Иногда возился с приятелями в гараже. На тот момент у него уже обозначилось нечто вроде своей артели, занимающейся перевозками грузов по городу, и жизнь встала на понятные для него рельсы.
Понятные до того момента, пока он не встретил её, Наталью. С тех редких уроков литературы, которые Юрец все же успел посетить в школе, в его голове остались какие-то отголоски фраз про «чудное мгновенье» и «мимолетное виденье». И во время случайной встречи на улице один его приятель гордо познакомил Юрца со своей новой девушкой, последний вдруг ясно осознал все и про «мгновенье», и про «виденье» и даже про «гения чистой красоты». Жизнь Юрца в этой точке безвозвратно перевернулась.
Да, Юрец был неказист, полноват, быть может, грубоват, но у него были свои козыри: сумасшедшая твердолобость, упрямство и совершенное неумение сдаваться перед любыми, пусть даже невозможными, задачами.
Он стал для Натальи самым лучшим другом, самым удобным вариантом, выдавил, выжил всех других «френдзонщиков», и, в тот момент, когда ее очередная большая любовь потерпела крушение, Юрец оказался для нее спасательным кругом.
Когда Наталья сообщила ему, что беременна он плакал от счастья. Когда Наталья сказала, что хочет свадьбу в нормальном ресторане, а не в «зачуханной столовке», он почти выпрыгнул из штанов, но сделал. Когда Наталья наморщила носик и сказала, что русский юг для свадебного путешествия – это позор, и нужен «хотя бы Тай», он продал одну машину, подзанял денег – и купил ей две недели Пхукета.
По возвращении из путешествия, Юрец жил в иллюзии счастливой семейной жизни почти год. Он хранил в бумажнике фото красавицы-жены с трехмесячной дочкой на руках, и работал на износ, занимаясь вообще всем: своей грузовой артелью, перепродажей машин из Японии, бывало, что и таксовал ночами. Весь его заработок, невложенный в дело, утекал одним потоком в Натальины руки, и расходился там без остатка. Иногда Юрец забегал домой перекусить, и его встречали недовольное лицо жены, отсутствие приготовленной еды и упреки в том, как ей тяжело сидеть с ребенком дома. И тогда он жалел Наталью, брал у нее из рук тоже всем недовольную и пищащую Полинку, и пел своим немузыкальным голосом «про выйду ночью в поле с конем» или про «есаул, есаул, что ж ты бросил коня». Полинку это веселило, и она крепко хватала его палец в кулачок и хохотала или успокаивалась и крепко засыпала на мощной папкиной груди.
Наталье тяжело давались роли жены и матери, она привыкла быть эффектной, популярной, производить впечатление на мужчин, а не сидеть в очередях детской поликлиники. Во время четырехдневной поездки с напарником за японскими авто, Юрец получил смс от Натальи: «Мы уехали жить к родителям. В пн. подам на развод, нужно будет твое согласие».
Самое сложное было для него понять в этой ситуации, что он сделал не так. Он ездил к Натальиным родителям, звонил ей, пытался говорить. При встрече за что-то извинялся, сам не понимая за что, и убеждал, что он изменится и станет таким, каким нужно. Но он ей не был нужен никаким. Затем он следил за ней, думая, что она встречается с другим. Но и это не подтвердилось.
Лишь через пару лет он окончательно принял, что причиной всему было то, что его никогда не любили, да и семьи никакой не было. Наталья всего лишь наигралась в жену, забрала дочь, свесила ее на родителей, и вернулась к своему привычному образу жизни. Для него в этой жизни места не было. За их общую квартиру он выплатил ипотеку, и оформил ее на Полинку, Наталья ее сдавала.
Сам Юрец вернулся в родительскую квартирку, но за то время, пока он занимался своей семейной жизнью, прежние его домочадцы вдруг научились прекрасно обходиться своими силами. Никита, наконец-то, поднялся на ноги и стал самостоятельно содержать свою семью, тем более, что племяшка подросла и пошла в садик, и невестка тоже устроилась на работу и доучивалась заочно. Отец все также лежал на диване с пультом в руках и много курил на балконе.
... Юрец взял еще один блин.
Тетки за столом почему-то пели про «Две звезды, две светлых повести», интересно, с чего вдруг? Одна из женщин, знакомая Надежды, подсела к нему и стала выяснять, чем он занимается и какие у него планы на жизнь. Юрец слегка опешил, потому что дама для него была мягко говоря возрастной, но визитку все же дал. Женщина поглядела на нее и заговорщицким тоном спросила:
– А если машина замерзла, отогреть можете?
– Услуги такой нет, но, если недалеко, я вам так подъеду отогрею, – сказал Юрец, а сам стал судорожно размышлять, нет ли в словосочетании «отогреть машину» какого-то скрытого смысла, уж очень напористая женщина.
– Мужик, – одобрительно сказала та, надевая берет с темной вуалью. – Уважаю. Да это не мне, это вон, Надежде. Понимаешь, в разводе человек, все мается с этой машиной, некому помочь. Я ей передам, – она помахала визиткой.
– Да пожалуйста.
Вторую половину дня он занимался развозом народа с похорон что за ним было закреплено по умолчанию, как за единственным владельцем микроавтобуса в семье.
Когда Юрец зашел в квартиру, вся Никиткина семья была за столом. Взрослые ужинали, мелкая как всегда канючила конфеты вместо котлет.
– О, Юрец! – сказал брат, которого не отпустили с работы на похороны, потому что дядя не считался близким родственником. – Как все прошло?
Юрец коротко рассказал, а сам подумал, что пришла пора ему искать себе отдельное жилье: в этой семье он лишний. А может, и батю перевезти – тому вообще нет разницы, в какой квартире смотреть телек.
Он лег на диван и впервые за долгое время в его голове стали крутиться какие-то отдаленные мысли о том, что жизнь его устроена не совсем правильно. Что нужно что-то в себе менять, в своей жизни. Дядькины похороны произвели на него бо'льшее впечатление, чем он думал. А что если вот он, Юрец, помрет завтра, а так для себя и не жил? Все кого-то тащил, работал, заслуживал чью-то любовь. Дом что ли построить, за городом, с баней, с яблонями? Не для кого. Или мотоцикл купить? Квартиру в ипотеку взять? В горы уйти? В тайгу?
Перед глазами плыли яблони, гробы, снег, курносый веснушчатый нос. С ощущением полной бессмысленности прожитой жизни пришло и что-то новое: маленькая искорка надежды на перемены к лучшему.
Передо мной богато накрытый стол. Я сижу на высоком стуле с мягкой темно-красной обивкой. Вокруг вижу каменные стены, украшенные гобеленами, куполообразный свод потолка. Средневековый замок – живой, действующий, настоящий. В огромном зале немноголюдно, если быть точнее, то кроме меня здесь всего один человек. Он сидит напротив и с улыбкой смотрит на меня. Мне очень хочется есть, но я опасаюсь сделать лишнее движение: непривычно богатая обстановка заставляет быть настороже. Мужчина хорош собой: у него кудрявые темные волосы до плеч, выразительные глаза под широкими бровями, удлиненное лицо и классический волевой подбородок. Облик дополняет богатая одежда, что-то вроде мягкого бархатного плаща, схваченного на талии поясом и расшитого серебряными нитями. Его взгляд выражает участие и неподдельный интерес. Он подходит ко мне, склоняется и говорит:
- Позволь, я налью тебе вина. – И не дожидаясь разрешения, льет из кувшина алую жидкость в мой кубок. На долю секунды мне мерещится, что это льется артериальная кровь из рубленой раны, и я с ужасом смахиваю кубок. Разлитое вино пропитывает юбку моего платья, стекает по краю стула на пол прерывающейся струйкой.
Мужчина делает пасс рукой, и напиток, словно по молекулам, собирается в единую красную лужу, поднимается в воздух и легким щелчком длинных пальцев отправляется назад в кубок. «Маг» - доходит до меня наконец-то. Незнакомец снова обаятельно улыбается. Интуиция говорит: «беги».
«Ну вот, Надежда, в кои-то веки нормальный сон себе наснила. Красивый мужчина, романтический ужин, чудеса». При этом настроение после того, как открыла глаза, все равно было слегка тревожным. Но солнце светило в окно уже вполне благодушно и даже по-весеннему, поэтому тревога исчезла вместе с выпитым кофе.
На субботу у меня было громадьё трансформационных планов: от салона красоты до обновления гардероба. При этом свободных денег не было, но Надежда Белых не пасовала перед подобными трудностями, и поэтому решила залезть в сумму, копившуюся на ремонт и замену кое-какой устаревшей мебели.
- Я все отдам, Надь, честное слово! С зарплаты. – сказала я сама себе, переводя деньги на свой же счет из копилки. Конфуций смотрел с осуждением.
- А ты тоже там, не мявкай. Ты от природы красивый, лапой морду помусолил, и уже хорош. А я больше ни минуточки, ни секундочки не готова жить серой мышью.
Судя по тому, что Конфуций не свел осуждающего взгляда, я в виде большой серой мыши его вполне бы устроила.
Парикмахерская, гордо именовавшая себя студией красоты «Дивайн», находилась неподалеку, что было мне, безлошадной, очень на руку. Но поскольку я ничего не делала с волосами уже больше двух лет, то своего мастера у меня не было, и пришлось записаться наудачу, просто к свободному. Сначала мне это показалось хорошей идеей, а теперь подступили сомнения.
Возле двери «Дивайна», непосредственно под вывеской, курила худощавая немолодая женщина с сумасшедшей прической: ультракоротко выстриженная челка, волосы, уложенные на манер попугайского хохолка, местами выжженные белоснежные пряди. «Только бы не она!» - пронеслось в голове. Женщина молча посторонилась, чтобы я зашла в салон. Приятная девушка за стойкой поздоровалась со мной:
- Добрый день! Раздевайтесь вот здесь и присаживайтесь, ваш мастер Ирина сейчас подойдет.
Конечно, по священному закону, который действовал во всей моей жизни, подошедшим мастером Ириной оказалась «хохолок». Помимо пугающей для своей сферы внешности, она была еще и на редкость неразговорчива, из-за чего выглядела недружелюбно.
- Окрашивание и стрижка? – хрипловато спросила она.
Я кивнула.
- Как красить будем?
Я показала на телефоне заготовленную фотографию модели с переливающимся насыщенно-карамельным цветом волос на удлиненном бобе.
- Хм.
Хмыкнула Ирина и стала перебирать мои волосы пальцами, пахнущими сигаретами, иногда просматривая некоторые пряди на свет.
После нескольких уточняющих вопросов о том, как давно и чем я красила волосы раньше, она опять несколько раз хмыкнула, что не давало мне понять, хорошо это или плохо, и, наконец-то приступила к работе.
Никогда еще время не тянулось так невыносимо долго. Весь мой опыт в подобных делах заключался лишь в том, что обычно я покупала тюбик с красивой картинкой в магазине, дома смешивала все по инструкции, размазывала по волосам и ждала с полчаса. А потом, в зависимости от результата, настроение мое либо улучшалось, либо становилось из ряда вон отвратительным.
В юности когда-то мне еще делали мелирование «через шапочку». Дородная женщина из парикмахерской «Фея» надевала мне на голову резиновую шапку типа купальной, и через множество дырочек в ней вытаскивала мелкие пряди волос крючком наружу, а затем выловленную массу осветляла. Ерундой вроде тонирования осветленных волос в то время не занимались, поэтому в старших классах некоторое время я ходила модным мелко-полосатым бурундуком. Эта, как я считала, одна из самых долгих бьюти-процедур в моей жизни, теперь мне казалась очень короткой.
Ирина перевоплотилась в профессора зельеварения и молча мешала краску в разных мисочках, затем наносила на мои волосы. Иногда подходила и вглядывалась, размазывая прядь по перчатке, как я поняла, проверяла?: не отваливаются ли концы. На всё про всё ушло не менее трех часов, а то и больше, причем после первого смывания, я с ужасом увидела в зеркале отражение женщины с ярко-оранжевыми волосами. Ирина выдала впервые за все время улыбку и сказала:
– Все под контролем. Мы еще не тонировались.
И продолжились мои трансформационные страдания. Надо сказать, что я вообще не могу долго сидеть на одном месте. Да, при этом у меня откровенно сидячая работа, но это факт. На рабочем месте я каждый час делаю разминочные променады по коридору и между этажами, одно время с Егоровной у нас даже были минутки офисной гимнастики, жаль, что потом мы их забросили.
– Смываемся, – скомандовала Ирина. – И на стрижку.
Стрижку и укладку она делала, отвернув мое кресло от зеркала, как в шоу по преображениям некрасивых женщин в красивых.
Я, памятуя оранжевую тетеньку в отражении, уже была в состоянии, близком к коматозному, сердце стучало, как барабан, под ноги и на защитный пеньюар ровными срезами ложились пряди моих волос. «Почему так много? У меня не такие длинные волосы. Что там останется?»
Мне ж на работу послезавтра. Мне ж завтра на свидание. Бог с ним, с Сережкой! Откажусь. Но на работу как?
Фен зажужжал и слегка обжег шею. Это значило следующее: что бы там ни было, оно уже свершилось. Назад не нарастишь.
Луна-то, луна-то растущая? Я не посмотрела, так записалась. Точно не отрастут.
Фен умолк. По моим волосам прошлись каким-то приятно пахнущим средством. Ирина посмотрела куда-то сквозь меня, поправляя волосы у лица. Потом сказала свое любимое «хм». Сняла с меня пеньюар с горками волос, и развернула кресло к зеркалу.
Я открыла глаза и посмотрела прямо перед собой. На меня удивленно глядела ухоженная молодая женщина с гладкими блестящими волосами цвета теплой карамели чем-то похожая на знакомую мне ранее Надюху Белых. Пока я вглядывалась в нее, она пристально смотрела на меня. Я повернула голову, и она синхронно сделала то же самое. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы признать, что это все же я.
Ирина взяла в руки зеркало в раме и снова развернула меня, чтобы показать вид сзади. Стрижка была выполнена филигранно: удлиненные передние пряди чуть касались ключиц, со стороны затылка длина плавно уменьшалась, наиболее короткой она была у основания шеи. В целом волосы выглядели аккуратными и объемными одновременно.
– По-моему, неплохо вышло, – лаконично оценила Ирина.
Я посмотрела на нее совсем другими глазами. Передо мной сейчас стояла не прокуренная тетя с забавным хохолком на голове, а Богиня, Повелительница Красоты, Фея-Крестная.
– Неплохо? Это просто потрясающе!
Ей-богу, я чувствовала себя настолько красивой и так разволновалась, что еле сдержала слезинку, прорывавшуюся на волю от избытка чувств.
– Ну да. Еще бы персиковые румянки и помаду подобрать.
– Точно! – ответила я, продолжая восхищенно смотреть в зеркало
Второе предынфарктное состояние настигло меня у администратора, когда мне озвучили сумму к оплате.
«Ничего, Надюха, - сказала я себе. – Как говорит, Ириска, это инвестиции в себя. На такую красоту не жалко».
Я приложила карточку к терминалу с видом «легко могу себе позволить», и вышла в февраль, как королева, не надевая шапки.
Через пару метров все же набросила на голову капюшон.
Следующим субботним пунктом был торговый центр, и тут я пожалела, что поленилась решить вопрос с машиной накануне. Зайдя домой, я первым делом накрутилась у зеркала вдоволь, оценивая свой обновленный вид со всех сторон, а затем порылась в сумке. Визитка от Егоровны не сразу, но нашлась.
– Алло! – неожиданно резко ответил мужской голос.
– Алло, здравствуйте. Сколько стоит прикурить авто?
Понятные до того момента, пока он не встретил её, Наталью. С тех редких уроков литературы, которые Юрец все же успел посетить в школе, в его голове остались какие-то отголоски фраз про «чудное мгновенье» и «мимолетное виденье». И во время случайной встречи на улице один его приятель гордо познакомил Юрца со своей новой девушкой, последний вдруг ясно осознал все и про «мгновенье», и про «виденье» и даже про «гения чистой красоты». Жизнь Юрца в этой точке безвозвратно перевернулась.
Да, Юрец был неказист, полноват, быть может, грубоват, но у него были свои козыри: сумасшедшая твердолобость, упрямство и совершенное неумение сдаваться перед любыми, пусть даже невозможными, задачами.
Он стал для Натальи самым лучшим другом, самым удобным вариантом, выдавил, выжил всех других «френдзонщиков», и, в тот момент, когда ее очередная большая любовь потерпела крушение, Юрец оказался для нее спасательным кругом.
Когда Наталья сообщила ему, что беременна он плакал от счастья. Когда Наталья сказала, что хочет свадьбу в нормальном ресторане, а не в «зачуханной столовке», он почти выпрыгнул из штанов, но сделал. Когда Наталья наморщила носик и сказала, что русский юг для свадебного путешествия – это позор, и нужен «хотя бы Тай», он продал одну машину, подзанял денег – и купил ей две недели Пхукета.
По возвращении из путешествия, Юрец жил в иллюзии счастливой семейной жизни почти год. Он хранил в бумажнике фото красавицы-жены с трехмесячной дочкой на руках, и работал на износ, занимаясь вообще всем: своей грузовой артелью, перепродажей машин из Японии, бывало, что и таксовал ночами. Весь его заработок, невложенный в дело, утекал одним потоком в Натальины руки, и расходился там без остатка. Иногда Юрец забегал домой перекусить, и его встречали недовольное лицо жены, отсутствие приготовленной еды и упреки в том, как ей тяжело сидеть с ребенком дома. И тогда он жалел Наталью, брал у нее из рук тоже всем недовольную и пищащую Полинку, и пел своим немузыкальным голосом «про выйду ночью в поле с конем» или про «есаул, есаул, что ж ты бросил коня». Полинку это веселило, и она крепко хватала его палец в кулачок и хохотала или успокаивалась и крепко засыпала на мощной папкиной груди.
Наталье тяжело давались роли жены и матери, она привыкла быть эффектной, популярной, производить впечатление на мужчин, а не сидеть в очередях детской поликлиники. Во время четырехдневной поездки с напарником за японскими авто, Юрец получил смс от Натальи: «Мы уехали жить к родителям. В пн. подам на развод, нужно будет твое согласие».
Самое сложное было для него понять в этой ситуации, что он сделал не так. Он ездил к Натальиным родителям, звонил ей, пытался говорить. При встрече за что-то извинялся, сам не понимая за что, и убеждал, что он изменится и станет таким, каким нужно. Но он ей не был нужен никаким. Затем он следил за ней, думая, что она встречается с другим. Но и это не подтвердилось.
Лишь через пару лет он окончательно принял, что причиной всему было то, что его никогда не любили, да и семьи никакой не было. Наталья всего лишь наигралась в жену, забрала дочь, свесила ее на родителей, и вернулась к своему привычному образу жизни. Для него в этой жизни места не было. За их общую квартиру он выплатил ипотеку, и оформил ее на Полинку, Наталья ее сдавала.
Сам Юрец вернулся в родительскую квартирку, но за то время, пока он занимался своей семейной жизнью, прежние его домочадцы вдруг научились прекрасно обходиться своими силами. Никита, наконец-то, поднялся на ноги и стал самостоятельно содержать свою семью, тем более, что племяшка подросла и пошла в садик, и невестка тоже устроилась на работу и доучивалась заочно. Отец все также лежал на диване с пультом в руках и много курил на балконе.
... Юрец взял еще один блин.
Тетки за столом почему-то пели про «Две звезды, две светлых повести», интересно, с чего вдруг? Одна из женщин, знакомая Надежды, подсела к нему и стала выяснять, чем он занимается и какие у него планы на жизнь. Юрец слегка опешил, потому что дама для него была мягко говоря возрастной, но визитку все же дал. Женщина поглядела на нее и заговорщицким тоном спросила:
– А если машина замерзла, отогреть можете?
– Услуги такой нет, но, если недалеко, я вам так подъеду отогрею, – сказал Юрец, а сам стал судорожно размышлять, нет ли в словосочетании «отогреть машину» какого-то скрытого смысла, уж очень напористая женщина.
– Мужик, – одобрительно сказала та, надевая берет с темной вуалью. – Уважаю. Да это не мне, это вон, Надежде. Понимаешь, в разводе человек, все мается с этой машиной, некому помочь. Я ей передам, – она помахала визиткой.
– Да пожалуйста.
Вторую половину дня он занимался развозом народа с похорон что за ним было закреплено по умолчанию, как за единственным владельцем микроавтобуса в семье.
Когда Юрец зашел в квартиру, вся Никиткина семья была за столом. Взрослые ужинали, мелкая как всегда канючила конфеты вместо котлет.
– О, Юрец! – сказал брат, которого не отпустили с работы на похороны, потому что дядя не считался близким родственником. – Как все прошло?
Юрец коротко рассказал, а сам подумал, что пришла пора ему искать себе отдельное жилье: в этой семье он лишний. А может, и батю перевезти – тому вообще нет разницы, в какой квартире смотреть телек.
Он лег на диван и впервые за долгое время в его голове стали крутиться какие-то отдаленные мысли о том, что жизнь его устроена не совсем правильно. Что нужно что-то в себе менять, в своей жизни. Дядькины похороны произвели на него бо'льшее впечатление, чем он думал. А что если вот он, Юрец, помрет завтра, а так для себя и не жил? Все кого-то тащил, работал, заслуживал чью-то любовь. Дом что ли построить, за городом, с баней, с яблонями? Не для кого. Или мотоцикл купить? Квартиру в ипотеку взять? В горы уйти? В тайгу?
Перед глазами плыли яблони, гробы, снег, курносый веснушчатый нос. С ощущением полной бессмысленности прожитой жизни пришло и что-то новое: маленькая искорка надежды на перемены к лучшему.
Глава 5. Ахиллес, ты ли это?
Передо мной богато накрытый стол. Я сижу на высоком стуле с мягкой темно-красной обивкой. Вокруг вижу каменные стены, украшенные гобеленами, куполообразный свод потолка. Средневековый замок – живой, действующий, настоящий. В огромном зале немноголюдно, если быть точнее, то кроме меня здесь всего один человек. Он сидит напротив и с улыбкой смотрит на меня. Мне очень хочется есть, но я опасаюсь сделать лишнее движение: непривычно богатая обстановка заставляет быть настороже. Мужчина хорош собой: у него кудрявые темные волосы до плеч, выразительные глаза под широкими бровями, удлиненное лицо и классический волевой подбородок. Облик дополняет богатая одежда, что-то вроде мягкого бархатного плаща, схваченного на талии поясом и расшитого серебряными нитями. Его взгляд выражает участие и неподдельный интерес. Он подходит ко мне, склоняется и говорит:
- Позволь, я налью тебе вина. – И не дожидаясь разрешения, льет из кувшина алую жидкость в мой кубок. На долю секунды мне мерещится, что это льется артериальная кровь из рубленой раны, и я с ужасом смахиваю кубок. Разлитое вино пропитывает юбку моего платья, стекает по краю стула на пол прерывающейся струйкой.
Мужчина делает пасс рукой, и напиток, словно по молекулам, собирается в единую красную лужу, поднимается в воздух и легким щелчком длинных пальцев отправляется назад в кубок. «Маг» - доходит до меня наконец-то. Незнакомец снова обаятельно улыбается. Интуиция говорит: «беги».
«Ну вот, Надежда, в кои-то веки нормальный сон себе наснила. Красивый мужчина, романтический ужин, чудеса». При этом настроение после того, как открыла глаза, все равно было слегка тревожным. Но солнце светило в окно уже вполне благодушно и даже по-весеннему, поэтому тревога исчезла вместе с выпитым кофе.
На субботу у меня было громадьё трансформационных планов: от салона красоты до обновления гардероба. При этом свободных денег не было, но Надежда Белых не пасовала перед подобными трудностями, и поэтому решила залезть в сумму, копившуюся на ремонт и замену кое-какой устаревшей мебели.
- Я все отдам, Надь, честное слово! С зарплаты. – сказала я сама себе, переводя деньги на свой же счет из копилки. Конфуций смотрел с осуждением.
- А ты тоже там, не мявкай. Ты от природы красивый, лапой морду помусолил, и уже хорош. А я больше ни минуточки, ни секундочки не готова жить серой мышью.
Судя по тому, что Конфуций не свел осуждающего взгляда, я в виде большой серой мыши его вполне бы устроила.
Парикмахерская, гордо именовавшая себя студией красоты «Дивайн», находилась неподалеку, что было мне, безлошадной, очень на руку. Но поскольку я ничего не делала с волосами уже больше двух лет, то своего мастера у меня не было, и пришлось записаться наудачу, просто к свободному. Сначала мне это показалось хорошей идеей, а теперь подступили сомнения.
Возле двери «Дивайна», непосредственно под вывеской, курила худощавая немолодая женщина с сумасшедшей прической: ультракоротко выстриженная челка, волосы, уложенные на манер попугайского хохолка, местами выжженные белоснежные пряди. «Только бы не она!» - пронеслось в голове. Женщина молча посторонилась, чтобы я зашла в салон. Приятная девушка за стойкой поздоровалась со мной:
- Добрый день! Раздевайтесь вот здесь и присаживайтесь, ваш мастер Ирина сейчас подойдет.
Конечно, по священному закону, который действовал во всей моей жизни, подошедшим мастером Ириной оказалась «хохолок». Помимо пугающей для своей сферы внешности, она была еще и на редкость неразговорчива, из-за чего выглядела недружелюбно.
- Окрашивание и стрижка? – хрипловато спросила она.
Я кивнула.
- Как красить будем?
Я показала на телефоне заготовленную фотографию модели с переливающимся насыщенно-карамельным цветом волос на удлиненном бобе.
- Хм.
Хмыкнула Ирина и стала перебирать мои волосы пальцами, пахнущими сигаретами, иногда просматривая некоторые пряди на свет.
После нескольких уточняющих вопросов о том, как давно и чем я красила волосы раньше, она опять несколько раз хмыкнула, что не давало мне понять, хорошо это или плохо, и, наконец-то приступила к работе.
Никогда еще время не тянулось так невыносимо долго. Весь мой опыт в подобных делах заключался лишь в том, что обычно я покупала тюбик с красивой картинкой в магазине, дома смешивала все по инструкции, размазывала по волосам и ждала с полчаса. А потом, в зависимости от результата, настроение мое либо улучшалось, либо становилось из ряда вон отвратительным.
В юности когда-то мне еще делали мелирование «через шапочку». Дородная женщина из парикмахерской «Фея» надевала мне на голову резиновую шапку типа купальной, и через множество дырочек в ней вытаскивала мелкие пряди волос крючком наружу, а затем выловленную массу осветляла. Ерундой вроде тонирования осветленных волос в то время не занимались, поэтому в старших классах некоторое время я ходила модным мелко-полосатым бурундуком. Эта, как я считала, одна из самых долгих бьюти-процедур в моей жизни, теперь мне казалась очень короткой.
Ирина перевоплотилась в профессора зельеварения и молча мешала краску в разных мисочках, затем наносила на мои волосы. Иногда подходила и вглядывалась, размазывая прядь по перчатке, как я поняла, проверяла?: не отваливаются ли концы. На всё про всё ушло не менее трех часов, а то и больше, причем после первого смывания, я с ужасом увидела в зеркале отражение женщины с ярко-оранжевыми волосами. Ирина выдала впервые за все время улыбку и сказала:
– Все под контролем. Мы еще не тонировались.
И продолжились мои трансформационные страдания. Надо сказать, что я вообще не могу долго сидеть на одном месте. Да, при этом у меня откровенно сидячая работа, но это факт. На рабочем месте я каждый час делаю разминочные променады по коридору и между этажами, одно время с Егоровной у нас даже были минутки офисной гимнастики, жаль, что потом мы их забросили.
– Смываемся, – скомандовала Ирина. – И на стрижку.
Стрижку и укладку она делала, отвернув мое кресло от зеркала, как в шоу по преображениям некрасивых женщин в красивых.
Я, памятуя оранжевую тетеньку в отражении, уже была в состоянии, близком к коматозному, сердце стучало, как барабан, под ноги и на защитный пеньюар ровными срезами ложились пряди моих волос. «Почему так много? У меня не такие длинные волосы. Что там останется?»
Мне ж на работу послезавтра. Мне ж завтра на свидание. Бог с ним, с Сережкой! Откажусь. Но на работу как?
Фен зажужжал и слегка обжег шею. Это значило следующее: что бы там ни было, оно уже свершилось. Назад не нарастишь.
Луна-то, луна-то растущая? Я не посмотрела, так записалась. Точно не отрастут.
Фен умолк. По моим волосам прошлись каким-то приятно пахнущим средством. Ирина посмотрела куда-то сквозь меня, поправляя волосы у лица. Потом сказала свое любимое «хм». Сняла с меня пеньюар с горками волос, и развернула кресло к зеркалу.
Я открыла глаза и посмотрела прямо перед собой. На меня удивленно глядела ухоженная молодая женщина с гладкими блестящими волосами цвета теплой карамели чем-то похожая на знакомую мне ранее Надюху Белых. Пока я вглядывалась в нее, она пристально смотрела на меня. Я повернула голову, и она синхронно сделала то же самое. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы признать, что это все же я.
Ирина взяла в руки зеркало в раме и снова развернула меня, чтобы показать вид сзади. Стрижка была выполнена филигранно: удлиненные передние пряди чуть касались ключиц, со стороны затылка длина плавно уменьшалась, наиболее короткой она была у основания шеи. В целом волосы выглядели аккуратными и объемными одновременно.
– По-моему, неплохо вышло, – лаконично оценила Ирина.
Я посмотрела на нее совсем другими глазами. Передо мной сейчас стояла не прокуренная тетя с забавным хохолком на голове, а Богиня, Повелительница Красоты, Фея-Крестная.
– Неплохо? Это просто потрясающе!
Ей-богу, я чувствовала себя настолько красивой и так разволновалась, что еле сдержала слезинку, прорывавшуюся на волю от избытка чувств.
– Ну да. Еще бы персиковые румянки и помаду подобрать.
– Точно! – ответила я, продолжая восхищенно смотреть в зеркало
Второе предынфарктное состояние настигло меня у администратора, когда мне озвучили сумму к оплате.
«Ничего, Надюха, - сказала я себе. – Как говорит, Ириска, это инвестиции в себя. На такую красоту не жалко».
Я приложила карточку к терминалу с видом «легко могу себе позволить», и вышла в февраль, как королева, не надевая шапки.
Через пару метров все же набросила на голову капюшон.
Следующим субботним пунктом был торговый центр, и тут я пожалела, что поленилась решить вопрос с машиной накануне. Зайдя домой, я первым делом накрутилась у зеркала вдоволь, оценивая свой обновленный вид со всех сторон, а затем порылась в сумке. Визитка от Егоровны не сразу, но нашлась.
– Алло! – неожиданно резко ответил мужской голос.
– Алло, здравствуйте. Сколько стоит прикурить авто?
