Я оглядела пустой коридор и строго обратилась к Гловач:
– Замолчи. Хватит. Яныш, успокойся или мне придется сменить помощника, а мне этого очень не хотелось бы. Не вынуждай. Я говорила тебе и повторю, с Эдмундом у нас дружеские отношения – и все.
Мужчина в ответ лишь хмыкнул. Приблизился, заставляя отступить и нависая надо мной, тихо прошептал:
– Президент от вас не отстанет, вы его гарант, что за ним потянутся люди. Вы – символ единения народа. Многие вас ненавидят, но уважают президента. Но большинству он не нравится, – я нахмурилась, и мужчина исправился, – уже не нравится. Он не отпустит вас, пока не добьётся своего. Да и потом, замужняя вы не сможете уйти от него.
– Я не выйду за него замуж, – твердо и спокойно повторила я, отталкивая Яныша от себя. Смерила его недовольным взглядом. Мужчина, кажется, остыл и перестал нагнетать обстановку.
Он горько усмехнулся и направился по коридору в приемный покой. Я перевела дыхание, глядя, как трясутся мои пальцы. Меня опять загоняют в клетку. Опять хотят лишить свободы. Но я была благодарна Янышу за предупреждение. Теперь мне стала понятна странная тяга Эдмунда побыть со мной наедине. Я с утра не принимала его звонки, не желая его слышать. Решила, что после работы сама позвоню и узнаю, что ему надо на этот раз.
Выдохнув, потерла лоб, пытаясь усмирить мысли. Новости выводили из себя. Хотелось рвать и метать, а лучше – врезать одному наглому и напыщенному президенту, который решил провернуть такое дело у меня за спиной. Достала комм и набрала его номер.
– Привет, Салли. Я на совещании, перезвоню, – беспокойно произнес Эдмунд, явно прикрывая ком рукой.
Звук был глухой, неприятный.
– Нет, не перезванивай, – резко ответила ему, представляя, как изменилось его лицо. – И свадьбы не будет. Прощай.
– Салли, я приеду, и мы поговорим, – уже громче и четче послышался голос президента.
Я беззвучно рассмеялась, опираясь спиной о стену. Прикрыла глаза рукой, вспоминая наши с ним разговоры. Говорил обычно он. Я лишь молчаливо слушала и качала головой.
– Знаешь, наговорилась вчера. Я тебе еще тогда все высказала. Нет, и еще раз нет. Найди другую женщину, которая тебя полюбит и захочет быть твоей женой, – давила я на него, выплескивая недовольство.
– Салли, выслушай…
– Нет, Эдмунд, – остановила очередной поток бессмысленных фраз. – Ты понимаешь, что семья – это не политика. Я не буду, как послушная…
– Будешь, Салли, – в этот раз он жёстко остановил меня, и я внутренне вся сжалась. – Уже делаешь.
Насмешка, укол, уверенность – столько всего смешалось в его голосе. Мне не хватало увидеть его глаза, чтобы понять, что он думал в этот момент, что чувствовал.
– Ты о чем? – тихо переспросила я, сбитая с толку.
– Не злись, – примирительно ответил Эдмунд, почти ласково, но я еще больше забеспокоилась. – Я приеду и все расскажу.
– Эдмунд, ты понимаешь, что я не люблю тебя? А семья – это не шутки, – вновь повторила я, пытаясь убедить его отступиться.
– Понимаю, – спокойно раздалось из динамиков.
– Не понимаешь, раз смеешь этим играть! – выкрикнула я, осознавая, что он серьезен.
Непробиваемость мужчин в последнее время очень сильно раздражала. Мозг выносили своим нежеланием услышать меня. Я готова прощать приказной тон дяде, но никому больше.
– Салли, ты должна понять… – завел все ту же песню Эдмунд.
Да как же меня достало! Должна, должна, всем должна! Абсолютно всем!
– Я никому ничего не должна! – выкрикнула в коммуникатор и кинула его в стену.
Пластик не выдержал и разлетелся на куски. Развернувшись к выходу, я припустила со всех ног. Не хочу, надоело! Сколько можно подчиняться всем и каждому? Хочу свободы!
***
Личный кар привез меня на заброшенный полигон космического десанта. Огромные груды железа, покореженной техники и прочего мусора создали лабиринт, начинающийся от самых ворот. Мало кто знает, но тут водятся люди, очень именитые и специфические. Я в своем строгом костюме привносила диссонанс в окружающую меня свалку. Осторожно ступая, приблизилась к бараку, откуда вышел высокий блондин. Перепачканная роба, военные ботинки, на голове – грязный, некогда красный платок. Мало кто вспомнит, как этот мужчина выглядел чуть больше полугода назад. Мужчина смерил меня взглядом с насмешливым прищуром. Руки он вытирал о грязную тряпку.
– Что привело сюда моего бывшего капитана? – дерзко спросил Луи, глядя своими наглыми голубыми глазами.
Я усмехнулась и обняла его, тихо прошептав:
– Дай мне звездолет, действующий.
Луи отстранился, обеспокоенно вглядываясь в мое лицо, и покачал головой.
– Допекли?
В этом и был весь Луи. Ему ничего не надо было объяснять, сам догадывался. Отличный солдат и верный напарник.
– Если бы ты знал, как! – с облегчением смеясь, согласилась я с ним.
Я была рада, что он понял мое состояние и готов помочь. В этом я была уверена на все сто.
– Знаю, – прошептал друг, похлопав по плечу. – Через полчаса будь готова. Иди ко мне в комнату, переоденься.
Луи один из многих, который потерялся после того, как ушел в отставку. Обычная жизнь была не для него. А нужный адреналин он получал, организовывая запрещенные гонки на военных звездолетах, которые сам же и собирал. Прибыль была небольшая, но пенсия спасала от нищеты.
Меня столько раз просили с ним поговорить, вернуть в семью. Но Луи был непреклонен, разорвал все контакты, сменил имя. Да и о какой семье могла быть речь, когда возвращаться некуда, когда среди родни ты уже чужой, когда задыхаешься в квартире, чувствуя себя не к месту.
– Боб, что у тебя тут за хлам? – крикнула я, глядя на металлолом в комнате друга. Пройти внутрь оказалось проблематично.
– Это робот лацертов! – радостно выкрикнул Луи, а я озабоченно пригляделась к тому, что некогда было роботом. Сейчас это просто лом. – Украл на днях. Занятная вещичка, хотел поковыряться в нем.
– Понятно, – грустно вздохнула я, когда слух зацепило знакомое слово.
А роботы всегда были слабостью Луи. Он мог творить из них интересные «примочки» к звездолетам, улучшая их. Он заверял, что лацерты более продвинуты в робототехнике, чем мы. Именно он поддерживал меня, веря, что лацерты, если захотят, могут сразу нас уничтожить. Я не знаю, откуда была у него в этом уверенность, он не раскрывал свои секреты, вот только постоянно воровал запчасти лацертов, изучая их у себя в мастерской.
– Участвовать в гонках будешь? – крикнул Луи из мастерской.
Я, осторожно ступая, чтобы не задеть робота, добралась до шкафа, где друг хранил вещи.
