Машуню мы оставили караулить телефон, посчитав ее, к тому же, слишком молодой и жизнерадостной для таких мрачных мероприятий.
По такому случаю нам выделили служебный автомобиль, на котором мы с Егоровной заехали за венком с золотой надписью на черной ленте «От коллег» и цветами.
Накануне я жутко волновалась, что мой светлый пуховик будет выглядеть вызывающим пятном и дурным тоном среди траурной процессии, но ничего черного или хоть сколько-нибудь темного в гардеробе не нашлось, благо хоть на голову изыскался старомодный черно-зеленый шерстяной платок. Утром мне пришлось потратить немало драгоценных минут, прилаживая его к своей голове и так, и эдак, но все одно: выглядела я подобно Марфушке со своим истинно русским курносым и веснушчатым лицом. Тамара Егоровна же, наоборот, прицепила к своему норковому берету черную сетчатую вуаль и весьма смахивала на вдову итальянского мафиози из какого-то фильма, особенно если смотреть в профиль. Выглядело антуражно, но я не могла отделаться от ощущения, что это уже перебор, хотя высказать свои соображения постеснялась.
– Ну, Надюшка, речь подготовила? – спросила она меня уже в машине.
– Тамарочка Егоровна, давайте вы с речью выступите, у вас лучше получается.
– Ну знаешь ли, кто теперь начальник, тот и должен речи говорить! – не удержалась она от упрека. Ленка еще вчера мне доверительным шепотом сообщила в коридоре, что Егоровна будет злиться из-за злополучной должности «и.о.», но я пропустила это мимо ушей. В моей голове просто не укладывалось, что кто-то может грезить на полном серьезе о такой обузе.
Я хотела сначала как-то оправдаться или объяснить ей возможные мотивы моего назначения, но в итоге решила промолчать, потому что знала, что Егоровне лучше не позволять ловить себя на чувстве вины: свесит на меня свои последние три отчета и не покраснеет. Я сделала печальный вид и сказала:
– А жаль, что не хотите сказать речь. Александр Викторович вас очень уважал и всегда делегировал самые серьезные дела. А вот еще помните, как вы с ним выступали на корпоративе дуэтом? У вас так голоса сочетались прекрасно, все аплодировали стоя.
Глаза Тамары Егоровны увлажнились, она помолчала с проникновенным видом, а потом запела грудным голосом:
– «Две звезды, две светлых повести»... Эх, ну до чего же прекрасный человек был, Викторович. Ну нету таких больше, нету. – Она достала из сумочки пачку бумажных платков и вытерла глаза. - Ладно, скажу я пару слов от лица коллектива, скажу.
Зал для прощания располагался практически за городом, недалеко от кладбища. Народу было много, я обратила внимание, что люди в общем-то оделись кто во что горазд: пуховики и пальто всех возможных цветов, а шапки так и подавно – полосатые, цветастые, с помпонами и без. И с чего вдруг я так по-дурацки заморочилась с этим платком?
Тамара Егоровна тоже была впечатлена количеством пришедших и все трогала меня за рукав и говорила:
– Надь, ну ты посмотри сколько пришло. Вот так и нужно жить, чтобы столько людей пришло с тобой попрощаться.
У меня мелькнуло в голове, что в моем случае, не считая близких родственников, пришло бы от силы человек пять.
К нам стали подходить какие-то люди, жать Егоровне руки и выражать соболезнования. Она всем согласно кивала головой, жала руки в ответ, печально вздыхая, говорила общие фразы. Внезапно меня осенило, что не все знают, как выглядит Валентина, супруга Александра Викторовича, и поэтому принимают за нее Егоровну, благодаря драматичному виду. Сама же Валентина скромно сидела в углу с заплаканными глазами, окруженная подругами и родственницами.
Мы возложили венок и цветы, в почтительном молчании постояли возле открытого гроба, в который я старалась не смотреть, а затем подошли к Валентине. Тамара Егоровна сказала пару соболезнующих слов, какие положено говорить в подобных случаях, я ей неловко поддакивала. Валентина кивнула и поблагодарила нас, хотя было понятно, что мысли ее далеко не здесь. Все это производило на меня невероятно давящее впечатление, и хоть окна в зале были приоткрыты, все равно отчаянно хотелось выбежать на свежий воздух.
Я огляделась по сторонам и обнаружила, что есть второй выход и, оставив Егоровну одну, тихонько стала продвигаться к двери с зеленой табличкой «EXIT». За дверью был узкий коридор, ведущий с одной стороны в служебные помещения, а с другой – на улицу, что мне и было необходимо. Я толкнула дверь и сделала глубокий вдох. «Бедная Валентина, – думалось мне. – Каково ей сейчас. Как она это все выдерживает?» Во внутреннем дворике было пусто, за исключением курящего у перил мужчины неопределенного возраста. Я посмотрела ему в спину, затем, чтобы чем-то занять себя, развернулась и стала рассматривать лежащие неаккуратной стопкой на полке возле двери объявления, визитки и буклеты: «лучшие места на кладбище. Недорого», «траурная флористика, живые цветы», «фото на памятники» и тому подобное.
– Бабуля, позвольте пройти! – раздался сзади голос мужчины, который вероятно уже докурил.
Я удивленно оглянулась, задаваясь вопросом, как во двор мимо меня могла прокрасться какая-то старушка? Но на всякий случай отошла от двери.
Мужчина посмотрел на меня и, заходя в дверь, коротко бросил:
– Извините.
И тут до меня дошло, к какой бабуле он обращался. Дурацкий платок, и утепленные шерстяные штаны, да еще и неказистые угги – я не знала, сколько придется находиться на улице и подготовилась наверняка! Да ну все равно, неужели меня можно было принять за старушку, пусть даже со спины? С неприятным осадком я вернулась в зал, высматривая своего оскорбителя, но так и не обнаружила его, возможно, потому что толком и не разглядела.
– Где ты ходишь, Надя, сейчас уже будет вынос тела и пойдем на кладбище! – зашептала недовольно Тамара Егоровна. – Сейчас бы ушли все без тебя. Я уж подумала, что домой сбежала!
– Да пойдемте, никуда я не делась. – «А жаль», – уныло продолжила я в своих мыслях.
Был тот редкий февральский день, когда мороз с удивительной жестокостью сочетался с ветром. Пуховик не спасал совершенно, и я отчаянно завидовала огромной шали Егоровны, в которую та куталась, но тоже ворчала на погоду. Как это ни цинично звучало, но на всех красноносых и краснощеких лицах читалось желание поскорее закончить со всем этим делом и вернуться в тепло.
Навсегда попрощавшись с Викторычем, народ одним потоком отправился в столовую. Мы с Тамарой Егоровной шли и тихонько рассуждали о том, как в сфере ритуальных услуг все стало продумано. Вот тебе зал для прощания с усопшим, вот тебе тут же кладбище, и здесь же можно заказать поминальную трапезу. Все в одном месте.
Столовая была весьма приличной, чистой и обставленной новой мебелью, но главное – теплой. На длинных столах уже стояли тарелки с блинами и киселем, овощными и сырно-колбасными нарезками, призванными служить закуской к горячительным напиткам в стеклянных графинах. Кто-то в другом конце зала уже начал громко вспоминать истории из жизни Александра Викторовича. Я села недалеко от выхода, с краю, налила себе морса и положила в тарелку аппетитный масляный блин.
Стул рядом со мной пустовал, он то отодвигался от стола, то придвигался к нему. Люди ставили на него сумки, складывали вещи, а затем, находя место поудобнее, снова оставляли пустым.
Спустя несколько минут он снова со скрежетом отодвинулся и рядом, распространяя невыносимый табачный запах, уселся тот самый, встреченный мною недавно, «бабулевед-курильщик». Я посмотрела на него со всей возможной неприязнью, на которую была способна. Не обратив на это ни малейшего внимания, он стал шлепать себе в тарелку блины один за другим.
«Повезло же мне опять!» – подумала я, наблюдая, как этот человек за два-три укуса расправляется с одним блином и принимается за другой.
– Надежда! – нарочито громко сказала Егоровна, с которой нас разделяла пара человек. – Ну ты чего на угол-то села, замуж же не выйдешь! – она как раз села в самую серединку, вела оживленные беседы с двумя дальними родственницами Викторыча.
Я не ожидала такого подвоха и сказала что-то стандартное, вроде «Да я там уже была, поэтому особо не стремлюсь».
– А у нас Юрец вообще-то тоже не женат! – ляпнула одна из родственниц, обращаясь к моему малоприятному соседу. – Юрец, ты что сидишь, налей девушке!
– Водку будете? – спросил Юрец, с сожалением отрываясь от блина.
– Спасибо, я не пью водку.
– А, – сказал Юрец. На этом наше общение закончилось для нас, но не для крикливой родственницы.
– А ты ей вина предложи! – снова заорала она через стол. – Что ты, как деревянный?
«Женщина, успокойтесь уже», – хотелось мне сказать ей, но ругаться на похоронах Викторыча было как-то совсем неприлично.
– Вино будете? – Юрец посмотрел на меня совсем уж уныло.
– Нет. А вы чего сами не пьете? – поинтересовалась я из вежливости.
– А мне нельзя, я за рулем. Мне их всех еще развозить по домам, – вздохнул он, и вернулся к блинам.
– А вот Надежда у нас вообще девчонка видная, – донесся до меня голос Егоровны.
«Нет, нет, нет... Только не это».
– ... вот, теперь вместо нашего Александра, дорогого, Викторыча начальницей будет...
Я вышла в коридор и набрала водителя: «Роман Геннадьевич, вы где? Что? Егоровна отпустила на пару часиков? Это что за дела?»
Эта женщина меня сегодня добьет. Я представила, как еще два часа сижу с блином на тарелке, и слушаю, как Егоровна меня сватает за всех подряд, вперемешку с рассказами из рабочей жизни Викторыча.
– Тамара Егоровна, – зашептала я громко и недовольно. – Вы зачем водителя на два часа отпустили?
– Так Наденька, надо помянуть человека уж как положено, что ты нервничаешь. Столько времени бок о бок провели, в одном кабинете. Не последние знакомые. А что Роме ждать нас? Ему все равно не выпить. Человечнее нужно быть, тебе как руководителю это понимать нужно.
– Они сейчас молодые, все такие. Каньеристки! – поддакивала ей родственница. – Феминистки! Только права свои знают.
– Ой, Тонь, да это все от безмужичья.
Я набрала в приложении такси свой адрес, предварительная цена на другой конец города перевалила за тысячу рублей. «Высокий спрос». Да ладно! Попробовала другие агрегаторы, там все тоже было глухо.
Руки безумно зачесались подойти и дать достопочтенной Егоровне ложкой по лбу.
Та уже рассказывала историю о том, как они с Викторычем пели на корпоративе дуэтом.
На моменте, когда она затянула «Две звезды, две светлых повести», я подошла к Валентине, поблагодарила за все, и, сославшись на головную боль, откланялась.
Так, кладбище – место общественное. Тут наверняка должна быть рядом остановка. Посмотрела по карте – семьсот метров. Ну что я, не сибирячка, что ли? Надела пуховик, намотала ненавистный платок, вышла.
В лицо сразу ударил ледяной ветер. За пару минут не только щеки, но и все лицо стало краснющим, глаза слезились. Я обогнула здание кафе, по узкой дорожке вышла к дороге, которая вела из города на трассу, огляделась: вдалеке виднелась автобусная остановка.
Через две минуты забега вдоль дороги, мне подумалось, что я, конечно, сибирячка, но не то, чтобы коренная.
Рядом притормозила машина:
– Женщина, давайте доброшу до остановки!
Я приготовилась отказываться, потому что в машины к незнакомцам нельзя садиться даже в случае апокалипсиса, а легкое обморожение вообще не является аргументом, как вдруг разглядела в водителе знакомые черты.
– Надя? Надя Зеленцова? Ты что ли? – спросил он, также вглядываясь в мое лицо.
– Серёжка! – Узнала я в нем Сережку Синцова, на третьем-четвертом курсе университета у нас была общая компания. И да, действительно, моя девичья фамилия была схожа с Сережкиной последней частью «-нцов», на основе чего у меня даже возникали романтические размышления о неслучайности нашего знакомства. Правда, он уже тогда встречался с моей одногруппницей Настей, и мне ничего не светило. И сейчас Сергей, казалось, почти не изменился: чуть поправился, огрубел, но в целом, это ему даже шло и придавало флёр мужественности.
– Серёж, как ты вовремя! Я уж думала, в сосульку превращусь. Ветер, ужас!
– Садись давай скорее. Домой? Давай доброшу. А я уж было подумал, что какая-то бабулька, ты прости меня, с кладбища тащится.
Тут я представила, как, должно быть, выгляжу со стороны, и стало ужасно досадно. Мне для полноты картины разве только авоськи с картошкой не доставало. Вот, наверное, подумает теперь, что я несчастная какая-то и жизнь не сложилась.
– Да ты меня на остановке высади, мне все равно далеко, на Монтажников. Сам-то откуда едешь?
– Да прекращай, до Монтажников на машине вообще ерунда, что ты будешь по холоду мотаться. Я с посёлка еду, родители в санаторий поехали, я там печку у них топил, собаку кормил. А что, у тебя, умер кто? Как сама, как муж?
– Да начальник умер внезапно, знаешь, вот вообще никто не ожидал.. А муж..
В общем, слово за слово, но разговорились мы так, что не заметили, как добрались до моего района.
Интересно, что Сергей с Настей были самой красивой парой на потоке, и даже поженились, но долгой и счастливой семейной жизни у них так и не сложилось. Сергей стал воскресным папой для их общего сына Антошки, а Настя – увлеченно строить свою личную жизнь с мужчинами, которые казались ей более успешными, чем бывший муж.
Почти у самого дома, пока я решалась пригласить Сергея на чай, ему позвонил товарищ по работе и попросил подъехать «на объект» – они вместе занимались строительством загородной недвижимости. Серёжа остановил авто и галантно открыл мне дверь. Мужчин, которые не ленятся встать и открыть женщине дверь автомобиля, в моем окружении можно было по пальцам пересчитать: с учетом Сергея – всего один. Я сердечно поблагодарила его, мы обменялись номерами, и я побежала к двери подъезда.
В родной квартире хорошо пахло любимыми аромасвечами, было чисто и уютно. Я наконец-то сбросила верхнюю одежду и села на пуфик. Конфуций встречал мурлыканьем и настырно терся о ноги.
– Вот так, Конфуций, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. – я потрепала кота по пушистой шубе.
Из зеркала в сумеречном коридорном освещении на меня глянула уставшая тетенька с растрепанными волосами и оплывшим макияжем. Отражение расстроило.
«Господи, и это в 33 года? Когда ж ты так на себя наплевала, Надя? В какой момент тебе стало неважно, как ты выглядишь и что носишь, когда перестала мечтать, увлекаться, флиртовать? Не жизнь, а сплошной февраль!».
Кровать, застеленная плюшевым покрывалом, отчаянно манила.
Надежда, это плохая идея! – сказала я себе, зная, что дневной сон в моем случае чреват неприятными видениями. – Не провоцируй. А, впрочем, полежать с полчасика же можно. Новости почитать, соцсети проверить.
Я накрылась пледом и прикрыла глаза.
Открываю глаза. Комната плывет и кружится. Это не мой линолеум, совершенно точно не мой. Чужой линолеум проплывает перед глазами, стена качается. А кровать моя. Комната наконец-то прекращает свои сумасшедшие движения, я окончательно просыпаюсь.
Дверь на балкон приоткрыта и меня приятно обдувает теплый весенний ветерок. Дождалась настоящей весны! Вдруг в комнате резко темнеет, я смотрю в сторону балкона: тучи птиц проносятся мимо и бьются крыльями в стеклопакеты.
По такому случаю нам выделили служебный автомобиль, на котором мы с Егоровной заехали за венком с золотой надписью на черной ленте «От коллег» и цветами.
Накануне я жутко волновалась, что мой светлый пуховик будет выглядеть вызывающим пятном и дурным тоном среди траурной процессии, но ничего черного или хоть сколько-нибудь темного в гардеробе не нашлось, благо хоть на голову изыскался старомодный черно-зеленый шерстяной платок. Утром мне пришлось потратить немало драгоценных минут, прилаживая его к своей голове и так, и эдак, но все одно: выглядела я подобно Марфушке со своим истинно русским курносым и веснушчатым лицом. Тамара Егоровна же, наоборот, прицепила к своему норковому берету черную сетчатую вуаль и весьма смахивала на вдову итальянского мафиози из какого-то фильма, особенно если смотреть в профиль. Выглядело антуражно, но я не могла отделаться от ощущения, что это уже перебор, хотя высказать свои соображения постеснялась.
– Ну, Надюшка, речь подготовила? – спросила она меня уже в машине.
– Тамарочка Егоровна, давайте вы с речью выступите, у вас лучше получается.
– Ну знаешь ли, кто теперь начальник, тот и должен речи говорить! – не удержалась она от упрека. Ленка еще вчера мне доверительным шепотом сообщила в коридоре, что Егоровна будет злиться из-за злополучной должности «и.о.», но я пропустила это мимо ушей. В моей голове просто не укладывалось, что кто-то может грезить на полном серьезе о такой обузе.
Я хотела сначала как-то оправдаться или объяснить ей возможные мотивы моего назначения, но в итоге решила промолчать, потому что знала, что Егоровне лучше не позволять ловить себя на чувстве вины: свесит на меня свои последние три отчета и не покраснеет. Я сделала печальный вид и сказала:
– А жаль, что не хотите сказать речь. Александр Викторович вас очень уважал и всегда делегировал самые серьезные дела. А вот еще помните, как вы с ним выступали на корпоративе дуэтом? У вас так голоса сочетались прекрасно, все аплодировали стоя.
Глаза Тамары Егоровны увлажнились, она помолчала с проникновенным видом, а потом запела грудным голосом:
– «Две звезды, две светлых повести»... Эх, ну до чего же прекрасный человек был, Викторович. Ну нету таких больше, нету. – Она достала из сумочки пачку бумажных платков и вытерла глаза. - Ладно, скажу я пару слов от лица коллектива, скажу.
Зал для прощания располагался практически за городом, недалеко от кладбища. Народу было много, я обратила внимание, что люди в общем-то оделись кто во что горазд: пуховики и пальто всех возможных цветов, а шапки так и подавно – полосатые, цветастые, с помпонами и без. И с чего вдруг я так по-дурацки заморочилась с этим платком?
Тамара Егоровна тоже была впечатлена количеством пришедших и все трогала меня за рукав и говорила:
– Надь, ну ты посмотри сколько пришло. Вот так и нужно жить, чтобы столько людей пришло с тобой попрощаться.
У меня мелькнуло в голове, что в моем случае, не считая близких родственников, пришло бы от силы человек пять.
К нам стали подходить какие-то люди, жать Егоровне руки и выражать соболезнования. Она всем согласно кивала головой, жала руки в ответ, печально вздыхая, говорила общие фразы. Внезапно меня осенило, что не все знают, как выглядит Валентина, супруга Александра Викторовича, и поэтому принимают за нее Егоровну, благодаря драматичному виду. Сама же Валентина скромно сидела в углу с заплаканными глазами, окруженная подругами и родственницами.
Мы возложили венок и цветы, в почтительном молчании постояли возле открытого гроба, в который я старалась не смотреть, а затем подошли к Валентине. Тамара Егоровна сказала пару соболезнующих слов, какие положено говорить в подобных случаях, я ей неловко поддакивала. Валентина кивнула и поблагодарила нас, хотя было понятно, что мысли ее далеко не здесь. Все это производило на меня невероятно давящее впечатление, и хоть окна в зале были приоткрыты, все равно отчаянно хотелось выбежать на свежий воздух.
Я огляделась по сторонам и обнаружила, что есть второй выход и, оставив Егоровну одну, тихонько стала продвигаться к двери с зеленой табличкой «EXIT». За дверью был узкий коридор, ведущий с одной стороны в служебные помещения, а с другой – на улицу, что мне и было необходимо. Я толкнула дверь и сделала глубокий вдох. «Бедная Валентина, – думалось мне. – Каково ей сейчас. Как она это все выдерживает?» Во внутреннем дворике было пусто, за исключением курящего у перил мужчины неопределенного возраста. Я посмотрела ему в спину, затем, чтобы чем-то занять себя, развернулась и стала рассматривать лежащие неаккуратной стопкой на полке возле двери объявления, визитки и буклеты: «лучшие места на кладбище. Недорого», «траурная флористика, живые цветы», «фото на памятники» и тому подобное.
– Бабуля, позвольте пройти! – раздался сзади голос мужчины, который вероятно уже докурил.
Я удивленно оглянулась, задаваясь вопросом, как во двор мимо меня могла прокрасться какая-то старушка? Но на всякий случай отошла от двери.
Мужчина посмотрел на меня и, заходя в дверь, коротко бросил:
– Извините.
И тут до меня дошло, к какой бабуле он обращался. Дурацкий платок, и утепленные шерстяные штаны, да еще и неказистые угги – я не знала, сколько придется находиться на улице и подготовилась наверняка! Да ну все равно, неужели меня можно было принять за старушку, пусть даже со спины? С неприятным осадком я вернулась в зал, высматривая своего оскорбителя, но так и не обнаружила его, возможно, потому что толком и не разглядела.
– Где ты ходишь, Надя, сейчас уже будет вынос тела и пойдем на кладбище! – зашептала недовольно Тамара Егоровна. – Сейчас бы ушли все без тебя. Я уж подумала, что домой сбежала!
– Да пойдемте, никуда я не делась. – «А жаль», – уныло продолжила я в своих мыслях.
Был тот редкий февральский день, когда мороз с удивительной жестокостью сочетался с ветром. Пуховик не спасал совершенно, и я отчаянно завидовала огромной шали Егоровны, в которую та куталась, но тоже ворчала на погоду. Как это ни цинично звучало, но на всех красноносых и краснощеких лицах читалось желание поскорее закончить со всем этим делом и вернуться в тепло.
Навсегда попрощавшись с Викторычем, народ одним потоком отправился в столовую. Мы с Тамарой Егоровной шли и тихонько рассуждали о том, как в сфере ритуальных услуг все стало продумано. Вот тебе зал для прощания с усопшим, вот тебе тут же кладбище, и здесь же можно заказать поминальную трапезу. Все в одном месте.
Столовая была весьма приличной, чистой и обставленной новой мебелью, но главное – теплой. На длинных столах уже стояли тарелки с блинами и киселем, овощными и сырно-колбасными нарезками, призванными служить закуской к горячительным напиткам в стеклянных графинах. Кто-то в другом конце зала уже начал громко вспоминать истории из жизни Александра Викторовича. Я села недалеко от выхода, с краю, налила себе морса и положила в тарелку аппетитный масляный блин.
Стул рядом со мной пустовал, он то отодвигался от стола, то придвигался к нему. Люди ставили на него сумки, складывали вещи, а затем, находя место поудобнее, снова оставляли пустым.
Спустя несколько минут он снова со скрежетом отодвинулся и рядом, распространяя невыносимый табачный запах, уселся тот самый, встреченный мною недавно, «бабулевед-курильщик». Я посмотрела на него со всей возможной неприязнью, на которую была способна. Не обратив на это ни малейшего внимания, он стал шлепать себе в тарелку блины один за другим.
«Повезло же мне опять!» – подумала я, наблюдая, как этот человек за два-три укуса расправляется с одним блином и принимается за другой.
– Надежда! – нарочито громко сказала Егоровна, с которой нас разделяла пара человек. – Ну ты чего на угол-то села, замуж же не выйдешь! – она как раз села в самую серединку, вела оживленные беседы с двумя дальними родственницами Викторыча.
Я не ожидала такого подвоха и сказала что-то стандартное, вроде «Да я там уже была, поэтому особо не стремлюсь».
– А у нас Юрец вообще-то тоже не женат! – ляпнула одна из родственниц, обращаясь к моему малоприятному соседу. – Юрец, ты что сидишь, налей девушке!
– Водку будете? – спросил Юрец, с сожалением отрываясь от блина.
– Спасибо, я не пью водку.
– А, – сказал Юрец. На этом наше общение закончилось для нас, но не для крикливой родственницы.
– А ты ей вина предложи! – снова заорала она через стол. – Что ты, как деревянный?
«Женщина, успокойтесь уже», – хотелось мне сказать ей, но ругаться на похоронах Викторыча было как-то совсем неприлично.
– Вино будете? – Юрец посмотрел на меня совсем уж уныло.
– Нет. А вы чего сами не пьете? – поинтересовалась я из вежливости.
– А мне нельзя, я за рулем. Мне их всех еще развозить по домам, – вздохнул он, и вернулся к блинам.
– А вот Надежда у нас вообще девчонка видная, – донесся до меня голос Егоровны.
«Нет, нет, нет... Только не это».
– ... вот, теперь вместо нашего Александра, дорогого, Викторыча начальницей будет...
Я вышла в коридор и набрала водителя: «Роман Геннадьевич, вы где? Что? Егоровна отпустила на пару часиков? Это что за дела?»
Эта женщина меня сегодня добьет. Я представила, как еще два часа сижу с блином на тарелке, и слушаю, как Егоровна меня сватает за всех подряд, вперемешку с рассказами из рабочей жизни Викторыча.
– Тамара Егоровна, – зашептала я громко и недовольно. – Вы зачем водителя на два часа отпустили?
– Так Наденька, надо помянуть человека уж как положено, что ты нервничаешь. Столько времени бок о бок провели, в одном кабинете. Не последние знакомые. А что Роме ждать нас? Ему все равно не выпить. Человечнее нужно быть, тебе как руководителю это понимать нужно.
– Они сейчас молодые, все такие. Каньеристки! – поддакивала ей родственница. – Феминистки! Только права свои знают.
– Ой, Тонь, да это все от безмужичья.
Я набрала в приложении такси свой адрес, предварительная цена на другой конец города перевалила за тысячу рублей. «Высокий спрос». Да ладно! Попробовала другие агрегаторы, там все тоже было глухо.
Руки безумно зачесались подойти и дать достопочтенной Егоровне ложкой по лбу.
Та уже рассказывала историю о том, как они с Викторычем пели на корпоративе дуэтом.
На моменте, когда она затянула «Две звезды, две светлых повести», я подошла к Валентине, поблагодарила за все, и, сославшись на головную боль, откланялась.
Так, кладбище – место общественное. Тут наверняка должна быть рядом остановка. Посмотрела по карте – семьсот метров. Ну что я, не сибирячка, что ли? Надела пуховик, намотала ненавистный платок, вышла.
В лицо сразу ударил ледяной ветер. За пару минут не только щеки, но и все лицо стало краснющим, глаза слезились. Я обогнула здание кафе, по узкой дорожке вышла к дороге, которая вела из города на трассу, огляделась: вдалеке виднелась автобусная остановка.
Через две минуты забега вдоль дороги, мне подумалось, что я, конечно, сибирячка, но не то, чтобы коренная.
Рядом притормозила машина:
– Женщина, давайте доброшу до остановки!
Я приготовилась отказываться, потому что в машины к незнакомцам нельзя садиться даже в случае апокалипсиса, а легкое обморожение вообще не является аргументом, как вдруг разглядела в водителе знакомые черты.
– Надя? Надя Зеленцова? Ты что ли? – спросил он, также вглядываясь в мое лицо.
– Серёжка! – Узнала я в нем Сережку Синцова, на третьем-четвертом курсе университета у нас была общая компания. И да, действительно, моя девичья фамилия была схожа с Сережкиной последней частью «-нцов», на основе чего у меня даже возникали романтические размышления о неслучайности нашего знакомства. Правда, он уже тогда встречался с моей одногруппницей Настей, и мне ничего не светило. И сейчас Сергей, казалось, почти не изменился: чуть поправился, огрубел, но в целом, это ему даже шло и придавало флёр мужественности.
– Серёж, как ты вовремя! Я уж думала, в сосульку превращусь. Ветер, ужас!
– Садись давай скорее. Домой? Давай доброшу. А я уж было подумал, что какая-то бабулька, ты прости меня, с кладбища тащится.
Тут я представила, как, должно быть, выгляжу со стороны, и стало ужасно досадно. Мне для полноты картины разве только авоськи с картошкой не доставало. Вот, наверное, подумает теперь, что я несчастная какая-то и жизнь не сложилась.
– Да ты меня на остановке высади, мне все равно далеко, на Монтажников. Сам-то откуда едешь?
– Да прекращай, до Монтажников на машине вообще ерунда, что ты будешь по холоду мотаться. Я с посёлка еду, родители в санаторий поехали, я там печку у них топил, собаку кормил. А что, у тебя, умер кто? Как сама, как муж?
– Да начальник умер внезапно, знаешь, вот вообще никто не ожидал.. А муж..
В общем, слово за слово, но разговорились мы так, что не заметили, как добрались до моего района.
Интересно, что Сергей с Настей были самой красивой парой на потоке, и даже поженились, но долгой и счастливой семейной жизни у них так и не сложилось. Сергей стал воскресным папой для их общего сына Антошки, а Настя – увлеченно строить свою личную жизнь с мужчинами, которые казались ей более успешными, чем бывший муж.
Почти у самого дома, пока я решалась пригласить Сергея на чай, ему позвонил товарищ по работе и попросил подъехать «на объект» – они вместе занимались строительством загородной недвижимости. Серёжа остановил авто и галантно открыл мне дверь. Мужчин, которые не ленятся встать и открыть женщине дверь автомобиля, в моем окружении можно было по пальцам пересчитать: с учетом Сергея – всего один. Я сердечно поблагодарила его, мы обменялись номерами, и я побежала к двери подъезда.
В родной квартире хорошо пахло любимыми аромасвечами, было чисто и уютно. Я наконец-то сбросила верхнюю одежду и села на пуфик. Конфуций встречал мурлыканьем и настырно терся о ноги.
– Вот так, Конфуций, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. – я потрепала кота по пушистой шубе.
Из зеркала в сумеречном коридорном освещении на меня глянула уставшая тетенька с растрепанными волосами и оплывшим макияжем. Отражение расстроило.
«Господи, и это в 33 года? Когда ж ты так на себя наплевала, Надя? В какой момент тебе стало неважно, как ты выглядишь и что носишь, когда перестала мечтать, увлекаться, флиртовать? Не жизнь, а сплошной февраль!».
Кровать, застеленная плюшевым покрывалом, отчаянно манила.
Надежда, это плохая идея! – сказала я себе, зная, что дневной сон в моем случае чреват неприятными видениями. – Не провоцируй. А, впрочем, полежать с полчасика же можно. Новости почитать, соцсети проверить.
Я накрылась пледом и прикрыла глаза.
Глава 3. Надькины трансформации
Открываю глаза. Комната плывет и кружится. Это не мой линолеум, совершенно точно не мой. Чужой линолеум проплывает перед глазами, стена качается. А кровать моя. Комната наконец-то прекращает свои сумасшедшие движения, я окончательно просыпаюсь.
Дверь на балкон приоткрыта и меня приятно обдувает теплый весенний ветерок. Дождалась настоящей весны! Вдруг в комнате резко темнеет, я смотрю в сторону балкона: тучи птиц проносятся мимо и бьются крыльями в стеклопакеты.
