Именно он возглавил восстание на Земле, именно ему я оказала поддержку, нагрянув на военные секретные базы. Именно Эдмунд Абрахам был в тот же день провозглашен избранным президентом нового Земного Единства. Началась новая история.
       Я выступала послом между нашей расой и лацертами. Я вела все переговоры вместе с Шейхом и тихо радовалась нашим победам. Порабощенные представители младших рас обрели свободу и право голоса. Было подписано много документов о содружестве, пактов о ненападении. Политики занимались своими делами, и я вдруг поняла, что это не мое.
       Я стала чувствовать себя лишней на политической арене. Я скучала на советах, поэтому все чаще оставалась дома. Этого даже никто не замечал, кроме любимого. Земля перестала быть мне домом, чувство тоски усиливалось с каждым прожитым на этой планете днём.
       Шейх стал постоянно пропадать на таких совещаниях. Я все больше отдалялась от той круговерти, в которую мне поневоле пришлось окунуться. Но пришло время удалиться. Жизнь налаживалась, и то, к чему мы так стремились, восстановилось. Отец вернулся домой, официально объявив, что у него нет дочери. Дядя занялся своими разработками и медицинской практикой. Его помощь пострадавшим в войне была очень нужна.
       Я пробовала себя волонтером в помощи беженцам, искала призвание у дяди в медицинском блоке, но все было не то. Ни одно дело мне не было по сердцу.
       Я все больше тосковала по Шейху, по его планете, хотела воплотить всё, что мы делали в нашем сне. Хотелось прокатиться с ним на аэроцикле и по-настоящему окунуться в прохладное и прозрачное озеро с головой, я мечтала почувствовать свободу, и запутавшийся в волосах ветер, и запах леса. Мне многое хотелось, но Шейх был занят.
       Сегодня был прекрасный вечер, закат окрашивал оранжевой краской небо у горизонта, толстое стекло не пропускало звуки улицы, ничто не тревожило тишину пустой квартиры, а раскинувшийся внизу город казался картинкой для открытки. Я стояла у окна, обнимая себя руками, бездумно наблюдала восход красавицы Луны, ожидала возвращение любимого домой.
       У Ладела нет спутников, его ночи кромешные, усыпанные миллиардами звёзд. Я понимала, что когда переселюсь с Шейхом туда, буду скучать по небесной красавице, которая с детства заглядывала ко мне в спальню, навевая сказочные сны.
       Вдруг раздался звонок по внешней телеметрической связи. Это был Шейх.
       – С-с-салли, – тихо позвал он меня старым именем, и мое сердце болезненно сжалось в предчувствии беды. – С-с-салли, я обещал тебе, что пройду с-с-с тобой этот путь до конца. Я это с-с-сделал. Наш тяжелый путь закончилс-с-ся. – Он немного помолчал, чтобы продолжить: – Я обязан вернутьс-с-ся на родину.
       Повисшая тишина казалась настолько звенящей, что хотелось закричать. Он не позвал меня с собой! Он собрался улететь один! Я знала, что мы вместе на краткий миг. Я чувствовала, что он специально готовил меня. Для этого он оставлял меня все чаще в одиночестве. Но я надеялась, что мне лишь кажется.
       Я могла бы и раньше догадаться, просто не желала этого делать. Хотела растянуть время, придумывала нашу жизнь на Ладеле. Но вот миг правды и настал. Он возвращается домой один!
       Я отвернулась от монитора, чтобы Шейх не видел моих слез и боли. Я надеялась, что он позовет меня с собой, давала ему шанс сделать это, но он молчал. Молчала и я. Не дождавшись от меня ничего в ответ, Шейх отключил связь, когда его окликнул кто-то из своих.
       Я протяжно выдохнула, опускаясь прямо на пол. Я просто шестеренка, которая смогла остановить жернова войны. Что я и сделала. Больше я была не нужна.
       Горькие слезы текли из глаз. Штанины намокли от них, но я все сидела, смотря на черный монитор, вспоминая своего любимого.
       Он кесш, он важен для своего народа. А я никто, и не могу найти себе места даже среди своих.
       Сколько просидела я на полу, не помню. Очнулась лишь от трели входящего звонка по комсвязи от дяди. Вот только разговаривать ни с кем не хотелось. Встав с пола, направилась в спальню, где в свои холодные объятия меня приняла кровать. Она еще помнила, как на ней мы спали с Шейхом. Как предавались на ней любви, нарушая ночную тишь жаркими стонами. Помнила она, и не собиралась забывать я.
       Закутавшись в одеяло, я прикрыла глаза, погружаясь в тревожный сон, где я стояла рядом с Шейхом. Мы смотрели друг другу в глаза и молчали. Я ни в чем не винила его. Просто наслаждалась созерцанием его безразличных зеленых глаз.
       
       

***

       – Детка, ты долго собралась киснуть? – заботливо спросил дядя, присаживаясь ко мне на кровать.
       Он единственный, у кого был доступ в мою квартиру. А больше никто не желал приходить сюда за эти три дня, как я заперлась дома. Кэс так и не простила мне предательство. Не поняла и не приняла моей любви к тому, кто чуть меня не убил. Брэд звонил и долго извинялся за свою жену – у них с Кэс все, к счастью, было хорошо. Я обещала не расстраиваться, хотя не сдержала слово. Кэс была единственной моей подругой, и потерять еще и ее было тяжело.
       – Долго, – призналась я, с тихой грустью разглядывая дядю.
       Он не давал мне скатиться в глухую депрессию, регулярно наведывался, ставил уколы и кормил. А еще гонял мыться, напоминал, что я девушка и не могу вонять, как бродяжка.
       – Салли, детка, ты можешь объяснить, что произошло? У вас же все хорошо было. Что стряслось? Я не могу понять, – в который раз пытался вывести меня на разговор дядя, пользуясь своими профессиональными навыками. Все же доктор это не профессия – это стиль жизни.
       Я долго молчала, собираясь с силами. Лекарство действовало, и бесконечный поток слез иссяк. Три безутешных дня прошло, когда я ничего не хотела, и мир казался серым и ужасно несправедливым.
       – Просто время закончилось, – я ответила дяде в первый раз за эти три дня. – Его призвали домой.
       Дядя выдохнул с облегчением и потрепал по плечу. Я понимала, что он беспокоится обо мне. Но боль утраты зияла открытой раной на моем сердце. Шейх был всем, он был смыслом моей жизни.
       – Да, я видел, как его призвали. И тебе неплохо бы было это увидеть, – решил задеть меня за живое дядя Майкл, но провокация не удалась. Я даже не отреагировала, продолжала равнодушно лежать, рассматривая его родное и любимое лицо, так похожее на материнское. – У него тогда все из рук выпало, когда старшие кесши прибыли за ним прямо на совет. И сказали ему, что пора отцепиться от якоря и стать прежним. Мне его жалко было в тот миг. Никогда не видел его таким растерянным.
       – Он и отцепился от якоря, от одной его большой необходимости, – тихо ответила я, и слезы вновь полились из глаз. Сердце тоскливо сжалось. Почему-то вспомнилось, как Шейх ласково называл меня любимой. Его нежные прикосновения, которые рождали во мне ответные чувства.
       – От тебя, что ли? – очень насмешливо получилось спросить у дяди.
       Я сумела лишь кивнуть. А он сокрушенно покачал головой, обтирая бумажными салфетками мои щеки. Дядя недовольно рассматривал меня, прежде чем зло спросить:
       – И ты позволила ему это сделать? Разве ты не любишь его?
       Я очень удивилась неодобрению, которое сквозило в голосе дяди. Стало вдруг обидно за себя. Зачем он задал этот вопрос? Неужели по мне и так не видно, что я жить не могу без Шейха? Что дышать невмоготу, когда он не рядом.
       – Люблю, – твердо ответила я, отворачиваясь от родственника.
       Он расстраивал меня своим сомнением.
       – Тогда я не понимаю тебя, Салли, – устало вздохнул дядя, разворачивая меня к себе лицом. – За любовь борются, а ты? Опять превратилась в молчаливую безвольную куклу. Я был рад, когда появился в твоей жизни Шейхник, ты стала сильной и решительной. Я гордился тобой, детка. Не знаю, что он тебе сказал, наверное, оскорбил, раз все у вас так обернулось. Борись, Салли.
       Я лишь громче стала всхлипывать. Бороться надо за того, кто тебя ждет. Правда в том, что он не позвал меня с собой, ни разу, даже во сне. И если ты не нужна, то смысл в этой борьбе? Зачем приносить боль любимому, если он не хочет быть с тобой. Мы слишком разные. Я ведь сразу говорила Шейху об этом, но он клялся, что мы справился, дарил надежду, которую сам и отобрал.
       – Знаешь, почему отец к тебе так относится? – решил сменить тему дядя, но выбрал еще более неудачную, чем разговоры о Шейхе.
       – Знаю, – тихо отозвалась.
       В глазах отца я убийца матери, он мне никогда это не простит, чтобы я не делала, как бы ни старалась. Зачем дядя завел об этом речь? Не понимаю, как это должно меня взбодрить и мотивировать жить дальше.
       Я попыталась отвернуться, но дядя не дал. Навис надо мной, заставляя смотреть ему в глаза.
       – Нет, Салли не знаешь, – стальные нотки в голосе родственника пугали своей решительностью. – Он не боролся. Он сдался, позволяя моей сестре делать, как она сочтёт нужным. Он знал, что беременность ей противопоказана, что роды ее убьют, и не боролся. Он за это не может себя простить. Видит тебя и понимает, что мог настоять, мог надавить, упросить или заставить, но не стал. Просто сдался и наблюдал, как она радовалась всю беременность. Видел, как силы уходят из нее. Это было его решение. Но ты живое свидетельство его слабости. Бороться надо было до конца. Я не смог ее переубедить. До самой последней секунды ее жизни был рядом и боролся за ее жизнь. Это страшно, Салли, когда родной человек умирает у тебя на руках, но я счастлив. Я видел ее последний взгляд на тебя. В нем было столько жизни и любви. Она умерла, переполненная радостью и счастьем, что смогла дать тебе жизнь. Тогда я понял, что все не зря. Поэтому я не оставил работу, хотя мог. Я продолжаю бороться за жизнь людей. И ты не сдавайся, детка. Моя сестра была очень сильной, и это есть в тебе. Борись.
       Слова дяди, словно раскаленные спицы, вонзались в сердце, бередя старые раны.
       – За что бороться? – тихо задала я дяде вопрос, желая услышать ответ. – Я не нужна ему.
       Тот усмехнулся и жестко спросил:
       – А он тебе?
       Как же тяжело мне давались ответы на, казалось бы, простые вопросы. Боль снедала душу. Рыдания вновь сдавливали горло, мешая говорить.
       – Нужен. Но навязываться я не хочу, не приучена.
       – Тогда покажи ему, во что он превратил тебя! – продолжал настаивать на своем дядя Майкл. – Вспомни, как чувствовала себя ты, когда он был рядом, и покажи ему, что все не зря. Пусть он будет уверен, что с тобой все хорошо. Я знаю, он о тебе беспокоится, по-своему. Лацерты все же не люди. Но я видел его отношение к тебе. Он любит тебя, Салли. И ты должна ему быть благодарна за эту любовь.
       Прикрыв глаза руками, я стерла слезы и кивнула в ответ.
       – Я благодарна.
       Скептический взгляд разбил мои надежды поскорее отделаться от дяди. Он не собирался так просто сдаваться, решил непременно довести меня, окончательно добить.
       – Вовсе нет. Посмотри на себя, во что ты превратилась. Нос распух от слез, глаза все выплакала. Некрасивая ты, детка. Вставай, умывайся, и пойдем, поработаем. Дам тебе сложную работу, чтобы забыла о себе и перестала себя жалеть. Понимаю, что у каждого из вас своя жизнь, но за любовь надо бороться.
       Встав с кровати, он откинул одеяло, протянул руку. Я не стала заставлять себя ждать. Лежать мне и самой надоело. Дядя прав, надо забыться работой. Уйти в нее с головой, и все пройдет. Время лечит. Оно способно излечить любые раны, даже сердечные.
       – Спасибо, дядя, – искреннее поблагодарила я единственного человека, который продолжал любить меня, несмотря ни на что.
       – Тебе спасибо, детка. После смерти сестры ты – все, что у меня осталось от семьи, – тихо произнес дядя Майкл, прижимая меня к груди, стоило подняться с кровати.
       Мы постояли немного, согревая друг друга в объятиях, прежде чем я решила отплатить ему за оскорбления.
       – Ты сам не хочешь сближаться ни с кем, – я намекнула на тот случай, когда он отказался от свидания с ассистенткой – красавицей-блондинкой, которая души в нем не чаяла, ходила по пятам. А он… Отказал ей в такой резкой форме, что девушка уволилась с работы, только чтобы больше с ним не встречаться.
       – Это у нас с тобой семейное. И ты, как никто иной, должна понять, почему я такой, – услышала я веселье в голосе родственника.
       – Знаю, – кивнула я и отстранилась, чтобы на безопасном расстоянии произнести: – Потому что трус.
       Затем я, не дожидаясь расплаты, вскочила на кровать и оказалась у самого выхода из спальни.
       Дядя с отрытым от возмущения ртом выглядел очень комично. Он даже не сразу нашелся, что ответить.
       – Что? – выкрикнул он, негодующе воззрившись на меня. – Да как ты посмела меня обозвать?
       Я проказливо рассмеялась.
       – Трус, дядя, трус. Мы же родственники. Я тоже трусиха, как и ты.
       Дядя Майкл рассмеялся, легко и непринужденно. Подошел ко мне и обнял, тихо шепча:
       – Детка, как же я рад, что ты есть у меня.
       
       

***

       Попрощавшись с Эдмундом, я с облегчением выдохнула, стоило двери закрыться за ним. Дядя Майкл не обманул меня тогда, в своем госпитале работой загружал так, что порой и пообедать не успевала. Меня вновь закружил водоворот событий. Чужие проблемы, и мало-помалу я стала оживать. Это привело к тому, что ко мне стали проявлять интерес.
       – Я позвоню тебе, – передразнила президента, который уже месяц меня навязчиво обхаживал. – Вот пристал.
       На Земле в свои права вступило лето. За окном открывался прекрасный вид на ночное звездное небо. Я, скинув туфли, прошла в гостиную, на ходу расстегивая узкое платье. Свидания меня очень сильно утомляли. Эдмунд был прекрасным собеседником, умным, образованным, чрезмерно внимательным. Сильный политик, строящий далекие планы и идущий к намеченной цели. При нем Земное Единение приобрело много полезных союзников. Вступило в Межрасовый Конгломерат, возглавляемый лацертами. Экономика получила новый толчок развития и свежие потоки денежных средств. Появились новые рынки сбыта. Новые технологии.
       Эдмунд многое сделал, чтобы земляне уверенно встали на ноги после разгрома в войне с лацертами. И вот уже около месяца он настойчиво водит меня по разным заведениям, пытаясь расшевелить.
       Дядя был рад, что у меня появился кто-то еще, пусть даже просто друг. Сам он попался в любовные сети одной кандидатки медицинских наук и постоянно был занят на очень важных консилиумах. Я не мешала ему, и чтобы он не отвлекался на меня, ходила на свидания с президентом. Мы посещали театры в окружении телохранителей, катались на яхте под неусыпным контролем служб безопасности.
       А сегодня был званый вечер. На нем присутствовали представители посольств всех рас, и я согласилась туда отправиться, наивно надеясь увидеть Шейха. Но не было не только его, вообще не наблюдалось ни одного кесша в делегации лацертов.
       Сам вечер проходил в очень дружественной обстановке. Эдмунд был учтив и предупредителен, не оставлял меня ни на минуту, хоть и был хозяином. Он должен был уделять внимание гостям и справлялся со своими обязанностями, не отпуская меня ни на шаг.
       Тайком поглядывая на лацертов, я ловила на себе их безразличные взгляды, вот только я научилась определять настроение представителей этой расы. И они были насторожены. Пытались со мной не заговаривать, если это было можно. Я тоже не оставалась в долгу, по большей части молчала.
       Пусть дядя и сумел меня вывести из депрессии, вернул к жизни, но так и не смог найти мне место в обществе. Я везде приходилась не ко двору. Я, больше приученная к военной дисциплине, не улавливала ритм обыденной жизни простых граждан.